Маэстро (джен)

В тишине было пусто и хорошо. Это был настоящий отдых, который случался не так уж и часто. Ну, уж всяко реже, чем хотелось бы… и вскоре ему придёт конец.

Сначала появился… нет не шорох. И даже не вибрация. Слабейшее, едва заметное колебание, которое можно ощутить не слухом, но поверхностью кожи, и от которого волоски становятся дыбом. Становится понятно, где он понадобится сегодня — как эхо, которое появляется раньше звука, — и Маэстро отправляется туда.

Здесь и сейчас его имя Атсу Чензира.

Мир взорвался звуками — в комнату отдыха вошёл Ассистент.

— Господин, вы проснулись? — прошептал он одними губами, но зря старался. Он был слишком неопытен, чтобы быть по-настоящему тихим. Он всё ещё думал, что дело в его голосе, дитя. — Вам нужно идти.

Атсу Чензира неохотно открыл глаза, медленно вздохнул и поднялся. Здесь было приятно: небольшая уютная комната янтарного оттенка сплошь уставлена комнатными растениями с большими листьям, всё как он любит. Вдоль одной из стен — один сплошной шкаф со множеством полок; здесь и одежда, и книги, и амулеты, и зелья, и волшебные палочки — всё, что может ему пригодиться. За окном — уютный дворик с фонтаном. Воздух жаркий и немного пыльный, и всё шуршит, без ритма и такта, и кажется, что вот только чуть подтолкни — и узор сложится, и начнёт расти… но нельзя, нельзя, нужно сдерживаться, не навязывать свои правила.

— Что случилось? — спросил он, глядя на Ассистента.

— В одной из гробниц что-то… проснулось. Я не знаю точно что, но оно явно тёмное.

Атсу Чензира медленно повёл подбородком.

— Магл?

— Волшебник, молодой. Из Великобритании.

Атсу Чензира поморщился.

— Турист?

— Да, приехал с семьёй. Они были на экскурсии, и, в общем… похоже, что это была глупая детская шутка. Двое ребят заперли своего старшего брата в гробнице, и он остался один, в тишине. Он начал колдовать, и, в общем… разбудил.

Атсу Чензира вздохнул и помедлил немного, прежде чем сказать:

— Не думаю, что мы должны в это вмешиваться. Вы ведь слышали последние сводки — баланс плывёт, тьма приветствуется. В кои-то веки это был не злой умысел, а дурацкая шутка — стечение обстоятельств, можно сказать. Повезло.

— Не в этот раз, — помотал головой Ассистент, — слишком много нитей связаны с этим узелком — баланс не восстановится, а качнётся в другую сторону.

— Ну и пусть, — пожал плечами Атсу Чензира. — С тьмой всяко легче справляться, чем со светом…

— Она сказала, что вам нужно пойти, — будто бы виновато добавил Ассистент и опустил взгляд.

— Ну раз Она сказала, — передразнил Атсу Чензира и снова ненадолго закрыл глаза.

Пылинки складывались парами и снова разлетались в беспорядочном движении, бесконечном, беспечном. Он попытался уловить эхо будущей музыки, но безуспешно — где-то между ним и его сегодняшней целью маячила вспышка хаоса. Нужно будет попробовать ещё раз чуть позже; а пока — одеться и на выход.

— Вы забыли палочку, — напомнил Ассистент.

— Не забыл, — усмехнулся Атсу Чензира.

— Мне пойти с вами?

— Как хочешь.

Ассистент захотел, но держался на несколько шагов позади.

Тихий узкий переулок, как будто специально приглушённый, чтобы никого не побеспокоить. Горячие камни и много пыли — хотелось пройтись босиком, и Атсу Чензира себе не отказал. Низкие, глубинные ритмы лениво толкались в его ступни, как будто великаны ворочались во сне в центре Земли.

Ещё одна улочка, чуть более оживлённая — дети играют, взрослых нет. Атсу Чензира прошёл мимо, и его губы сами собой расползлись в улыбке. Дети — ещё не музыка, но уже попытка извлечь звук, поймать ритм; а иногда — нелепый эксперимент, который магия с удовольствием подхватывает и переиначивает по своему разумению…

Звуков стало больше — в них уже начали появляться обрывки разных мелодий и ритмов, но они переплетались, то нарастая, то стихая, перетекая друг в друга, сливаясь и разделяясь. Как распевка или настройка, которая никогда не закончится — магический квартал. Есть тут и завершённые мелодии, и полные композиции, но их невозможно понять, просто проходя мимо, а останавливаться у Атсу Чензиры не было ни времени, ни желания. Он помедлил немного, задумавшись, брать ли с собой Ассистента, а потом решил быть снисходительным и подал тому руку.

— Не хочу больше идти, — пояснил он. — Будем перемещаться.

Ассистент испуганно уставился на него, но руку протянутую руку всё-таки сжал.

— Вы знаете… — начал он, а закончил, когда они уже были в пустыне, — куда нам? — Он растерянно огляделся, опустил руку и добавил со вздохом: — Ладно, проехали.

Сам Атсу Чензира стоял, слегка оглушённый какофонией… всего. Он сразу понял, что и где: пирамида с потревоженной гробницей была прямо перед ними, но там уже всё тихо — кто не проснулся, те крепко спят. Чуть в стороне — министерская палатка, и вот там…

Гул — низкий, подавляющий, за какой-то тонко звенящей в разных тональностях завесой — должно быть, это замороженное проклятье. Всполохи аккордов, звон колокольчиков, грохот ударных — эмоции встревоженных людей. “Наверное, родственников, — понял он, — раз уж пострадавший был тут с семьёй”.

“Боги, как же я хочу тишины…”

Атсу Чензира медленно вздохнул и направился в сторону палатки. Через несколько шагов он снова замер и сдавил ладонями виски — нет, ну это же невыносимо!

Начинала болеть голова.

— Иди к ним, — велел он Ассистенту, — скажи, чтобы оставили меня наедине с пострадавшим. Я не могу работать в таком шуме.

А сам медленно начал шагать прочь, в пустыню, изо всех сил вслушиваясь в звуки песка и ветра, а не людей.

Жарко и сухо. Пахнет солнцем и потом. Здесь не место суете и спешке, даже беспокойство тут медленное и ленивое. Песок шуршит под ногами, скрипит неповторимо при каждом шаге. Замереть. Ожидание.

— Прошу прощения!

Атсу Чензира удивлённо обернулся — он не слышал, чтобы кто-то приближался, и это было странно. Тихих людей в мире было очень мало, и почти со всеми ими он был знаком. Этот молодой человек выглядел знакомо, но...

— Билл Уизли, — представился тот и протянул ладонь.

— Атсу Чензира, — отозвался он и ничего не добавил. Тишина позволяла немного расслабиться, но не давала подсказок.

— Я знаю, кто вы, Маэстро, — сказал Билл Уизли с лёгким поклоном.

А вот это было совсем странно, но молодой человек не стал выдерживать интригу и сам пояснил:

— Мы встречались с вами в Лондоне четыре года назад. Вы меня подчистили, когда я поймал проклятье в Катакомбах Лесло.

“Точно”.

Атсу Чензира позволил себе улыбнуться.

— От вас тогда так разило, что я чуть слуха не лишился, — сказал он. — Это было единственное, на что я тогда обращал внимание, так что извините, что не вспомнил ваше лицо.

— Я вас тоже не сразу узнал, — сказал Билл, — вы сильно изменились.

Атсу Чензира не понял, была ли это шутка человека, который действительно понимает, с кем имеет дело, или же просто наблюдение.

— Я похудел в последнее время, — осторожно сказал он.

— Ага, и ростом уменьшились и помолодели лет на сорок, — непринуждённо сказал Билл.

Атсу Чензира не выдержал и рассмеялся — давно он не был в Лондоне, забыл, каким он был там в последний раз.

Песчинки летели звенящими искрами, головная боль прошла. Видимо, Билл Уизли не просто принял его помощь, но и научился тогда чему-то; было приятно, что кто-то перенял его науку так легко и с жадностью.

— Спасибо, что пришли, — сказал Билл.

Атсу Чензира вспомнил, как меньше получаса назад не хотел сюда идти, и не почувствовал ровным счётом ничего. Обычное дело — недопонимание, и не нужно ничего выяснять.

— Это мой младший брат, — продолжил Билл, жестом указав куда-то себе за спину, — я не уследил за двумя другими, а они… те ещё оболтусы.

— Нужно, чтобы вы всех увели, — сказал Атсу Чензира. — Они создают слишком много помех.

— Палатка пуста, — сказал Билл. — Там только Перси и ваш Ассистент. Я остался, потому что подумал… может, я смогу помочь? Я работаю ликвидатором проклятий на Гринготтс.

— Не знаю, сможете ли вы помочь, главное — не мешайте. Палочку не доставать ни при каких обстоятельствах. Это ясно?

— Предельно.

Они неторопливо направились к палатке. Разговаривать не хотелось, но нужно было понять, с кем и с чем придётся иметь дело.

— В двух словах — что там?

— Он превращается… во что-то, — сказал Билл и помедлил, подбирая наиболее чёткое описание. — Глаза потемнели, кожа… “плывёт”. То нормальная, то тоже темнеет и теряет форму… Волосы остались прежними только у корней, а на концах как будто призрачные.

— Аура?

— Тяжёлая, но проанализировать я не успел. Он довёл до слёз близнецов одной только фразой: “Я разочарован”. Это вообще на них не похоже. У меня закружилась голова и сердце чуть не выскочило через горло, когда мы с Перси встретились взглядами… нет, он действительно выглядел жутко, но вы не подумайте, что я слишком впечатлительный. В ту секунду мне моя реакция показалась нормальной, но когда я подумал об этом немного, понял, что тут не обошлось без какого-то типа… ментального воздействия.

— Вы пытались сами снять проклятье? — спросил Атсу Чензира, стараясь не пропустить в голос обречённость. Вмешательство дилетантов всегда только усложняет задачу.

— Нет. Я лишь попытался его изучить, а потом поместил Перси в стазис и отправил запрос к невыразимцам. А они уже пригласили вас.

Атсу Чензира кивнул. Не самое худшее развитие событий.

По мере приближения к палатке пустыня затихала, как будто пыталась задержать дыхание в предвкушении… чего? Атсу Чензира остановился, прикрыл глаза и прислушался к обратному эху — теперь что-то можно было услышать, но слишком расплывчато. Что-то тревожное. И немного тошнотворное.

— Вы в порядке? — обеспокоенно спросил Билл.

— Пока да.

Он всё гадал, почему Она настояла на его вмешательстве. Да, у этого парня, который поймал древнее проклятье, большая семья, но даже если всех их поглотит тьма, баланс не выправится. Значит, кто-то из них связан с кем-то или чем-то ещё более значимым… не важно. Атсу Чензира давно и навсегда принял решение просто доверять Ей, и прежде она не давала повода усомниться.

Кокон стазиса был сплетён весьма качественно, но неестественно — очевидно, с помощью волшебной палочки, а не истинного колдовства. Атсу Чензира вздохнул — он и не ожидал другого, но в глубине души, что греха таить, надеялся. Билл уже удивил его сегодня, мог бы и повторить.

— Отпустить? — спросил Ассистент.

Он забился в угол палатки и старался быть незаметным — и по сравнению с объектом их сегодняшней работы ему это удавалось.

— Нет.

Атсу Чензира жестом велел Биллу тоже куда-нибудь отойти и не мешать.

Всё, вот теперь пришло время настройки. Весь мир должен исчезнуть, в нём останутся только две темы — та, что есть, и та, что должна быть.

Проклятье было очень чистым и предельно аккуратным. Стойкий ритм — без сбоев и ошибок, мелодия — без фальши, громкость максимальная. Единственное, что не давало “вечеринке” разгореться вовсю — наглухо запертые двери. Но магия уже была наготове и ломилась во все щели, чтобы присоединиться к “танцу” — нелегко её будет отвлечь.

Удивительно, как вообще удалось сплести стазис — отчётливо было видно, что магия уже начала твориться.

— Вы сможете это исправить?

Атсу Чензира не ответил — пока что он даже не знал, как к этому подступиться, но ведь прошло даже меньше минуты.

— Он попытается, — ответил за него Ассистент.

“Несомненно”.

Чем можно отвлечь магию от этого великолепия? Чем-то радикально иным? Или сходным, но более доступным? Сначала изучить повнимательнее то, что уже есть…

Мелодия, что странно, довольно сложная. Много разных ритмов, но заметить и понять их не так уж просто — они сливаются в легко различимые акценты, которые как будто притягивают внимание. Каждая новая попытка различить детали всё глубже затягивает в рисунок… и для лучшего понимания хочется влиться, постучать пальцем, или даже ступнёй, в такт…

Стоп, так не пойдёт.

Мелодия, на первый взгляд примитивная, сплетена чем-то похожим на мизмар, но не одним, а двумя, которые большую часть времени поют в унисон, но иногда расходятся на четверть тона, щекоча нервы, возбуждая; хочется отвлечься от этого лёгкого зуда, а отвлечься не на что, кроме гипнотизирующего ритма.

Тягучего, как воск, расплавленный на солнце. Как поверхность воды в колодце, вибрирующая в такт. И если её выпить — дребезжащей, — музыка поползёт по глотке, к желудку — а оттуда ко всем органам. К мозгу, усыпляя, к лёгким, удушая, к сердцу…

А ведь Она никогда ему не лгала, не говорила, что беспокоится о его благополучии. И когда он — как и все его предшественники, — не удержится на краю и пойдёт вразнос, именно она споёт ему последнюю безмолвную песню.

...отыскивая самый ужасный кошмар и делая его реальным.

“Псевдо-реальным, — поправил сам себя Атсу Чензира и потёр ладонями лицо, — это всё в моей голове… но это не значит, что это неправда”.

— Всё в порядке? — спросил Ассистент.

— Нет.

Сбить мелодию проклятья не получится, придётся действовать отвлечением.

Создать свою собственную мелодию, свой ритм, свой рисунок — более привлекательный и затягивающий. Перетянуть всю существующую в округе магию на себя. Но чтобы перебить такую безумную мощь, нужно сотворить что-то действительно впечатляющее.

Атсу Чензира вышел из палатки и вгляделся в пустынный горизонт — марево, как след пустынного призрака, делало его нечётким. Да, придётся проникнуться колоритом. Местной магии не так-то просто угодить…

В Каире Атсу Чензира тоже давненько не был.

Но работать здесь ему, в целом, нравилось.

— Когда я велю, снимайте стазис, — сказал он громко, чтобы двое, оставшиеся в палатке, услышали.

Ритм будет дождливым. Не то, что характерно для пустыни, но этим определённо можно привлечь внимание. Сначала пусть будет неровный — как детское баловство с дарбукой. Потом — более отчётливый, ритмичный, выправляющий… за которым хочется следовать. Всегда приятнее идти по верному пути, когда рядом есть “кривая дорожка”... Лёгкий, приятный выбор.

Флейта… или лучше две. Низкая и высокая — контрастные нити. То идут навстречу друг другу, то расходятся, то идут по параллелям… Нижняя обрисовывает очертания стволов, верхняя — листьев пальм. Они будут вон там, а тут — открытый участок…

Атсу Чензира взмахнул руками, и мелодия началась. Сначала неохотно, без отчётливого понимания, зачем всё это. Пустынные пылинки собирались группами и испуганно разлетались, но некоторые оседали на рисунке мелодии, укрепляя её. Им нравилось, и плетение постепенно росло, обретая новые очертания, более сложные узоры…

Можно добавить ещё одну дарбуку — фундаментальную. Она унесёт магию на глубину — на многие футы под песок, отыскивая воду и вытягивая её на поверхность ритмичными толчками. “Пылинкам” становится интересно, и они начинают собираться активнее, заклинание растёт, и уже потихоньку пытается жить своей жизнью. Атсу Чензире показалось, что он слышит лёгкое дребезжание цимбал, но не он их создал, и пока что не понимал, что они означают.

Из чего бы создать гранит? Так сразу и не подобрать, в пустыне мало подходящего… но пусть это будет тема удда — неторопливого и немного дисгармоничного — по первым порам. Закладку нужно начать там же, на глубине, а чтобы избавиться от сомнений — ярче акцентировать дарбуку. ТАМ! Вода и камень сплетаются в общую форму. ТАМ! Форма вытягивается, пытаясь пробиться к поверхности… ТАМ! Ещё один рывок… и ещё… и ещё… но не торопиться, держать интригу… оставить зазор для роста... пусть соберётся побольше зрителей-слушателей...

А очертания стволов и листьев, тем временем, из призрачных контуров обрастают плотью, и становится ясно, что это были за цимбалы — шелест листьев на ветру.

“Как жаль, что это всего лишь иллюзия”, — всхлипнула одна из флейт.

“Это можно исправить”, — подбодрила другая.

КАК?

Действительно ли был вопрос, или Атсу Чензире показалось? Не важно, не отвлекаться. Вон туда — больше пальм. И можно пару кактусов. Рассыпать камни — или нет, сложить горкой, как будто здесь играли дети…

Ящерица не получилась — рано.

ТАМ! — вода и камень всё ближе к поверхности. Интересно тебе, что будет?

ДА!

“Тогда танцуй, моя королева, всё это — для тебя!”

Атсу Чензира почувствовал, как магия захлёстывает его с головой, перехватывая музыку, вытаскивая из его разума одновременно все детали этой картины, которые он ещё даже придумать не успел. Ящерицы, пара цветков на кактусах, трава, насекомые, птицы… он сам едва не превратился в статую древнего бога — благо вовремя подумал, что здесь её некому было бы поставить.

— Сейчас! — прохрипел он, едва ли контролируя своё тело.

Вода и камень вырвались на поверхность и растеклись широким тёплым прудом, на дне которого блестели разноцветные камни. Оазис сделал глубокий вдох, и музыка жизни заиграла сама по себе, лишь по инерции выжимая из Атсу Чензиры последние соки. Магия пропитала каждый лист, каждый камешек, каждую каплю воды… которая сверкала под лучами солнца так ослепительно, так жарко…

Невыносимо горячо.

Невысокая леди в белом хиджабе появилась вдруг прямо перед ним и положила ладонь ему на горло.

— Что ты наделал? — спросила Она и сжала ладонь.

Атсу Чензира не мог сопротивляться — в нём не осталось ни капли жизненной силы, ни магии. Он не мог сказать, что сделал ровно то, что Она велела. Он ведь всегда знал, что этим закончится, и где-то в глубине души желал, чтобы это произошло поскорее.

Он не мог дышать, не хотел дышать, если она не позволит. Но сердце выпрыгивало из груди и вопило — не сейчас! Он ведь ещё так молод, столько всего ещё мог сделать! Отчего же именно сейчас к нему подступает вечная тьма?

— Маэстро!

Кто-то довольно грубо похлопал его по щеке, а потом побрызгал водой.

— Как вы? Что произошло?

Атсу Чензира открыл глаза и осторожно, не веря в то, что ему позволено, глубоко вдохнул. Билл Уизли помог ему подняться и опереться на ствол пальмы. Ассистент стоял чуть в стороне, скрестив руки, и напряжённо изучал новую обстановку. Оазис вышел вполне себе ничего, вот только в нём уже не было никакой особой магии — просто жизнь. Отдельные пылинки всё ещё кружились в танце, который им так понравился, но королева бала уже ушла.

— Что с проклятым?

— Я снова поместил его в стазис, когда понял, что вы не справляетесь, — сказал Билл и отвёл взгляд. — Извините, я колдовал палочкой.

Атсу Чензира не ответил. Палочка — это плохо, но кто знает, чем бы всё закончилось, если бы этот молодой волшебник не применил грубое принуждение? Мирным путём вряд ли удалось бы восстановить порядок.

Он с трудом поднялся и подошёл к пруду. Тот получился почти таким, как ему воображалось — немного неправильной формы, с гранитным дном и с разбросанными по дну цветными камнями. Вода чистая и свежая, напиться такой после прогулки по пустынному зною — сплошное удовольствие.

Потом он направился обратно к палатке.

Почему не получилось?

Почему проклятие не развалилось, когда магия увлеклась созиданием? Как будто какая-то её часть всё же осталась в жёстком танце превращения… и даже эта часть увлеклась мелодией, которую создал Атсу Чензира, но почему-то не прекратила своё тёмное дело. И на то была лишь одна возможная причина.

Проклятие перестало быть частью внешней магии, а заразило силу самого волшебника. А значит, извлечь его будет гораздо сложнее.

— Расскажите мне о вашем брате, мистер Уизли.

Билл выглядел более напряжённым, чем час назад, и уже не таким тихим. От него исходил странный звон — то ли раздражения, то ли… ах да, недоверия.

— Ну, он… очень амбициозный. Он очень хорошо учится, но не слишком общительный.

— Младшие братья часто над ним так жестоко подшучивают?

Билл замялся, и Атсу Чензира понял, что ответ, скорее всего, положительный.

— К сожалению, мне тоже случалось над ним подшучивать. Перси довольно высокомерный, и так и хочется иногда сбить с него немного этой спеси.

Атсу Чензира никак это не прокомментировал, хотя хотел. Жестокость детей и людей в целом давно не была для него секретом, а даже внешность этого Перси каким-то образом понукала над ним подтрунить. Длинный, худощавый, со слегка оттопыренными ушами и в нелепых старых очках — что-то в этом сочетании заставляло смотреть на него как на потенциальную жертву. Или дело в проклятии?

— Какое его любимое блюдо?

— М-м… понятия не имею.

— Какой любимый предмет в школе?

— Зельеварение, наверное… или нумерология… да не знаю я, и какое это имеет значение?

Недоверия стало больше, и раздражения тоже. Атсу Чензира поморщился.

— Очень большое, — пояснил за него Ассистент. — Похоже, Маэстро придётся подбирать мелодию для пробуждения его собственной магии.

— Верно, — кивнул Атсу Чензира. — И работать нам, наверное, придётся на привычной для него территории — там, где фоновая магия близка его духу. Организуй всё, пожалуйста, — обратился он к Ассистенту и добавил, кивнув Биллу: — Спасибо за помощь, но впредь я попрошу вас держаться в стороне. Я продолжу работу в Лондоне. Или, точнее… — он отыскал эхо от невысказанных вопроса и ответа, — в “Норе”.

В тишине было пусто и хорошо. В такие моменты Маэстро не понимал, почему так боится собственного финального аккорда. Велико было искушение остаться тут навсегда, по собственной воле… но вовне его вытягивали обещания, которые он по неосторожности успел раздать.

Здесь и сейчас его имя Джэмини Трент.

— Всё готово, Маэстро, — сказал Ассистент, помогая ему подняться и подавая одежду, — вас ждут.

Здесь Джэмини ходить пешком не любил — слишком много коридоров, дверей и этажей, а потому сразу переместился в Оттери-Сент-Кечпоул. Там он дал своему телу немного размяться ходьбой — во-первых, чтобы привыкнуть к новым пропорциям рук и ног, во-вторых, чтобы прочувствовать местные мотивы. Место, где человек живёт, ничуть не менее важно, чем то, с кем он делит кров, что он любит на завтрак и какой у него любимый цвет.

Зелёные холмы, много простора. Легко найти уголок, подходящий для интроверта вроде Перси — вот широкая ветка под густой кроной — на ней наверняка удобно сидеть и читать книгу… или вон там, у речки, постелить покрывало на сухой прогалине между камышами...

Здесь было тихо и… хрустяще. Это был очень уютный хруст — то спелого яблока, то вороха сухих веток в очаге, то глубокого снега… и ещё множества простых и родных вещей.

Джэмини остановился на расстоянии около двухсот ярдов от “Норы” и огляделся. Уединённое место, много простора, воздуха, неба, облаков… Пара сараев, небольшой огородик, с другой стороны — сад. Гном хрустит сырой картошкой, сова на чердаке хрустит крекером… Джэмини улыбнулся. Он начинал чувствовать мелодию, и она ему нравилась.

Навстречу ему вышла хозяйка дома — обвешанная заглушающими амулетами — спасибо Ассистенту. Она выглядела бледной и уставшей, и глаза её явно недавно были на мокром месте, но она приветливо улыбнулась.

— Спасибо, что пришли, мистер Трент. Идёмте, налью вам чаю… и я испекла любимое печенье Перси, хотя ваш ассистент и сказал, что это не обязательно…

— Это прекрасно, — отозвался Джэмини, с удовольствием пожимая мягкую ладонь Молли Уизли, — я с удовольствием выпью чаю с вами. А вы мне пока расскажете о Перси.

Миссис Уизли вздохнула и жестом пригласила его на кухню.

Имбирь и мёд. Смесь пряных запахов хорошо сочеталась с идеей хруста, и Маэстро сразу понял, что основная тема будет принадлежать альту. Возможно, в паре с виолончелью, но над этим ещё предстоит подумать. Что-то лёгкое и тягучее, с изящными завихрениями. С ритмом пока не ясно, надо искать…

— Перси особенный ребёнок, — начала миссис Уизли, когда они расположились в плетёных креслах друг напротив друга с чашками чаю. — Да, ему совсем скоро исполнится семнадцать, но, надеюсь, вы понимаете, что для меня он… — она отмахнулась от собственных банальностей и, отпив глоток чаю и едва не поперхнувшись, повторила: — Он особенный. По-своему. Всегда хотел проявить себя, стать индивидуальностью, а не тенью двух старших братьев… Биллу — вы с ним знакомы — никогда не нужно было делать ничего особенного, чтобы выделиться. Он первый, старший, отлично учился, был старостой и вообще очень талантливым и ответственным ребёнком. Чарли — это наш второй сын — никогда не пытался произвести ни на кого впечатление, у него это получалось само собой. Он обаятельный, прекрасно играет в квиддич, и очень увлекающийся — ему всё всегда было интересно. Перси равнялся на них, хотел быть если не лучше, то хотя бы на равных, но… честно говоря, превзойти их довольно трудно, тем более если нет никаких особенных талантов, кроме безграничного усердия.

— То есть всё, что Перси делает — он делает, чтобы превзойти старших братьев? — озадаченно уточнил Джэмини.

— Не совсем так. У него есть и свои собственные интересы и устремления. Он увлекается правом и хочет сделать политическую карьеру... Но из года в год он слышит почти от всех преподавателей, какими талантливыми и неординарными были Билл и Чарли. Вероятно, его тоже будут ставить в пример младшим, но пока что он об этом не знает, и его это… задевает.

Давление… с большим потенциалом для лёгкости и мелодичности. Туба — тут же понял Джэмини.

— А как у него отношения с младшими? — спросил он.

— Он старается быть добрым, — грустно сказала Молли, — но он очень умный, и считает, что доброта должна проявляться в том, что он делится своими знаниями, и получается так, что он частенько их поучает.

— И им это не нравится, — заключил Джэмини.

— Как и всем детям, — пожала плечами Молли. — Они не воспринимают его всерьёз, и он становится снисходительным, а это их раздражает ещё больше. Он не дотягивает до старших — потому что они уже окончили школу и живут и работают далеко от дома, — и сильно опережает младших. Близнецы держатся вместе, Рон по возрасту и интересам ближе к Джинни… вот Перси и получается немного… изолированным и семье.

— Я понимаю. А отец? Как с ним складываются отношения?

— В последнее время немного напряжённо, — Молли вздохнула. — Артур предлагал Перси устроить его после Хогвартса в свой отдел, но Перси посчитал, что это слишком примитивная сфера для перспективного специалиста, и честно высказал своё мнение. Артур обиделся, хотя и постарался не подать вида. Но с тех пор я не видела, чтобы они разговаривали о чём-то, лишь обмениваются дежурными фразами.

Нотки конфликта — как и у всех подростков. Общее настроение мелодии более-менее оформилось.

— Теперь я попрошу вас уйти, — сказал Джэмини. — В доме ведь больше никого не осталось?

Молли покачала головой, в глазах блеснули слёзы.

— Только Перси, он в своей спальне, всё в том же стазисе. — И, непонятно зачем, добавила: — Билл сказал, что нужно вам довериться.

— Я сделаю для вашего сына всё возможное, мадам, — с вежливым поклоном сказал Джэмини. — Спасибо за чай и печенье, очень вкусное. Если это любимое у Перси, он очень… уютный молодой человек, хотя, возможно, ещё не осознаёт этого своего потенциала.

Молли грустно улыбнулась одними губами и с явной неохотой покинула дом. Джэмини постоял ещё две минуты посреди кухни, прислушиваясь к скрипам в доме, и поднялся на второй этаж. Здесь было две двери, и он без труда выбрал нужную — в чисто прибранную, почти аскетичную, спальню.

Первой в глаза бросалась полка с учебниками. С первого по шестой курс, в строгом порядке. Стопка конспектов — идеально аккуратная. Целый шкаф для дополнительной литературы. В верхнем ящике стола — перья, чернила, карандаши, волшебная палочка в чехле. Во втором — записная книжка, вскрытая упаковка чистого пергамента и начатая упаковка имбирно-медовых леденцов. Нижний был заперт на ключ.

Джэмини напел мотив, чтобы отвлечь замок от его назначения, и легко открыл его. В ящике были письма от некоей Пенелопы Клируотер и целая куча исчёрканных черновиков писем, адресованных ей. Некоторые особо почёрканные листы были украшены сердечками и цветочками. Джэмини невольно улыбнулся. Так-та-ак… кажется, в мелодию души уместно добавить несколько лирических мотивов. Извини, Перси, что вторгся в личное, но нам это определённо поможет.

Джэмини вернул всё как было и подошёл, наконец, к кровати, на которой, в волшебном коконе, лежал Перси Уизли.

Он изменился ещё сильнее. На его теле теперь нельзя было определить одежду — всё оно было покрыто тёмной рваной дымкой. Небольшие участки кожи, которые всё ещё были видны, были серыми и выглядели сухими. Казалось, прикоснись — и тело раскрошится. Но парень, вроде бы, медленно, но дышал.

“Бедняга”, — подумал Джэмини.

Он ненавидел такие моменты — когда он узнавал своих подопечных достаточно хорошо, чтобы привязаться к ним, но надо было приступать к работе, исход которой вовсе не был очевиден.

Он опустился на колени и протянул руку сквозь кокон к плечу Перси.

Ритм, какой же ритм… Не быстрый и не медленный, не слишком ровный, но и в меру неправильный… можно сложный, с синкопами и сбивками, но… никакого экспромта, всё должно быть чётко спланировано. Мелодия… четыре нити.

Джэмини сам не понял, почему именно четыре, но стоило ему задуматься об этом, как он сразу почувствовал, какие именно: два альта, виолончель и контрабас. Фоновая тема начала складываться, и он, недолго думая, взмахнул руками и протянул эти нити, вкладывая в каждую свой смысл — семья, личные отношения, учёба, увлечения. Они, как и следовало ожидать, тут же начали переплетаться и меняться местами, но в целом, вроде, сходились гармонично.

И, наконец, туба. Начать с низких частот и их взять за основу… ах, нет, одной не обойтись. Одна выдерживает ритм и вырисовывает строгость характера, вторая отражает внутренние колебания и переживания.

Хр-русть!

“Что это?”

Неуместная перкуссия — должно быть, магия лучше знает, какова музыка души Перси. Или это вынужденная поправка, как способ адаптироваться к вызовам реальности.

Узор складывался, магия собиралась со всей округи. Джэмини снова пропускал её через себя, и ему нравилось чувствовать музыку Перси. Молодой, наивный, со своими юношескими, но оттого не менее серьёзными, проблемами… Борется, ищет, пытается и всё больше старается… ещё настойчивее, ещё прилежнее… если долго мучиться — что-нибудь получится…

Но магия самого Перси не реагировала на мелодию. Парализованная проклятьем, в коконе стазиса, она… спала? Хотелось надеяться, что так. Джэмини раскачивал ритм, наращивая мощь и амплитуду колебаний, но не мог заметить даже малейшего резонанса в магии парня. Проклятье продолжало плести свою мелодию, и с прошлого раза она стала ещё более жёсткой, бескомпромиссной. Стазис замедлял её, сдерживал, но не до конца.

Музыка звенела и бушевала, магия была счастлива под неё танцевать и даже увлекла за собой Джэмини, заставив на несколько мгновений забыть, кто он и зачем здесь находится. Он был влюблённым мальчишкой, амбициозным, немного раздражительным, внимательным к близким. В какой-то момент ему в голову пришла странная мысль: если не удастся освободить Перси, вполне можно занять его место, он легко сможет соответствовать.

“Но нет, нет, так нельзя, давай чуть назад!”

Джэмини прислушался и заметил, что магия Перси всё-таки проснулась и заинтересованно потянулась к нему, но проклятье одолеть так и не смогла, даже близко не подошла к границе свободы. Дело не в музыке — какой бы она ни была, её, похоже, недостаточно. Всё это мероприятие начинает противоречить самой природе магии, а это уже из разряда запретного.

Джэмини отступил и плавно свернул заклинание. Зачем Она послала его сюда? Неужели не предвидела, насколько всё безнадёжно?

Он вышел из спальни, спустился по лестнице и через заднюю дверь выбрался из дома. Отголоски мелодии ещё звучали вокруг — в скрипе двери, в шагах цыплят, которые торопились за мамой-квочкой, даже в форме облаков, которые зависли абсолютно неподвижно, прямо над домом. Магия Перси не могла на это не отозваться. Это было лучшее, на что способен Маэстро.

Он отошёл подальше от дома и сплёл другого рода мелодию.

— Ассистент, позови Её сюда, — попросил он. — Я хочу, чтобы она взглянула на это своими глазами и лично сказала мне, что она хочет, чтобы я сделал.

— Будет исполнено, — отозвалось эхом.

Ждать пришлось не так уж долго, но для Джэмини, который больше всего на свете хотел оказаться в тишине, прошла целая вечность. Пространство вскрикнуло и разорвалось, и из него довольно неуклюже вывалилась женщина. Она не устояла бы на ногах, если бы Джэмини её не подхватил.

— Извините, — пробормотала она и уставилась на него нетрезвыми глазами, которые сквозь стёкла очков казались абсурдно большими.

Она выпрямилась и озадаченно огляделась вокруг, поправляя бесформенное платье и множество шалей. От неё разило хересом, а звуки магии разлетались рваными осколками нераспознаваемых мотивов.

— Что я здесь делаю? — спросила она и снова поглядела на Джэмини. — Это вы меня сюда притащили?

Он медленно вздохнул и попытался успокоиться.

— Пожалуйста, — ровным голосом сказал он и скрестил руки на груди. — Не сейчас.

Несколько секунд она смотрела на него, бессмысленно хлопая глазами, а потом звуки её магии стихли. И в последовавшей оглушающей тишине она произнесла:

— Извини.

Это было одно из самых ужасных слов, которые она могла сказать. Джэмини хмыкнул.

— Иди и сама посмотри, куда ты меня прислала, — сказал он. — Это проклятье слишком долго созревало и ждало своего часа, чтобы просто так отступить.

— Я и так уже всё видела.

Она произносила слова так, будто каждое давалось ей с трудом. Джэмини заметил, что она избегает смотреть ему в глаза.

— В этом есть какой-то смысл? — спросил он. — Ты ведь с самого начала знала, что я ничего не смогу с этим поделать.

— А ты с самого начала знал, что я тебе на это отвечу, — грустно сказала Она. — Раз уж дело только в моём присутствии, давай не будем тратить силы на слова.

Джэмини вдруг понял, что ветер в этих краях очень холодный даже в середине лета. Это было грустно и немного страшно. Он огляделся вокруг — что из окружающего пейзажа изменится к вечеру? Она стянула с себя серую полупрозрачную шаль и набросила ему на плечи.

— Я буду рядом, — пообещала она.

Он не стал спрашивать, страшно ли ей.

Если да — то он просто не справится. Если нет — то он спросит о причине и либо огорчится, если окажется, что ей всё равно, либо будет слишком беспечен, если она видит благоприятный исход. По её лицу он ничего понять не мог; казалось, Она снова исчезла, оставив лишь дежурную оболочку.

— Тебе понадобится волшебная палочка, — сказала Она, когда они переступили порог дома.

— Нет.

— Да, — настаивала Она. — Не бойся, что бы ты ни произошло, мы справимся. У тебя же напрочь отсутствует фантазия.

Если бы Джэмини умел, он бы, наверное, расплакался, как ребёнок. Часть его разума вопила о том, что Она не смогла бы так легко и хладнокровно отправить его на смерть. Но также он знал, что вполне могла. Для неё это всего лишь математика, простой расчёт наиболее благоприятного исхода. Она не обрекает Маэстро, она спасает Перси Уизли и, наверное, очень собой довольна.

Снова оказавшись в спальне Перси, Джэмини снял с плеч шаль, чтобы не мешала двигаться, и повесил её на спинку стула. Затем призвал палочку и положил её на пол у своих ног. Ею он воспользуется позже, а пока что…

Снова сплетая уже знакомую мелодию, он втайне надеялся, что Она проникнется обстановкой, увидит всё своими глазами и передумает. Пожалуйста, пожалуйста…

В этот раз музыка получалась немного другой — Джэмини вложил в неё слишком много себя. Он попытался исправиться, настроиться на Перси, на его непреклонность, на его мечты и неочевидную доброту…

Магия отозвалась с готовностью — она не успела ещё остыть от прежнего танца. Да, дорогая, танцуй, самая лучшая мелодия — для тебя! Ты великолепна, прекрасна, бесценна… как и Я.

Маэстро снова не заметил, как окружающая магия сплелась с его собственной и закружила в танце, увлекая, наращивая темп, собирая всё новые и новые силы. И их опять было слишком мало, и Маэстро вспомнил, что Она велела ему использовать волшебную палочку. Ну ладно, если немного…

Лёгкий взмах — как удар хлыстом, подстёгивающий танцоров двигаться чётче, танцевать красивее. Теперь души в танце меньше, но контроля и твёрдости в разы больше — ничто не собьёт магию с истинного пути. И действительно, мир упорядочивался, а мощь возрастала, Маэстро чуть ли не захлебнулся потоком волшебства.

Когда рядом мелькнул какой-то тёмный чужеродный объект, Маэстро сдёрнул с него пелену отчуждения.

Два элемента — светлый и тёмный, — закружились в общем танце, но что-то продолжало их сдерживать, внутреннее противоречие. У тёмного был свой смысл, ритм и тональность, и оно очень жёстко и уверенно сдерживало светлое.

“Слушай, слушай нас, — зазывал Маэстро. — Тебе же нравятся эти акценты, это твоя музыка, просыпайся, присоединяйся!”

Чего-то всё ещё не хватало. Магии вокруг было более чем достаточно, но проклятье слишком плотно завладело вниманием магии Перси. И оно росло — слишком быстро, чересчур агрессивно.

“Нужна песня, — понял Маэстро, — не просто музыка, а слова, которые более отчётливо обрисуют смысл танца”.

Он начал бормотать себе под нос слова — как можно тише, на грани слышимости, — ведь так легче всего привлечь внимание.

Пенелопа Кристалл будет скучать по тебе, Перси, — напевал он, — и экзамены сами себя на высшие баллы не сдадут… карьера в Министерстве будет ждать кого-то другого, кого-то более настойчивого в вопросе выживания.

На втором повторе магия Перси встрепенулась и попыталась сбросить проклятье — впервые с начала работы Маэстро. Он продолжал:

Родители беспокоятся, а Билла будет мучить совесть за то, что он не уследил за младшим братом… А близнецы больше никогда и ни над кем не пошутят, если эта их шутка плохо закончится… ты не сдашь летние домашние задания, и высшие баллы на курсе получит Ленард Монро, а не ты. И мадам Пинс больше никому и никогда не разрешит взять библиотечные книги на летние каникулы, ведь ты предашь её доверие...

Альты запиликали на контрасте, туба выдала возмущённый пасс, и Перси вырвался на свободу. Его магия присоединилась к танцу — радостная, необузданная, намного более прекрасная, чем все фоновые потоки вместе взятые. Ведь эта музыка, эта песня — была о ней. О победе усердия над талантом, дисциплины над хитростью и любви над мелкими обидами.

“Осторожно!”

Огромное липкое вязкое пятно снова вцепилось в магию Перси, и она на несколько мгновений замедлилась и отвлеклась от танца, но Маэстро снова зашептал Песню, и всё снова вернулось в норму. Но проклятье никуда не делось, оно было неспособно сменить ритм и мотив и раствориться в общей магии. Когда стало ясно, что Перси больше недоступен, оно устремилось к чему-то — к кому-то! — другому.

“К кому?” — успел подумать Маэстро.

А когда он понял — вспомнил! — времени на рассуждения уже не осталось.

Хуже, чем потеряться самому, было только одно — потерять Её.

Он рванул наперерез проклятью, но перехватить его не мог — скользкое, абсолютно несовместимое с той мелодией, которую плёл сейчас Маэстро.

Умолкнуть. Снова стать собой. Принять на себя новый мотив…

Мелодия неправильных тональностей и тошнотворно-гипнотизирующих ритмов. Новый танец — головокружительный и очень одинокий. Хочется втянуть в него кого-нибудь, поглотить, раздавить, растворить в себе. Столько веков ожидания должны себя оправдать! Я имею право владеть, имею право карать!

Маэстро взмахнул волшебной палочкой, и магия завязалась в тугой узел, который должен был придушить любого, кто попадётся под руку. Развеять, ударить, снова стянуть… и резать, рвать на куски!

Кто-то посмел позариться на его могущество — палочка куда-то исчезла. Но музыка не прекратилась, а значит, можно танцевать!

Маэстро рассмеялся и, почувствовав движение воздуха на губах и языке, понял, что ужасно голоден. Сколько тысяч лет он не ел? Не впивал зубы в плоть, не разрывал её, не прокусывал насквозь.

Плоть была рядом, но дотянуться до неё почему-то не получалось. Подбородок беспомощно упирался в холодную деревянную поверхность, а музыка всё играла — тянучая, мрачная, вязкая…

— Спи.

Была ещё какая-то мелодия, но услышать её не получалось, да и не было в том нужды. Плоть приблизилась, но вцепиться в неё не получалось — что-то придавливало голову сверху, не давая извернуться и укусить нежную руку, которая легла ему на горло.

— Не бойся, — донёсся до него мягкий голос. — Ты будешь в порядке.

Неожиданно сильные пальцы сдавили сосуды и трахею. Маэстро взвился, пытаясь освободиться, но Ассистент держал его крепко. Предатель.

Маэстро начал сплетать новую мелодию, но у него не получалось. Он не ощущал ничего, кроме этой тягучей голодной тьмы, но она была бессмысленно агрессивной, не могла себя защитить, могла только держаться за его тело и душу и нападать на всех подряд.

В горле булькало и хрипело из-за случайно проходящих капелек воздуха, в голове звенело от недостатка кислорода. Маэстро понял, что нападением спастись не получится, надо бежать. Но он не мог даже пошевелиться.

— Пусти, — взмолился он.

— Спи, — снова сказала Она.

Маэстро понял, что она не отпустит, пока он не выполнит её просьбу. Но он же умрёт от удушья! А смерть и сон это совсем не одно и то же, хотя для неё…

В последней отчаянной попытке спастись, он снова начал плести. Не слыша собственной музыки, просто привычно сочетая звуки… и он, наконец, сумел расслышать ту, вторую мелодию. Точнее, их было ещё две — колыбельные. От Неё и от Ассистента. Не в унисон, немного вразнобой, так что немного мешали друг другу.. но всё, что ему нужно сделать — подыграть кому-то из них. Услышать, проникнуться, позволить себе заснуть.

— Вот так, ты молодец, Маэстро, — шепнула Она, ослабляя хватку на его горле. — Оно спало веками в своей гробнице и поспит ещё немного. А ты отдохни и возвращайся. Будем думать, как тебе работать, не пробуждая каждый раз проклятье.

Сквозь подступающий сон Маэстро чувствовал, как на его плечи опять опустилась мягкая шаль.

А потом снова была тишина, и в ней снова было пусто и хорошо.