Хочешь попасть в сказку? (джен)

То лето стало роковым в жизни маленькой Ады. Кто знал, что одна ничтожная ошибка может привести к катастрофе? Неверный выбор, шаг не туда — и всё летит под откос.

С самого утра у мамы не заладилось настроение. Посуда летела из рук, любимую телепередачу отменили, деньги почему-то закончились раньше, чем планировалось, да ещё и дочка отбилась от рук.

— Бессовестная! — кричала мама. — Свинья!

— Мама, что я делаю не так?

— Ты всё делаешь не так! У других матерей дети как дети, а ты сплошное наказанье. В десять лет все уже сами себе еду разогревают, сами стирают, сами за собой посуду моют, а ты лентяйка. Мать с ног сбилась, а тебе наплевать. Только о себе думаешь, бессовестная!

— Мам, скажи, что сделать, я сделаю!

— Не придуривайся! Ты сама прекрасно понимаешь, что делать. Не маленькая уже.

— Мам, хватит на меня орать! — крикнула Ада.

Она понимала, что сейчас опять будет скандал, но промолчать не могла. Скандалы всегда начинались одинаково: мама упрекала Аду, что она плохая дочь, а Ада огрызалась, и так, слово за слово, они переходили на крик. Через два часа мама успокаивалась, хлопала дверью и уходила куда-нибудь — в магазин, на огород или просто в другую комнату, а Ада оставалась одна, усталая и опустошённая.

В такие часы девочка остро переживала чувство вины, ругала себя и давала обещание исправиться, но проходило ровно два дня, и скандал повторялся. День — тихо, день — скандал, и так из года в год. Длились скандалы ровно два часа и отбирали очень много сил. Мама успокаивалась сразу, а Ада — только к вечеру. Тогда девочке казалось, что теперь всё хорошо и больше она не будет устраивать маме истерики, но выдержки хватало лишь на сутки, а потом она снова срывалась.

Вот и сейчас Ада понимала, что надо промолчать или хотя бы извиниться перед мамой, но дурной характер опять взял верх.

— Не нравится такая дочь — роди другую! — в слезах крикнула она. — А меня отдай в детский дом! — и топнула ногой...

— С удовольствием отдала бы! — закричала в ответ мама. — Но кому ты там нужна, такая скандалистка? На родную мать ногами топает, бессовестная! Совсем стыд потеряла! Ни капли уважения к старшим! Я тебя одна без отца воспитываю, всё ради тебя делаю, а ты только скандалами платишь!

— А ты не делай! — завизжала девочка. — Мне ничего от тебя не надо! Вообще ничего для меня не делай, только не ори на меня!!!

— Орёшь только ты! Совсем меня перед соседями опозорила, каждый день скандалишь. Мне уже людям в глаза смотреть стыдно. Бабушка из-за твоих криков умерла, а ты и в ус не дуешь. Живёшь себе припеваючи, эгоистка.

— Ну и не рожала бы меня, если я такая плохая!

— И не рожала бы, если бы знала, что ты такая вырастешь.

— Ну так убей меня теперь! — бросила Ада в лицо матери и забилась в истерике.

И тут в дверь позвонили.

— Доигралась? — прошипела мама. — Соседи полицию вызвали. Теперь у нас отберут квартиру, и ты точно попадёшь в детский дом.

Ада притихла, с испугом глядя на дверь. Мама пригладила волосы, одёрнула халат и с улыбкой открыла дверь. Но на пороге стояла всего лишь пожилая женщина, совсем не похожая на полицию.

Незнакомка была немного странно одета — в старомодное серое платье до пят и широкополую остроконечную шляпу болотного цвета, украшенную цветами и бутафорским виноградом. Слегка полноватая, круглолицая, напудренная и нарумяненная старушка словно явилась из начала двадцатого века. На плечах у неё лежала меховая горжетка — это летом-то! — а в руке была трость.

— Доброе утро! — улыбаясь до ушей, приветствовала их дама. — Я не помешала?

— Добрый день, — ответила мама. — А вы к кому?

— Простите великодушно, если создала вам неудобства. Я странница, собираю лекарственные травы, — старушка продемонстрировала возникший прямо из воздуха набитый холщовый мешок, — и немного притомилась. Не будете ли вы так добры напоить старую женщину чаем?

— Проходите, пожалуйста, — пригласила её мама. — Извините, у нас не прибрано. Не разувайтесь. Проходите в гостиную, присаживайтесь, я сейчас заварю. Ада, что ты сидишь как пень? Подай тёте чашку.

Всё ещё кипя от негодования, девочка молча сходила на кухню за посудой и поставила перед гостьей чайный прибор.

— Какая милая девочка, — похвалила её дама. — А здороваться тебя не учили?

Ада вспыхнула от обиды и молча выбежала во двор.

— С ней никакого сладу, — пожаловалась мать, наливая гостье ароматный чай. — Вы уж извините за неё, она не поддаётся никакому воспитанию. То ли в отца пошла, то ли переходный возраст.

— Благодарю вас, хозяюшка. — Дама отхлебнула и довольно зажмурилась. — Какой прекрасный чай. Как в годы моей молодости. А что, вы говорите, с дочкой? Не поддаётся воспитанию?

— Не слушается меня, — вздохнула женщина и села рядом в свободное кресло. — Я уж с ней и так, и сяк, а она только о своих удовольствиях думает, мать ни в грош не ставит.

— Всякому горю можно помочь, — загадочно ответила странница. — До чего же у вас хороший чай.

— Ой, я забыла печенье! — засуетилась мать и поставила на стол вазочку с дешёвым печеньем. — Угощайтесь, пожалуйста. Извините, что магазинное. Мне самой печь недосуг, всё время на дочь уходит.

— Оно очень вкусное, — заверила её гостья, откусив кусочек. — Совсем как печенье моей бабушки, а уж она была мастерица печь. Не слушается, значит, девочка?

— Кричит на меня, огрызается. Я ей добра желаю, а она мне скандалы устраивает.

— Скандалы? Нехорошо. В мои годы дети боялись перечить старшим. Но вы не огорчайтесь, это поправимо.

— Да что тут исправишь, если у неё такой характер? Видать, мне всю жизнь этот крест нести.

— Фу! — дама чуть не поперхнулась. — Какой ещё крест? Не надо нам никаких крестов, — и она украдкой сделала движение левой рукой, будто смахнула что-то на пол. — Так о чём это я? Ах, о вашей милой дочке. Она замечательная девочка, просто ей надо чуть-чуть помочь. Я, как старая травница, знаю много способов сделать детей послушными... — гостья прикрыла глаза, вспоминая что-то. Мама девочки с надеждой посмотрела на неё.

— Думаете, нужно заварить ей успокоительные травы?

— Нет, зачем же. Хотя можно и травы. Люди почему-то думают, что травы можно только заваривать! — гостья мягко и артистично рассмеялась. — А травы можно покрошить, например, в салат — ведь у вас огород, если я не ошибаюсь? И я больше чем уверена, что во время прополки вы выбрасываете щирицу, дикий портулак и мокрицу.

— Выбрасываю, конечно. Это же сорняки.

— А между тем из них можно приготовить отличный салат!

— Нет уж, спасибо. Для салата есть овощи.

— Да это я так, к слову. О чём мы с вами говорили? Ах, да, о воспитании. Так вот что я вам скажу: не бывает непослушных детей, бывают лишь неподходящие методы воспитания. Вы просто не смогли подобрать к вашей дочери ключик, поэтому она и капризничает.

— Капризничает — не то слово, — махнула рукой женщина. — Она мне вымотала все нервы.

— Значит, нужно попробовать другой метод. Вы не против, если я немножко с ней поработаю? Скажу вам по секрету, — гостья доверительно наклонилась к хозяйке, — я немного... Как это сейчас называют? Экстрасенс. Всего один сеанс — и ребёнок шёлковый.

— Не верю я в эти сказки, — грустно рассмеялась мать. — Я и в бога-то не верю,. Видите — у меня даже икон нет.

— Вот и хорошо, что нет! Это просто великолепно, что их нет! — воодушевилась старушка. Она словно помолодела лет на двадцать, когда услышала, что в доме нет икон. — Они нам и не нужны. А сказки... Кто в них сейчас верит? Их истинный смысл давно позабылся, а нынешние сказки пустые. Так вы разрешаете мне помочь девочке?

— У меня нет денег, — устало отозвалась женщина.

— А я денег не беру, — хитрым шёпотом сообщила дама и подмигнула. — Добрым людям я помогаю бесплатно. Вы меня впустили, чаем угостили — теперь моя очередь для вас похлопотать. Ну так что, договорились?

— Ну, если бесплатно...

— Абсолютно бесплатно! Ни копеечки с вас не возьму!

— Попробуйте, — согласилась мать. — Вдруг она и вправду исправится, чем чёрт не шутит.

— Он вообще не шутит, — поджав губы, строго сказала дама, встала и поклонилась. — Спасибо за чай, мне пора. Прощайте, добрая хозяюшка. Провожать меня не надо, с вашей дочкой я во дворе поговорю. Увидите, сегодня к вечеру она станет само послушание, — и незваная гостья вышла.

Ада сидела на лавке у сарая и от нечего делать строгала ножом палочку. Если сделать две одинаковых, то получатся китайские палочки для еды, подумала она, но вторую заточить не успела: из дома вышла гостья. В своей остроконечной шляпе она была похожа на волшебницу.

— Милая, ты на меня так смотришь, точно приняла меня за волшебницу из сказки! — задорным голосом обратилась к Аде старушка, подтверждая её догадки. Девочка промолчала. — Не слишком-то ты приветлива, — покачала головой гостья, но уходить не спешила. — А ведь я и есть самая настоящая волшебница, и пришла из самой настоящей сказки. Не веришь?

— Сказок не бывает, — неохотно ответила Ада.

— Ошибаешься, дорогая моя. Как, кстати, тебя зовут?

— Ада.

— Прекрасное имя! Адочка, хочешь попасть в сказку?

— Хочу, — ответила девочка, радуясь, что ей не стали читать нотации. По правде говоря, она ещё не пришла в себя после скандала и готова была удрать куда угодно, в сказку — так в сказку, лишь бы подальше от сердитой мамы. Она понимала, что незнакомка шутит, но не раздумывая подыграла ей. Взрослый, который не ругает — это так непривычно!

— Вот и замечательно! — пропела гостья. — А то я боялась, что ты не согласишься. Я приготовила для тебя замечательную сказку, как раз такую, какую ты заслуживаешь. И прямо сейчас ты в неё попадёшь!

— А как?

— Это просто. Ты не представляешь, как легко маленькие девочки попадают в сказку! Тем более что волшебная палочка у тебя уже есть. Осталось дело за малым: нужно лишь ею взмахнуть — и откроется волшебная дверь. Только сперва положи ножик, девочкам не пристало играть с ножами.

Ада оставила нож на скамейке, встала и неуклюже махнула палочкой — играть, так играть.

— Ну и где же сказка? — хмыкнула она. — Все как было, так и осталось.

— А вот и нет! — торжествующе воскликнула старушка. — Дверь уже открылась, просто ты её не замечаешь. А теперь отдай мне палочку, и я покажу тебе вход в сказку.

Ада безропотно отдала палочку.

— Вот и умница. Видишь дверь? Это и есть вход в сказку.

— Но это же дверь в наш сарай. Вы шутите?

— Я никогда не шучу, и другим не позволяю, — нахмурилась дама.— Присмотрись получше. Ничего не замечаешь?

Ада посмотрела на старый сарай и оторопела. За деревянной дверью вместо пыльного полумрака и сваленных в кучу мётел расстилалось бесконечное пространство. Пустоватое, правда, и не особо красивое, но явно сказочное. Ведь сказки разные бывают.

— Что это? — дрожащим голосом спросила Ада и попятилась.

— Это и есть сказка. Смелей! Ты же хотела туда попасть? Вот и иди. Тебе достаточно лишь войти, и сразу начнётся сказочная жизнь... — голос дамы чуть заметно задрожал, и в нём проскользнули нотки нетерпения. — Ну! Что же ты медлишь?

— Мне страшно. Я лучше останусь с мамой.

— Я что, зря для тебя старалась? — прикрикнула дама. — Научила тебя пользоваться волшебной палочкой, помогла тебе открыть волшебную дверь, а ты на попятный? Струсила? К мамочке захотела? Опять будешь ей истерики устраивать? — Её лицо потемнело, нос заострился, глаза выпучились, а зрачки сузились до крохотных точек. — Бессовестная!

— Я согласна! — быстро сказала Ада, готовая на всё, лишь бы её перестали ругать.

— Вот и умничка! — медовым голосом пропела дама, вновь превратившись в добрую старушку. — Ступай, милая! — и добавила чуть слышно: — Моя сказка научит тебя послушанию.

И Ада шагнула в сказку.

* * *

Внутри сарая оказалось совсем не так сказочно, как казалось снаружи — бесконечное поле тут же свернулось до размеров гостиной. Не успела Ада сделать и трёх шагов, как дверь с грохотом захлопнулась у неё за спиной. Ада бросилась обратно и толкнула дверь, но та не подавалась.

— Откройте! — закричала девочка и принялась колотить изо всех сил. — Тётя волшебница! Зачем вы меня заперли? Мама! Выпустите меня кто-нибудь!

Но никто ей не ответил. Более того, даже обычные звуки стихли — сюда не просачивались ни лай собак, ни гул машин, ни голоса. Ада прищурилась, силясь раглядеть в щелку родной двор, но увидела лишь туман.

— Чего шумишь? — раздался недовольный детский голосок. Ада резко обернулась и увидела девочку своих лет, одетую в костюм Красной Шапочки. — Будто в сказке ни разу не была.

— Не была, — подтвердила Ада.

— Ну так привыкай! — расхохоталась девчонка.

Ада не стала с ней разговаривать и снова попыталась открыть дверь, но та стала словно каменная.

— Куда торопишься? — насмешливо спросила Красная Шапочка. — Тут у нас, знаешь, вход бесплатный, а выход заработать надо. Выполни задание, тогда вернёшься домой.

Ада колотила в дверь и звала маму, не слушая девчонку в карнавальном костюме.

— Мама! Я здесь, выпусти меня!

— Она тебя не слышит. Хочешь совет? Не трать силы зря, они тебе ещё пригодятся, — и Красная Шапочка ушла, фальшиво напевая: «Вы меня впустили, чаем угостили...» Приблизившись к одной из туманных стен, она исчезла в ней прямо на глазах изумлённой Ады. Значит, это действительно сказка...

Ада вытерла слёзы и огляделась. Одна стена была деревянной — та, где дверь — но не из досок, а из массивных брёвен. Пол — земляной, как в старинных деревенских домах. Кое-где росли чахлые кустики.

— Есть тут кто-нибудь? — жалобно закричала Ада, и в ответ со всех сторон раздался противный старушечий голос, распевающий песенку без мелодии:

— Я лежала на погосте,

Но меня позвали в гости,

Я из гроба встала,

Долго шла, устала.

Открывай, хозяйка, двери,

Получи по полной мере!

Ада заметалась в поисках старухи — ведь не бывает же так, чтобы голос звучал сам по себе? И вдруг у неё под ногами зашевелилась земля. Ада, вскрикнув, отскочила, и из земли вылезла маленькая уродливая кукла, сшитая из мешковины. Девочка оторопело глядела на ожившую игрушку, а та, отряхнув грязное лоскутное платье и пригладив спутанные нитяные волосы, уставилась на неё вышитыми глазами и заговорила нарисованным ртом:

— Давай поиграем! — голос был тот же, скрипучий, старушечий.

— Н-нет, — попятилась Ада.

— Это почему ещё нет? Все девочки любят играть в куклы. Или я, по-твоему, некрасивая? — и кукла завертелась, выделывая коленца и напевая: — «Принесла я вам беду, и теперь я не уйду!»

— У тебя песня страшная.

— О, у меня много песенок, — чванливо сказала кукла и подбоченилась. — Вот весёлая, послушай. — И запела, кружась и притопывая:

— Тебя мне подарили,

И ты теперь моя.

С тобою буду делать,

Что пожелаю я.

В ошейнике проснёшься

Однажды поутру,

И всю твою энергию

Себе я заберу!

— Нравится? — спросила кукла. — Ну что, теперь будешь со мной играть?

— Не нравится. И играть не буду, потому что ты не кукла. Я знаю, кто ты — та самая бабка, которая к нам приходила. И в Красную Шапочку тоже ты превращалась. Тут никого нет, кроме тебя. Отпусти меня домой сейчас же!

Кукла визгливо захохотала и покатилась по земле пёстрым клубком. Её смех был мерзким и тоненьким, как иногда смеются в кино сумасшедшие клоуны, и Ада зажала уши. Отсмеявшись, существо село, перевело дух и спокойно сообщило:

— Ошибаешься, малышка. НАС МНОГО. И той бабки здесь нет, она сейчас наверняка идёт по обочине и собирает травы. Готова поспорить, что про тебя она уже забыла. Хочешь поспорить? — азартно предложила кукла, подскочив к Аде и протянув раскрытую ладонь, но девочка поспешно замотала головой. — Не хочешь... — разочарованно протянула кукла. — Экая ты бука: играть не хочешь, спорить не хочешь... Ладно, хватит развлечений. Не захотела играть — будешь работать.

Существо с пыхтеньем зарылось в землю, и Ада осталась одна.

Она ещё раз, уже без особой надежды, попыталась открыть дверь и позвать на помощь — бесполезно. Тогда она стала искать другие пути к побегу. Осмотрев всё помещение, узнала, что войти в туманную стену, как это сделала Красная Шапочка, невозможно: при малейшей попытке приблизиться её словно отталкивало магнитом.

Всё было серое. Слабый свет исходил сверху, но никакого подобия потолка Ада не увидела — над ней висел всё тот же туман, разве что не серый, а белый. Пахло свежевырытой землёй. Нет, не так девочка представляла себе сказку!

Она снова и снова пересекала странный зал вдоль и поперёк, стараясь найти хоть малейшую зацепку, но здесь была лишь рыхлая земля и неизвестного вида кусты, сухие и безжизненные, без единого цветочка или плода.

Ада вдруг ощутила голод. Она вспомнила, что выбежала из дома, так и не позавтракав. А ведь сама виновата! Кто просил устраивать скандал? Теперь она горько сожалела о своей выходке, но было поздно, ловушка уже захлопнулась. Сказка оказалось скучной и плохой. Девочка села на землю и уткнулась лицом в колени, желая спрятаться.

— Кто это тут без дела сидит? — раздался громовой мужской голос, и Ада подпрыгнула. Прямо перед ней стоял высокий человек в старом, потрёпанном маскарадном костюме зайца. Лицо его скрывала картонная маска с длинными ушами. — Почему без ошейника? Подойди ко мне сейчас же! — и, не дожидаясь, ухватил Аду за руку и рывком притянул к себе. Она пискнула от боли и почувствовала, как на шее захлестнулся ремень. Щёлкнула застёжка. — Снимать ошейник запрещается. Если снимешь — тебя переведут на более тяжёлую работу. А пока вот метла — держи и мети. Ты должна чисто вымести весь зал, не оставив ни единого листика. Через три часа посмотрим, заслуживаешь ли ты вернуться домой.

Заяц сунул ей в руки тяжёлую метлу и направился к стене, намереваясь, видимо, тоже исчезнуть, но Ада затараторила:

— Я голодная, я с утра ничего не ела, как я буду работать? Дайте мне хоть молока!

Заяц замедлил шаг, остановился и обернулся, будто не веря в подобную дерзость.

— Молока? — тихо переспросил он и поднял маску. Под ней оказалось заросшее щетиной одутловатое грязное лицо, ничем не примечательное. — Молоко ты теперь не скоро увидишь. К концу дня будешь умолять, чтобы тебе дали простой воды. Но и воду, и еду надо заслужить. Кто не работает, тот не ест — слыхала? Поэтому быстро метлу в руки и за дело, если не хочешь умереть голодной смертью.

— Вы не имеете права меня заставлять! — закричала Ада и топнула ногой. — Я маленькая, мне по закону нельзя работать!

— Топать будешь на свою мамашу, — прошипел мужчина и снова надвинул маску. — У нас тут свои законы. Кто в ошейнике — тот и работает. А кто ошейник снял — тот работает ещё больше. Приду, проверю.

— Но как мне подметать, тут же земля? — чуть не плача, спросила Ада.

— Как хочешь, — ответил заяц и ушёл в стену.

Ада отшвырнула метлу в сторону и расплакалась. Но слезами горю не поможешь! Вскоре к голоду прибавилась жажда, и Ада поняла, что выхода нет, кроме как работать. В конце концов, и заяц, и Красная Шапочка говорили, что для возвращения домой нужно выполнить задание, значит, вымести зал — это единственный шанс вернуть себе свободу. Подняв метлу, девочка невольно вспомнила школьные субботники, когда всем классом убирали территорию — дружно, весело и с прибаутками. Правда, там вместо злобного зайца была старенькая учительница, а вместо квадратного загона — красивый школьный двор... Ада посмотрела в ту сторону, где скрылся заяц, и скорчила рожу.

— Думаешь, не справлюсь? — спросила она. — А вот и подмету.

Махнула метлой раз, другой — тяжело! Большая метла предназначалась не ребёнку, а взрослому человеку, но Ада стиснула зубы и упрямо подметала. Через несколько минут под метлой образовалась куча бурых листьев. Девочка остановилась передохнуть и окинула взглядом зал. По её прикидке, половина работы должна была уже быть сделана, но увы — оставалось ещё раз в десять больше. Ада приуныла. Она же так старалась! Но вдруг кое-что её насторожило.

Невысоких кустов, покрытых увядшими листьями, стало гораздо больше, и Ада, приглядевшись, заметила, что помещение растёт. Росло оно почти незаметно для глаз, но неуклонно. Мутные стены медленно расступались, выпуская из блёклой пелены всё новые и новые растения, с которых сыпалась листва. «Нельзя терять ни минуты!» — с ужасом подумала Ада и стала мести ещё старательнее. Правая ладонь начала саднить, но девочка не обратила внимания. Она мела и мела, а зал рос и рос.

Через пару часов работы Ада рухнула без сил. Обе руки были в мозолях. Наверно, сильные и натренированные одноклассницы подняли бы её на смех, обозвав слабачкой, но ничто на свете не могло бы сейчас заставить Аду вернуться к работе. С тоской оглянувшись назад, она увидела, что с кустов нападали новые листья, и весь её труд оказался напрасным. Когда рядом раздались тяжёлые шаги, она даже не обернулась.

— Не сняла ошейник, — удовлетворённо отметил заяц. Его голос звучал приглушённо из-за маски. — Молодец. Возможно, тебя даже переведут на работу полегче. Но ты не подмела и половины!

— А как я могла помести всё? — слабо откликнулась Ада и села. — Зал же растёт. Я мету, а он растёт.

— Значит, ты должна мести быстрее, чем он растёт! — повысил голос заяц. — Ты плохо работала, недостаточно старалась. И везде опять полно листьев. Не вернёшься домой, пока не выметешь весь зал начисто. Держи свой обед, — он швырнул ей завёрнутый в бумагу кусок хлеба, — большего ты не заслужила.

— Можно воды? — попросила Ада, разворачивая скудный паёк.

— Я говорил, что ты будешь умолять о простой воде.

— Ничего я не умоляю, — буркнула Ада. — Просто если я без воды умру, некому будет подметать ваши растущие залы.

— Ошибаешься. Непослушных девочек много, и на твоё место сразу найдётся замена. Поэтому приучайся не дерзить старшим. На первый раз я тебя прощаю, но с этой минуты, если о чём-то просишь, ты должна говорить «пожалуйста». Уверен, твоя мать уже пыталась вбить это в твою глупую голову, но ты, как всегда, не слушалась.

— Когда я увижу маму? Пожалуйста…

— Когда выполнишь задание, — высокомерно ответил заяц и направился к стене.

— Да как я его выполню? У меня руки болят, я устала, — захныкала Ада.

— Руки болят с непривычки, потому что ты лентяйка и никогда не помогала матери по дому. А если у тебя есть силы сидеть и разговаривать — значит, не так уж ты и устала. Перекусишь и можешь приниматься за работу, но теперь тебе придётся мести всё сначала. Воду найдёшь сама, — и он ушёл в мутную стену.

Ада шмыгнула носом и откусила от краюхи, держа её обёрткой, чтобы не брать грязными руками. Чёрствый и кисловатый хлеб показался ей вкусней самого изысканного лакомства. Подумать только, в доме на столе сейчас, наверно, жареная картошка, горячие блины, молоко… Хотя нет, сейчас мама наверняка её ищет. Поди, сбилась с ног… И не знает, что Ада совсем рядом, в их старом сарае. Может, стоит ещё разок позвать на помощь? Девочка посмотрела на дверь. Далековато! Зал разросся основательно, теперь он по размеру был похож на футбольное поле. Но самое ужасное, что он продолжал расти!

Нечего было и пытаться подмести такую огромную площадь больными руками. Содранные мозоли саднили и горели. Сейчас бы ванну тёплую, да пластырь, да в постель — но ничего этого в «сказке» не было. Была только метла. Пить хотелось невыносимо, и Ада встала. Как там сказал этот ряженый — воду найдёшь сама? Значит, надо искать.

Десять раз, не меньше, прошла Ада от стены до стены, прежде чем обнаружила в земле чёрное углубление, наполненное водой. Колодец! Маленький, страшненький, но вода в нём оказалась чистой. Ада напилась и умылась, а потом улеглась спать прямо на земле, положив метлу под голову.

Когда Ада проснулась, зал показался ей не таким уж большим. Не сказать, что сон вернул ей бодрость, но боль в руках немного утихла. «Быстро подмету все листья, и меня отпустят домой», — сказала себе она и, полная решимости, схватила метлу, но тут же выронила её, ойкнув: кожа на ладонях была совершенно содрана. Ада попыталась работать, спустив рукава кофточки и обхватив древко сквозь тонкий трикотаж, но сил хватило лишь на два взмаха.

— Трудись, трудись, — раздался насмешливый голос Красной Шапочки. Ада обернулась и увидела всех троих сказочных жителей, наблюдающих за ней.

— Она ни на что не годится, — прошипела кукла.

— Даже подметать не умеет, — презрительно бросил заяц и сплюнул, приподняв маску.

— И что мы с ней делать будем? — спросила кукла и хищно облизнулась. Она вела себя так, словно была тут главная. — Сожрать бы её... Но нельзя, она же не сняла ошейник.

— Здесь оставлять тоже смысла нет, она всё равно себе руки испортила, белоручка несчастная, — сказала Красная Шапочка. — Наверно, ни дня в своей жизни не работала.

Ада, глотая слёзы от обиды, мыла руки в колодце — холодная вода убирала жгучую боль. Ей было очень стыдно, что она не справилась с таким простым делом, как уборка листьев, но боль в руках не позволяла ей снова взяться за работу.

— Хватит колодец портить, из него люди пьют, между прочим, — отчитал её заяц, и Ада поспешно встала. С пальцев стекала вода. — И куда мне её девать? Она же ни метлу, ни лопату держать не может.

— Можно мне домой? — тихонько попросила Ада.

— Рано ещё, не заслужила! — звонко выкрикнула в ответ Красная Шапочка.

— Какую бы ей работу дать? — задумчиво проскрипела кукла и села на землю. — не кормить же её бесплатно десять дней, пока мозоли заживать будут.

— Десять дней? — взвизгнула Ада. — Мне нужно вернуться домой сегодня! Мама ругаться будет.

Все трое дружно расхохотались.

— Может, нарядим её в дурацкое платье и устроим шутихой к главному? — предложила Красная Шапочка. — А то я уже охрипла песенки петь.

— Нет! — крикнула кукла и хлопнула в ладоши. — Мы переведём её на работу в доме, а чтобы не ленилась, дадим ей мазь для рук и перчатки. Приступайте. Да кормить не забывайте, а то помрёт, и вся забава пропадёт даром.

— В доме так в доме, — сказал заяц, взял Аду за ошейник и поволок в стену. Девочка смешно засеменила, стараясь не упасть, чем вызвала радостный гогот куклы и Красной Шапочки.

Они вошли в стену как в масло, и заяц отпустил ошейник. Ада огляделась. Они стояли на почерневшем дощатом полу в огромной кухне. Горы немытой посуды, наваленные возле стен, на столах и по углам, окружали их. Массивные деревянные буфеты также были заставлены грязной посудой.

— С первым заданием ты не справилась, — угрюмо процедил заяц, — посмотрим, как справишься со вторым. Твоя задача — всё вымыть и навести тут чистоту, чтобы всё блестело. Чем быстрее сделаешь, тем быстрее вернёшься к своей мамаше. Можешь выходить в соседнюю комнату, там есть кровать для отдыха. Но я не советую долго прохлаждаться — грязную посуду будут приносить каждый час. У нашего владыки хороший аппетит.

— А перчатки и мазь для рук? — напомнила Ада.

— Лежат где-то в шкафу. Отыщешь, если есть глаза.

Заяц повернулся и ушёл, хлопнув дверью, и Ада увидела, что никаких туманных стен больше нет, а есть обычные, покрытые штукатуркой и грязно-жёлтой побелкой, местами облупившейся. Под потолком горела тусклая лампочка, висящая на проводе, обвитом нитками. Из кухни вели в тёмные помещения три двери, такие же грязные, как и всё здесь. Ада в отчаянии посмотрела на мойку, до отказа забитую тарелками.

— Я не смогу это всё отмыть, — прошептала девочка. — Никогда.

Она опустилась на жёсткую табуретку и несколько минут сидела, глядя в пустоту. Тарелки и кастрюли хранили запах еды, и девочка вновь ощутила голод. "Может, там что-то осталось на дне?" Встав, она заглянула в одну кастрюлю, в другую — но кто-то выскреб все остатки так тщательно, что посуда была почти чистой.

— Нет худа без добра, — повторила Ада любимую мамину поговорку. — Пусто, зато мыть легко. Пластырь бы только найти да перчатки.

И то, и другое вскоре нашлось в одной из тумбочек, и Ада, залепив мозоли, принялась за мытьё. Большие неудобные перчатки то и дело соскакивали. Тяжёлые кастрюли, некоторые на двадцать литров, не хотели умещаться в раковине и с грохотом падали на пол. Один раз она случайно разбила тарелку.

Чистую посуду складывала на лавки: сначала освобождала их от грязной, потом протирала тряпочкой и только тогда ставила вымытые тарелки, сковородки и кастрюли. Противнее всего было отчищать вилки — присохшая грязь никак не хотела отскакивать. Чёрное мыло пахло так мерзко, что девочка старалась дышать через рот. Эх, вот бы сюда лимонное жидкое мыло, которым мыла посуду мама!

Часов здесь не было. Аде казалось, что она проработала уже целую вечность, а грязной посуды словно и не убавилось. «Неужели сегодня я так и не попаду домой?» — с тоской подумала девочка. Она очень соскучилась по маме и уже раз сто поклялась, что будет вести себя хорошо, перестанет грубить и всегда будет мыть за собой тарелки и чашки. Когда в соседнем помещении раздались шаги, она обрадовалась: может быть, глупые игры кончились, и её наконец-то отведут в дом? Но в этот раз надежды не сбылись.

— Где чистая посуда? — крикнула вошедшая незнакомая тётка в средневековом бедняцком платье с чёрным корсетом и в белом чепчике: ни дать ни взять кухарка. В руках она держала огромную стопку грязных тарелок. — Ты тут что, спала?

— Я мыла! — обиделась Ада. — Вот чистые кастрюли, а вот тарелки.

— И это все?! — разочарованно фыркнула кухарка и свалила тарелки в раковину. — Ты самая ленивая посудомойщица из всех, которые тут служили. Кто тарелку разбил? Криворукая!

— Я не посудомойщица, я школьница, — ответила Ада и скинула липкие перчатки, чтобы дать отдохнуть рукам. Мозоли снова разболелись.

— Не оговаривайся! — сварливо одёрнула её кухарка. — Тебя сюда взяли мыть посуду, значит — ты посудомойщица. Принимайся за работу, да будь пошустрее, а то нашему владыке не хватит чистых тарелок к новой перемене блюд.

— Он что, один столько съедает? — ужаснулась Ада. — Ну и обжора…

Кухарка отвесила ей подзатыльник, и Ада ойкнула.

— Не твоё дело, сколько ест владыка. Ему нужно много питаться, чтобы удержать в руках весь мир. — Она собрала чистую посуду и направилась к выходу.

— А как же я? — чуть не плача, сказала девочка. — Я же тоже есть хочу! И домой.

— Не хнычь. В следующий раз принесу тебе хлопьев. А пока — тряпку в руки и вперёд.

— Когда вы отпустите меня к маме?

— Когда всё вымоешь, — бросила кухарка и вышла в одну из дверей, распахнув её ногой.

Аде ничего не оставалось, кроме как вновь надеть перчатки на покрасневшие руки, намылить серую тряпку и открыть воду. Тарелок были сотни…

— Держи, — сказала кухарка и протянула Аде мешочек с хлопьями. — Сегодня по случаю выходного — овсяные. А вот молока ты не заслужила, плохо работала всю неделю.

Ада схватила хлопья, высыпала их в миску и залила водой из-под крана. Голод не отпускал её ни на минуту, тем паче что от немытых тарелок постоянно исходил дразнящий запах.

— А почему выходной, ведь сегодня вторник?

— Будешь задавать лишние вопросы, отберу овсяные хлопья и будешь есть ржаные, как всю неделю, — пообещала кухарка.

У Ады не было сил спорить. Она размешала ложкой нехитрую еду и принялась уплетать. Сладкого хотелось безумно, но попросить сахар она не решилась.

Мозоли зажили быстро — пластырь и мазь сделали своё дело. Если бы боль в стёртых пальцах да ломота в ногах от стояния у мойки были единственной её проблемой, Ада бы не так страдала. Но были ещё и страхи — вязкие, тёмные, потусторонние. К счастью Ады, если вообще можно говорить в её ситуации о счастье, здесь не становилось темно по ночам, лишь сумерки сгущались чуть сильнее. Останься она в этом кошмарном месте в полной темноте — наверно, сошла бы с ума.

Ада боялась темноты. Из-за этого часто ссорилась с мамой и, не выспавшись, опаздывала на уроки: коварные страхи не давали уснуть до утра. Здесь страхи были другими.

Порой ей казалось, что к жёсткой лежанке, на которой приходилось коротать ночи, подходит кто-то невидимый и стоит рядом, глядя с высоты своего роста. Иногда она слышала дыхание. Если удавалось проснуться, девочка резко оборачивалась и, никого не увидев, засыпала снова, но гораздо чаще усталость сковывала её тисками на полпути к пробуждению, оставляя в полной ясности сознания и в мучительной неподвижности. Таких моментов Ада боялась больше всего.

Некоторые страхи приходили наяву — чаще всего в конце дня, когда Ада, съев свою вечернюю порцию безвкусных, осточертевших ржаных хлопьев, сидела в уголке кровати и пыталась разглядеть рожицы в пятнах облупленной штукатурки — других развлечений здесь не было. И вдруг ей начинало казаться, что из-за шкафа кто-то смотрит.

— Уйди, — говорила она одними губами, потому что собственный голос только усиливал щемящую тоску и заставлял дрожать, но тогда невидимый Кто-то начинал смотреть не из-за шкафа, а из-под стола или с тумбочки. Как боялась Ада, что он подберётся поближе и начнёт смотреть из-под кровати!

Проходили недели, а о возвращении к маме не возникало и речи. За всю жизнь девочка не перемыла столько посуды, сколько за время работы у кухарки. Старуха была сурова. Однажды Ада попыталась устроить истерику и ей, но кухарка тут же отвесила непослушной работнице такую затрещину, что девочка отлетела в угол.

— Я тебе не мама, — свирепо прошипела кухарка. — Ещё раз вякнешь, мордой об стену приложу. А ну за работу!

Дни слились в один, и лишь по вторникам, когда кормили овсяными хлопьями, Ада понимала, что прошла ещё неделя. Однажды случилось чудо — вместе с хлопьями кухарка дала Аде ложку мёда. Нечего и говорить, что девочка расправилась с угощением в мгновение ока!

— Спасибо, — сказала она, тщательно облизав ложку, чтобы не осталось ни единой капельки.

— Думаешь, это тебе награда за труды? — невесело усмехнулась тётка. — Зря тешишь себя, не заслужила ты награды. Плохо работала. Не годишься даже в судомойки. А мёд я тебе дала, потому что мы прощаемся. Чтобы потом ты не говорила про меня, что я морила тебя голодом. Сегодня тебя переводят на новую работу, может, хоть там от тебя будет толк. Прощай.

И кухарка вышла сквозь стену. Внезапно пол вздыбился, доски треснули, и Ада с визгом метнулась в свой закуток. Из пробоины в полу пошёл чёрный дым, раздалось низкое гуденье, как от тяжёлого грузовика, и из подполья вылезло уродливое существо, похожее на четырёхлапого белого паука высотой в метр. Оно потрясло человеческой головой, поглядело по сторонам красными глазами навыкате и заговорило скрипучим голосом, ни мужским ни женским:

— Где же твоё почтение? Почему не приветствуешь меня? Где твоё «здравствуйте»? Невежливая девчонка!

— Здравствуйте, — пролепетала Ада. — А вы кто?

— Я Стенолаз, твой новый учитель. Я научу тебя искусству плетения сетей! — и он, покачиваясь, заковылял к Аде. Она взвизгнула. — Ну что ты так кричишь? — упрекнул он её. — Владыка пожелал, чтобы ты связала ему чёрную занавеску в виде паутины, а кто ж тебя научит вязанию лучше меня? Вытри сопли и иди за мной, я отведу тебя в мастерскую. Бетацер сказала, что судомойка из тебя никакая, но может, рукоделие у тебя получится лучше. — Тонколапое белое чудище проковыляло мимо неё и снова позвало: — Иди за мной, я сказал! Почему не слушаешься?

—Вы страшный, — прохныкала Ада.

Чудище затряслось в старческом смехе.

— Это я-то страшный? Это ты ещё Гаулгу не видела! Мы тут, знаешь, все не красавцы. Зато работать умеем, не то что ты. Идём.

— Я боюсь, что вы меня съедите.

— Не съем, не бойся. Владыка не велел...

Ада собрала в кулак всю свою смелость и пошла вслед за Стенолазом. Они долго шли по каменным лестницам то вверх, то вниз. Иногда им встречались странные существа, похожие на животных, людей и птиц одновременно — все разные, но неизменно страшные. Они не трогали Аду, лишь угрюмо смотрели на неё исподлобья, будто она была диковиной.

Стенолаз привёл её в пыльную каменную комнату, всю закиданную старыми тряпками и мотками ниток. Брр, не хватало ещё, чтобы здесь водилась моль! Но моли не оказалось — и на том спасибо.

— Здесь теперь твой дом, учебный класс и рабочая мастерская. В свободное время можешь смастерить себе что-нибудь из одежды из этого барахла, — Стенолаз показал лапой на груду ветоши. — А то твои штаны и курточка стали слишком грязными даже для этого места. Если ты ещё не совсем превратилась в свинью, можешь отмыться в бане и постирать свои одёжки. Банная комната сразу за дверью, налево. Стирать-то умеешь?

— Угу, — на всякий случай ответила Ада и тут же испугалась: вдруг её переведут в прачки? И не зря испугалась.

— Вот и прекрасно. Если не справишься с вязанием, то будешь стирать. У нашего владыки много вещей, и рабочие руки всегда нужны.

Ада огляделась. Комната была небольшая, примерно четыре на четыре метра, но с очень высоким потолком. Свободного пола не оставалось — полуметровый слой ветоши занимал всю комнату. «Хорошо хоть, тряпки стиранные», — подумала Ада, уловив сладковатый запах мыла. Если бы пришлось жить на куче грязного тряпья, она бы, чего доброго, задохнулась.

Но всё равно здесь царило уныние. Ни окон, ни картин. Серые каменные стены покрывала сеть мелких трещин. С потолка свисали четыре лампочки, но горела из них только одна. Стенолаз протянул лапу к широкому выключателю и нажал оставшиеся три клавиши. Стало светло, как днём.

— Наш владыка заботится о своих рабах. У другого хозяина ты бы работала в потёмках. Значит, так. Вот тебе крючок, — он вытянул к ней длинную трёхпалую лапу и вручил толстый костяной крючок, похожий на ручку. Ада опасливо взяла. — Петли умеешь делать? — Она кивнула. — Вот и хорошо. Для начала свяжешь крупную сетку квадратами по двенадцать петель — такую, чтоб можно было застелить всю комнату. Это будет покрывало. А после подумаем о занавеске. Пряжи здесь достаточно.

— Когда вы отпустите меня к маме?

— Когда занавеска будет готова. Ещё вопросы есть?

— Какого цвета брать пряжу?

— Без разницы, — буркнул Стенолаз и уковылял прочь.

Ада села на тряпьё и взяла ближайший моток.

И потянулись дни. Ада всё реже спрашивала Стенолаза, скоро ли её отпустят домой. Каждое утро он будил её криком: «Вставай, засоня!» Ада открывала глаза, переодевалась из халатика, который нашла себе в куче старых тряпок, в рабочую одежду и, не позавтракав, садилась вязать сетку. Завтрак требовалось заслужить. Когда число ячеек в сетке достигало сорока, Стенолаз разрешал ей взять горсть хлопьев. Но не раньше! Он строго следил за порядком, который сам же установил, и большую часть времени проводил под потолком, вцепившись в стену вниз головой. Оттуда ему было хорошо видно, как вяжет Ада. Обмануть его было невозможно.

— Я уже связала сорок ячеек, можно мне наконец поесть?

— Ещё не связала, — мерзко хихикая, отвечал Стенолаз. — Пересчитай!

Ада пересчитывала, сбивалась со счёта и бралась за вязание снова, думая, что лучше сделать несколько лишних ячеек, чем утомлять глаза счётом.

— Вот теперь сорок, — одобрительно кряхтел с высоты Стенолаз. — Ладно уж, так и быть, перекуси немножко. Но во время еды ты должна думать только о работе!

— О чём хочу, о том и думаю, — шёпотом отвечала Ада и шла в помещение, служившее одновременно баней и кухней. Там черпала жестяной миской из холщового мешка хлопья — не овсяные и не ржаные, а бог весть какие — заливала их водой из-под крана и торопливо съедала, хватая пальцами. Ложки тут не было.

И вот однажды связанной ею сетки хватило, чтобы затянуть всю мастерскую.

— Неважная работа, — покачал лысой головой Стенолаз, и его уродливое лицо, и без того сморщенное, скривилось в неодобрительной гримасе. — Тут криво, там натянуто, а с этого края вообще лишний квадрат. Такое нельзя показывать нашему владыке. Знаешь что? Распусти-ка это и свяжи по-новой.

—Не буду! —закричала Ада. — Я работала, я старалась. Могу новое покрывало связать, но это распускать не буду.

— Я, я... Якалка нашлась. Не хочешь сама — другие распустят, — фыркнул Стенолаз и спустился, по очереди переставляя свои суставчатые лапы. — Делов-то.

И не успела Ада оглянуться, как он сграбастал её работу и потянул за нитку. Петли поползли.

— Отдай, отдай! Так нечестно! — крикнула Ада со слезами и попыталась вырвать у него покрывало, но Стенолаз ловко вскарабкался наверх. Там, держась на одной лапе, двумя свободными он стал распускать сетку и перематывать в клубок. Четвёртой лапой придерживал покрывало. Как ни прыгала Ада, ухватиться за краешек не могла. Оно уменьшалось на глазах, превращаясь в клубок ниток — чёрных, серых, бурых. Несколько недель Ада вязала эту огромную сетку, подбирая цвета из того, что имелось, а теперь весь её труд выбрасывали на помойку. Она села и заплакала.

— Нечего мне тут характер показывать, — проворчал Стенолаз. — Послушанию тебе ещё учиться и учиться. Нельзя привязываться к плодам своей деятельности, сказал мудрый человек.

— Дурак это сказал! — крикнула Ада.

— Ай, какая невоспитанная девочка. За дело ты к нам попала, за дело. Мне про тебя мно-огое рассказывали! — ехидно пропел Стенолаз. — И как старшим грубила, и как матери сцены устраивала. Но тут под твою дудку никто плясать не будет. Здесь тебе не дом. Пока не научишься послушанию да прилежанию, матери тебе не видать. Пускай отдохнёт от такой психованной дочки. Небось ещё нам спасибо скажет, что занялись твоим воспитанием.

Клубок в его лапах был уже с футбольный мяч, а покрывало стремительно уменьшалось.

— Дураки вы тут все! — кричала Ада, размазывая слёзы. — Все дураки: и кукла, и заяц, и девчонка, и кухарка, и вы, и эта бабка, которая меня сюда заманила. И владыка ваш дурак!

Это была не истерика, а что-то совершенно другое, чего Ада раньше никогда не испытывала. В ссорах с мамой она обычно упрямилась, показывая характер, но сейчас чувствовала, что на самом деле права, и это придавало ей уверенности. Когда она обозвала владыку, то думала, что Стенолаз рассердится и ударит её, но не боялась наказания.

Однако он повёл себя странно — не рассердился, а расхохотался так, словно услышал самую весёлую в своей жизни шутку. Ада замолчала, сбитая с толку. Стенолаз не спеша смотал все нитки, спустился и торжественно вручил Аде внушительный клубок со словами:

— Надеюсь, вторая попытка будет удачнее, — и вразвалочку вышел.

Ада бросила клубок на тряпки и с силой пнула его.

Стенолаз не появился ни сегодня, ни назавтра. Ада бездельничала, пила воду с хлопьями, валялась на груде тряпья, рисовала пальцем на стене, примеряла выуженные из кучи поношенные одёжки. К концу второго дня ей стало не по себе.

— Стенола-аз! — жалобно позвала она.

Тот не заставил себя ждать.

— Ты достаточно отдохнула? — сурово спросил он, появляясь из стены. — Тогда принимайся за работу. И горе тебе, если во второй раз покрывало получится опять кривое.

Ада стиснула зубы, откопала в тряпье злополучный клубок и хотела засесть за вязание, как вдруг обнаружила, что потеряла крючок. Стенолаз всё понял по её растерянному виду.

— Ты безответственная девочка, — скорбно вздохнул он и выхватил из воздуха новый крючок, но не белый, а серый. — Следующий крючок будет чёрным, — зловеще предупредил Стенолаз. — Он будет жечь руки. Не советую тебе снова терять инструменты... Где благодарность?

— Спасибо, — процедила девочка, обмотала нитку вокруг пальца и сделала первую петлю.

Через месяц было готово новое покрывало. Ада с замиранием ждала, что скажет Стенолаз: вдруг снова раскритикует её работу и всё распустит?

— Неважно, неважно, — прошамкал тот, теребя трёхпалыми лапами вязаную сетку, и Ада сжалась в мучительном ожидании. — Но уже гораздо лучше. Думаю, это сгодится на роль тряпки для мытья пола, — подытожил он и рванул покрывало. Ада взвизгнула. — Опять за своё? Уж лучше помалкивай, бездельница, — и он разорвал каждую часть ещё надвое. — Считай, что ты связала восемь поломойных тряпок.

— Я покрывало вязала, — обиженно шмыгнула носом Ада.

— А получились поломойные тряпки. — Он сложил куски покрывала в ровную стопку и велел: — А теперь собери все чёрные мотки и приступай к вязанию паутины. Будем считать, что ты уже готова к этой задаче. Я нарисую для тебя схему.

Он поднял лапу. Один из трёх пальцев вспыхнул, погас и превратился в уголь; Стенолаз подполз к стене и начертил грубый рисунок паутины, возле каждой палочки ставя цифру. Цифры означали количество петель.

— Разберёшься, надеюсь?

Ада кивнула.

— Вот и начинай. Чем быстрее закончишь, тем быстрее вернёшься домой, чтобы снова мучить свою мать истериками. А я пойду посплю. Два месяца, почитай, не спал из-за тебя, — он зевнул. — Скажу другим слугам, чтобы присматривали за тобой. Есть вопросы? Только про мать не спрашивай.

— Есть, — сказала Ада. — Вот вы сказали: другим слугам. Значит, вы тут слуга? И та кукла, и кухарка, и заяц, и девчонка — они такие же слуги? Но ведь и я тоже слуга! Тогда почему вы все мне приказываете, если мы одинаковые?

— А вот тут ты ошиблась, — сухо сказал Стенолаз. — Мы не одинаковые. Мы — слуги. А ты — раб. До слуги дослужиться нужно, а это, поверь, тяжкий труд. Ты со твоей ленью и нетерпеливостью можешь на это даже не рассчитывать. Разбуди меня, когда довяжешь паутину, — и он уковылял.

Ада посмотрела ему вслед, вздохнула и подняла моток чёрной пряжи.

Чёрная паутина была готова. Ада встряхнула её, разложила на тряпье и окинула взглядом. В другое время эта вещь, может быть, показалась бы ей даже красивой, но только не сейчас, не в этом подземелье. Слишком тяжело далась ей эта занавеска, и слишком сильна была тоска по дому.

На работу ушло три или четыре недели, точно Ада не помнила. По прежнему по вторникам её кормили чуть лучше, чем в остальные дни, но делать зарубки на стене или завязывать узелки на нитке девочка не догадалась. Пока бледный человекопаук отсыпался, в мастерскую заглядывали другие существа — кто-то, чтобы принести еду, а кто-то просто понасмехаться. Ада научилась не отвечать на их подковырки и целыми днями просиживала над работой.

Когда была вытянута последняя петля, у Ады заколотилось сердечко: скоро она увидит маму.! Дрожащими от волнения руками девочка заправила обрывок нити и с размаху зашвырнула ненавистный крючок к дальней стене. Больше он ей не понадобится! Осталось лишь разбудить Стенолаза и сдать ему работу. Но где же он?

— Эй, — негромко позвала она. — Слуги, или как вы тут все называетесь! Работа готова, кому сдавать?

Но ответом ей была тишина. Ада выбралась из мастерской, прошлась по коридору с паутиной под мышкой, подёргала ручки запертых дверей, на всякий случай постучала — ничего. Она съела немного хлопьев, попила воды и вернулась в мастерскую. Захотелось спать. И то правда, почему бы не отдохнуть после хорошо сделанной работы? Погладив рукой аккуратно сложенную паутину, Ада свернулась калачиком на тряпье, укрылась старой шубой и задремала.

Сон приснился удивительный: будто бы она идёт по лесной тропинке, а вокруг цветы. И вдруг видит — под кустом что-то блестит! Ада опустилась на колени, отодвинула ветку, а там лежат золотые часы. Красивые, с белым циферблатом, на браслете и совершенно новые, без единой царапинки. Девочка взяла их в руку, а под ними — целая горсть украшений: бриллиантовый кулон, серьги из жемчуга, рубиновые бусы, перстень с голубым камнем, золотые кольца, ожерелья, и всё такое чистое, новое, будто только что из рук ювелира, на золоте и камнях никакого налёта. Ада залюбовалась, стала перебирать драгоценности. Больше всего ей понравились часы и колечко с бриллиантом — маленькое, как раз на её безымянный палец. В камушке так и играли радугой солнечные лучи...

Сон резко оборвался. Ада вздрогнула от визгливого безумного хохота прямо над ухом. Открыв глаза, она увидела старую знакомую — тряпичную куклу. Та вертелась волчком и хохотала, строя гримасы.

— Чем хохотать, лучше бы позвала Стенолаза, — сказала Ада.

— Кто такой Стенолаз? Знать такого не знаю! Я лежала на погосте, чёрные глодала кости. Любишь чёрный цвет?

— Не люблю. Позови Стенолаза!

— Не видала я ни разу никакого Стенолаза! Какой он хоть из себя?

— Такой белый, с длинными лапами, похож на паука. Я думала, вы тут все друг друга знаете.

— Длинный, белый? Сейчас позову! — и кукла упрыгала по коридору, напевая: — Эники-беники, девочка в ошейнике!

Едва стихло эхо, из стены в мастерскую шагнул заяц — в белом комбинезоне, худой, сутулый. Лицо его по прежнему скрывала маска.

— Давно не виделись, — буркнул он вместо приветствия. — Чего надо?

Ада растерялась.

— Я думала, она Стенолаза позовёт...

— Говори быстро, чего надо.

— Мне велели связать паутину, я её связала. Стенолаз обещал, что, как довяжу, меня домой отпустят. Кому работу сдавать? Стенолаз спит, а где ваш владыка, я не знаю.

— Что значит «ваш»? Он и твой владыка тоже! — строго сказал заяц. — Где паутина? Давай, отнесу.

— Вот! — обрадовалась было Ада, но тут уголки её рта опустились. Паутины на месте не было. — Ой... Только что тут была.

— Врёт! — высунулась из-под тряпья кукла. — Когда я пришла, никакой паутины тут не было, а девчонка дрыхла. Небось, они и не вязала ничего.

— Не вру! — звонко крикнула Ада и попыталась топнуть ногой, но на куче мягкой ветоши не очень-то топалось. — Вязала! И сегодня закончила, а потом поспала немного. Когда засыпала, паутина лежала вот здесь.

— Ты что, оставила готовую вещь без присмотра? — заяц даже приподнял маску.

— А кому она тут нужна? — удивилась Ада.

— Да кому угодно, — захохотала кукла. — Увидели — плохо лежит, и украли! Теперь ищи- свищи! — она сунула пятерню в рот и разразилась пронзительным свистом.

Ада зажала уши. Заяц треснул куклу ногой, та заткнулась и обиженно откатилась в угол.

— Я думала, вы тут все на владыку работаете, — всхлипнула Ада.

— Правильно думала, — невозмутимо ответил заяц. — А ещё тут каждый сам за себя. Думаешь, ты единственная глупая девочка, которой велели сплести паутину? Какая-нибудь другая проходила мимо, пока ты дрыхла, и унесла твою работу. Теперь небось сдала и получила повышение. Может, с неё даже сняли ошейник.

— Но так же нечестно! — разревелась Ада. — Я целый месяц работала, чтобы домой попасть!

— Ещё один поработаешь, — пожал плечами заяц. — Крючок-то у тебя есть.

Ада полезла искать серый костяной крючок, так опостылевший ей за три месяца, но он затерялся в огромной куче хлама. Заяц и кукла презрительно наблюдали, как она перетряхивает десятки потёртых платьев, курток, штанов, рубашек и просто застиранных клочков. Потом заяц молча ушёл, а вместо него вернулся зевающий Стенолаз.

— Где паутина? — вкрадчиво спросил он.

— Её украли, — сказала Ада, судорожно разбрасывая вещи в поисках крючка.

— Не ври мне. Ты вообще её не вязала.

— Вязала! Но её украли.

— Ты врёшь, — прошипел Стенолаз, и в его красных глазах вспыхнули огоньки. — Владыка всё видит. Зачем меня позвала? Прекрати рыться и садись за работу.

— Сейчас, — пробормотала Ада, глотая слёзы и стала искать в другом углу. Кукла довольно захихикала, потирая руки.

— Ты что, опять потеряла крючок? — неприязненно бросил Стенолаз.

— Не потеряла. Я его... Я думала, он мне больше не понадобится.

— Ты его выбросила, — обвиняющим тоном подытожил он. — Ну что ж, я тебя предупреждал. Связать паутину тебе всё равно придётся — пока не свяжешь, тебя отсюда не выпустят. Я дам тебе ещё один крючок, но этот последний. Горе тебе, если потеряешь и его!

Стенолаз выполз на середину комнаты, пропел монотонный куплет на непонятном языке — должно быть, заклинание — и выхватил из воздуха угольно-чёрный крючок, по которому пробегали красные искры. С крючка сыпался пепел. Стенолаз положил его в жестяную миску, в которой Ада разводила хлопья, и погрозил девочке пальцем:

— Смотри не устрой пожар! — после чего взобрался на стену, со стены — на потолок и двумя ударами лапы сбил пару лампочек. Брызнуло стекло,. В мастерской заметно потемнело. — Это тебе в наказанье за ложь, — сообщил он, спустился и уковылял по коридору.

— Я правду сказала! — с обидой крикнула ему вслед Ада.

— Запомни, малышка, — прошептала кукла, — бриллианты во сне — к слезам! — и кубарем выкатилась сквозь стену.

Ада вытерла глаза рукавом, на четвереньках подползла к миске и решительно взяла крючок, чтобы связать новую паутину — чёрной пряжи оставалось ещё на десяток занавесок! — но тут же выронила его, взвизгнув от боли.

Он был раскалённым!

Ожог был несильным, но донимал Аду несколько дней. Сначала она впала в отчаяние и долго плакала, но потом разозлилась, и злость придала ей силы. Да и крючок немного поостыл — теперь он был просто очень горячим, как только что вскипевший чайник, и по нему уже не бегали сполохи огня.

— Новую паутину, говоришь, связать? И свяжу! — сказала Ада, вытерла слёзы и показала язык своим тюремщикам. Хоть они и не видели.

Первым делом она поспешила в баню и несколько минут держала обожжённые пальцы под краном, под холодной водой. Потом залепила ожоги пластырем — хорошо хоть, этого добра здесь хватало — и вернулась в мастерскую с твёрдой целью найти в груде ветоши перчатки. «А если не найду, то буду держать крючок тряпкой», — решила она.

Но перчатки нашлись — хоть и потёртые, но удобные. Плотные маленькие перчатки из толстого зелёного трикотажа, как раз на её ручонку... Было больно только одну секунду — в самом начале, когда она обмотала нитку вокруг пальца и просунула в эту петлю чёрный крючок. Левая перчатка была с прорехами..

А дальше пошло как по маслу! Ада за несколько месяцев натренировалась быстро вязать, и ячейки получались одна за другой. Она знай считала, прибавляя по одной петле с каждого края, ведь паутина должна быть круглая. Света, конечно, не хватало, но к этому времени её движения стали настолько привычными, что она вязала почти не глядя.

Два вторника миновало, и Ада закончила вторую паутину. Эта получилась больше и лучше прежней, и девочка даже гордилась своей работой. После такой красивой паутины её наверняка отпустят домой!

— Стенолаз! — позвала она.

В этот раз он не заставил себя ждать — приковылял по первому зову. Ада успела отвыкнуть от его вида и, глянув, отвела глаза.

— Готово, — отчиталась она, крепко держа в руках сложенную паутину.

— А ты точно сама её вязала? — недоверчиво спросил он. — Может, украла у кого?

У Ады на глаза опять навернулись слёзы.

— Я никогда ничего не краду!

— А как же ты вязала чёрным крючком, позволь тебя спросить? Человеческое тело не выдерживает его жара.

— В перчатках выдерживает, — буркнула Ада.

— А ты хитрая... Ну-ка, разверни. — Ада встряхнула паутину, и та легла поверх тряпья чёрной тенью, очаровывая своей зловещей красотой — ровная, гладкая, совсем как настоящая. — Неплохо. Владыка будет доволен. — Стенолаз смотал паутину и велел Аде: — Собирайся.

Девочка взвизгнула от восторга и бросилась к мешку, в котором хранила свою одежду. Она её тщательно выстирала ещё в первый день, когда её перевели в мастерскую, и сложила в мешок, который здесь же и нашла, а сама ходила в чужих обносках. Теперь, похоже, пришла пора снова одеться по-человечески. Ведь нельзя же, чтобы мама увидела её в лохмотьях!

Увидев, что она помчалась в баню переодеваться, Стенолаз строго напомнил:

— Не вздумай снять ошейник. А то тебя вместо повышения опять переведут в подметальщицы.

«Ладно уж, потерплю ещё немного», — сказала себе девочка, переодеваясь. К ошейнику она привыкла, он свободно болтался на шее и вроде бы не мешал... хотя и противно, конечно. Как собака... Одевшись, Ада не сразу поняла, что не так. А когда поняла, то с грустью подумала, что мама опять будет её ругать за худобу. Одежда висела мешком.

— Ты готова? Идём.

И Ада пошла за Стенолазом. Тот ковылял на трёх лапах, держа в четвёртой паутину. Девочке показалось, что он немного съёжился, усох по сравнению с прошлым разом, когда она его видела. На лысине и паучьем туловище появились морщины, под красными глазами залегли мешки. Стенолаз будто постарел за эти две недели. «Так ему и надо», — подумала девочка.

Узкие коридоры, по которым они шли, были до ужаса однообразными — неровные каменные стены да железные двери, да грязные лампочки под потолком. Словно это не несколько коридоров, а один и тот же, повторяющийся много раз. Иногда приходилось подниматься по лестницам, и Ада машинально считала ступеньки. У неё всегда выходило тринадцать.

Вдруг Стенолаз резко остановился посреди коридора. Ада по инерции налетела на него и с омерзением отскочила — он оказался холодный и скользкий, как рыба.

— Пришли, — объявил он.

Ада огляделась. Вокруг не было ни единой двери. Куда же они пойдут теперь? Но Стенолаз знал дорогу — он сел, в левой передней лапе зажал паутину, а правую поднял вверх, и его палец вспыхнул, как тогда. Пламя быстро погасло, и обугленным пальцем Стенолаз начертил в полу неровный кружок шириной в полметра.

— Становись, — он ткнул лапой в середину круга. Ада послушно встала, и пол ухнул вниз. Стенолаз остался наверху, а кружок с Адой стремительно ушёл в узкий тёмный колодец. У неё захватило дух от падения, но, к счастью, оно было недолгим: через пару секунд движение замедлилось, стало светло, и кружок со стуком приземлился.

Ада, озираясь, сошла с круга, и он тут же бесшумно улетел в потолок, пройдя сквозь камень, как сквозь туман. Она находилась в просторной комнате с четырьмя окнами, занавешенными чёрными шторами. С радостным возгласом она подбежала к ближайшему окну и отдёрнула штору — так соскучилась по солнечному свету, что слов нет! — но была жестоко разочарована: за стеклом оказалась штукатурка. Вместо окон — имитация. Ада вздохнула, села на тахту и стала ждать встречи с мамой.

Кроме фальшивых окон, в комнате было две двери с противоположных сторон, три широких стола со швейными принадлежностями и несколько деревянных стеллажей с рулонами ткани. Это место удивило Аду своей чистотой — после всего, что она тут видела, оно казалось образцом порядка. Из мебели она заметила ещё пару табуреток и шкаф. Почти жилое помещение, даже в каком-то смысле уютное...

Дверь заскрипела, и в комнату ввалилась женщина в широком платье до колен и с замотанным тряпкой лицом.

— Дослужилась-таки до швеи? — приветствовала она Аду резким неприятным голосом. Из-за тканевой маски слова звучали невнятно. — Что ж, молодец. Будем знакомы: я Гаулга.

При звуке этого имени у Ады по спине пробежал холодок. Где-то она его уже слышала, но не могла вспомнить, где.

— Здравствуйте. Я Ада.

— Знаю, — бросила тётка и прошлёпала босыми ногами к столу. Ада вытаращилась, увидев, что из под юбки за ней волочится толстый голый хвост — по форме как у ящерицы, но телесного цвета. Бр-р. — Вот твоя рабочая техника, — Гаулга хлопнула рукой по швейной машинке. — Нитки и иголки вот в этой коробке. Для начала сошьёшь тысячу салфеток — наш владыка не пользуется дважды одной и той же вещью, поэтому салфеток нужно очень много. А потом...

— Подождите! — вскричала Ада. — Но разве меня не отпустят домой?!

— Отпустят, отпустят! — заворковала жуткая баба. — Сошьёшь тысячу салфеток, и сразу отпустят.

— Но Стенолаз мне обещал... И заяц...

— Болтуны оба. Никогда не верь мужчинам. На самом деле, чтобы вернуться домой, нужно сшить тысячу салфеток. Это недолго! Салфетки простые, квадратные. Вот линейка, следи, чтобы все были одинаковые, стороной сорок четыре сантиметра. Сошьёшь — и я тебя к маме отведу! — пела Гаулга, и Ада немножко успокоилась. Может быть, на этот раз действительно всё? Подумаешь, салфеток нашить! После метлы да кухни...

Гаулга возилась у стеллажа, снимая тяжёлые рулоны и укладывая на свободный стол — видимо, понимала, что ребёнку это не под силу. Отмотав от каждого метров двадцать, сказала что-то себе под нос и повернулась к Аде, ожидая ответа.

— Я не расслышала, — девочка покачала головой, показывая на уши. — У вас же тряпка на лице.

Гаулга тихонько засмеялась и размотала тряпку...

Так Ада не визжала даже дома во время истерик. Она ещё не поняла, что не так с лицом Гаулги, а уже кричала во всю глотку и пятилась к стене. А Гаулга смеялась всё громче, явно наслаждаясь произведённым эффектом. У неё было широкое круглое лицо, но глаза располагались внизу, а рот — на лбу.

— Стенолаз тебе вроде уже говорил, что красавцев среди нас нет, — произнесла Гаулга, когда Ада перестала верещать. — Невежливо так себя вести! Мало ли, кто как выглядит? Невоспитанная ты.

— А вы страшная, — тихо ответила Ада.

— Знаешь, почему я такая? Когда я была девочкой вроде тебя, только чуть-чуть постарше, то мечтала быть не такой, как все. И владыка услышал моё желание, и изменил мою внешность. Он очень любит исполнять желания! Иногда исполняет, даже если его не просят. Только потом отработать нужно. Вот я сейчас отрабатываю. Если хорошо попросишь владыку, то он может и твоё желание исполнить. Тебе чего-нибудь хочется?

Впоследствии Ада сама не могла себе объяснить, что толкнуло её на этот поступок. Постоянные обманы, накопившаяся усталость, жизнь впроголодь — наверно, всё вместе взятое. Лицо Гаулги стало просто последней каплей.

— Ничего мне не надо от вашего владыки! — кричала девочка, сбрасывая со стола коробку с нитками и прочие мелочи. — И шить ему салфетки я не буду! Вообще не буду ему служить! Вы мне только обещаете, что отпустите домой, а сами обманываете. Я вам больше не верю! — и она рванула пряжку ошейника.

— Она сняла ошейник, — бесцветным голосом сказала Гаулга, и тут же со всех сторон раздался топот. Ада замолчала, стоя с ошейником в руке посреди комнаты. Через минуту из фальшивых окон полезли старые знакомые: кукла, Красная Шапочка (которая теперь была в костюме снежинки) и прочие. Они окружили Аду, сверля её пристальными взглядами.

— Надень, — велел заяц.

Вместо ответа она бросила ошейник на пол.

Существа зароптали.

— Судить её! — крикнула кухарка.

— ДА-А-А! — откликнулись хором остальные.

— Считаете ли вы виновной эту девочку, почтенные слуги? — торжественно спросил заяц.

— СЧИТАЕМ!

— Как по-вашему, заслужила она наказание?

— ЗАСЛУЖИЛА!

— Ты слышала это, глупая девчонка? — обратился заяц к Аде.

— Ну, слышала. Не глухая, — фыркнула она.

— Какая невоспитанная! — заохала Гаулга, схватившись за свою кошмарную голову, и остальные тоже заохали, будто не в силах поверить, как можно быть такой невоспитанной. Особенно старалась кукла — в кривлянии ей не было равных.

— Именем нашего владыки лишаю тебя всех достижений и приговариваю к низшим работам! — громогласно объявил заяц. — С этой минуты будешь носить неснимаемый ошейник. Кто отказывается носить ошейник добровольно, на того его надевают принудительно!

Он выхватил из кармана медный обруч. Ада попыталась убежать, но кухарка и Гаулга вцепились в её руки, не давая сдвинуться с места. Секунда — и на шее девочки сомкнулся металлический ошейник. Заяц повернул ключ, и Аду отпустили.

— Неснимаемый ошейник надевают только на строптивых рабов, — пояснил заяц. — Ты была почти у цели, тебе оставалось поработать лишь пару дней, и тебя бы вернули к матери. Но ты предпочла устроить скандал и скатиться на низшую ступень. Теперь ты не скоро увидишь родной дом. Прежде чем тебе вручат метлу, можешь высказать одно своё желание.

— Мой мешок. Вещи, которые я нашла в мастерской. Можно взять?

Они стали переглядываться, будто советуясь между собой.

— Я думаю, девочка имеет право на мешок с чужими обносками, — ехидно сказала Снежинка.

— Я тоже ничего не имею против, — с важным видом кивнула кукла. — Ветошь ей пригодится. Должна же она чем-то перевязывать свои стёртые руки! — и забилась в припадке хохота.

— Бери, — разрешил заяц. — Только найдёшь ли ты его?

— Так и быть, я принесу, — прокряхтел Стенолаз, наклонился набок и упал в стену. Вскоре он вернулся с Адиным мешком. — Держи свои пожитки, — мешок упал к ногам девочки, — и вспоминай, как хорошо тебе жилось под моим началом.

— Да уж, лучше некуда, — хмыкнула Ада и повесила мешок на плечо.

— Довольно разговоров, — отрезал заяц. — Бери веник и отправляйся на работу. Но теперь ты будешь подметать не двор, а дворец. Дворец из ста семнадцати комнат, который ты должна будешь подметать ежедневно. И попробуй упустить хоть пылинку!

Он топнул ногой. Раздался гул, комната затряслась, и они все бросились наутёк, исчезая в стенах. Ада тоже побежала, но, в отличие от своих тюремщиков, проходить сквозь стены не умела. Комната перекосилась, посыпалась штукатурка, и девочка отступила, вертя головой в поисках убежища. Дверь! Ада кинулась в спасительный проём. Успела в самый последний миг: комната с грохотом обрушилась у неё за спиной.

Ада вскрикнула и упала, закрыв руками голову. В ноздри ударила пыль, и девочка вскочила. Зажмурилась, задержала дыхание и на ощупь пошла вперёд, выставив руки. Когда терпеть стало невыносимо, вдохнула и, о чудо, воздух был свежий! Она открыла глаза и ахнула.

Она находилась в настоящем дворце с позолоченными стенами и узорчатым полом. Множество проходных комнат складывалось в анфиладу. Вот только было здесь пустовато... И грязновато. Мебели почти нет, как будто дворец на ремонте или заброшен. А у стены кто-то заботливо поставил веник, совок и ведро.

— В каждой четвёртой комнате стоит ящик для мусора, — прозвучал голос зайца откуда-то сверху. — Пройди в начало дворца и подмети все до одной. И делай это каждый день!

— Я не смогу столько подмести, — возразила Ада. — Мне всего десять лет!

—Уже месяц как одиннадцать, — насмешливо отозвался заяц. — Там, наверху, давно зима.

Ада выронила мешок.

— А как же школа? — ахнула она. — Я же отстала на целое полугодие!

— Будет тебе наука, — назидательно ответил невидимый заяц и продолжал: — Как видишь, ты уже большая девочка. Через год стукнет двенадцать — настоящая принцесса. Да и кто ж ещё? Во дворце — значит, принцесса! — он хохотнул. — После подметания будешь мыть полы, и если справишься — то тебя возьмут в прачки, потом снова в судомойки. А там как получится. Но дослужиться до швеи теперь будет очень сложно...

Ада его не слушала. Она достала из мешка перчатки и рабочий халат — теперь она была учёная и не хотела второй раз наживать мозоли, — взяла ведро с веником и совком и пошла к началу анфилады.

* * *

Её то повышали, то понижали. Она перемыла горы посуды и перестирала кучи белья, а уж сколько квадратных километров вымела — и не счесть. Однажды выдали для мытья полов кусок ею же связанной сетки, и её вновь накрыло старой обидой. С кем только ни приходилось иметь дело! Здесь, в «сказке», она насмотрелась на существ, которые не приснились бы ей и в страшном сне, но первое место так и осталось за Гаулгой: ни пауки, ни звероподобные монстры не смогли напугать Аду сильнее.

В какой-то момент девочка осознала, что огрызаться — себе дороже, и перестала реагировать на едкие реплики зайца и его свиты. Нельзя сказать, что она привыкла к рабству — разве можно к этому привыкнуть? Но она кое-как приспособилась. Хлопья вместо нормальной еды и вода вместо молока, голый пол вместо постели и глумливые насмешки вместо общения — такова была её жизнь.

И когда однажды заяц без предупреждения снял с неё ошейник, она удивилась. Дело было в прачечной, куда Аду приставили гладить простыни. «Зачем стирать и гладить, если ваш владыка не пользуется дважды одной вещью?» — спросила бы прежняя Ада, а нынешней было всё равно. Она лишь молча потёрла шею.

— Наклони голову вперёд, — приказала прачка, грузная баба с волчьими ушами.

Ада наклонила. Прачка загребла расчёской её отросшие волосы от затылка ко лбу и, щёлкнув закроечными ножницами, отсадила одним движением.

— Теперь подними. Отлично. А то мать увидит, что волоса отросли, будет вопросы задавать.

— Вы отпускаете меня к маме? — не веря, спросила Ада.

— Так полагается, — с сожалением сказал заяц. — Прошёл ровно год, и мы должны тебя вернуть, даже если ты и не заслужила. Вот только...

— Молчи! — шикнула на него прачка.

— Да. Чуть не забыл — переоденься в свою одежду. Мать не должна видеть тебя в этом рубище.

— Ура-а-а!!! — закричала Ада и закружилась в безумном танце.

— Надо было заставить её умыться, — сказал Стенолаз. — Больно уж лицо грязное. Ну да теперь уж не успеем.

— Главное, раньше времени её не выпустить, — проворчала кухарка. — А то одного вот так же выпустили, а потом на сто лет разговоров было.

— На двести, — уточнил заяц. — Отстаёшь от эпохи.

— Некогда мне за эпохами следить, — сварливо ответила старуха. — Когда с утра до вечера у плиты стоишь, то не до эпох.

— Стареешь, Бетацер! — поддел её Стенолаз.

— Хватит переставлять буквы в моём имени, — усмехнулась кухарка с ноткой кокетства. — Я не Бетацер.

— Заткнитесь, — флегматично сказал заяц. — На кухне будете миловаться.

Они все и Ада стояли в том самом сарае и отсчитывали минуты по кухаркиным золотым часам. Эти часы были Аде смутно знакомы, хотя ни у кого из родственников золота не водилось. «Наверно, видела у учительницы в школе», — подумала она.

В голову лезла всякая ерунда. Не выбросила ли мама коллекцию спичечных коробков? Не исключили ли Аду из школы за прогулы? Отдохнула ли мама за год от непослушной дочери, или, наоборот, скучала? Фу, что за глупости. Наверно, Аду искали с полицией. Мама наверняка вся извелась. Скорее бы увидеться! Уж теперь-то Ада будет вести себя тише воды, ниже травы. Отныне — ни одной истерики, чтобы маме никогда больше не пришлось краснеть за дочь. А что, если мамы дома нет? Вдруг переехала, и дом теперь чужой? За год много чего могло произойти...

— Время, — сказал заяц и подтолкнул Аду в спину. — Пошла! Ну!

Ада на деревянных ногах приблизилась к двери — такой знакомой, открыла её, на секунду зажмурилась от ясного летнего солнца, недоверчиво оглянулась — не шутят ли? — и припустила бегом к дому, крича во всю глотку:

— Ма-ама! Я живая!

Краем глаза она заметила незнакомого мальчишку лет двенадцати, стоявшего возле скамейки и державшего в руке Адин перочинный ножик. Наверно, год назад подобрал с земли и присвоил. Но до ножика ли сейчас? Только бы мама никуда не исчезла...

Ада вбежала в дом и чуть не налетела на неё.

— Что ты носишься, как сумасшедшая? — заругалась мама, и Ада застыла, опустив руки. — Орёшь, как полоумная, мне уже соседям стыдно в глаза смотреть! На кого ты похожа, свинья? Вся морда в грязи, штаны порваны — как трёхлетний мальчишка. Нет бы матери помогла, бессовестная! Мать с утра до вечера у плиты, на тебя готовит, стирает, убирает, а ты только свои удовольствия справляешь! Скотина!

Ада почувствовала, как к голове поднимается жар. Подзабытое за год мерзкое ощущение бешенства захлестнуло её вновь, все клятвы и обещания стать хорошей лопнули, как мыльный пузырь. «Сама ты скотина!» — захотелось крикнуть в ответ, и она до крови закусила губу, чтобы сдержаться. Скандалить было нельзя. Она вихрем пробежала мимо матери и укрылась в своей комнате. Упала на кровать, зубами вцепилась в подушку и пару минут сдавленно выла. Год не виделись, и такой приём! Даже не волновалась за дочь. Слёз не было, но ярость и обида душили Аду, хотелось заорать во всё горло... И она заорала.

— А-а-а-а-а!!! — пронеслось по дому и двору.

Мама тут же распахнула дверь.

— Что ты меня перед соседями позоришь, сволочь? Мало тебе того, что перед гостями опозорила? Женщина ушла в ужасе, она никогда таких неуправляемых детей не видела, — с отчаянием, чуть не плача, рассказывала она. Ада не понимала, о какой женщине и о каких гостях речь, но молчала, глядя в пол. А мама всё пыталась достучаться до неё: — Неужели тебе ни капельки не стыдно? Свинья! Такая здоровенная дылда, а орёт на всю деревушку. Ты меня скоро со свету сживёшь. Вся в своего отца, он тоже у меня на нервах любил играть. Хоть бы немножко совесть имела, скотина.

Мама не кричала, а говорила вполголоса, но Аде в ответ хотелось вопить. Выкрикнуть что-нибудь злобное, а потом убежать обратно в сарай, к зайцу и кухарке, и остаться у них навсегда. Наверно, так бы и случилось, если бы мама продолжала говорить, но внезапно засвистел чайник, и она ушла на кухню, оставив Аду в одиночестве.

Девочка стала колотить подушку, но это было всё равно что лупить воздух, и тогда она несколько раз с силой ударила деревянный подлокотник. От боли потемнело в глазах, и Ада скорчилась на полу. Только бы не закричать снова...

— Дочка, чай готов! — весело прощебетала мама, стукнув в дверь, и ушла дальше хлопотать на кухне. Ада слышала, как она напевает «Красную розочку». Мама имела отходчивый характер и никогда не сердилась подолгу, а вот Ада не унаследовала её доброты. Девочка понимала, что нормальный ребёнок сейчас встал бы и пошёл пить чай, но её всё ещё трясло и она могла снова сорваться. Если она сейчас устроит маме истерику, это будет катастрофа — целый год наказания насмарку.

Ада злилась уже не на маму, а на себя. Ну почему у неё такой дурной характер? Почему, когда плохо, она не может жалеть себя и искать сочувствия, как все нормальные люди? Почему вместо этого она сразу впадает в ярость? Как ей хотелось себя переделать! Неужели это так трудно: тихо заплакать и попросить прощения? Другие дети это умеют, а она нет. Даже целый год наказания ничему её не научил.

Постепенно злость отпустила. До Ады наконец дошло, что она вернулась в тот же день и час, когда год назад шагнула в сказку. Ну конечно! Даже букетик на столе не завял. Значит, мама просто не знала, что Аду целый год держали в плену, вот и рассердилась за неряшливый вид. Ещё бы, ей каждый день приходится стирать. Ну да ничего, теперь всё будет по-другому — стирать Аду хорошо научили. И гладить, и подметать, и посуду мыть. Девочка глянула на себя в зеркало. В «сказке» её плохо кормили, и она ничуть не выросла, а волосы ей отрезали, вот мама и не заметила, что дочь стала старше на год. Значит, всё в порядке и обижаться не на что. А она, как обычно, шум подняла — действительно, бессовестная свинья...

Через два часа (быстрее успокоиться у неё никогда не получалось) Ада вышла. Мама была спокойна, жизнерадостна и общалась с ней как ни в чём не бывало. Они поговорили о еде, об оценках, посмотрели вместе телевизор. Все было, как и должно быть в нормальных семьях. «Ведь можешь же вести себя хорошо и не хамить!» — мысленно сказала себе Ада. Она приняла душ, оделась в чистое и к вечеру повеселела. Правда, вспомнила, что её любимый ножик попал в руки к чужому мальчишке, и даже поискала того парня во дворах, но он уже ушёл. Жаль ножика, он хранился у Ады с дошкольного возраста — папин подарок. Мама тогда сердилась, мол, девочкам нужно куклы дарить, а ты — ножик... Они тогда так сильно поругались, что даже разошлись. Из-за какого-то дурацкого ножа! Ну и пусть он потерялся. Главное, что Ада снова дома, с мамой. И хорошо, что скандал уже случился — значит, сегодня его больше не будет.

Наступила ночь. Мама смотрела эстрадный концерт, Ада в своей комнате готовилась ко сну. Она подошла к книжной полке, провела рукой по корешкам. Как она скучала по ним! По этому уюту, по мягкому свету лампы, по приглушённому звуку телевизора из соседней комнаты. Как здорово дома! Испытания кончились, и теперь все будет хорошо. Ведь будет же? Лишь бы научиться держать себя в руках.

На чтение не было сил. Ада взяла книжку не глядя — просто чтобы положить рядом на подушку — и залезла в постель. Кисть правой руки побаливала. Свет гасить почему-то не хотелось, и девочка стала думать. Как стыдно, что она сегодня не утерпела и устроила сцену с криками. Что, если эти, как их — Ада поёжилась — узнают о сегодняшней истерике? Но она же сдержалась, ни одним словом не нахамила маме! Просто кричала, да и то немножко. Ведь это же не считается? Полежав немного, она протянула руку и выключила светильник.

И едва спальня погрузилась в темноту, под кроватью что-то зашуршало.

Ада покрылась холодным потом. «Это мышь. Пусть это будет мышь». Певица в телевизоре десятый раз повторяла припев модной песенки, слова были неразборчивы. Снова раздалось шуршание, но теперь под окном. Леденея, Ада нащупала в темноте кнопку настольной лампы и нажала. Вспышка, оглушительный хлопок и снова темнота. Лампочка перегорела! Только этого сейчас не хватало для полного счастья.

Чтобы зажечь верхний свет, требовалось пройти через всю комнату к выключателю. В темноте… На такое и в хорошее-то время трудно решиться. Может, позвать маму? Нет, глупо получится: одиннадцатилетняя дылда боится темноты, как малышка. Нужно набраться смелости и включить свет самой.

Шли минуты. Ада сидела, затаив дыхание. Ей почудилось, будто на ноги что-то давит — так бывало и раньше, но сейчас давило сильнее. Она поджала их и съёжилась, вглядываясь в темноту. Сердце билось, как от бега. В телевизоре заиграла другая песенка — знакомая, затёртая до дыр, совершенно бессмысленная и почти без мелодии, но сейчас девочка ей обрадовалась. Она знала слова и шёпотом начала повторять их за певцом, чтобы успокоиться.

Вдруг ей показалось, что со шкафа тоже кто-то подпевает — не в такт и мимо нот, противным скрипучим голосом. Это уже было выше её сил. Она соскочила с кровати и, зажмурившись, бросилась к выключателю. Сейчас станет светло, и страхи разбегутся. Только бы не закричать…

В двух шагах от стены её встретили чьи-то мягкие руки. Ада тихонько вскрикнула и шарахнулась, замерев посередине спальни. Кто-то большой и тяжёлый спрыгнул со шкафа. Под кроватью заскреблось, и Ада уловила движение. Её окружали.

— Мама! — крикнула она.

Прошла секунда, которая показалась ей вечностью, а потом что-то зашипело, в углу загорелось синеватое пламя, и Ада увидела Стенолаза: чудище стояло на трёх лапах, четвёртую воздев вверх, и таращило красные глазищи. Его поднятый палец с треском горел. Пахло дымом. Стенолаз снова был крупный и гладкий, отъевшийся. Из-под кровати выкатилась кукла и принялась приплясывать под музыку. В кресле неподвижно сидела Гаулга, перекинув длинный хвост через подлокотник, а позади Ады стоял заяц — это на его руки она натолкнулась. В изножье постели копошилась неведомая чешуйчатая тварь.

— Мама! — позвала Ада громче, дрожа как осиновый лист.

— Она тебя не слышит, — сказал Стенолаз. — Телевизор не перекричишь.

— Да и не стыдно ли посреди ночи беспокоить маму? — захихикала кукла. — Ты ей весь день нервы трепала, дай хоть ночью отдохнуть.

— Уходите, — прошептала Ада.

— Сейчас уйдём, — пообещал Стенолаз. — Но вместе с тобой.

— Я не пойду. Убирайтесь!

— На строптивых есть управа, — сказала Гаулга и встала. Тварь на постели разинула пасть и щёлкнула зубами — это оказалась толстая ящерица длиной в полметра и с двумя лапами вместо четырёх.

— Пойдёшь, — сказал заяц и крепко взял Аду за плечи. — Видишь ли, законы не мы пишем. А закон такой, что мы должны забрать тебя ещё на год. Твоя мать не заметила исправлений — значит, ты не исправилась. Мы будем забирать тебя снова и снова и возвращать в тот же день и час, пока до неё не дойдёт, что ты становишься старше. Идём, тебя ждёт метла.

— Так нечестно! Я целый год на вас работала!

— Ещё поработаешь, — ответил Стенолаз. — Ты связала только маленькую паутину, на одно окно. А теперь свяжешь большую, которую можно натянуть под потолком зала. Так и быть, дам тебе снова белый крючок.

Ада попыталась вырваться, но хватка зайца была железной.

— Но я же вела себя хорошо! Я почти не кричала…

— Ничего себе «не кричала», — фыркнула Гаулга и дёрнула хвостом. — Всех соседей на уши поставила. Нет уж, милая, придётся тебе ещё годик потрудиться.

— Уж лучше убейте меня сразу, — угрюмо сказала Ада.

— Убить? — удивлённо переспросил заяц. — Зачем? Ты ещё полна сил. Ты ещё много лет можешь мести пол и мыть посуду. Наш владыка ведёт хозяйство экономно.

— Много болтаете, — заворчала кукла. — Пора хватать её и бежать домой, а то я тут уже нагреваться начала, сгорю ещё ненароком. Да и у Стенолаза огонь синий вместо красного. Зря вы этот цирк затеяли, надо было сразу её хватать.

— Не цирк, а традицию, — возразила Гаулга. — Но ты права. Мне тоже душно. Предлагаю вывести её через окно. — Она прошла мимо Стенолаза, отодвинула шторы и дёрнула ручку. Окно открылось, впустив ночную прохладу.

— Она в пижаме, — сказал Стенолаз. — Не простынет?

— Не успеет, тут и ста метров нет, — ответил заяц. — А там, у нас, тепло…

Ада дёрнулась, но заяц был сильнее, да и Гаулга подоспела на помощь. На шее девочки сомкнулся медный ошейник, верёвка стянула руки, и незваные гости поволокли пленницу к открытому окну. Ада попыталась кричать, но ловкая кукла вспрыгнула ей на плечи и завязала рот тряпкой, прошипев в самое ухо:

— Тихо, малышка, соседей разбудишь. Твоя мама так заботится о соседях, а ты её огорчаешь!

На улице было холодно. Стенолаз аккуратно закрыл окно снаружи и сообщил:

— Не бойся, ровно через год мы вернём тебя в твою уютную спаленку, мать даже не поймёт, что тебя похищали. У неё даже не кончится концерт по телевизору! — он разразился каркающим старческим смехом. — А теперь пора на работу. Ты и так долго прохлаждалась — целых полдня.

— А до того — целую жизнь, — ввернула Гаулга.

Ада замычала сквозь тряпку и замотала головой. Хоть бы кто-нибудь заметил! Но во дворах было тихо. Уставшие за день деревенские жители отдыхали, и никто не видел, как группа странных существ ведёт к сараю связанного ребёнка. Да если бы кто и оказался случайно поблизости, то всё равно ничего не разглядел бы в темноте: ни один уличный фонарь не работал. То ли похитителям просто повезло, то ли кто-то заранее отключил фонари — этого Ада не не знала. Да и какая разница? Через минуту всё стало не важным. Дюжая Гаулга открыла сарай и вошла, заяц втолкнул Аду к ней в руки и вошел сам, за ними проковылял на трёх лапах Стенолаз. Пламя, окружающее его поднятый палец, вмиг стало красным. Последней въехала кукла верхом на двулапой ящерице, и дверь захлопнулась.