Цветы и стрекозы (джен)

— Вернон, не поворачивай на эту улицу. Там пробка.

— Откуда ты знаешь, Туни, мы же тут никогда не ездили? — Вернон, несмотря на ее предупреждение, перестроился в левый ряд.

— Да вон же, гляди, сколько красных фар перед светофором, — махнула головой Петуния в сторону столпившихся на перпендикулярной улице чуть ли не сразу после перекрестка машин.

— Ты права, — задумчиво протянул Вернон и, вместо того, чтобы повернуть, проехал на светофоре прямо. — Ты их, что же, между домами разглядела, пока подъезжали?

— М-м? — рассеянно отозвалась Петуния, отвлекаясь от созерцания празднично украшенных зданий. — Да-да, между домами. Здесь тоже езжай прямо, через пару кварталов свернешь. Там пробки вряд ли бывают. Сегодня же выходной, все едут на торговую улицу закупаться к праздникам.

— Ой, а мне сегодня такой хороший сон приснился про один магазин! — послышался восторженный возглас с заднего сидения.

— И что же там было, Та́ки, в твоём сне? — обернулась Петуния к внуку.

— Не скажу, а то не сбудется.

— Такс, что ты выдумываешь? — пророкотал Вернон, не отвлекаясь от дороги. — Сны не сбываются. Никаких вещих снов не бывает. Правильно я говорю, Туни?

— А? — Слова мужа заставили Петунию на миг растеряться. Но она тут же собралась с мыслями. — Правильно. Все правильно.

— А Майкл говорит, что у него так три сна сбылось! — упрямо не согласился с доводами деда Таки. — Он их никому не рассказал, а потом раз — и все стало как там было!

— Не говори ерунды, Такер! Нет на свете ничего такого! — Вернон мельком глянул на внука, а затем на Петунию. — Врёт твой Майкл. Все дети врут. — Он усмехнулся.

— Я не вру! — обиделся Таки.

— Да, Такс, надеюсь, ты не такой, — покладисто согласился Вернон.

— Я не такой… — тихо проговорил Таки. Бровки его нахмурились, уголки губ опустились.

Петуния ободряюще улыбнулась внуку одними губами.

— Конечно, не такой, Таки.

Ее настроение тоже было испорчено. Она отвернулась к своему окну.

— Это что же, — продолжил тем временем Вернон, — твой Майкл, небось, думает, что если кошмар приснится, то его надо обязательно кому-нибудь рассказать, а то сбудется, так что ли? Вот глупый. Сны — это сны, и ничего больше. Приснилось, да забыл. Понял, Такер? Приснилось, да забыл.

Таки обиженно засопел, но спорить с дедом на этот раз не стал.

Петуния сидела с открытыми глазами, но красивые окна, уютные витрины и гуляющих прохожих, которые проплывали мимо машины, она отмечала лишь краем сознания. Мысли ее унеслись далеко от этого города. Вернон покрутил ручку радио, и салон заполнила рождественская музыка. Таки сразу повеселел и заерзал на заднем сидении, прямо как Дадлик когда-то, пританцовывая и невпопад подпевая песням. Вернон хмыкал себе под нос и ругался на то и дело пробегавших перед машиной пешеходов с кучей пакетов. А Петуния никак не могла выбросить из головы один свой детский кошмар, который запомнила на всю жизнь. Она все-таки закрыла глаза, и воспоминания окончательно захватили ее.

* * *

— А́-а-а!.. — она вскочила на кровати вся в поту. Секунду назад ей было жарко, а сейчас стало вдруг очень холодно. Она тяжело дышала, и казалось, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ужас колоколом звенел в ее голове. Она сидела с распахнутыми глазами и пыталась прийти в себя. Вокруг царила тишина. Тень дерева, падающая от уличного фонаря, спокойно колыхалась на фоне обоев и наложившейся на них тени занавески. Лили мирно посапывала в своей кровати.

«Это всего лишь кошмар, — думала Туни. — Страшный сон. Всего лишь страшный сон!»

Но почему ей до сих пор было страшно? Хотелось разреветься и позвать маму.

Но было нельзя. «Ты уже большая девочка, — скажет мама. — Зачем зря разбудила сестру?» Но Туни не могла перестать бояться. Просто не могла. У нее не получалось. Она и сама ещё маленькая, и ей страшно! «Мама, помоги!» — подумала она и зажмурилась. Ничего, конечно же, не изменилось. Туни решительно откинула одеяло и, стараясь не шуметь, слезла с кровати. Пружина матраса жалобно скрипнула, и она испуганно посмотрела на сестру. Та даже не пошевелилась. Так и лежала, раскинувшись на спине, с наполовину сползшим на пол одеялом поперек живота. Туни прокралась к двери и тихонько отворила ее.

Пол в коридоре был холодный, но она дрожала не от холода. Это сон не хотел отпускать ее. Вот снова перед ее глазами огромная черная волна, что нависла над Лили, а Лили стоит неподвижно и только хлопает глазами. Снова Туни видит, как вянет цветок у сестры в руке и улетает прочь стрекоза. И снова волна перед глазами вырастает все больше и больше, и через какое-то невыносимо страшное мгновение обрушивается вперёд, почему-то совершенно беззвучно, и Туни хочет крикнуть сестре: «Беги!», — но голос ее не слушается. В ушах гудит, все тело обдает жаром, она кричит и просыпается.

Туни затрясла головой. «Мама, мамочка, мне страшно… Мама, я иду к тебе!»

Сегодня днём они всей семьёй ездили на пляж. Волны в море были такими огромными, что даже папа не пошел плавать. Девочкам же и так не разрешалось подходить близко к воде. Папа вздыхал и огорчался, и все норовил войти в воду, но мама его не пускала, сказала, что если ему так нравится, когда вода падает на него сверху, пусть подождёт зимы и первого снега, а сейчас для этого совсем не время — вон тучи какие с востока движутся! И правда, совсем скоро солнце спряталось, и стало темно, как вечером, и они еле успели добежать до машины, когда из налетевших вдруг туч хлынул дождь. Из-за мокрого стекла Туни в ужасе смотрела на море, на то, как огромные черные волны встают из воды навстречу серым потокам, льющимся с черного неба.

Когда дождь прошел, на пляж они не вернулись, а поехали в парк. Там в отдалении рос дикий лес, а над лужайкой с совершенно не мокрой травой летали насекомые. Мама с папой решили, что устроить пикник здесь будет даже лучше, чем там, где повсюду песок, который непременно попадет на их бутерброды и будет скрипеть на зубах. Главное найти местечко без муравьев. И Туни с Лили кинулись искать такое местечко. А когда нашли и родители начали выгружать корзинки на расстеленное одеяло, Лили побежала собирать цветы. Туни тоже захотелось нарвать цветов, чтобы сплести венок для мамы. Вместе с сестрой они стали искать самые красивые цветочки на лужайке и набрели на синие незабудки. Нарвав несколько и распрямившись, Туни оглянулась на сестру. Лили, как завороженная, смотрела на свою руку.

— Смотри, Туни, стрекоза, — прошептала она, и вдруг громко засмеялась. — Ай, щекотно!

Но стрекоза не испугалась ее голоса и не улетела. Она сидела у Лили на запястье, мотала головой и терла ее лапками. Ее крылышки сверкали, как радуга или мыльные пузыри, которые они вместе с родителями пускали на заднем дворе прошлым летом.

Туни тоже хотела, чтобы к ней на руку села стрекоза, и она вытянула ее вперёд. В воздухе кружило много стрекоз, но ни одна из них не хотела садиться на ладошку Туни. Тогда она решила, что Лили досталась самая смелая стрекоза, и она протянула свою руку к сестре.

— Дай мне тоже подержать, а?

Лили подняла на нее свои огромные зелёные глаза. Она широко улыбалась.

— Держи!

Туни поднесла палец к стрекозе. Но та улетела.

— Так нечестно! — обиделась Туни и заметила, как уголки губ Лили тоже опустились.

— Подожди! — Глаза сестрёнки вдруг весело сверкнули. — Я сейчас тебе ещё поймаю! — И она вытянула руку вверх.

К ней на указательный палец тут же уселась стрекоза. Трудно было сказать, была это та же самая или уже другая.

— Вот! — гордо воскликнула Лили. — Я ее для тебя поймала.

Она сама подошла к Туни и пересадила стрекозу той на аккуратно вытянутый палец. Стрекоза послушно переползла с пальца на палец, и ее коготки вонзились Туни в кожу.

— Ай! — воскликнула Туни и невольно встряхнула рукой. Стрекоза улетела.

Лили засмеялась:

— Они такие щекотные, правда?

Туни хотела было надуться, но передумала.

— Да, очень щекотные.

В конце концов, она ведь только хотела понять, каково это, держать стрекозу. Теперь она узнала, что ей это совсем не нравится. Пусть Лили развлекается, если ей так хочется, а Туни лучше сплетет венок для мамы.

С венком она возилась долго, и первые вплетенные цветы уже начали увядать. Цветы в руке у Лили казались совсем свежими, наверное, потому, что она их не теребила и не гнула их стебли, как делала Туни, вот они лучше и сохранились.

— Лили, — позвала Туни. — Тебе нужны твои цветы? Может, отдашь их для маминого венка?

Лили послушно принесла ей свои цветы. И Туни начала выпутывать из венка завядшие. Она кидала их на землю, а Лили смотрела, а потом села и подобрала их. Расправив вялые цветочки у себя на ладошке, она прикрыла их другой рукой. А когда убрала руку — снова засмеялась.

Туни оторвалась от своего дела и посмотрела на сестру. В руке та держала свежесорванные синие цветы. Но Туни знала, в этом месте лужайки такие не росли. Она непонимающе глядела на Лили.

А Лили с улыбкой протянула ей букетик и сказала:

— Я их починила.

Туни знала, что такого не бывает. Нельзя починить сломанную игрушку, или разбитую чашку, или увядший цветок! Но Лили даже стрекоз сумела как-то приманить просто на палец...

— Лили, как ты это делаешь? Научи меня тоже.

— Конечно, научу! — счастливые глазенки сестры в тот миг заставили Туни поверить, что так и будет. — Ты просто захоти, сильно-сильно, чтобы цветок стал как новый, закрой ладошкой, и он станет! А если хочешь поймать стрекозу, то протяни руку и сильно-сильно захоти, чтобы она на тебя села, и она сядет!

Туни была потрясена. Так просто? Но что-то она сомневалась, что у нее получится. Она ведь тогда хотела, чтобы стрекоза села на ее руку, но та и не подумала.

— И давно ты так умеешь? — с сомнением спросила она сестру.

Лили пожала плечами.

— Я только сегодня научилась. Ты же видела! — Она закружилась на месте и стала что-то напевать.

Туни зажмурилась, и сильно-сильно захотела, чтобы все цветы в венке стали как новые. Она стояла так и хотела, и верила, и снова хотела. А потом осторожно открыла глаза. Ей показалось, что один цветочек стал выглядеть поновее, но остальные лучше точно не стали.

Ничего у нее не вышло!

Она никому не рассказала, как это её расстроило. Насупившись, она из вредности доплела венок и весь измятый отдала маме. Маме он и такой понравился. И совсем не страшно, что Лили принесла маме свежих цветов и посадила ей на палец стрекозу (мама ее не стряхнула, а долго любовалась сверкающими крылышками). Нет, это было совсем не страшно. Но Туни больше не хотела улыбаться. Ее хорошее настроение совсем куда-то запропастилось.

А ночью ей приснился кошмар. И когда она пришла к маме, та сказала, что это волны и дождь так её напугали и от этого ей приснилась такая вот ерунда. И Туни ей тогда даже поверила и проспала в теплых маминых объятиях до самого утра.

А через неделю поняла, что мама была неправа.

Там, в кошмаре, черная волна опрокидывалась не на Туни, и не на маму с папой, а именно на Лили. На Лили, которая делала странные вещи, оживляла увядшие цветы и приманивала стрекоз — вещи, которые никто, кроме нее, делать не умел. Именно потому что Лили делала эти вещи, волна и упала на нее. Она упала только на нее. Туни поняла, что это был не простой сон. Каждую ночь, засыпая, она вспоминала его, и он все так же пугал её. И она его разгадала: Лили нельзя делать ничего такого, что не могут делать другие. Иначе черная волна однажды поглотит её. Туни знала, что так непременно и случится. Если Лили не прекратит делать странные вещи, она погибнет.

* * *

Когда Лили всё-таки пошла в свою магическую школу, Петуния уже успела порядком испортить с ней отношения. Она написала этому их Дамблдору, чтобы он принял ее в школу вместе с сестрой. Она решила, что если ее тоже будут обучать волшебству, то она обязательно сможет сделать так, чтобы ее детский кошмар не сбылся. Ведь если под волной окажется не одна Лили, а Туни будет рядом, то она не даст Лили просто стоять и ждать, пока волна опрокинется на нее, она схватит ее за руку, и они вместе убегут туда, куда этой волне ни за что не дотянуться. Ей представлялось, как волна вырастает до гигантских размеров и накрывает целый город, но она только жмурилась и трясла головой, повторяя: «Нет, нет! У нас обязательно получится убежать!» Но поверить в это ей все равно было трудно, а когда Дамблдор просто-напросто отказал ей, — видите ли, у нее нет магии и она никогда не сможет научиться ею пользоваться! — она потеряла всякую надежду. И злилась на сестру с ее невыносимым дружком-колдуном ещё больше. Почему та слушает этого отвратительного мальчишку, а не родную сестру? Ведь Петуния знает, что ей за это уготовано!..

Однако со временем она смирилась с неизбежным, и ей стало казаться, что мысль о неминуемой беде уже перестала ее терзать. С Лили она держалась холодно, будучи не в состоянии простить ей ее легкомыслие и наплевательское отношение к тем, кто ее любит. Нет, уж она-то эту идиотку точно не любит. Не заслужила ее сестра такого к себе отношения. Пусть живёт как хочет и… пусть умирает, если ей жизнь не дорога. Маму и папу было жалко. Но и они Петунии не поверили, тоже решили, что она завидует сестре. Ей было страшно обидно слышать такие слова, и она перестала пытаться достучаться до родителей. Сами виноваты: вот умрет Лили, тогда-то они и поплачут!

Когда Лили уехала в Хогвартс, Туни полночи проплакала в их общей, вдруг опустевшей комнате.

А на утро решила, что больше Петуния Эванс никогда себе такого не позволит!

* * *

— Ба. Ба-а-а! — вырвал ее из воспоминаний голос Таки, и она обернулась к нему. Он сидел посередине заднего сидения и, просунувшись между ее и дедовым креслами, тыкал пальцем в направлении лобового стекла. — Кондитерская! Давайте зайдём?

Слава богу, — с облегчением подумала Петуния, — он был совершенно нормальным мальчиком, и стекло не разбилось, и никто из прохожих не упал, и никакие пауки не спустились на паутинке к нему на вытянутый палец с потолка машины. И не висел над ним Дамоклов меч, как когда-то над ее сестрой и племянником.

Петуния осталась в машине, пока Вернон и Таки выбирали себе пирожные по вкусу. У нее что-то совсем не было аппетита.

* * *

Когда утром первого ноября восемьдесят первого года, они с мужем обнаружили корзину с ребенком у себя на крыльце, она думала, ее инфаркт хватит. Быстро пробежав глазами первые строчки приложенного к корзине письма, она поняла, что сбылись ее худшие кошмары; начиная с того, самого первого. Лили погибла. Бесполезный муж не смог ее защитить. Их ребенок остался на попечении Петунии.

Лили погибла…

Ноги вдруг подкосились. Вернон подхватил ее и отвёл на кухню, усадил за стол. Отобрал у нее письмо и прочитал его вслух. Он почти ничего не понял и смотрел на нее безумными глазами, а она не могла пошевелиться. Правда оказалась хуже любого кошмара. Ее словно придавило тяжестью к земле.

В тот день Дадлик был недоволен, оставшись без вечернего молока. Оно тогда у нее окончательно пропало. А она решила, что хватит с нее кошмаров, которые сбываются. В тот день она сказала себе, что больше никогда не увидит ничьих предвестников смерти, решила, что она не хочет знать, как умрут родители Вернона, или ее друзья, или вообще хоть кто-нибудь!.. Пусть волшебники со своим мороком оставят ее в покое, она во всем этом больше принимать участие не собирается!

В тот же день она написала гневное письмо Дамблдору и потребовала прекратить насылать на нее вещие сны. Учить не взяли, сестру не уберегли, ребенка подкинули, так оставьте теперь их всех в покое!

Во всяком случае, кошмары после этого ей являться прекратили.

Когда они с Верноном вернули Такера Дадли, который дожидался их возвращения в родительском доме, тот весело сообщил, что сова принесла матери письмо. Петуния уже было схватилась за сердце, а он как ни в чем ни бывало заявил, что пошутил, и письмо самое что ни на есть обычное: его полчаса назад принес почтальон.

Проводив сына и внука до дверей, а мужа до спальни — отдыхать после длительной рулёжки, она взяла с кухонного стола конверт. Письмо было без обратного адреса. Ее пробрал озноб. Ох, не зря она сегодня вспоминала Лили и свои давние кошмары! Первой мыслью было выбросить письмо не открывая. Но Петуния тут же поняла: она себе этого никогда не простит. Иногда нужно быть смелой — жизнь тебя за это вознаградит. Чего-чего, а опыта в подобном у нее было уже предостаточно.

Дрожащими руками она разорвала конверт.

* * *

«Дорогая миссис Дурсль!

Письмо, написанное вами Альбусу Дамблдору в 1981 году, было найдено в архиве документов, направленных в Министерство Магии директором Хогвартса летом 1997 года. Как вам, наверное, известно, той же осенью министерство было захвачено людьми того-кого-нельзя-называть, и министерским работникам, к сожалению, стало не до старых пергаментов. Чудо, что архив не был уничтожен! Однако к разбору архива министерство смогло приступить только в этом году.

И лишь в этом месяце ваше письмо попало ко мне в руки. С момента его написания минуло более тридцати лет, и я приношу свои глубочайшие извинения за такой поздний ответ.

Сообщаю вам, что покойный директор Хогвартса Альбус Дамблдор, на имя которого письмо было адресовано, его не вскрывал. Оно было вскрыто одним из его помощников, которые всегда первыми проверяют всю входящую корреспонденцию, чтобы передать директору только важные для него письма и документы. По какой причине на вашем письме появилась отметка «В архив», вместо обычной в таких случаях «На прочтение», — ведь ваше письмо действительно оказалось важным! — мне неизвестно. Об этом теперь можно только догадываться, и как принято говорить у магглов, здесь не исключен человеческий фактор, хотя тем помощником вполне мог оказаться и эльф. Но все мы допускаем ошибки, так что по мере возможностей мы должны их и исправлять. Поэтому примите, пожалуйста, мой комментарий относительно ситуации, в которой вы оказались много лет назад. Как вы увидите из письма, с тех пор кое-что изменилось, а кое-что и нет. Но по моему глубокому убеждению, вы должны знать, что послужило причиной и ваших кошмаров, и того, что они, вероятнее всего, однажды прекратились.

Как вам хорошо известно, в мире живут не только простые люди, но и волшебники. И те и другие преобразуют мир вокруг себя. Но если простые люди, то есть магглы, используют для этого только физический и интеллектуальный труд, то волшебники могут также активно использовать магию.

Активная магия бывает нескольких видов.

Есть магия, меняющая свойства вещей. Например, можно сделать так, чтобы кочан капусты запел, или перо заколдовать так, чтобы оно записывало слова диктующего.

Есть магия, меняющая сами вещи. Их форму. Их природу. Например, можно превратить железо в золото, тарелку в черепаху, а может и человек стать, например, кошкой.

Некоторые юные волшебники склонны полагать, что отдельным видом магии является магия создания и разрушения. Можно, например, вызвать огонь или воду, зажечь свет или наколдовать себе кресло. Или заставить исчезнуть пересоленный суп. На самом же деле, ничего не создаётся из ничего и не исчезает в никуда. Все это — магия перемещения.

Есть много разных видов магии, но все это многообразие всегда можно свести к указанным трем.

Почему же кто-то может использовать магию, а кто-то нет?

Для того, чтобы использовать магию, человек должен обладать способностью проводить магию через себя, как проводник проводит через себя электричество.

Большинство людей — «диэлектрики». Они не способны ни воспринимать магию, ни проводить, ни применять.

Однако существуют и «проводники». Как разные проводящие материалы по-разному проводят электричество, так и люди-проводники «проводят» магию с разным успехом: кто-то лучше, кто-то хуже, кто-то едва-едва. Но все они являются волшебниками. А люди-диэлектрики — это магглы. Как уже было сказано, магглы не обладают магическими способностями.

Однако часто даже волшебники забывают, что, помимо указанных мною трёх видов «активной» магии, существует четвертый — пассивный вид.

Это магия «видения». Сюда относятся способность чувствовать другого на расстоянии, способность безошибочно предугадывать будущие события, видеть «ауру» человека или места — и способность эта возникает в человеке вне зависимости от того, является он «проводником» или «диэлектриком». Это явление называется «внутренним оком», но раскрыть это око дано не каждому. И не всегда это око показывает полную картину вещей — чаще всего лишь наиболее важное для человека, обладающего этим даром. Среди магглов были известны предсказатели и люди, умеющие видеть других насквозь, но все они жили в прошлом. Тогда не существовало Статута о Секретности, и простые люди верили в существование магии. Ныне же магглы, даже обладая подобной способностью видения, зачастую относят её на счёт хорошей интуиции, или попросту видят во всем совпадения, но никак не их собственную способность улавливать магию, пронизывающую мироздание. Да-да, магия — везде. И способность прикоснуться к ней не зависит от умения ее применять.

Те кошмары, что вы видели с детства, не были «насланы» на вас какими-либо волшебниками. Вы сами обладаете даром предвидения. Ваше внутреннее око ухватывало те явления в ткани мироздания, которые касались вас и вашего непосредственного окружения. В кошмарах «увиденное» преобразовывалось в наиболее понятную для вас на тот момент форму, и это позволяло вам узнать, что ждало впереди.

Так вы поняли, что если ваша сестра станет волшебницей, то это приведет к ее неминуемой гибели. Тот сон можно назвать вашим первым прикосновением к магии. Он произвел на вас очень сильное и тяжелое впечатление, и с тех пор ваше око сопротивлялось тому, чтобы соприкоснуться с магической тканью снова. Лишь кошмары, подобные первому, продолжали являться вам по проторенной дорожке, и, как и в первый раз, связанные лишь с вашей сестрой. Ко всему другому ваше внутреннее око отныне оставалось слепо.

Но когда ваша сестра покинула этот мир и в ткани мироздания у нее не осталось будущего, кошмары вам сниться перестали. Тогда же вы запретили себе «видеть» во сне смерти близких (хотя раньше это всегда была только ваша сестра). Вот тогда, скорее всего, ваше око смогло открыться по-настоящему, ведь ваш дар по-прежнему был с вами. Тогда вы стали пользоваться тем, что вам открывалось, наконец-то себе и семье на благо.

Вы, скорее всего, даже не поняли этого, но то, что вы решили воспитывать подкинутого вам племянника без проявлений лишней нежности, было верным решением, которое помогло не только вам поменьше привязываться к вероятно обречённому, как и ваша сестра, ребенку, но и ему самому воспитать в себе нужные качества, необходимые человеку, судьбою назначенному сразиться со злом, и как следствие — всему магическому миру. Безусловно, излишняя холодность и строгость по отношению к Гарри Поттеру, тогда ещё маленькому и неспособному за себя постоять, показались бы всему миру мерами слишком жестокими, имей люди возможность узнать об этом. Каково же было вам? (Мне, действительно, безумно интересно, что именно вы тогда почувствовали, что заставило вас принять эту линию поведения по отношению к маленькому мальчику, ровеснику вашего сына, но я не посмею вам докучать своим праздным любопытством. Если же вы и сами не против обсудить подобные вопросы и, возможно, узнать что-то ещё связанное с вашим даром, то вы всегда можете написать мне.)

Вероятно, и в быту вы сталкивались с ситуациями, когда точно знали, что сделай вы что-то, получили бы неприятные для вас последствия, и отказывались от соответствующих действий. Вспомните! Наверняка такое случалось, и не раз. Не всякий раз, конечно, — совсем избежать ошибок вам, скорее всего, не удалось, — но всегда следует помнить, что все могло быть хуже. Запретив себе видеть во снах пугающее вас будущее, вы, я нисколько не сомневаюсь, открыли дорогу маленьким (и не очень) откровениям. Если судить по описанным в вашем письме кошмарам, ваш дар напрямую касается выбора дальнейшего пути. И после того вашего внутреннего запрета на сны, предсказывающие гибель близких, ваши откровения теперь стали касаться только вас. Довольно часто вы просто знали, как поступать не стоило, и это помогало вам сэкономить свои душевные силы, время и, возможно, деньги, чтобы потратить их на что-то важное для вас. Так что воспитание двух непослушных мальчиков не сказалось на вас угнетающим образом. Важные для вас вещи остались с вами. Здоровье, ваше собственное и семьи, благополучие, любимое хобби — да мало ли что ещё это могло быть! Например, чистота в доме!

Признаться, я, хоть и заочно, но уже немного знакома с вами, дорогая миссис Дурсль. Ведь и я обладаю способностью соприкасаться с магической тканью мироздания: мне открываются характеры людей, когда я держу в руках что-то однажды принадлежавшее им. И хотя я обладаю довольно слабым магическим потенциалом, то есть, попросту, почти не могу колдовать, но именно по причине своего дара, я работаю в Министерстве Магии. Я чувствую, прикасаясь к бумаге, на которой написано ваше письмо, как пугает вас все магическое, и прочтя его, знаю почему. И все же я тешу себя надеждой, что раскрытая мною информация не станет для вас шоком, тем более неприятным, а лишь поможет лучше понять себя, принять свою жизнь и те выборы, которые вы когда-либо совершили, и возможно — возможно! — научиться управлять своим даром осознанно.

Засим прощаюсь,

Искренне ваша Изольда Грей,

старший научный сотрудник отдела по работе с немагическим населением, имеющим родственные связи с волшебниками, по вопросам использования магии в их окружении.

PS Пожалуйста, если вы захотите со мной связаться, напишите мне письмо по адресу, указанному ниже».

* * *

Петуния уронила письмо на стол. Ее била лёгкая дрожь, но несмотря на это, она смогла криво усмехнуться.

Надо же как все обернулось. Дар предвидения, почти магия... Такого она, признаться, совсем не ожидала. Поздно махать кулаками и повторять «А я говорила!» всем, кто встретится ей на пути. Поезд давно ушел. И все-таки... Ей предстояло ещё многое осмыслить, но уже сейчас она чувствовала: ей стало чуточку легче дышать. Ее решения... Гарри...

Этой Изольде, пожалуй, всё-таки стоило написать.

Да и не только для того, чтобы облегчить душу. Петуния будто воочию представила себе всю ту кучу неприятностей, которую ей придется иметь с министерскими чиновниками, вроде того неприятного типа по фамилии Уизли, который завалился к ним в дом много лет назад. Именно с такими ей предстоит иметь дело, если она добровольно не свяжется с кем-то из их министерства сама. Да и множество приятных моментов от общения с госпожой Грей она почему-то предвидела тоже. Неужели у её «дара» открылась новая грань и теперь ей являлись не только негативные стороны ее выбора, но и позитивные тоже? Как знать...

Впрочем, чутье ей подсказывало, что это, вероятнее всего, был попросту жизненный опыт. Поболтать она любила. А если собеседница при этом будет ее еще и понимать... Одно это дорогого стоило. А дар — что дар? С ним она обязательно разберётся.