Семейный визит (джен)

Путь вместе с ордой дотракийцев давался принцессе Дейнерис нелегко, и в тяжелые минуты она напоминала себе, что она принцесса валирийской крови, из великого рода Таргариенов. Это придавало ей решимости, но добавляло обиды на свою судьбу: великие воины и правители из рода Таргариенов являли свою доблесть и стойкость на поле брани и в стенах прекрасных замков, им не приходилось спать на земле, страдая от блох, или якшаться с ордой бродяг, один из которых был мужем Дейнерис и по полному праву овладевал ей каждую ночь под открытым небом среди степи. А потом, отогнав блох и клопов запахом благовоний и томясь в духоте заполненного пряными запахами шатра, Дейнерис раскидывалась на подушках и покрывалах, и ей снились валирийские рыцари, бередя в ней желание вернуть себе трон отцов и властвовать на Вестеросом, а то и над Эссосом в придачу. И так продолжалось много ночей, пока Дейнерис наконец не привыкла к мысли, что займет Железный трон сама, в обход и мужа, и старшего брата, и эти мысли привели к тому, что она не вступилась за Визериса в Вейс Дотрак, со злым удовольствием глядя, как ее муж, кхал Дрого, льет на голову ее брата раскаленное золото. И вскоре после этого валирийские герои пришли к ней не во сне, а наяву.

Дейнерис проснулась среди ночи от ужасного шума и громких криков; выбежав из своего шатра, она увидела, что невдалеке волнуется большая толпа дотракийцев, среди которых проскальзывают стройные и могучие витязи из ее снов, и в сполохах костров Дейнерис даже не заметила, что далеко не все из витязей светловолосы. Спустя несколько мгновений Дейнерис поняла, что вся толпа дотракийцев пытается сразить валирийских пришельцев — вокруг них взлетали аракхи, их пытались схватить, но чудесным образом явившиеся Дейнерис валирийцы отбивали сыпавшиеся на них удары, ловко ускользали от десятков рук, и некоторые взмахи аракхов разили своих же, не причиняя пришельцам вреда — хотя сами пришельцы неизменно пользовались возможностью зарезать кого-нибудь из нападавших, так что толпа постепенно редела. И еще Дейнерис заметила, что она понимает речь пришельцев: говорили они на высоком валирийском, хотя речи между собой вели не самые возвышенные, иногда прерывая их трудовыми выкриками и непечатными междометиями.

Самый статный же и высокий из всех явившихся валирийцев уже вырвался из свалки незаметно для своих противников и методично обходил шатры дотракийских вождей, пока из своего шатра навстречу ему не вылетел сам кхал Дрого со своим страшным аракхом. Кхал был столь же быстр, сколь и могуч, но обходивший шатры валириец легко уклонился от его ударов.

— Охолони, вастак, я тебе не по зубам, — посоветовал валириец, а Дейнерис заметила, что у пренебрежительно отмахнувшегося от кхала валирийца нет правой кисти, и меч его висит на правом боку.

Разъяренный Дрого не внял совету, произнесенному на непонятном ему языке, и обрушил на пришельца очередной быстрый и сильный удар, но тут произошло невозможное: его соперник поймал за древко мелькнувший полосой в воздухе аракх, вырвал его из рук кхала, резко крутнув, и с досады всадил аракх в землю на добрые полметра.

— Я тебе сейчас травмы нанесу, — предупредил валириец, и Дрого его на этот раз понял, а валириец вошел в шатер Дейнерис, пройдя мимо нее словно мимо столба, ударом кулака сломал ларец с драконьими яйцами, разрубил мечом стену шатра и вышел с другой стороны, подняв после этого к небу все три яйца, зажатые в могучей левой руке.

— Мы выполнили свою клятву, отец! — с гордостью провозгласил валириец, смотря на переливавшиеся внутри огнем драконьи яйца, и словно в ответ ему с неба пала молния, удивив не только выбежавшую вослед Дейнерис и всех дотракийцев, но и самого обращавшегося к небу, потому что перед ним встал во плоти величественный черноволосый воин.

Мандос, конечно, клялся, что не выпустит Феанора из своих чертогов, оставив его там в компании павших героев до конца дней, но даже пророческий дар Мандоса не подсказал ему, на что он подписывается. Великий искусник Феанор, прибыв в чертоги Мандоса, тут же затеял там ремонт и перепланировку, заморочив Мандосу голову своими весьма убедительными речами. Прочь полетели ковры, сплетенные Вайрэ, и на стенах возникли великолепные инкрустации и мозаики, а когда Мандос, налюбовавшись работой Феанора и наругавшись потом с женой, которой было жаль ее ковров, вернулся в свои чертоги, он обнаружил, что Феанор, во-первых, приступил к более коренным переустройствам, а во-вторых, оказался не только строителем, но и лингвистом, а потому грязно и творчески бранился при этом сразу на нескольких языках, пренебрегая по старой обиде весьма подходящим для ругани Черным Наречием, но нисколько не чуждаясь Валарина, который пламенный Феанор успел обогатить несколькими похабными метафорами и фразеологизмами. Хуже того: фразочки Феанора уже пошли в народ, и в чертогах Мандоса на проклятия и непристойности теперь можно было вешать топор, что Феанор, то мореплаватель, то плотник, весьма ловко и делал. И еще хуже того: Феанор научил своих соседей по чертогам Мандоса письменности, так что надежда на то, что они забудут все подхваченные у Феанора словечки и обороты становилась призрачнее час от часа. Так что, когда неутомимый пламенный Феанор начал шатать уже вторую несущую стену, Мандос потерял терпение и Феанора из своих чертогов выставил. «Интересно было бы взглянуть на морду Мелькора», — подумал про себя сам Эру, размышляя о том, не стоит ли вернуть Феанора в Средиземье, пока тот опять не начудесил в Валиноре. Но сжалился над Ардой милосердный Эру Илуватар — а вот Эссосу повезло меньше.

— Если бы это были Сильмарили, мой сын, здесь давно было бы светло, как днем, — недовольно сказал Феанор, словно он не сбежал только что от Мандоса, исполнив свою заветную мечту, а был зазря оторван Маэдросом от интереснейших занятий. — А ты, с твоим пренебрежением к технике безопасности, спалил бы об них руки, как последний Моргот. Лучше бы ты Куруфина за ними послал — он бы и не спутался, и не совал бы руки куда не следует. О, я смотрю, одной рукой ты уже дорукосуйствовался, — и разошедшийся Феанор нетактично кивнул на увечье Маэдроса, которое тот получил уже после его гибели.

— Папа, вы говорите обидно, — с достоинством ответил Маэдрос. — Во-первых, Куруфин вместе с камнями прихватил бы и девчонку, на него в таких делах удержу нет. Во-вторых, Сильмарили опаляют только грешные нечистые руки.

— А ты у нас святой, да? — вдруг разъярился скорый на гнев Феанор. — Как резать в гаванях соплеменников, так «все вместе пойдем», а как отвечать — так ты теперь безгрешный?!

Дейнерис ничего из этой перебранки не поняла, но ей почудилось, что к ней и впрямь явились ее легендарные предки из рода Таргариенов — по крайней мере, собачились они между собой вполне по-таргариенски. Но на самом деле в семье Феанора никогда не угасала та великая любовь, которую Феанор питал к своему отцу Финвэ, а Финвэ питал к нему, поэтому сыновья Феанора были дружные, и своих детей Феанор любил, а те были ему преданы и к нему почтительны. Разогнав нападавших на них дотракийцев, остальные шестеро сыновей сошлись к Феанору, радуясь его возвращению почти до слез, и Маэдрос наконец выронил из руки драгоценные драконьи яйца, чтобы обнять воскресшего отца, явившегося во плоти и все с тем же ершистым характером.

— Ладно, Нельо, верни девочке игрушку, — велел старшему сыну улыбающийся и веселый Феанор, воссоединившийся со своей семьей. — Безделица ведь, даже на палантиры не тянет.

Ловкий Куруфин, на склонность которого к донжуанству только что жаловался отцу серьезный Маэдрос, поднял с земли драконьи яйца раньше старшего брата и галантно вручил их Дейнерис.

— Я надеюсь, ты не пленница среди этих вастаков, милая девочка? — спросил Куруфин и подмигнул Дейнерис. — А то, может, айда с нами?

Ошеломленная Дейнерис ничего не ответила, а Феанор позвал сына к себе, и восемь великих эльфов двинулись прочь. И только когда они отошли футов на сто, Дейнерис наконец решилась, хотя чутье ей подсказывало, что с приходом в мир не узнанных ею благородных эльфийских владык, рожденных под светом Древ, темные мысли, вызванные властолюбием, себялюбием и жестокостью, начнут получать достойное возмездие, ибо не омрачились еще сердца великих нолдор веками междоусобиц.

— Помогите мне вывести из этих яиц драконов, о владыка! — крикнула Дейнерис Феанору вослед, и тот остановился как вкопанный, а когда повернулся, взгляд его пылающих гневом глаз был ужасен, настолько благородный Феанор был оскорблен мыслью о том, с кем его перепутали.

— Феанорычи, кру-гом! — рявкнул Феанор, и семеро его сыновей развернулись и встали рядом, как сияющая стена. — Я вижу, и сюда проникли слуги Моргота, и даже собираются выводить здесь драконов. Или, может быть, я ослышался?