На край света до заката (джен)

Издалека долго

Течёт река Волга,

Течёт река Волга -

Конца и края нет...

Л. Ошанин.

— Витюша, ну тебе трудно, что ли? Ниночка очень переживает, а Леночке работать надо.

— Тамара, ну что ты выдумываешь? Чего мальчика заставлять такой крюк делать? Это же, считай, километров двести лишних получится.

«Мальчик» Виктор Петрович по прозвищу «Колобок», который оптимистично надеялся дожить до своего пятидесятилетнего юбилея, маячившего ближайшей осенью, лишь хмыкнул, слушая эмоциональные причитания двух сестёр: своей мамы Тамары и её младшей сестры Нины.

— Ты, Витенька, не слушай её! Ишь чего придумала. А у Ленки всё равно сейчас каникулы, глядишь, в конце августа сама приедет.

Мама привычно набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы выдать очередную тираду, но Виктор положил ладонь на её локоть и легонько погладил, успокаивая.

— Узнаю двух сестёр — не разлей вода, — улыбнулся он. — Столько лет прошло, а вы всё такие же. Тёть Нин, да мне правда несложно. Я в навигатор путь забью, чтобы знать, где с трассы съезжать. Не заблужусь. Да и с Леной повидаюсь. Я ж её почитай со школы не видел.

Семья Виктора переехала в областной центр давно, когда ему не было и трёх лет, поэтому в памяти совершенно не осталось воспоминаний о Городке, в котором он родился. Зато бойкую Ленку — двоюродную сестру — Виктор знал, сколько себя помнил: они с тётей Ниной приезжали в гости по нескольку раз в год, а иногда Лена приезжала и одна, на каникулы, потому что тётя Нина частенько пропадала в командировках, а оставить дочь было не с кем.

Сестра была старше аж на целых два месяца, и в детстве это было весьма весомым аргументом, пресекающим многие споры на корню.

«Витька, не спорь, я старше!» — авторитетно заявляла Лена и первой лезла на забор колхозного сада — яблоки сами себя не наберут.

«Ну чего ты как маленький? — сурово сдвинув светлые брови, Лена деловито ощупывала его разбитую коленку и вытаскивала из растрёпанной косицы ленту. — Сейчас подорожник привяжу, сразу всё заживёт».

«Вить, давай скажем, что это я нечаянно сломала спиннинг дяди Пети. Меня он ругать не будет. И не спорь! Я старше».

Вежливый механический голос выдернул Виктора из воспоминаний:

— Через триста метров поверните направо.

Почему он за столько лет ни разу не сподобился съездить в Городок? Почему тётя Нина с Ленкой запросто мотались туда-сюда, а у Виктора даже мысли такой не возникало? Расстояние от райцентра было смешным для его «Lada Granta», это же вам не тот оранжевый старенький «Москвич», на котором ещё отец ездил на рыбалку. А Виктор был у родителей и три года назад, и за два года до этого, и в прошлом — когда ещё был жив отец.

После школы Виктор сразу уехал поступать в Лесгафта⁽¹⁾, а Лена — в их областной педагогический, на филфак. Потом судьба неожиданно занесла его в посёлок на Кольском полуострове, где он и проработал учителем физкультуры все эти годы. Правда, был период, когда Виктор уходил в спортивную школу, тренером, но сути это не меняло. И незаметно прижился, врос корнями в суровую северную землю. Как полагается, женился, и через пару лет у них родилась дочь. А потом… Чувства потихоньку угасли, и Виктор уже не спешил возвращаться домой после работы. Жена терпела долго, но всё же не выдержала и ушла к другому, устав от вечных посиделок Виктора с коллегой Серёгой. Ну да, как в том анекдоте — трудовик и физкультурник… Великая сила русского духа.

Впрочем, с женой они до сих пор поддерживали более-менее тёплые отношения, а Ольга — дочь — сразу категорически заявила, что она не бюджет страны, пилить напополам её не нужно, пытаться склонить чашу весов в свою сторону — тем более, она всё равно будет общаться и с отцом, и с матерью.

В последнее время разговаривать удавалось только по скайпу — Ольга после учёбы осталась в Питере, в одной из гимназий: удивительно, но она тоже выбрала учительскую стезю, хотя мать ворчала, узнав о стремлениях дочери. Сначала Оля работала на продлёнке, и прошёл лишь год, как ей доверили первоклашек. Иногда она здорово напоминала Виктору Лену — своей решительностью и железной жизненной хваткой. Сама Лена, насколько знал Виктор со слов тёти Нины, так и не нашла времени создать семью. Институт, вожатская практика в пионерском лагере, школа. Курсы, конкурсы, олимпиады. Классное руководство, семинары, летний лагерь, трудовая пятая четверть. Привычная рутина нести разумное, доброе, вечное, хотя в последнее время вечными оставались лишь бумажные Монбланы отчётов, программ и характеристик.

* * *

А вот и Волга: раскинулась на просторе, замелькала зажиточным серебром в лучах заходящего солнца. Без предупреждения, как-то вдруг сразу обступила со всех сторон, мелькая в окнах парапета надводного моста. Виктор даже хотел остановиться, чтобы рассмотреть непривычный пейзаж получше, но, бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида, решил позволить расчувствоваться себе чуть позже, когда за стеклом замелькали приземистые домики частного сектора, скрывающиеся в мягкой зелени сирени, вишен и акаций. Ровными шеренгами маршировали вдоль дороги высокие пирамидальные тополя. Город потихоньку вырастал из зелени, гордо маяча современными девятиэтажками.

Потом у навигатора, видимо, на радостях случилось помутнение сознания, потому что он заставил автомобиль Виктора долго кружиться по улицам в одном и том же районе. Оказалось, Ленкина улица была с односторонним движением, а въезд во двор был хитро спрятан за почти смыкающимися кронами деревьев.

Повезло, что из подъезда как раз выскочила девчушка — Виктору не пришлось топтаться на крыльце возле домофона. Пока поднимался на третий этаж, гадал, как примет его Лена. Все эти годы они передавали друг другу приветы через родителей, и сто лет назад, когда появились первые мобильники, у Виктора даже был забит номер Лены, но сколько их сменилось за эти годы: и операторов, и телефонов. Тот — первый — номер давно был «абонент занят или не абонент».

«А вдруг Лена на самом деле занята? Или нет её, мало ли, уехала куда», — запоздало спохватился Виктор.

Конечно, надо было позвонить, но он лично попросил тётю Нину ничего не говорить — хотел сделать сюрприз. Тётя Нина уверила, что Лена должна быть дома — они же с ней созванивались каждый день. После смерти отца мама-то Виктора совсем затосковала, а тётя Нина, обсудив ситуацию на семейном совете, приняла решение переехать к сестре и пожить у неё первое время. И, насколько понимал Виктор, уезжать пока не собиралась.

Долгие секунды оба пристально рассматривали друг друга на пороге. Вот же она, Ленка. Её внимательные серые глаза, светлые брови домиком. Конечно, изменилась. Конечно, не та девчонка шестнадцати лет. Но голос такой же звонкий, командирский:

— Надолго?

Виктор принял правила игры.

— Ну, пока не надоем…

— Что, даже и чаю не попьёшь?

Ленка всегда была ходячей коллекцией анекдотов, шуток и прибауток. В любой ситуации тут же выдавала что-либо в тему, де ещё так забавно изображала различных персонажей, что можно было умереть со смеху.

В следующую секунду они крепко обнялись, так по-мужски. И всё же Виктор увидел блеснувшие в Лениных глазах слёзы.

— Я уж думала, только на собственных похоронах тебя и увижу, — Лена решительно протащила Виктора в комнату, вертя его во все стороны под люстрой.

— Не дождёшься, — Виктор, наскоро закинув сумку в угол, дурашливо улыбался и почему-то снова себя чувствовал мальчишкой.

Сколько ему тогда было? Лет десять?

— Поклянись, что никому не скажешь и не будешь смеяться! — голос дрожит, но Витька изо всех сил старается держаться — не хватает ещё разреветься.

— Клянусь Чингачгуком! — Ленка приставляет кулак к груди, а Витька сразу успокаивается.

Ленка не выдаст. И смеяться не будет.

— Лен, я умереть боюсь. Вот вдруг я ночью нечаянно не проснусь утром? Мама придёт меня будить, а я уже холодный.

— Это как это? Ты что, дурак? Умирают только от старости, а это когда будет! Лет в сорок…

— А я всё равно боюсь. И спать боюсь.

Ленка поджимает губы. Это она так думает. И Витька знает, сестра обязательно найдёт выход. Она такая.

— Ты видел покойников? — спокойно спрашивает Ленка.

— Не-а, — Витька аж передёргивается. — Только в кино, но там же не по-настоящему.

Ленка ложится прямо на пол на спину, вытягивается в струнку и складывает ладони на груди.

— Вот, смотри, — Витька запоздало понимает, что Ленка изображает покойника, правда, говорящего покойника ему трудно представить.

А Ленка продолжает:

— Они лежат всегда вот так.

— Ну, это в гроб их так только ложат, — сомневается Витька.

— Сам ты «ложат»! — Ленка забывает, что она «покойник», и подскакивает в негодовании, но потом спохватывается и укладывается обратно. — Ты как спишь? Разве вот так?

— Нет… Я калачиком… — говорит сбитый с толку Витька.

— Вот! Где ты видел покойника калачиком? — Ленка переворачивается на живот и раскидывает руки-ноги во все стороны. — Спи вот так, нарочно перед сном звездой ложись. Тогда никогда не умрёшь.

— Правда? — Витька боится верить, но он устал уже бояться.

— Правда, — Ленка поднимается и честно смотрит ему в глаза. — Я же старше, не спорь.

Потом, когда вдоволь насмотрелись друг на друга, они пили «чай» из рюмок под восхитительные Ленкины салаты.

— Вкусно как! — похвалил от души Виктор, позволив подложить себе, кажется, уже третью порцию какого-то непонятного, но дико вкусного салатика. — Как называется? Надо Оле сказать, пусть как-нибудь приготовит, когда в отпуск приедет.

— Чёбылка это называется, — засмеялась Лена.

— Это на каком языке? — удивился Виктор.

— Да на самом что ни на есть русском. Открываешь холодильник и делаешь салат, запеканку, рагу из того, что есть под рукой. Что было, то и имеем. В общем, что в печи, всё на стол мечи.

— Да уж, — покачал головой Виктор. — У меня тогда чёбылка будет из доширака и кетчупа. Ну, может, ещё яиц.

— Классно, что ты приехал, — без всякого перехода сказала Лена. — Мы такие дураки… Несёмся куда-то вперёд, скачем как ошалевшие кобылы, которым под хвост перца сыпанули. Я ж даже на похороны дяди Пети не выбралась — у моего класса конференция была, никак нельзя было оставить ребят одних.

— Классно, что ты провод от ноута забыла, — грустно улыбнулся Виктор. — А то я опять бы так и уехал. До следующего раза. А следующего раза может и не быть.

Он встал, достал из сумки шнур от «Lenovo». Лена, когда приезжала на майские праздники к маме и тёте Нине, забыла его случайно. Дома у неё был старенький комп, а специально купленный ноут был выездным — она его брала с собой во все командировки и походы.

— Я в «DNS» сразу сходила, — прокомментировала Лена, втыкая штекер в ноут и подключая провод в розетку, — так у них нет уже в продаже этой модели. Надо было заказать, да всё надеялась к маме с тётей Тамарой выбраться. Спасибо, Вить.

— Да ладно, за что спасибо, — улыбнулся Виктор. — Ну что, всё в порядке? Включился?

— Куда он денется, — пробормотала Лена, водя мышкой. — О, и скайп сразу вылез — я ж тогда с мамой успела на связь выйти с ноута, пока он не разрядился совсем. В компе у меня скайп не поддерживается, какие-то всё обновления просит. Как девица на выданье: то платьице купи, то сапожки, то петушка на палочке.

— Давай Ольке позвоним? — вдруг пришла в голову Виктору идея. — Я вас хоть познакомлю.

Лена взглянула на часы.

— Не поздно?

— Да у вас же разница с Питером час. Нормально, не поздно. Можно?

Виктор повернул к себе экран, ввёл ник дочери, отправил запрос на принятие в друзья, написал вдогонку сообщение с телефона, чтобы Оля не удивилась внезапно объявившейся незнакомке.

Через несколько минут скайп ожил, призывно посылая сигнал входящего звонка.

— Доча, привет! — радостно зачастил Виктор. — Как ты? У меня нормально всё. Почему это выпивший? Нет, просто настроение сегодня хорошее. Нет, я не дома. Номер чей? Ха-ха, нет, это не подруга сердечная. Это друг детства. Да тётя Лена это твоя. Ага, та самая!..

Добрых два часа они втроём делились новостями, обсуждали планы и перспективы ближайшего времени, отметили аномально жаркое лето и, в конце концов, очнулись в тот момент, когда с азартом начали критически проходиться по новым критериям стимулирующих баллов.

— Ну всё, два педагога, собравшихся в одном месте, мигом превращают любую милую беседу в педсовет, — засмеялась Лена. — А уж если их трое…

— Нет, тёть Лен, я серьёзно! Ну вот как я летом, скажите, могу привлечь своих киндеров к участию в конкурсах? Они же маленькие! Никого из взрослых дяденек не интересует, что у детей каникулы. Да дайте вы детям спокойно отдохнуть! Акции, проекты, фотоотчёты… Бедные родители! По ночам рисуют картины за детей и пишут сочинения, потому что ну не может нормальный первоклассник рассуждать как профессор НИИ! А требуют.

— Ох, Оленька, это ты год отработала только. Ничего, научишься.

— А вот последнее письмо от Управления образования? Всех «начальников» вызвали из отпусков и велели срочно сдать отчёты по участию в акции «Сделаем Неву чище». И знаете, как определят победителя? Кто больше соберёт крышек от пластиковых бутылок — тот и молодец. Ну бред же. Па, пиво будешь покупать или лимонад, крышечки не выкидывай, — нервно хихикнула Оля.

— Ну да, — усмешливо кивнул Виктор, — теперь школьники будут мериться количеством выпитого пива. Так, что ли? И клянчить крышечки, как раньше ханыги да пацаны в парке бутылки собирали.

Потом они ещё немного поговорили про треклятые педконференции — каждый про свою, — про осень и новый учебный год, планы и надежды, и даже договорились попробовать увидеться на Новый год в Питере, если получится. Но Лена, горестно вздыхая, сразу честно призналась, что урвать даже пару дней с её выпускным классом будет сложно; Виктор припоминал графики дежурств на праздники и лыжные соревнования; а Оля думала про то, что папа и тётя Лена сейчас очень похожи на двух подростков со старой чёрно-белой фотографии, лежащей в альбоме у неё в тумбочке. Когда она уезжала учиться, взяла из дома несколько своих детских фотографий, а ещё снимки родителей, бабушки и дедушки и вот эту — на фоне здания с колоннами с надписью «Дом культуры» стояли, держась за руки, парень и девушка. Она — долговязая и нескладная; он — маленький и пухленький. Фотография буквально лучилась энергией и счастьем, несмотря на погнутые от времени уголки и потускневшее изображение. Оля, с её замечательной камерой в телефоне, была уверена, что ни в одной галерее Инстаграма сейчас уже не найти таких искренних и настоящих фотографий. Не постановочных. Живых.

Они стоят в арке дома — тут не так жарко, да и сквозняк хоть немного, но ободряет — как раз под надписью, сделанной коричневой краской.

— Ленка, да ты самая лучшая, вот! Нашла из-за чего расстраиваться!

Лена хочет сказать брату что-нибудь резкое — что он понимает вообще, салага? — но Витька так неподдельно злится на незнакомого ему обидчика и бьёт в кирпичную стену кулаком, что она улыбается.

— Дурак, — вздыхает она. — И зачем я тебе только рассказала?

— Это твой Пашка — дурак! — не менее эмоционально продолжает Витька. — Ну и чёрт с ним, ты себе ещё сто Пашек таких найдёшь. Ты вон какая… умная.

Лена уже не улыбается, горько вздыхает. Потеряла голову как последняя дурочка. А он — Пашка Смирнов, секретарь комсомола десятого «Б» — умильно улыбался ей на собраниях комитета только потому, что Лена была лучшей подругой Наташи Евдокимовой, и Смирнов втайне надеялся, что Лена познакомит его с Наташей поближе. Ну вот. Познакомила. Как она только не разревелась, когда Смирнов, краснея и смущаясь, озвучил свою просьбу? Лена сразу уехала к тёте Тамаре и дяде Пете, благо как раз начинались осенние каникулы. И вот надо же было Витьке проболтаться, уж больно он пристал с расспросами, почему она такая задумчивая.

— А знаешь что? — почти кричит Витька. — А пойдём в кино! Хочешь?

Лена смотрит на воинственного Витьку, потом переводит взгляд на надпись.

«Митхун ⁽²⁾, я люблю тебя!»

Вообще-то, Витька ни за что бы в жизни не пошёл на индийское кино, но ему так хочется, чтобы Ленка быстрее забыла этого Пашку и стала прежней. Правда, когда они выходят из кинотеатра, нос у Ленки похож на свёклу, а вместо глаз — две зарёванные щёлочки, но улыбается она по-настоящему.

— Джимми! — подталкивает Витька её в бок.

— Ача! — подхватывает Ленка и делает пируэт руками.

— Джимми! — пищит Витька фальцетом.

— А-ча! — вопит Ленка, и они хохочут.

Чуть справа бликует камера «Смены». Это Генка, одноклассник, вышел на охоту под названием «Остановись, мгновение!» Лена и Витя берутся за руки, смотрят в объектив и улыбаются.

Впереди — вечерний поход в гаражи, там у Генки настоящая «Ява», доставшаяся ему от дяди. По улицам, конечно, не покатаешься — сразу гаишники сядут на хвост, но вокруг гаражей поездить можно.

Впереди — старшие классы и свобода. Витька хочет уехать в Питер, только не знает пока, как об этом сказать маме, а Лена его полностью поддерживает и говорит, что это классно, когда у человека есть мечта.

Впереди...

— Нам казалось, что впереди — целая жизнь, правда? — светло улыбалась Лена, шустро убирая со стола.

Виктор, откинувшись на спинку, сонно клевал носом.

— Как молоды мы были… — пробормотал он, аккуратно перекладывая закрытый уже ноутбук со стола на диван, чтобы Лене было удобнее орудовать тряпкой.

Потом они вместе мыли посуду — Лена споласкивала тарелки, Виктор вытирал полотенцем — и почти не разговаривали, а только изредка переглядывались и улыбались.

— Надо? — Лена протянула в раскрытой ладони голубенькую крышку от минералки.

— Сделаем наши реки чище? — ухмыльнулся Виктор.

— Чисто не там, где убирают, — внезапно нахмурилась Лена. — Чисто там, где не мусорят.

Виктор хмыкнул ещё громче.

— Чего ты хмыкаешь? — Лена звонко хлопнула его пустой пластиковой бутылкой по лбу. — Знаю я эту акцию, у нас в школе тоже волонтёрский отряд есть, каждую весну по обоим берегам с мешками ходят. Это же ужас — все эти цифры. Столько-то КамАЗов мусора собрано. А мусор-то откуда? Пока нет в людях культуры, все эти акции — Сизифов труд.

— Ну, есть же нормальные отдыхающие! — вступился Виктор за туристов, памятуя о том, что одной из главной заповедей, которые он вбивал в юные головы школьников в походах и на турслётах, был закон о мусоре. Не свинничай. Убери за собой.

— Вот-вот, отдыхающие, — фыркнула теперь Лена. — Кстати, а ты сам-то знаешь разницу между отдыхающими и аборигенами?

— Э… Аборигенами?

Перед глазами Виктора заскакали воинственно орущие папуасы в набедренных повязках и перьях, потрясающие копьями. Он вяло подумал, что, конечно, школьники в этом плане вполне могли бы заткнуть за пояс любых дикарей, но смутно догадывался, что Лена имела в виду кого-то другого.

Та же вдруг замерла, будто обдумывала нечто важное.

— Слушай… — неуверенно произнесла она. — У тебя есть ещё пара дней в запасе? Когда у тебя отпуск заканчивается?

— Да хоть неделю, — пожал Виктор плечами. — Хотел ещё с Серёгой на Умбу⁽³⁾ съездить порыбачить да за морошкой выбраться. А так у нас двадцать девятого, чтоб её, конференция. У меня же плановый доклад в этом году — аттестация, будь она неладна. По патриотическому воспитанию. А что?

— Будет тебе и рыбалка, и какава с чаем… — решительно сказала Лена и устремила взгляд на кухонную антресоль: — Дядь, достань воробушка! Вить, вон там, в углу, синенькое торчит, видишь? Это рюкзак. Тащи его.

Легли они далеко за полночь, потому что Лена, стряхнув усталость, с удвоенной энергией принялась за сборы, мячиком носясь по квартире и попутно объясняя Виктору, куда она хочет утащить его на несколько дней.

— За Волгу поедем. Ты же не помнишь, тебя маленького отсюда увезли, но Аня говорит: и тебя, и меня туда возили ещё совсем мелкими.

— Аня? Лен, я не успеваю за твоими мыслями! — взмолился Виктор.

— Аня — управляющая «Заречного». Раньше они просто сторожами были с мужем, но потом, после перестройки, успели оформить землю на себя, выкупить пай, — азартно пояснила Лена и поставила на плиту сковородку — жарить пельмени.

Заметив бестолковый взгляд брата, растерянный и расфокусированный, терпеливо добавила:

— «Заречное» — турбаза ещё с советских времён. Кажется, принадлежала одному из автохозяйств. Жареные пельмени возьмём с собой в сумке-холодильнике, чтобы был быстрый перекус на месте. Завтра с утра несёшься в «Магнит», я напишу список, и часов в десять — отчаливаем на пристань. Вопросы есть?

— Лен, а ты давно там была? Турбаза эта твоя, она, может, давно развалилась.

— Ничего там не развалилось. Ну, почти. Мы с Аней по праздникам созваниваемся, я раньше у них, считай, каждое лето бывала. Когда месяц, когда и полтора там жили. За продуктами только в город выбирались. Ну, тогда это просто было: теплоходик ходил — и на городской пляж каждый час, и три раза в день на турбазу. А потом у нас что-то всё не складывалось… — Лена задумалась, загибая пальцы. — Чёрт, получается, с ночёвкой я там была последний раз лет шестнадцать назад. Пару раз ездили с друзьями на день, но это совсем не то. От рассвета до заката…

Глаза Лены странно блестели. А Виктор, который как раз раскладывал кресло для ночлега, не расслышал последнего предложения.

— На край света до заката? — переспросил он.

— На край света, ага, — согласно кивнула Лена. — Подожди, сам всё поймёшь.

* * *

Утром, на удивление, подскочили рано, быстро позавтракали бутербродами. Потом Виктор отогнал автомобиль ближе к гаражам внутрь двора — «Никто твою колымагу не тронет, не бойся!», сбегал за продуктами со списком — «Помидоры возьми на рынке, в магазине они какие-то деревянные, а шашлык выбирай на своё усмотрение», сгонял в магазинчик «У Игоря» за опарышами и леской — «В «Заречном» можно взять удочку, у Ани их там раньше было на любой вкус».

Спустя пару часов они вывалились из подъезда в полной амуниции: у Виктора за плечами огромный рюкзак, а в руках — прочный пакет с тем, что в него не влезло. У Лены — сумка-холодильник через плечо, пляжный зонт, барсетка с ключами и деньгами через другое плечо и ещё один пакет с тем, что не влезло в первый.

— А в Подмосковье водятся лещи… — пропел Виктор, вспомнив мультфильм про крокодила Гену и кругленьких туристов с не менее кругленькими рюкзаками за спиной.

— Ягоды, грибы, — пропыхтела Лена сзади. — Шагай, Чебурашка.

Давно на душе не было так спокойно и легко. Виктор шёл по пахнущим прибитой пылью от поливальных машин улицам — разумеется, Лена подсказывала, куда надо свернуть — и светло улыбался. Хотя стоило им выйти на широкий проспект, вопросы о пути следования исчезли сами собой. Впереди маняще заблестела Волга. Пусть за пять-шесть кварталов, пусть и еле выглядывала пока из-за асфальтового горизонта перекрёстков, но она манила и заставляла ускорять шаги в нетерпении. Как в детстве, когда бежишь домой в предвкушении подарка на день рождения.

У причала — расшатанных дощечек на проржавевших понтонах, подпрыгивающих в такт шагам, — стоял нарядный водный кораблик с тентом. Капитан приглашающе махнул рукой, мол, садитесь, только вас и ждём, но Лена свернула в сторону пришвартованных прямо у каменистого берега одиночных лодок. Негромко переговорила о чём-то с лодочниками, посмеялась и решительно скомандовала Виктору:

— На посадку!

На невысказанный вопрос она ответила уже в лодке, когда они перетаскали вещи и стали ждать, пока лодочник, гремя цепью, не вытянет якорь.

— Эти экспрессы ходят только на пляж. А нам надо вокруг острова плыть. «Заречное» с другой стороны.

Виктор кивнул, хотя не очень понял, куда же точно им нужно.

Да и… какая разница?

Он не удержался, перегнулся через низкий борт и опустил ладонь в воду, подставил её ковшиком под пробегающую всё быстрее мимо водную вспоротую гладь. Мотор у лодки был не самый мощный, но Виктор был этому даже рад. Под негромкое, но уверенное тарахтенье можно было всласть крутить головой во все стороны, выхватывать живописные картинки из окружающего пейзажа, безуспешно пытаясь упорядочить эмоции. Лодка неспешно пересекала наискосок достаточно широкую в этом месте реку, плавно покачиваясь на лёгкой волне. Пахло чем-то свежим, неуловимо добрым и знакомым, будто чья-то тёплая ласковая рука погладила Виктора по голове.

В районе бакена им пришлось немного задержаться — вниз по течению бодро шуровала ярко-жёлтая самоходная баржа, гружённая чем-то невыразительным и сыпучим. Пока лодка дрейфовала по течению, Виктор успел удивиться тому, каким огромным оказался бакен вблизи. Монументально и гордо возвышался он над водой, грубовато, но прочно склёпанный из металла. Тихо шумел от ударов волн и солидно покачивался на невидимом под водой тросе. Словом, вызывал уважение.

Посередине реки за бортом лодки неожиданно стало чётко видно дно. Виктор ошалело измерил взглядом расстояние до обоих берегов. Что это, такая чистая вода, что видимость остаётся отличной даже на большой глубине? Да не может быть, в новостях давно уже трубили про загрязнение великой водной артерии. А потом он посмотрел подальше, и у него буквально отвисла челюсть: всё так же посреди реки на приколе стоял катерок, а прямо в воде — столик и пара пластиковых кресел, на которых с расслабленным видом деловых колбасок на выезде восседали мужички средней степени расслабленности.

— Да-да, совсем обмелела наша Волга-матушка, — грустно кивнула Лена, увидев его терзания. — Раньше-то песок со дна черпали, углубляли русло, а песок тот на цементные заводы шёл, ценился очень. По фарватеру теплоходы да баржи пройдут, а в остальных местах воробью по колено. Вот и выезжают такие позёры на середину. Вот скажи, в чём смысл? Встанешь — стул из-под тебя уплывёт, он лёгкий. Ну, если только проплывающим мимо теплоходам помахать, чтобы сфотографировал кто.

— Вот уплывёт у них катер-то, и пойдут они к берегу… с трусами на палке, как Миронов, — Виктор так ярко представил себе эту картину, что чуть не вскочил в лодке, чтобы встать в героическую позу. Лена его еле удержала от падения за борт.

Смеялись, впрочем, все, даже лодочник.

Лодка плавно обогнула остров и словно оказалась на совершенно другой реке: неширокой, тихой и какой-то уютной. А ниже по течению виднелись другие острова, песчаные и поросшие зеленью, сменяющие друг друга, будто были нанизаны на голубую ленту воды.

Что-то бело-серое зашевелилось в высокой траве: это показалась цапля, самая настоящая. Она с подозрением строго смотрела на проплывающую лодку и до последнего надеялась, что предосторожность излишняя и можно будет остаться на месте. Однако инстинкты самосохранения победили, цапля лениво поднялась в воздух, вытягивая длинные ноги. Она была очень похожа на… Цискаридзе. Сделала изящное антраша и неспешно удалилась в сторону зарослей камыша, чтобы, разумеется, вернуться на облюбованное место сразу же, как проедет настырная тарахтящая вонючая лодка.

На песчаной косе вороны устроили шумное собрание, а чуть дальше разместилась целая колония…

— Сороки? — удивился Виктор.

— Это кулик-сорока! — прокричала ему Лена в ухо. — Видишь, клюв оранжевый?

Целый птичий базар встретил их на излучине, где река ещё раз разделялась. Или наоборот, принимала в своё русло какой-то узкий приток, Виктор не был уверен, как правильно. А в прибрежных кустах слышалось надрывное недовольное кряканье утки. В общем, на берегу кипела обычная жизнь рядовой коммунальной квартиры, со всеми положенными скандалами и причитающимися мирскими радостями.

Берега утопали в зелени кустов; на срезах земляных обрывов с торчащими обнажёнными корнями оставили свои следы линии приливов — когда спускали воду шлюзы на ГЭС соседнего города, на кренящихся над водой высоченных деревьях — белые черты весенних паводков; а редкие песчаные косы терялись в подступающих полосах водорослей и причудливой водной растительности. Виктор нисколько бы не удивился, если на самых настоящих кувшинках вдруг обнаружились бы лягушки с коронами на голове и стрелами под мышками. Он даже слегка подался вперёд, чтобы лучше разглядеть проплывающие мимо сказочные красоты.

Взрослый мужчина солидного возраста плыл по матушке-Волге и удивлялся как младенец.

«Колобок» на реке — отличное название для мультфильма», — самокритично подумал Виктор.

База располагалась на высоком берегу. Наверх, к просветам в заборе из традиционно российской сетки-рабицы, убегали две тропинки. Одна от причала — деревянного помоста на сваях, куда и пристала лодка, а вторая чуть в стороне, где стояли на приколе старые разбитые катамараны и «Казанки».

Длинный ряд аккуратных домиков выстроился ровно по линеечке в тени высоченных тополей. Поляна — довольно большая, ухоженная, со скошенной травой — уютно разбегалась от старой яблони с беседкой рядом до кромки леса, словно забором окружающего лагерь. Точнее, до собственно леса было довольно далеко, и базу окружали искусственные посадки. Домики — эти были побольше — стояли и на противоположной стороне поляны, и дальше, за кустами, но в первые минуты Виктор, понятно, не смог охватить взглядом всё сразу.

К ним уже спешили улыбающаяся Анна и и не менее улыбающийся чёрно-рыжий пёс из графьёв, то есть дворян. Рекс — так звали пса — оказался добродушным существом, которое исправно лаяло для порядка на любых вновь прибывающих людей, но на деле шарахалось от любого резкого движения. Как оказалось позже, Рекс искренне обожал сосиски, оладушки, шашлык и батон с печёночным паштетом; впрочем, жареные пельмени им тоже были оценены по достоинству. В общем, он мало от чего отказывался, хотя хозяева кормили его исправно и досыта.

Анна выдала им ключ от двухместного домика, ведро для воды, пластиковый таз, неимоверно закопчённый чайник, кастрюли и сковородку, принесла постельное бельё и заверила, что они могут обращаться к ней, если возникнут какие-то вопросы.

— Ну, добро пожаловать! — распахнула Лена дверь домика почти в центре поляны.

— Разве семь — не самое магическое число? — процитировал Виктор откуда-то пришедшую в голову фразу, глядя на табличку с цифрой, и шагнул внутрь, отодвигая тюлевую занавеску.

Две кровати, посередине — тумбочка. В углу пара крючков для одежды. Всё.

— У меня такое чувство, что я вернулся домой, — прокомментировал Виктор и уселся на одну из кроватей. Рот сам собой расползся в довольной улыбке.

— Иди лучше за водой сходи, кот ты мой Чеширский, — отвесила Лена ему братский подзатыльник. — Я пока вещи разложу.

— За водой? — не понял Виктор. — Прямо из Волги черпать?

— Додумайся, — прыснула Лена. — Не пей, козлёночком станешь. Вон, прямо по курсу, колодец. Разберёшься, чай, не маленький.

Виктор молодцевато подхватил ведро и решительно отправился к колодцу.

Действительно, техника оказалась нехитрой. Ведро с водой поднималось, нещадно поскрипывая, с помощью крутящегося… автомобильного руля. Судя по размерам, от грузовика. Виктор вспомнил, что турбаза некогда принадлежала автохозяйству, и понимающе хмыкнул, подивившись только, что за столько лет этот колодец ещё не развалился. Потом он замечтался, представив себя на палубе речного теплохода, за штурвалом, с удвоенной силой завертел его и… Моментом поднявшееся ведро с размаху гулко стукнулось о вал, и добрая половина воды расплескалась. Сконфуженный Виктор тихонько опустил его обратно и снова вытянул, но уже осторожно и плавно.

Вода оказалась на удивление прозрачной, очень холодной и вкусной.

Удивительно, но время до вечера пролетело одним мгновением. Сначала они обустроились, как следует прожарили на солнце матрасы, одеяла и подушки, вытерли неизбежно проникающие через металлическую сетку окна пыль и песок, разложили в тумбочке привезённые продукты и развесили одежду, потом сходили за дровами — Анна выдала и топор. Оказалось, раньше еду готовили в специальном домике-кухне, где располагалась варочная печь с двумя конфорками. Теперь же у каждого домика стоял свой собственный мангал с железной решёткой. Хочешь согреть чайник или сварить нехитрый обед — пожалуйста! Вот тебе топор, вот тебе лес, в котором всегда есть сухой валежник.

Виктор испытывал небывалый подъём, когда с упоением разделывался с нетолстыми ветками, такими, которые можно было перерубить топором. Они согрели чайник, разогрели на сковородке пельмени — тут как раз и Рекс подоспел на дегустацию. Потом сбегали искупаться — вода оказалась неожиданно прохладной, а после Лена потащила Виктора на экскурсию по всей территории «Заречного».

Был здесь и стол для настольного тенниса, и волейбольная сетка. Правда, стол давно покрылся пузырями от дождей, а сетка безнадёжно провисла. Краска на домиках отслоилась, крылечки и порожки почти везде сгнили. И было во всём этом что-то неуловимо печальное. Будто турбаза была живой и, как любое живое существо, потихоньку незаметно состарилась.

— Раньше здесь знаешь сколько было народу! — тихо рассказывала Лена. — Ни одного домика свободного не было. Даже свет был подведён, в каждом доме была лампочка. Без розеток, правда, но провода от магнитофона в патрон кинуть — святое дело. Если покопаться вон там, в кустах за спортплощадкой, можно наткнуться на того ржавого монстра, что остался от дизеля. Сюда путёвки выдавали как премию за хорошую работу. Ну, и купить их тоже можно было: своим, автомобилистам, одна цена, посторонним — конечно, другая. Да и просто так, с улицы, не придёшь, только по рекомендации.

— Но… Почему сейчас-то нет никого? — Виктор недоумённо смотрел на замки пустующих домиков. — Нет, я понимаю, конечно, не трёхзвёздочный отель, но и большинство жителей нашего Городка — не Рокфеллеры.

Через пару домиков от их седьмого дымился ещё один мангал. А так, вроде бы, больше никого на базе не было.

— Так среда сегодня. К выходным приедут какие-нибудь компании, — ответила Лена. — Ты берег-то видел? Сплошные водоросли, дно илом затянуло. Раньше тут песок везде был, маленький пляжик, да и дно ровное, его чистили каждый год. А сейчас…

Пока они возились у мангала, от соседних домиков подошла женщина с кастрюлей.

— Добрый день! Мы уезжаем, а вот утром только сварили уху. Жалко выливать, может, возьмёте?

Она нерешительно протянула кастрюлю.

Виктор посмотрел на Лену. Та пожала плечами:

— Да давайте. Спасибо…

— Вы не подумайте, уха свежая! — обрадовалась женщина. — Мы вот когда приехали в понедельник, тут в шестом домике семья как раз уезжала. Так они нас так же борщом угостили.

— Аборигены, — удовлетворённо подытожила Лена, когда женщина отошла с полученной взамен пустой кастрюлей.

— Ну какие же они аборигены? — удивился Виктор.

— Не спорь. Я старше… — улыбнулась Лена.

Виктор критически посмотрел на неё, прищурился.

— Старше, значит, да? Стареешь, что ли, девушка? Маразм крепчает? — и тут же добродушно рассмеялся, переводя всё в шутку, чтобы Лена не обиделась.

А она и не подумала обижаться, лишь снисходительно хихикнула и обстоятельно разъяснила Виктору все тонкости «расовой» принадлежности местного населения.

— Понимаешь, здесь людей сразу видно, кто из них кто и чего стоит. Если он к природе с уважением, если первым делом за веник берётся, за грабли там, да хозяйствует — значит, абориген. Наш человек. Такой и продукты просто так не выбросит, понимая, что их сюда привезти можно только на своём горбу. Вот и угостили они нас сегодня. А мы будем уезжать — то же самое сделаем.

— А Аня тоже… на своём горбу? — удивился Виктор. — Ты же говорила, что они тут круглый год живут.

— Ну, почти. Им-то лодочники многое привозят по заказу. Как иначе-то? Волга одна, друг без друга не прожить. Не будет турбазы, некуда станет возить людей, и лодочники ничего не заработают. У них ведь сезонный заработок, зимой Волга замерзает, рыбаки да охотники пешком сюда приходят. Редко теперь, правда, но бывает.

— Так давай Ане уху и отдадим? — оживился Виктор. — Я, если честно, больше люблю, если сам рыбу поймал и сварил.

Лена рассмеялась.

— Живущих на реке хочешь ухой угощать? Ты представляешь, как им эта рыба надоела? Ешь спокойно. И сам наловить ещё успеешь, удочку тебе подберём.

* * *

Странное это было место. Блага цивилизации присутствовали здесь настолько условно, что иногда создавалась полная иллюзия единения с природой. И это осознание очищало, заставляло радостно замирать сердце, будто вот прямо сейчас случится что-то необыкновенное. Такое, от которого вдруг станет понятна вся суетность мироздания. Без деления на чёрное и белое, без полутонов; в густом коктейле жизни, намешанном из естественного и бесхитростного.

Чудесная партия флейты иволги по утрам неожиданно сменялась резким кошачьим вскриком, будто несчастному животному кто-то наступил на хвост. Виктор и не подозревал, что эти симпатичные желтогрудые птички способны на такие вокальные фокусы. Стоило подняться солнцу, как по деревьям начинали тихо скакать толстенькие поползни, а едва поднявшийся ветерок сбрасывал гулко барабанящие по крышам домиков недозревшие яблоки. Вечером тонко звенели комары, по-хозяйски выбираясь из кустов, и ненавязчиво напоминали, что за любое удовольствие нужно платить, и иногда даже собственной кровью. А ночью мерно стрекотали цикады, намекая, что следующий день выдастся не менее жарким, чем предыдущий.

Ёжики, шуршащие прошлогодней листвой сзади домиков, вызывали детский восторг. Эти же наглецы по-хозяйски топали по ночам в тамбуре, немилосердно гремя кастрюлями и пытаясь открыть тумбу с посудой. В одну из последних ночей Виктор проснулся от грохота в тамбурочке. Казалось, там орудует целая банда головорезов. Топот стоял такой, что домик чуть ли не раскачивался под напором. Было даже жутковато, но после Ленкиного окрика: «Кто там?» Виктор устыдился. Взял фонарик, открыл дверь.

Вечером они тушили овощи, и остатки ужина мирно стояли в большой миске, накрытой крышкой. Миска и сейчас спокойно стояла на виду. Однако металлический грохот продолжался. Виктор заглянул за дверь, во вторую половину тамбура. Там обнаружился довольно-таки большой ёжик, пытавшийся открыть носом консервную банку из-под тушёнки, опрометчиво оставленную Виктором на полу. Ёжик, подсвеченный фонариком, нехотя вытащил мордаху из банки, негодующе фыркнул и деловито потопал с крылечка. Пока Лена ворчала на нерадивых туристов, которые не удосужились пустую банку аккуратно выкинуть в подвешенный пакет для мусора, Виктор вынес пахнущую мясом жестянку из тамбура, положил туда несколько ложек овощей из миски и поставил возле крылечка. Пусть уж ежиха — почему-то верилось, что это именно мать большого семейства — полакомится. Ежиха, надо сказать, в эту ночь больше не приходила, зато утром прибежал Рекс и радостно слопал угощение.

Стоя по колено в воде с удочкой в руках, Виктор часто не выдерживал и сбегал на берег: не из-за мурашек, а из-за назойливого маклеца — мелкой рыбёшки, которая пыталась съесть его ноги. Виктор ловил рыбу, а рыба ловила Виктора, и ещё неизвестно, кому в этом соревновании везло больше. Впрочем, Лена безропотно жарила улов вне зависимости от размера и количества рыбы.

Здесь не было лицемерия и фальши; здесь царили первобытные инстинкты и простая борьба за выживание. Вся шелуха слетала здесь на раз-два-три, оголяя все пороки и добродетели человеческие. Виктор понял, чем отличаются аборигены от отдыхающих.

Да, аборигены тоже умели отдыхать, но они были детьми природы. Уважали её, относились с почтением, были её частью.

В субботу в беседке расположилась компания с хорошим музыкальным слухом. В сумерках, когда чёрные силуэты двух берегов начали сливаться, над ровной гладью Волги раздалось пение на несколько голосов а капелла. Виктор лежал в домике и слушал, как по Дону гулял молодой казак, а над рекой шумел клён, как из-за острова на стрежень выплывал Стенька Разин. А потом полились строчки про «издалека долго течёт река Волга…»

Ведь она текла для Виктора ещё тогда, когда он только начал ходить. И до его рождения. И до рождения его предков.

Анна, улучив свободную минутку, любила присесть за их стол и поговорить обо всём на свете. Она и рассказала, что Виктор пошёл именно здесь, на турбазе.

— Вон прямо возле беседки, — показала она рукой в сторону круглой веранды с большим столом, где любили сидеть компании. — Мать тебя поставила, ты пошатался-покачался и пошёл. Тамара как раз арбуз резала — август тоже был — сразу путы тебе перерезала.

Волга текла и сто лет назад, и двести. Сколько песен сложили про матушку-реку, сколько слов сказали. Сколько повидала она, Волга.

Что сделали с тобой, великая река? Почему берега зарастают тиной, а вода цветёт с середины лета? Почему по утрам, чтобы добраться до воды, надо брести по щиколотку в грязевой ванне?

— Да не та Волга уж давно! — воскликнула как-то в сердцах Анна. — Система корыт, а не река. Там закрыли, там забыли открыть, там стоки слили… Сколько пустят через шлюзы, столько и воды. Раньше, в половодье, вода до домиков доходила. Думаешь, зря они на шпалах стоят? Их трактором перетаскивали, от берега подальше. А теперь… Тьфу! Вот и берега хорошего давно нет, смыло всё. Вспомнить, так от беседки — видишь, она почти висит над обрывом — до забора ещё не только пройти, проехать можно было. Кухня летняя — думаешь, от хорошей жизни на мангалы перешли? Туда же зайти нельзя, только прилететь. И за колодцем погреб был, кирпичом выложенный, потом его вымыло, стоял эдакий столб кирпичный на берегу, а теперь и его нет, пустота. Эх, всё в воду ушло да пропало. И русло меняет матушка, пытается выжить, как может.

Вроде и ондатры всё так же деловито резвились в норках вдоль берега косы — Виктор лично видел, как они устраивали заплывы в осоке с преодолением препятствий или играли в догонялки, смешно обнимая друг друга.

И уток море — непуганых, почти ручных, ведущих на вечерней зорьке за собой караваны подрастающих утят.

И речные чайки с альбатросами целыми стаями носились над водой, выхватывая неосторожную рыбёшку.

И осы с их уникальным обонянием летели на вкусненькое раньше, чем успеваешь поставить что-либо на стол.

И комары, худосочные по-августовски, следили за заходом солнца и появлялись на закате строго по расписанию.

И так хотелось верить, что вмешательство отдыхающих не навредит безвозвратно. Что Волга справится, выживет, выстоит.

* * *

Отдыхающие прибыли в воскресенье, сразу после той музыкальной компании. Нахальные, громогласные, с огромным количеством еды и запредельным — разнообразного алкоголя. Едва переправившись из города на левый берег, сразу кинулись поглощать свои запасы, будто прибыли откуда-то с голодного края и чудом урвали грузовик гуманитарной помощи. Они кричали чаечками по любому поводу, выясняли отношения и степень взаимного уважения, бегали с бубнами по лагерю ночью, бросали мусор прямо за ограду беседки, а поутру валялись в живописных позах прямо на траве, не в состоянии даже доползти до домика. Они считали себя царями природы, властелинами. Они, отдыхающие, не уважали никого, кроме себя, не считались ни с чем.

Сколько их таких, отдыхающих… На турбазах, в походных палатках; в кабинетах, в высших кругах власти…

Виктор ловил себя на том, что такие философские воздыхательные рассуждения внезапно сменялись ребячеством, когда выходные заканчивались, и похмельные отдыхающие возвращались в цивилизацию. Он вновь чувствовал себя мальчишкой, когда они с Леной мужественно продирались по колючим кустам за ежевикой. Квест был ещё тот: обойди шиповник, перепрыгни через торн и бонусом получи колючки ежевики. Но какой же это был драйв! Ленка уверила его, что из ежевики получается самый вкусный компот в мире, и они с вдохновением лазили по джунглям, не замечая ни оводов, ни жары, а потом с наслаждением бросались в прохладную реку, смывая усталость и пот.

Как-то они одновременно встали с кроватей в домике в узком проходе, лицом к лицу. Секунду смотрели друг на друга — Лена на него сверху вниз — затем Виктор, не удержавшись, двинул легонько пузом вперёд. Ленка покачнулась, но удержалась. В ответ она двинула своими тощими мослами. Тут уж Виктор от души изобразил борца сумо, и Ленка повалилась на кровать. Бой в ограниченном пространстве закончился безоговорочной победой грубой массы. Но как же они тогда хохотали!

— Вить, нам на двоих почти сто лет, представляешь? — вытерла слёзы, выступившие от смеха, Лена. — Два великовозрастных дурака.

Они катались на катамаране, который всё время давал крен вправо, и гребли на лодке разными вёслами, хулигански поднимая парус из покрывала; толку от этого паруса не было вовсе, но как весело было выкрикивать разные морские словечки и представлять себя пиратами.

Они плавали возле базы в сумерках на тот берег — там Виктор нарвал Лене букет водяных орхидей, которые, как оказалось, назывались сусаком.

Они переходили вброд с утра на косу острова, когда вода резко падала за ночь, и бродили вдоль берега, оставляя на песке свои и пытаясь "прочитать" многочисленные птичьи следы. С удивлением Виктор обнаружил на косе, там, где кусты уже не вымывались течением, а укоренились, побег настоящего арбуза с характерными листочками и жёлтыми цветочками. Запоздало понял, что и многочисленные яблони на базе тоже выросли по этому же принципу — из оброненных случайно косточек.

Они ловили краснопёрку и сорожку и качались на огромных и на удивление совсем не скрипучих качелях, сохранившихся ещё с молодых времён базы.

Ходили в "походы", выбираясь за территорию базы и шагая куда глаза глядят по едва приметным давно заросшим полевым дорогам навстречу солнцу и возвращаясь обратно с гудящими ногами и урчащими животами.

Кормили втихаря Рекса гренками, пока не видела Аня, и заслужили его доверие настолько, что он стал есть из рук и даже позволил себя погладить.

Они удостоились чести визита гуру базы — шестнадцатилетнего рыжего кота Кузи; его привёл как-то утром Рекс, сам кот давно не отходил от хозяйского домика и большее время дня лежал на крыльце неподвижной тушкой. Кузя позволил Лене взять себя на руки и завёл степенную неторопливую песнь медитации. В этот момент Виктор вдруг понял, что такое нирвана.

Они сидели по ночам возле костра, разведённого в мангале, и любовались на звёзды — Большая Медведица свешивала свой ковш прямо над ними, а Млечный путь щедро лил свой широкий поток за домиками, проглядывая сквозь ветви деревьев и подсказывая дорогу в бесконечность.

* * *

Уезжать было невыносимо жалко. Виктор с удивлением оглядывался на пробежавшие, нет, буквально промчавшиеся шесть дней. Как так? Неужели почти неделя могла пролететь так быстро?

Они созвонились с лодочником, не спеша собрались, отмыли от копоти посуду, протёрли полы и отнесли пакеты с мусором в экзотическую огромную двухколёсную тележку. Когда она наполнялась, её волокли за лагерь, где была вырыта мусорная яма — уже далеко не первая за годы существования турбазы.

В соседние домики с утра заехала семья из четырёх человек. Мирные, спокойные люди.

«Аборигены», — сразу определил Виктор, с улыбкой глядя на детей, побежавших играть в мяч на площадку, папу, занявшегося дровами, и маму, усевшуюся на крылечке — внезапно — с вязанием.

Лена проверила их уличный холодильник — таз с холодной водой. Удовлетворённо кивнула, подхватила кастрюлю, пошла в сторону соседей.

— Мы вот щи вчера вечером варили, — услышал он её голос. — С тушёнкой. Вкусные! Возьмите, а? Жалко выливать.

«Переходящий суп», — подумал Виктор, внезапно вспомнив и совершенно другую реку, и другие щи, и другого аборигена, который потерялся под натиском отдыхающих.

Они с ребятами прощаются возле Дворцового моста — Витька один живёт на Ваське⁽⁴⁾, остальные решают прогуляться пешком до Дворцовой площади. Впечатления от Кунсткамеры двоякие, Витька никак не может понять — понравилось ли ему или нет. Чтобы развеяться, долго гуляет по Университетской набережной, а потом заходит в обычную столовую со старой, ещё доперестроечной вывеской. Он, конечно, привык экономить, но иногда можно себе позволить пообедать в такой вот забегаловке, тем более, цены тут вполне терпимые. Витька набирает полный поднос — оказывается, он здорово проголодался — и отдаёт должное простой, но неуловимо-домашней кухне. Тарелки пустеют быстро; он с удовольствием прихлёбывает компот из сухофруктов, раздумывая, слопать ли плюшку сейчас или оставить на потом. Оглядывается по сторонам. Посетителей немного; времена такие, что люди уже не ходят в столовые запросто, как раньше. Его внимание привлекает седой старичок в огромных очках — Витька уже его видел сегодня в музее; кажется, тот тоже был со студентами — значит, преподаватель.

Старичок достаёт из кармана выцветших брюк с аккуратными стрелками кошелёк, пересчитывает мелочь. Подходит к раздаче, оплачивает свой заказ и возвращается за соседний с Витькой столик с подносом, на котором — огромная тарелка с половинкой первого и целая стопка кусков чёрного хлеба.

Старичок сидит в профиль к Витьке; тот давно допил свой компот и даже выловил курагу, затесавшуюся в коричневой жиже яблочных кожурок, но не может сдвинуться с места.

Как загипнотизированный, Витька наблюдает, как старенький профессор сдержанно и методично подносит ложку ко рту, проглатывает содержимое, тщательно пережёвывает, затем откусывает маленький кусочек от прямоугольника хлеба. Витьке думается, что старичок очень голоден, но он не набрасывается на щи с жадностью, не глотает, не жуя. Он медленно, ложка за ложкой, наслаждается столовскими щами и, чтобы насытиться, заедает их хлебом. Два кусочка, три, пять… Витька насчитал шесть. Хлеб ведь дешёвый по сравнению со вторым блюдом. Или с полной, нормальной порцией щей.

Витьке становится гадко. Хуже, чем в Кунсткамере. Он поднимается со своего места, проходит мимо старичка и неловко суёт ему в руки плюшку. Витька выскакивает на улицу, чувствуя спиной взгляд внимательных серых глаз.

Ему кажется, что в спину смотрит сам Питер. Укоризненно, несломлено, с достоинством, с болью.

Колодец в деревянном кожухе с шпилем на макушке — раньше там был флюгер — провожал их без укора, как надеялся Виктор, но с таким же достоинством. Как и край острова с вымытыми корнями деревьев-великанов; сороки-кулики, стражами стоящие на кромке песка; покосившаяся табличка с запретом на охоту в хозяйстве; зелёные брызги из-под бортов лодки, с мелкими вкраплениями ряски. Оголившийся с отливом берег с неизменными атрибутами присутствия здесь кругом цивилизованного человека: пустые бутылки, банки, упаковки, пакеты.

* * *

Ему казалось, что он стал другим, получил за шесть дней некое знание, которого не мог обрести раньше за целых пятьдесят лет. Хотелось сберечь это чувство, сохранить его, не расплескать в суете и спешке. Они клятвенно договорились с Леной, что больше не станут так опрометчиво кидаться отпущенными им годами и будут видеться чаще.

Виктор бросил последний взгляд в зеркало заднего вида на машущую Ленку, сдвинувшую светлые брови домиком — та старалась не разреветься, — покрутился по улочкам Городка, почти без петляния выскочил на трассу.

Вот и Волга замелькала бесценным серебром в лучах заходящего солнца — Виктор специально выехал в ночь, было не так жарко. Как-то вдруг сразу обступила со всех сторон, мелькая в окнах парапета надводного моста. Виктор проехал мост, свернул на обочину, остановил машину, вернулся на площадку с пешеходной дорожкой с перилами.

Он вытащил из кармана пятак, повернулся спиной, зажмурился и бросил монетку через плечо в воду.

— На край света до заката… — сказал Виктор себе под нос, горячо надеясь, что приметы не врут и он обязательно вернётся, что закаты у Волги будут только настоящие, после которых всегда придёт рассвет, и что душа аборигена воспарит в позе лотоса.

И теперь он точно знал, о чём будет его доклад на августовской педконференции.

Вот только бы слова найти правильные.

1) Национальный государственный Университет физической культуры, спорта и здоровья им. П.Ф. Лесгафта находится в г. Санкт-Петербурге.

Вернуться к тексту

2) Митхун Чакроборти — индийский актёр, играющий главного героя фильма "Танцор диско".

Вернуться к тексту

3) Умбозеро — озеро на Кольском полуострове на территории Мурманской области.

Вернуться к тексту

4) Васильевский остров — остров в дельте реки Нева, входит в состав Санкт-Петербурга.

Вернуться к тексту