Неваларский балаган (джен)

По заявке «Глорфиндель/Эрестор. Слэш» («Глорфиндель/Эрестор. "Meldo". A -, ХЭ. Господа антислэшеры, прошу мимо»).

Глорфиндель в ярости застонал и бросил в стену чернильницу. Почему он? Почему? Почему не этот книжный червь Эрестор — где его Моргот носит, кстати? Убить пару-тройку балрогов, разбить наголову вражескую армию — это пожалуйста. На это он всегда готов. Но заставлять его, первого и единственного в Средиземье суперэльфа, заниматься писаниной...

* * *

Перед отъездом владыка вызвал его к себе и, вручив кипу бумаг, сообщил:

— Рук не хватает. Вот это все надо прочитать, перечитать, исправить, переделать и привести в надлежащий вид.

Глорфиндель пытался было протестовать, но владыка только отмахнулся.

* * *

— Все читаешь? — раздался над самым ухом сочувственный голос Эрестора. — Может, помочь?

— Друг! — искренне обрадовался Глорфиндель. — Я больше не могу! Я ничего не понимаю! Мне, конечно, стыдно, но... Вот, например, что означает такая косая линия... палочка... черта...? Это не буква, и не точка, и не украшение текста. А что?

— Наверное, ты имеешь в виду слэш... — задумчиво произнес Эрестор. — Он ставится, когда хотят объединить... э-э-э... два понятия...

«Эру, зачем ему слэш?!»

— Отлично! А не скажешь ли, что это за закорючка?

— Постой! Какая закорючка? Что ты читаешь, в конце концов?

Глорфиндель пододвинул товарищу листок.

«§2754/2. Об обеспечении работы городской стражи в плохих погодных условиях: дождь, снег, туман. §2754/3. Об обеспечении работы городской стражи в плохих погодных условиях: гололед. §2754/4...»

По заявке «Эол не виноват в смерти Аредель. Расследование в Гондолине. Детектив, юмор по желанию».

Гондолин — закрытый город.

Поэтому, когда случилось это ужасное событие, круг подозреваемых автоматически сузился до одного: мы все знаем друг друга и уверены, что никто из нас на такое бы не пошел. Все, кроме моего приятеля Глорфинделя.

— Интересно, кто все-таки это сделал? — задумчиво вопросил он, поднимая что-то с земли.

Я опешил. Неужели он на почве переживаний тронулся умом? Только этого нам не хватало!

— Видишь? Это дротик Эола. Ты разве не заметил, как в суматохе он выпустил его из рук?

— Так, значит...

— Да. Тот дротик метнул кто-то другой. Но кто? Кто угодно...

— Может, еще обойдется, и она сама нам все расскажет? — с надеждой предположил я.

Глорфиндель покачал головой и спрятал дротик в складках одежды.

Когда наутро выяснилось, что ничего не обошлось, и Эола уже повлекли к утесу, Глорфиндель взял короля за локоть, отвел его в сторону и зашептал ему на ухо.

— Стойте! — вдруг прокричал король. — Глорфиндель, я тебе верю. У тебя есть три дня.

Эола отволокли назад в темницу, а Глорфиндель пропал из виду. Я занялся своими делами. Через несколько часов он снова появился, и вид у него был подавленный.

— Пятеро, — сказал он.

— Что — пятеро?

— Пятеро. Я подозреваю пятерых. Только пятеро могли бросить этот дротик.

— Ну и кого же ты подозреваешь? Короля? Меня? Себя самого?

— Какой же ты непонятливый, Эктелион! Ты стоял не там. Я осмотрел рану и выяснил, откуда должен был прилететь дротик. Итого, у нас пять потенциальных убийц: Дуилин, Эгальмот, Салгант, ...Идриль и король.

— Не может быть! — возмутился я. — Король! Зачем же ему убивать собственного племянника?!

Глорфиндель вдруг просветлел.

— Точно! Я думал только о физической возможности, но ты говоришь о намерении, о желании. Теперь мы должны искать мотив. Пойдем, поговорим со всеми по очереди, но только чтобы они ни о чем не догадались.

Перед дверью в королевские покои он резко остановился.

— Кстати, — напряженно сказал он, обернувшись ко мне, — мы не знаем, кого именно хотел убить нападавший: Маэглина или Аредель.

* * *

Король не сказал нам ничего нового, кроме того, как он расстроен, как «лучше бы она вообще не приезжала... нет, даже вообще не уезжала», как он ничего подозрительного не заметил. И мы отправились к Идриль.

Пока Идриль рыдала у меня на плече, Глорфиндель осматривал комнату. Но в конце концов она сумела вспомнить «что-то подозрительное». Оказывается, она слышала, как Дуилин ворчал, что население все увеличивается, что кормить скоро народ будет нечем, что чужаки все едут и едут...

— По-моему, все очевидно, — сказал я, когда мы вышли от Идриль. — Убийца — Дуилин. Он отвечает за продовольствие, он не любит чужаков — и он решил разом избавиться от двух лишних ртов: убить Маэглина, а представить, будто виноват Эол.

Но Глорфиндель только покачал головой. И мы пошли расспрашивать самого Дуилина.

Дуилан все отрицал. Он всегда работал на благо Города, он готов жизнь за него положить, он никогда не воспротивится королю, и он ничего не имеет против приезжих, если их принимает король. И лучше бы мы проверили Эгальмота, потому что от его финансовых махинаций бюджет уже трещит по швам.

— По-моему, все ясно, — сказал я, когда мы вышли от Дуилана. — Виноват Эгальмот. Он что-то украл, наверняка это заметили, и он, чтобы себя не выдать, убил свидетеля. А может, он просто решил отвлечь от себя внимание...

Глорфиндель снова покачал головой, и мы пошли выяснить все у самого Эгальмота.

Эгальмот держался бодро. Он ничего не знал, вообще ничего не подозревал, а его денежные дела и вот эта книга расхода-прихода никого не касаются. Зато он слышал, как Салгант кричал в ярости: «Ну почему я ее еще тогда не убил!»

— Что ж, наконец, все понятно, — сказал я, когда мы вышли от Эгальмота. — Салгант и убил. Угрожал убить — вот и убил.

Салгант вздрогнул, когда мы открыли дверь, и поспешно спрятал под одеждой какой-то портрет. Да, он кричал, но это от растерянности, дело в том, что он всегда был в нее влюблен, а потом она уехала, а когда вернулась... Если бы он мог тогда, много лет назад, предотвратить ее отъезд...

— Да... — сказал я, когда мы вышли от Салганта. — Теперь ничего не понятно. Может быть, это все-таки Эол?

Глорфиндель так на меня посмотрел, что я прикусил язык, и мы пошли по домам.

* * *

На следующий день с утра мы решили выяснить подробности у Маэглина.

Маэглин сидел на кровати лицом к стене и даже не обернулся, когда мы вошли. Я поздоровался. Маэглин промолчал. Глорфиндель поинтересовался, не хочет ли он нам что-нибудь рассказать. Маэглин молчал. Глорфиндель спросил, о чем с ним разговаривала мать, пока они ехали в Город. Маэглин отвернулся еще дальше. Глорфиндель пожал плечами и сделал шаг к двери. Я погладил бедного ребенка по плечу и велел ему немедленно прийти ко мне, если он вдруг вспомнит что-то важное или необычное.

— Этот нам не поможет, — сказал Глорфиндель, когда мы вышли от Маэглина.

— Ты имеешь в виду, ему уже не поможешь... — грустно поправил я.

Картина так и не прояснилась до самого вечера. Ближе к ночи мы сидели у меня в комнате перед камином и перебирали версии, причем я ставил на Салганта — кто знает, на что способен неудачливый влюбленный? — но Глорфиндель бормотал, что он уже почти уверен, почти, не хватает только маленькой зацепки.

Тут в дверь слабо постучали, даже не постучали, а поскреблись.

— Войдите! — позвал я. На пороге, держась обеими руками за косяк, стоял Маэглин.

— Эк-эктелион, — начал он, — в-вы ска-сказали, что, если я вс-вспомню чт-то-нибудь необ-бычное, при-прийти.

— Очень хорошо! — обрадовался я. — Заходи, садись и рассказывай.

И Маэглин рассказал.

* * *

Утром Глорфиндель собрал всех причастных в одной из дворцовых комнат и начал.

— У всех вас была возможность, — говорил он. У всех был мотив. Вы, Ваше Величество, неосознанно сердились на сестру. Вы, королевна, не хотели расставаться со званием «первой дамы Города». Но этого недостаточно, чтобы убить. Салгантом могло двигать чувство мести — но мы знаем, что, если кто-то угрожает на словах, он почти никогда не воплотит их в жизнь. Дуилан не терпит чужеземцев. Но вчера мы, наконец, выяснили, кто виноват. Все подозревают, что Эгальмот нечестен в деньгах. Аредель не была исключением. Когда она вернулась и увидела, что все по-прежнему, она уличила Эгальмота в растрате и пообещала при первой же возможности рассказать об этом королю. И тогда Эгальмот, пользуясь суматохой, убил ее. Казалось бы, теперь ему ничего не угрожает — но он не учел одного: по дороге в Город Аредель поделилась своими подозрениями с сыном...

Эгальмот вскочил со своего места и вцепился Глорфинделю в волосы.

— Негодяй! — орал он. — Ну что мне стоило убить и щенка тоже!

Его оттащили.

* * *

Гондолин — закрытый город.

Поэтому, когда Эгальмота сбросили со скалы, все облегченно вздохнули и вернулись к своим делам, зная, что других преступников у нас нет.

По заявке «Обнаружив Лютиэн с Береном, Даэрон убивает человека» с JRRT-drabbl-феста.

Как рубану человека!

"От двух до пяти"

В тот день мы встретились раньше и теперь сидели на пригорке, держались за руки и слушали тишину. Берен наклонился ко мне и осторожно поцеловал в висок.

Сзади раздался горестный стон, и кто-то рванулся через кусты прочь.

Мы вздрогнули. Берен вскочил на ноги. Я обернулась.

— Это же Даэрон! — удивилась я. — Что это с ним?

— Сдаст, — уверенно заявил Берен. — Как пить дать, заложит. Лучше самим расколоться.

И мы с тяжелым сердцем отправились домой. По пути нас постоянно отвлекали шорох и треск в зарослях...

* * *

В тот день всё шло своим чередом: дочка, Даэрон, Саэрос, человечек Берен и прочие разошлись по своим делам. А мы с женой стали разбирать жалобы и предложения.

Не знаю, сколько времени прошло, но тут во дворец влетел Даэрон. Выглядел он неважно: руки до локтя завёрнуты плащом, одежда порвана, в волосах запутались листья и веточки, на боку болтались ножны без меча, глаза горели...

Я окликнул его, но он проскочил мимо и исчез в недрах дворца.

‒ Оставь его! Он в состоянии аффекта! ‒ сказала жена.

Ох уж мне эти её словечки от Валиэ Эстэ!

* * *

После странного появления Даэрона вошёл Саэрос и доложил моему мужу:

‒ Ваше величество! Вести из дозора: в лесу на окраине Пояса нашли труп человека! А рядом ‒ кровавый меч Даэрона!

‒ Что? ‒ вспылил муж. ‒ Немедленно найти Даэрона! И привести сюда!

Когда Саэрос удалился, вернулась дочь под руку с Береном. Она затараторила:

‒ Папа! Мама! Не знаю, чего вам наговорил Даэрон, но с Берином у нас любовь!

‒ Любовь? Давайте, пока есть время, то есть Саэрос ищет Даэрона, выкладывайте всё начистоту! ‒ смягчился муж.

* * *

Я пришёл в себя лёжа лицом вниз в одном из коридоров дворца от того, что Саэрос поддал меня ногой и крикнул:

‒ Вставай, гад!

Я приподнялся и с ужасом заметил, что не успел вытереть перемазанные руки, да и окровавленный плащ валялся неподалёку.

Саэрос грубо схватил меня за ворот и поволок в тронный зал. Там поставил прямо у королевского трона. Король был мрачен, королева ‒ обескуражена.

‒ Ну, зачем убил человека?! ‒ осведомился король.

‒ Как вашу дочь с Береном увидел, ‒ принялся сбивчиво объяснять я, — сразу будто обезумел. Побежал. Вдруг вижу: человек идёт, грибы собирает. Такая ненависть к людям взяла! Я его мечом и того... Потом испугался. К вам побежал. Упал. Всё.

‒ Мне не слишком понравилось поведение Берена, ‒ сурово начал король, ‒ но по сравнению с тобой он просто сама невинность!

‒ Поэтому мы приняли решение, ‒ закончила королева, ‒ изгнать тебя за пределы Пояса. Неадекватные эльфы нам не нужны!

_________________________________

Примечания:

Анафора — это когда мы не можем понять, к чему относится какое-то слово (обычно местоимение), если не посмотрим, что было написано/ сказано раньше и не свяжем его с другими словами. Например, когда мы говорим: "это показалось мне странным" мы не знаем, что именно показалось странным. А вот в отрывке "Вчера Вася пришел на работу вовремя, и это показалось мне странным" "это" связалось с предыдущим предложением, и мы поняли его правильно.

Но контекст не всегда помогает. Бывают случаи, когда он допускает двоякое толкование.

Здесь как анафорический элемент выступает слово "человек". Мы можем воспринять его анафорически (и связать с Береном), а можем воспринять номинативно (то есть решить, что оно относится к еще одному участнику ситуации). В первом случае мы запишем предложение так:

Обнаружив Лютиэн с Береном i, Даэрон убивает человека i.

Во втором случае — так:

Обнаружив Лютиэн с Береном i, Даэрон убивает человека j.

По заявке «Маэдрос/НЖП» в трактовке с другой пунктуацией.

— Дорогие ученики, позвольте нам представить нового преподавателя защиты от темных искусств — профессора Ма… Матильду Веффин.

Дружный вздох пронесся над столами.

— К пятому курсу дождались, — выразил общее мнение Рон.

— Она красавица… — мечтательно пробормотал кто-то из хаффпаффцев.

И Гарри был с ними согласен. Новая преподавательница, казалось, сошла с картины: высокая, стройная, рыжая, как… более рыжая, чем Джинни, сидит спокойно, улыбается соседям, а во взгляде, насколько можно отсюда разглядеть, блестит что-то отрешенно-нездешнее.

После первого занятия выяснилось, что профессор Веффин учит не прикладной магии и даже не теоретической, а искусству рукопашного боя, фехтованию и — на старших курсах — стратегии. Говорили еще, что она сумела поставить на место слизеринских выскочек, разговорить молчунов с Рейвенкло, заткнуть неугомонных гриффиндорцев и вызвать интерес даже у миролюбивого Хаффлпаффа.

— Вы заметили, что она левша? — спросила Гермиона.

— Да у нее вообще руки нет, — отозвался рассеянно Гарри: он с грустью думал, что ни холодным оружием, ни даже из базуки Вольдеморта не одолеть, и, если все будет продолжаться в том же духе, боевые заклятья придется изучать самим — но где? И как?

— Она аврор! — сделал вывод Рон. — Работает под прикрытием! Нет! Ходили ведь слухи, что на директора давит Министерство: она из Отдела Тайн.

— Она эльф, — сказала подошедшая сзади Луна.

И все рассмеялись.

* * *

— Лорд Маэдрос! Подойдите сюда, пожалуйста! — позвал один из воинов.

Он обернулся. Над землей, задевая нижние ветки, висело темное пятно. Маэдрос осторожно приблизился и потрогал край мечом. Пятно ответило каскадом розовых искр. Он ткнул мечом в центр — клинок провалился в пустоту почти наполовину, потянул назад — не дается, наклонился ближе — и, опутанный блестящими лентами, упал туда сам.

Лес был положительно другой. Пауки — похожие, но чужие. С телом же случилось что-то неладное: давило в груди, протестовала фэа, а довершало картину загадочное ощущение, что он знает, куда идти, что делать, как разговаривать со встречными, а главное — что у него есть Важная Задача. Но сознание не волновалось (даже внезапное превращение, как он флегматично отметил, в женщину, не беспокоило), чутье молчало об опасности, и он решил послушать внутренний голос и положиться на судьбу. За лесом виднелись башни крепости.

— Значит, мисс, вы хотели бы у нас работать? — улыбнувшись, спросил белобородый старец, очевидно, древний и мудрый. — Это очень кстати. Как вас, вы говорили, зовут?

— Ма… («Матильда», — подсказало что-то внутри) … Матильда, — выдавил Маэдрос.

— Очень хорошо. А фамилия?

Маэдрос уставился на него.

— Родовое имя… — подсказал старец.

— Фин… Веффин, — решился Маэдрос.

Старец пожал ему руку и поздравил с назначением.

Внутреннее чувство отметило, что пока все идет по плану, и обещало напомнить о себе в подходящий момент.

* * *

Маэдрос закатил глаза и переставил очередной букет к свету, а вложенную в цветы картонку не глядя отправил в камин. Поначалу ему было любопытно, о чем может писать чудак, оставляющий на его столе срезанные цветы в вазе; но однообразные восхваления его глаз, прически и фигуры и унылые признания в любви быстро надоели, а потом выяснилось, что чудаков много, и их методы ничем не отличаются. Пристальное внимание мужской половины коллектива его угнетало (внутреннее чутье подсказывало, что так и надо, но легче не становилось). Назойливый гном норовил поцеловать ему руку и галантно пододвинуть стул, троллеподобный громила зазывал на чай, а отвратительный неопрятный смертный, манерами похожий на орка, а характером отдаленно — на Намо Мандоса в худшие дни — смертный подстерегал его в коридорах и угрюмо сообщал, что он, то есть она, неправильно ведет уроки, вызывающе одевается, и, будь его воля, он бы тут же ее отстранил от должности. Цветы этот негодяй умудрялся приносить регулярно, но никогда не прикладывал к ним записок — наверное, чтобы его не узнали по почерку.

Карточка вспыхнула зеленым и превратилась в директорскую голову.

— Профессор Веффин, — ласково сказала голова, — зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. У нас совещание.

Перед дверью внутреннее чувство толкнуло его под ребра и велело быть настороже: дело подходило к решающей точке.

* * *

— Вольдеморт… Вольдеморт… Вольдеморт… — говорили на собрании.

«Вольдеморт… — тоскливо думал Маэдрос. — Нашли о чем беспокоиться. Тоже мне, проблема».

— Он возродился… — говорили на собрании. — Он наращивает силу. Он вселился в Гарри и смотрит его глазами. Северус, разберитесь, пожалуйста. Мы не знаем, в чем его слабость…

«Ну возродился, — думал Маэдрос. — Что тут такого?»

— И все мы знаем, что просто так остаться в живых он не мог, значит, его что-то держит. У меня есть одна идея, но я не уверен. Матильда! — сказал вдруг директор. — Ваши предложения?

Маэдрос попытался прикинуть, что можно сделать с бессмертным-смертным. На ум приходили только тактические ходы Моргота или против Моргота. Ему представился таинственный Вольдеморт, с ног до головы замотанный цепью.

— Нужно взять в плен, — сказал он. — Если вы не хотите его убивать, будем держать в плену, пока не…

— Как это «не хотим убивать»?! — возмутился директор. — Мы бы с радостью, да его не убьешь никак! Четырнадцать лет назад попытались — и вот результат.

Перед глазами снова замаячил Моргот, распыляющий себя по Арде.

— Он себя, часом, не распылил?

Директор странно посмотрел на него и быстро закончил собрание.

* * *

Рейд назначили на раннее утро. Предполагалось ворваться на базу, нейтрализовать сообщников и захватить мелкого интригана, которого здесь все почему-то считали главным злом.

— Если я не вернусь, — сказал ему перед боем коллега, — а я наверняка не вернусь, Матильда, знайте, что вы пробудили во мне то, что я давно считал утраченным. Сначала вы напомнили мне о… — коллега выразительно посмотрел на его шевелюру, — …но потом я понял, что это вы сами… Прощайте.

Маэдрос фыркнул, перехватил поудобнее меч и пинком вышиб дверь.

* * *

— У нас в школьном подвале теперь живет Вольдеморт, — сообщила Луна. — Его поймали профессор Снейп и профессор Веффин.

Рон зашипел на нее, Гарри отдернул потянувшуюся было к шраму руку, а Гермиона напомнила:

— Гарри, ты не забыл? Тебя ждет профессор Дамблдор.

* * *

— Матильда, будьте добры ваш меч, — протянул руку директор. — Я бы хотел кое-что проверить. Гарри, подай, пожалуйста, вон ту диадему, только осторожно.

Вжух! Из разрубленного обода вырвалось черное облако, а подвал отозвался стоном.

На дурно сработанном кольце с темным камнем, которое появилось в директорском кабинете через несколько месяцев (и которое Маэдрос готов был разрубить из эстетических соображений), внутренний голос предложил остановиться.

Вечером в его комнате появилось знакомое темное пятно; Маэдрос, как ответственный преподаватель, остался в школе до экзаменов. В последний день он выставил оценки, попрощался с директором, выпил чаю с коллегами, принял три приглашения в гости на каникулах, пять букетов, одно предложение остаться еще на год, отказался от интервью и от жемчужного браслета и ушел.

* * *

Родной лес. Родная крепость. Завывают родные морготовы твари. И тело, что самое приятное, — его.

Конец.

По заявке «АУ, Боромир уходит из отряда раньше, чем Братство достигло Рауроса и остается жив, впоследствии вопреки совету отца уходит с Арагорном в Мордор. Денетор не погибает и отказывается признать Арагорна королем и не открывает перед его войском ворота Минас-Тирита. Желательно POV Боромира или Фарамира».

Моя жизнь близится к завершению. Я всё больше размышляю о прошлом, анализирую события. Именно поэтому я и хочу рассказать об истории семидесятилетней давности, когда мне было тридцать. Я собираюсь пролить свет на настоящую причину коронования Арагорна Второго и, тем самым, признаться в преступлении.

Для большей достоверности, я приведу выдержки из дневника гондорского наместника Боромира.

Но сначала — несколько слов о моей биографии. Я родился в Умбаре, родителей лишился рано и не знал совершенно. Меня воспитали пираты, по-другому случиться не могло. Они нарекли меня Улбан. Кажется, в переводе с эльфийского это означает «чудовище». И я, как только повзрослел, стал оправдывать своё прозвище. Я бессовестно грабил торговые суда в составе пиратской команды. Затем, когда наш капитан был смертельно ранен в бою, я предложил занять его место, и команда, зная мой нрав, согласилась.

Я доверял своей команде, а она боялась и уважала меня. Настоящие дружеские отношения сложились у меня только с одним подопечным, харадцем Суадом. Суад был уникальным членом команды, он превосходно разбирался в ядах.

Я грабил с удвоенной силой. Так бы оно и продолжалось, если бы однажды на наш порт не совершил нападения будущий король Гондора Арагорн. Он атаковал нас во главе армии призраков и попытался захватить корабли. Я сразу понял, что он победит, и у меня созрел замечательный план. Я велел команде бежать, а сам остался на корабле и без боя сдал его Арагорну.

И мой план сработал! Арагорн разрешил мне сражаться на его стороне! Я сразу понял, что его появление поможет мне переквалифицироваться из пирата в честного воина!

Так или иначе, мы отчалили в Минас Тирит. Об обстановке в этой крепости я толково рассказать не могу. Пусть говорит наместник Боромир:

(выдержки из дневника)

...Зачем, зачем я только покинул Братство Кольца? Из страха? Возможно. Когда Галадриэль показала в своём зеркале вероятное будущее, о том, что сначала я сойду с ума, а потом меня убьют орки, я испугался. И вернулся в Минас Тирит.

Отец, конечно, был недоволен, я же не принёс ему Проклятие Исилдура. Спорить, по идее, было некогда, нужно было готовить город к обороне, чем я несколько дней подряд большую часть суток и занимался. Тем не менее, отец находил время для споров и ссор со мной.

Из-за этого случился казус с братом. Он не перенёс нашей ругани с отцом и уехал штурмовать Осгилиат. Там его сильно ранили, к тому же он заразился от назгула Чёрной Немочью и оказался в лазарете. Я переживал, но отец словно не заметил неприятности. Немудрено! Он часами просиживает в башне. Неизвестно, чем он там вообще занимается, но влияет это на него дурно.

Но вот произошло сражение. Было трудно, но наши войска с помощью роханцев и подоспевшего Арагорна справились. Даже Короля-Чародея умертвили окончательно — я не видел, как.

И вроде бы всё хорошо. Но не тут-то было. Отец не признал Арагорна королём! Вот тебе раз! А ведь Арагорн и генеалогическое древо показывал, и брата с несколькими роханцами от Чёрной Немочи вылечил, как умеют только короли... Ни в какую! И, главное, так и сидит в своей башне!

Теперь наметили ехать на битву к Чёрным Вратам Мордора. Может, когда вернёмся, отец образумится? Кстати, он очень не хочет меня отпускать. Но я всё равно поеду. Назло...

...Вернулись. Нет, лучше отцу не стало. Наоборот. Он вообще запретил Арагорну входить в Минас Тирит. И всем его сторонникам тоже. Арагорн поражения не признал. Он разбил напротив Минас Тирита лагерь и окопался там, в ожидании момента, когда отец соизволит впустить его.

Я, в знак протеста, остался с Арагорном. Думал, отец как-нибудь отреагирует. Но нет! Ему всё равно! Стражники сказали, что он вообще не покидает башню. Одному Эру известно, что его там держит.

Одна радость. У брата всё хорошо. Я его заметил на стенах с какой-то девушкой, попросил спуститься. Оказывается, он в лазарете нашёл себе роханскую царевну, которая к тому же убила Короля-Чародея! Вот ведь прыткий какой!

Ничего. Мы подождём. Мы возьмём отца измором...

Я сражался на стороне Арагорна и на Пеленорских полях, и перед Чёрными Вратами Мордора. Не удивительно, что и в лагере, раскинувшемся напротив Минас Тирита, я тоже поселился.

Однако на душе было тяжело. Если Арагорн не станет королём и распустит армию, мне куда деваться? Опять в пираты? Распрощаться с репутацией честного бойца? Признать, что все усилия напрасны? Очень надо!

Кроме того, в один из дней я стал свидетелем разговора Арагорна с сыном наместника Денетора. Оказывается, у Арагорна есть невеста. Но он не станет королём в ближайшее время, она уедет в Валинор, и больше они не увидятся. Угораздило же человека связаться с эльфами! Но речь не о том. Просто мне стало по-настоящему жаль своего командира. И я решил ему помочь. Он же столько для меня сделал, например, позволил войти в свою армию. Я должен был его отблагодарить.

Я действовал решительно. Перво-наперво, попросился в отпуск. Арагорн, как я и предполагал, отпустил меня.

Я отправился на родину, в Умбар. Там я разыскал Суада. Он, после того, как я выдворил команду с корабля, также решил порвать с преступным прошлым. Он стал аптекарем, разбогател на продаже целебных отваров и порошков. Но меня, как бывшего капитана, выслушать согласился. А я попросил у него яд. Быстродействующий и незаметный — и имитирующий естественную смерть. Суад колебался, но, в конце концов, выдал мне бутылочку снадобья, вызывающего практически мгновенную остановку сердца.

Далее путь мой лежал обратно в Минас Тирит. Однако Арагорн не должен был об этом знать. Я дождался ночи и пробрался в город. Минас Тирит пострадал от нападения орков: в каждой стене, отделяющей один уровень от другой, образовалось, по крайней мере, по одному пролому. Через эти проломы я и добрался до дворца и прошёл внутрь, к покоям наместника. Я крался очень тихо, стражники только раз услышали шорох, но не обратили на меня внимания.

Я шел на свой страх и риск. Я не был уверен, что мне сходу удастся отравить наместника Денетора. Но мне повезло. В покоях у кровати стоял кубок: наместника ночью одолевала жажда. Яд Суада нашёл место в кубке.

Тем же путём я отправился обратно. К Арагорну я решил вернуться не ранее, чем через два дня.

На следующее утро... Впрочем, я не смогу рассказать об этом так проникновенно, как рассказал наместник Боромир. Передаю ему слово:

(выдержка из дневника)

...Не знаю, радоваться или горевать. Сегодня утром к нам в лагерь явились стражники из Минас Тирита. Они сообщили, что ночью отец умер. Говорят, его хватил сердечный приступ.

Естественно, права наместника передали мне. Я, не задумываясь, разрешил Арагорну войти в город.

А теперь на меня сваливаются нелёгкие задачи. Нужно готовиться к похоронам. А потом — к коронации. А там — и свадьба не за горами, если Арагорн успеет договориться с отцом Арвен. А может, и не одна свадьба, брат ведь тоже почти созрел.

Но пока — траур. Хотя отец и лишился рассудка, его жаль...

Что было дальше? Известно. Арагорн был коронован и всё-таки женился на своей эльфийке. Боромир, старший сын Денетора, стал наместником, а его брат Фарамир — князем Итилиэна и мужем роханской героини войны. Что до меня, то я поступил на службу в дворцовую охрану и демобилизовался два года назад. Суад до конца жизни проработал аптекарем

Арагорн Второй до сих пор жив. Я надеюсь, что он не знает и даже не догадывается, кто помог ему взойти на престол.

По заявке «Кроссовер с ЛоГГ, все, что угодно, но крайне желательно взаимодействие эльфов и Райнхарда» с JRRT-drabbl-феста.

— Ну что, я пошел? Атакуем? — спросил Шенкопф.

— Погоди, — напряженно сказал Ян, вглядываясь в экран. — У них на обшивке что-то странное. Похоже, возгорание — но это не наши подбили. Еще минут пятнадцать. Я дам команду.

Маленькое белое пятно на экране — вспышка пламени — не увеличивалось; наоборот, огонь как будто втягивался в обшивку, уходил внутрь корабля. Картинка мигнула, и на секунду в пламени словно проступили очертания человеческой фигуры: непропорционально большая голова, мускулистые руки, широкие плечи. Ян постучал пальцами по столу и тихо пробормотал:

— Ох, не нравится мне все это…

* * *

Сигнал о разгерметизации, оповещение о возгорании в коридоре, вой сирены, сдавленные крики, звуки ударов, тяжелый топот бегущих ног — все это недвусмысленно намекнуло адмиралу Ройенталю, что его корабль взяли на абордаж. Противник, судя по всему, ловко пристыковал шаттл вплотную к борту флагмана, прорубил топорами обшивку и проник внутрь. Ройенталь не исключал такой возможности, но не ожидал, что это случится так скоро. Он метнулся к шкафу, вытащил скафандр и шлем, но надеть не успел — дверь резко распахнулась, и в проеме появился вражеский солдат — вооруженный топором, облаченный в белый дымящийся скафандр громила с рогатым шлемом на голове. «Где они только таких берут?» — презрительно подумал Ройенталь, а вслух крикнул:

— Все назад! Я сам!

Щелкнул кнут в руке громилы, и оба адъютанта, не успев отбежать, рухнули на пол.

— Новое вооружение? — присвистнул Ройенталь. — Всем выдают или только таким, как ты?

Противник молчал — он не издал ни звука с тех пор, как вошел: должно быть, гермошлем блокировал аудиоволны. Ройенталь поудобнее ухватился за топор — но в этот миг белая фигура вспыхнула еще ярче…

* * *

— Кажется, все, — печально прокомментировал Ян Вэньли, глядя на экран, где белой астрой расцветал мощный взрыв: в эпицентре еще бушевало пламя, а в разные стороны разлетались металлические части обшивки — все, что осталось от имперского флагмана.

— Это ведь не наши подбили? — с недоумением спросил Юлиан.

— Я даже шлем надеть не успел! — кипятился тем временем Шенкопф. — А они уже!

— Не наши, — сказал Ян. — Если хотите, можем пересмотреть записи, но — точно не наши. И не свои. И сам собой такой корабль взорваться бы не смог. Загадка, — и повторил: — Ох, не нравится мне все это….

* * *

— Стой! — закричал Ингвион. — А ну стой, куда!

Белый балрог неожиданно ловко для своего размера юркнул в едва заметную расселину в скале. Шли бои за Тангородрим, и таких горных укрытий, трещин, провалов и пещер открылось немало.

— Оставь его, — раздался голос откуда-то сверху, — это Лунгортин — он всегда был странным.

Но Ингвион, то ли не услышав, то ли не желая слушать Эонвэ, устремился вслед за балрогом. Скала обрушилась.

* * *

— И что же, никаких следов?

— Нет.

— И это не Альянс?

— Нет. Записи с других кораблей показывают… Вот, можете взглянуть.

— Спасибо, — устало сказал Лоэнграмм. — Спасибо, я уже смотрел.

Как мог флагман первого класса, прочный, не раз проверенный и работавший без неполадок, взорваться сам по себе, он не понимал. По видеозаписям получалось, что на нем загорелась обшивка — ни метеоритов, ни вражеских лучей, ни кораблей противника в этот момент рядом не находилось — и, хотя возгорание, казалось, сразу потухло, через несколько минут произошел взрыв. Свидетелей не осталось: весь экипаж погиб, а чудом спасшийся адмирал Ройенталь отлеживался без сознания в медицинском отсеке «Брунгильды» и пока не мог поведать кайзеру ни причин взрыва, ни обстоятельств своего спасения.

— Разрешите доложить? — вытянулся по струнке рядовой.

— Докладывайте.

— Мы обнаружили в коридоре… — рядовой замялся, — человека. Да… человека.

— В коридоре? — переспросил Лоэнграмм. — Как он там оказался?

— Материализовался из воздуха, мой кайзер! — отрапортовал рядовой, щелкнул каблуками и отдал честь. Лоэнграмм понял, что больше от него ничего не добьется, и приказал:

— Ведите.

Двое солдат, аккуратно придерживая гостя под локти, словно опасаясь разбить, ввели в командный отсек существо нечеловеческой красоты. Казалось, он воплощал мечту Рудольфа об идеальном гражданине Галактики: стройное высокое тело, длинные светлые волосы и наверняка голубые глаза. Знакомые дамы часто, в шутку или ради лести, говорили Лоэнграмму, что для мужчины он чересчур красив, но он и представить себе не мог, как выглядит со стороны эталон. Незнакомец поднял голову, и Лоэнграмм вздрогнул: бледно-голубые глаза слабо светились, а лицо излучало неяркое мерцание.

«Вот и он, — пронеслось у Лоэнграмма в мыслях, — первый контакт. Почему, ну почему всегда я? Хорошо хоть гуманоид, а не семиногая амеба. Они, значит, уже освоили транспортировку живой материи без корабля. Сначала неудачно, взорвали нам корабль, а на этот раз — получилось». Он выпрямился, глубоко вздохнул и произнес:

— Добро пожаловать.

— Спасибо, — ответил гость. Лоэнграмм выдохнул: переводчик, изобретенный для общения с жителями отдаленных планет, работал и с языками гуманоидов из других галактик.

* * *

— Простите нас, — в который раз сокрушенно говорил гость, которого звали Ингвион и который пришел с планеты под названием Арда, — пожалуйста, извините. Мы недоглядели. Я его пропустил. Я должен был его остановить. Я не знал, что там, в тех скалах, проход. Из-за меня вы потеряли корабль: может быть, я сумею компенсировать? Я немного разбираюсь в стратегии. С кем вы воюете?

— Мятежники, — сказал Лоэнграмм, прикидывая, как может помочь им этот странный гуманоид.

— Мятежники? Они сражаются против вас? Чего они хотят? — спросил Ингвион и сочувственно добавил: — Они перешли на службу темному властелину?

— Темному властелину? Нет, что вы! Их правительство темным властелином не назовешь.

Гость промолчал.

— То есть вы имеете в виду, — наконец сказал он, и глаза его медленно потемнели, — вы имеете в виду, что люди сражаются против людей… за территорию, или за власть… и темный властелин не имеет к этому никакого отношения?

Лоэнграмм пожал плечами. Гуманоид наградил его взглядом, в котором смешивались жалость и недоумение, и поднялся из-за стола.

* * *

— Ну и где Лунгортин? — спросил Эонвэ. — Ты зашел с ним, а вышел без него! Куда он мог пропасть за три секунды?

Ингвион оглянулся на обломки скалы на месте таинственной расселины и подивился тому, как мудро и в то же время загадочно все устроено в этом мире.

По заявке «В Лихолесье завелась красивая полярная сова. Откуда, почему и является ли сова тем, чем кажется — на усмотрение автора. Как вариант — Трандуил/|Леголас встречают ее во время охоты или прогулки по ночному лесу» с ELFest. В наличии очевидный кроссовер и отсылки к лингвистике Арды.

— Это однозначно руны, — сказал Элронд. — Но вот какие именно — не могу понять.

Трандуил закивал. Это он привез загадочный пергамент — в надежде, что мудрым Элронда величают не зря. Сам он поначалу не сообразил даже, справа налево читаются строки или сверху вниз.

— …слева направо, — продолжал в тон его мыслям Элронд. — Письменность буквенная, вот одинаковые значки, вот повторы, вот три руны рядом, видишь, и так несколько раз. Это какое-то очень простое слово, часто повторяется. Вот здесь, сверху, обращение, снизу — подпись.

— А о чем речь-то? — спросил Трандуил. — Письмо-то мне?

Элронд пошевелил губами, потом нагнулся к столу, притянул чистый лист и написал одно под другим многочисленные имена и титулы Лесного короля, а еще ниже аккуратно скопировал первую строку письма.

— Скорее всего, не тебе — если я правильно разложил слова (слова ли?) на знаки. Число букв не совпадает… С другой стороны, тебя могут называть на этом языке как угодно. А есть вероятность, что это ошибка? Еще раз: как письмо к тебе попало?

* * *

Здесь нужно вернуться немного назад и рассказать, откуда у короля лесных эльфов появилось это таинственное письмо.

В то утро король с юным наследником (ему не исполнилось еще пятидесяти), отправившись на тихую охоту, не успели отойти далеко от дворца — тихая охота тем и отличается от обычной, что не предполагает ни дальних путешествий, ни беготни, ни криков. За очередным поворотом тропинки Трандуилу почудилось, что в лесу что-то не так: к привычному оркестру звуков примешивался новый, чужой голос. Не идут ли нежеланные гости? Не завелась ли еще одна тварь?

— Отец, гляди! Белая птица! — прошептал Леголас и, опустив наземь короб, выхватил из-за спины лук.

— Ш-ш-ш, не спугни. Сейчас выясним, что ей здесь надо.

Белая сова сидела на ветке и, склонив голову набок, словно что-то прикидывала. Трандуил подошел поближе и протянул к ней руку. Сова, многозначительно посмотрев ему в глаза, тряхнула лапой и сбросила ему в ладонь что-то длинное и мягкое. Пока Трандуил разглядывал подарок, она клюнула его в нос и улетела прочь.

Подарок оказался свернутым в трубку листом пергамента.

— Это что? — спросил Леголас. — Письмо какое-то? Сова принесла?

— Письмо. Дома посмотрим.

И, подхватив короба, эльфы зашагали во дворец.

Дома Трандуил разрезал золоченый шнур, которым письмо было обвязано, сломал красную сургучную печать с неизвестным гербом и развернул свиток.

Знакомых слов в письме не было.

Знакомых букв тоже.

Трандуил вздохнул, положил письмо в шкатулку и забыл о нем.

* * *

Примерно через неделю сова явилась снова. На этот раз она летала туда-сюда перед дворцом, явно кого-то высматривая, и в руки не давалась. Заметил ее теперь Леголас — он же и позвал отца. Сова внимательно посмотрела на одного, на другого, снова выбрала Трандуила и протянула ему лапу — мол, снимай.

Так у короля появилось второе письмо, как две капли воды похожее на первое.

* * *

Еще через неделю сова влетела прямо в тронный зал, бросила письмо на пол и скрылась в лесу.

— Может, она оборотень? — предположил Леголас. — Как Беорн. Ее же никто больше не видел! В лесу она не живет, мы бы заметили. Она прилетает, приносит письма и пропадает. А потом… превращается в кого-нибудь.

— И это особый совиный язык, да? — спросил Трандуил. — Удивительные дела. Без…

— …без Элронда тут не справиться! — радостно закончил за него Леголас.

На самом деле, Трандуил имел в виду совсем другое, но согласился с сыном.

* * *

— Ну что, — резюмировал Элронд. — Моих способностей тут недостаточно. Можем дождаться Митрандира… но я не уверен, что у него получится. А можем съездить в Элостирион, посмотреть в Камень, настроиться на… Пенголода… и спросить у него.

— Элостирион? Пенголода? О чем ты? Не получится!

— Я и говорю: не прочесть твое письмо. Оставь здесь — это или очень запутанный шифр… или неизвестный мне язык.

* * *

— Отец! Папа! У нас опять заблокированы камины!

«Ну вот… а я уже надеялся, что нас оставили в покое. Три недели никаких новостей — и вот, пожалуйста, все сначала».

Пресловутый камин вспыхнул, и из него, отряхивая пепел на ковер, вышли трое в аврорских мантиях.

— Мистер Малфой, — сказал первый, — к сожалению, мы вынуждены вас задержать. Вы три недели игнорируете наши письма, не являетесь на судебные заседания…

— Какие письма? — подозрительно спросил Малфой.

— Повестки. Присланы с совой. И не отпирайтесь, что не получали: сова возвращалась без писем.

— Я ваших сов не видел. Как они выглядят?

— Обыкновенные белые совы. Хватит. Не пытайтесь затянуть время.

Малфой вздохнул, протянул аврору палочку и сам первым вошел в камин.

* * *

С тех пор белая полярная сова больше не появлялась в Лихолесье.

Кто же виноват в том, что случилась эта история? Конечно, не мистер Малфой и не Лесной король. Конечно, ни британский Аврорат, ни жители Средиземья не имеют к ней никакого отношения. Конечно, не стоит винить и сову: бедная птица и представить не могла, что попадет в другой мир — а инстинкт заставил ее отдать письмо тому, кто обликом немного походил на адресата.

Возможно, что-то знают в Отделе Тайн, где в те дни как раз занимались проблемой множественности миров — но тайн своих сотрудники отдела не разглашают.

Элронд не расшифровал письмо и, собираясь в Валинор, вдруг вспомнил о нем и взял с собой, в надежде показать Пенголоду. Пенголод тоже не смог разобраться в шифре.

Так бы это письмо и затерялось, если бы много тысяч лет спустя в Аман не прибыл человек, который знал латинский алфавит… Но от этой истории уже несет временным парадоксом, поэтому мы, пожалуй, остановимся.

Конец.

По заявке «Во время путешествий по Хараду под прикрытием Арагорну приходится для конспирации сделать себе обрезание (не самому, а с помощью специалистов, конечно)» на JRRT-drabbl-фесте.

Какая из меня опора власти?

Обрезан, образован и брезглив.

Поэтому и счастлив я, отчасти,

Но именно поэтому пуглив.

И.М. Губерман

Я пришел в себя от боли. Такой боли я еще не испытывал, хоть уже давно не мальчик, получил немало боевых ранений. Видимо, все дело в специфике этой боли. Болело ведь то самое место, о котором не принято говорить в приличном обществе, но без которого нельзя понять разницу между мужчиной и женщиной.

Но я благодарен этой боли, ведь с ней ко мне возвращалось сознание, возвращались обрывки памяти. Если в первые мгновения я вообще не понимал, где нахожусь, теперь картина прояснялась. Я находился в традиционном харадском шатре, обнаженное тело наполовину свешивалось с квадратного ложа, под головой лежало несколько небольших подушек. На земле рядом со мной стоял тот самый наполненный дымом и водой сосуд с гибкой трубкой. Я дышал этим дымом перед операцией, чтобы отключиться и ничего не чувствовать. Теперь дурман проходил, сознание прояснялось, но тем явственнее ощущалась и боль.

Кстати, прошла ли операция успешно? Усилием воли я приподнял голову, коротко взглянул чуть ниже живота. Действительно, знакомая складка кожи исчезла, вместо нее расплывался красный полукруг.

Я отвел глаза, придвинулся ближе к центру ложа, запрокинул голову и крепко задумался о своем положении. Мыслей промелькнуло много, причем разнообразных. Сначала я задавался вполне невинными вопросами, вроде: «Интересно, мне в ближайшее время будет очень трудно справлять естественные надобности или нет?» Потом пошли размышления и на более далекие от создавшейся ситуации темы, например: « Не расстроит ли операция мою свадьбу?» Хотя о свадьбе говорить было рано, я все же надеялся, что она когда-нибудь непременно состоится. А потом пришел и самый главный вопрос: «Неужели мне было настолько необходимо делать эту операцию?»

Меж тем боль усиливалась. К ней добавилось неприятное жжение и желание прикоснутся к ране. Чтобы ненароком не занести в кровь грязи, я спрятал руки под спину. А с болью как быть? Ее-то просто так не умерить. Не кричать же. Это недостойно воина. Опыт научил одному трюку: я стал вдыхать носом, а выдыхать через рот. Губы пытались изобразить улыбку, но получался какой-то звериный оскал.

Не знаю, сколько прошло времени, но в один прекрасный момент полог шатра приподнялся, и внутрь вошел Энвер. Энвер — местный лекарь, а по совместительству — резидент военной разведки Гондора. Он — первый харадец, с которым я познакомился; он же и порекомендовал мне провести операцию, от которой я до сих пор не отошел; он же ее надо мной и проводил.

— Ну, как дела, товарищ мой? — улыбнулся Энвер.

— Как видите, — я попытался ответить дружелюбным тоном, но получилось как-то слишком надрывно.

— Дайте я взгляну... Все в порядке, вполне нормальное состояние. Кровь уже почти запеклась, скоро совсем остановится...

— Хорошо, если так. А можно задать один вопрос?

— Задавай, товарищ мой.

— Вопрос довольно обидный.

— Гость не может обидеть хозяина! Говори, прошу тебя.

— Ладно. Вот ты, Энвер, меня давеча убедили, что эту операцию нужно провести, потому как она — важная традиция твоего народа.

— И?

— И если у моего органа не будет... Не будет...

— Усечена крайняя плоть, — подсказал Энвер.

— Точно, — я кивнул. — Так вот, если этого у меня не будет, то любой дурак раскусит, просечет, что я гондорский разведчик.

— Ага. А, собственно, вопрос?

— Вопрос такой. Как же меня вычислят? Не принято этими органами на публике размахивать, все под одеждой скрыто.

— А если ты в баню пойдешь?

— Резонно. Но не настолько. Во-первых, там в пару да в дыму ничего не разберешь. Во-вторых, вряд ли кто-то обязательно смотреть будет. И потом, можно ведь и руками прикрыться в случае чего...

— А если воспаление?

— Какое воспаление?

— Ну, песок под ту самую кожную забъеться, его и в бане-то не всегда вытряхнешь, да и не так часто у нас баня есть, воду-то беречь надо...

— Значит, у харадцев такая традиция из-за жизни в пустыне сложилась?

— А ты думал, люди себе без причины что-нибудь отрезают? Как бы не так. Чем народ живет, с тем традиция у него и складывается.

— Я об этом никогда серьезно не задумывался.

— Вот и учись, пока можешь, разведчик.

— Да ты не представляешь, Энвер, как меня обрадовал!

— Это чем же?

— Ну как иначе! Ты меня не покалечил, оказывается, а спас!

— Это только традиция.

— Тогда спасибо традиции.

— Тебе спасибо. Харадцу вдвойне приятно, когда хвалят не только его, но и его народ. Ты пока отдыхай, ни о чем не беспокойся. Если надо по нужде, ходи смело, больно почти не будет. Главное корку не чеши. Но, я вижу, ты уже и сам догадался, руки под спину подложил, молодец. Через три дня уже и бегать. Только на лошадь сразу не садись. А через год от шрама и следа не останется.

Энвер не обманул. Расплывчатый красный полукруг превратился в светло-коричневую корку и не доставлял хлопот. Через три дня я уже уверенно вставал с ложа, через неделю уже начал осторожно скакать на лошади.

И все это время согревало меня понимание, что не зря я лишился крохотной части своего тела, ибо уберег себя от куда больших неприятностей.

Команда «Серой горлицы» (горлица плавать не умеет, но капитан был уверен, что все птицы равны по красоте и одинаково достойны дать имя кораблю) заканчивала последние приготовления и наблюдала, как загружается на борт отряд ваниарских воинов. Два широкоплечих эльфа втащили по трапу нечто, похожее не то на мачту, не то на толстое копье — сужающийся кверху деревянный столб.

— А это что? — с любопытством спросил матрос, глядя, как ваниа закрепляет столб на палубе и прилаживает к нему вогнутую пластину.

— Средство подавления, — ответил тот. — Когда мы выгрузимся на берег, то вот это, — он похлопал по столбу, — останется на корабле, а щит мы возьмем с собой, и сможем спокойно переговариваться по осанвэ. В наши мысли никто проникнуть не сумеет.

Заметив, что матрос посматривает на столб с опаской, ваниа добавил:

— Мастер Аулэ и Лорд Ирмо вместе придумали.

По картинке: https://www.deviantart.com/leviathaninutero/art/Vigil-521417794.

Первое их совместное лето в Дол-Амроте Денетор провел в постели. Звучит двусмысленно, но на деле все было более чем невинно. Он был молод (потому что пятьдесят с небольшим — это еще молодость), впервые влюблен и готов на все, чтобы впечатлить возлюбленную. Пройди он через это лет в двадцать, здравый смысл остановил бы его. Но первая любовь на то и первая, чтобы творить головокружительные глупости.

Опытный и начитанный политик, Денетор знал, что Гондор относится к державам суши — то есть ведет войну на земле и обращается к помощи флота только при крайней нужде. Денетор неплохо умел плавать, но морскому делу обучен не был. Дол-Амрот, хотя формально и был частью Гондора, представлял собой типичную «державу моря», и каждый дол-амротец с малолетства учился управлять парусной лодкой.

В тот день Финдуилас осталась на берегу: не то боялась вымочить платье, не то разыгрывала перед женихом степенную гондорскую леди, не то решила составить ему компанию, чтобы он не чувствовал себя ущербным. Они стояли на пирсе и глядели, как ловко управляется с такелажем юный Имрахиль. Одноместная лодочка покачивалась на волнах, то взлетая, то падая носом вниз, и парус ее бился на ветру. Когда Имрахиль оказался неподалеку, Денетор украдкой сжал руку Финдуилас и окликнул будущего шурина:

— Эй! А можно мне попробовать?

— Да пожалуйста! — с широкой улыбкой ответил тот.

— Ты уверен? — с сомнением спросила Финдуилас. — Ты разве умеешь? Это лодка на одного, страховать тебя будет некому! Давай лучше завтра покатаемся вместе?

Денетор помотал головой и, кивнув Имрахилю, спрыгнувшему как раз на берег, взялся за канат. Финдуилас закатила глаза, словно говоря: «Полюбуйтесь — и этому типу не пять лет, а в десять раз больше!»

— Не сложнее, чем править колесницей, — заверил ее Денетор и оттолкнулся ногой от причала. Выровнять суденышко ему удалось сразу, покосившийся было парус встал на место, и лодка, как говорится, легла на курс. Денетор попытался повернуть парус так, чтобы сделать широкий круг по гавани, но тут резкий порыв ветра бросил полотнище ему в лицо, и, когда Денетор справился с ним, он обнаружил, что лодка с бешеной скоростью несется на каменный мол. Отвернуть он не сумел и понял, что столкновения не избежать. С берега что-то кричали. Он сгруппировался, ожидая удара, и тут корма вздыбилась, и лодка скинула его, как норовистая лошадь. Его бросило боком на камни, дыхание перехватило, он глотнул воздуха вперемешку с соленой водой и краем глаза увидел, как с пирса прыгает белой стрелой тонкая фигурка. Тут волны вцепились в него, как голодные собаки, и отволокли назад, только чтобы бросить на мол снова, теперь уже головой вперед.

— Ты знаешь, а я все-таки намочила платье, — сказала Финдуилас, когда Денетор открыл глаза. — Не успела скинуть, только туфли сбросила…

«Как же она плыла в платье-то? Тяжело же, тянет ко дну…» — подумал Денетор и поморщился: мысль тут же отдалась в голове тянущей болью. Вслух он произнес:

— Ты не простудилась?

Вопрос вышел больше похожим на стон. Финдуилас сочувственно посмотрела на него.

— Еще чего, — сказала она. — Лето же, жарко… И я не сидела в мокром: выловила тебя — и переодеваться.

Она помолчала и добавила:

— Ну ты даешь! Нет, правда! Я от тебя не ожидала!

Ответить на это было нечего, разговаривать было тяжело, и Денетор прикрыл глаза, пытаясь определить, что у него все-таки сломано. Видимо, выглядело это так, как будто он снова потерял сознание, потому что Финдуилас засуетилась, пощупала ему пульс, поправила одеяло, с шуршанием поднялась и вышла вон из комнаты — на поиски лекаря. Вот у лекаря и спросим.

Действительно, спустя пару минут она вернулась с семейным врачом. Конечно, никто не сравнится со знатоками из столичных палат врачевания, но выбирать не приходится.

Сломаны, по словам врача, оказались ребра и рука. «И волосы немножко пострадали, — виновато добавила Финдуилас. — Извини». С постели он не велел вставать по крайней мере месяц (а вот в палатах врачевания такого раненого поставили бы на ноги недели за две); мало того, этот тиран запретил чтение. Любое.

— А вслух? — спросил Денетор.

— Вслух, в смысле, чтобы вам читали? — уточнил врач. — Можно. Только что-нибудь легкое, не научный трактат, я имею в виду…

Вот так Денетор и провел свое первое лето с Финдуилас — среди подушек и одеял, под чтение стихов, слушая ее мягкий голос. Звучит двусмысленно и глупо, но все-таки это было хорошее лето.

Текст написан в рамках игры «Битва пяти воинств: Осенний заплыв» по заданию: «Зло, как и добро, имеет своих героев (Франсуа де Ларошфуко)».

Историю-то, оно, конечно, пишут великие

люди, а переписывают-то маленькие!

Из телепередачи «Городок»

...И о том, что есть, как минимум, метод перекрестного сличения

источников, он тоже не знает. И он не знает, что есть объективные

исторические источники, которые трактовке не подлежат.

Они являются фактами. Это — археологические источники...

<...> Но это все для генерального продюсера мелочи!..

Клим Жуков в ролике "Синий Фил 189"

Орк-летописец преклонил колени у трона Мелькора и протянул своему повелителю пухлый свиток со словами:

— Господин, как вы и просили, я составил хронику о недавней битве.

Мелькор принял свиток, развернул его и углубился в чтение. Сперва он довольно ухмылялся, но вскоре уголки губ его опустились книзу.

— Эй, ты! — окликнул Мелькор орка-летописца.

— Да, Повелитель? — пролепетал тот.

— Ты почему написал, что на одного вшивого эльфа, гнома или человечка приходилось целых пять моих бойцов?

— Я думал, что так покажу Вашу силу. Вон сколько солдат, пусть боятся!

— Дурак, ты показал мою слабость! Получается, что мои воины вовсе не герои, а какие-то жалкие оборванцы, впятером с одним еле справились! Это так ты выполняешь мой приказ прославлять мои великие подвиги?

— Господин, осмелюсь сказать... — орк-летописец икнул и замолчал.

— Говори, ну! — взревел Мелькор.

— ...Осмелюсь сказать, что я написал все, как было. Силы Повелителя действительно в пять раз превосходили...

— Я что, плохо исказил твоих предков? — перебил Мелькор. — Тебе что, совесть не позволяет соврать, приукрасить?

— Я мог бы. Но кто тогда мне поверит?

— Всех, кто не поверит, пустим в расход!

— Я все понял, Господин.

— Раз понял, то почему ты еще здесь? Марш отсюда, и не возвращайся, пока не перепишешь хронику! И так, чтоб на одного моего бойца приходилось... ну хотя бы двадцать гномов, эльфов и людишек. Пошел вон!

— Слушаюсь, Повелитель!

— Забирай свои каракули!

Свиток полетел на пол. Орк-летописец подобрал его и ретировался. Вслед ему гремел остервенелый голос Мелькора:

— Всю хронику перепишешь, от начала до конца! Чтоб неповадно было! Врать он, видите ли, не умеет! Халтурщик!

— Лорд Маэдрос, я подумал, что мы должны помнить не только наши победы, но и наши поражения. Как бы ни было горько, мы должны извлекать уроки из нашего прошлого. Поэтому я составил сию хронику о Битве Бессчетных Слез.

С этими словами летописец развернул перед Маэдросом исписанный аккуратным почерком свиток. Тот молча кивнул, пробежал глазами несколько первых абзацев и спросил с легкой укоризной в голосе:

— Зачем же ты согрешил против истины?

— Прошу прощения, где? — удивился летописец.

— Вот здесь, в разговоре о соотношении сил. Зачем ты написал, что на каждого из наших воинов приходилось по пятьсот врагов, а то и больше? Их действительно было много, но зачем же так преувеличивать?

— Я хотел подчеркнуть наше мужество и героизм.

— Но ведь для этого достаточно было бы и реального числа врагов. Армия Моргота была в пять раз больше нашей, этого вполне достаточно.

— Лорд Маэдрос, хроника — это не только историческое, но и художественное сочинение. Поэтический гротеск здесь допустим.

— Тогда к тебе никаких вопросов больше нет.

— Если вы настаиваете, я перепишу это место!

— Не надо, я не буду вмешиваться в твою работу из-за такой мелочи! Умный читатель и так поймет, где правда, а где поэтическое преувеличение.

На столе были развернуты два свитка. Один — целый, чистый, с ровными строками и полями. Другой — грязный, рваный, с черными каракулями. За столом сидели друг напротив друга двое — старый и молодой летописцы. Оба, наморщив лбы, смотрели на свитки и попеременно вздыхали.

— Ну как вы все-таки объясните такое расхождение в цифрах? — нарушил долгое молчание молодой летописец.

— Военная пропаганда, я думаю, — вышел из оцепенения старый.

— То есть вы хотите сказать, что каждая из сторон, если можно так выразиться, приписала военной силе противника по два нуля? А о численности своих войск и орки, и эльфы записали достоверные сведения?

— Ну да. В целях военной пропаганды. То есть объединенные войска людей, эльфов и гномов составляли около ста тысяч бойцов, а не десять миллионов, как пишут орки. Армия Моргота, в свою очередь, составляла пятьсот тысяч бойцов, а не пятьдесят миллионов, как пишут эльфы.

— А может, все-таки орочья хроника врет, а эльфийская говорит правду? Наши предшественники доверяли только эльфийским хроникам.

— Нашим предшественникам не попадали в руки хроники орочьи. В общем, я так вам скажу: отвергать летопись только потому, что ее написали ваши противники — неправильно. Орки могли врать, да, но ведь и эльфы могли преувеличивать, приукрашивать, хроника не всегда документальна.

— Ясно. Интересно. Так что мы в итоге пишем в нашей с вами летописи? Сто тысяч эльфов, людей и гномов против пятисот тысяч врагов?

— Конечно. Тем более, что в те времена миллионы солдат прокормить было бы трудновато, а сотни тысяч — в самый раз.

— Выходит, в Битве Бессчетных Слез у Моргота было в пять раз больше бойцов, чем в объединенной армии его противников?

— Ну да, очень похоже.

— Таки запишем в нашей хронике.

— Хвала Всевышнему! С тем, сколько было народу, разобрались. Давайте тогда переходить к ходу самой битвы. Что там у орков написано?..