Будни войны (джен)

Самое страшное, пожалуй, когда война становится просто обычным делом.

Неяркое рассветное солнце выглянуло из ночной мглы. В прорехи между тучами уже высунулись было первые красные лучи рассвета. Но вскоре серая пелена затянула узкие щелки, и холодное пасмурное, словно сотканное из плаща дементора утро нависло над Лондоном.

Перси тяжело вздохнул. Какие бы фокусы ни выкидывала природа, ему необходимо было явиться в министерство к восьми утра. Сегодня так же, как и три года назад. Подъем с кровати был неизбежен.

Когда привычная министерская рутина превратилась в убийственный кошмар, Перси и сам не знал.

«Ужасные изменения почти всегда происходят исподволь. Свобода испаряется каждый день по маленькой грануле. Сперва ты ничего не замечаешь, ведь не замечаем мы воздуха, которым дышим. А потом становится уже слишком поздно. Горло сжимается в тщетной потуге ухватить хоть немножечко кислорода. Но — тщетно. Тело бьется в предсмертных судорогах, а мозг отключается».

Мозг Перси еще работал. Но стоило ли этому радоваться? Осознание того, что Министерство подчиняется Тому-Кого-Не-Хочется-Называть, пришло не сразу. Потихоньку из маленьких фактов, незначительных деталей, случайных оговорок, оброненных фраз складывалась омерзительная картина.

Поначалу Перси просто закрывал на все глаза.

«Этого не может быть», — стучало в висках.

Но потом признание очевидного факта стало неизбежным. Мозг-то, к сожалению, еще работал. Хотя тело уже билось в предсмертных судорогах. Пусть и несколько иллюзорных. Пока.

Когда Амбридж возглавила Комиссию по учёту магловских выродков, Перси вдруг с ужасом понял, как глубоко он застрял. Как безнадежно завяз в болоте пособничества врагу, и выхода назад для него уже не предвиделось. На министерских работников среднего звена, к каким относился и Перси, давно были наложены чары слежения, в целях безопасности, конечно же, и исключительно для их же блага. А также чары регистрации их действий. Даже сову не послать. В какой-то момент Перси вдруг понял, что, встречаясь теперь с отцом в министерстве, старается не смотреть на него по одной-единственной причине. Чтобы не выдать своего страха, чтобы не расплакаться, бросившись тому на шею. Отец попытался бы защитить его. Ничем хорошим это бы не кончилось. Им пришлось бы убивать, и в конце концов погибли бы они сами. Пусть уж хоть отец выберется их этой трясины по возможности невредимым. Перси же вылезти отсюда, очевидно, уже не суждено.

* * *

Идиотская затея. С какого бока ни посмотришь — идиотская. Перси давно уже обдумывал то, что собирался сделать сегодня. Когда мозг включался и оценивал затею беспристрастно — на Перси накатывало отчаяние. Было очень страшно. И грустно. Перси, наверное, уже тысячу раз малодушно прощался со своей никчемной и никому не пригодившейся жизнью. Но как ни крути, а другого выхода не было. Он должен был хотя бы постараться сделать пусть самую малость. Что-нибудь. Не для того, чтобы там, за Гранью, иметь хоть малейшее оправдание. Как можно оправдать глупость, высокомерие и карьеризм? Просто для себя, в душе сохранить свою принадлежность семье, умирая, и умерев, понимать, что ты хотя бы шел в том же направлении, что и они, пытался помочь общему с родными людьми делу.

Вполне вероятно, что сегодня Перси встречал свое последнее утро. Легче или тяжелее было от этого на душе? Он не знал. Он был еще слишком молод для всех этих размышлений.

«Бывает так, что внутри натягивается струна. И плевать ей на инстинкт самосохранения, окружающую обстановку и контекст. Она требует от тебя определенных действий. Жив ты или мертв — не так важно».

Перси невольно ухмыльнулся своим мыслям. Сколько пафоса. Все же братья были правы, с детства называя его занудой. Даже вокруг своей предполагаемой смерти он развел столько…

Перси тряхнул головой и решительно вышел из дома. В груди кольнуло: «Я даже не попрощался с ним, не обошел в последний раз пару маленьких комнат, не провел рукой по круглому столику в прихожей, не коснулся перил балкона». Сентиментальное сердце просило вернутся, но Перси решительно отмел этот жалкий порыв и аппарировал.

В Министерстве все было как обычно. Пожиратели уже практически не скрывались, расхаживая по коридорам. Перси невольно представил, как набросятся они на него, когда — или все-таки если — застанут его с поличным. Мороз пробежал по спине от яркой картинки выпущенных наружу кишок и бьющегося в судороге искаженного болью лица.

«Ты сам загнал себя в этот угол, — прошептал на ухо кто-то неумолимый, напоминавший почему-то профессора зельеварения. — Сам. Теперь расхлебывай».

Перси шел по коридорам. В архив. Это была та единственная малость, которую он мог сделать. Пусть призрачная, пусть небольшая, но помощь. Уничтожив списки маглорожденных волшебников, он даст им шанс. Теперь только они сами будут решать — явиться ли им добровольно, отдав себя на волю комиссии, или уйти в тень, залечь на дно, эмигрировать, продолжать изображать из себя хотя бы полуволшебников…

Самое идиотское во всей этой затее — что как в случае удачи, так и при разоблачении никто о героизме Перси не узнает. Не погибнуть ему оплаканным героем. Занудой был, занудой и остался — так скажут, наверное, про него. Но почему-то сейчас это было совершенно неважно. Слишком долго уже шла война. Слишком глубоко Перси застрял в мерзкой темной тине.

Архив дел открылся, как ни странно, простой Алохоморой. Ну, потребовал еще пропуск министерского работника. Подумаешь.

Впрочем, увидев архивный зал, Перси понял, что беды его только начались. Бедлам там царил невообразимый. Сразу живо вспомнилась комната близнецов. Правда, места здесь было побольше, и Акцио, естественно, не действовало. И все же не зря Перси слыл занудным педантом. Архив был перерыт последовательно и настойчиво, как все, что делал он, Перси Игнатиус Уизли.

Через час-другой поиски увенчались успехом, и в руках Перси оказалась пухлая, потрепанная папка. «Маглорожденные волшебники Британии от прошлого века до наших дней», — гласило название, выведенное вычурными буквами с завитушками.

Неустанно движущиеся пылинки танцевали в тонких бледных лучах под потолком. Кажется, солнце все же пробилось сегодня сквозь тучи. По углам огромного зала со стеллажами и папками прятался полумрак. Было холодно и пыльно — той вековой пылью старых, не используемых помещений, что невольно наводило тоску. Тишина, кажется, звенела от напряжения. Пока Перси был занят поиском бумаг — он мог не думать о поступках и последствиях. Но сейчас мысли и страхи лавиной накрыли его. Он стоял, замерев с папкой в руке — маленькая человеческая букашка у подножья государственной мощи.

«Что может человеческая пылинка против неумолимой машины войны? Хрупкие кости перемелются в колесах истории. Поступательный процесс проедет и даже не заметит мелкого червяка, решившегося спорить с судьбой. Кровь и осколки костей будут чавкать под колесами судьбы, которой абсолютно без разницы, сквиб ли ты, магл или потомственный маг».

Пусть так. Перси упрямо встряхнул головой. В конце концов, все это он делал в первую очередь для себя, чтобы просто быть. Остаться.

«И получить пару пыточных перед Авадой», — съязвил чей-то голос внутри.

Стараясь больше не раздумывать, Перси взмахнул палочкой. Заклинание, которое он так долго разучивал дома, сработало быстро и грациозно. Имена исчезли со страниц, сами же бумаги превратились в труху, так похожую на ту, что оставляют после своей трапезы мыши. То ли от волнения, то ли от усилий у Перси на миг потемнело в глазах. Он без сил оперся на шкаф. В ушах стучали молоты, звенела сирена сигнализации.