В моей голове, или Как сделать из муд... Саске человека (гет)

Сакура действительно любила поспать: её сны всегда отличались от реальности в лучшую сторону. В них она была уважаемой куноичи, которую никому даже в голову не приходило дразнить, а укравший девичье сердце мальчик в ответ на приветствие тепло улыбался и никогда не игнорировал.

Но сегодня всё было не так: слишком страшно, и ярко, и больно, и похоже на реальность.

Сегодня она была этим самым мальчиком.

Учиха Саске.

Саке-кун.

Сас-ке…

Глупый младший брат.

Последний выживший.

Мститель.

Братоубийца.

Судьба ему выпала такая, что с ума сойти можно.

Впрочем, он и сошёл.

Сакура, на себе прочувствовавшая каждый грёбаный миг, тоже могла — с лёгкостью, — не будь это для неё давно пройденным этапом.

Ещё проще было бы потерять себя и раствориться в потоке мучительного ужаса, которым была жизнь Саске, беспощадно обдиравшего, ломавшего и резавшего грани её личности, но она держалась за внутреннюю Сакуру, и, разделённый, этот ужас становился почти выносимым. Вот только она держалась за неё так крепко, что однажды перестала различать, где заканчивается одна из них и начинается другая. Сакура даже могла точно назвать момент: когда человек в маске рассказал правду об их драгоценном брате.

С тех пор от небытия или превращения в жалкую копию Саске на задворках его подсознания её удерживало лишь основополагающее различие между ними: Харуно Сакура по-прежнему всей душой, без остатка, безнадёжно и отчаянно, несмотря ни на что любила Учиха Саске; он же себя люто ненавидел.

Многие, если не все, могли сказать, что ненависти Саске заслуживал гораздо больше, и были бы абсолютно правы, но меняло ли это для неё хоть что-то?

Нет. Конечно нет. Любовь к нему никогда не являлась выбором Сакуры — она просто была, как печень или лёгкие. Одна из тех вещей, что заставляли её тикать.

И ни знание того, как он сам к ней относился, ни даже его безумные планы стать пугалом для мира шиноби ничего не меняли.

Пусть она для него казалась чем-то вроде тех смешных декоративных дамских собачек, бесполезных и нелепых, навязчивых, но безобидных, на которых легко не обращать внимания и легко отмахнуться, если начнут путаться под ногами. Слишком незначительна, чтобы тратить на неё свою ненависть, достойна максимум раздражения и капельки снисходительного презрения.

Саске совершенно не знал Сакуру. Он не хотел её знать и никогда не пытался, ему это не было нужно или интересно. И никогда не станет.

Это — странным и болезненным образом — освободило её: несмотря на всю любовь к нему, Саске больше не был над ней властен, не так, как прежде. У неё не осталось ничего, что можно было потерять: никаких надежд, никаких иллюзий. И никаких ограничений.

Её заполняло пьянящее чувство восхитительной вседозволенности: она была на самом дне и благодаря этому абсолютно свободна, она могла творить всё, что вздумается.

В том числе противостоять ему — ради его же блага. Всё равно относиться к ней ещё хуже он не сможет, как и избавиться или убежать. Больше нет. У неё остался всего один страх: его смерть, на которую он прямо-таки напрашивался своей бездумной попыткой убежать из Конохи — снова! — и на этот раз даже без минимальной подготовки, поэтому прямо сейчас больше всего на свете она захотела, чтобы он не уходил.

И её — их — тело вдруг остановилось. Там же, где и в прошлый раз. Сакура понадеялась, что это не было плохим знаком, и прислушалась к чувствам Саске. Ей понадобится любая подсказка, чтобы убедить его. Прямо сейчас он в основном недоумевал.

— Нара?

— Нет.

— Сакура?!

Недоумение щедро разбавило набившим оскомину раздражением.

— Некоторые вещи не меняются, да, Сас-ке-кун?

И под конец её фразы он появился в их общем подсознании — на расстоянии вытянутой руки, так что на его имени она невольно сбилась, подавившись неуместным восторгом. Куда больше плод воображения — и Сакуры, и собственного — прямо сейчас, чем живой человек, Саске казался не совсем настоящим, слишком похожим на ожившую мечту.

Она наслаждалась видом, а он тем временем пребывал в замешательстве — почти освежающе в качестве разнообразия, — хотя внешне, конечно, никак его не проявлял и выглядел типичным невозмутимым Саске, но ей эта маска больше не была помехой. На сердце невольно потеплело, и Сакура преисполнилась ещё большей решимостью уговорить его… но он не станет слушать просто так. Никогда не слушал, никогда не слышал.

Теперь Сакура знала его, вероятно, даже лучше, чем он знал себя сам, и она точно знала, как действительно эффективно привлечь его внимание. В конце концов, это не совсем то же самое, что ударить его на самом деле; ему даже сильно больно не будет, не по-настоящему.

Она не была той Сакурой, которую он якобы знал, которая только и могла, что бессильно мямлить, которая совсем его не понимала, хоть и не по своей вине. Поэтому она беспощадно впечатала кулак в совершенное лицо Саске, как бы сильно ни трепетала при этом в душе.