Песнь авгурея (гет)

Белла сделала пару глотков из темной пузатой бутылки, запрокинула голову и постаралась сосредоточиться на том, как огневиски, слегка обжигая, стекает по горлу и разливается приятным теплом в груди. Но ощущение отвратительной и совсем не блэковской щекотки в глазах осталось. На что она надеялась? И — Мордред! — продолжает надеяться. Ясно же, что если он не проявлял к ней интереса до Азкабана, то теперь… С горькой усмешкой она повернулась к окну, за которым повисло темное полотно ночи.

Отражение, конечно, являло отнюдь не тот ужас, который таращился на нее из всех зеркал в первые дни после освобождения. Но и прежней блистательной красоты уже не вернуть. Некоторые следы времени и тюремного заключения не подвластны даже магии. Правда, можно прибегнуть к декоративным косметическим чарам. Но нет. Она урожденная Блэк. Блэки никогда не добивались расположения фальшивым лицом. Они не скрывают истинную внешность, не бегут от прошлого и не стыдятся принятых решений и совершенных поступков. Они такие, какие есть, и с достоинством принимают любые удары судьбы. Где, кстати, та тварь, что каждое утро будит ее истошными воплями и навевает уныние?

По велению ленивого взмаха пальцев оконная рама поднялась, и в лицо повеяло морозной свежестью. Белла вдохнула ее полной грудью и обвела взглядом сад, еще раздетый прошлогодним листопадом и потому насквозь просвечивающийся редкими фонарями. Авгурея нигде не видно и не слышно. Затаился, сволочь! Вслед за обманчивой легкостью, появившейся от дуновения холодного ветра, вновь поднялось чувство, позорно обжегшее веки. Вот дерьмо! Взболтав содержимое бутылки, Белла допила его залпом и вышвырнула опустевшую тару в окно. Эльфы приберут. Нарси все равно возмутится, если узнает, но плевать.

Запирающее заклятие, вобравшее всю досаду огорченной ведьмы, врезалось в раму так, что задребезжали стекла. Прошелестев широкой юбкой, Белла слезла с подоконника, прошлась по комнате, остановилась у фортепиано, в лакированной поверхности которого отражался свет постепенно блекнувших люмосов. Бесцельно перевернула ноты.

Лорд тоже изменился. Его новый облик шокировал даже ее. В первые несколько минут. Но потом Белла разглядела под змееподобным ликом его до боли знакомые черты: точеные скулы, улыбку, взгляд. Это все еще он, ее Повелитель, ее грезы, ее мечты.

— Я знаю, что вы искали меня, — говорил он, обдуваемый холодным, сырым ветром на вершине полуразрушенного и поверженного Азкабана. Отраженный каменными глыбами, его голос уносился в стылую высь. И свобода заполняла иссушенные дементорами легкие, спирала дыхание. И радость. И ликование. «Он пришел!..» — Вы не отреклись в самое тяжелое время. Не забуду…

Как же гулко стучало в те минуты сердце!.. Более волнительным для Беллы стал разве что сегодняшний вечер, когда Лорд попросил ее не покидать на ночь Малфой-мэнор, а Нарси предупредил, чтобы приготовила отдельную спальню. Белла не могла и не хотела скрывать отблески затопившего ее в то мгновение счастья. Только мука, на мгновение исказившая лицо мужа, отозвалась мимолетной скребущей жалостью. Но он знал и принял правила игры. Белла никогда ему не врала.

С Рудольфусом Лестрейнджем Беллатрикс Блэк была помолвлена с раннего детства. Встречались. Дружили. Но это не помешало ей без памяти влюбиться в лидера набирающей популярность организации Вальпургиевых рыцарей, в которую они вместе с Руди и вступили, едва окончив школу. И когда речь зашла о подготовке к свадьбе, Белла вызвала жениха на откровенный разговор. Она любит Лорда — без взаимности — и поэтому, в принципе, готова не разрывать помолвку, коль Руди так настаивает и согласен принять тот факт, что никакие узы не заставят ее отвергнуть Лорда, прояви он к ней хоть каплю заинтересованности. Согласился. Зачем? Беллу не волновало. Она стала миссис Лестрейндж и, пожалуй, оказалась даже неплохой женой. С Руди они были партнерами, соратниками и любовниками. Да, они делили брачное ложе, на котором она всегда представляла себя с другим.

Однако Темный лорд, и в прежние времена посвящавший всего себя борьбе за идею, после ревоплощения, казалось, окончательно утратил интерес к женщинам. Если раньше у него случались редкие свидания со смазливыми актрисками или официанточками, и о том было известно ближнему кругу, то теперь — нет. Злые языки даже поговаривали, что не вполне удачный ритуал, проведенный криворуким ничтожеством Петтигрю, лишил Повелителя не только носа. Подобные разговоры заставляли кровь Беллатрикс вскипать от праведного гнева, а сердце сжиматься от острой непозволительной жалости к тому, чьим величием она восхищалась. Но, по большому счету, это не имело решающего значения. Она столько лет обходилась без плотских утех, что практически и позабыла, каковы они. Обошлась бы и впредь. Ей бы хватило возможности касаться этой до синевы бледной и чуть отблескивающей, будто бы мелкими чешуйками, кожи, брать его за руку и согревать тонкие аристократические пальцы своим дыханием. Может быть, еще прижиматься к нему долгими ночами. Но беда в том, что она нужна ему только как верноподданная, готовая хоть в бой, хоть...

Криво усмехнувшись, Белла шаткой походкой подошла к широкой кровати под неуместно светлым и нежным балдахином. Чего она себе только не нафантазировала, пока ждала.

Волдеморт постучался в ее спальню и вошел с Нагини на плечах. Высокий, статный. Мужественный. Конечно же злые сплетни врали. С ним просто не могло случиться чего-то подобного.

— Белла, ты нужна мне, — приблизившись и заглядывая в ее глаза с необычным для себя волнением, тихо сказал Лорд. — Я хочу просить кое о чем… очень… личном. Надеюсь, я могу на тебя рассчитывать?

— Конечно, мой Лорд, — она не придала значения ни выбивающейся из общего настроения последней фразе, ни змее. Змею он вообще почти всегда носил с собой. Какая разница. Главное, он все-таки пришел ночью в ее спальню.

Первые сомнения насчет намерений Повелителя у Беллы, растворявшейся в ощущениях томительной дрожи, пробегающей по всему телу от одних только звуков его голоса, но с трудом вникавшей в смысл обращенных к ней слов, появились только, когда он, присев на кровать, переложил Нагини к себе на колени и продолжил говорить, ласково поглаживая голову змеи, которую та поместила ему на плечо, устраиваясь поудобнее. Белла прислушалась внимательнее.

— …у нее начинается линька, первая за время пребывания в Англии. И ей плохо. Не хватает токов живительной, созидающей энергии. Она говорит, что это женская энергия, Белла, понимаешь? Прежде Нагини получала ее от земли, отыскивая подходящие места силы. А в этот раз не захотела оставить меня в надежде, что справится сама. И времени на поиски обладающей подходящими свойствами зоны нет, и передать мне достаточно отчетливую для аппарации картинку мест, питавших ее ранее, Нагини не способна. Но она думает, что ей поможет близость женщины — могущественной и сексуальной ведьмы, достаточно смелой и благородной духом, чтобы добровольно поделиться созидающей силой. А я не знаю никого, кто подходил бы под это описание лучше тебя, Белла. Скажи, ты согласна?

— Что нужно делать? — давясь словами и только титаническим окклюментным усилием подавляя приступ гомерического хохота, прохрипела Белла. «Он наконец-то разглядел твою сексуальность! И даже захотел воспользоваться! Разве не об этом ты мечтала, а?! Как тебе такое исполнение? А-ха…»

— Ничего, — между тем с явным облегчением и радостью отвечал Лорд. — Никаких жертв. Это вообще никак на тебя не повлияет. Если бы речь шла о риске, о вероятности ослабления магических способностей, я бы... не обратился к тебе, — взгляд вертикальных зрачков как будто чуть затуманился и скользнул куда-то в угол, но через секунду Волдеморт уже снова смотрел на Беллу ясными красноватыми глазами. — Тебе нужно просто побыть с ней рядом во время линьки. Нагини говорит, это займет несколько дней.

— Хорошо, мой Повелитель, — прошептала Белла, уже пережив бурю эмоций, опустошившую ее до самого дна .

И вот она созерцала занявшую почти всю ее постель змею.

— Как же я тебе завидую, — Белла не удержалась и всхлипнула, осторожно погладив питомицу Повелителя по покрытому крупной, тусклой чешуей затылку. — Тебя он любит, так ласково шипел на прощанье… Эй, ты чего? — встревожилась Белла, заметив, как вдоль мускулистого тела Нагини прошла судорога. Еще одна — посильнее. И еще. — Это из-за того, что я притронулась? — Змея вроде бы отрицательно пошевелила головой. — Нет? Но... так и должно быть?.. Может быть, его позвать? — на этот раз треугольная голова качнулась из стороны в сторону более выразительно. — Ну ладно… отдыхай.

Белла вновь отошла к окну, постояла, прижавшись лбом к откосу. Из глубин тисовой аллеи послышались похоронные рыдания — проснулся авгурей, — и стало еще тоскливее.

— Почему он ко мне равнодушен? — обращаясь непонятно к кому, прошептала Белла. — Наговорил столько комплиментов, только чтобы я согласилась, — она нервно рассмеялась, глядя сквозь стекло, — и ушел. Неужели он в самом деле… Или любовные услады тоже даришь ему ты, Нагини?

— Как только в голову такое могло прийти, бесстыжая! — слова, произнесенные сиплым, немолодым женским голосом, заставили резко обернуться. — Он же мне как сын!

От неожиданности Белла на вдохе издала придушенный, свистящий вскрик и выхватила палочку. На кровати сидела пожилая незнакомка в отливающем зеленью тесном платье и с рассыпавшимися по плечам седыми волосами.

— Тише, тише, девочка, — усмехнулась женщина, — палочку лучше спрячь. Попадешь еще в меня чем-нибудь — То́му это точно не понравится.

— Кому? — выдавила из себя Белла. — Ты кто? Как сюда пх-кх-попала?

— Твоему Лорду, — с ехидцей пояснила незнакомка. — Неужели не знаешь, как его зовут? А кто я, могла бы и догадаться, — она повела взглядом вокруг себя, и только тут Белла заметила, что женским тело гостьи было только по грудь, а дальше вилось широкими кольцами туловище змеи.

— Нагини?! — Белла не верила своим глазам. "Может быть, вторая бутылка была лишней?" — Ты анимаг?

— Если бы, — ответила Нагини, отворачиваясь. — Я — маледиктус, девочка.

— Маледиктус, — эхом повторила Белла. — И Повелитель знает?

— Нет, — женщина-змея стекла на пол и подползла к ведьме, поднялась так, чтобы стать с нею одного роста. — И ты ему не скажеш-ш-шь. Ни ему, никому другому. Дай-ка я пос-с-смотрю на тебя человеческими глазами, пока появилась возможность.

— Почему ты не хочешь, чтобы он знал? — Белла поморщилась от пристального взгляда.

— Потому что он узнал и приблизил меня к себе, считая змеей, хоть и волшебной. Он любит меня в этом облике, давно ставшем основной моей сущностью. Пусть так и остается. И ты будешь молчать.

— С какой стати мне скрывать правду от Повелителя?

— С той, что ты его любишь и не захочешь, чтобы он расстраивался, узнав мою тайну, столько лет сокрытую от него.

— Вот именно потому что не следует утаивать от него правду, я и должна все рассказать.

— Не торопись, девочка…

— Меня зовут Беллатрикс! — Белла вскинула голову. Первый шок прошел, и снисходительный тон начал раздражать.

— Хорошо, как с-скажеш-шь, Беллатрикс, — уступчиво молвила маледиктус, с тихим шуршанием обползая вокруг собеседницы. — Так вот, подумай, если бы я желала зла Тому, зачем бы я открывалась тебе? М-м? Поверь, я хочу совершенно противоположного. Хочу для него счастья. Человеческого. Хотя бы чуть-чуть… Правду же я таила, потому что это больно — быть змеей, когда кто-то знает, что ты человек, — добавила она мученически, сводя брови, а потом неожиданно заявила, будто бы вынося вердикт: — А ты не только сильная и преданная, но еще и красивая. Не удивительно, что он выбрал тебя.

— Что, это тоже имело смысл в поиске кандидатуры на роль… сиделки для тебя или донора женской энергии? Я толком так и не поняла, — губы Беллы скептически изогнулись.

Нагини рассмеялась неожиданно приятным, хоть и глухим смехом и описала вокруг Беллы еще один круг.

— Я и сама не особо поняла.

— То есть?..

— То есть мне ничего такого не нужно. Линька не особо приятное, но совершенно нормальное событие в жизни любой змеи.

Белла потрясла копной лохматых кудрей.

— Так, что-то я совсем уже ничего не понимаю. Какого же драного гремлина сейчас происходит? — Она потерла лоб рукой, по-прежнему держащей палочку. — Может быть, я сплю?

— Сейчас поймешь. Мне нужно было поговорить с тобой наедине, и чтобы Том не знал. Но ты не говоришь на серпентарго, а линька — это единственное время, когда я еще могу принять человеческий облик. Да и то, как видишь, неполностью, — ее руки безвольно упали вдоль тела, — а через одну-две линьки не станет и этого, — Нагини вздохнула. — Но речь о другом. Я желаю Тому добра и чувствую, насколько он одинок. Вероятно, сам того не осознавая, он, как и все люди, нуждается в близком, любящем человеке. Ты ему нравишься. Он тебе и подавно, — предупреждая попытку Беллы возразить, Нагини резко взмахнула изящной кистью. — Не отрицай! Я такие вещи по запаху безошибочно распознаю.

— Допустим, на мой счет ты не ошиблась. Допустим… — Белла перешагнула через лежащие у ног кольца змеиной части Нагини и бессильно опустилась в кресло. — Но он…

— Что? — маледиктус нависла над ней.

— Почему тогда он так... — Белла посмотрела жалобными глазами, — равнодушен?

— Он не равнодушен, — Нагини заползла сзади и, положив руки Белле на плечи, склонилась к самому уху. — Но его нужно немного подтолкнуть.

— Хах! — Белла, подобравшись, передернула плечами. — И как же, интересно? — В этот момент она вдруг осознала, что говорит о самом сокровенном с практически незнакомым человеком. И с человеком ли?.. Впрочем, важно не это, а то, что Нагини сама, похоже, заинтересована в неразглашении даже факта их разговора. А выплеснуть наболевшее хотелось. — Я ведь чего только не делала. И взгляды томные бросала, и намекала, и декольте уже глубже некуда, — она выразительно помахала руками у груди. — Не юбку же, как какая-нибудь шлюха маггловская, перед ним задирать? — и на этом слове голос ее упал: — Хотя если б знать, что сработает…

— Нет, милая, не стоит, — перебила ее Нагини очень похожим на змеиное шипение шепотом. — В этом и заключается твоя главная ошибка. Такие мужчины, как Том, охотники, а не добыча. Дай ему возможность самому принять решение, а не сдаться под твоим натиском.

— Ты думаешь? Честно сказать, я никогда не смотрела на… свои попытки с такой точки зрения. Но что, если он вовсе перестанет меня замечать?

— Не перестанет, — улыбнулась Нагини. — К тому же я здесь не только для того, чтобы поговорить, — заговорщицкий взгляд и выразительная пауза. — Завтра утром выразишь беспокойство. Скажешь, что тебе кажется, будто бы я скучаю. И, когда он придет, то убедится, что ты права. К слову, мне даже не придется врать. Так, чтобы одновременно быть ко мне ближе, вы будете некоторое время проводить практически наедине друг с другом. А теперь слушай, как следует себя вести… — и маледиктус сверкнула чуть раскосыми, черными глазами.

* * *

«Покажи ему, что увлечена его идеей не меньше, чем им самим».

«Подумай, о чем, важном для вас обоих, вы могли бы поговорить. Может быть, у тебя есть стоящие задумки, которые стоило бы обсудить».

«И постарайся сдерживать свою воинственность. Том знает о твоих бойцовских качествах и ценит их, но дай ему увидеть еще и женщину, способную на заботу и ласку. Задумайся, ты сама захотела бы делить ложе с катаной?»

«Да, и приведи в порядок волосы. Ни один мужчина не ценит в женщине неопрятность».

«Будь покорной, но всегда оставайся гордой, никогда не пытайся вымолить ласки».

«Свое влечение не подавляй совсем, но пусть оно присутствует незримо. Помни, решение принимает он… По крайней мере, он должен так думать-с-с-с».

* * *

Свернувшись кольцами, Нагини дремала в большой плетеной корзине, которую Том по ее просьбе размещал поближе к камину. В кабинете находились еще двое. За их беседой она исподтишка следила. Прошло чуть меньше месяца с того вечера, когда Беллартрикс открылась тайна змеи Темного лорда, и ведьма, исстрадавшаяся от безответной любви, как великому откровению вняла элементарным правилам обращения с мужчинами из уст маледиктуса. Белла оказалась не слишком способной, но старательной, и дело сдвинулось с мертвой точки. Том начал регулярно находить причины для общения с самой преданной сподвижницей наедине, несмотря на то что Нагини давно щеголяла новенькой, блестящей чешуей. Пока что они говорили на деловые темы, но в разговор все чаще вклинивались волнительные паузы, поскольку взаимная страсть уже витала в воздухе. И вот:

— Ты сильно изменилась, Белла, — сказал он негромко, встав рядом с ней у окна, за которым благоухал цветущий сад. — Я бы хотел узнать причину.

Она улыбнулась с грустью, но головы не опустила.

— Я смирилась, мой Повелитель.

— С чем?

— С тем, что никогда не смогу заинтересовать вас как женщина, мой лорд.

Он едва заметно вздрогнул и с трудом сглотнул.

— Возможно, это был преждевременный вывод, — сказал Том, не отводя пристального взгляда, а, когда она наконец оторвалась от созерцания панорамы за окном и повернулась к нему, выдохнул: — Ты прекрасная женщина, Белла. И ты должна быть моей.

Он притянул ее к себе неспешным жестом человека, имеющего на то полное право, и губы Беллы наконец познали сладость долгожданного поцелуя.

Если бы змеиная анатомия позволяла, Нагини бы улыбнулась. У нее все получилось. Однако подглядывать дальше желания не возникло, и она, практически бесшумно покинув корзину, отправилась в сад.

Где-то там, среди тисов и зарослей ежевики, скрывался авгурей. Нагини не могла допустить, чтобы вредная птаха своим зловещим пением омрачила радость первой любовной ночи ее детям. Да, именно так она в мыслях и называла Тома и Беллу.

* * *

Впервые встретившись с Томом в албанских лесах и вновь ощутив практически забытую радость общения с человеком, Нагини поначалу почувствовала только благодарность и желание оставаться с ним рядом. Но, чем больше она узнавала необычного мага, тем сильнее в ее холодном сердце разгоралось чувство материнской любви. Чувство, так и не познанное в прежней жизни, переполняло, а когда выяснилось, что и Том с первых своих дней был лишен материнской ласки, захлестнуло Нагини с головой. Она твердо решила, что по мере сил станет заботиться о нем, как о волею судьбы обретенном сыне, помогать и поддерживать его во всем.

Нагини не питала иллюзий. Она видела, что Том не из тех, кого называют приверженцами добра и света. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Перед змеиным взглядом мир предстает без прикрас, становится проще и понятнее. Каждый борется за место под солнцем. Боролся и Том. А понятия добра и зла вообще относительны. К ней он всегда был добр и внимателен. И доверил частичку своей души, которую она носила в себе как сокровище, искренне желая, чтобы якорь в самом деле помог ему выжить.

Выжить.

Том владел секретами могущественной магии и имел великую силу. Она ощущалась в нем даже в отсутствие физического тела. И так же, как большинство сильных людей, он полагал, что именно сила и есть залог выживания и успеха. Нагини понимала, что он ошибается. Выживает не сильнейший, а тот, кто сумел приспособиться. И зачастую к победе ведет умение отступить, притвориться слабым и впоследствии нанести удар из засады. Но Том был слишком гордым для такой тактики и слишком ранимым, чтобы Нагини посмела оскорбить его прямыми поучениями, а намеков не понимал. Что ж, она знала, что в любом случае пойдет с ним до конца, будет надеяться и верить.

Она помогла им с Беллой сблизиться и с удовлетворением отмечала, что не ошиблась. Эта женщина любила ее нареченного сына так же безмерно и беззаветно, как и сама Нагини.

Теперь змея видела свою первостепенную миссию в том, чтобы отгонять авгурея, не давая кликать беду. Она выслеживала его в саду, караулила, но тощая и больная на вид птаха оказалась невероятно умной, внимательной и верткой. Каждый раз успевая избежать удара смертоносных челюстей, он словно дразнил змею, позволял подкрасться поближе, а потом, не иначе как чудом опережая ее молниеносный бросок, взлетал повыше и заводил проклятую песню, предвещавшую поражение и смерть.

Нагини называла авгурея безмозглой птицей и шипела про непревзойденную мощь магии Тома, про его целеустремленность и обширные знания. Вестник несчастий возражал, и завязывалась дискуссия. Это ведь только маги и подобные им волшебные существа (магглы вообще не в счет) вынуждены изучать язык каждого животного в отдельности. Те же, кого принято считать лишенными разума, понимали друг друга без слов. Перепалки Нагини с авгуреем случались так часто, что стали походить на традицию и доставляли ей странное удовольствие то ли от самого спора, то ли от того, что по ходу дела находились аргументы, убедительные для нее самой.

А они с каждым днем становились нужнее. Прошел год, Тома преследовали неудачи. Он снова перестал улыбаться, даже когда оставался наедине с Беллой или Нагини. Только маленькая Дельфи — счастье и гордость родителей, выбросы спонтанной магии которой заставляли воздух искриться, — могла ненадолго вызвать в его душе нежность, оттеснявшую ярость и ненависть, полыхавшие в алых глазах. Но от отходил от кроватки и снова срывался. Его боялись всегда, но теперь страх порой парализовал даже ближайших соратников. Хотя если выражаться честнее, то преимущественно их, потому что враги оставались недосягаемыми. И наблюдать за всем тем было горько. Беда, предрекаемая авгуреем, подступала все ближе, Нагини и сама ее чувствовала с каждым днем все отчетливее. Хотела бы она продолжать верить так же слепо, как Белла, но, увы, разум змеи всегда холоден.

Том шел к краху. Змеиное сердце не способно страдать, и тем не менее иногда и оно болело. В минуту слабости Нагини решилась просить Тома об отступлении, хотя бы на время. Сказала о дурных предчувствиях и впервые заметила, как нечто похожее промелькнуло в его глазах. Но он лишь улыбнулся почти спокойно и от того еще более жутко.

— Так или иначе, пророчество сбудется, Нагини. Что даст нам время, лишенное покоя? Возможность укрепить силы? Но она же появится и у наших врагов. Назад пути нет, так к чему откладывать? Пусть все свершится.

* * *

Белла осторожно приоткрыла дверь и заглянула в детскую. Волдеморт стоял к ней боком и спиной к свету. Он склонялся над кроваткой и что-то беззвучно шептал их маленькой дочке. В груди защемило от любви, нежности и боязливого трепета, зачастую теснивших друг друга при взгляде на Повелителя. В последнее время причин бояться стало больше. Особенно после того, как они с сестрой и зятем упустили Гарри Поттера и познали всю невиданную ранее разрушительную силу ярости Темного лорда. Белле досталось значительно меньше других — возможно, даже практически обезумев, он не забыл о Дельфи, которой на тот момент не исполнилось и месяца. Но и того, что задело вскользь, хватило, чтобы приближаться к нему с опаской.

— Не помешаю? — тихо спросила она прежде, чем войти.

Лорд качнул головой:

— Нет, — он поспешно отвернулся, быстрым движением коснулся лица и отошел к распахнутому окну. Последний апрельский день радовал щедрым теплом.

Белла посмотрела на малышку, та спала, безмятежно раскинув ручки. На сердце потеплело. Она осмелилась подойти к Тому и обнять со спины.

— Все хорошо?

Он кивнул. Белла посомневалась и решилась, гибкой кошкой нырнула ему под мышку, и судя по тому, как приподнялась его рука, пропуская, и как затем ласково обняла ее за плечи, Том не возражал.

— Знаешь, авгурей больше не прилетает, — еще больше воспрянув духом, сообщила Белла. — Я думаю, это знак. Черная полоса закончилась, и удача теперь на нашей стороне.

— Конечно, — он взглянул на нее теплыми карими глазами, в которых необычными на тот момент оставались только узкие вертикальные зрачки. — У нас и у нашей дочки впереди великое будущее.

* * *

Нагини наблюдала за ними из сада. К сожалению, змеиная анатомия не давала возможности улыбнуться. Она по-прежнему предчувствовала беду и понимала, что предотвратить несчастье не в ее силах. Но разум змеи холоден и смотрит на мир проще. У каждого есть свой путь и свой век. Прошлого не изменить, а будущее теряется в тумане. Только "здесь и сейчас" по-настоящему важно.

А здесь и сейчас ее любимые люди были счастливы, а она смотрела на них и думала: «Я все сделаю, чтобы ваши счастливые мгновения продлились как можно дольше. Сделаю без сомнений и сожалений, так же как позавчера все-таки выследила и съела авгурея. Хотя, по правде, его мне немного жаль, ведь мы были почти родными».