Если бы вернуться (джен)

Холодно. Через маленькое зарешеченное окно вихрем врывался ветер, принося на своих крыльях запах океана. Спустя некоторое время ветер усилился, и послышался тихий шелест дождевых капель. Шум дождя все приближался, и вот уже застучали тяжелые капли, разбиваясь о каменный пол тесной камеры Азкабана.

Долохов медленно встал с узкой лежанки, нехотя стянул с нее тонкое одеяло и так же медленно и неуклюже направился к противоположному концу камеры. Дверей не было — узников от внешнего мира отделяла железная решетка, которая не открывалась даже во время разноса еды. Антонин сел прямо на пол, накинул на плечи одеяло и прислонился спиной к стене. За время, проведенное в Азкабане, он понял, что это единственное место, где можно спрятаться от дождя.

Голова гудела, звук падающих капель только усиливал боль, зарождавшуюся в затылке, грозившую в скором времени перебраться к вискам. Антонин уже знал, что в такую погоду ему не избавиться от головной боли, и ничего больше не остается, кроме как попытаться отвлечься от нее.

Отвлечься. Последние несколько дней он только и делал, что пытался занять свои мысли чем угодно, только бы вновь не возвращались видения прошлого. Слишком больно было вспоминать, и еще больнее — забыть.

Звонкий прерывистый вой отвлек Долохова от мрачных мыслей. Для узников их крыла не было секретом, что Сириус Блек анимаг и превращается в огромного черного пса. И хотя втайне Антонин был рад, что наконец удалось переключить внимание с изматывающих воспоминаний, он все же набрал в легкие побольше воздуха и крикнул:

— Zavaly ebalo, Блек!

Тут и там раздались смешки. Большинство узников было скрыто от глаз Антонина. Напротив его камеры находилась ныне пустующая камера Барти Крауча-младшего. Парнишка скончался несколько недель назад, и хотя Долохов с трудом выносил его слезы и мольбы о помощи, все же жалел о его смерти. Соседом слева оказался Мальсибер. Он и так был довольно тихим, а в последнее время и вовсе не участвовал ни в каких разговорах. Но не это было самым странным. Возле его камеры каждый раз собиралась целая стая дементоров, и если другим Пожирателям доставалось максимум два, то около Мальсибера всегда кружилось минимум пять. После наиболее тяжелых налетов этих тварей Антонин тихонько придвигался к левой стенке и стучал до тех пор, пока Мальсибер не ответит. Дождавшись слабого ответного стука или, если повезет, нескольких слов, Долохов выкрикивал остальным, что Мальсибер все еще жив. Что заставляло дементоров так себя вести, не знал никто, и поскольку Пожиратели так и не нашли внятного ответа на этот вопрос, то тема разговора была закрыта.

Правая соседняя камера принадлежала Рабастану Лестрейнджу. Поначалу Антонин то и дело ловил себя на мысли, что лучше бы справа оказался старший из братьев. Спустя несколько недель он благодарил небеса, что его соседкой не оказалась Беллатрикс с ее хвалебными речами о Повелителе. И поскольку успокоить ее мог только собственный муж, по счастливой случайности находившийся в соседней с ней камере, и супруги были в противоположном конце коридора, Антонин счел компанию Рабастана наиболее приемлемой в сложившейся ситуации.

Во время штормов дементоры, казалось, давали узникам передышку. Кто-то предположил, Долохов никак не мог вспомнить, кто именно, что охране Азкабана трудно контролировать дементоров во время сильных дождей, и их намеренно отгоняли подальше от стен крепости. Эта версия с трудом дотягивала до нормальной гипотезы, но тем не менее сегодня вечером эти твари не кружили по коридорам.

— Тони, а что ты сказал Блеку? Что это значит?

Негромкий голос заставил Антонина вздрогнуть. Он, несомненно, узнал говорившего. За время заточения Долохов лишь пару раз перебрасывался несколькими фразами с Рабастаном. Нельзя сказать, что общение с младшим Лестрейнджем вызывало в нем радость или, наоборот, отвращение. Скорее, двум людям, плохо знавшим друг друга, просто не о чем было поговорить. И тем не менее сейчас этот вопрос не вызвал у Долохова того гнева, что обычно разгорался в нем в последнее время при любом удобном случае.

— По-вашему это значит «заткнись». Примерно.

Рабастан затих, видимо, остался удовлетворен коротким ответом. Снаружи дождь и не думал заканчиваться, поэтому Антонин уже мысленно настраивался провести ночь на полу, как вдруг опять услышал голос Лестрейнджа:

— Как ты так не забываешь без практики другой язык?

Глупый вопрос, но Антонин был готов сейчас поговорить о чем угодно, лишь бы не сосредотачиваться на своих мыслях.

— Я на этом языке говорю с рождения. Родной язык не забыть, даже если не говорить на нем постоянно.

— Но Лорд говорил, что ты родился здесь, в Англии.

Лорд. Последнее время Долохова трясло от одного упоминания Повелителя. Возможно, так на него действовали Азкабан и дементоры, по крайней мере, это было единственное здравое объяснение, которое ему удалось найти. Снова ненужный сейчас гнев разливался по уголкам сознания, и сквозь зубы Антонин проговорил:

— И с каких это пор ты взял моду обсуждать меня вместе с Лордом?

Ответа не последовало. Антонин сполз по стене вниз и попытался поудобнее устроиться на полу около решетки. Все-таки дождь сегодня затянулся. Рядом послышались шорохи, будто человек за стеной повторил те же действия, но Долохов уже перестал обращать внимание на что-либо.

* * *

Антонин редко просыпался с рассветом. В далеком прошлом первые солнечные лучи чаще сопровождали его домой после веселой ночи, нежели поднимали с постели. Сегодняшнее утро узник Азкабана вполне мог назвать добрым — ночной шторм утих, уступив место тишине и спокойствию. Долохов медленно встал и сделал попытку размять затекшую после сна в неудобной позе спину.

— Доброе утро.

Приветствие прозвучало так неожиданно, что Антонину потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, откуда послышался голос. «Не от Мальсибера, это уж точно», — усмехнулся он про себя, хотя ничего смешного, по его мнению, здесь не было.

— И тебе не хворать.

Несмотря на ноющую шею и боль в спине, Долохов, как ни странно, пребывал в хорошем расположении духа. Были ли тому виной солнечные лучи, что пробивались через зарешетчатое оконце, или то, что ночью его не мучили кошмары, — Антонин не знал и не хотел знать. Последнее время было крайне трудно разграничивать в своей голове оттенки различных чувств и эмоций, чаще всего все мысли сливались в один сплошной поток и было трудно совладать с его быстрым течением. В конце концов попытки что-либо прояснить в своем сознании были заброшены, их заменили хаотичные и от этого еще более болезненные воспоминания

— Ты чего не спишь? — голос Рабастана звучал на удивление бодро.

— Размышляю о жизни. Последние несколько лет могу себе это позволить, — Антонин безрадостно ухмыльнулся. Нельзя сказать, что они с Рабастаном были друзьями. По большому счету Антонин никого из Ближнего круга не мог назвать своим другом. Разве что со Снейпом иногда можно было перекинуться парой фраз, все-таки нужно признать, что зельевар обладал интеллектом и мог заинтересовать собеседника.

— Это хорошо — размышлять. А я не могу. Когда вспоминаю, становится больно, потом по ночам кошмары. Тебе ведь тоже они снятся? — голос по ту сторону стены дрогнул.

— Нам всем они снятся, — Антонин начинал закипать. Он уже попрощался с желанием побыть хоть немного в тишине и покое, когда Рабастан снова заговорил:

— Я иногда слышу, что ты говоришь с кем-то во сне. Я почти всегда просыпаюсь раньше остальных. Иногда ты разговариваешь на русском, как будто ругаешься с кем-то⁽¹⁾. Что тебе снится?

При других обстоятельствах Долохов развернулся бы и ушел, не удостоив собеседника ответом, но не сегодня.

— Дом. Мне снится мой дом.

Это прозвучало как признание. Признание в первую очередь самому себе. Он устал. Он чертовски устал находиться здесь. Азкабан, его сырость и холод затопили сознание и захватили тело. Антонин с трудом произнес эти слова. Он ненавидел это ощущение беспомощности, ненавидел испытывать жалость к самому себе.

— Я тоже хочу домой.

Тихий голос Рабастана выдернул Антонина из водоворота нахлынувших эмоций. На удивление, эти слова успокоили Долохова. Где-то на задворках сознания он понимал, что другие тоже испытывают непреодолимую тоску по прошлому, но говорить об этом — значило признать свою слабость. Внезапно возникло чувство, что он не одинок, но Антонин отбросил эти мысли прочь.

В коридоре послышался шум, а зачем раздалось собачье рычание. Приближался утренний обход дементоров.

1) Для многих англоговорящих русская речь, а именно произношение согласных звуков, напоминает агрессивную манеру разговора. Иностранцам, слушающим диалог двух русскоговорящих людей, может показаться, что собеседники спорят между собой. Интересно, что для нас произношение в немецком языке носит такой же характер.

Вернуться к тексту

— Доброе утро.

Теперь почти каждое утро Антонина начиналось с приветствия от Рабастана. Долохов и не заметил, как начал просыпаться с рассветом, до утреннего обхода дементоров. Это была самая спокойная часть суток, когда можно было немного прийти в себя и хотя бы на короткое время забыть о ночных кошмарах.

Долохов встал с лежанки, что заменяла узникам все необходимые для жизни предметы мебели, и сел в центр камеры на колени. Сегодня настал третий день с тех пор, как он стал практиковать медитации для защиты своего сознания. Как чистокровного волшебника Антонина с детства обучали оклюменции, но закрыть сознание от природного менталиста или показать поддельные воспоминания было довольно сложно и для более опытных волшебников. Не то чтобы в настоящее время оклюменция была столь необходима, но медитации помогали очищать сознание, тем самым давая возможность отдохнуть от нахлынувших кошмаров. Долохов втайне надеялся, что, укрепив защиту своего сознания, он сможет хотя бы немного снизить влияние дементоров. Впрочем, ждать результатов еще было слишком рано, и Антонин закрыл глаза и попытался представить себя на берегу маленькой речки, на другом берегу которой начинался сосновый лес.

При исполнении такой техники защиты воспоминаний рекомендовалось представлять библиотеку с книжными полками или огромный шкаф — что-то такое, куда волшебник сможет «поместить» то или иное событие. Такая визуализация помогала сосредоточиться и «разложить мысли по полочкам», но Антонин почти сразу отказался от этой идеи. В действительности, если хочешь поглубже запрятать что-либо личное, следовало представить самое безопасное место для самого человека, и будет лучше, если это место будет ассоциироваться с чем-то хорошим. Именно поэтому сейчас, сидя на холодном каменном полу, Долохов мысленно перенес себя на залитый солнечными лучами речной берег. Будучи ребенком, еще до поступления в Колдовстворец, Антонин приходил сюда с родителями. Именно здесь, в тени высоких сосен, безопаснее всего спрятать самые сокровенные мысли. Но до этапа сохранения и сокрытия воспоминаний было еще далеко, а пока нужно было как можно точнее визуализировать это место.

Из-за правой стены послышался глубокий надрывный кашель. Долохов вздрогнул и открыл глаза. У него почти получилось достаточно сосредоточиться, чтобы перестать слышать окружающие звуки, но теперь концентрация была потеряна, и Антонин позволил себе обреченно выругаться.

— Не знаю, что ты сказал, но мне кажется, ты злишься. А так как никто, кроме нас двоих не бодрствует, могу смело предположить, что зол ты на меня, — голос Рабастана был немного хриплым после кашля, — чем ты там занят?

— Пытаюсь сохранить остатки своего разума от атак дементоров.

Не было смысла скрывать свои действия, тем более, что такие медитации могли пробудить в волшебнике его силу и без волшебной палочки. Если это произойдет, а Антонин очень сильно на это надеялся, то будет трудно скрыть магический всплеск от соседей по камере.

— А это возможно? — в голосе Рабастана послышались нотки давно угасшей, но сейчас будто вспыхнувшей вновь надежды. — Научи меня.

— Я могу только рассказать, что нужно делать, а вот учиться будешь самостоятельно, может, хоть немного дашь мне покоя и не будешь донимать своими разговорами.

Действительно, в последнее время Рабастан довольно часто задавал Антонину самые разные вопросы, а после втягивал того в долгий разговор. Чаще всего это случалось рано утром, когда другие узники спали. В конце концов Долохов признался самому себе, что ему не хватает банального человеческого общения, и что младший Лестрейндж — вполне сносный собеседник. Но сейчас ему нужно было сосредоточиться, и поэтому он наскоро объяснил Рабастану, как и что нужно делать.

— На самом деле не обязательно складывать свои воспоминания в шкаф, можно просто оставлять их где-нибудь в комнате. Но пока я рекомендую тебе просто попытаться вспомнить то, что тебе хотелось бы сохранить и защитить. Крепости возводятся быстрее, когда точно знаешь, что нужно уберечь…

— А эмоции можно так спрятать? — перебил объяснение Лестрейндж.

— Эмоции нужно прятать на людях, — Антонин позволил себе усмехнуться, — здесь в Азкабане важнее не сойти с ума от кошмаров. Но если эти эмоции — характеристика другого человека, что нужно скрыть или заглушить, потому что они тебе мешают, тогда эта техника может подойти. Например, если вспоминаешь подружку или ненавидишь кого-то, то вспоминаешь яркие моменты с ними и…

— Я ненавижу Темного Лорда.

* * *

Слова грянули как гром среди ясного неба, разорвали тишину тесной камеры, но при этом очень медленно оседали в сознании. Они разрушали и так истончившийся барьер преданности и доверия Темному Лорду, который не давал до конца поставить под сомнение правильность совершаемых поступков. Что-то до этого момента мешало Антонину признаться даже самому себе, что он устал. Устал от бесконечных бессонных ночей, от постоянной головной боли и особенно от осознания собственной беспомощности и обреченности. Но еще больше он устал от понимания, что служба Темному Лорду была самой большой ошибкой в его жизни.

Наверно, впервые Долохов задумался об этом через несколько месяцев заточения в Азкабане. Он, как и все другие, не понимал причину такого внезапного исчезновения Повелителя. В то, что годовалый ребенок мог одолеть такого сильного волшебник, как Том Риддл, Антонин не верил. Более того, пока другие свято верили, что Темный Лорд скоро вернется и освободит самых верных своих сторонников, Долохов никак не мог избавиться от мысли, что не так уж и нужны ему эти самые сторонники. Разве сторонники не нужны для того, чтобы посоветоваться с ними или, на крайний случай, попросить подстраховать? Темная метка не исчезла с левого предплечья, а значит, Риддл не умер. Тогда что мешает ему послать легкий вызов, чтобы все знали, что все в порядке?

Постепенно подобного рода размышления стали постоянными спутниками Долохова. Нет, он не вдавался в подробный анализ действий Лорда, более того, даже не задумывался специально над этой темой. Но почти каждый раз, стоило вспомнить один из рейдов, или подготовку новых Пожирателей, или собрание Ближнего круга, в голове всплывали новые вопросы. В какой-то момент Антонин поймал себя на мысли, что искренне не понимает, как можно было пойти убивать годовалое детё. Возможно именно в тот вечер, где-то на уровне подсознания все стало на свои места.

Сбросив оцепенение и подавив порыв мгновенно ответить Рабастану, Антонин медленно подошел к решетке, и, насколько это было возможно, осмотрел коридор и соседние камеры. На его счастье, а главное на счастье младшего Лестрейнджа, все спали.

— Если хочешь пожить еще немного, впредь постарайся убедиться, что тебя не слышит твоя невестка, — Долохову показалось, что его голос сел и каждое слово приходится силой протаскивать через гортань.

— А мне все равно. Пусть слышит и пусть знает. И Руди пусть знает, и даже этот Блек пусть узнает. Что мне терять в Азкабане.

За стеной слышались шорохи, звук шагов отражался от каменных стен. Рабастан нервно ходил по камере из угла в угол, и, как надеялся Антонин, пытался успокоиться.

— Что теперь говорить о Белле, если мы тут заперты. Я заперт с людьми, а чувствую себя так, будто сижу сам с собой один на один. Я больше не могу сидеть без возможности высказать все, что я думаю. Да мне даже послушать твои бормотания во сне за счастье, потому что ты не говоришь в них про Лорда, что он вернется и всех спасет. Иногда я не могу тебя понять, но точно уверен, что на своем языке ты тоже не упоминаешь Лорда. Ты даже с другими о нем не говоришь.

Рабастан резко замолчал и шаги стихли. Раздался тихий шелест, будто человек прислонился к стене и медленно сполз по ней на пол. Воцарившаяся тишина привела с собой спокойствие. Долохов молчал, боясь спровоцировать новый всплеск эмоций. Немного подумав, Антонин подошел к углу камеры, около самой решетки, и присел на пол. Почему-то ему показалось, что сейчас он и Лестрейндж сидят в одинаковом положении. Секунды ползли, и, судя по вздохам по ту сторону, Рабастан все никак не мог угомониться.

— Дыши медленно и глубоко. Прежде, чем что-то спрятать в сознании, нужно рассортировать и обозначить то, что конкретно должно быть засекречено..

Дни шли своим чередом, разбиваясь на временные отрезки появлением дементоров и редкими обходами камер охраной. Антонин давно перестал считать дни, отмечая, сколько времени они находятся в Азкабане. Постепенно занятия оклюменцией стали приносить свои плоды, и Долохов избавился от навязчивых снов, которые каждую ночь заставляли его переживать мучительные события и вспоминать дорогих сердцу людей. Контроль мыслей помогал не только закрывать сознание. Ежедневные занятия помогали хоть немного сбрасывать накопившееся магическое напряжение. Антонин помнил, как еще будучи ребенком однажды смог направить свой дар и починить разбившуюся кружку сестренки, при этом не используя волшебную палочку. Воспоминания о прошлом тонким лезвием скользили по сердцу, заставляя каждый раз испытывать горечь и ненависть по отношению к себе. Однако Антонин запретил себе поддаваться чувствам, ему необходимы было вспомнить и проанализировать эти моменты.

Дело в том, что волшебная палочка, главный проводник магии у англичан, появилась у Антонина только в шестнадцать, после переезда его семьи в Лондон и его поступления в Хогвартс. Тогда это казалось чем-то неправильным и неестественным, люди в России не пользовались магическими проводниками, лишь изредка носили защитные кольца или другие украшения. Тогда Долохов долго привыкал к тому, насколько легко теперь даются заклинания и как быстро магическая мощь поддается контролю. Отец его тогда предупреждал, что волшебник должен уметь самостоятельно контролировать свои силы. Тогда в его семье было много споров по поводу дальнейшей учебы детей: пусть Хогвартс и считался одной из лучших магических школ, английский уклад и отношение к колдовству во многом отличались от того, что Антонин знал раньше.

Постепенно он привык владеть волшебной палочкой и даже почти забросил колдовать без нее. Лишь немногие из его друзей и знакомых знали о его возможностях, и сейчас Долохов твердо решил вернуть себе это умение.

Работы с сознанием для этого было недостаточно, поэтому Антонин, кроме медитаций, проводил время за тем, что изо всех сил пытался почувствовать свой дар внутри себя. Он знал, что это возможно, и знал, что это естественно для всех волшебников, но многолетнее использование проводника затрудняло работу. Если бы еще у него было его фамильное кольцо. Древнейший артефакт, передававшийся из поколения в поколение, служил защитным амулетов для главы рода, а также показывал статус владельца. Однако в сложившийся ситуации он мог бы хоть немного помочь почувствовать внутри себя магию.

Утро Антонина теперь всегда начиналось с беседы с Рабастаном, и теперь эти разговоры становились все длиннее и длиннее. Долохов, наверное, не смог бы ответить на вопрос, зачем это ему нужно. После того внезапного признания собеседники словно нарочно не говорили о Темном Лорде. Зато Басти, как теперь Долохов называл младшего Лестрейнджа, охотно делился разными историями из своей жизни и с особым напором и любознательностью расспрашивал Антонина.

— Тони, вот скажи честно, это правда, что в России нет разделения на чистокровных и грязнокровок?

Такие вопросы уже не удивляли Антонина. В действительности, его иногда настораживало то, с каким энтузиазмом и упорством Рабастан расспрашивает его о родине. Безусловно, это было даже немного приятно, несмотря на то, какую боль приносили с собой эти воспоминания. Долохов знал, что Басти был художником, по крайней мере, до того, как пришел к Лорду и после попал в Азкабан. Они долго и часто говорили об искусстве, и со стороны Антонина было бы ложью сказать, что это не доставляло ему удовольствия. Рабастан был тем человеком, который лишь словами мог описать картину так, словно они сейчас стоят в музее и смотрят на нее.

Однажды Долохов был в настолько хорошем настроении, насколько возможно быть запертым в стенах Азкабана, что даже прочитал ему наизусть несколько стихов. Рабастан, естественно, не понял не слова, но даже простое внимание к собеседнику в Азкабане было лучше всяких похвал и аплодисментов.

— В общем и целом, так и есть. У нас, безусловно, ценят и уважают старые семьи волшебников, особенно тех, у кого сохранилось множество старинных книг и знаний. Ну и, естественно, если ты состоятелен и имеешь определенные связи, также будет уважаем в обществе. Однако чистота твоей крови никого не интересует. Тем более, у нас образование построено иначе. Дети учат не только дисциплины, связанные с тем, как использовать свой дар. Каждый ребенок обязан получить обычное маггловское образование, причем при желании родителей их чадо может закончить обычную маггловскую школу, а магию изучать на дому. В моей семье дети так учились лет до четырнадцати, а потом уже отправлялись в Колдовстворец. Там тоже программа включает в себя обычные школьные уроки. Знаешь, что интересно? Нас еще учили танцевать. Вот если бы ты видел наши балы, ты бы потом не стал ходить в Хогвартсе даже на Святочный бал.

Очень часто у них заходил разговор о школе. Вполне возможно, потому, что это время у обоих было наполнено чем-то интересным и беззаботным. Иногда они вспоминали, как каждый из них учился в Хогвартсе, а иногда Антонин просто рассказывал о Колдовстворце.

— Так почему ты тогда присоединился к Лорду? — это был первый раз, когда Рабастан снова заговорил об их Повелителе.

Не то чтобы Антонин как-то избегал этих разговоров. Он знал, что в какой-то момент им придется поговорить об этом. Молчать об этой теме после слов Лестрейнджа было бы глупо, особенно потому, что Антонин был готов произнести то же самое.

— Дураком был, — чуть помолчав, ответил Долохов.

— А сейчас поумнел? — вопрос прозвучал немного приглушенно из-за разделявшей их толстой каменной стены, однако даже так Антонин расслышал в словах веселые нотки.

— А сейчас я в тюрьме, что, впрочем, мозгов не прибавляет, но заставляет очень о многом подумать и переосмыслить. Вот ты, например, выпусти тебя на свободу и убери темную метку, пошел бы к Лорду?

Антонин не боялся задавать подобные вопросы. Он и раньше не слишком-то боялся других Пожирателей Смерти, а теперь ему стало просто все равно. Его жизнь было испорчена, и как бы ему ни хотелось обвинить во всем случившемся Темного Лорда, он не мог полностью сбросить вину, разъедавшую его изнутри, на другого. Его с детства учили, что человеку всегда дается выбор, и в тот раз он ошибся. И теперь должен заплатить за эту ошибку огромную цену.

— Если бы я вышел из тюрьмы, я бы уехал. Неважно куда, я был бы даже готов бросить Руди, все равно он всегда будет увлечен женой, а Белла никогда бы не согласилась бы покинуть Англию. Понимаешь, Тони, я художник, я хочу писать картины, а не авадить людей.

На этой фразе Антонин рассмеялся. Он никогда не считал, что сидит незаслуженно, и мало того — всегда признавал, что делал много неправильных вещей. Но почему-то слышать такое от Пожирателя Смерти казалось ему чем-то нелепым и смешным. Нет, он не смеялся над сожалением Рабастана, с которым был произнесен ответ, напротив, он понимал его. Он смеялся над тем, насколько легко для Басти давались такого рода темы. Словно он уже отбыл срок свое и завтра будет сидеть дома у камина, не спеша пить чай и читать газету.

Каждый из них мечтал выйти на свободу, и все понимали, что этого никогда не будет. Возможно, кто-то грел внутри себя искорку надежды на светлое будущее, но раньше это казалось для Долохова смешным и нелепым. Теперь же он и сам не мог сказать, когда в нем снова затеплился тот самый огонек веры в лучшее.

* * *

Получилось. Антонин не мог поверить своим глазам. У него действительно получилось. Сейчас на пару сантиметров выше его ладони в воздухе парил крошечный огонек света. Казалось, он лишь пару недель назад смог почувствовать и прикоснуться к магии, что теплилась внутри него. Долохов полагал, что до того, как он сможет сотворить хотя бы маленькое заклинание, пройдут месяцы или даже годы, однако то, что сейчас происходило, поразило бы даже самого Темного Лорда.

Антонин беззвучно рассмеялся, боясь потревожить остальных Пожирателей. Маленький желтый огонек был поход на солнечного зайчика, который обычно появлялся на стенах, отражаясь от маленького карманного зеркальца девушек или же от бокала с шампанским на званом вечере. Почему-то такое сравнение не принесло с собой боли, и Антонин позволил себе еще немного подержать теплый шар в ладони, а после погасил его.

Он устало прислонился спиной к стене. Все же после долгого использования волшебной палочки ему было трудно сотворить даже такое простое заклинание, однако это было огромным шагом вперед. Долохов на миг закрыл глаза, а когда открыл их, понял, что так и задремал, сидя на полу и чувствуя спиной холодные камни. Магия такого рода и в былые времена требовала достаточно сил, терпения и воли, а сейчас и вовсе истощила его. Антонин решил, что на сегодня достаточно, однако с твердым намерением решил, что завтра у него обязательно должно получится снова вызвать огонек света.

Оставалась еще одна проблема — дементоры. Антонин не знал, насколько эти твари чувствительны к появлению здесь магии. То, что они придут сегодня за его хорошими воспоминаниями и почуют его добрый настрой, не вызывало никаких сомнений. Долохов лишь надеялся, что эти твари не заинтересуются тем, что в этих стенах появилась магия. Он также надеялся, что Мальсибер, сидевший в камере слева от него, как обычно притянет к себе большинство дементоров. Как бы ни было жаль Мальсибера, но Антонин втайне благодарил судьбу за то, что его камера находится неподалеку от человека, который мог значительно облегчить его пребывание в Азкабане.

Пребывая в хорошем настроении от своей маленькой победы, Антонин тихонько постучал в стену справа от него. Послышались шорохи, и вскоре раздался голос Рабастана.

— И тебе привет. Ты сегодня совсем рано, я думал, ты еще спишь, — голос Басти звучал немного хрипло.

После очередного дождя, который затопил камеры с их стороны, тот простудился, и хотя болезнь уже потихоньку отступала, сырость и холод не оставляли узникам шанса на быстрое выздоровление. Антонин тогда подумал, что если он сможет продвинуться дальше в своих занятиях, то вполне смог бы нагреть камни стены, что разделяла их с Лестрейнджем. В камерах стало бы заметно теплее и суше. Однако это означало, что придется раскрыть то, что он может колдовать. Впрочем, у него еще будет время подумать над этим вопросом.

— Что-то невестку твою давно не слышно, что-то случилось? — камера мадам Лестрейндж находилась далеко от Долохова, и тот мог лишь слышать ее.

Последнее время с той стороны перестали доносится раздражающие вопли о всемогущем Повелителе, который обязательно вернется за ними, и тогда... Что будет "тогда", менялось из раза в раз, однако смысл оставался один и тот же: месть.

— Белла, видимо, сорвала голос, а так жива и невредима. С ее энтузиазмом она переживет нас всех, — с долей сарказма ответил Рабастан. — А знаешь что, у меня почти получилось. Ты был прав, когда сказал, что прятать свои мысли в шкаф бессмысленно. Поэтому я представляю себе свою мастерскую.

— Ну и балбес, такие вещи нельзя рассказывать другим, — голос Антонина звучал бодро и весело, — вот приду я в твою мастерскую, запомню там каждый уголок, а потом буду знать, что искать у тебя в голове.

Из-за стены послышался тихий смех, однако совсем скоро стих, и между собеседниками повисла тяжелая пауза.

— Как ты думаешь, мы когда-нибудь выйдем отсюда? — Лестрейндж спрашивал так, как будто говорил вовсе не о пожизненном заключении в Азкабане. Его голос звучал ровно, лишенный всяких эмоций. В какой-то момент Долохов поймал себя на мысли, что, возможно, он не одинок в своих начинаниях и стремлениях. Он вполне мог себе допустить, что интерес Рабастана к защите сознания мог быть вызван далеко не скукой, что сопровождала узников. Тогда перед Антонином вставал другой вопрос, можно ли доверять Басти и насколько его вера в старые идеалы пошатнулась? Впрочем, когда ты пожизненно заперт в четырех стенах, есть смысл рискнуть.

— Ничем не рискнешь — ничего не получишь⁽¹⁾, — ответил Долохов.

1) Ничем не рискнешь — ничего не получишь (англ. Nothing ventured nothing gained) аналог русской пословицы "Кто не рискует, тот не пьет шампанское"

Вернуться к тексту

Побег Сириуса Блэка из Азкабака заставил всех Пожирателей Смерти воспрянуть духом. Нет, этот побег не внушил им надежды, что в скором времени они окажутся на свободе, напротив, все осознавали, что стать анимагом в условиях вечного недоедания, истощения и отсутствия волшебных палочек просто невозможно. Родольфус тогда отметил, что даже если человек уже освоил эту трансформацию, не факт, что без волшебной палочки возможно ее повторить. Поэтому, хоть этого никто не произносил вслух, но Сириус Блэк считался практически героем.

Долохов же к этому событию отнесся весьма спокойно. Уж кому, если не ему, было известно, на что способен сильный волшебник, который привык полагаться только на самого себя и свои силы, а не на магические проводники. Сомнений в том, что Блэк был достаточно силен для подобного, не было, загадкой же для Антонина оставался тот факт, что тот столько лет провел за решеткой. Впрочем, чужие беды его мало волновали. Тренировки приносили свои плоды, и теперь Антонин мог спокойно поджечь соломину, зажечь себе свет или же подогреть воду. Он знал, что за стеной Рабастан тоже пытался коснуться своего дара, однако у того практически ничего не получалось. Рассказывать соседу о своих умениях было очень рискованно, однако Антонин понимал, что даже если ему удастся выбраться на свободу, вдвоем выжить и скрываться от Аврората будет значительно легче. Единственной проблемой оставался старший Лестрейндж. Рабастан любил брата и мог не согласиться бежать без него, поэтому Антонин пока что не говорил о том, что в будущем планирует побег. Он с улыбкой вспоминал о том дне, когда раскрыл свои таланты.

В тот день было очень сыро и холодно. Всю ночь шел дождь, и в камеру то и дело врывались порывы ветра. Утро не принесло с собой долгожданного тепла, небо хмурилось, и радовало лишь прекращение ночного ливня. Долохов только что закончил утреннюю тренировку. Теперь, когда расширялась его магическая мощь, он делал по утрам несколько физических упражнений, чтобы хоть немного привести себя в форму.

За стеной послышались шаги, а затем раздалось привычное:

— Доброе утро.

Голос Рабастана совсем охрип. К болезни добавилось еще и то, что Басти вчера полвечера ругался с невесткой. Утихомирить этот спор удалось лишь старшему Лестрейнджу, но за ночь голос до конца так и не восстановился.

— Я смертельно замерз сегодня ночью, и надеюсь, что сегодня дождя не будет.

Антонин ухмыльнулся. Это был один из редких случаев, когда он пребывал в хорошем расположении духа. Долохов подошел к каменной стене и приложил ладони к холодным камням. Перед этим он подошел к решетке и насколько мог осмотрел коридор, проверяя, все ли еще спят. Затем он ответил Рабастану:

— Слушай меня внимательно. Подойди к решетке и осмотри коридор настолько, насколько можешь. Проверь, проснулся кто-нибудь или нет.

В соседней камере вновь послышались шаги, затем Рабастан подтвердил, что все тихо.

— Отлично. Теперь подойди к стене, которая нас разделяет, и положи на нее руки. И жди.

Долохов замолчал. Он знал, что Басти не будет задавать лишних вопросов, поэтому попытался сосредоточиться на том, чтобы погрузиться внутрь себя и призвать магию. С каждым разом ему было все легче и легче позвать свой дар, почувствовать, как сила наполняет его, но высвободить ее, дать ей волю было делом совсем иным. Постепенно ему удалось направить слабый магический поток на холодную стену. Со стороны могло показаться, что ничего не происходит, и понадобилось около десяти минут, чтобы Долохов смог почувствовать тепло под своими ладонями.

Еще через четверть часа за стеной раздался восторженный возглас Рабастана. Постепенно площадь нагревания увеличивалась, и Антонин остановился только тогда, когда вся стена стала излучать тепло. Он устало опустился на пол и прислонился спиной к теплым камням. По шорохам он мог предположить, что Рабастан тоже опустился на пол. Тяжело дыша от усталости, Антонин усмехнулся:

— Ну что, стало теплее.

Его сбивчивое дыхание свидетельствовало о том, как много сил ушло на такое простое, по меркам волшебников, действие.

— Это невероятно... Как тебе удалось? Как ты можешь колдовать без палочки?

— А ты тоже можешь колдовать без нее, — в голосе Антонина слышалась плохо скрываемая усталость, — все могут. Особенно если ты с детства не пользуешься ничем, что помогает тебе. Вот скажи, ты же помнишь, как в детстве у тебя случались магические всплески? У вас это называется стихийной магией, кажется, а у нас — магическими выбросами. В общем и целом выбросы могут быть и у взрослого волшебника, но редко и в определенных обстоятельствах. Так вот, вернемся к детям. Изначально магии ничего не мешает спокойно вырываться наружу, с возрастом ребенок учится ее контролировать и направлять. Когда ты в одиннадцать лет получил свою волшебную палочку, то направление силы стало отнимать намного меньше энергии, поэтому постепенно владение магией превратилось в использование заклинаний. Некоторые волшебники умеют посылать заклятия невербально, и это считается великим достижением. Однако, по сути, палочка не нужна. Волшебник тем сильнее, чем ему подвластен его дар, и проводники оказывают здесь медвежью услугу. Когда я первый раз взял в руки волшебную палочку, я не понимал, к чему это может привести. А вот теперь мой максимум — это нагреть стену. Впрочем, как вы там говорите, только небо является пределом⁽¹⁾.

На некоторое время воцарилось молчание. Рабастан определенно бы никогда не поверил бы в то, что только что услышал, если бы сейчас не чувствовал спиной тепло.

— То есть ты хочешь сказать, что ты всегда умел колдовать без волшебной палочки?

— Да. После того, как моя семья переехала в Англию, а я пошел учиться в Хогвартс, пришлось перестроиться, программа совсем не предусматривала таких учеников, как я. Не могу сказать, что было тяжело, ведь так приходилось прикладывать намного меньше усилий. С другой стороны, палочки очень удобны для участия в дуэлях, но там, где я раньше учился, такого не позволяли. После смерти моих родителей я забросил тренировки, что после сыграло со мной злую шутку. Теперь вот восстанавливаюсь. Я, наверно, уже рассказывал о том, что в России фактически отсутствует разделение магии как таковой на темную и светлую. Если определенные нюансы, но сейчас это не имеет значения. По сути, каждый волшебник от рождения способен на колдовство. Меня первое время занимал вопрос, почему ваши дети лет в десять не могут просто так поднять в воздух предмет или сотворить другое маленькое колдовство. Скорее всего, потому, что они просто не знают о своих возможностях, или же действительно многие просто не могут. Но факт остается фактом, что по своей сути волшебные палочки не являются предметом первой необходимости для волшебника. Если я достаточно хорошо помню уроки истории, их придумали для целителей, чтобы работать с особо сложными ранениями. Иногда палочки даже передавались от отца-врачевателя к сыну, если тот шел по его стопам.

Рабастан, казалось, забыл как дышать. Это настолько не укладывалось у него в голове, что он даже не мог сформулировать ни одного четкого вопроса. Он не мог себе представить, что в настоящий момент его ограничивают лишь каменные стены и решетка. Азкабан охранялся дементорами и аврорами. Конечно, и те, и другие могли остановить волшебника, но ведь сейчас никого рядом нет.

— Почему ты все еще здесь?

Эти слова дались Лестрейнджу нелегко. Голос слегка подрагивал от услышанного, более того, его охватила паника, появление которой он никак не мог себе объяснить.

— Ты невнимательно меня слушаешь. Я не могу так быстро восстановить связь с даром после того, как несколько лет колдовал с помощью посредника.

— А я так могу? — вырвался тот самый вопрос, который вертелся на языке, но чтобы произнести его вслух, Рабастану потребовалось собрать все его силы и мужество.

— Не знаю. Вернее, не так. Все волшебники могут колдовать без посредника. Однако эта способность заглушается. Я не так много знаю о ее восстановлении, но что касается меня самого, я так умел всегда, просто будто забыл об этом на время. Чисто теоретически ты на это способен. На практике нужно долго и упорно трудиться, чтобы восстановить твою связь с даром. Прибавь сюда истощение и влияние дементоров.

Легкое дуновение надежды испарилось. Ни то чтобы Рабастан считал себя всемогущим, но ведь он не был слабаком. На деле же оказалось, что без деревяшки он и не волшебник вовсе. И все же Антонин не сказал, что у него ничего не выйдет. Если Рабастан хотел когда-нибудь оказаться на свободе, нужно попробовать. Интересно, знал ли из их окружения еще кто-нибудь о способностях Долохова?

— Тони, кто-нибудь из наших знает об этом?

— Нет, когда я пришел к Лорду, я уже постоянно таскал с собой палочку. К этому быстро привыкаешь, к тому же мне было очень невыгодно выделяться среди англичан. Мог ли так Лорд? Он прекрасно владел невербальными заклинаниями и легилименцией, но это все равно немного другое. Мастерство владения палочкой, безусловно, достойно похвалы, но нет гарантии, что он имеет прямую связь с даром, как если бы колдовал самостоятельно.

— То есть по сути ты сильнее Волдеморта?

— Только Беллатрикс это не говори, — Долохов позволил себе рассмеяться, все же иногда такие беседы поднимали ему настроение ничуть не меньше, чем успехи в развитии магического потенциала, — Басти, силы волшебника трудно так сравнивать. В магической дуэли он вполне меня обойдет, потому что его мастерство владения палочкой выше моего. Но я понятия не имею, насколько сильный у него дар. Да даже если он действительно так же силен, то в любом случае эта связь нарушена, и для ее восстановления требуется время. Ладно, я действительно устал и попробую поспать, пока все остальные не начали шуметь.

Антонин медленно встал и дошел до лежанки. Впервые за много лет он не чувствовал холода.

* * *

— Как ты думаешь, что будет, если Лорд вернется?

Порой такая навязчивость Рабастана раздражала. Не то чтобы Долохову надоели утренние беседы, ставшие уже традицией. Младший Лестрейндж почему-то никак не мог успокоиться и перестать думать об их Повелителе. Впрочем, поводы для беспокойства имелись: темная метка с левого предплечья не пропала, рисунок стал лишь немного бледнее, а значит, Волдеморт не умер. К тому же для большинства Пожирателей Смерти так и осталось загадкой, что же случилось в тот вечер в доме у Поттеров.

Антонин не знал ответа ни на один из этих вопросов. Он был одним из членов Ближнего круга, людей, которых Волдеморт держал достаточно близко и которым доверял. Антонин тихонько усмехнулся. Слово "доверял" мало подходило для описания Тома Риддла. Долохов иногда гадал, почему в ту ночь Том не взял с собой никого из своих сторонников. Допустим, он самостоятельно хотел избавиться от мальчика, но почему бы не окружить дом сторонниками на тот случай, если внезапно прибудут авроры? При мысли о том, что Волдеморт шёл убивать годовалого малыша, в душе Антонина вскипела ярость.

— Если Лорд вернется, ему потребуются его сторонники. Но где гарантия того, что он придет сюда за нами, а не начнет действовать по-другому и не соберет вокруг себя новых людей? Впрочем, даже если мы выйдем отсюда вместе с Лордом, все вернется на круги своя, и это с большой натяжкой можно будет назвать свободой.

Антонин не боялся высказывать вслух свое мнение о событиях прошлого и настоящего. За последние несколько лет Азкабан планомерно вытряхивал из него страх, а вместе с ним и уважение к его ближайшим соратникам. Откровенно говоря, ему было абсолютно плевать на судьбу всех здесь присутствующих. В каком-то смысле ему было жалко лишь Мальсибера и старшего Лестрейнджа, хотя к этому списку Долохов прибавил еще и Басти. Однако вокруг Мальсибера постоянно кружились толпы дементоров, и Антонин боялся, что жить тому осталось недолго. Родольфус никогда в жизни не предаст свою жену, а та в свою очередь никогда не отвернется от Волдеморта. В итоге образуется своего рода замкнутый круг, из которого нет выхода никому: ни непосредственным участникам, ни тем, кто предпримет попытку разорвать его. Рабастан любил брата, но, как Антонин недавно узнал, никогда не был с ним настолько близок, чтобы жертвовать жизнью и свободой ради него. Хотя Долохов подозревал, что не было бы в жизни семьи Лестрейнджей Беллатрикс, возможно, эти двое бы и не сидели тут. Однако думать еще и о чужих семьях Антонину не хотелось, поэтому он продолжил свой рассказ.

— Главная наша проблема в том, что я до сих пор не знаю точно, как работает темная метка. Даже если предположить, что мы выберемся отсюда, что мы будем делать, если вернется Лорд? Конечно, можно допустить, что он умрет, или что он каким-то образом сможет вернуться тогда, когда нас уже не станет, но это лишь пустые слова. Никаких гарантий. Предупреждаю твои расспросы: неважно, использовал Лорд волшебную палочку или нет, когда наносил на меня метку. Я давал клятву и ты тоже.

Долохов жалел о том, что у него не хватило ума разузнать побольше о механизме работы темной метки, клейма, который каждый из них носил у себя на руке. С одной стороны, как работают подобного рода связующие заклинания, Антонин знал, проблема состояла в том, что самостоятельно разорвать эту связь было проблематично.

1) Антонин имеет ввиду английскую пословицу "Sky's the limit" что в буквальном переводе означает "Небо является пределом, лимитом, ограничением", что является аналогом русской пословицы "Нет предела совершенству".

Вернуться к тексту

Он не успел. Взрыв на несколько секунд оглушил Антонина. Левое предплечье обожгло пронзительной болью, которую Пожиратель смерти не чувствовали уже много лет. Все вокруг пришло в движение. Повсюду слышался шум, лязг открывающихся железных решеток, каменная пыль постепенно оседала на пол, и, когда в воздухе прояснилось, Антонин увидел Темного Лорда. На секунду их взгляды встретились, и Долохов ужаснулся от той ярости, что пылала в глазах Волдеморта. Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия не было, поэтому он медленно встал и направился к своему повелителю. Вскоре его окружили остальные Пожиратели Смерти, которые ликовали и веселились. Антонин слегка запоздало понял, что его лицо не совсем не выражает радости, и в очередной раз порадовался, что сумел закрыть свое сознание. Взгляд его метнулся по толпе освобожденных. Рабастан шел рядом с братом, и на его лице застыло выражение спокойствия и отрешенности. Такой взгляд бывает у человека, когда тот пытается утаить что-то в своей голове, но не особо мастерски это делает. Долохову оставалось лишь надеяться, что Воландеморт в суматохе не обратит внимание на младшего Лестрейнджа.

* * *

Путь от Азкабана до Малфой-менора Долохов помнил смутно. Проснувшись утром в теплой постели, а не в каменном мешке, он не сразу понял, где находится. Постепенно восстанавливая события вчерашней ночи, Антонин думал о том, что же теперь ему делать. В глубине души он отчаянно надеялся, что Темный Лорд не вернется или сделает это значительно позже. Впрочем, сколько они сидели? Антонин никак не мог подсчитать, но точно знал, что число потерянных лет перевалило за десяток. В комнате горел камин, сам он был накрыт теплым одеялом, но после стольких лет в Азкабане не удавалось согреться. Вставать не хотелось, видеть никого тоже. Антонин досадовал сам на себя за то, что не предпринял попытку побега раньше. Ему удалось восстановить свои силы, пусть не полностью, но козырем в рукаве был эффект неожиданности. Размышляя, Антонин не сразу увидел появившегося домового эльфа. Тот понял, что гость проснулся, и исчез с негромким хлопком.

Антонин медленно сел в кровати. Несмотря на то, что ему удалось вернуть под контроль свой дар, физически он был слаб. Дверь открылась, и в комнату вошел Северус Снейп.

— Очнулся. Можно сказать, что ты пришел в себя первее всех. Я быстро осмотрю тебя и оставлю зелья для восстановления. Палочек ваших нет, Лорд обещал достать.

Антонина радовала немногословность Снейпа. Закончив осмотр и произнеся парочку диагностических заклинаний, тот выставил на прикроватный столик несколько склянок и листок с инструкциями по применению всех этих зелий.

— Ты выглядишь лучше всех. Как тебе удалось бороться с истощением?

Долохов подозревал, что возникнет много вопросов, по поводу его состояния, однако не смог до конца продумать ответы и объяснения. Что ж, он всегда предпочитал нападение защите.

— А как тебе удалось избежать Азкабана? Помнится твой длинный язык отправил Лорда к Поттерам.

Снейп нахмурился и поспешил выйти из комнаты, прошипев на последок что-то неразборчивое про неблагодарных и про что, что вовсе не обязан тут всех лечить.

Оставшись один, Долохов снова лег. Ему нужно было многое обдумать. Первое, что его волновало, это что взбрело в голову Волдеморту и чем им всем предстоит дальше заниматься. Антонин полагал, что Том не станет давать узникам много времени для восстановления, хотя другие выглядели куда хуже его самого. Нет, все-таки Лорду выгодно дать им окрепнуть, а значит у него есть немного времени, чтобы все обдумать. Начать нужно с того, что делать с его магией и волшебной палочкой. С одной стороны, Антонин не собирался возвращаться к такому способу использования магии, с другой — сейчас это было бы неплохим решением для полного восстановления сил. Нет, так нельзя, иначе он снова вернется к тому, с чего он начинал в Азкабане. Но и дать другим понять, что у него есть преимущество он тоже не мог. Возможно, если где-то сохранился его фамильный перстень, он сможет выдать его за проводник? Когда он попал в Аврорат, все его вещи забрали, но это не значит, что кольцо утеряно навсегда. От этих мыслей сердце Антонина забилось быстрее. Он должен найти это кольцо, он все же глава рода. Долохов позволил себе горько усмехнуться. Без жены, детей, зато глава. Впрочем, сейчас нельзя отвлекаться. У него слишком много проблем и слишком мало времени на их решение. Второе, о чем стоит побеспокоиться, эта его метка. С ней он навсегда привязан к Темному Лорду и к Англии, а это значит, что необходимо каким-то образом от нее избавиться. Возможности посетить свою домашнюю библиотеку не было. Ехать за границу — значит подписать себе смертный приговор. Да и кто его отпустит? Остается только искать здесь. В прошлом он достаточно хорошо изучил библиотеку Малфоев и знал, что у них есть много полезных книг, так что начать можно с нее. То, то он находится в Малфой-меноре он понял сразу, нигде больше он не встречал таких великолепно отделанных комнат, причем настолько вычурных, что каждую из них можно представлять как музейный экспонат. Вдруг Антонин вспомнил про Рабастана. Ему необходимо поговорить с ним, но позже. Скорее всего тот сейчас чувствует себя еще хуже, чем он сам. Мысли снова вернулись к разговору со Снейпом. Не стоило так себя вести, нужно придумать, что в будущем отвечать на подобные вопросы.

Вновь в комнате появился домовик, на этот раз с подносом в руках. Комнату наполнил аромат еды, эльф оставил поднос на столике, поклонился и исчез. Эти твари никогда не нравились Долохову. Больше всего он их не любил за то, что ты никогда знал, наблюдают они за тобой или нет. Впрочем, если учесть их преданность своих хозяевам, такого дома иметь не плохо. Эти мысли заставили его снова вспомнить свое старое поместье. Как же он устал. Оказавшись на свободе, он совсем не ощущал счастья и покоя. Слишком много еще предстоит сделать.

* * *

С Рабастаном Долохов встретился уже на следующих день. Как бы не хотелось отдохнуть, но оставаться в постели было слишком большой роскошью для Антонина.

— Если ты хочешь, я могу дать тебе доступ в нашу библиотеку, — Рабастан сидел на кровати, откинувшись на подушку, и его голос охрип то ли от простуды, которую он недавно снова подхватил в Азкабане, то ли еще бог знает от чего. Антонина порой удивляла такая непосредственность своего друга. Он вспомнил, как совсем недавно, сидя в Азкабане, Басти с радостью и лишь одному ему понятным вожделением рассказывал про Лестрейндж-мэнор. Раньше Антонин думал, что его сосед просто скучает по дому. Сейчас, сидя в кресле напротив Рабастана, Антонин понимал, что в те моменты тот скучал по тому, что давал ему дом. Только в Лестрейндж-мэноре Рабастан мог быть самим собой. Только там, даже не смотря на присутствие старшего брата и невестки, он ощущал внутреннюю свободу.

— Да, чтобы Белла с потрохами сдала меня Лорду. А еще тебя, как открывшего мне доступ и твоего брата за компанию. Двух зайцев одним выстрелом, хотя в нашем случае трех.

— А если я дам тебе доступ в мою библиотеку? Вряд ли туда кто-то когда-либо заходит. А книги я могу тебе приносить туда, — на лице Рабастана расцвела радостная улыбка.

— Что значит твоя библиотека?

Рабастан улыбнулся еще шире:

— Ты же знаешь, что я рисую. Так вот все книги и журналы, так или иначе связанные с живописью или чем-то подобным хранятся в отдельном помещении, прилегающем к мастерской. Мне не составит труда иногда приносить туда другие книги, ведь фактически они остаются в библиотеке мэнора, просто в другом ее отсеке.

Антонин на мгновение задумался. Идея казалась донельзя простой, но он никак не мог найти хоть один аргумент против. Перемещаться можно в прямо в мастерскую, там есть камин. Конечно, хорошо было бы самому просмотреть зачарованный библиотечный каталог, однако никто другой не знает так свою библиотеку, как ее хозяин.

Рабастан нервно огляделся по сторонам. Его мастерская, просторное помещение, из окна которого был видел сад Лестрейндж-холла, за годы отсутствия хозяина превратилась из уютного места работы в захламленную кладовку. Домовые эльфы, стараясь спрятать все ценное, что было у них в доме от обхода авроров, сгрузили в эту комнату шкафы с документами и ценными бумагами. Было ли это решение продиктовано мнительностью домовиков или же действительно после того, как вся его семья оказалась в Азкабане, авроры пытались обыскать их жилище — все это сейчас было безразлично младшему Лестрейнджу. Он неторопливо бродил по комнате, периодически взмахивая волшебной палочкой и убирая толстые слои пыли с мольбертов и перекладывая с места на место засохшие краски. Он решил самостоятельно навести здесь порядок. В Азкабане, когда Антонин учил его работать с сознанием, именно его мастерская стала тем укромным местом, куда Рабастан мог спрятать все свои секреты, поэтому он хотел самостоятельно вернуть ей первоначальный вид. Кроме того, вечером к нему обещал зайти Долохов, а значит, следовало убедиться, что его друг не увидит здесь ничего лишнего.

С недавнего времени Рабастан действительно стал считать Антонина своим другом. Еще их с Родольфусом отец говорил, что ничто так не объединяет двух людей, как ненависть к третьему. В Азкабане между ними зародилось некое доверие друг к другу, но открывшаяся правда пугала Рабастана. Да, тюрьма и дементоры способны вправить мозги кому угодно, и Басти давно разочаровался в идеи уничтожения грязнокровок, но то, что рассказывал Антонин, никак не укладывалось в его голове. С детства его учили, что колдовство можно подчинить себе и управлять им. Долохов же, казалось, был един со своим даром, иначе невозможно никак объяснить его способности. Рабастан и не верил, что тоже на такое способен, и одновременно боялся, что это правда.

Он не забросил тренировки, но все, чего он достиг, это возможность прятать свои мысли настолько глубоко, что их невозможно было прочитать неопытному магу. Даже его брат отметил, что Рабастан стал спокойнее и более сдержан. Но как можно почувствовать свой дар изнутри? Басти отдавал себе отчет в том, что чувствует направление магии и ощущает, как магия отзывается на призыв, когда он использовал палочку. Но без волшебного инструмента он был беззащитен.

Проходя мимо небольшого столика, на котором одиноко стоял кувшин как напоминание о тех временах, когда единственной его проблемой было правильное расположение композиции, Рабастан вдруг остановился. Он вдруг вспомнил, как много лет назад он стоял на этом самом месте и пытался сосредоточиться на работе.

Ему все никак не удавалось завершить начатый натюрморт, который он писал в подарок, а вокруг него кругами ходил его брат и горячо расписывал идеи Тома Риддла, тогда еще никому не известного как Волдеморт.

Тогда Родольфус только что вернулся с очередного приема, до которого Рабастану не было никакого дела, и теперь винил младшего брата в том, что тот остался дома.

— Басти, ты просто не понимаешь. Мы молоды. На таких как мы держится все будущее Магической Британии. Только от нас зависит, как будут жить наши дети — в обществе, заполненном грязнокровными выродками, или в мире, где царят добрые традиции древних семей. Понимаешь? Это не борьба за власть, это борьба за свободу. Ты слушаешь меня? Разве твои картины важнее, чем твое будущее?

Рабастан его слушал. Более того, это самые речи и заставили его много лет назад принять Темную метку.

Воспоминание вихрем проносились у него перед глазами, и, не контролируя себя, поддаваясь закипающему где-то глубоко внутри гневу, Рабастан схватил со стола кувшин и с размаху бросил его в сторону.

Звон разбитого стекла отрезвил его, и Басти, все еще борясь с не утихающей внутри яростью, вдруг пожалел, что поддался своим эмоциям. Это сейчас он один, а если не сдержит себя, когда вокруг него будут другие волшебники? Ярость сменилась чувством досады, теперь в памяти всплыли слова Долохова о том, что волшебник должен уметь контролировать себя. Вдруг в один миг его тело словно захлестнуло теплой волной. Он вдруг почувствовал одновременно и боль, и страх, и поглощающую его истому, и через долю секунды это закончилось. Еще не совсем придя в себя, Рабастан обернулся и увидел на столе целый и невредимый кувшин.

* * *

Восстановление после Азкабана проходило довольно быстро. Антонин с удивлением отметил, что и он, и его так называемые товарищи уже не проводят целые дни в постели. Он со страхом ожидал, что совсем скоро Темный Лорд обременит их всех очередными рейдами, но тот пока молчал и лишь изредка собирал своих Пожирателей и рассказывал им о своих планах захвата Министерства и убийства Поттера.

Долохов действительно был удивлен, когда узнал, что мальчишка жив и невредим и учится в Хогвартсе под опекой директора. Что тогда случилось в ту злосчастную ночь на Хэллоуин? Очередная загадка не давала покоя Долохову, и он первым делом перерыл в библиотеке Малфой-мэнора все имеющиеся там выпуски газет 1981 года. Итак, погибли родители мальчика, но сам младенец остался жив. Пало ли проклятие детоубийства на Риддла? Антонин терялся в догадках и понимал, что сейчас необходимо сконцентрироваться на том, как убрать Темную метку. Но почему-то его шестое чувство подсказывало ему, что необходимо разобраться в событиях того октября.

Когда сова принесла ему письмо от младшего Лестрейнджа, Антонин в очередной раз пролистывал тяжелый гримуар о темномагических проклятиях. Первоначальные его представления о работе Темной метки оказались ошибочными. Их клеймо, снова ставшее чернильно-черным и сильно выделявшимся на фоне бледной кожи предплечья, не имело ничего общего с действиями связывающих проклятий. Зато Долохов открыл, причем совершенно случайно, способ, который помог ему скрыть метку от посторонних глаз. Обычные заклятия сокрытия или иллюзии не работали, это Пожиратели выяснили еще до падения Лорда, когдаАврорат впервые открыл на них самую настоящую охоту. Теперь же у Антонина было преимущество — проснувшийся дар. Ему удалось скрыть змею и череп у себя на руке, но исчезновение уродливого изображения у себя на руке от посторонних глаз не означало избавление от обжигающей связи с Лордом.

Развернув письмо Рабастана, Долохов быстро пробежал глазами по мелким буквам, затем уничтожил листок бумаги, поджигая его щелчком пальцев. Пора было отправляться в Лестрейндж-холл.

* * *

Рабастан встретил его встревоженным, и Антонин мог поклясться, что увидел в его глазах страх, хотя приятель пытался всеми возможными способами замаскировать его.

— Рад видеть тебя. Проходи, располагайся. Чувствуй себя, как будто это твой дом⁽¹⁾.

— Мой дом? Если бы мне год назад сказали, что мне такое скажет Лестрейндж, я бы сдал этого человека в Мунго, — Антонин шел за Басти, оглядываясь по сторонам, — скажи честно, что у тебя стряслось?

Они сели на перенесенные сюда хозяином дома стулья. Рабастан нервно обвел глазами помещение, словно собираясь с духом, и спросил:

— Скажи, пожалуйста, могут ли быть у взрослого волшебника магические выбросы?

Антонин посмотрел ему в глаза, и от этого взгляда по спине Басти побежали мурашки. Когда за спиной Долохова называли самым опасным и грозным боевиком Темного Лорда, никто не врал и даже не приукрашивал. Кто-то из Пожирателей рассказывал, что Долохов способен одним лишь взглядом заставить противника бояться, и лишь Ближний круг знал, что это правда.

— Басти, давай будем честны, что случилось?

Рабастан нервно сглотнул и начал рассказывать. Он начал рассказывать, что вспомнил, как брат привел его к Лорду, как он сорвался и как по неизвестной ему причине починил разбитый кувшин. Антонин слушал его очень внимательно и молча, но Басти не сразу заметил, как улыбка медленно расплывается на лице его друга, и остановился лишь тогда, когда Долохов звучно захохотал. Звонким смех разливался по комнате и отражался от пустых стен, на которых раньше висели работы Рабастана. Наверно, если бы над ним смеялся кто-то другой, Лестрейндж сразу бы пришел в ярость и как минимум одернул бы собеседника, но сейчас он лишь замер, ожидая. Вдоволь насмеявшись, Антонин снова посмотрел на друга и начал объяснять:

— Понимаешь, магические выбросы в норме бывают у детей. В Англии лет до одиннадцати, пока не приобретается палочка, в России примерно лет до пяти, пока ребенку еще сложно целенаправленно что-то объяснить. Но на каждое правило есть свое исключение. Мы не берем в расчёт душевнобольных волшебников, а также магов, переживших сильное потрясение. В сухом остатке — люди, кто утратил на время способность колдовать. Заметь, не способность к магии, как если бы волшебник стал, как это по-вашему, сквибом, а именно колдовать. Это может быть ношение амулетов, наручников у заключенных, подавляющих магию, а в твоем случае — отсутствие проводника. Далее волшебник, который снова взял в руки палочку, начинает как ни в чем не бывало творить заклятия. Ты же, можно сказать, "расшатал" свое магическое ядро, вот и получил выброс из-за сильных эмоций. Поспешу тебя расстроить, ты не стал ближе к тому, чтобы быть готовым колдовать без проводника, ты просто "пошатнул" упражнениями свой дар. Ты же не забросил тренировки? Я надеюсь, что нет, иначе вся моя работа с тобой пойдет коту под хвост. Но спешу тебя успокоить, это совершенно нормальное явление в твоем случае. Я тоже недавно перенес магический выброс, но у меня он был целенаправленный.

Тут Антонин подвернул левый рукав рубашки, обнажая чернеющую метку, а затем провел рукой по внутренней стороне предплечья. Метка побледнела, а затем скрылась из вида. Теперь на руке не было и намека на магическую татуировку.

Повисло неловкое молчание. Басти переводил взгляд то на Антонина, то на его чистую руку, то, почему-то, на целый и невредимый кувшин.

— Ты убрал ее? Ты убрал ее навсегда? Но как ты...

— Нет, — Долохов грубо перебил собеседника, — я не убрал ее. Я ее скрыл. Вот что, послушай меня сейчас внимательно. Я изучал метку с точки зрения магических проклятий, но я ошибся. У метки иное происхождение, и тут уже мне придется ориентироваться на что-то другое, и начать я хочу с заклятий замыкания магии на человеке. Но об этом чуть позже. Что же касается метки, ты же помнишь, что многие из нас искали способ замаскировать рисунок, чтобы, окажись мы в гостях в Аврорате, выйти сухими из воды. Но никому не удалось это сделать. Я подумал, что, возможно, палочка действует на метку как бы "снаружи", и решил, что необходимо подействовать на нее "изнутри". Но поскольку моих сил пока еще не хватает для колдовства такого уровня, на помощь мне пришел магический выброс, вызванный эмоциями после собрания с Лордом и руганью с твоей невесткой. Уж не знаю, кто больше меня взбесил, но спасибо.

Долохов снова задорно улыбнулся и встал, чтобы пройтись по мастерской, давая Рабастану возможность все обдумать. Тишину нарушали лишь звук его шагов и тихий шелест бумаги, если Антонин брал в руки оставленные в самых неподходящих для них местах листы с набросками.

— Тони, а что, если наш Лорд почувствует, что ты как-то воздействовал на метку? — голос Лестрейнджа был тихим и задумчивым.

— Не почувствует. Воздействия на саму метку как таковую не было. Я лишь скрыл ее от посторонних глаз. Ее можно легко проявить назад. Кстати, что ты решил с библиотекой?

— Я соединю свой каталог с общим, и ты сможешь выбрать то, что нужно, а я принесу. Этого никто не заметит, у нас всегда было несколько каталогов, один из которых был в кабинете отца, другой — у меня. Я уже просматривал некоторые книги, но раз ты считаешь, что магия метки не связана с проклятиями, они не подойдут.

— Отлично, — казалось, Долохов был в хорошем расположении духа, а рассказ Рабастана так и вовсе поднял ему настроение, — тогда давай посмотрим, от чего мы можем оттолкнуться. Можно немного нескромный вопрос? Где все твои работы? Неужели у тебя в мастерской ничего не осталось?

Рабастан грустно улыбнулся и ответил:

— Я временно убрал их. Слишком сильное напоминание о хорошем прошлом.

— Зря, — иногда Басти казалось, что в какой-то момент Тони забывал о чувстве такта, — это могло бы тебе помочь в работе с даром. Хотя отрицательные эмоции это тоже эмоции. Ладно, пойдем, у нас много работы.

— Тони, — Рабастан до ужаса хотел сменить тему, — а почему ты сегодня сказал, что твоя работа на хвосте у кота?⁽²⁾

1) Рабастан имел в виду выражение "Treat this house as your own", что на русском означает "Чувствуй себя как дома". Однако из-за иного построения предложений и комбинации слов в английском языке Антонин дословно воспринимает некоторые фразы

Вернуться к тексту

2) Антонин выразил свои эмоции фразой "Коту под хвост", однако в английском аналог этой фразы звучит как "down the drain" как мы видим, без упоминаний каких-либо животных. Видимо, Антонин все же не силен в английских оборотах.

Вернуться к тексту

Следующие несколько дней для Антонина Долохова слились в один бесконечно спокойный и приятный для него самого миг. Он ежедневно приходил в мастерскую к Лестрейнджу и погружался в изучение книг, по крупицам выискивая в них информацию, которая могла бы им помочь избавиться от темной метки. Постепенно их рабочее место преобразилось. Сначала Рабастан как гостеприимный хозяин дома заменил старые скрипучие стулья на весьма удобные кресла. Вскоре на столе появились пергаменты, перья и чернильницы, на креслах — подушки и теплые пледы. Узники Азкабана все как один стремились окружить себя теплом, чтобы больше не вспоминать сырые камеры. В один из дней Антонин явился с коробкой печенья в руках и небольшой плиткой шоколада и с порога заявил, что раз уж им придется сегодня изучать толстый свод правил и законов работы связывающих заклятий, то неплохо это делать не на голодный желудок. Так на столе появились чашки, блюдца, заварочный чайник, несколько видов чая; как выяснилось, Рабастан оказался любителем необычных сортов чая и часто угощал гостя чем-то новым.

— Так ты говоришь, что наш Лорд когда-то что-то искал в вашей библиотеке? — спросил Антонин, не отрываясь от своих заметок.

— Искал, но я понятия не имею, что именно. Это было настолько давно, что даже нет возможности отследить его поиск по каталогу, если он им пользовался. Спрашивать Родольфуса — не самая лучшая идея, — Рабастан усердно сравнивал сейчас две версии одной и той же книги — современную и того времени, когда они все получили метку, — так почему ты считаешь, что Протеевы чары не могут быть основой Темной метки?

— Изначально я так и думал, но, во-первых, Протеевы чары — это соединение чего-либо в единое целое, в систему. Изначально может показаться, что наши метки это и есть система, замкнутая на Повелители. Однако нарушение целостности системы ведет к ее разрушению или хотя бы временному сбою, особенно если это система замкнута и закрыта от постороннего воздействия. В нашем же случае мы не чувствуем, когда Лорд хочет вызвать через темную метку лишь одного из нас а уж тем более мы никогда не узнаем с помощью метки, если кто-то из нас умрет. Но это не основное объяснение. По этой схеме работают, скажем, сквозные зеркала или телефоны, — тут Антонин взглянул на своего собеседника, пытаясь узнать, понял ли его Басти. Рабастан лишь коротко кивнул, и Долохов продолжил: — Отрежь у телефона провод или разбей одно из связанных зеркал, и взаимодействие прервется⁽¹⁾. Во-вторых, главным является то, что мы никаким образом не можем воздействовать на метку в отношении друг друга. Мы можем вызвать Лорда, но я не могу, например, вызвать тебя. Протеевы чары позволяют взаимодействие с любым, кто ими связан. И в-третьих, чаще всего Протеевы чары накладывают на предметы, а мы все же люди.

Рабастан внимательно выслушал Долохова и отложил в сторону свои книги. Иногда ему казалось, что само появление Долохова в их рядах — явление неправильное и не поддающееся никакому объяснению. Антонин смотрел на магию совершенно под другим углом, и Басти отчаянно не понимал, как другие Пожиратели этого не замечали. Ладно он, он всю свою жизнь был зациклен то на своих картинах, то на самом себе. Но Родольфус, Северус, да даже Яксли. Неужели ни у кого из них не хватило смекалки... Размышляя, Рабастан встал и машинально стал заваривать чай в их импровизированной кухне. Долохов, заметив действия Лестрейнджа, тоже встал и начал расставлять чашки, очищая стол от накопившегося мусора. Некоторое время они молчали.

— Меня знаешь что смущает, — сказал Антонин, насыпая сахар, — что метка не исчезла вместе с Лордом, chtob yego, а побледнела. Следовательно, он не умер в тот раз. Но что тогда произошло? По рассказам тех, кто присутствовал на кладбище в день его возвращения, того именно что ни на есть воскресили. Тогда почему метка побледнела? Как можно умереть и одновременно не сделать этого до конца?

— Почему ты считаешь, что он умер не до конца? — Рабастан тем временем разлил чай по чашкам, и оба вновь уселись за стол.

— Да потому, что единственное объяснение работы метки, которое пока что для нас очевидно, это замыкание ее на Лорде. Нет Лорда — нет метки. Это сложнее, чем Протеевы чары, но метка точно замкнута на Повелителе. Посмотреть бы, что происходило при проведении ритуала возрождения.

— Меньше всего бы мне хотелось присутствовать при воскрешении Лорда, — Басти засмеялся, и напряжение, возникшее между ними, спало, — что у тебя на руке?

Долохов поставил чашку назад на блюдце и с гордостью продемонстрировал массивный перстень.

— Это фамильный перстень Долоховых. Нашелся, как ни удивительно, в Малфой-мэноре. Я боялся, что у меня его изъяли в Аврорате вместе со старой палочкой и давно приберегли для себя или продали в первую попавшуюся лавку артефактов. Или он мог быть в сейфе в Гринготтсе, куда вход для нас всех закрыт. Но, как видишь, мне повезло.

* * *

Перстень ему отдала Нарцисса. Эта нежная и кроткая женщина на первый взгляд создавала впечатление тени, по пятам идущей за своим мужем. Однако Долохов видел, что сокрыто за маской холодной и отстраненной женщины. Нарцисса нравилась ему, но не так, как нравится женщина мужчине. Он уважал ее выдержку и стойкость, ее преданность и безмерную любовь к своей семье. Долохов после побега остался, как и многие другие Пожиратели, в Малфой-мэноре, и ему часто приходилось сталкиваться с его хозяевами. Поэтому он не удивился, когда увидел миссис Малфой, идущую ему навстречу.

— Миссис Малфой, добрый вечер, — Антонин остановился и поцеловал руку хозяйке дома.

— Антонин, добрый вечер. Прошу, называйте меня просто Нарцисса. Вас снова не было на ужине. Если хотите, я прикажу домовикам приготовить для вас что-то особое, — на лице Нарциссы появилась мягкая улыбка.

— Не беспокойтесь обо мне, Нарцисса. Это мне следует поблагодарить вас и вашу семью за оказанное гостеприимство.

— Рада, что вам у нас нравится. Антонин, у меня в доме хранится одна вещь, и мне кажется, что она ваша, — с этими словами она достала из кармана мантии небольшой сверток и развернула его.

У нее на ладони оказалось большое серебренное кольцо, усеянное изумрудами, с гравировкой сокола, расправляющего крылья. Над головой сокола была изображена корона, а клюв хищной птицы был открыт в немом крике⁽²⁾. Антонин, словно зачарованный, протянул руку и забрал перстень.

— Откуда он у вас? — он медленно надел перстень на средний палец правой руки.

— После вашего ареста домовики обнаружили его в вашей бывшей спальне. Я помню, вы оставались у нас, выполняя какое-то важное задание Повелителя.

Долохов все еще не мог оторвать взгляда от своих рук. Он чувствовал, как магия, поддержка его рода, окутывает его и теплой волной разливается по телу. Он сразу же почувствовал, как активируется защита против большинства проклятий. На краткий миг его охватило чувство досады: что, если бы тогда много лет назад он не побрезговал бы защитой, если бы он... Впрочем, сейчас не время поддаваться воспоминаниям.

— Нарцисса, — его слова звучали тихо, — я от всего сердца благодарю вас.

Антонин несмело шагнул к ней и всего на секунду прижал к своей груди в объятиях. Он отстранился так же быстро, как и шагнул в ней навстречу.

— Как я могу отблагодарить вас?

Нарцисса смущенно опустила глаза, стараясь скрыть легкий румянец, появившейся на ее щеках. Но что отличало эту женщину от всех остальных, так это умение быстро брать себя в руки.

— Антонин, скажите мне пожалуйста, Темный Лорд готовится собирать вокруг себя новых сторонников?

Нарцисса смотрела ему в глаза. Антонин Долохов, лучший боевик Темного Лорда, легенда среди Пожирателей Смерти и загадка даже для Ближнего круга. Он был в курсе планов Повелителя, более того, многие из этих планов он сам же и разрабатывал. По крайней мере, так было раньше. Сейчас же Антонин едва успевал за безумием Темного Лорда, но тем не менее оставался в числе тех, кому тот доверял, хотя едва такое отношение к своим сторонникам можно назвать доверием. Впрочем, Долохову было что ответить Нарциссе.

— Я не буду скрывать от вас очевидное. Повелитель с большой настороженностью относится к вашей семье, однако что касается Драко, вам не о чем беспокоиться. Темному Лорду пока что вполне хватит Люциуса. Тем более, что мальчик сейчас в школе.

Глаза Нарциссы Малфой расширились. Антонин не смог до конца понять, была ли она удивлена тем, что он догадался об истинной сути вопроса, или же обрадовалась услышанному. В любом случае, больше не было смысла задерживаться в этом темном коридоре, и Долохов, пожелав хозяйке дома доброй ночи, направился к себе.

* * *

Рабастан, казалось, не был удивлен услышанным.

— Белла последнее время только и говорит о том, что пора бы ей заняться обучением любимого племянника темному мастерству. Наверно, это она больше пугает сестру, чем Темный Лорд. К тому же кому, как не тебе, знать, что Повелитель и словом не обмолвился о привлечении новых людей в нашу доблестную организацию. Ну так что, твое кольцо может служить тебе проводником?

— Скорее я могу сделать вид, что это проводник, — Долохов улыбнулся своим мыслям.

На самом деле никто из его окружения не знал, насколько силен защитный артефакт для главы рода. Впрочем, без навыков боя в защите толку было немного.

— Расскажи лучше, как у тебя дела?

— Да все по-прежнему. Я занимаюсь, честно, но как представлю, что я могу хоть где-нибудь оказаться без палочки, так пот холодных прошибает.

— Мне отчасти это знакомо. Если бы я мог побывать дома, я бы отыскал для тебя несколько школьных учебников, — на этих словах Долохов мечтательно закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

А ведь и правда, почему он до сих пор жил у Малфоев? Доступ к сейфу в Гринготсе для него пока что закрыт, но это не единственное место, где Долоховы хранили свои сбережения. Снять квартиру где-нибудь. Да пусть даже у магглов. Хотя нет, у магглов не выйдет, нет камина, да и небезопасно колдовать. Тем более, что сейчас Лорд вызывает их ежедневно к себе. Его закрытое фамильное поместье. Если бы хоть на денек вернуться домой.

— О чем ты задумался? — голос Басти выдернул его из своих мыслей.

Долохов открыл глаза и с шумом выдохнул.

— Обо всем и ни о чем конкретном. Ладно, нам пора вернуться к работе.

Опасно было погружаться в воспоминания. Антонин Долохов так долго ограждал себя от душевной боли, что при малейшем срыве словно задыхался от безысходности. Нет, он не будет сейчас об этом думать. Ни о родном доме, ни о своей жизни, ни о ней.

1) Автор знает, что мобильные телефоны начали появляться уже в конце ХХ века, но Долохов столько времени сидел в Азкабане, что точно не успел проследить за появлением новых технологий.

Вернуться к тексту

2) Сокол в геральдике — символ благородства, рыцарства, идеального соединения таких качеств мужчины, как храбрость и ум, с силой и красотой. Сокол с колпачком, надетым на голову — символ надежды на свет и свободу.

Вернуться к тексту

С наступившим Новым годом и Рождеством!

Я благодарю и очень ценю всех, кто читает эту работу. Пусть в новом году в вашем доме царят счастье и уют!

«…И, таким образом, после соединения двух магических якорей — дара волшебника и руны — заклятие настраивается на работу. Руническое изображение можно заменить на другой рисунок, к примеру, родовой герб или иной другой символ, однако это потребует больших усилий со стороны волшебника. Следует обратить внимание, что магическая связь между руной и волшебником необходимо настроить односторонне, будь это влияние волшебника на руну (как при заклинаниях слежения или охраны), будь то влияние руны на волшебника (подпитка сил или проклятие). При ином движении магии, то есть активности с обеих сторон, заклятие работать не будет, что приведет к негативным последствиям для колдующего…»

Это была неплохая зацепка. Наконец-то его труд, как и помощь Рабастана, начали приносить хоть какие-то плоды. Антонин отложил старый потрёпанный том некоего мистера Гамильтона, жившего несколько веков назад и занимающегося исключительно рунами и артефакторикой. Антонин так и не мог понять, в какой момент они с Басти вышли на эту книгу. Возможно, когда пытались разгадать, зашифрован ли в метке какой-либо символ или же когда начали вдруг спорить о связывающих заклятиях и сигнальных чарах, переплетение которых, хвала Мерлину, в метке не обнаружилось. Значит, можно было попробовать двигаться в направлении изучения связи символа и волшебника. Это имело смысл, принимая во внимания тот факт, что сам Том Риддл ни сейчас, ни в свои человеческие годы, как любил шутить Рабастан, не носил на предплечье черную метку.

Долохов встал и прошелся по комнате. Он все еще прихрамывал после недавней битвы в Отделе тайн, а его ребра ныли при каждом неудачном повороте. После Азкабана в душе Антонин постоянно ощущал тоску, теперь же к этому чувству добавился страх. Он все яснее начал видеть безумство их повелителя, все чаще ловил себя на мысли о неправильности происходящего. Ранее его заботило лишь то, что он просто устал от этой бесконечной битвы и с удовольствием вернулся бы домой и наконец-то начал жить по-своему. Тяжело было осознавать, что за прошедшие годы ему так и не удалось добиться поставленных целей, а война, которую они затеяли, сделала из ранее благородных бойцов за свободу и традиции беглых преступников и безумцев. Когда в Министерстве магии в отделе пророчеств он увидел этот отряд юнцов, то совершенно не знал, смеяться ему или плакать. Антонин про себя отметил, что дети действительно чего-то да стоили, но они не готовы были встретиться лицом к лицу с закаленными в боях Пожирателями. Впервые у Долохова заговорила совесть — после того, как он ранил ту девчонку модифицированным им самим же проклятием. Но лучше он, чем ублюдок Джагсон или кто-то подобный. Он хотя бы успел незаметно вплести в заклятие возвратное действие и точно был уверен, что девочка выживет.

После их грандиозного провала и повторного освобождения из Азкабана Антонин не сомневался, что на всех них обрушится гнев повелителя. И был прав. Но чего Антонин предусмотреть не мог, так это то, что из зала собраний выйдет меньше человек, чем в него зашло. Долохов мог понять, чем тот бедолага заслужил смерть, и вполне четко осознавал назначение показательных казней. Но смерть от Круциатуса казалась ему чересчур жестоким наказанием за содеянное. В конце концов, Люциус Малфой был ответственен за эту операцию, и он должен был держать ответ за все случившееся, но тот и сейчас живее всех живых.

Уже вечером, сидя у себя в комнате в поместье Малфоев, Долохов, оправившись от действия пыточного заклятия, со страхом осознал то, что не заметил раньше. Темный Лорд на самом деле не хотел убивать того Пожирателя, он просто не смог справиться с Круцио. То, что такой могущественный волшебник, как Том Риддл, не смог справиться с пыточным, ужасало, и Антонин не сразу поверил, что такое возможно. Но были два факта, которые подтверждали его гипотезу.

Во-первых, тот парень был в числе последних, на ком Лорд сорвал свою ярость. Темные заклинания очень сильно изнуряли и требовали большей эмоциональной подпитки, поэтому вероятность навредить кому-то спустя время повышалась.

И во-вторых… Беллатрикс. Белла была мастером Круциатуса среди Пожирателей, и страх, отразившийся в ее глазах при виде таких последствий, убеждал Антонина в своей правоте. Даже если брать во внимание, что мальчишка мог просто оказаться слабым или чем-то болел, от нескольких секунд боли смерть не наступала, даже если боль сильна. От осознания этого факта Долохова прошиб холодный пот. Сейчас над ними всеми висела смертельная опасность.

* * *

Рабастана он нашел в его же мастерской, сидевшего в кресте и завернутым в теплый плед. Напарник хуже переносил последствия Круциатуса, и ему требовалось больше времени на восстановление. При виде Антонина Рабастан лишь кивнул и плотнее укутался в плед, пытаясь согреться и хотя бы немного унять ломоту в костях. Долохов прошел вглубь комнаты, щелчком пальцев поджигая потухшие светильники, затем подошел к столу и стал заваривать чай. Оба молчали, несмотря на то, что им обоим было что сказать. Наконец, Басти нарушил стоящую тишину:

— Ты знал того парня, что умер?

Антонин подал другу чашку с горячим чаем, затем уселся в кресло напротив. Он был рад, что Рабастан заговорил о том, что случилось на собрании Пожирателей Смерти, но совершенно не представлял, как рассказать тому о своих выводах.

— Да, он какое-то время вместе в другими тренировался под моим руководством. Я бы хотел поговорить с тобой, но не знаю даже, с чего мне начать, — честно признался Антонин, — понимаешь, то, что произошло, не совсем вписывается в рамки адекватности для волшебника.

Рабастан поудобнее устроился в кресле и осторожно сделал глоток из чашки.

— Как же я сам не догадался, что не совсем нормально убивать людей направо и налево.

Долохов лишь вздохнул. В его глазах Рабастан иногда становился похожим на ребенка или подростка, особенно если был чем-то расстроен или недоволен. Несмотря на то, что ментальные практики пошли ему на пользу и Басти стал заметно спокойнее, иногда все же в нем брал вверх его неспокойный характер.

— Давай попробую объяснить по-другому. Скажи, что ты чувствуешь, когда используешь Круцио? Скорее всего, ты скажешь, что желание причинить боль, ненависть, но это не самое важное. Что ты при этом еще ощущаешь?

Рабастан тяжело вздохнул. Он уже привык, что если Антонин хотел донести до него какую-то сложную мысль, то ему приходилось не только вспоминать все, что он знает об искусстве магии, но и погружаться в себя.

— Я чувствую потоки магии и чувствую, что направляю ее на человека. Я чувствую силу, с которой действует проклятие, и отдачу магии.

Антонин улыбнулся, радуясь тому, что его друг сразу начал мыслить в нужном направлении.

— Верно. А что будет, если ты перестанешь это чувствовать?

— Я не буду контролировать магию и не сразу смогу снять заклятие. Человек может получить травмы или умереть, — глаза Рабастана расширишь. Он медленно отставил чашку с чаем и с ужасом посмотрел на Антонина. — Тони, ты серьезно хочешь мне сказать, что Лорд на собрании потерял контроль над заклятием и поэтому убил того парня?

Долохов только кивнул, предоставляя другу возможность все обдумать. Некоторое время они молчали. Долохов окинул взглядом комнату. На столе стопками стояли уже просмотренные книги, разбросаны листы бумаги. Некоторые листы были скреплены между собой и лежали отдельной стопкой. Антонин задумался о том, насколько безопасно оставлять их работу вот так на столе, без маскировочных чар: описание всей найденной информации о предположительном механизме Темной метки.

— Как могло получиться, что могущественный волшебник перестал контролировать магию? Да, он был в ярости, и, возможно, вчерашний выпускник Хаффлпаффа и не удержал бы фокус внимания не его месте, но точно не он.

Долохов заметил, что тренировки Рабастана приносят свои плоды. Тот стал лучше чувствовать свою магию, и сейчас для него не составило труда сопоставить между собой факты.

— Басти, будь я маггловским психиатром, я бы сказал, что наш Лорд сходит с ума. Но как волшебник я вижу, что он как будто отделяется от магии.

— В каком смысле «отделяется от магии»?

— У нас так говорят, когда волшебник не просто не может контролировать силу, а будто бы нарушается целостность его самого и его магического ядра. Тогда даже огромная сила воли не может помочь совладать со своей силой. Будь это просто ярость, Лорд усилил бы действие проклятия, и тогда парень умер бы от болевого шока. А здесь магия просто сделала то, что сделала. Сам подумай, если ты пытаешь человека и хочешь его убить, но не можешь это сделать по каким-нибудь причинам, человек не умрет просто так. Главным вопрос в том, какова причина этого отделения, а это уже понять сложнее.

Рабастан посмотрел на Антонина и ухмыльнулся.

— Что ж, теперь мы точно знаем, что можем умереть в любой момент от руки Лорда даже без его на то желания. С каждым днем все интереснее и интереснее. И каковы твои предположения насчет причин этого безобразия?

Антонину Долохову уже давно не снились хорошие сны. Там, в Азкабане, все доброе и светлое, что оставалось в памяти, забирали дементоры, после освобождения остатки кошмаров Долохов заглушал зельем Сна без сновидений.

После очередного затяжного собрания, где все присутствующие вновь слушали планы Лорда по захвату Министерства магии и убийству мальчишки Поттера, Долохов, спешивший поскорее добраться до своей комнаты и рухнуть на постель, столкнулся в коридоре со Снейпом. Обменявшись парой вежливых, если можно было так выразится, слов, Антонин уже было развернулся, чтобы продолжить путь, как Снейп вдруг сказал:

— Прекратите пить снотворное, Долохов, по вам уже виден его избыточный эффект.

Долохов резко повернулся к собеседнику и наскоро огляделся вокруг. На его счастье, в коридоре они были одни.

Не сумевший сдержать вскипевшую внутри него ярость, Долохов схватил Снейпа за рубашку и толкнул того к стене:

— Какое тебе до меня дело?

Северус Снейп только поморщился и выдал:

— Вы можете оставлять баснословные деньги в Лютном или варить зелье самостоятельно, однако с вашим талантом зельевара это опасно для существования, но эффект от долгого принятия снадобья будет один и тот же — бледность, круги под глазами, неудержимая злоба и, что парадоксально, недосып. Я как мастер зелий вижу все эти симптомы, кроме того, имею честь ощущать некоторые из них на себе.

Долохов, в глубине души пристыженный этими словами, но старающийся этого не показать, отпустил Снейпа и отошел на шаг назад. Следовало признать, что зельевар прав и Антонин действительно перестарался в попытках сбежать от преследующих его кошмаров. Долохов уже собирался пробормотать краткие извинения и уйти, как вдруг что-то в поведении Снейпа насторожило его. Уж очень нетипичным для сурового и вечно недовольного зельевара было заводить беседы с боевкой Темного Лорда. Раньше их общение ограничивалось лишь помощью Северуса бойцам после особо жарких столкновений с аврорами. Северус вечно что-то бормотал о том, что он не целитель, но каждый раз залечивал раны, поил всех снадобьями и даже пару раз вытаскивал Пожирателей с того света. Последний раз Долохов общался со Снейпом в тот день, когда пришел в себя в Малфой-мэноре после побега из Азкабана. Теперь же что-то на уровне его интуиции подсказывало, что Северус вел себя странно.

Долохову потребовалось несколько секунд, чтобы обдумать следующие действия. Он выхватил палочку из кобуры, закрепленной на на левом предплечье и бросил в Северуса невербальный Экспелиармус. Палочка Снейпа тут же оказалась в руке Антонина. Долохов схватил Снейпа за плечо и еле слышно прошипел:

— Сейчас ты пойдешь со мной.

Они шли по темным коридорам старинного поместья Малфоев, и никто из них не проронил ни слова. Дойдя до своей комнаты, Долохов втолкнул Северуса внутрь, запер дверь парочкой защитных заклинаний и наложил на комнату Заглушающее.

— Рассказывай, что тебе от меня нужно, — в голосе Антонина сквозил металл.

Мало людей, кто сталкивался с таким Антонином Долоховым, оставался в живых.

Северус Снейп, казалось, не был впечатлен ни скрытой угрозой, ни поведением Антонина. За годы службы Темному Лорду он стал свидетелем немалых ужасов, так что разъяренный Пожиратель Смерти вряд ли смог удивить его. Северус Снейп только сложил руки на груди и с усмешкой произнес:

— Где же ваше гостеприимство и широта души? — угрожающий взгляд Долохова заставил его на секунду замолчать и продолжить уже более серьезным тоном: — Да будет вам известно, что в мои обязанности с некоторых пор входит забота о состоянии здоровья Пожирателей. Особенно здоровья тех, кто столько времени провел наедине с дементорами в холодных и сырых камерах.

Интуиция кричала Антонину, что есть что-то опасное в спокойствии зельевара, находящегося в данный момент в весьма затруднительном положении без своей палочки. Долохов незаметно применил чары Раскрытия. Это заклинание он изобрел сам еще во времена Первой магической войны. Сейчас он уже мог свободно без палочки применять заклинания, которые изобрел самостоятельно, тогда как освоенные им с помощью проводника пока что давались ему непросто. Чары показали, что у Снейпа не было при себе запасной палочки или любого другого амулета, который мог помочь ему колдовать.

— У тебя есть пять минут, чтобы объясниться, иначе я убью тебя прямо здесь и никто мне ничего за это не сделает, — Долохов направил палочку на собеседника.

Северус Снейп заметно занервничал, но смог взять себя в руки и начать свой рассказ.

— Как преподаватель зельеварения в Хогвартсе в мои обязанности входит помощь лазарету и мадам Помфри. Обычно я варю для медпункта зелья первой необходимости, но иногда помогаю лечить студентов. И каково же было мое удивление, когда некая мисс Грейнджер, студентка пятого курса Хогвартса, столкнувшаяся в битве в Министерстве с темным магом Антонином Долоховым, осталась жива после его проклятия. Не простое заклинание, а темное проклятие, которые должно было убить ее в течении нескольких суток. И я задался вопросом, как же так, приближенный Темного Лорда не смог убить подростка?

Долохов все так же стоял, направляя палочку в грудь Снейпа. Услышанное никак не поддавалось анализу. Как воспринимать сказанное? Снейп обвинял его в предательстве? Почему же он сразу не пошел к Лорду и не доложил? Почему, черт возьми Северус Снейп, агент Темного Лорда в рядах Дамблдора, сейчас стоял перед ним и спрашивал, почему он, Антонин Долохов, не убил школьницу? Возможно, при других обстоятельствах его собеседник был бы уже мертв, но сейчас интерес к происходящему вытеснил страх. Снейп тем временем продолжил:

— Ваша вера в себя, Долохов, несомненно, достойна уважения. Но вы уверены, что справитесь в одиночку?

Этих слов было достаточно. Зеленый луч Авады на секунду осветил комнату. Спустя некоторое время закончилось действие Оборотного. Теперь Долохов был весьма озадачен, как обыграть перед Темным Лордом внезапную смерть Джагсона.

* * *

— Как ты в итоге понял, что это не Снейп? — на бледном лице Рабастана читались страх и одновременно восхищение другом.

— Все просто. Сначала мне было сложно мыслить трезво, но сам посуди — Снейп никогда бы не стал говорить мне имя той девчонки, которую я ранил, и уж тем более говорить мне, что она жива. Северус Снейп понимает, что такой как я может вернуться и закончить начатое. Это первое. А второе — за нашим истинным мастером зелий я не замечал, чтобы он хоть когда-нибудь признал бы хоть единую свою слабость, а здесь же мне прямым текстом было сказано "ощущал действия снотворного на себе". Но что еще интереснее, на него было наложено Империо. Или как ты мне объяснишь, чтобы Джагсон добровольно пошел ко мне и стал обвинять меня в предательстве?

Рабастан против своей воли улыбнулся. Ему не было жаль погибшего. Друзьями они с Джагсоном никогда не были. Однако теперь над ними нависла еще одна тайна — кто подослал Джагсона для проверки Долохова?

Исчезновение Джагсона заметили уже на следующем собрании Пожирателей Смерти. Темный Лорд пришел в ярость, когда спустя четверть часа Пожиратель не появился и никто из Ближнего круга не знал, где он. Волдеморт обвел взглядом всех собравшихся и пристально посмотрел на Долохова.

— Антонин, — обманчиво мягким тоном начал Темный Лорд, — в свой последний рейд ты ходил в паре с Джагсоном, будь добр, расскажи нам всем, куда делся твой товарищ.

Антонин почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он пытался противостоять панике, пытался очистить свое сознание, выгнать страх за пределы своего разума. Долохов медленно встал со своего места и подошел к стулу Волдеморта. Не поднимая глаз от пола, он опустился на одно колено перед Повелителем.

— Мой Лорд, наш последний рейд прошел удачно, все вернулись домой живыми, в том числе и Джагсон. После славной битвы мы собирались здесь, в Малфой-меноре, тогда я и видел Джагсона в последний раз.

Не спеша Антонин поднял голову и посмотрел на Темного Лорда. Пожиратели Смерти Ближнего круга давно усвоили, что лучше добровольно дать Волдеморту использовать легилименцию, иначе подтверждать сказанное они будут сначала под Круциатусом, а затем последует насильственное вторжение в мысли. Долохов знал, что добровольно открыть разум — значит показать то, что он сам посчитает нужным. В ином случае придется молится о быстрой смерти.

Некоторое время все присутствующие наблюдали, как Волдеморт смотрит в глаза стоящему на коленях Антонину, и никто из них не проронил ни слова. Эти несколько минут тянулись для Долохова бесконечно, а когда все закончилось, то он не смог сдержать облегченного выдоха.

— Люциус, — голос Темного Лорда эхом отразился от стен зала, по спине Антонина поползли мурашки, — в твоем поместье последний раз видели Джагсона, неужели хозяин не знает, где его гость?

"Хозяин не знает, где его слуга", — промелькнуло в мыслях у Долохова, и тот едва сдержался, чтобы не ухмыльнуться.

Страх постепенно отступал, уступая место облегчению. Все же не зря Антонин уже много месяцев вырабатывал навык прятать свои воспоминания. Все так же стоя на коленях, Тони слегка повернул голову в сторону и искоса посмотрел на Рабастана. Тот сидел, задумчиво разглядывая Люциуса, и Антонин про себя отметил, что его друг тоже продвинулся в искусстве защищать свой разум и прятать эмоции.

— Мой Лорд, — теперь настала очередь Малфоя преклонить колени, — Джагсон покинул нас той ночью, и больше я его не видел. Я прикажу домовикам обыскать поместье, но я уверен, что его здесь нет.

Развернувшаяся сцена уже порядком наскучила Антонину. Колено ныло, хотело вернуться в комнату и лечь на кровать или хотя бы сесть в кресло. Самообладание, которое потребовалось, чтобы выдержать копание у себя в мозгах, потихоньку таяло. На его смену приходило раздражение.

"Нет. Нельзя, — мысленно одернул себя Долохов. — Еще не время".

Взмахом руки Темный Лорд велел Пожирателям встать. Антонин и Люциус вернулись на свои места за столом. Долохов надеялся, что теперь они начнут обсуждать дальнейшие планы ведения войны, но он ошибся.

— Я хочу, чтобы вы все, кроме, разумеется, Антонина, показали мне, где и когда вы в последний раз видели Джагсона, — Волдеморт в очередной раз оглядел собравшихся. — Люциус, благоразумнее начать с тебя как с хозяина дома. В моих рядах не должно быть предателей.

Вот и все. Антонин сидел и не смел оторвать взгляда от сложенных в замок рук. После Люциуса последует Белла, его невестка — Долохов в глубине души обрадовался, что Нарциссы сейчас нет в поместье, — потом Родольфус, ее муж, затем Рабастан. Тут очередь прервется, начнется казнь. Нет, думал Антонин, казни не будет. Они с Рабастаном просто не доживут до нормальной казни. В том, что Рабастан еще слишком слаб, чтобы закрыть сознание, Антонин не сомневался.

Что-то заставило Долохова поднять голову и взглянуть на друга. Возможно, их предательство пошатнет весь Ближний круг, возможно, еще кто-то из Пожирателей задумается о ненормальности происходящего. Возможно, уже кто-то об этом думал. Антонин поймал себя на мысли, что, возможно, в их рядах намного больше тех, кто хочет стать свободным от метки. С другой стороны, после их смерти может последовать усиление тирании Темного Лорда и погибнет еще больше людей. Беспорядочный поток мыслей нагонял панику.

Рабастан обернулся и вдруг ободряюще улыбнулся Антонину. Долохов не мог поверить своим глазам. Он собственными глазами видел, как Басти ссутулил плечи, как испуганно расширились зрачки, а теперь его друг улыбался. Да что вообще на него нашло? Или он считал, что смерть станет их освобождением?

Так, стоп. Еще в детстве Антонин запомнил слова одного великого волшебника: "Думай не о задаче, а о решении". Сейчас он рассуждал в корне неверно. Он перевел взгляд на Лорда. Повелитель пристально смотрел в глаза Люциусу. Малфой был бледен, и по его виску стекала капелька пота. Видимо, Лорд никуда не спешил и с точностью ювелира просматривал воспоминания своих подданных. Это плохо, но,= если Антонин не ошибся, то перед Рабастаном еще два человека, а значит, есть время подумать. Поставить ментальный блок или отзеркалить вторжение Лорда в сознании Басти? Не каждый врожденные менталист на такое способен, не то что боец, просидевший столько лет в Азкабане. Значит, Басти должен защищаться самостоятельно. А значит, нужно помочь ему не сокрыть мысли, чего Антонин не смог бы, а поддержать его силы, его энергию. Их в школе когда-то учили делиться силой с другими, но такой сильный волшебник как Волдеморт мог почувствовать поток чистой магии. Значит, чистую силу нужно преобразовать…

Теперь перед Лордом на коленях стояла Белла. Ее лицо выражало покорность вперемешку с энтузиазмом. Она была готова в любую минуту отправиться на поиски предателя. Что предателем на данный момент считался Джагсон, Антонин не сомневался.

По спине снова поползли мурашки, но на этот раз не от страха. Погрузившись в размышления, Антонину удалось приглушить бушевавшие внутри него эмоции. Легкую дрожь вызвал порыв ветра, влетевший в приоткрытое окно. Вечерело, и на Англию надвигалась непогода.

Долохов, привыкший к холоду и сырости в Азкабане, проигнорировал бы холодный ветер, но в поместье Малфоев очень хорошо топили, и ледяной воздух резко контрастировал с температурой в комнате.

Перед Лордом уже стоял Родольфус. Рабастан стоял позади брата, и Антонин заметил, что тот дышит ровно и глубоко. Настраивался на вторжение в свой разум. Долохов про себя отметил, что Басти помнил его наставления.

Снаружи ветер усиливался. Занавески на окнах поднимались, рвано дергались и медленно возвращались в свое исходное состояние. Послышался стук каблуков. Беллатрикс закрыла форточку и вернулась на свое место. В комнате снова стало тепло.

Тепло. Антонин вздрогнул от пронзившего его осознания. Тепло. Поток магии можно преобразовать в тепло. Он направил свою силу к Рабастану, но окружающие могли ощутить лишь то, как нагревается воздух. Он же делал подобное в Азкабане, когда нагрел разделяющую их с Басти стену. Да, сейчас задача стояла сложнее, но и Долохов ни на один день не оставлял тренировки. Ему не нужно было доставать палочку, только сосредоточиться. Мысленно Антонин снова оказался в холодной камере Азкабана и вспомнил, как тогда он впервые коснулся своего дара для того, чтобы помочь другому. Сейчас нужно сделать так же. Внутри него уже начинало разливаться обжигающее тепло магии, она тянулась к нему, а он тянулся к ней. Он един со своей силой, так пусть эта сила сейчас поможет другу.

* * *

Рабастан опустился на колени перед Темным Лордом. Он не знал, выдает ли его тело страх, но почему-то считал, что даже если это так, то Волдеморту не привыкать видеть своих Пожирателей испуганными. Басти подумал о том, что по крайней мере, стоя на коленях перед Темным Лордом, он боялся самого Темного Лорда, а не того, что не сможет скрыть свои воспоминания. Это его маленькое преимущество. Лестрейндж поднял глаза и посмотрел на своего Повелителя. Сегодня Лорду не добраться до его мастерской.

Казалось, что время то застывало, то вдруг ускоряло свой темп. Так бывает, когда кто-то копается в твоей голове, но Рабастану казалось, что еще немного, и он потеряется в водовороте событий и сцен своей памяти. Откуда-то из глубин подсознания появлялись люди, он слышал чужие голоса, слышал свой собственный голос и осознавал, что его нарочно путают. Легко скрыть воспоминания в хаосе, но только если это твой собственный хаос. Антонин рассказывал ему, что если кто-то придет к тебе домой и очень тщательно покопается в твоих вещах, то потом отыскать и спрятать даже самую маленькую вещицу гораздо сложнее. Рабастан почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота и голова тяжелеет. Значит, скоро придет головная боль, а силы начнут покидать его. Сколько он еще так продержится?

Внезапно кончиками пальцев Рабастан почувствовал, как изменяется вокруг него пространство. Он пока не мог понять, что происходит, но отчаянно зацепился за возможность чуть-чуть передохнуть и сбросить напряжение. Короткая передышка почти не принесла облегчения, но Басти понял, что еще немного он сможет продержаться. Спустя несколько секунд, а может, и минут, время все так же изменяло свой ход, путая волшебника, Рабастан почувствовал наконец, что ему стало теплее. Только сейчас он понял, как замерзал, как собирался сдаваться и опустить завесу, скрывающую запретные уголки памяти. Это тепло не просто окутало его тело, оно проникало вовнутрь и ласково, мягко согревало. Наверно, думал Басти, если бы кошка сейчас легла мне на грудь и замурлыкала, я бы чувствовал что-то подобное.

Спустя еще несколько минут, а может, и несколько часов, Рабастан этого не знал, Лорд отвел взгляд от Лестрейнджа.

— Благодарю, Рабастан. Следующий, пожалуйста.

* * *

После собрания Рабастан и Антонин, не сговариваясь, направились в Лестрейндж-менор. Уже сидя в уютных креслах в мастерской Рабастана, они продолжали хранить молчание. Наконец, Антонин заговорил:

— Я уже давно так сильно не боялся, как сегодня.

Антонин не врал. Он уже действительно очень давно не испытывал такого сильного и путающего сознания страха. Разве что, когда вернулся в тот день домой, но Долохов снова заставил себя отвлечься от воспоминаний о прошлом. Не сейчас.

Рабастан посмотрел на друга. Антонин Долохов редко показывал свои настоящие эмоции, но то, что они едва не погибли, еще больше сблизило друзей.

— Тони, это ведь ты помог мне, да? Я почувствовал тепло, потом уже вспомнил, что ощущал нечто подобное в Азкабане. Что ты сделал?

— Ну, во-первых, — Антонин удобнее устроился в кресле и потянулся за пледом. Все-таки магия без волшебной палочки все еще отнимала у него много сил, — поздравляю тебя. Ты научился чувствовать магию другого волшебника. Причем овладел этим умением очень быстро, ведь только недавно ты смог коснуться своего собственного магического ядра. Во-вторых, да, я чуть-чуть поделился с тобой своей энергией. Когда окончательно выкинешь свою палочку, научу тебя делать так же.

Долохов хотел было задорно рассмеяться, как делал это, когда Басти под четким руководством Антонина достигал успехов, но сил хватило только на легкую улыбку.

— Делиться энергией? Ты дал мне часть магии? Это невозможно, — Рабастан видел, что на очередную лекцию о способностях настоящих магов Антонина не хватит, поэтому переменил тему, — я потом с удовольствие послушаю твой рассказ, но ответь мне, куда ты в итоге дел тело Джагсона? У Малфоев его бы давно уже нашли эльфы.

— Принес и спрятал у тебя, — Басти отметил, что если у Долохова хватает сил на шутки, то все не так уж и плохо, — на самом деле тело сжег, а то, что осталось, покоится на дне Черного озера. В случае чего можно свалить вину на фениксовцев, но вряд ли что-то когда-то обнаружат. Жену только его жаль, Лорд скоро и до нее доберется. Или кто-то из наших.

Лестрейндж не стал комментировать то, где мертвый Пожиратель нашел свое последнее пристанище.

— Почему именно Снейп явился к тебе? Ты говорил, что Джагсон был под Империусом, но кто-то же все равно выбрал именно Северуса.

— Возможно, потому, что мы со Снейпом еще до нашего отдыха в Азкабане общались. Не то чтобы приятельствовали, но по крайней мере не терпели общество друг друга только на собраниях и рейдах, — Долохов нахмурился и, помолчав немного, продолжил: — Как ты думаешь, мог ли это быть кто-то с той стороны? Кто от самого Снейпа мог узнать об общении со мной?

— Не знаю. И на сегодня я уже больше ничего не хочу знать, — Басти встал и нервно прошелся по мастерской, — Тони, спасибо тебе.

* * *

Северус Снейп только недавно вернулся с собрания Пожирателей Смерти, но еще не успел поговорить с Дамблдором. Ему нужно было время, чтобы самому немного подумать о том, что он сегодня узнал. Джагсон предатель? Может быть, Каркаров же тоже предал Лорда, но тот поплатился за это жизнью довольно скоро после возвращения Волдеморта. Если Джагсон до сих пор не ощутил на себе всю прелесть наказания за предательство, то скорее всего он мертв. Вопрос только в том, что или кто являлся причиной его внезапной смерти.