Оуук (джен)

Лучшего места для школы волшебства и магии нельзя было себе и представить. Я имею в виду ландшафтное местоположение, конечно же. Отвесные горы, лишённые хоть какой-либо растительности из-за вольных ветров, гуляющих на просторе средь вершин, надёжно укрывали уютную долину с озером. Возле гор и выросли стены замка, с башнями и башенками, каменными переходами и мостами.

Однако с одной стороны долина оставалась незащищённой от случайного вторжения: узкий перешеек между горами вытекал в просторную равнину, откуда можно было отправиться в путь на все четыре стороны. Соответственно, и к замку можно было здесь подойти беспрепятственно.

И тогда Основатели отрезали своё детище от остального мира окончательно. По бокам кованых ворот с острыми пиками выросли каменные столбы с фигурами крылатых вепрей наверху. Вепри зорко следили за каждым, кто приближался к замку, и пропускали лишь тех, кто имел на то разрешение.

Четверо друзей вышли на аллею перед воротами, направили свои палочки в разные стороны. Повинуясь воле волшебников, то тут, то там из-под земли стали появляться молоденькие саженцы и побеги. Они живой стеной затянули перешеек, закрыли от любопытных глаз замок.

В самом большом прогале, который обещал в скором времени стать непроходимой чащей, Годрик остановился. Достал из кармана обыкновенный жёлудь, подкинул его вверх, да так и оставил лежать на раскрытой ладони, показывая остальным.

Салазар кивнул, без слов соглашаясь с другом, и взмахом палочки вырыл небольшую ямку.

Ровена аккуратно левитировала жёлудь с ладони Годрика в ямку и заставила дёрн вернуться на место.

Хельга поманила небольшое облачко, сделала едва заметное круговое движение, и облачко скрутилось, щедро выжалось над ними.

Годрик рассмеялся, стряхивая с себя прозрачные капли, как пёс, во все стороны. Ровена укоризненно покачала головой, но в уголках её губ играла улыбка, когда из конца её палочки вырвалась струя тёплого воздуха, втягивающая влагу с одежды.

Салазар задумчиво смотрел куда-то поверх низкорослой пока живой изгороди, а Хельга радостно охнула и показала друзьям на тоненький росточек, показавшийся из земли на том месте, где они только что посадили жёлудь.

И тогда родился я.

 

Все деревья моего Леса, все кустарники, мхи и травы зовут меня Оуук⁽¹⁾. Я — друид, дух Леса, посаженного Основателями для защиты Хогвартса.

Деревья в некоторых местах Леса выросли так близко друг от друга, что даже в самый солнечный день под сень не могли пробраться солнечные лучи.

Волшебники могли чувствовать теперь себя в безопасности, надёжно укрытые непроходимыми зарослями. Лишь ворота с вепрями соединяли остальной мир с замком.

 

Первыми появились, кажется, лунные тельцы.

Я могу ошибаться — и это простительно для такого старика, как я — но я хорошо помню, как однажды ночью, когда луна была полной и серебристый свет заливал мою поляну ярче, чем солнечным днём, я уловил некое движение.

Да, я не оговорился. Вокруг моего дуба всегда была поляна; деревья почтительно расступались, не осмеливаясь слишком близко подступаться ко мне. В каком-то роде, эта поляна и была сердцем Леса.

Так вот, я заметил движение — нечёткое, призрачное, едва осязаемое — и приглядевшись, с удивлением разглядел странных зверушек с огромными лазурными глазами. Они определённо пританцовывали, топча плоскими ступнями серебряную траву, и в их танце было столько волшебства и тепла, что я замер в восхищении.

Волшебные лунные тельцы нашли укрытие в моём Лесу, и я не мог допустить, чтобы невежественные магглы или алчные маги ради выгоды нанесли вред застенчивым созданиям.

 

Тогда я создал первый Карман.

Не знаю, какое слово подошло бы точнее, но участок Леса, получивший мою защиту и укрытый теперь от любопытных глаз, где спокойно разместились лунные тельцы, точно походил на карман, спрятанный в складках мантии или шубы.

Я мог по своему велению закрывать клапан Кармана, пряча тельцов в минуты опасности, и также мог выпускать их наружу, когда это было необходимо.

Потом появились камуфлори, и уж они-то и так могли себя защитить, становясь невидимыми для врага. Однако охота за их волшебной шерстью, из которой получались самые превосходные мантии-невидимки, вынудила этих существ, чем-то похожих на мохнатых обезьянок, искать приют в моём Лесу.

И я его им дал.

 

Постепенно Лес заселялся всё плотнее, и приходилось строго следить, чтобы одни создания не навредили другим.

Карманов было теперь великое множество, но моего могущества хватало, чтобы держать всё под контролем.

Что уж говорить, если даже мудрые кентавры нашли пристанище в моём Лесу. Они, разумеется, не нуждались в кармане-укрытии, но Лес идеально подходил для их стада, дав им приют и свободу.

 

Школьники и преподаватели Хогвартса догадывались, что Лес обитаем. Бывало, кому-то из людей доводилось столкнуться с каким-либо из существ, но волшебники зачастую были слишком близоруки и считали опасными многих из тех, кто на деле никогда не нападёт первым.

Так было, допустим, со взрывопотамами. Эти милые создания были вполне дружелюбными, а что до их опасных рогов, так каждый имел право защищаться по-своему, верно?

Лес стали называть Запретным, дабы уберечь учеников от случайных встреч с опасными существами.

Но на деле каждый директор Хогвартса знал, что прогулка по Лесу не более опасна, чем поход к теплицам, во множестве выросшим на территории замка.

Любой запрет порождал излишний интерес, и всегда находилась двое-трое отчаянных студентов, непременно желающих раскрыть секреты Леса.

Тогда я просто закрывал все свои Карманы.

Ученики считали, что они двигаются вперёд, пробираются сквозь непролазную чащу, но на самом деле они просто ходили кругами по одному безопасному месту, сами того не подозревая.

Исключения были, но я клянусь всеми оставшимися мне днями, что ни разу я не нанёс вред ни одному человеку.

 

Пришло время рассказать о моих помощниках. Ох и хитрые создания!

Однажды я дал приют семейству крикаду. Самец повредил крыло, и пара нуждалась в отдыхе. Всё бы ничего, эти очаровательные птицы быстро нашли пригодное для проживания дупло. Но я прекрасно знал, как сказывается их пение на человеке. Если слушать крикаду несколько часов, можно было повредиться умом.

В Лес как раз наведался Джерейнт Олливандер, разумеется, с разрешения тогдашней директрисы школы Филлиды Споры, разделяющей любовь семейства мастера волшебных палочек к растениям.

Олливандер особенно интересовался древесиной кипариса, которые в небольшом количестве произрастали как раз возле места, выбранного для временного жилья семейством крикаду.

Я принял соответствующие меры безопасности, закрыв на всякий случай птиц в их пространственном Кармане.

Каково же было моё удивление, когда спустя несколько часов — а я отлучался к самке гиппогрифа, которая на прошлой неделе построила на земле гнездо и снесла хрупкое яйцо — я расслышал песню крикаду. В недоумении я поспешил на звук и застал престранную картину: Джерейнт Олливандер прыгал вокруг кипарисов на манер белки и грыз шишку, а рядом, на низеньком кустарнике, сидел оранжевый крикаду и самозабвенно распевал песни.

Я так удивился — до этого случая мои Карманы ни разу не открывались без моего ведома — что не сразу расслышал тоненький писк, похожий на хихиканье.

Я пригляделся. Ну конечно же! Вот же сорванцы!

Лукотрусы скакали вокруг незадачливого мастера волшебных палочек, рискуя попасть ему под ноги, и заливались смехом.

Я прикрикнул на озорников, заставив их угомониться. Поймал одного из них, безошибочно определив зачинщика: самый крупный, пожалуй, дюймов девяти ростом, и более насыщенного коричневого цвета, такого настоящего деревянного оттенка, если вы понимаете, о чём я.

Оказалось, лукотрусы решили, что волшебник может навредить им и пришёл со злым умыслом. Когда мистер Олливандер протянул руку к кипарису, намереваясь погладить кору дерева, на него набросилась сразу туча лукотрусов. Даже угощение в виде мокриц не отвлекло воинственных защитников своего дома. Тогда Патрик — так звали старшего лукотруса — прыгнул на заросли кустарника, стеной закрывающие проход, длинными пальцами ловко перекинул пару стеблей, протянул их в одном месте, завязал в другом и открыл мой Карман!

Магический, между прочим.

Что ж, в этом была своеобразная ирония. Для каждого замка существует свой ключ; любая дверь может быть открыта — стоит лишь понять, в какую сторону она открывается.

Мне не было нужды ссориться с лукотрусами, да и они, как и все остальные существа моего Леса, относились ко мне со всем почтением. Однако я мог в их лице заполучить союзников и друзей.

Что я и сделал.

Лукотрусы были моими ушами и глазами в те моменты, когда я по каким-то причинам отсутствовал в нужном месте.

И Лес стал ещё более безопасным для сосуществования.

И, разумеется, ещё более Запретным.

 

Директора сменяли на своём посту один другого; новые поколения учеников обретали могущество, выйдя за стены замка; волшебное сообщество видело много войн и сражений, побед и триумфов; а я всё так же следил за порядком во вверенной мне Основателями вотчине.

Однако у всего есть своё начало и свой конец.

Лет сто назад я начал замечать, что силы мои тают.

Дуб — мой дом, мой оплот и моё обиталище — всё так же величественно стоял в самом сердце Леса. По-прежнему деревья и кустарники не смели приближаться к дубу, держась на почтительном расстоянии и позволяя корням брать из земли столько жизненных соков, сколько потребуется.

Но я знал, чувствовал, что мощный ствол моего дуба более чем наполовину мёртв. Дуб простоял уже тысячу лет, и, наверное, мог простоять ещё столько же, но я понимал, что дни великана — а значит, и мои тоже — сочтены.

Лесники, которых за тысячу лет сменилось великое множество, старательно ухаживали за Лесом, вычищая бурелом и мёртвые деревья, помогая саженцам быстрее прижиться, регулируя самосевные посадки.

Но на моей поляне ни разу не проклюнулось ни одного ростка.

Волшебный дуб, посаженный Основателями, не желал давать потомство. Каждые пять-шесть лет жёлуди появлялись в кроне в огромном количестве, а к середине осени опадали на землю пустыми.

Поначалу я не особо печалился по этому поводу, но с годами всё больше тосковал по дубраве, которую постоянно видел во снах. Сородичи моего дуба остались в Годриковой Лощине, а я был духом целого Леса, но всё чаще чувствовал себя одиноким.

 

Потом появился Ньют. Славный мальчик, который сумел быстро подружиться с лукотрусами и, соответственно, проникнуть во многие мои Карманы. Я не противился, потому что был уверен, что Ньют не предаст Лес и тех, кто в нём обитает.

Я бы очень хотел, чтобы Ньют остался. Стал лесником, преподавателем по уходу за магическими существами, но душа Ньюта была душой странника и путешественника. Наверняка его боггартом был обыкновенный офисный стол, поскольку больше всего Ньют опасался оказаться на скучной работе где-нибудь в министерском кабинете. Ньют считал, что нет никаких «странных тварей», а есть недалёкие люди.

В благодарность за его понимание я открыл ему много тайн. Ньют создал свой знаменитый чемодан, который, по сути, являлся маленькой копией Запретного леса. Здесь нашли приют семейство ростопырников после ажитации и спекуляции на продаже их щупалец; тут нашли свой дом диринары и пикирующие злыдни. После того, как оккамии прижились в чемодане Ньюта и отложили целую кладку яиц, по соседству неизбежно появились нюхлеры, желавшие непременно заполучить серебряные скорлупки.

Но Ньют никого не прогонял и давал кров всем, кто желал остаться у него. На время, на сезон, на пару дней или на целую жизнь.

Пикетт, впечатлительный лукотрус, не мог ужиться с сородичами, зато нашёл в лице Ньюта настоящего друга, не желая расставаться с ним ни на минуту и путешествуя в его кармане.

А мои Карманы — вот уж игра слов — стали давать сбой. Магия истончалась. Раз я условно назвал мои пространственные обиталища Карманами, стоило признать, что нитки сгнили.

Мой дуб умирал. Лукотрусы послушно выполняли роль ключей и не раз помогали мне уберегать существ от вторжения, а учеников от опасности, но я с горечью признавал, что вскоре этот Лес на самом деле станет опасным.

Ньют всё реже появлялся в стенах Хогвартса, хотя многие годы он, забегая в гости к Альбусу Дамблдору, неизменно приходил в Лес, чтобы рассказать о своих открытиях, спросить совета у деревьев, принять решение. Нет-нет, он не произносил слова вслух, да и меня он никогда не видел — я не показывался ни одному смертному — но он разговаривал мысленно. И я его понимал и давал советы.

 

Кстати, на мою поляну, где рос дуб, хода не было никому. Ни один директор, лесник или профессор ни разу не смогли найти сюда дорогу. Я мог перемещаться через любые преграды, ведь я всего лишь дух. Люди — нет; а трансгрессия, как известно, была невозможна на всей территории замка.

Я думал, на этом всё и закончится.

Ньют ушёл; Огг, добрый малый, будучи лесником, умело ухаживал за Лесом, но он не обладал умением видеть и слышать Лес так, как чувствовал его Ньют.

Подобное притягивает подобное? Или судьба решила скрасить последний мой век?

Этот мальчишка стал головной болью директора Диппета буквально с первого дня поступления в школу. Он убегал в Лес чаще, чем проводились тренировки на соседнем с Лесом квиддичном поле. Каждый день после уроков, а иногда и вместо них. В свои неполные двенадцать лет он был непозволительно огромным для обычного человека, что здорово нервировало некоторых преподавателей. Шутка ли, взять в школу на обучение свирепого великана. Ну, великаном Рубеус Хагрид был только наполовину, а свирепости в нём было ровно столько же, сколько в лунотелёнке.

Рубеус умудрился буквально за месяц разгадать практически все мои загадки. Как он это сделал, я понятия не имею, однако ни один Карман просто не закрывался перед ним, и мальчишка беспрепятственно наведывался и к гиппогрифам, и к злыдням, и к кентаврам.

Удивительно, но сам Хагрид не понимал всей своей мощи, не подозревал о своих способностях. Но я интуитивно чувствовал, что этот добродушный парнишка, наивный и немного странный, станет мне другом. Настоящим Хранителем.

Хагрид помогал Оггу, впитывал знания о повадках животных и особенностях растений, проводил у сторожки лесничего все выходные. Так что ничего удивительного, что однажды они встретились именно на поляне возле Леса.

Ньют и Хагрид.

Я могу только догадываться, какой между ними произошёл разговор. Наверное, Ньюта впечатлили осведомленность Хагрида о многих существах и его вера в то, что среди них нет опасных. Но факт остаётся фактом — именно Ньют в порыве чувств подарил Хагриду запрещённое, между прочим, яйцо акромантула. Привёз он его из Бернео, где изучал повадки громадных пауков. Может, отдал в качестве сувенира?

Кто ж знал, что Хагрид вырастит настоящего акромантула в замке, будет относиться к нему как к домашнему питомцу, а потом, когда случится вся эта страшная история с Тайной комнатой, поможет сбежать любимцу в Лес.

Пришлось создать ещё один Карман. Для семейства Арагога и Мосаг. Не скажу, что я был в восторге от такого соседства, но акромантулы имели такое же право жить в Лесу, как и остальные его обитатели.

 

Хагрида исключили из школы, но мудрый Дамблдор оставил его в качестве помощника при Огге. Так что ничего удивительного не было в том, что когда старый Огг вышел на пенсию, Хагрид занял место Лесничего.

И Смотрителя и Хранителя ключей Хогвартс.

Думаете, была такая должность?

Вообще-то, ключи от всех надворных помещений и зданий имелись только у завхоза. Прингла, а затем Филча легко было опознать по бряканью связки ключей на поясе. Аргус Филч, кстати, до жути боялся Леса — Хагрид как бы случайно проговорился, что встречал в Лесу оборотней.

Смотрителем и Хранителем ключей Хагрида назвал я.

Невидимых ключей от всех Карманов, дверей Леса.

Он безошибочно чувствовал, когда где-то в уголке Леса нуждались в помощи.

Даже кентавры относились к нему с большим уважением, хотя обычно не снисходили до обычных волшебников.

 

Так вот, однажды я почувствовал, что к западу от кромки Леса, ближе к озеру, кто-то появился. Я не понимал, исходит ли от этих существ опасность или нет, поэтому держался с осторожностью. И ещё я не мог их опознать, но кто-то точно приземлился по воздуху и прятался в тёмных силуэтах деревьев.

Хагрид тоже их почувствовал.

Незнакомцы появлялись три вечера подряд. Как только я пытался подобраться поближе, они будто таяли в ночи. Лишь примятая трава говорила о том, что здесь останавливались на отдых существа.

Хагрид долго ходил утром четвёртого дня по косогору, что-то бормотал себе под нос, присаживался на корточки, нюхал землю, щупал траву.

Вечером, когда сумерки вновь очертили чёрным силуэты деревьев и кустов, я расслышал шум крыльев. И опять появилось ощущение присутствия.

Я увидел Хагрида. Он, не скрываясь, вышел вперёд, дошёл почти до самых кустов, положил на землю кусок сырого мяса и гортанно крикнул. Потом спокойно повернулся спиной и направился к своей хижине.

Из кустов несмело показалось самое странное существо, которое я видывал до этого. Чёрная морда напоминала драконью, но была до того худа, будто животное долго морили голодом. Огромные белые глаза выглядели жутко, но, как оказалось, существо прекрасно ими «видит». Этот конь с крыльями — всё же формами существо здорово походило на лошадь — подошёл к мясу, оторвал добрый кусок, затем фыркнул в сторону кустов. Оттуда показались четыре ещё таких же существа, только поменьше.

Хагрид прикармливал существ, пока они не позволили ему однажды подойти к нему вплотную. Как этот небольшой табун — самец и четыре самочки — оказались на территории Хогвартса, я не знаю, но вскоре всё разъяснилось, когда буквально через несколько дней Хагрид помог появиться на свет Тенебрусу — так он назвал первого фестрала, родившегося в Лесу. Пожалуй, Хагрид был первым волшебником, сумевшим приручить фестралов, осторожных и преданных.

 

Вот в ту ночь, когда родился Тенебрус, я и назвал Хагрида Хранителем ключей Хогвартса. И так же, как в случае с Ньютом, Хагрид словно услышал меня. Он удивлённо помотал головой, а потом улыбнулся. Что ж, это звание ему было явно по душе.

Я не перестану благословить небеса за то, что когда-то Хагрид поступил учиться в Хогвартс. И как причудлива судьба, ведь именно Арагог стал причиной изгнания Хагрида из школы, но именно он помог вернуть Лесу былое величие. Пусть и не долговременное, но всё же.

 

Я уже рассказывал про тающую магию границ Леса. Конечно, в деревне Хогсмид проживали исключительно волшебники, и вероятность появления здесь, у ворот Хогвартса, обычного маггла, была смехотворно мала; однако, если в заборе появляется дыра, то это уже не забор.

Я пытался сшить, заштопать мои многочисленные Карманы, но то тут, то там появлялись прорехи. А по периметру, там где деревья обозначали граница замка, и вовсе стали появляться прогалы.

Хагрид тоже это видел. И тогда он стал плести защитные сети. Впервые, когда я увидел его на заднем крылечке хижины за этим странным занятием, я искренне подивился. Хагрид перебирал спицами как заправская рукодельница. Из кармана его огромной кротовой шубы свисал кончик нити канареечного цвета. Сначала я подумал, что это просто хобби, новое увлечение. Мало ли, каждый имеет право на своих мозгошмыгов в голове.

Однако потом я наблюдал, как Хагрид, довязав полотно размером с добрый шатёр, удовлетворённо кивнул, свернул его на манер носового платка и легко засунул в один из своих карманов.

 

Сделаю отступление.

Иногда я думаю, что шуба Хагрида здорово похожа на мой Лес. Может, в жилах Хранителя ключей течёт кровь друида? Он легко мог достать из кармана самую невероятную вещь. Я лично видел, как он извлекал оттуда кочергу, мешок кексов, помятый чайник, белого кролика и пару мышей. Как, скажите, возможно всё это одновременно держать в карманах обычной шубы? Но Хагрид мог залезать в один и тот же карман за абсолютно разными вещами, вытаскивая их последовательно одну за другой.

 

Так вот. Вернусь к его вязанию и тому загадочному ковру, шатру или что это было.

Хагрид направился прямиком в чащу, легко продираясь сквозь кустарники, которые словно сами отпрыгивали с его пути.

Мы шли с ним долго, порядка нескольких часов. Он шёл, а я, понятное дело, перемещался рядом.

Дошли мы до дальней границы, как раз до того места, где я на днях видел прореху в ограде из деревьев.

Хагрид достал из кармана своё полотно, развернул его, потом, оглянувшись по сторонам, постучал по нему своим знаменитым розовым зонтиком. Полотно встрепенулось, ожило. Поднялось вверх, над макушками высоченных сосен там, где они не были повалены, как хворост после бури. Канареечное полотно засветилось, стало наливаться светом, а потом плавно приземлилось на макушки деревьев, свешиваясь над прогалом.

Я расслышал пение. Это пел Хагрид, отбросив в сторону свой зонт, расставив руки ладонями вверх перед собой и прикрыв глаза.

И защита восстановилась. Сеть надёжно укрыла бурелом, растаяла в нём, заставив, как по волшебству, вырасти в этом месте ряд молодых сосен, сторожами стоящих на границе замка.

Собственно, это и было волшебство. Одно из тех, которое вызывало восхищение. А сам Хагрид, будто очнувшись, лишь удивлённо посмотрел на сосны, потрогал ствол ближайшей, затем хмыкнул и пошёл в обратный путь.

«Хранитель…» — шептал я ему в спину, а Хагрид отмахивался и бубнил под нос, что паутина акромантула — настоящая находка.

Я видел, как впереди Хагрида скачут на трёх ножках восторженные лукотрусы и расчищают путь, убирают с пути полувеликана заросли и кустарники. Теперь я понял, почему Хагрид так спокойно ходил по Лесу, словно прогуливался по парку. А ведь лукотрусы, эти хитрые создания, не стали бы служить добровольно человеку со злыми намерениями.

Но обожание лукотрусов не шло ни в какое сравнение с признательностью кентавров, поджидающих нас на тропинке к хижине. Бейн, тряхнув черноволосой гривой, вышел вперёд и молча протянул Хагриду арбалет и колчан со стрелами.

— Эта… Это мне? — спросил поражённый Хагрид.

Бейн ничего не ответил. Он пристально смотрел на Хагрида, но не произносил ни слова. Хагрид потоптался немного на месте, попытался вернуть Бейну оружие, увидел отрицательный жест, поблагодарил и направился к хижине.

Когда Хагрид почти достиг крылечка, Бейн окликнул его:

— Хагрид… Лес — наш дом. Мы рады, что ты стал Хранителем. Я знаю, что ты не нападёшь ни на кого без причины, но запомни: добрым словом и арбалетом можно добиться большего, чем просто добрым словом. Особенно в Запретном лесу.

 

Позже я узнал, что Хагрид смешивал шерсть диринаров и пух лунных тельцов с нитями паутины акромантулов и потом только вязал свои шатры. Его трудолюбию мог позавидовать и нюхлер, способный перерыть гектар леса в поисках серебряной скорлупки.

Каждое лето Хагрид обходил территорию Леса, находил прохудившиеся места и «лечил» их.

Не знаю, знал ли Дамблдор о способностях Хагрида, однако я понимаю, почему он говорил, что доверил бы Хагриду свою жизнь.

Я бы тоже доверил. Если бы был живым существом.

 

А слова Бейна несли в себе зловещее предзнаменование. Мой Лес пережил не самые радужные времена в эпоху возрождения Тёмного Лорда.

Чудовище Тайной комнаты гнало в страхе пауков из замка. Хагрид открыл проход на поляну Арагога, чтобы восьмилапые создания всех размеров могли укрыться в урочище акромантула.

Потом были дементоры, наводящие тоску даже на меня. В тот год я предпочитал не высовываться из чащи, лишь однажды наведался к хижине Хагрида, когда к нему в гости приходил Ньют.

Наверное, когда ты проживаешь столетия, мимолётные события кажутся суетой. Но вторая война волшебников надолго лишила покоя многих обитателей замка и Леса.

Однако солнце невозможно удержать за горизонтом. Рано или поздно оно сменяет ночь, разрывает темноту и мрак.

Солнце Хогвартса снова взошло; были отстроены башни и стены; а мёртвые пятна выжженной земли затянулись постепенно изумрудным ковром.

Хагриду уже было много лет, и почему-то я всё больше верил, что мы с ним покинем этот мир практически одновременно.

Я так и не показался ему ни разу на глаза, он по-прежнему не знал о моём существовании, хотя разговаривал со мной, как со старым другом.

Мой дуб давно перестал плодоносить, но прошлым летом, видимо напоследок, неожиданно украсился желудями. Я любовался ими, чувствуя невероятную тоску.

До осени дожили только несколько.

А я знал, что следующей осени у моего дуба уже не будет.

 

В конце сентября я стоял на поляне возле моего дуба, наблюдая, как пролетают мимо паутинки. Вдруг впереди раздался треск, а потом на поляну неожиданно выскочил Хагрид.

Я совсем не удивился, что Хранитель, в конце концов, разыскал сердце Леса. Возможно, магия Основателей давно растворилась в дымке столетий и с уходом дуба поляна стала бы самой обычной, быстро зарастающей кустами.

Но верно было и другое. Лес давно признал Хагрида и готов был поделиться последней тайной.

Хагрид нахмурился. Странно, он совсем не выглядел удивлённым, скорее, весь его вид свидетельствовал о том, что он, наконец, нашёл то, что давно искал.

Он обошёл дуб со всех сторон, придирчиво постучал по стволу, прислушался, покачал головой.

Даже после утверждения в должности преподавателя и восстановлении доброго имени Хагрид не пожелал расстаться со своим зонтиком, верный обломкам своей первой палочки.

Сейчас он нацелил зонтик на крону дуба и произнёс:

— Акцио, жёлуди!

Конечно, даже его огромного роста не хватало на то, чтобы дотянуться до веток.

На широкую ладонь плавно опустились всего три жёлудя.

Хагрид вновь покачал головой.

Достал из кармана носовой платок, расстелил его на земле и аккуратно положил сверху жёлуди.

Затем достал всё из того же кармана огромную кружку.

— Агуаменти!

Кружка наполнилась водой. Хагрид положил жёлуди в воду и стал наблюдать. Через пару минут один жёлудь всплыл. Хагрид вздохнул, достал плавающий жёлудь, осмотрел со всех сторон — под самой шляпкой виднелась дырочка — и положил его на землю.

Оставшиеся два бережно извлёк из кружки, высушил тёплой струёй воздуха из зонтика. Затем достал пакет, полный зелёного мха, и положил жёлуди внутрь. В карман убирать не стал, понёс на вытянутых руках, как величайшее сокровище.

Я не мог видеть, что Хагрид делал с желудями, но в начале декабря я заметил его на заднем крыльце мрачнее тучи. Он держал на ладони загнивший жёлудь, никак не решаясь его выбросить.

А я вдруг отчаянно захотел, чтобы случилось чудо.

 

Этой весной, когда из лунок на грядках Хагрида проклюнулись тыквенные ростки и угроза заморозков миновала, Хагрид в один из дней вышел из дома с горшочком в руках. В нём трепетал небольшой росток размером не больше лукотруса.

Хагрид шёл по Лесу, и деревья расступались с его пути, а поваленный сухостой сам отползал в сторону.

Я видел, как вслед нам смотрят единороги и кентавры, гиппогрифы и лунные тельцы, которых я видел днём впервые.

Мы шли в глубину Леса, на поляну с дубом. К Сердцу Леса.

Я знал, что дуб не доживёт до новой осени. Он спал, торжественный и могущественный. Я был ещё жив, значит, дуб ещё не умер. Но он, как и я, лишь желал убедиться, что Лес будет жить дальше.

Хагрид выкопал ямку прямо под корнями старого дуба. Я посчитал это опрометчивым шагом, ведь старое дерево неизбежно закрыло бы свет для молодого росточка. Но Хагрид, кажется, знал, что делает.

Он вытащил растеньице из горшка вместе с комком земли, поместил в ямку так, что корень полностью скрылся. Утрамбовал почву, полил росточек, затем обложил кусочками коры старого дуба.

Так мать укутывает своё дитя, защищает от холода.

Старый умирающий дуб шершавой корой будет защищать дубочек от сорняков и сохранит влагу.

Я не знаю, плачут ли духи, но я ничего не видел. В размытой пелене я смотрел на свой дуб. Закружилась голова, и я прикрыл глаза.

А когда открыл, увидел, что на поляне нет больше старого дуба. Уверенно тянул листочки вверх новый страж Леса.

Моё сознание стало ускользать.

А потом я понял, что вновь стал молодым. Золотые кудри падали на лицо, я откинул их и рассмеялся.

 

Меня зовут Оуук. Я — друид, я дух Леса. И я буду жить, покуда будет жить Лес.

---

1) Оуук — от англ. Oak (дуб)

Вернуться к тексту