Сказка странствий (джен)

Осень 1340 года, Нюрнберг

На закате осеннего дня, в тот момент, когда Азирафель пристраивал в камин последнее полено, с улицы до него донеслись громкое лошадиное ржание, скрип колес и заковыристые мужские проклятия. Ангел распахнул ставни пошире и выглянул в окно. Сквозь голые ветви яблони он увидел пегого жеребца, запряженного в кибитку. Тот жадно подбирал губами с земли червивые подгнившие яблоки, и никакой кнут не сдвинул бы его сейчас с места. Косые солнечные лучи лежали на его взмыленной спине. Хозяин животного показался из-за повозки внезапно, и пока он распутывал поводья и выговаривал спесивому коню, Азирафель успел сложить о нем кой-какое мнение: молодой человек имел весьма приятную, хоть и потрепанную бродячей жизнью, наружность, приличные сапоги, просторный плащ с ярко-синей шелковой подкладкой и обширный запас изысканных ругательств преимущественно на латинском языке. Последний факт не оставил у ангела сомнений, что перед ним человек образованный и смутьян.

Мужчина потянулся за висевшим на дереве яблоком, но, заметив в окне Азирафеля, одернул руку, немного виновато пожал плечами, приветственно поклонился и спросил, где можно напоить лошадь и есть ли в городе аптека. По мягкому, напевному выговору ангел предположил, что незнакомец родился и долго жил в южных землях Священной Римской империи.

Ангельская природа и изрядное любопытство подтолкнули Азирафеля вынести ведро воды для жеребца и завести знакомство с его хозяином.

Странника звали Орландо. Он собирался остаться в городе до первых заморозков.

Орландо поставил свою кибитку на берегу Пегница под древним дубом. Утром следующего дня, следуя указаниям, полученным накануне от своего нового знакомого — писца Азирафеля, он нашел недалеко от Ратушной площади вывеску аптеки и решительно постучал в дверь.

Господин Кноблаух открыл не сразу и долго держал раннего посетителя за порогом. Как ни старался, он не мог разглядеть на лице незнакомца следов болезни и бессонной ночи. Настороженный взгляд аптекаря остановился на добротном кованном сундуке в руке мужчины, объемном и тяжелом на вид, и он посторонился, пропуская посетителя внутрь.

Незнакомец назвал свое имя и приступил к делу: звеня ключами и гремя замками сундука, он предложил аптекарю купить у него лекарства, приготовленные собственноручно по «Антидотарию». Господин Кноблаух, морща лоб, молча следил за руками Орландо, ожидая шарлатанства и пытаясь не пропустить момент, когда оно начнется. Когда Орландо откинул крышку, хозяин аптеки невольно подался вперед: в тусклом оконном свете из обитого толстой кожей нутра сундука поблескивали графины и бутыли из дорогого стекла. Венецианского, угадал старый аптекарь. Заметил он и альбарелло⁽¹⁾ из майолики⁽²⁾. Посуда стоила немалых денег. Вся она была наполнена до краев, а на крышках чернели символы, понятные алхимику и аптекарю. Господин Кноблаух в раздумьях покусывал нижнюю губу, но так и не проронил ни слова.

— Вот, — продавец снадобий протянул ему свиток, — доказательство, что я не пройдоха, не шарлатан, как вы изволите думать.

Аптекарь подошел к окну и развернул свиток. Разрешение на изготовление лекарств и торговлю ими, подписанное двумя люстраторами, как положено. Дорогая бумага с водяным знаком в нижнем углу — такую производили итальянские мастера. Знакомая печать с надписью «civitas Hippokratika» — вверху.

Орландо держал в руках еще один свиток, похожий на первый, и незамедлительно подсунул его аптекарю. Два профессора Салернской медицинской школы⁽³⁾ удостоверяли, что владелец этого документа — врач.

— Что ж, молодой человек, — заговорил наконец господин Кноблаух, — я с почтением отношусь к вашим бумагам, но не знаком с вашим мастерством.

Он вернул Орландо свитки, присел на скамью и требовательно произнес:

— Расскажите, как вы будете готовить сироп под номером двадцать восемь?

Орландо вздохнул и с дотошностью примерного школяра расписал, что и в каких количествах требуется для кровоостанавливающего сиропа. Аптекарь постукивал пальцами по лавке, поглядывал на сосуды в сундуке и не спешил с ответом.

— Не сочтите за неуважение, господин Кноблаух, но позвольте и мне небольшой экзамен? — Орландо достал из поясной сумки стеклянную ампулу и вручил аптекарю. Он подождал, пока тот разглядывал на свету и нюхал густую маслянистую жидкость. — Вы, должно быть, уже догадались, что это?

— Мухоморный яд, — предположил аптекарь, и Орландо кивнул.

То, что произошло дальше, господин Кноблаух с хмельным восхищением и еще сохранившейся в нем толикой ужаса рассказал писцу Азирафелю зимним вечером в таверне после второй кружки пива.

Было так.

Господин Кноблаух по просьбе Орландо принес мерный наперсток и наполнил его ядом, ожидая увидеть некие научные метаморфозы. Орландо тем временем насыпал в стакан белые кристаллы из маленькой деревянной коробочки, залил их водой, помешал, пока они не растворились полностью. Дождавшись, когда верхняя колба опустеет, он перевернул песочные часы и залпом выпил яд из наперстка. Аптекарь успел только ахнуть и, тяжело дыша, опустился на лавку. У него не хватало сил выпроводить безумца на улицу. Умирать. Орландо присел рядом и ободряюще похлопал аптекаря по плечу: «Не бойтесь. Но в случае неудачи, сошлитесь на внезапную остановку сердца»

Господин Кноблаух робко надеялся, что с ним сыграли злую шутку, но сердце колотилось от страха, и он не мог решить, что ему делать с посетителем.

Доза яда была так велика, что только половина песка часов утекла вниз, а зрачки Орландо сузились, по всему телу пошли судороги, слюна капала из приоткрытого рта, лицо покраснело, дыхание замедлилось и вырывалось из груди шумными хрипами. Аптекарь с трудом нащупал пульс на дергавшейся руке, посмотрел на часы и подумал, что будет делать с мертвым телом. В этот момент Орландо лихорадочно схватил стакан и выпил содержимое. Иначе как чудом это не назовешь: прямо на глазах все признаки смертельного отравления исчезали. Первыми пропали судороги и восстановилось дыхание, а когда вернулись в норму зрачки, господину Кноблауху показалось, что Орландо ему подмигнул. Аптекарь облокотился на высокий прилавок и опустил голову на руки. Облегчение, которое он почувствовал, забрало все силы и отдавалось заполошными ударами в груди. Орландо поднялся и, пошатываясь, подошел к полке с графинами, взял сердечную настойку, отмерил пятьдесят капель и поднес ко рту аптекаря.

— Вы сами нашли противоядие? Что это за гранулы? — спросил господин Кноблаух, вытирая губы рукавом.

— Сухой сок белладонны, — усмехнулся Орландо. — Не удивляйтесь. Эти яды — идеальные антидоты друг для друга. Мне потребовалось четыре года, чтобы создать рецепт.

Как тут было не удивиться!

Господин Кноблаух купил все, что содержал сундук, а через несколько дней, подумав, нашел кибитку Орландо и предложил ему работу в своей аптеке на сезон лихорадок, инфлюэнцы и ломоты в костях, который уже приближался.

* * *

Каждый день с раннего утра и до полудня Орландо трудился в аптечной лаборатории, а ближе к вечеру Азирафель видел его у строящейся церкви. Первый камень в ее основание заложили задолго до того, как Азирафель поселился в Нюрнберге. Год за годом ангел наблюдал, как растут ввысь каменные стены главного здания и башни. Приглашенный из Италии зодчий успел поседеть, а колокольня так и оставалась без крыши и шпиля. Ходили слухи, что зодчего поразила гордыня, и он хотел соорудить что-то такое, что возвысило бы его на века.

Когда затухала вечерняя заря, Орландо часто стучался в дверь Азирафеля. Ангел любил эти посиделки, заходившие далеко за полночь. Его собеседниками были достойнейшие люди разных стран и эпох, они говорили с ним со страниц книг, которые он переводил и переписывал. Орландо не уступал ни одному из них, и ангел мог воочию лицезреть его горящие глаза и слышать воодушевленный голос.

Когда на небе разгорались звезды, Орландо становился у окна и вглядывался в очертания колокольни. Ангел видел, как роятся его мысли, и не тревожил их разговором.

Орландо приносил с собой потертую сумку из толстой свиной кожи. Она вмещала арсенал инструментов и приспособлений, известных Азирафелю лишь понаслышке, но самый ценный из них — вальвеллу — ангел видел раньше, в десятом веке. Тогда божий промысел занес его в Персию, и он завел знакомство с придворным астрономом.

Позаимствовав у Азирафеля маленький фонарь, прихватив сумку и лист бумаги, Орландо шел к церкви. Он несколько раз обходил строение, пока не находил нужное место, и доставал инструменты. Ангел часто составлял ему компанию, молча наблюдая, как Орландо орудовал циркулем в пустом пространстве и, подсвечивая себе фонарем, записывал цифры на бумагу.

Вернувшись в дом, он делал расчеты и рисовал, забывая о времени. Бывало, он спохватывался, когда уже светало, и виновато спешил покинуть дом Азирафеля.

Говорят, что самое темное время суток — перед рассветом, и утверждают, что ангелы обладают зорким сердцем.

В тот вечер Орландо принес красного пива и сообщил, что на рассвете уезжает из города. Он хотел что-то показать Азирафелю, не говорил, что, но то и дело подходил к окну и поглядывал на беззвездное небо. За разговорами ночь стремительно пролетала, и в тот самый темный момент — перед рассветом, Орландо еще раз выглянул в окно, отчаянно выругался и позвал Азирафаэля.

— Там звезда. — Он указал рукой чуть выше недостроенной крыши колокольни. — Я рассчитал высоту шпиля, при которой на его верхушке всегда будет звезда. С полуночи до рассвета ты будешь видеть ее из своего окна. Жаль, что я не могу показать ее тебе сегодня.

— Я вижу звезду, — улыбнулся ангел. — Как она называется?

— Видишь? — изумился Орландо. — Пока не знаю, как они называются. Их три. Они сменяют друг друга на шпиле в течение ночи.

Азирафель не соврал: он действительно видел звезды в любую погоду. Но в этот момент самый яркий свет шел из груди Орландо. Его душа искрилась и трепетала. Но ангела удивило, как одинока она была. Ему еще не приходилось встречать душу, которую не хранил ангел. Азирафель даже собирался обратиться в Небесную канцелярию и узнать, кто допустил такую чудовищную оплошность, но потом решил, что возьмет Орландо под свое крыло. С тех пор он не выпускал своего подопечного из виду и усердно исполнял обязанности ангела-хранителя.

1) (итал. Albarello) — разновидность аптекарского сосуда, распространённая в различных странах в эпоху Средневековья и Возрождения. Сосуды предназначались для хранения мазей, трав и различных лекарств. Центрами изготовления альбарелло были Испания, Франция, Голландия и итальянские города: Флоренция, Дерута и Фаэнца

Вернуться к тексту

2) от итал. Maiolica — Мальорка) — разновидность керамики, изготавливаемой из обожжённой глины (отходов фаянса) с использованием расписной глазури

Вернуться к тексту

3) возникшая в IX веке высшая медицинская школа, располагавшаяся в итальянском городе Салерно. Претендует на звание первого высшего учебного заведения в Европе

Вернуться к тексту

Лето 1351 год, Нюрнберг

Гусиное перо жалобно скрипнуло и согнулось, не выдержав давления напряженной руки.

— Ну вот, — Азирафель встрепенулся и с досадой посмотрел на испорченное перо и почти исписанный лист шелковистой бумаги.

Готический завиток в букве "Q" расплылся черной кляксой. Чтобы исправить оплошность, следовало немедленно взять пемзу, тереть, затем посыпать затертое место мелом и отполировать его. Азирафаэль всегда делал именно так, но в этот раз не торопился. Он отложил в сторону перо. Плотно сжатые губы выдавали решительный настрой. Помедлив мгновение, он звонко щелкнул пальцами. Помарка исчезла, не оставив после себя даже намека на неуклюжую букву. Еще одним щелчком ангел убрал следы чернил с пальцев и улыбнулся. Внимательный взгляд заметил бы в этой улыбке каплю дерзости, но разве не грешно подвергать сомнению ангельскую кротость?

Последнюю сотню лет счетоводы Небесной конторы особенно дотошно вели свои записи, и Азирафелю приходилось отчитываться за каждую сотворенную чудесную мелочь. Ангел, в силу своей природы, не мог признать, что испытывал чисто человеческое раздражение от этих отчетов, поэтому считал их просто утомительными.

На сегодня хватит, решил Азирафель. Он ослабил зажимы пюпитра, освободил свиток и свернул его. Переписанные листы сложил аккуратной стопкой, плотно закрутил крышку чернильницы. Перочинные ножи, линейка, циркуль заняли свое место в кожаном пенале. Ангел откинулся на спинку высокого стула и повернул голову к стрельчатому окну.

Освежающий ветерок изредка постукивал открытыми ставнями, шевелил голубую бумазейную занавеску. Ангел устало поднялся и подошел к окну.

Город, отдышавшись от июльского зноя и рыночных запахов, уснул. Шпиль церкви святого Якова, упирался в ночное небо. На его тонкой верхушке восседала яркая звезда. Азирафель не мигая смотрел на нее, пока глаза не наполнились влагой. Ангел вздохнул так глубоко, словно с воздухом выпускал из себя тяжесть сомнений, сложил ладони, поднес их к губам, как делали люди, обращаясь к Господу, и зашептал:

— Творец Небесный, какая ночь здесь, на Земле! Враг рода человеческого измыслил, что ночью его слуги овладевают душами людскими. Что за нелепость! Или ложь. По ночам я слышу самые сокровенные слова, обращенные к тебе, Всевышний. Они полны веры и надежды. Когда по небу катится Гелиос, помыслы людей больше заняты хлебом насущным. Но по ночам…

Когда вы жаждете истинного одобрения своих будущих поступков, смотрите на звезды. Одна из них обязательно вам подмигнет. Это верный знак, не сомневайтесь! Давал ли ангел кому-нибудь этот совет — неизвестно, но сам ему следовал тысячи лет. Почтенный срок.

Азирафель еще говорил, когда первая звезда слетела с небосклона, за ней устремилась еще одна, потом целая плеяда понеслась к земле. Теперь сомнений не осталось: благое знамение.

Дрожащими руками Азирафель закрыл ставни и метнулся к приземистому шкафу. Книги поблескивали вощеными кожаными переплетами. На нижней полке в углу лежал самый толстый фолиант. Из-под него ангел извлек стопку исписанных листков. Водрузив на место книгу, он сел за стол и разложил перед собой записи.

Больше года назад Азирафель утихомирил на время морские волны и придал сил Орландо и девочке, чтобы они сумели выбраться на берег. Орландо думал, что потерял часть своих записей. Ангел чудесным образом выловил их из воды и хранил у себя.

Листки были небольшими, с ладонь величиной, с неровными, словно ощипанными, краями. Дешевая бумага, серая и толстая, просохнув, еще больше загрубела, буквы и рисунки расплылись, но все же сохранили узнаваемость. Если бы их сделали обычными чернилами, то замысел Азирафеля был бы безнадежным, а так ему хватило лишь маленького чуда, чтобы краска собралась в четкие линии.

Ангел склонился над столом, не долго думая, выбрал лист с чертежом и сунул его в карман куртки. Он задул все свечи, расправил белоснежные крылья и исчез.

* * *

Небольшой чешский город. Башня-тюрьма.

Ангел ощутил под ногами неровную поверхность камня. Крылья трепетали, поднимая в воздух разбросанную сухую солому. Он прислушался и огляделся. Крыша башни провалилась. Ее остов напоминал ребра громадного древнего зверя, обглоданные под чистую и высушенные солнцем. Ангел прислонился плечом к изогнутой балке и убрал крылья. Ветер гулял по ногам, шевелил полы светлой коппы. Зябко, но лучше здесь, наверху, чем в сыром подземелье, где должны были оказаться пленники, если бы незримая рука ангела не вмешалась накануне в судьбу человеческую.

Азирафель подошел к краю башни и взглянул вниз. Одинокий стражник привалился спиной к двери башни, прямо под факелом, и спал. Впереди, насколько хватало зоркого ангельского взгляда, чернел лес, справа угадывались прямые улочки спящего городка.

Ангел просунул руку в прорезь коппы и достал из кожаного мешочка листок с чертежом. Бесшумно лавируя между изогнутых балок и сваленного в кучу гонта, он пробрался к проему в деревянной стене, которая разделяла башню на две части.

Пленники спали. Свет луны опускался вертикально им в изголовье. Девочка прижалась спиной к боку Орландо, ее голова лежала на его выпростанной руке. В плащ, которым они укрылись, мог бы закутаться великан. Азирафаэль наклонился и медленно поводил над плащом рукой. Он нашел нужное место и аккуратно засунул туда листок с чертежом.

Ангел исполнил то, что считал своей обязанностью, и мог бы вернуться домой, но он медлил. Луна перебралась на лица спящих. Марта выглядела сущим ребенком, бледным, измученным; черты Орландо разгладились, он казался моложе и красивее, но Азирафелю не хватало блеска глаз, того божественного света, который роднил человека со своим Творцом. Это сияние в глазах Орландо и привлекло когда-то ангела.

Щербатый глиняный горшок выглядывал из-под соломы у оконного проема. Азирафель протер сосуд платком и насыпал в него несколько горстей орехов. Это ведь не чудо, так, ангельская шалость, за которую не придется отчитываться. Нет, решил он, нужна еще одна. Ангел вернулся к спящим людям. В дорожной сумке Орландо нашлась пустая фляга. Азирафель наполнил ее божественной росой и положил на место. Удовлетворенно потерев руки, он выпростал крылья и вернулся в свой дом в Нюрнберге.

— Марта, вставай, — Орландо тронул девушку за плечо, — Поднимайся! Нет, не вставай. Не двигайся! Пожалуйста, только не двигайся! — возбужденно затараторил он, осторожно выползая из-под плаща.

Марта протерла глаза и недоуменно наблюдала за его возней.

— Ночью дождя не было. Все сухо. Это роса. Какая обильная! Сегодня мы точно не умрем от жажды. Только не двигайся! — пригрозил он пальцем.

Он приподнимал плащ и бережно сливал воду в флягу.

В узкий оконный проем заглядывали первые лучи солнца. Орландо осторожно вытянул затекшую руку из-под головы спящей Марты. Шея и плечо ныли. Он приподнялся, оперся на локти и откинул голову назад. Позвонок щелкнул, пронзив голову болью. Орландо скривился и зажмурился. Пока он пережидал боль, перед ним пронеслась яркая картинка из сна: вода, неизвестно как появившаяся в складках плаща, и полная фляга в его руках.

А если это не сон?

Он приподнялся и оглядел плащ. Ничего. Ему просто хотелось пить, и во сне его желание исполнялось. Тяжело вздохнув, Орландо встал.

Сколько они протянут без воды? День? Ему нужно закончить Птицу как можно раньше, чтобы Марта улетела засветло. В фляге на дне еще оставалась вода. Орландо мучительно хотелось сделать хоть глоток. Он вытащил флягу из сумки и недоуменно взвесил в руке. Такого не могло быть, но она была полной. Орландо решил, что у него еще будет время объяснить чудо, а пока он попьет и разбудит Марту.

— Марта! Пей, — Орландо протянул флягу, — и вставай. Нужно торопиться.

— Долго еще? — Марта вернула оставшуюся воду Орландо и села. Пригладила растрепавшиеся серебристо-белые волосы.

— Зависит от твоей проворности. Осталось натянуть ткань на крылья. Иди ищи еще веревки. Покрепче и подлиннее. А я займусь этим.

Орландо поднял с пола плащ и стряхнул его. На примятую солому спланировал небольшой листок бумаги. Орландо уставился на него и замер. На его лице каким-то образом соседствовали ужас и облегчение.

— Идиот. Как я мог забыть? — зашептал он. — Чуть было не убил девочку.

— Что случилось? — Марта испуганно схватилась за руку Орландо.

— Вот что! — он отстранил девушку, поднял листок с земли, а из-за пазухи достал еще один и потряс ими. — Видишь, их два. Чертежа. Угол, Марта! Здесь главное — угол. Я думал, что уничтожил первый, тот, где расчеты были неверными, но, оказывается, нет. Вчера я соорудил механизм, который не взлетит. Если бы этот листок случайно не вывалился из плаща, ты бы разбилась.

Орландо подхватил девушку под мышки и закружил.

— Сейчас я все исправлю, — пообещал он, поставив Марту на землю. — Будешь помогать. Ты уже знаешь, что делать. Только, умоляю, говори поменьше.

Когда солнце взошло в зенит и беспощадно жгло, новый остов их рукотворной Птицы был готов. Орландо присел в тень и открыл флягу с водой.

— Есть хочется, да? — повернул он потное лицо к распутывавшей узел на веревке Марте.

— Смотри, что я нашла, — Марта тряхнула глиняный горшок. — Орехи. Не знаю, можно ли их есть?

— Попробовать можно, — сказал Орландо, запуская руку в горшок. — Подай вот тот камень.

— Откуда они взялись? — спросила Марта.

— Ну, может мы спугнули белку? — пошутил Орландо. Он расколол орех и закинул себе в рот. — Свежий.

— Или птицу. Большую белую птицу. — Марта пошарила рукой за спиной. — А это — ее перо. Оно лежало рядом с горшком.

— Хм, — Орландо взял перо и долго его разглядывал, — мне не известны такие птицы.

Они съели все орехи, воды осталось лишь на донышке. Орландо прислонился спиной к прохладной стене и закрыл глаза.

— Где мы возьмем ткань для крыльев? — спросила Марта.

— Вот она. — Орландо нащупал плащ. — Я должен еще немного подумать, как его рационально разорвать, чтобы хватило.

— Орландо? — нарушила молчание Марта.

— Что?

— Ты никогда не говорил мне, но я давно хотела спросить. Ты такой умный. Ученый. Почему ты всю жизнь странствуешь? Ты мог бы быть знаменитым лекарем, жить в своем богатом доме с семьей. Или мог иметь учеников, которые бы тебя любили и вспоминали бы всю жизнь с благодарностью. Или...

— Не всю жизнь, — перебил ее Орландо. — Я странствую не всю жизнь. Альма Матер была моим домом десять лет. Потом я жил в большом городе и хорошо лечил людей. Я знал, где искать болезнь. Мертвые должны помогать живым — убеждал я своих друзей, точнее, тех, кого считал друзьями. Я препарировал трупы. Кто-то не захотел со мной знаться, считая такое занятие грязным и безнравственным, иные распускали глупые и невежественные слухи. Больные предпочитали кровопускание и пиявки моему скальпелю. Когда меня не пустили в храм, а лучший друг закрыл передо мной двери своего дома, я купил возок и оставил за спиной город.

Орландо замолчал и открыл глаза. Марта поежилась, отвела взгляд и не могла подобрать слова, хоть целый сонм их вертелся на устах.

— Ты, наверное, очень обижаешься на людей? — тихо спросила она.

— Люди здесь ни при чем, Марта, — удивился Орландо вопросу. — Я хоть порою и идиот, но на время не обижаюсь. Как можно обижаться на время?

— Какое время? Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — расстроилась Марта.

— Хорошо, давай так. Скажи мне, что ты подумаешь, если весной в саду среди яблоневой завязи увидишь один спелый плод?

— Такое бывает? — изумилась Марта.

— У яблонь — нет, а среди людей встречается. Яблочко, если бы оно созрело на исходе мая, посчитали бы чудом небесным, а человека объявляют поборником дьявола.

— Значит, ты, как это яблоко, и люди не восхищаются, а боятся тебя?

— Может, яблоко, а, может, плод с другого дерева, или, вообще, из другого сада. Хватит метафор и философии! Ближе к ночи будет дождь. Посмотри на эти облака.

— Пар от дыхания Земли, — Марта, улыбаясь, смотрела на небо. — Красиво ты сказал тогда.

Орландо смущенно фыркнул. Разложив на земле плащ, он обвел взглядом главное творение своей жизни. Распростертого человека с идеальными античными пропорциями он рисовал на шелковой подкладке много лет, добавляя по мере изучения вены-реки и органы-материки. Его творение не послужит человечеству, но должно спасти Марту. Орландо оторвал первый кусок для крыла Птицы.

Азирафель стоял в тени дуба на опушке леса и уже час не спускал взгляд с башни. Синяя Птица была готова к полету, но люди все никак не могли достигнуть согласия. Орландо убеждал Марту, что вдвоем они погибнут, кричал и поминал исчадия ада. Девушка отказывалась лететь одна, боялась, плакала, кусалась, когда Орландо пытался привязать ее к Птице. Она называла его предателем, твердила, что без него разобьется, умрет и никогда не найдет брата. Наконец она прибегла к аргументу, что высшая сила подала им знак — белое перо, и поможет им сбежать. Орландо просто должен в это поверить и все. Азирафаэль сомневался, что это весомый аргумент для ученого, он оставил перо для Марты, чтобы в чудо поверила она.

Ангел взглянул на небо. Далеко на востоке чернела грозовая туча. Здесь она окажется спустя несколько часов. Что если...

Азирафель подогнал тучу поближе. Потом он, конечно, немного изменит ее движение, но сейчас приближающаяся стихия станет убедительным доводом для упрямца на башне. Ангел не удержался и добавил радугу на южную сторону неба.

Две фигуры на башне перестали спорить. Марта показывала на небо, но Орландо смотрел вниз, где охранники уже заметили синюю Птицу и доставали стрелы.

Азирафель нервно покусывал палец и выдохнул только в тот момент, когда беглецы оттолкнулись от каменной опоры и полетели. Предгрозовой ветер бился в крылья, подталкивая рукотворную Птицу, и сносил направленные в нее стрелы.

Остров Лемнос.

Змей Кроули выполз из груды ветоши, бывшей когда-то его костюмом, пошевелил хвостом, прислушался всем телом. Тишина, только приглушенный рокот Леты глубоко в пещере. Видимо, сейчас ночь. Скорее всего, он многое проспал, еще вероятнее — ничего интересного. Аспид почувствовал жгучий голод и пополз к слабому свету в проеме пещеры.

Кроули принял свой человеческий облик и поискал глазами, во что бы облачиться. Он подошел к огромному ложу и раздвинул полог.

Хипнос спал, окутавшись крылом, рядом с ним разметался Эрот. Коварное дитя подложило под голову колчан с золотыми стрелами и даже во сне не выпускало из руки свой лук. Танатоса в пещере не было.

На краю ложа валялась старомодная туника. Подол одеяния пестрел вышитыми цветами и виноградной лозой. Демон скривился, но другой одежды здесь не было. Не помешало бы еще обуться. Стоптанные сандалии выглядывали из-под складок полога на полу. Кроули брезгливо потянул за кожаный ремешок.

Котел в очаге испускал пар, который сваливал с ног любого смертного. А полная чаша отвара уносила в царство сна даже богов. Кроули нравился его вкус, но он угощался из рога Хипноса только когда собирался основательно поспать. В пещере всегда имелись более веселящие напитки, чем маковый отвар. Демон понюхал содержимое кувшинов на столе. Корфское вино слишком кислило. Левадийское? Неудачный год, хорошо, что он его проспал. А вот в пузатой бутыли Кроули унюхал нечто особенное. Он прихватил бутылку и направился по длинному извилистому коридору пещеры к выходу.

Солнце катилось по наклонной прямо в Эгейские воды. Теплый ветер волновал маковое поле. Кроули глотнул из бутылки, закашлялся от непривычной крепости напитка и побрел по колыхавшемуся алому морю в сторону Кацинаса, где на закате в гавани на углях жарилась свежайшая рыба. Он намеревался поесть и послушать рыбацкие байки. Неплохо было бы выяснить, какой сегодня день и год, и кто хозяйничает на острове. Когда демон решил основательно поспать в пещере, Лемнос был византийским.

Кроули шел и думал о будущем и настоящем. Иногда, мысли возвращали его в далекое прошлое...

Змей не мог с уверенностью утверждать, откуда прилетел гигантский камень и завис между небом и землей — сверху или из преисподней, но он узнал о нем первым. Этот пробный камень назвали Олимпом, на него поселили семейку богов и оставили без единой инструкции.

Олимпийцы быстро расплодились. Поначалу их любвеобильность и способы размножения вызывали у демона оторопь. Долгое время он держал в уме супружеские и родственные связи новоявленных богов, потом, вооружившись опытом Ангела с коленами Израилевыми, наточил перо и рисовал семейное древо Зевса, но когда оно разветвилось на трех длинных свитках, Кроули махнул рукой и оставил это занятие на откуп эллинам. Они как раз придумали свой чудной алфавит и бустрофедон⁽¹⁾ и с восторгом упражнялись в чистописании.

Жители Олимпа и окрестностей обладали поразительной фантазией. Отчеты Кроули об их каверзах, хитрости, мести и неуемной похоти собирали почти всю верхушку преисподней, их ждал и ценил сам великий князь ада Асмадей.

По служебной необходимости демон встречался с Аидом, но дружбу завел с Танатасом и Хипносом. К братьям-близнецам часто наведывался Дионис и устраивал пир, а Эрот прилетал поиграть в шашки и позабавиться в темноте своим волшебным шаром. Кроме этого, Кроули считал пещеру на Лемносе лучшим местом, где можно как следует выспаться.

Боги живы, пока в них верят люди. Куда исчезли двенадцать могучих олимпийцев, Кроули не знал, а вот его приятели никуда не делись и по-прежнему несли смертным сон, любовь и смерть.

Рыбацкий поселок еще издали показался Кроули необычно тихим. В сумерках различались пылающие жаровни, но чуткое ухо демона не уловило привычных звуков жизни. И запах… тяжелый, смрадный.

Кроули остановился. Он догадался, что ждет его в Кацинасе, но, подумав, зашагал быстрее.

На пыльной вечерней улице, ведущей к пристани, ему не встретилось ни одной живой души. Только у костра, который Кроули издали принял за жаровню, две фигуры, одетые с головы да пят в черные балахоны, ворошили длинными палками обгоревшие кости. Человеческие, без сомнения.

Чумные сжигатели едва покосились на незнакомца, монотонно и привычно продолжая свою работу.

Кроули снял с веревки прокопченные едким дымом штаны и рубаху, спустился к пустынному берегу и переоделся. Ему срочно нужен был Ангел.

В лесу сгущались сумерки.

— В город мы больше не пойдем, там чума, от нее нет спасения, — Орландо спешил, тянул Марту за руку, вертел головой по сторонам.

Девушка оглядывалась и спотыкалась о корни деревьев.

— Вот она! — с облегчением выдохнул Орландо и побежал к рукотворной Птице. — Мы ее починим, это легко, и улетим отсюда.

Он торопливо соединял поврежденные ударом о землю крылья, бормоча что-то себе под нос.

— Там кто-то плачет, слышишь? — Марта показала рукой на поросший кустарником холм.

— Это ветер, — отмахнулся Орландо.

— Нет, не ветер. Я слышу голоса. — Подобрав подол, Марта взбиралась на возвышенность.

Под кустом, прижавшись друг к другу, сидели двое детей — мальчик и девочка почти одного возраста, и захлебывались слезами. Марта позвала их к себе. Пока они спускались, брат с сестрой рассказали, что родители их умерли от чумы, а дом сожгли злые люди. Дети прятались в лесу много дней, ели ягоды, иногда находили орехи. Их одежда превратилась в зловонные лохмотья и не годилась даже на тряпки.

Увидев грязных детей, Орландо потерял дар речи. Он рассматривал их с расстояния вытянутой руки, выискивая признаки чумы. Марта взглянула на Птицу, и ее осенило: ткань крыльев годилась на одежду.

Орландо обернулся на треск материи и замер истуканом, не веря своим глазам.

— Нет! Что ты делаешь? — закричал он.

Не обращая на него внимания, Марта стянула с детей то, что некогда было одеждой, и замотала их продрогшие тела в теплую ткань.

— Да они два маленьких червяка! Две личинки! — негодовал Орландо. — А здесь все мои открытия. Мой дар человечеству! Твое невежество отбросило науку назад! Летели на этих крыльях, были, как ангелы! Как ангелы…

Орландо обессилено опустился на землю.

— Угу, — кивнула Марта, — а стали, как люди.

— А девчонка вашей братии крылья пощипала! Да, ангел?

Рука Кроули легла на плечо Азирафеля. Ангел от неожиданности вздрогнул и отошел на пару шагов: от демона пахло преисподней, а в руках он держал глиняную бутыль.

— Хотел поужинать в одном местечке, но там коптят не рыбу и свиной окорок, а одежду, — объяснил Кроули. — Что, опять? Не прошло и двести лет.

— Хочешь сказать, это не ваши устроили? — язвительно поинтересовался Азирафель.

— Не знаю. Но меня не разбудили. — Кроули глотнул из бутылки.

Они молча наблюдали за возней людей у костра: демон с любопытством, ангел с осязаемой печалью.

— Я ведь не случайно нашел тебя в этом мрачном лесу, правда? Кто это? — не выдержал Кроули.

Азирафель тяжело вздохнул. Ему не хотелось признаваться демону в своеволии, которое он совершил, став для Орландо ангелом-хранителем. Его мысли прервало громкое лошадиное ржание.

Из-за деревьев появилась всадница. До ангела с демоном донеслись ее слова: «Их уже четверо. Пора заняться ими всерьез». Она не спеша подъехала к костру.

— Оо, какое общество! — глубоким голосом произнесла дама. — Можно погреться у вашего костра?

— Прошу, — пригласил Орландо. — Мы всем рады.

— Эта дама приходила к нам, и после этого мама с папой умерли, — громко прошептал мальчик.

— Боюсь, вам не понравится наша скромная трапеза, — Орландо поднялся и поворошил костер смоляной веткой. Она мгновенно вспыхнула и горела факелом.

— Понравится. Еще как понравится, — заверила гостья.

Она спешилась и подошла ближе.

— У вас на шее алые пятна, — разглядел Орландо. — Быть может, это чума? А здесь дети.

— Но я люблю детей. Дети, идите ко мне, я вас поцелую, — дама тянула руки и скалилась.

На шее у нее появились язвы, на щеках проступили пятна, глаза безумно блестели.

— Стой, — закричал Орландо. — Не подходи, тварь! Сожгу!

— Ангел, ты здесь, чтобы посмотреть танец с факелом? — Кроули уставился на ангела.

— Мне запретили вмешиваться. Гавриил лично спустился. Понимаешь, готовится Возрождение, — объяснил Азирафель. И почему он постоянно должен оправдываться перед демоном?

— Аа, возрождение, — кивнул Кроули, — тогда понятно, почему костры кругом. Ты заметил, что самая буйная флора растет на пепелищах? Подойдем ближе? — предложил он, глотнул из бутылки и протянул ее ангелу.

Азирафель пить не стал, но двинулся за демоном.

Это, и правда, было похоже на танец: Чума прыгала, вертелась, уворачивалась от горящей ветки в руках Орландо. Она исчезала, когда казалось, что огонь уже охватил ее иссиня-черные волосы, и появлялась у Орландо за спиной, пытаясь укусить. Ее зловещий смех наводил ужас на Марту. Дети зажмурились и прижались к девушке.

Орландо оттеснил Чуму от костра и гнал дальше в лес. Она пятилась прямо на ангела с демоном. Азирафель отступил в сторону и, зацепившись за корень дерева, едва устоял на ногах. Когда он поднял голову, то увидел, как Кроули запустил бутылку в сторону разъяренной Чумы и щелкнул пальцами. Бутылка разлетелась в воздухе на куски, а ее содержимое вылилось на голову Чумы. Орландо дотянулся до нее факелом. Она вспыхнула, завизжала и взорвалась. Лошадь тоже запылала. Черная смерть превратилась в серую крысу и шмыгнула под куст. За ней устремился Кроули, на ходу оборачиваясь змеем.

Азирафель ошеломленно смотрел, как крыса исчезает в змеиной пасти. К горлу подступала тошнота. Он присел на землю и тяжело дышал. Рядом зашуршали сухие листья, и Кроули принял человеческий облик.

— Какой сейчас год? — спросил демон у необычайно бледного ангела и громко сглотнул.

— 1351-ый, — глухо проговорил Азирафаэль.

— Хм, значит последний раз я ел тридцать восемь лет назад. Проголодался. Ты видел, как она вспыхнула? Адской крепости напиток был в бутыли! Изобрели, пока я спал.

Люди у костра радостно кричали и плясали.

— Не пригласишь меня к себе? — Кроули протянул руку ангелу и помог подняться. — Где ты сейчас живешь?

— В Нюрнберге. Тебе будет неуютно, Кроули: напротив моего дома церковь. К тому же, мне нужно оставаться здесь некоторое время.

— Зачем? — искренне удивился демон.

Ангел замялся.

— Нужно выполнить свои обязанности, — неохотно сказал он и добавил, — да и за детей волнуюсь.

— Она его все-таки укусила, — мгновенно сообразил Кроули. — И ты ждешь…, — он не договорил и в изумлении уставился на ангела. — Ты уселся на его правое плечо?⁽²⁾

Азирафель смущенно кивнул. Демон присвистнул: Небесная канцелярия за такое не похвалит. Любое благо должно совершаться в соответствии со строгим регламентом, а ангел его нарушил.

Кроули остался ждать вместе с ангелом. За это время он узнал, как развлекался мир, пока он спал.

Первая ложка похлебки обожгла Орландо губы. Он подул на вторую, закашлялся и захлебнулся кровью. Внезапный жар охватил все тело. Он расстегнул рубашку на груди и затрясся: те же алые пятна. Марта заметила их и разрыдалась, бросилась к нему.

— Стой, Марта, не подходи ко мне. Прочь. Все прочь, — задыхаясь кричал Орландо. Он лежал на земле и не мог поднять голову. — Идите в город. Чумы больше нет.

— Мне пора, — сказал Азирафель.

От неподвижного тела Орландо поднялся голубой свет, собрался в сияющий язычок пламени и поплыл к ангелу.

— Что? — спросил Кроули, заметив ангельские сомненя.

— Там, — Азирафаэль указал рукой в темноту, — Птица. На ее крыльях остатки плаща, остальное — на детях. Не мог бы ты сотворить небольшое чудо и сохранить этот плащ?

— Ладно, ангел. Иди.

Азирафель протянул руку к пламенеющей душе, она затрепетала в его ладони.

— Ангел! — крикнул Кроули в спину медленно уходящему Азирафелю. — Зачем тебе плащ? Что там?

— Человек, — обернулся ангел, — Витрувианский человек.

Он расправил крылья и понес грешную душу Орландо на небеса.

1) (от др.-греч. βοῦς — бык и στρέφω — поворачиваю) — способ письма, при котором направление письма чередуется в зависимости от чётности строки, то есть если первая строка пишется слева направо, то вторая — справа налево, третья — снова слева направо и т. д.

Вернуться к тексту

2) на правом плече каждого человека сидит ангел-хранитель

Вернуться к тексту

Декабрь 1479 год, Флоренция

Зимнее солнце добавляло зрелищу яркости.

Кроули увидел белокурую голову ангела на балконе дома на площади Сеньории. Ему пришлось проталкиваться сквозь гомонящую толпу зевак всех возрастов.

— Прошлогодняя апрельская месса была короткой, но запомнилась всем, правда, ангел? — Кроули облокотился на перила балкона.

Азирафель поморщился и отвернулся от насмешливого взгляда змия. Конечно, не припомнить чудовищное убийство Джулиано Медичи в Санта-Мария-дель-Фьоре демон не мог, но они не виделись больше ста лет, и для начала можно было поговорить о чем-то другом. Можно, если бы прямо напротив на стене Палаццо Веккьо не висел человек. Его просторное одеяние шевелил ветер, а само тело окоченело за ночь.

— Идеальная натура, — заметил Кроули. — Я тут недавно, но мне показалось, что в этом городе рисуют и ваяют все. Ты уже пробовал сотворить что-нибудь эдакое на холсте?

— Он убийца, — поправил Азирафель.

— Но какая живописная поза! И, заметь, он ее не меняет. Посмотри туда, — Кроули указал на галерею соседнего дома, — Ты знаешь, кто это?

Ангел всмотрелся в красивое лицо, обрамленное черными кудрями. Молодой мужчина бесстрастно поглядывал на повешенного и рисовал.

— Это Леонардо да Винчи. Он необычайно и разносторонне талантлив, но очень нелюдим.

— То, что надо, — прищелкнул пальцами Кроули. — Я принес плащ того человека. Кажется, его звали Орландо. Ты считал, что он родился раньше времени и остался без ангела-хранителя. Я тут подумал, возможно, его время пришло? Давай проверим?

— Как ты собираешься это проверить? — заинтересовался Азирафель.

— Я могу пойти и предложить ему круглую сумму за вот этот его рисунок, а потом пригласить выпить за мой счет. Слово за слово, и я разверну плащ Орландо. Но у меня есть идея получше.

— Что же это за идея? — с подозрением поинтересовался Азирафель.

— По правде, ангел, я уже договорился, но подумал, что тебе стоит знать. Сегодня Хипнос явится к нашему гению и нашлет на него сон.

Леонардо проснулся среди ночи, зажег свечу и схватил карандаш. Его трясло от возбуждения и страха. Он боялся, что сон потускнеет, а детали забудутся.

Своим глазам и руке он доверял больше, чем линейке и циркулю.

Не отрывая карандаш от бумаги, Леонардо нарисовал круг и разделил его линиями. Быстрыми движениями он набросал голову и туловище. Схематичный пока человек расставил руки и ноги под одним углом, строго симметрично. Леонардо отложил рисунок в сторону: распростертая мужская фигура вписалась в круг и линии идеально. Набросок готов, а довести его до совершенства можно позже.

Студеный воздух поднимался с пола, босые ноги окоченели. Леонардо забрался под пуховое одеяло, но засыпать не собирался. Он мало спал и редко видел сны, а такой, как сегодня, впервые.

Он словно прожил целую жизнь за четыре часа. В ней он рисовал человека на яркой синей ткани, которая потом стала плащом, а позже превратилась в крылья птицы. Птица... Леонардо сделал ее сам и летел на ней. Сзади его обнимала девушка, прижималась щекой к его щеке, он чувствовал, какие мягкие у нее волосы. Таких белых волос Леонардо еще никогда не видел.

Во сне его звали Орландо.