Это Манхэттен, детка! (джен)

— Забирай свое шмотье, сволочь, и вали отсюда!

Бах! Прямо мне под ноги падает яркий пластиковый чемодан, раскрывается — оттуда вываливается мужское белье, потертые джинсы, майки.

Презрительно отпихиваю их в сторону изящной ножкой, обутой в любимые Manolo Blahnik.

А ведь эта сучка могла меня убить! Каких-то пара десятков дюймов...

Зачем выкидывать шмотки в окно? Зачем выкидывать шмотки в окно в чемодане? Зачем вообще выкидывать шмотки?

Поднимаю голову вверх и не успеваю увернуться от очередной порции текстильного дерьма, накрывшего мою голову.

Отбрасываю на тротуар — фу, какая мерзость! — чужое мужское белье у меня на голове!

Это Манхэттен, детка! Здесь всегда так! И ты от этого еще не отвыкла, к счастью!

Из дома выскакивает взъерошенный татуированный парень в одних «брифах». Не повезло ему. За ним следом девица — «панда», тушь размазана по щекам. Она прикрывает ладонями голую грудь.

Это Манхэттен, детка! Привыкай!

Девица всхлипывает. Я поднимаю с тротуара несвежую рубашку и протягиваю ей.

— С-спасибо… м… мэм…

Мэм? Ну, да, собственно. Я давно уже нахожусь именно в данном статусе. Далеко от меня та беспечная девчонка с копной волос, испорченных вертикальным перманентом, мечтающая о сумке Louis Vuitton и босоножках Manolo Blahnik.

И Манхэттен уже не принадлежит мне. Он принадлежит им, молодым… Таким же глупым и беспечным, как я когда-то…

«Панда» пытается сунуть руки в рукава и при этом не показать всему Нью-Йорку соски, украшенные пирсингом.

Парень натягивает тертые Levis’ы и обращается к небу:

— Детка, это ничего не значит! Просто перепихон! Мне надо было снять стресс из-за нашей ссоры! Малышка, я так люблю тебя, прости!

— Пе… перепихон? Том, ты обещал на мне жениться!

— Мало ли что я на тебе обещал, заткнись, шлюшка! Если из-за тебя моя Бэтти меня кинет, я…

Он стоит перед несчастной «пандой», выставив вперед указательный палец, его тело от талии до шеи в татуировках. Я вспоминаю, что когда-то встречалась с похожим парнем и так же застала его в моей постели — на нем скакала голая девица. Интересно, почему я тогда не выкинула его шмотки в окно?

Теперь указательный палец направлен на меня.

— А ты что глазеешь, кино бесплатное? Заняться нечем, старая шлюха?

О-о… Это он мне? Открываю рот и понимаю, что сказать мне нечего. Конечно, в лучшие времена я бы его хорошо отбрила. Но когда они были, мои лучшие времена? Лет пятнадцать назад?

Это Манхэттен, детка!

Молча разворачиваюсь, чтобы уйти. Но что-то заставляет меня повернуться.

На татуированном парне висит такая же татуированная девица, выбритая под ноль, он держит ее под попку, она обхватывает его ногами.

А эта Бэтти явно отходчивая!

Она протягивает руку, хватает полуголую соперницу за шею и притягивает к себе для… поцелуя?

Это Манхэттен, детка!

Что ж, Бэтти, совет да любовь.

Каблучки стучат по мостовой. Manolo Blahnik все такие же дорогие, зато удобные, и мне плевать, что пальцы на ногах окончательно изуродованы от постоянного бега на шпильках. За эти туфли я вот уже почти тридцать лет продаю душу дьяволу.

Я могу изменить кому угодно, только не Manolo Blahnik.

Изменить… Как часто мы изменяем кому-то или чему-то? И как, изменяя другим, не изменить себе?

* * *

Формально тогда это не было изменой. Мы расстались, а потом решили остаться друзьями, и…

Манхэттен, «Космополитен», скотч и…

— Это серьезно, Кэрри, мы обручились…

И я стискиваю голову, потому что острая боль, похожая на дикий приступ мигрени, вворачивается в виски.

Больно? Да, очень больно. И какое-то отупение. И возмущение. Почему? За что?

Мистер Биг и изящная брюнетка с аккуратной прической. Идеальная. Длинноногая, фигуристая, красивая, породистая… сучка!

И я… С моим огромным носом, вечной сигаретой, вечным желанием купить новые туфли и способностью вляпаться в дерьмо.

Дерьмо случается.

— Почему не я? — я решилась задать вопрос, а у него тогда не было ответа.

Он просто… он просто не смог объездить меня! Это я поняла гораздо позже. Вернее — это мы поняли уже вместе. Опять.

Когда он изменил своей идеальной жене с неидеальной мной.

Почему я вспоминаю сейчас о том, что было так давно? Почему опять хочу написать об изменах?

Потому что измены — вечная тема. Как туфли, сумки и стрижки.

* * *

Пам-пам, пам, парам, пам-пам…

Четыре женщины на Манхэттене, четыре такие разные женщины, каждая со своей судьбой, своими ошибками, своими победами, своими разочарованиями, с любовью к минету и мелодрамам, вибраторам и классической музыке, у каждой свой размер, который подходит только ей — и это прекрасно.

Мы снова сидим вчетвером в ресторане. Только теперь это дорогой хороший ресторан, куда не попадешь без записи или знакомства. У Саманты тут всегда забронировано.

Она улыбается, хищно прищуриваясь, обводит нас взглядом.

Сейчас что-то будет!

Раньше Шарлотта сразу напрягалась, увидев этот взгляд. Готова была в любой момент встать и уйти. Как тогда, когда Саманта шокировала ее уже не помню, чем... кажется, тем, что у ее нового партнера противная сперма, или тем, что она обожает минет, или… Впрочем, мало ли чем Саманта могла шокировать Шарлотту двадцать лет назад?

Неужели прошло двадцать лет?

— Я уменьшила влагалище! — Ну, что-то подобное мы ожидали!

— Ты же уже делала это, дорогая?

— Это было давно. С тех пор технологии ушли вперед, ничего уже не нужно зашивать. Плазмолифтинг творит чудеса! Когда я впервые пошла на процедуру…

— Дорогая, мы уже двадцать лет слышим истории о твоем влагалище, можно, сегодня мы поговорим о другом?

— Что может быть интереснее моего влагалища?

— Измены!

— О, нет!

— О, да!

— В таком случае я ухожу, мне эта тема неинтересна!

— С каких пор, Саманта?

— С тех самых, как я…

Я хватаю ее за руку, смотрю в глаза. Мы так долго знаем друг друга, что все понятно без слов.

— Я тоже не хочу говорить об изменах, — Шарлотта улыбается и, как всегда, становится похожа на веселого щенка. — Зачем говорить о плохом?

Она наклоняется и заговорщицки шепчет — так умеет только она:

— Вы же знаете, что мысли материальны, стоит только заговорить об этом, и…

Она дико ревнует своего лысого Голденблатта. Когда-то их парочка казалась всем нам ужасно нелепой, но прошло время и… И я рада, что у Шарлотты есть Гарри, потому что с Гарри Шарлотта счастлива.

— Я тоже не хочу говорить об изменах. — Миранде не до улыбок, как, собственно, и мне. Ведь у каждой из нас в прошлом была своя история.

Никому не нравятся измены. Так почему же они существуют? И почему порой милые фиалки изменяют другим фиалкам с игуанами?

Почему изменяли мне? Ну, тут, допустим, я могла бы придумать ответы.

Но на самом деле меня больше интересует другое.

Почему изменяла я?

И почему решила, что Бэтти глупа, потому что так быстро простила своего разукрашенного Дон-Жуана?

* * *

Я любила Эйдана. Мне так казалось. С ним было… тепло и надежно, и весело, и… Не так, как с Мужчиной моей мечты. Совсем не так.

Но разве это было плохо?

Неужели я не помнила, что после разрыва с Мистером Бигом собирала себя по кусочкам? Сколько анестезии в виде «Космополитена» и новых туфель мне понадобилось?

О, эта приподнятая бровь! И челка! И складки на лбу. Глаза, в которых можно утонуть — клише, правда, но справедливое.

Почему, почему, почему, когда его губы оказались так близко, я не вспомнила о том, что ему не под силу оказалось меня объездить?

Или мне просто хотелось сатисфакции?

Или мне хотелось дать ему понять, что он потерял?

Или я мечтала доказать, что я лучше его правильной, прекрасной и такой унылой жены?

Я ведь любила Эйдана! И у нас все было хорошо!

Или мне просто хотелось еще раз почувствовать, каково это — быть с тем, кого любишь на самом деле?

Любишь, но прячешь это чувство глубоко, даже от самой себя.

Я бы не пошла на измену, если бы не любила по-настоящему.

Вот правда.

Я любила Мистера Бига. Любила мужчину своей мечты. Даже когда любила Эйдана. Даже когда ненавидела всех мужчин на свете.

Я изменила потому, что любила. И мне казалось, что это все искупает. И ведь так оно и было?

И если бы тогда я не пошла на эту измену, разве мы были бы счастливы сейчас?

И я, и Престон, и даже Эйдан и Наташа? Ведь они тоже нашли свое настоящее счастье?

* * *

Измена.

Это очень больно. Но давайте будем справедливы. Это реальность, которая есть.

Я чуть не изменила Престону с Эйданом. Почему?

Я ведь любила именно Престона? Я вышла за него! Я давала клятвы!

Но… чуть — это еще не измена.

А поцелуй? Разве это измена?

Я счастлива, что Престон меня простил.

И счастлива, что я сама себя тоже простила.

На Манхэттене снова весна. И мы снова идем по тротуару, четыре символа Манхэттена — платиновая блондинка, рыжая, сдержанная шатенка, и я — кучерявая бестия на высоких каблуках.

Мы уже не молоды, но все еще прекрасны и веселы.

И у нас все по-прежнему.

У меня — Мистер Биг, теперь уже Престон, я могу назвать это имя, ничего не опасаясь.

У Шарлотты — Гарри и девочки.

У Миранды — Стив и Брэйди.

У Саманты — минет и чуть меньшее количество мужчин в постели, не потому, что возраст, просто она стала чуточку более разборчивой, с чем мы ее и поздравляем.

Я, Кэрри, по-прежнему веду колонку, пишу книги, покупаю туфли Manolo Blahnik, по-прежнему экстравагантна и все еще иногда бываю страшной трусихой.

И люблю Нью-Йорк, город, в котором тебе на голову может запросто упасть чемодан с вещами чужого бывшего любовника...