Штиль убьет нас всех (джен)

С валганга форта Нассау можно было увидеть весь мир — или, по крайней мере, ту его часть, которую способен покрыть артиллерийский огонь, и ту, что простирается дальше, до ярко-синего горизонта, где вода сливается с небом. Некоторое время Бенджамин Хорниголд провел, стоя у бруствера и оглядывая хорошо знакомый, но чуть было не утраченный пейзаж, после чего опустился в кресло, некогда стоявшее в плимутской конторе Френсиса Дрейка, и закурил трубку. Внутри теплом растекалось чувство глубокого удовлетворения. Над головой раскинулось ясное небо, подсвеченное золотом предвечернего солнца, ноздри приятно щекотал легкий океанский бриз с примесью терпкого табачного дыма.

Удивительное дело — Хорниголда совсем не терзало уязвленное тщеславие! А ведь форт достался ему без боя: Чарльз Вейн просто бросил крепость на произвол судьбы и исчез с острова в том же направлении, что и Флинт парой дней раньше. Говорили, что виной всему была выходка Элеонор Гатри: она выкрала из форта знатную пленницу — ключевую фигуру в предстоящих переговорах Флинта с губернатором Южной Каролины, — а Вейн в ответ на предательство прикончил ее отца, подвесил изуродованное тело на столбе в крепостном дворе, а сам испарился вместе со своими дикарями.

По всему выходило, что возвращением форта Хорниголд был обязан не героизму своих людей и даже не личным дипломатическим талантам, а коварству Гатри и сумасбродству Вейна. Будь он чуть моложе, его самолюбие всерьез пострадало бы. Но Бенджамин Хорниголд был уже слишком стар, чтобы жалеть об упущенной возможности помахать саблями и пистолетами, а еще — слишком искренне уверен в своем единоличном праве на владение фортом. Поэтому, с наслаждением попыхивая трубкой, он думал только о том, как справедливы (хотя и неисповедимы!) пути Господа, который вернул главного хранителя спокойствия Нассау на его законное место.

Оставалось разобраться с чертовым Дюфрейном.

— Мистер Дюфрейн, не далее как сегодня утром я был готов безоговорочно согласиться на воплощение вашей идеи.

Дюфрейн стоял перед ним, опершись плечом о каменный парапет. Его глаза смотрели сквозь линзы круглых очков устало и мрачно. Он чуть щурился на солнце — над его головой не было навеса, тогда как Хорниголд вольготно расположился под тентом и совершенно не мучился от избытка света.

— Мы не будем сдавать Элеонор Гатри англичанам, — выдержав паузу, продолжил Хорниголд.

— А ведь это была разумная затея, — Дюфрейн скрестил руки на груди.

— Мистер Дюфрейн, — Хорниголд приложился к трубке и выпустил клуб дыма, — жизнь научила меня многому, в том числе тому, что мир не так прост, как кажется. Вы намедни предложили доказать англичанам, что мы не так плохи, как они себе воображают. А я говорю вам: это невозможно! Мы останемся для короны людьми второго сорта, даже если притащим на «Скарборо» Флинта, Вейна и Тича в придачу к мисс Гатри. В меня — и в вас — будут тыкать пальцами и приговаривать: «он был пиратом, а бывают ли бывшие пираты?»

И без того угрюмое лицо Дюфрейна помрачнело еще больше. Ему не давало покоя обещание помилования — хитрый Бонс своими россказнями посеял в его душе даже не семя сомнения, а целую их охапку. С того момента все, о чем Дюфрейн мог думать, это как бы поймать в сети рыбку пожирнее, чтобы сдать англичанам в обмен на возвращение к прежней жизни, мирной и не отравленной страхом за свою голову. Видит Бог, Флинту повезло — сейчас к нему не подступиться, поддержка сразу двух команд сделала его неприкосновенным, а иначе Дюфрейн добился бы его личного знакомства с экипажем «Скарборо», и уж тот доставил бы капитана куда надо.

— Вам не нравится ход моих рассуждений, это очевидно, — усмехнулся Хорниголд, глядя на Дюфрейна снизу вверх и не испытывая по этому поводу ни капли смущения. — Вы еще слишком молоды, чтобы…

— Я был законопослушным подданным его величества, и если бы корабль, на котором я плыл несколько лет назад, не взяли на абордаж пираты, им бы и оставался. Теперь у меня есть шанс вернуться к прошлому, но я не могу его использовать по той простой причине, что… — Дюфрейн запнулся и судорожно сглотнул, — ...вы передумали.

Хорниголд помолчал немного, по-прежнему не расставаясь с трубкой, затем неохотно поднялся с кресла и приблизился к Дюфрейну. Тот не шелохнулся, лишь плотнее сжал тонкие, вечно недовольные губы. Хорниголд помнил его растерянным юнцом, только-только попавшим в команду «Моржа» — Флинт тогда высоко оценил математические способности Дюфрейна и назначил его корабельным счетоводом. Вот только капитан просчитался — потому что очень скоро пай-мальчик с пером и книгой научился держать в руках пистолет и вспомнил все свои обиды. Он отчаянно желал наказать тех, кто был причастен к его превращению в преступника, и — самое невероятное! — верил, что ему это удастся.

— Мистер Дюфрейн, у меня для вас припасена еще одна житейская мудрость, — выпустив клуб дыма прямо в лицо своему квартирмейстеру, сказал Хорниголд. — Не стоит опережать события. Англичане придут в Нассау, рано или поздно. И мы с вами будем готовы.

Он по-отечески похлопал Дюфрейна по плечу — тот улыбнулся было в ответ, но вместо улыбки его лицо исказила кривая гримаса. Хорниголд покачал головой.

* * *

Этой ночью Элеонор так и не заснула. Стоило ей закрыть глаза хотя бы на мгновение, как перед ее внутренним взором из темноты проступало бледное, обескровленное лицо отца — такое, каким она его увидела, ступив во двор крепости и подойдя к позорному столбу. Такое, каким она его увидела в длинном сосновом гробу, опущенном в сухую засоленную почву Нью-Провиденса. Лицо Ричарда Гатри — человека, который так хотел защитить свою дочь, но не сумел спасти самого себя.

Сейчас, сидя в своем кабинете, Элеонор тщетно пыталась сосредоточиться на составлении контракта, который должен был «узаконить» вчерашний устный договор с Андерхиллом. Глаза щипало после бессонной ночи, а мысли ускользали куда-то в сторону Чарльзтауна, где капитан Флинт и мисс Барлоу решали судьбу Нассау. Элеонор практически не сомневалась, что у Флинта получится убедить Питера Эша стать покровителем Багам, но, вспоминая послание Чарльза, она снова и снова чувствовала, как внутри все холодеет. Вейн убил Ричарда Гатри, покинул так долго и упорно удерживаемый им форт и ринулся вслед за Флинтом, чтобы отобрать злополучный испанский галеон, а затем вернуться в Нассау и…

Элеонор нахмурилась, отложила бумагу и перо в сторону, протерла глаза и потянулась за графином с водой. В этот момент из-за двери послышалась какая-то возня: сквозь неясный шум прорезались мужские голоса, звучали они недобро и ничего хорошего это не предвещало. Элеонор привстала, намереваясь выйти и выяснить, в чем причина беспорядка, но мгновением позже дверь распахнулась, и в нее ввалились двое незнакомых ей мужчин. Расступившись, они пропустили вперед Бенджамина Хорниголда, за которым словно тень бесшумно следовал его вечно мрачный помощник Дюфрейн, некогда состоявший в команде Флинта.

— Мисс Гатри, — кивнул Хорниголд.

Элеонор выпрямилась и вопросительно вскинула бровь.

— Что здесь происходит? — она увидела, как один из тех, кто сопровождал капитана, захлопнул дверь, отрезав их от внешнего мира.

— Пока что ничего. Присядьте, мисс Гатри, нам предстоит непростой разговор, — Хорниголд шагнул ближе, отодвинул один из стульев и сел напротив Элеонор.

Сжав зубы, она наблюдала, как Хорниголд раскуривает трубку, а Дюфрейн усаживается на соседний стул. Двое, что пришли с ними, получив кивок от Хорниголда, неторопливо удалились за дверь. Проводив их взглядом, Элеонор опустилась в кресло.

— Итак? — она постаралась выглядеть непринужденно, чтобы нежданные гости не увидели, что она растеряна или, что еще хуже, испугана. — Что все это значит?

Хорниголд вынул трубку из рта, и на миг его лицо затерялось за облаком дыма. Когда оно рассеялось, Элеонор увидела, что он почти улыбается. Улыбка делала его обманчиво безобидным. Капитан обладал на редкость располагающей внешностью — ни дать ни взять херувим, только изрядно постаревший. Румянцу на его круглых щеках могла позавидовать любая из шлюх Макс, а уложенные аккуратными волнами седые волосы намекали на тщательную скрупулезность, с которой их хозяин подходил ко всему, начиная с дел в Нассау и заканчивая собственной внешностью.

— Я здесь, чтобы внести ясность, мисс Гатри, — произнес Хорниголд. — Меня интересует, зачем вам понадобился Андерхилл вчера вечером после похорон вашего отца? К слову, приношу свои искренние соболезнования.

Элеонор едва сдержала нервный смешок.

— Почему вы считаете, что я должна перед вами отчитываться?

— Смею напомнить, что я по-прежнему состою в консорциуме. Кроме того, на моей стороне сила и кое-что еще, так что в ваших интересах сказать мне все как есть.

— «Кое-что еще»? — переспросила Элеонор, буравя Хорниголда взглядом.

— Да. На острове Харбор, как вам известно, базируется «Скарборо», — тут Хорниголд метнул короткий взгляд на Дюфрейна, который с нечитаемым выражением на лице изучал свои колени. — Его капитан пообещал десять помилований тем, кто приведет к нему кого-нибудь вроде Флинта. Или вас. Только представьте себе, как они будут рады заполучить королеву воров Нассау.

У Элеонор вспотели ладони. Она ненавидела чувство страха — и еще больше ненавидела его демонстрировать — но никогда еще ей не было так тяжело изображать хладнокровие. Даже когда Нед Лоу посреди бела дня, на виду у всей таверны зарезал О`Малли, земля не ушла у Элеонор из-под ног. В конце концов, тогда за ее спиной стоял Вейн. Теперь между ней и Чарльзом лежала огромная пропасть, а Флинт и Скотт — единственные люди, могущие обеспечить ей надежный тыл, — были в нескольких днях пути от Нассау. Элеонор осталась совершенно одна.

— Вы мне угрожаете? — она приложила нечеловеческие усилия к тому, чтобы ее голос звучал твердо.

— Я ставлю вас перед фактом, — пожал плечами Хорниголд и сделал короткую затяжку. — Нам ничего не стоит взять вас прямо сейчас и под конвоем сопроводить на Харбор. Но…

— Но у вас есть условия.

Хорниголд посмотрел на нее с добродушным одобрением — так обычно смотрят на смышленых детей, умудрившихся превзойти ожидания чрезмерно требовательных родителей. Элеонор внутренне вскипела.

— Я давно предупреждал вас, мисс Гатри, что рано или поздно вы с вашим неуемным авантюризмом доиграетесь и станете жертвой собственных амбиций… Но вы меня не слушали, хотя вроде как неглупы для своего возраста, — Хорниголд зачем-то покосился на Дюфрейна. — Мне надоело предпринимать попытки образумить вас: каждый раз, когда, казалось бы, вы шли мне навстречу, ваши действия в конечном итоге оборачивались катастрофой — для меня, для острова… Поэтому я хочу гарантировать себе ваше послушание. И сделать это можно только силой, поскольку другого языка вы попросту не понимаете.

Не в силах более разыгрывать невозмутимость, Элеонор поднялась и отошла к окну. Пытаясь успокоиться, она провела дрожащими пальцами по одной из перекладин деревянных жалюзи, оберегающих кабинет от излишков слишком яркого и горячего солнечного света. На руке осталось серое пятно пыли — такое же серое, как кожа ее отца, зверски убитого Вейном. Элеонор вздрогнула. Она больше не могла изображать расчетливое равнодушие — да и смысла не было в этом примитивном блефе, ведь Хорниголд, старый лис, видел ее насквозь.

— Вы хотите добиться того, что не удалось моему отцу, — выплюнула она, резко обернувшись. — Чтобы я танцевала под вашу дудку, и плевать, что будет с Нассау, ведь вам главное удержать власть в своих руках, так? Что ж, вы выбрали удачный момент.

— Поверьте, если бы форт не опустел после ухода Вейна, наш разговор был бы весьма короток, — с нажимом заметил Хорниголд, начиная раздражаться. — Но он снова мой, и этот факт делает меня гораздо более сговорчивым.

Элеонор глубоко вздохнула, мысленно досчитала до десяти, после чего вернулась обратно за стол и открыто встретила выжидающий взгляд Хорниголда. На Дюфрейна она даже не взглянула — бывший счетовод «Моржа» выглядел слишком мелкой сошкой, чтобы обращать на него внимание.

— Я вас слушаю, — вытянув руки поверх вороха писчей бумаги, Элеонор сложила пальцы в замок.

— Прекрасно, — оживился Хорниголд. — Первое: я хочу, чтобы перед любой крупной сделкой вы советовались со мной. Мое слово должно быть решающим. Я не прошу вас передавать мне бразды правления в консорциуме — формально главой останетесь вы — но обязываю вас признавать мое мнение наиболее авторитетным в любой более или менее сложной ситуации.

Элеонор медленно кивнула, просчитывая в уме все возможные шаги, которые ей придется предпринять, чтобы обойти это требование.

— Рядом с вами будут мои люди, — словно прочтя ее мысли, продолжил Хорниголд. — А с бухгалтерией вам поможет мистер Дюфрейн, если он, конечно, не против. Мистер Дюфрейн?

Элеонор метнула яростный взгляд в сторону Дюфрейна.

— Конечно, — буркнул тот, не выказав, впрочем, особой радости по этому поводу.

Элеонор прекрасно понимала, что это значило. Днем и ночью она будет пребывать под неусыпным контролем, не смея сделать шага ни влево ни вправо без одобрения Хорниголда. А этот Дюфрейн будет «помогать ей с бухгалтерией» — то есть следить за всеми сделками и заодно выбивать из нее снабжение команде своего капитана при надобности.

— Это все? — сквозь зубы спросила Элеонор.

— Почти, — Хорниголд подался вперед, в его ярких голубых глазах отчетливо читалось нетерпение. — Удвоенная доля. Удвоенная доля с каждой сделки, заключенной консорциумом. Чтобы я спал спокойно и знал, что моя команда не будет голодать. Мистер Дюфрейн за этим проследит.

— Вам не кажется, что вы просите слишком много?

— Не прошу, мисс Гатри, — многозначительно заметил капитан. — Требую.

Когда Хорниголд и Дюфрейн, явственно удовлетворенные итогами переговоров, покинули кабинет, Элеонор подождала недолго, чтобы они успели отойти от двери как можно дальше, и тогда схватила со стола стакан и с силой швырнула его на пол. Осколки брызнули во все стороны. Застыв словно статуя, Элеонор завороженно глядела на сверкающее в лучах утреннего солнца битое стекло и почти не чувствовала, как по лицу текут так долго сдерживаемые слезы. Ей хотелось кричать и топать ногами, но она не смела демонстрировать свою ярость в миг наибольшей уязвимости — там, за стеной, все только и ждали, когда Элеонор Гатри из торгового магната превратится в обычную слабую женщину, бессильную, одинокую и плачущую.

В дверь постучали.

Элеонор торопливо вытерла слезы рукавом.

— Войдите.

Это был мистер Фрейзер. Он был на редкость проницательным человеком, и от него, конечно же, не укрылось, что несколькими минутами раньше здесь произошло нечто экстраординарное. Увидев его, Элеонор слишком поздно сообразила, что тень минувшего разговора оставила след и на ее лице — но, к счастью, Фрейзер был еще и джентльменом, а потому ограничился лишь пристальным взглядом и коротким сдержанным кивком в знак приветствия. Элеонор указала ему на стул, а сама вернулась к столу и тяжело опустилась в свое кресло. Глядя на Фрейзера, она мысленно гадала, успел ли тот, прежде чем зайти в ее кабинет, пересечься с Хорниголдом, и если да, то какие сделал выводы из победного выражения на лице старого капитана. Сам же Фрейзер настолько хорошо владел собой, что по нему практически никогда нельзя было определить, о чем он думает и что чувствует.

— У вас есть новости? — без предисловий спросила Элеонор.

— Да, мисс Гатри, — Фрейзер вздохнул и, подавшись вперед, чуть понизил голос, — «Заря Колоний» отчалила сегодня ночью.

Элеонор вцепилась пальцами в подлокотники. В другое время она обязательно чертыхнулась бы и заметалась фурией по кабинету, но похороны, бессонная ночь и капитуляция перед Хорниголдом высосали из нее все силы. Поэтому Элеонор только прикрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Все было зря, все снова было зря.

— Я вижу, вы были уверены в том, что этого не случится, — осторожно предположил Фрейзер.

— Я… я приложила все усилия к тому, чтобы помешать этой затее осуществиться.

— И все же… — тут Фрейзер сделал паузу, словно подсчитывая что-то в уме. — Расклад поменялся. Передо мной у вас был капитан Хорниголд. Форт снова в его руках.

— Все так.

— Вам нужно предупредить его о том, что Рэкхем скоро вернется с трюмом, набитым испанскими сокровищами. Разумеется, они и без вас договорятся. Но если вы… хотите сохранить влияние… поставьте капитана Хорниголда в известность, мисс Гатри.

Элеонор внимательно глядела на Фрейзера — он сохранял учтивость, перебегая взглядом с ее лица на окно и обратно, словно между ними велась ни к чему не обязывающая светская беседа о погоде — и пыталась представить, как развивались события минувшей ночи. Хотя бы часть команды «Зари Колоний» ее люди успели перебить, в этом Элеонор была уверена. Наверняка они начали с рядовых членов команды — с какой-нибудь пьяной матросни, таким несложно перерезать глотку в темном углу. Но как дело дошло до Рэкхема и Фезерстоуна, вся затея развалилась на кусочки. Корабль отплыл, Элеонор оставалось только расписаться в собственном поражении и бежать на поклон к Хорниголду, чтобы урвать свою часть золота и… черт побери, доверия.

— Вы правы, мистер Фрейзер, — кивнула она, вставая, Фрейзер тут же последовал ее примеру. — Я обо всем расскажу Хорниголду. У меня нет выбора.

* * *

Гавань Чарльзтауна стремительно тонула в сумерках. Облокотившись о борт, Билли Бонс зорко вглядывался вдаль: горизонт терялся в густом синем сумраке, о его существовании напоминали только черные, едва различимые контуры островов, обрамляющих вход в бухту. В вечернем небе ярко светили первые звезды — Билли то и дело запрокидывал голову, чтобы насладиться зрелищем, способным заворожить даже самую огрубевшую душу. И всякий раз, как он терялся в россыпи мерцающих светил, напряженные перешептывания за спиной выдергивали его из мысленных блужданий. Вздрагивая, Билли нехотя обрывал молчаливое общение с небом и возвращался мыслями к причине, по которой их корабль болтался на волнах в двух с половиной милях от Чарльзтауна.

Флинт и его мечты о светлом будущем.

Билли ни секунды не колебался в своем выборе, когда Дюфрейн предложил ему предать Флинта в обмен на помилование. Каким бы ни был их капитан — сложным, двуличным, высокомерным и эгоистичным — сдать его англичанам означало распрощаться с собственной честью и навеки вычеркнуть себя из Берегового Братства, ставшего для Билли братством не только по букве, но и по духу. Но и выбор в пользу Флинта неумолимо влек за собой последствия — одним из них стало то, что сейчас жизни всей команды «Моржа» висели на тонкой ниточке, которая запросто оборвется, стоит переговорам с губернатором Эшем закончиться неудачей.

— К нам кто-то плывет, — голос Дули ворвался в сознание Билли, заставив его пристальнее вглядеться в темное море. От острова Силиванс в их сторону двигалась маленькая флотилия огней.

— Ты чертовски прав, Дули, — пробормотал Билли и рявкнул что есть мочи: — Всем быть наготове!

Он знал, что в местных водах можно встретить пироги индейцев ямаси, и даже успел представить, какой великолепный аргумент в пользу Флинта предоставила бы их команда, защитив мирно спящий Чарльзтаун от коварного врага. Но это были не ямаси — о чем красноречиво свидетельствовали зажженные на лодках огни, которыми незваные гости издалека предупреждали о своем приближении. Дождавшись момента, когда расстояние между кораблем и плавучей процессией сократилось настолько, что сквозь плеск воды стали пробиваться грубые мужские голоса, Билли нацелил на них подзорную трубу. В вечернем сумраке он не надеялся разглядеть лиц, но что на людях не было британской формы или индейских побрякушек, увидеть было несложно.

Впрочем, даже появление здесь солдат флота ее королевского величества не удивило бы Билли Бонса так, как прибытие Чарльза Вейна. Стоило его звериной ухмылке вынырнуть из тьмы, разорванной неверным светом факелов, как по кораблю пробежалась волна тихого ропота, которая тут же утихла, едва Билли поднял руку.

— Я приплыл поговорить! — хрипло крикнул Вейн, массивной тенью возвышавшийся на носу шлюпки.

Билли вспомнил все, что он знал о Чарльзе Вейне, и до скрипа сжал челюсти. Отказать ему в требовании значило нарваться на драку. Выбора не было.

Полковник Уильям Ретт повидал многое на своем веку, но ни разу не встречал искреннего раскаяния на лице пирата. Мрачный головорез Флинт с этой его бабой Барлоу не стали исключением из правила. Ловя взглядом каждое движение, каждый жест опасных гостей, Ретт не снимал руки с рукояти пистолета, заткнутого за пояс. Гладкое дерево ложи, нагретое ладонью, успокаивало и напоминало полковнику, какой ответ у него припасен на любой неверный шаг в сторону губернатора.

Словесные кружева Флинта и Барлоу, которыми они обвешивали Питера Эша, не могли обмануть Ретта. Впрочем, он не особо прислушивался к разговору — ему хватало того, что он видел в их глазах. Непримиримое упрямство без тени сожаления о прошлом, видневшееся во взгляде Флинта, плохо вязалось с его нарочито учтивыми речами, а Барлоу с ее скорбно-обиженной миной напоминала тощую голодную кошку, готовую в любой момент вонзить когти в того, кто осмелится отказать ей в угощении. Полковник Ретт знал, что от них не стоит ожидать ничего хорошего, и надеялся, что губернатор Эш тоже это понимает.

Уильям Ретт ненавидел пиратов — и у него на то была уважительная причина. Чуть больше пятнадцати лет назад он потерпел позорное поражение в бою с одним из этих мерзавцев. Хендрик ван Ховен — так звали человека, которому полковник Ретт, в те времена капитан торгового флота, вынужден был уступить в бою свой галеон «Провиденс». Он и его команда бились насмерть, но победа ускользнула из их рук — вместе с кораблем и богатым грузом.

Хендрик ван Ховен давно уж был мертв. А капитан Флинт сидел — живее всех живых — за столом губернатора Каролины, ел его еду, пил его вино, пока полковник Ретт стоял за дверью гостиной, прислушиваясь к каждому шороху. В чем таком Флинт и Барлоу пытались убедить Питера Эша? Уж не в том ли, что вся пиратская братия имеет право на помилование только потому, что эти двое притащили в Чарльзтаун губернаторскую дочку? Ретт крепче сжал рукоять пистолета. Он и на порог дома не пустил бы их, что уж говорить о светских беседах.

Однако разговор за дверью, кажется, уже начал принимать дурной оборот. Пренебрегши правилами этикета, тощая Барлоу заговорила на повышенных тонах — в ее голосе зазвенели истеричные обвиняющие нотки. Ретт коротко глянул на солдат, что навытяжку стояли напротив, ожидая приказа, и чуть кивнул. Ложа пистолета накалилась под его рукой.

Полковник Ретт ненавидел пиратов. Поэтому, заслышав скрип стульев о натертый до блеска паркет, он без колебаний распахнул дверь гостиной, жестом опытного стрелка нацелил дуло на Барлоу, с криком бросившуюся на губернатора, и метким выстрелом пробил кровавую дыру аккурат в высоком белом лбу. Подруга Флинта камнем рухнула на дорогой ковер, самого Флинта, забившегося в припадке, приложили о пол, губернатор застыл в ужасе, а прибежавшая на шум мисс Эш завопила так, что у Ретта заложило уши.

А ведь полковник предупреждал, что пристрелит любого, кто посмеет подойти к Питеру Эшу ближе, чем предписано правилами приличия. Он предупреждал.

* * *

Такие разговоры, как тот, с которым пришел Вейн, не велись на глазах у всех. И хотя Билли не чувствовал себя уверенно, приглашая его в капитанскую каюту, более удачное место для беседы придумать было сложно.

Садиться в кресло, которое еще утром занимал Флинт, Билли не стал — отчего-то ему показалось, что если он займет место капитана, непременно стрясется что-то дурное. Поэтому он стал прямо за ним, небрежно облокотившись о резную спинку и всем своим видом демонстрируя желание начать и покончить со всем этим как можно скорее.

Чарльз Вейн расположился прямо напротив него — развалился на стуле, широко расставив ноги в потертых кожаных штанах и упершись ладонью в стол. Свет фонаря выхватывал из полумрака его грубо вытесанное лицо, отражался хищным блеском в прищуренных глазах, глядящих на Билли. От Вейна несло потом, солью и табачным дымом, он выглядел самоуверенным мерзавцем и дышал так ровно и спокойно, что грудь его едва вздымалась. Билли чуть крепче сжал пальцы на деревянной резьбе. Ему никогда не нравился Вейн — слишком наглый, слишком жестокий, слишком самонадеянный и грубый. Не чета образованному Флинту. Впрочем, так ли уж сильно они друг от друга отличались? Оба — звери, но один в шкуре, а другой в костюме.

— Каково это — сидеть на борту роскошного испанского галеона и ждать, пока он вернется с подачкой от господ? — негромко спросил Вейн, лениво обведя взглядом каюту.

Билли переступил с ноги на ногу.

— А он вообще вернется? — губы Вейна искривила насмешливая полуулыбка.

Билли мотнул головой, собираясь с мыслями.

— Что вам надо?

Вейн закинул ногу на ногу, достал из кармана серебряный портсигар и прикурил сигару от фонаря, стоящего на столе. Повисла театральная пауза. Билли буравил Вейна взглядом, гадая, как скоро ему придется хвататься за пистолет и успеет ли он в случае чего призвать команду к бою.

— Я пришел за своим кораблем, — наконец прервал молчание Вейн, выпустив облако дыма.

У Билли запершило в горле. Он прокашлялся.

— Какого черта вы несете?

— Ты не знаешь? У нас с Флинтом был уговор: я ему — девчонку, он мне — галеон. Конечно, ему эта идея пришлась не по душе… Я подумал было, что сделке не суждено состояться, но, как видишь, свою часть я волей-неволей выполнил… — Вейн снова затянулся, — …и теперь пришел за платой.

— Девчонку к нам привела Гатри, а не вы, — отрезал Билли, отметив, как помрачнело лицо Вейна при упоминании Элеонор. — Флинт никогда бы не согласился на ваши условия.

«Никогда бы»? Внутренний голос предательски захихикал, а память услужливо подкинула воспоминания о залитом кровью пустом листке бумаги, зажатом во вспотевшей ладони, о письме Миранды Барлоу, найденном на «Андромахе», о руке, выскользнувшей из слабеющих пальцев, и о темной-темной воде, заливающейся в легкие.

— Мне плевать, на что он там согласился, — хмыкнул Вейн. — Девка уже в Чарльзтауне, как Флинт и хотел, а я — с пустыми руками. Думаешь, я стану такое терпеть? Черта с два, боцман Билли. Но мне неохота с вами драться. Пока что.

— Тогда чего вы хотите?

— Хочу, чтобы ты и твоя команда хорошенько подумали, а не оставить ли Флинта и его подружку там, где они сейчас, а вместе с ними — и все хреновы иллюзии, которые вы питаете в отношении этих свиней, именующих себя «цивилизованными людьми»… Или, может, ты поверил во флинтовы сказочки и думаешь, что они ждут нас с распростертыми объятиями?

Билли бросил короткий взгляд на дверь, отделявшую их от палубы — из-за нее доносились вперемешку грязная ругань и хохот. Меньше всего он хотел кровопролития, хотя и понимал: если надо, команда будет сражаться яростно и самоотверженно. Флинт пообещал им безбедное будущее, в которое они поверили настолько, что готовы были защищать.

— Вы ни черта не понимаете. Они не согласятся, — покачал головой Билли, прямо взглянув Вейну в глаза. — Пошлют вас к черту и будут правы.

— А если я попробую их убедить?

— Попробуйте, — пожал плечами Билли.

И Чарльз Вейн попробовал. Потушив сигару, он вышел на палубу, залитую водой, лунным светом и бликами огня, заложил большие пальцы за широкий пояс, запрокинул подбородок — и заговорил. Вейн говорил страстно, грубо, с яростью, бросаясь рублеными фразами, — так, как умел говорить только он. Предлагал все бросить и уплыть вместе с ним и его командой. Люди Флинта молча слушали, и с каждым услышанным словом в их лицах все отчетливее проступала мрачная решимость. Только вот — Билли хмыкнул себе под нос — не та решимость, на которую возлагал надежды Вейн.

Борт «Моржа» с тихим плеском лизали спокойные волны, снасти еле слышно поскрипывали, поглаживаемые легчайшими порывами ночного ветра. Кто-то покашливал, кто-то шумно втягивал носом воздух, кто-то переступал с ноги на ногу, кто-то барабанил пальцами по фальшборту.

— Флинт — предатель, — выплевывал Вейн, расхаживая по палубе. — Своими действиями он показывает, что наше братство для него ни черта не значит.

Один из старожилов «Моржа» тихонько присвистнул.

— Он обещает вам свободу, а что вы получите на самом деле?

«То и получим», — мысленно ответил ему Билли.

— Нищенские скитания по припортовым городам, в то время как он будет попивать чай в гостиных знатных лордов и трахать свою бабу на шелковых простынях.

«Кто еще кого трахает!» — снова подумалось Билли, и он с ухмылкой покачал головой, отгоняя скабрезные мысли.

— Вы будете как рыбы, выброшенные на берег, вы задохнетесь вне родной стихии разбоя и лихой вольной жизни, вам придется ходить на цыпочках перед так называемым законом… Вы уверены, что мирное рабское существование под короной — это та свобода, которую вы ищете? — Вейн остро вглядывался в лица стоящих перед ним пиратов и тяжело дышал, словно только что одолел бегом пару-тройку сотен футов.

Билли просочился в ряды собратьев по команде, чтобы оказаться как можно дальше от Вейна и не дать никому повода думать, будто он с ним заодно. Ему нравилось это чувство, возникающее, когда стоишь рука об руку с боевыми товарищами и точно знаешь, что не предашь их, а они не предадут тебя. Здесь и сейчас, затерявшись в толпе своих людей, он ощущал именно его. Но речи Вейна, не спрашивая о чувствах, пробивая броню из самых светлых надежд, ввинчивались в его разум, вызывая почти физическую боль и заставляя раз за разом задаваться вопросом, что для него, для Билли, значит свобода.

«Что ты будешь делать, Билли Бонс, когда тебя помилуют и позволят вернуться к прежней жизни? Ты помнишь, какая она — прежняя жизнь?»

Билли представил, как в один прекрасный день он проснется обычным человеком, из-под чьих ног не уходит палуба качающегося на волнах корабля. Каким будет это утро? Он встанет, выпьет молока, съест кусок хлеба, оденется — и пойдет честно зарабатывать свои гроши, не проливая ни единой капли крови. Возможно, даже женится и обзаведется детьми, если сумеет накопить достаточно для перехода в статус порядочного семьянина. Будет здорово, если его жена окажется хоть самую малость похожа на Абигейл Эш.

Вейну тем временем пришлось прервать пламенную речь. Кто-то из толпы — кажется, Тощий Бобби — во весь голос посоветовал ему отведать собачьего дерьма, чем вызвал взрыв гомерического хохота у одной части слушателей и гневную ругань у другой. Билли не успел и шага сделать, как на палубе завязалась потасовка — словно все только и ждали знака, чтобы схлестнуться в тупом бессмысленном бою. Впрочем, достаточно было взглянуть на дикарей со «Скитальца», чтобы понять — им только дай повод. Говаривали, Вейн завербовал этих дуболомов на одном из близлежащих островов, убив их могучего кровожадного вождя.

Билли обнажил саблю и начал осторожно пробираться в сторону квартердека, где уже яростно бился Чарльз. Кто-то выстрелил — звук выстрела встретили злобным ревом и лязгом клинков, происходящее перестало походить на невинную драку и все больше напоминало бойню. Кажется, Вейн с самого начала допускал, что этим все закончится, а потому прихватил с собой самых отъявленных головорезов. На ходу отбиваясь от беспорядочных атак, Билли с ужасом и досадой осознавал, что в этом бою они не выстоят: враг превосходил их числом и силой, а Вейн совершенно точно намеревался довести дело до конца и прибрать к рукам вожделенный галеон.

Под ноги подвернулось стонущее окровавленное тело, Билли едва не полетел на дощатый пол палубы, но кто-то вовремя схватил его за руку, не дав упасть. Подняв голову, Билли отшатнулся — и тут же поднял в защитном жесте клинок, обороняясь от стремительной атаки. Вейн рубил широкими, грубыми ударами, оттесняя Билли к фальшборту и навязывая ему агрессивный, выматывающий темп. Они бились почти на равных: обоим было не занимать и силы, и роста, но Вейн… Вейн был опытнее, и в бою им овладевал особый звериный раж, делающий его натиск поистине смертоносным. С каждым разом лезвие его сабли подлетало все ближе и ближе к лицу Билли.

В то мгновение, когда клинок просвистел буквально в половине дюйма от его щеки, корабль вдруг дрогнул и застонал скрипучим голосом. Палуба покачнулась, Вейн едва устоял на ногах, а Билли воспользовался моментом и отскочил подальше. Звуки боя вокруг стихли, пираты замерли, настороженно оглядываясь: быстро оценив обстановку, Билли отметил, что несколько человек из команды были ранены, а некоторые лишились оружия и теперь стояли под прицелом направленных на них дул и клинков. На него и самого смотрел кончик вражеской сабли.

— Что там такое? — рявкнул Вейн, не сводя пристального взгляда с Билли.

— Фока-штаг! Фока-штаг, вашу мать! — вразнобой орало несколько голосов.

— Фока-штаг! — бородач со сверкающей в лунном свете лысиной пробрался через толпу и остановился в нескольких шагах от Вейна. — Кто-то перерезал фока-штаг. — Он злобно зыркнул на Билли. — Это саботаж! Нам теперь до утра придется возиться с ремонтом.

На лице Вейна заходили желваки.

— Нужны люди, которые все починят как можно быстрее, — он опустил клинок.

Билли пожал плечами.

— Ты плохо слышишь, боцман? — понизил голос Вейн, подходя ближе. — Вам уже никуда не деться, только сдаться на нашу милость и стать частью новой команды — нашей или какой угодно другой, корабля вам все равно не видать как своих ушей. А потому советую не ломаться как девка и сказать, кто у вас тут корабельных дел мастер.

— Если вы думаете, что я что-то скажу, значит, вы так ни черта и не поняли, — рыкнул Билли.

Вейн молча смотрел на него, что-то про себя прикидывая; его глаза не обещали ничего хорошего. Лицу Билли стало горячо, сердце стучало как сумасшедшее. Он понимал, что перед ним стоит человек, которого ничто не остановит, но ничего, кроме как сжимать от бессильной ярости кулаки, поделать не мог.

— Дженкс, — негромко позвал Вейн, и пират со сверкающей лысиной охотно шагнул вперед. — Возьми с парнями кого-нибудь из этих ребят и поговорите по душам. У нас времени в обрез, мы до утра должны выйти из бухты…

Кровь ударила Билли в голову, в ушах зашумело. Он не мог жертвовать командой. Решительно двинувшись к Вейну, он открыл было рот, чтобы предотвратить то, в чем непременно винил бы себя всю оставшуюся жизнь. Но то, что произошло дальше, перевернуло мир вверх ногами — а вместе с ним и все, что представлял себе Билли о Чарльзе Вейне.

— Баркасы! К нам плывут баркасы!

Послышался треск поднимаемых ружей. Кто-то пригнулся, кто-то, наоборот, вытянулся в струнку, пытаясь получше разглядеть плывущие от берега огни.

— Эй, на корабле! — прокричали в рупор с лодок, застывших на безопасном расстоянии от галеона. — Внимание! Слушайте сообщение от лорда-губернатора колонии Каролина!

Билли против воли переглянулся с Вейном. Взгляд Чарльза стал цепким и злым.

— Я поверил в ваши добрые намерения, — продолжал отрывисто кричать посланник Питера Эша, — и принял капитана Флинта как гостя, в том же духе! Но, к сожалению, я вынужден сообщить, что он предательским образом подорвал мое доверие! Поэтому я поместил его под арест! Суд и вынесение приговора будет быстрым, справедливым и окончательным. Это устранит всякую тень сомнения в том, что в колонии Каролины главенствует закон, и что наши мужчины и женщины не отступят перед вами — ни перед кем из вас и вам подобных! И что конец пиратства в Новом Свете сегодня близок как никогда ранее! Если по окончании суда ваш корабль будет здесь, я захвачу его или потоплю!

Лицо Вейна окаменело. По кораблю рябью побежал встревоженный шепот, медленно перерастающий в сердитый штормовой гул. Билли молчал, уставившись прямо перед собой — он медленно переваривал услышанное и отчаянно не желал верить в то, что это правда. Выходит, все зря? Флинт подвел их? Или губернатор оказался вероломным ублюдком? Билли медленно покачал головой; его пальцы сжимались и разжимались, живя своей жизнью, а в груди стало пусто и холодно, будто сам Дэви Джонс выдрал из него все внутренности.

— Ты был прав, — слова Вейна вырвали его из тумана бессвязных мыслей.

— В чем? — тупо спросил Билли.

— Мы все для них одинаковые, они не видят разницы между тобой, мной, Флинтом. Ты был прав. А Флинт ошибся — и теперь он в их руках.

Вейн решительно прошел в центральную часть палубы, чтобы произнести слова, полностью отменяющие речь, прозвучавшую здесь же часом раньше.

* * *

— Что такое настоящее счастье, Энн? Это полнота бытия, которая выражается в той куче золота, которым забиты наши трюмы… Это чувство, которое распирает человека, который еще вчера был никем, а сегодня стал соучастником поистине эпохального события, обозначившего новую веху в истории Нассау… — Джек Рэкхем, щурясь, вглядывался в очертания Нью-Провиденса, который, чем ближе «Заря Колоний» к нему подплывала, тем ярче проступал на синем горизонте. — Энн, Энн… Ты молчишь. Наверное, пока еще не осознаешь размах нашего успеха.

Джек взглянул на Энн. Она упиралась локтями в планширь и мрачно смотрела вдаль, легкий ветерок трепал ее темно-рыжие волосы. Джек дорого заплатил бы за возможность залезть ей в голову и распутать ворочающийся в ней клубок недоступных его пониманию мыслей и чувств. В Энн всегда оставалась какая-то загадка. Даже раскрываясь нараспашку, она оставалась для Джека книгой, перевернутой вверх ногами.

— Энн… — позвал он, легонько толкнув ее в бок.

— Чего тебе, Джек? — ее голос сочился недовольством.

— Разве ты не рада, что мы возвращаемся в Нассау с такой кучей золота, какую не привозил туда еще ни один капитан?

— Не знаю.

— Ну что значит «не знаю», Энн? Мы озолотим весь Нассау, обретем невиданную славу и авторитет…

— Ты, — отрезала Энн.

— Не понял?

— Ты, Джек, обретешь невиданную славу и авторитет.

— Тебя это смущает? — стушевался Рэкхем.

— Мне насрать.

— Тогда я ничего не понимаю.

Энн взглянула на него исподлобья и криво усмехнулась.

— Я просто хочу выпить, натрахаться и выспаться, — резко оттолкнувшись от фальшборта, она зашагала к трапу, ведущему вниз с полуюта.

Джек смотрел ей вслед и мысленно ворошил память. Ему не составило труда вспомнить, что за последние сутки Энн неоднократно прикладывалась к бутылке рома, не меньше пяти часов провела в гамаке — пожалуй, маловато, тут он согласен — и… да, ни разу не трахалась. Как, впрочем, и он сам, чего греха таить.

Тем временем, Нассау был все ближе и ближе: на мгновение Джеку даже почудился аромат жареного мяса, тонкой струйкой влившийся в терпко-соленый запах океана. Он представил, как поджарые, загоревшие на багамском солнце, обветренные матросы суетятся на берегу, перетаскивая огромные деревянные ящики и пузатые бочки, а рядом на вертеле вращается огромная свинья, успевшая покрыться золотистой корочкой. Белоснежный песчаный берег Нассау не знал покоя: каждый день туда шумным потоком стекались моряки, ремесленники, оценщики, торговцы, их голоса смешивались с шумом морского прибоя, звоном монет, шелестом шелков и ситца, ржанием лошадей и петушиным пением. Где-то там, среди этого пестрого хаоса, «Зарю Колоний» и плывущего вслед за ним «Моржа», груженых испанским золотом, ждала Макс.

С трудом вынырнув из водоворота мыслей, Рэкхем прервал созерцание растущего на горизонте Нью-Провиденса и вернулся к капитанским обязанностям. Они все еще шли в полветра, но расстояние до острова стремительно сокращалось — пора было убирать и крепить брамсели и стаксели.

— Убрать фок и грот, — кивнул Джек рыжеволосому боцману Джеремайе Хадсону, когда подготовка брамселей была закончена.

— Взять на гитовы и гордени фок и грот! — гаркнул Хадсон.

На пертах зашевелились ловкие как обезьяны матросы, и вскоре мачты наполовину облысели; «Заря Колоний» тем временем постепенно заходила на бейдевинд. Когда до якорной стоянки оставалось меньше кабельтова, свежий ветер вовсю заполоскал фор-марсель, громко заскрипели снасти — корабль шел все круче.

— Реи прямо, убрать грот-марсель, — бросил Джек, косясь на Хадсона.

— Поставить фоковые реи прямо, взять на гитовы и гордени грот-марсель!

— Приготовиться к отдаче якоря.

— Палубной команде приготовиться к отдаче якоря!

«Заря Колоний» вошла в левентик, врезаясь носом в ветер: фок-марсель обстенился, крюйсель и бизань вздулись огромными желтоватыми пузырями. Остановив ход, их маленький пузатый флейт замер на волнах, после чего под воздействием встречного ветра начал дрейфовать кормой вперед.

— Отдать якорь.

— Отдать якорь!

Загремела цепь, с гулким всплеском вода приняла тяжелый якорь и поглотила его в лазурной глубине. Еще несколько команд — и были убраны фор-марсель, а за ним и бизань, чтобы затормозить дрейф. Корабль какое-то время продолжал пятиться, а якорь волочился по дну, пока не зацепился за каменистый уступ: палуба под ногами мягко дрогнула, «Заря Колоний» прекратила движение. Джек дал команду крепить паруса.

Они стояли на рейде в небольшом проливе между Нью-Провиденсом и маленьким безымянным островком — ширина его составляла не более полумили. Сбоку от «Зари Колоний» завершил маневр «Морж», потрепанный, но по-прежнему гордый и стойкий; та часть команды, что плыла на нем, тоже приступила к финальным работам. Джек, сощурившись на солнце, поднял голову вверх: забывшись на несколько мгновений, он просто стоял и смотрел, как слаженно работают матросы, прихватывая сезнями тяжелые паруса, вдыхал полной грудью соленый воздух и прислушивался к многоголосому шуму Нассау.

От людей на борту веяло предвкушением. Джек и сам готов был броситься в воду и броситься к берегу вплавь, не дожидаясь спуска шлюпки, но все же дотерпел и занял подобающее ему место на баковой банке. Рядом примостился Хадсон, за ним расселись и другие пираты — разом они взялись за весла и двинулись к Нассау. Большую часть команды, включая Энн и Фезерстоуна, Джек оставил на кораблях: бросать на произвол золото, количеством превосходящее самые смелые фантазии местных пиратов, было бы непростительной глупостью.

Разумнее всего было дождаться ночи и начать разгрузку в темноте — Рэкхем так и собирался поступить, но раньше ему нужно было повидаться с Макс и удостовериться, что все договоренности в силе. Перед отплытием Джек наказал Макс не сводить глаз с горизонта — или заплатить кому-нибудь, кто будет делать это за нее — так что сейчас он был совершенно уверен, что их с Энн очаровательная партнерша уже бежит к причалу, придерживая юбки своего роскошного платья.

Тем сильнее было удивление Джека, когда навстречу ему вместо Макс вышел Бенджамин Хорниголд в сопровождении Дюфрейна и Элеонор Гатри.

— День добрый, мистер Рэкхем, — растянул губы в улыбке Хорниголд.

— Черт побери, если бы вы вышли на причал чуть раньше, я бы увидел вас заранее, развернул шлюпку и поплыл обратно, — вместо приветствия буркнул Рэкхем, подходя ближе. — Чем обязан, господа?

— Вы знаете, — Хорниголд улыбнулся еще шире.

— Где Макс? — Джек скользнул взглядом по угрюмому лицу Дюфрейна и остановил его на Элеонор. Она с присущей ей надменностью вскинула бровь и скрестила руки на груди.

— Макс на своем рабочем месте, мы убедили ее, что справимся не хуже, а то и лучше, — Хорниголд все веселел и веселел.

— Справитесь с чем? — Джек отчаянно лавировал, но в глубине души уже понимал, что бой проигран и отступать некуда.

— С разгрузкой и приемом ценного груза, разумеется.

Джек страдальчески свел брови и оглянулся на Хадсона и нескольких матросов, что стояли чуть поодаль и, как он искренне надеялся, не сильно прислушивались к разговору.

— Какого груза? — Джек отчаянно делал вид, что ничего не понимает.

— Мистер Рэкхем, не валяйте дурака, — тихо ответил Хорниголд, враз посерьезнев. — Вы привели в Нассау целых два судна, доверху набитых испанскими сокровищами, если я правильно понимаю причину, по которой вы подобрали «Моржа». Вам и вашей команде за всю жизнь не потратить столько золота, а без моего форта вы даже спрятать надежно его не сумеете. Понимаете, к чему я клоню?

Джек снова оглянулся на своих притихших моряков, наградил их траурным взглядом, поднял глаза к мирно стоящим на рейде кораблям, тонущим в золотых лучах катящегося к горизонту солнца… Сердце защемило от обиды. Сколько трудов и даже жизней было положено на то, чтобы… сокровища приплыли лично в руки Хорниголду и Элеонор Гатри. Рэкхем мысленно чертыхнулся и вяло махнул рукой в сторону моря.

— Запомните этот день, господа… — пробормотал он себе под нос. — День, когда капитана Джека Рэкхема обвели вокруг пальца как последнего идиота.

Эдвард Тич вышел на палубу, по лицу его наотмашь ударил крепкий восточный ветер. Соленый аромат океана приятно щекотал ноздри после затхлого воздуха каюты, пропахшей ромом, табаком и несвежей одеждой. А вот развеять тяжелую духоту досады, поселившейся в груди, он оказался не способен.

— Ветер дует в левый борт, — старший помощник Брэгг едва доставал Тичу до плеча, у него не было уха, а лицо наискось пересекал старый шрам.

— Привестись круто к ветру, курс зюйд-ост, — отрывисто бросил Тич. — Делаем поворот оверштаг.

— Поворот оверштаг, все наверх! — проревел Брэгг, отойдя на почтительное расстояние от капитана.

У Брэгга глотка была луженая — орал он так громко, что команды его передавали дальше по цепочке только для проформы. Тич, сдвинув брови, окинул взглядом палубу, поднял голову к поскрипывающим на ветру мачтам: гибкие загорелые тела качались на пертах, сильные мускулистые руки ловко орудовали канатами, убирая лишние паруса и подтягивая брасы, чтобы развернуть реи к ветру. Им предстояла чертова гора работы — только выжимая из себя семь потов, они получали шанс нагнать вора, уведшего сокровища «Урки де Лима» прямо из-под носа капитана Тича.

Чертов Флинт.

Узнав от лазутчика, что испанское золото, лежавшее в нескольких милях от мыса Канаверал, в одночасье было вывезено на «Морже», Эдвард Тич сначала ничего не почувствовал, затем удивился, и только после где-то глубоко внутри подняла голову глухая ярость, отравленная ужасным, медленно действующим ядом, имя которому — унижение. Он просчитался. Привык чувствовать себя хозяином здешних вод, думал, что золото послушно дождется его, что никто не посмеет… Ха! Тич скрипнул зубами. Они и не посмеют. Флот Черной Бороды нагонит чертового «Моржа» и вернет своему капитану все сокровища до последней монеты.

С этими мыслями Тич кивнул Брэггу, без слов вверяя ему управление кораблем, а сам ушел с квартердека в свою каюту, чтобы вернуться к чтению «Кругосветного плавания» за авторством некого Вудса Роджерса. Этот увлекательный травелог Тич обнаружил на письменном столе капитана английского торгового судна, которое им посчастливилось взять на абордаж парой месяцев раньше. Творение Роджерса трофеем перекочевало на стол нового хозяина и некоторое время лежало без дела, пока в один прекрасный день Эдвард Тич не обнаружил, что перечитал почти все, что хранилось на его книжных полках. Тогда он решил, что жизнь его не станет хуже от знакомства с высокопарной писаниной британского лорда, и окончательно убедился в своей правоте, покорив первую сотню страниц.

Погрузившись в чтение, Тич на время забыл о евшей его досаде и даже о том, куда и зачем они плыли, а потому возвращение к реальности, стоило раздаться крикам с палубы, оказалось довольно болезненным. Однако, вслушавшись внимательнее, Тич вынужден был отложить книгу и встать. Тяжелым шагом он двинулся к двери, но не успел дойти, как она распахнулась, и на пороге появился растрепанный, бронзовый от загара матрос, совсем еще юнец.

— Паруса на горизонте, — выпалил он.

Тич молча кивнул и коротким кивком заставил парнишку посторониться. Пройдя на палубу, он подошел к старшему помощнику, который старательно всматривался в ослепительно-синий горизонт через подзорную трубу. Тич прикрыл глаза ладонью, защищая их от солнца, и бросил пристальный взгляд в восточном направлении — куда и глядел Брэгг. На фоне ясного неба действительно белели паруса.

— Это «Скиталец», капитан, — отчитался Брэгг, отнимая от глаз трубу. — И с ним галеон.

Сердце Тича екнуло. В груди все заворочалось, а старая рана заныла, напомнив о пуле, что неумолимо двигалась по своему роковому пути, предвещая смерть.

— «Скиталец», — тихо пробормотал он и требовательным жестом вскинул руку. — Подзорную трубу, мистер Брэгг.

Убедившись, что перед ним действительно корабль Чарльза Вейна, Эдвард Тич прикинул, как сильно отстанет от «Моржа», если попытается пересечься со «Скитальцем» вместо того, чтобы невозмутимо продолжать путь по намеченному ранее курсу. Стоил ли Вейн сокровищ «Урки де Лима»? Тич сжал зубы до ломоты в челюсти, напомнил себе о долге перед командой, что жаждала золота, и развернулся, чтобы уйти.

— Они нам сигналят, капитан, — слова Брэгга догнали его на втором шаге.

Тич застыл, опустив голову, грудь его тяжело вздымалась. Значит, судьба.

Когда «Скиталец» и плывущий с ним галеон взяли курс на флотилию Тича, он приказал лечь в дрейф, а сам вернулся в каюту и достал из шкафа бутыль рома и две кружки. Оперевшись о стол, Тич невидящим взглядом уставился в раскрытое на какой-то там странице «Кругосветное путешествие». Легкий сквозняк лениво играл бледно-желтыми листами, переворачивал их — теперь наверняка придется вспоминать, где было прервано чтение.

Тич хмыкнул и захлопнул книгу. Он никогда не жаловался на память. У Чарльза Вейна, если ему не отшибло мозги лихим пушечным ядром, тоже с ней все было в порядке — а значит, он хорошо помнил детали их последней встречи. Встречи, за которой последовало многолетнее взаимное молчание, полное затаенной обиды и горечи. С тех пор, как его выжили из Нассау, Тич часто задавался вопросом, как бы все сложилось, если бы между ним и Чарльзом не встала Элеонор Гатри. Однажды Лаура, его седьмая жена, лежа у Тича на груди и томно заглядывая в его глаза, сказала, что их разрыв состоялся бы и без участия женщины. Такие, как Вейн, прошептала она, всегда стремятся к одиночеству и смерти.

Может быть, Лаура была права. Но прямо сейчас «Скиталец» подплывал все ближе, и Эдвард Тич впервые в жизни не знал, что скажет гостю своего корабля, когда тот ступит на палубу. Впрочем, для того, что произошло часом позже, у него все же нашлись слова.

— Чтоб вас черти драли, — процедил Тич, глядя, как по ярко-синим волнам к ним подбирается шлюпка с сидящими в ней Вейном и Флинтом.

— Капитан? — оказавшийся рядом квартирмейстер Макфи озадаченно жевал губу и переступал с ноги на ногу. — Прикажете…

— Ничего не делать. Я сам разберусь.

Тич не стал рассыпаться в любезностях перед незваными гостями, а лишь смерил их тяжелым взглядом и молчаливым кивком пригласил последовать в каюту. Достав из буфета три кружки, он щедро плеснул в каждую рома и опустился в капитанское кресло за широким столом. Вейн оседлал задом наперед скрипучий стул, широко расставив длинные ноги в кожаных штанах и закинув локти на дощатую спинку, иссеченную мелкими трещинками. Солнце светило прямо ему в лицо, и он щурился светлыми водянистыми глазами как хищный кот, высматривающий добычу. Флинт был весь в черном. Куда-то делся щегольской пучок, неизменно украшавший его макушку — теперь идеальной формы череп покрывала жесткая поросль коротко стриженых волос.

Некоторое время Тич изучал их: Вейна, ничуть не изменившегося за минувшие годы, зато прибавившего в размахе плечей и нахальстве взгляда, Флинта, мрачного как грозовая туча, застывшего темной глыбой в тени у стены. Один морской дьявол ведает, через что эти двое прошли и какими штормами их потрепало. Но на языке у Тича вертелся только один вопрос: какого черта Флинт делал на борту «Скитальца», если он должен был находиться на «Морже», полном испанского золота? Или это какая-то хитрая уловка, целью которой было сбить его с толку?

— И? — Тич бросил камень в воду и приготовился наблюдать за расходящимися в стороны кругами.

Флинт зыркнул на него исподлобья, но ничего не сказал. Вейн качнулся на стуле туда-сюда, не отрывая взгляда от Тича, и растянул губы в наглой усмешке. Чувствовал ли он себя виноватым, помнил ли дела давно минувших дней? Продолжает ли ублажать по ночам госпожу Гатри или предал ее так же, как некогда предал самого Тича?

— Держите курс на Нью-Провиденс, не так ли? — бросив ответный камень, Вейн потянулся за стаканом.

— Что тебе надо? — пропустил его вопрос мимо ушей Тич. — Не буду кривить душой, наша встреча — не то, о чем я мечтал. При всем уважении, — он кивнул Флинту.

Круги разбежались по водной глади и растворились в повисшей ненадолго тишине.

— «Месть королевы Анны» плывет не в гордом одиночестве, а в компании нескольких кораблей поскромнее, — прервал молчание Флинт, тяжело роняя каждое слово. — Небольшой, но все же флот, чей курс лежит в направлении Нью-Провиденса. Вы знаете о происходящем в Нассау что-то, чего не знаем мы?

— А должен?

Тич с любопытством взглянул на Флинта и чуть подался вперед. Под руку с тихим шорохом прокрался опус Роджерса и зашелестел примятым рукой листом.

Флинт и Вейн переглянулись.

— Вам, вероятно, было бы интересно узнать, что Ричард Гатри мертв немногим дольше двух недель, — Флинт буравил Тича взглядом, пока Вейн глядел на солнце через мутное бутылочное стекло — его кружка с ромом уже опустела, и он бесцеремонно приговаривал те остатки, что плескались в бутылке.

— Ричард Гатри… мертв? — Тич чуть повел бровью. — Действительно, интересно.

— Я его убил, — осипшим голосом вставил Вейн.

У Эдварда Тича было всего лишь несколько мгновений для того, чтобы определиться, как отнестись к услышанному. Сначала по спине холодком пробежало недоумение, сразу за тем в груди заворочалось недоверие и только после этого где-то в том месте, где находится желудок, разлилось тепло мрачного удовлетворения — разлилось и тут же остыло. Слишком долго Тич ждал этой новости, чтобы испытать нечто большее сейчас, когда перед ним сидели его давние… не то чтобы враги, но и не друзья. К тому же в этой новости не хватало еще одного имени. Но так ли уж хотел Тич его услышать? Он и сам не знал.

— Похвально, Чарльз, — наконец сказал он, откидываясь назад и отодвигая книгу на другой угол стола, чтобы не мешалась под руками. — Долго же ты ждал удобного момента.

— Долго, — Вейн глядел на него исподлобья. Почти пустая бутылка упиралась донышком в его колено, придерживаемая загрубевшими пальцами с коротко — едва ли не до мяса — остриженными ногтями.

— Вы не могли знать о смерти Гатри, — снова заговорил Флинт. — Но плывете в сторону Нассау, во всяком случае, курс ваш лежит именно туда. Собираетесь заглянуть на огонек?

— Я плыву не в Нассау. Я плыл, как мне казалось еще парой часов ранее, за вами, мистер Флинт, — Тич испытующе взглянул на Флинта.

— За мной?

— Разве «Морж» принадлежит не вам?

Снова повисло молчание. На лицо Вейна наползла понимающая ухмылка, Флинт весь подобрался, прищурившись.

— И зачем же вы плывете за «Моржом»?

Тич хмыкнул. Он мог бы не раскрывать все карты, но у него сложилось впечатление, что каждый, кто находился здесь и сейчас в этой каюте, знал, — или догадывался — о чем идет речь. Тичу вдруг стало весело до чертиков — надо же, как интересно все оборачивалось! Он спрятал едва заметную улыбку в густой бороде.

— Я плыву за вашим «Моржом», мистер Флинт… потому что на нем плывет мое золото.

* * *

Тремя часами ранее...

— Три барка, два шлюпа и один военный корабль… Я знаю только одного человека, командующего таким флотом.

Вейн искоса посмотрел на Флинта — тот стоял, облокотившись на планширь, в руках его задорно поблескивала на солнце латунь подзорной трубы. Сведя брови так, что они практически сливались в одну линию на переносице, он зорко всматривался в горизонт, словно не вооруженный оптическим инструментом взгляд мог дать ему больше, чем хитроумно упорядоченные линзы.

— Ваши предложения? — издевательски спросил Вейн, расхаживая взад-вперед.

Помолчав, Флинт отвернулся от океана.

— Нам нужны союзники, Чарльз.

Вейн ухмыльнулся и пнул ногой дощатый настил палубы. Еще пару дней назад он был готов убить Флинта своими руками, а теперь стал заложником его советов на собственном корабле.

— Наша кровавая эскапада в Чарльзтауне уже наверняка переполошила всю Каролину, — продолжил Флинт, — а это значит, что скоро новости достигнут и других колоний — и тогда нам несдобровать. Мы не имеем права трусливо прятаться в Нассау, после случившегося у нас только один выход — продолжить в том же духе, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, на что мы способны и как опасно с нами связываться.

— И для этого нам нужен Тич?

Невеселая усмешка искривила рот Флинта.

— Уверен, ваши люди тоже задавались вопросом «на кой черт нам Флинт», когда вместо того, чтобы увести галеон, вы решили сойти на берег и спасти меня от петли. Разве нет?

— Так и было, — хмыкнул Вейн, остановившись и задрав голову к мачтам. — Они бы и сейчас с радостью перерезали вам глотку, но мое слово здесь пока еще имеет вес… Хотя мне и пришлось заплатить за это высокую цену.

— Ричард Гатри, — кивнул Флинт.

— Да, — помедлив, согласился Вейн и с трудом прогнал из головы образ Элеонор. Он не видел ее после того, как прикончил мистера Гатри, но был уверен, что ничего, кроме испепеляющей ненависти, в ее глазах больше не увидит.

— Я полагаю, мистер Тич будет приятно удивлен, узнав об этом. Особенно если мы скажем ему об этом лично.

— Тич пошлет нас к черту, — Вейн издал сиплый смешок. — Прирежет и скормит рыбам, а потом приберет к рукам наши корабли.

— Нет.

Вейн резко шагнул к Флинту и застыл, сверля его глазами. У него засосало под ложечкой от жгучего желания съездить кулаком по этой самоуверенной хмурой роже, и только верность собственному выбору, сделанному в гавани Чарльзтауна, удержала Вейна от рукоприкладства.

— Вы не знаете Тича, — сквозь зубы процедил он. — Его не удовлетворит гибель Ричарда Гатри. За достойную сатисфакцию он сочтет только смерть Элеонор — а вы ведь не готовы предложить ему такую плату, не так ли, мистер Флинт?

Флинт отвел взгляд.

— Нам не обязательно предлагать ему это.

— У вас есть что-то получше?

— Пожалуй.

— И что же это?

— Золото «Урки», — Флинт выдержал короткую паузу, дав Вейну время как следует удивиться, после чего продолжил: — вы не ослышались, Чарльз. Никакие испанцы никуда его не увозили. Это была наглая ложь. Я был в бешенстве, узнав, что меня обвели вокруг пальца, однако… Предатели попрощались с жизнью еще до того, как их обман раскрылся, но это не помешало мне узнать, что золото планирует… или уже прибрал к рукам… мистер Рэкхем.

— Джек, — выплюнул Вейн. И почему именно это имя пришло ему на ум, стоило зайти речи об испанских сокровищах?

— Золото в любом случае придется делить, его слишком много. Мне кажется, мистер Тич вполне может прельститься его блеском и вернуться в нашу компанию хотя бы на время… Сейчас каждый капитан, готовый защищать свободу Берегового Братства от посягательства Англии, для нас бесценен. Что до вас… Я верю — вы в состоянии переступить через мучительные воспоминания о вашей последней встрече ради пользы делу.

Вейн молча уставился мимо Флинта вдаль, где среди сочной синевы белели паруса крупнейшей пиратской флотилии. «Скиталец» и галеон Флинта, который Вейн все же по праву считал своим, выходили на очередной маневр, и уже очень скоро расстояние между ними и кораблями Эдварда Тича должно было сократиться ровно настолько, чтобы стало возможным меньше чем за час преодолеть его на баркасе. Ветер будет дуть им в спину, поэтому путь на борт «Мести королевы Анны» будет легким, чего не скажешь о встрече с самим Черным Бородой. Вейн был уверен: Тич уже понял, чьи паруса мозолят ему глаза, и если и сомневался в чем-либо, то только в том, как именно пустит бывшего товарища на дно — пушечным залпом или пристрелит лично из своих знаменитых пистолетов.

— Еще немного, и я начну жалеть, что спас вас, — наконец тихо сказал Вейн, покосившись на Флинта.

Тот лишь мрачно улыбнулся.

* * *

Утро давно уже наступило и затопило золотом комнату, улица шумно жила своей жизнью, ничуть не заботясь о тех, кто прятался от яркого солнца за деревянными ставнями, надеясь побыть в тишине и покое. Нассау всегда просыпался рано и засыпал поздно — и блажен был тот, кому удавалось подстроиться под этот изматывающий ритм.

В утреннем сиянии была видна каждая трещинка, каждая щербинка на покрытых облупленной зеленой краской стенах. Старая облезлая мебель, видавшая многое, наполовину съехавшая с круглого стола скатерть, прижатая к нему поблескивающим на свету стаканом и бронзовым подсвечником с оплывшим огарком… Элеонор блуждала сонным взглядом по комнате, вспоминая, кто она, почему в ее постели пусто, а на душе так гадко, словно накануне вечером не обошлось без бутылки рома.

Элеонор села на кровати и потерла виски. Кажется, перед сном она действительно выпила — но совсем немного, явно недостаточно для того, чтобы утром проснуться с таким отвратительным ощущением пустоты в груди и голове. Взгляд ее скользнул к стулу возле трюмо — к перекинутой через его спинку черной хлопковой рубашке, такой же черной юбке… Прикрыв ладонями лицо, Элеонор замерла ненадолго и снова опустилась на подушки. Ей совершенно не хотелось возвращаться в мир, в котором ее отец был мертв, а Чарльз стал смертельным врагом. Каждое чертово новое утро она заново смирялась с тем, что ее жизнь никогда больше не будет прежней.

В дверь постучали. Элеонор вздрогнула.

— Да, — голос прозвучал надтреснуто, как плохо натянутая струна.

В образовавшуюся щель нырнула круглая голова Эме, обернутая полосатым платком. Ее эбеновая кожа поблескивала как шелк, умные черные глаза, напоминающие отполированный гагат, смотрели прямо на Элеонор, избегая праздных блужданий по комнате. Эме никогда не позволяла себе лишнего.

— Мэм, к вам посетитель.

— Кто?

— Мадам Макс, мэм.

Элеонор прикрыла глаза.

— Уже иду. Мне надо одеться.

Элеонор совершенно не хотелось идти в кабинет, но она, сцепив зубы, умылась, оделась в свои черные одежды и, тщательно расчесав волосы, собрала их в скромный узел. Траур делал ее уязвимой — облекаясь в тень, Элеонор ощущала себя удобной мишенью для всех, кто кружил вокруг, выискивая в ее броне слабые места. Стоит оступиться — и тебя разорвут на кусочки.

Макс ждала ее у кабинета. Впуская ее внутрь, Элеонор почувствовала сладкий цветочный аромат. В груди екнуло. Перед глазами яркими вспышками промелькнули картинки недавнего прошлого, в котором Макс еще не носила этих изысканных платьев из дорогих тканей, сложного плетения из многочисленных кос и… нечитаемого выражения на красивом смуглом лице. Зато запах остался прежним, Элеонор хорошо его помнила. Запах страсти и жаркой неги, которым были пропитаны их многочисленные совместные ночи.

— Итак… — Элеонор медленно прошлась по кабинету и, остановившись у письменного стола, легко провела по нему пальцами. — Что тебя ко мне привело?

Макс не торопилась отвечать. Постояв немного у двери, она мягко скользнула к резному стулу. С королевской неторопливостью — Элеонор и подумать раньше не могла, что в каждом движении Макс может быть затаено столько сдержанного достоинства — она опустилась на него и расправила складки своей пышной юбки. Взгляд ее темных насурмленных глаз устремился на Элеонор, и та поняла, что совершенно не способна его разгадать.

— Я пришла поговорить об испанском золоте, — теплое мелодичное звучание голоса Макс не вязалось с холодной прямотой ее слов.

— Только сейчас?

— Мне понадобилось время, чтобы обдумать случившееся со всех сторон.

Элеонор скрестила руки на груди и присела на самый краешек стола. Глядя на сидевшую перед ней Макс с высоты своего роста, она держалась за хрупкую иллюзию своего превосходства.

— Если ты хочешь узнать, откуда мне стало о нем известно, вынуждена тебя разочаровать. Свои источники я не выдаю, — Элеонор открыто смотрела Макс в лицо, а у самой в груди словно зашевелился клубок сплетенных меж собой скользких змей.

— Ты так же оберегаешь своих осведомителей, как и я — своих. Безусловно, мне любопытно, кто именно донес тебе о моих планах, но я даже пытаться выведать это не стану, исключительно из уважения к тебе. Меня интересует другое, — Макс сделала короткую, но очень выразительную паузу. — Что нам делать дальше? Могу ли я, имею ли право я тебе доверять после того, что ты провернула? Если бы твоя задумка увенчалась успехом, мы бы сейчас с тобой не говорили. Ты безраздельно владела бы островом.

— О чем ты?

Ножки стула еле слышно скрежетнули по полу, когда Макс с грацией кошки поднялась и шагнула вперед.

— Это ведь ты подослала убийц той ночью?

Элеонор отшатнулась, еле устояв на ногах — хорошо, что позади был стол. Змеи в груди взбешенно зашипели и тут же сникли. Макс смотрела в упор. В ее взгляде не было ни капли сомнения, она словно видела Элеонор насквозь — и это пугало.

— Это уже не имеет значения, — отозвалась Элеонор, подавив тяжелый вздох. — Все свершилось так, как ты спланировала, радуйся.

— Как ты планировала еще совсем недавно, — с нажимом заметила Макс, прищурившись. — Это была ваша с Флинтом грандиозная затея, помнишь? Захватить сокровища «Урки» и утопить Нассау в золоте. Ради этого ты отказалась от меня. Только вот для чего? Стоило Флинту заболеть новой идеей, как ты снова отреклась от всего, о чем мечтала раньше, а на моем месте в этот раз — какая ирония — оказался Чарльз Вейн. А когда я проявила хитрость и упрямство и решила воплотить в жизнь твою прежнюю мечту — пускай и вопреки твоей воле — ты не стала церемониться и вписала мое имя в список подлежащих смерти…

Голос Макс упал почти до шепота. Она приблизилась к Элеонор почти вплотную, обволакивая ее незримым облаком сладкого аромата, от которого у той закружилась голова. Глаза Макс влажно блестели, хотя ни одна черточка в ее лице не дрогнула. Элеонор стало трудно дышать.

— Твоего имени не было в том списке… — наконец выдавила она и внезапно почувствовала необъяснимое облегчение. — Если это то, о чем ты хотела спросить.

Макс отступила. По ней сложно было сказать, какие чувства она испытала, услышав признание: на гладкой как шелк коже — ни складочки, ни морщинки, мягкие губы сомкнуты, и только трепещущие ресницы и чуть дрожащие тонкие ноздри указывали, возможно, на внутреннее волнение. Не проронив ни слова, она снова опустилась на стул и сложила руки на коленях.

Элеонор последовала ее примеру и заняла свое кресло. Ей не хотелось ничего говорить о той ночи — воспоминания о ней отдавали горечью растоптанных надежд и униженной гордости. Слишком живо Элеонор помнила самодовольную улыбку Хорниголда, сумевшего обвести ее вокруг пальца. Слишком ясно отпечатался в памяти хищный блеск в его глазах, когда он услышал о «Заре колоний», отплывшей за испанским золотом. Элеонор в тот день пришлось просить у него дополнительную охрану на случай, если, вернувшись, Рэкхем и его команда догадаются, по чьей наводке их всех чуть не перебили за несколько часов до отплытия.

— Как я уже сказала, все это уже не имеет значения, когда у нас есть более насущные проблемы, — прервала молчание Элеонор. — Что делать со всей этой кучей золота? Скоро на остров вернется Флинт, я не удивлюсь, если с ним будет губернатор Каролины…

— Ты так уверена, что у него получилось добиться своего? Однажды он уже вернулся ни с чем…

— Чтобы впоследствии вы разжились золотом, о котором и мечтать бы не смели, если бы Флинт не прознал, где оно лежит.

Макс поджала губы.

— Скрыть такие несметные богатства от губернатора у вас не получится, — продолжила Элеонор, когда убедилась, что ответа не последует. — Уверена, уже весь остров знает о вашем успехе и о том, что форт набит золотом. Более того, есть вероятность, что в Испании тоже прекрасно обо всем осведомлены, а меньше всего мне — и будущему покровителю Нассау — хотелось бы, чтобы испанцы заявились к нам с претензиями. Свои требования они обычно подкрепляют силой оружия.

— Ты предлагаешь взять и просто отказаться от золота?

— Оно принесет нам много бед. — Элеонор подалась вперед, испытующим взглядом сверля Макс. — Во-первых, в таких количествах оно просто теряет ценность. Во-вторых, это собственность Испании, и последняя пойдет на все, чтобы его вернуть. В-третьих, это понимаю не только я, но и губернатор Эш, к которому обратился за помощью Флинт. И он обязательно потребует возвращения золота его законным владельцам, чтобы избежать новой войны. Ты это понимаешь?

— Откуда испанцам знать, что золото у нас?

— У них прекрасная разведка.

— Раньше тебя это не волновало. Когда ты горела этим золотом, — заметила Макс.

— С тех пор у меня было время подумать.

— Ты можешь ошибаться, Элеонор. Во всем. И по части испанцев с их всесильной разведкой, и по части Флинта, который, как ты веришь, принесет в Нассау цивилизацию.

Макс встала и, оперевшись рукой о гладкое дерево стола, мягко наклонилась к Элеонор. Та невольно заслушалась тихим звоном ее украшений и шелестом разрисованного пестрыми узорами платья. Ее обоняния снова достигло сладкое эхо кружащего голову и отнимающего способность трезво мыслить аромата. Элеонор повела плечами, сбрасывая наваждение.

— Я предлагаю тебе не торопить события, — тихо проговорила Макс. — Наиболее мудрым решением сейчас будет дождаться возвращения Флинта… если он вообще вернется — мы ведь не знаем, чем завершились его переговоры с губернатором. И напоминаю тебе, что судьба золота в меньшей степени зависит от тебя или от меня, чем от Бенджамина Хорниголда. И, насколько мне известно, в настоящий момент ты не обладаешь достаточным влиянием на него, чтобы заставить распорядиться сокровищами так, как считаешь правильным. Я права?

Элеонор молча глядела на Макс, почти до боли сжав челюсти. Она едва справлялась с участившимся дыханием — быстро и глубоко вздымающаяся грудь выдавала переполнявшие Элеонор чувства, как волны указывают на присутствие ветра. Она досадовала на Макс, злилась на себя за слабость и переживала за Флинта, который не торопился возвращаться с добрыми вестями. Чувство бессилия отозвалось слабостью в руках и ногах, и Элеонор не смогла подавить гадкую холодную дрожь.

— С Хорниголдом я сумею… — Элеонор резко замолчала, прислушиваясь.

Взгляд Макс метнулся к прикрытому жалюзи окну — сама она настороженно замерла, и только длинные серьги качались туда-сюда, как маятник в часах. С улицы доносился встревоженный ропот, перемежаемый скрипом колес и истерическим кудахтаньем квочек. В пестрый гам голосов и звуков отдаленными раскатами грома вторгались негромкие, но отчетливо различимые взрывы.

— Что-то происходит, — покачав головой, произнесла Макс.

— Это стрельба.

Элеонор вскочила и, подбежав к окну, распахнула ставни. В комнату брызнул солнечный свет. Сощурившись, она приложила к глазам ладонь и стала всматриваться в далекий синий горизонт, теряющийся за крышами домов, но ничего разглядеть так и не смогла.

— Мне кажется, это из форта. Но я ничего не вижу, — она раздраженно тряхнула головой.

Макс молча выскользнула из кабинета и парой минут позже вернулась с озабоченным выражением на лице.

— Никто ничего не знает, но Эме послала мальчика, чтобы он выяснил, что там происходит, — она приблизилась к Элеонор, которая продолжала смотреть на улицу.

По острову пронесся глухой звук очередного пушечного залпа, и они обе вздрогнули. Элеонор закусила губу и взглянула на Макс — та выглядела возмутительно спокойно, и единственным, что выдавало ее волнение, был чересчур плотно сжатый рот. Ее глаза, напоминающие о черноте тропических ночей, смотрели куда-то вдаль, и солнечные лучи тонули в них отблесками плавленого золота. Элеонор глубоко вздохнула, набирая в грудь побольше воздуха.

— Если это вернулся Флинт, ты поможешь мне разобраться с испанскими сокровищами? Макс, так будет лучше для всех…

— Я буду действовать по ситуации, — взгляд Макс, когда она обратила его к Элеонор, стал острым. — От нас прямо сейчас мало что зависит. Иногда лучше отойти… и затаиться, дождаться момента, когда все вокруг утратят бдительность — и тогда решать свои дела так, как считаешь нужным. В конце концов, ты пока не знаешь, с чем вернулся Флинт.

Элеонор промолчала, вновь отвернувшись к окну. И хотя уличному шуму ничто теперь не препятствовало проникать широким потоком в кабинет, ее слух все же уловил шелест юбок, тихий стук каблуков и легкий скрип закрываемой за Макс двери.