Финский кофе и банка сардин (гет)

За окном швыркала носом промозглая питерская зима с типичным для этих мест ледяным ветром и мокрым, липким снегом, каждую секунду норовящем превратиться в дождь. Стылое серое небо и не думало выпускать из своей пасти солнце. Несмотря на то, что уже скоро почти полдень. Алиса стояла на общажной кухне и варила свой кофе. Как всегда, унылые кафельные стены еле отражали дрожащий свет тусклой лампочки. Вечный газовый огонь тихо фырчал на двух общественных плитах. Цвет их поверхности определить не удалось бы, пожалуй, даже самому Шерлоку Холмсу. Время и многовековые остатки убежавшей, подгоревшей и просто потерявшейся еды поглотили почти всю горизонтальную плоскость. Погромыхивали при каждом движении жуткие железные столы на колесиках — явно из морга. Воображение услужливо рисовало полуразложившийся труп, когда-то лежавший на этом столе. В общем, кухня выглядела вполне привычно, несмотря на Рождество.

И тем не менее это было не типичное утро. Во-первых, никуда не надо было бежать. У Алисы совершенно нечаянно образовался совершенно свободный день. Так вышло, что мало кем отмечаемое католическое Рождество пришлось на субботу, и многие центры, где она подрабатывала, поспешили воспользоваться оказией и объявили внеплановый выходной.

Во-вторых, вот кофе. Не то чтобы она его не любила. Как раз наоборот. Но обычный кофе был слишком мерзок, хоть и дешев. А настоящий, финский, продавался по сходной цене только на дальнем рынке, куда ехать не было ни сил, ни времени. И вот вчера этот тип принес ей кофе.

«Принес и оставил, понимаешь? — уважительно объясняли ей соседки по комнате. — Даже сардины не съел!»

Эти девчушки-первогодки свалились ей на голову в начале осени, когда она уже почти было поверила, что, дожив до пятого курса, сможет наконец-то расположиться в комнате одна. И были они наивны и доверчивы как первый снег. Все делали не так. Сказано же им было вчера: решительно выставить за дверь молодого человека, вознамерившегося навестить приглянувшуюся ему барышню. Сама же барышня, Алиса, видеть его не хотела и потому на время визита надоедливого поклонника отправилась в кино. В центр. Там, в маленьком кинозальчике с альтернативной программой авторского кино, у нее была знакомая билетёрша. Нужно было осторожно сунуть ей в карман десять рублей и смело отправляться на фильм.

Кинотеатр располагался в здании бывшей лютеранской церкви, квартал вокруг был старым и красивым, и после фильма Алиса медленно и с наслаждением побродила пешком. Ноги, конечно, промокли — старые сапоги уже никуда не годились. Но, несмотря на дыры в подошве, снаружи выглядели все еще задиристо и уютно, да и денег на новые все равно не было.

Алиса еле успела на последнее метро. И гордо подходила к общаге в полной уверенности в том, что внезапного ухажера и след простыл. И больше она его не увидит никогда. Ну ведь, кажется, яснее ясного — если ты второй раз приходишь к даме и не застаешь ее дома — значит, дама не желает тебя видеть.

Но этот ухажер оказался особо упорным. А соседки -девицы — интеллигентными курицами. Неудобно им было дверь у него перед носом закрыть. Вот ведь. Пустили его в комнату, Алису подождать. Она же им ясно говорила, что раньше последнего метро не придет. Дак ведь они еще этого ухажера незадачливого чаем напоили. С печеньем. Самим есть нечего, так всяких приблудших кормят.

Потом еще рассуждали, когда все втроем на незапланированном ужине во втором часу ночи уплетали банку сардин, принесенных ухажером вместе с кофе:

— Знаешь, он все-таки очень положительный молодой человек. Другие придут, все сожрут и свалят. А этот столько всего принес и ничего не съел.

Сардины, конечно, были вкусные. Но что же: теперь из-за этого на шею ему вешаться, что ли?

— О, что это ты тут, кофе варишь? — прервала размышления подруга, живущая четырьмя этажами выше. Вот что значит — настоящий финский кофе. — У нас аж в туалете твоим кофе пахнет. Угостишь?

Алиса весело кивнула в ответ. Похоже, компания к завтраку у них опять соберется что надо.

Ей очень нравилась теплая бесцеремонность подруги. Да, сейчас та напросилась к ней на кофе. Но и Алиса могла прийти к той в любое время дня и ночи. И любая ерундовая печаль будет всегда выслушана. Самая мелкая проблема — решена. Не важно, что это: покрасить ли волосы, проколоть ли дырку для сережек в ушах, починить расползающееся бывшее кожаное пальто, заткнуть начинающийся насморк или тоску в сердце.

И имя у подруги было подходящее. Волшебное. Элита.

Сама Элита всегда говорила, что все что не делается — всегда к лучшему. Глядя на по-утреннему сонные и такие милые мордашки соседок-первокурсниц, Алиса склонялась к тому, что в чем-то её подруга права. Весь тот сентябрь, что коменда ждала подношений, девчушки жили у случайных знакомых, пару раз ночевали на вокзале. Весь месяц их убеждали, что свободных мест в общежитии нет. И да, если бы Алиса как-то сообразила про взятку и преодолела брезгливость и неприязнь по отношению к коменданше — не старой еще, удивительно похожей на рыбу женщине — то жила бы себе сейчас в комнате одна как барыня. А где были бы эти две сестрички-синички — девчонки-первокурсницы? Кто знает.

Они и тогда-то, после месяца скитаний, вселились к ней уже изрядно потрепанные, усталые и больные. Пришлось их лечить, греть и успокаивать. Печь по выходным стопки блинов, а по вечерам рассказывать истории. В интерьере общаги даже пересказанный Достоевский смотрелся необычайно живо и современно. Девчушки шмыгали носами, уплетали блины и потихоньку оттаивали.

Сегодня завтракали они вшестером. На запах финского кофе пришла не только Элита, но и пара негров из комнаты напротив. Они задорно улыбались и вращали своими ослепительными белками, веселя сестричек-синичек. Поскольку мест вокруг самодельного стола не хватало, да и стульев было всего три, негры с Элитой умостились на кровати одной из сестричек. Алиса свою для общественных нужд отдавала только в самых крайних случаях. Африканцы весело болтали ногами в носках всех оттенков радуги и шептали что-то Элите на ухо. К ней они относились очень уважительно.

Оранжево-зеленая скатерть на столе ловко маскировала грубые доски, найденные, как и многое в их жилище, на помойке. Давным-давно, еще когда на месте африканцев жили три веселых казака, а соседние комнаты занимали девушки с Крайнего Севера, Алиса сама сколотила тот стол. Теперь казаки уехали на свои солнечные просторы, так и не закончив универ. Девушки с Крайнего Севера переехали к задумчивому афганцу, которому как студенту-иностранцу полагалась отдельная жилплощадь на пятом этаже. Половина ободранных комнат темного общежитского этажа поменяла своих владельцев, а стол все стоял.

Сделан он был в первые недели Алисы в этом большом холодном городе. Тогда тоска по дому и уюту особенно одолевала ее. Она с детства привыкла иметь свой собственный стол и отдельную комнату. Мечты об отдельной комнате растаяли как дым, но свой стол она решила отстоять. А потому приспособив второй стол в комнате исключительно под свои нужны, настоящий письменный вежливо уступив соседке, она пошла на ближайшую помойку, благо вокруг общежития их было видимо-невидимо, нашла там доску попрочнее и, вбив в перегородку между комнатами толстый брус, водрузила на него импровизированную столешницу.

Почему-то ей тогда казалось, что гвозди должны быть не меньше десяти сантиметров длиной. И она долго искала такие во всяких хозяйственных лавочках. А найдя, долго подбирала молоток, чтобы эти гвозди вогнать. Тот, что она нашла в магазине — миниатюрный, с золотистой ручкой, дамский — для такой работы никак не годился. Настоящий рабочий молоток она нашла, как ни странно, на блошином рынке на Андреевской линии, неподалеку от своего универа. Поскольку рынок работал лишь по утрам и несколько непредсказуемо — до первого мента, молоток она купила, как только увидела, а потому была вынуждена прийти с ним, торчащим из кармана бывшего кожаного пальто, прямо на занятия. Преподаватели шутили, что это, очевидно, новая мода — ходить с молотками в карманах пальто.

А вечером, вынимая изо рта длинные гвозди, которые Алиса держала в зубах, совсем как в кино, она с наслаждением лупила по ним тяжелым молотком, вгоняя в стену всю свою усталость и грусть, вколачивая гвозди в отчаянье, холод и печаль.

Старенький магнитофон, единственная вещь, которую она притащила с собой из дома, надрывался хриплым голосом давно умершего певца: «Если рыщут за твоею непокорной головой». С тех пор стол и стоял.

Вдоволь нашептавшись с Элитой, африканцы ушли первыми. Вскоре, похлопав Алису по плечу, покинула компанию и она. Девочки-синички еще долго запихивали грязное белье в разъезжающиеся походные баулы: на праздники они собирались домой, в область. Счастливые, до Алисиного дома ехать было трое суток на поезде. Да-да — три дня скачи — не доскачешь, добрый молодец. Так что попасть домой Алисе светило только на каникулы. Уже выходя, полуобернувшись в дверях, девочки сообщили:

— Да, он сказал, что зайдет к тебе сегодня. Твой молодой человек.

И поспешно удалились, оставив возмущенную Алису одну.

«Нет, ну вот что это за чертова настойчивость? Чего он добивался? Вот уйду. И пусть поцелуется с закрытой дверью», — в сердцах решила она.

Но на улице падал мокрый мерзкий снег. А сапоги еще со вчерашней прогулки не высохли. Идти куда-то совершенно не хотелось. Сидеть, запершись у себя в комнате, не имея возможность даже чайник на кухню сходить поставить — тоже совершенно не улыбалось. И тогда Алиса решила воспользоваться щедрым предложением Элиты. Даже в такой почти праздничный день целеустремленная подруга отправилась в библиотеку. Но ключи от своей комнаты прятала в условленном месте и разрешала Алисе приходить, когда той хотелось побыть в одиночестве. Одиночество в общаге — очень редкая и ценная вещь. Именно физическое одиночество, душевного там было хоть отбавляй.. У Элиты в комнате всегда царили тишина и порядок. Стоял у окна огромный раскидистый фикус. И во всю стену красовались синие горы родины. Алиса часто напротив них зависала. И всматривалась — долго-долго…

Пару часов Алиса спокойно готовилась к своим многочисленным шабашкам — вырезала лапки и усы для кошечек. Ухмылялась про себя: вот придет он. И ткнется носом о закрытую дверь. И уйдет. Навсегда. Сердце сделало нехороший кульбит.

«Значит, я его не увижу больше? Значит, никто не будет так настойчиво обивать мои пороги? И терпеливо ждать под дверью? И кофе с сардинами приносить? И что же это будет тогда?»

Паника накрыла ее с головой. Алиса вдруг поняла, что скучала все это время по тихой робкой улыбке своего настойчивого ухажера. А главное — по его теплому, терпкому и почему-то удивительно родному запаху. Мама как-то сказала, что глупые девушки выбирают глазами, умные — сердцем, а Алиса будет выбирать носом.

Мыслей в голове не осталось.

Еле захлопнув дверь, не накинув даже теплой куртки, сквозь промозглые, пронизанные ледяными сквозняками коридоры она помчалась на свой этаж.

«Поздно, поздно. Он уже ушел», — стучало в ушах.

Назначенное время давно прошло. Длинный темный и необычайно неуютный этаж неприветливо и сумрачно взирал на нее. А коридор, длинный-длинный общажный коридор был пуст. И в комнате, и рядом с ней было тихо и пусто. Отчаянье и тоска. Не бывает чудес в жизни. Сама ж прогнала.

А потом в дверь постучали.

«Кого там еще принесло?»

От него пахло морозом и улицей. Снегом и еще чем-то неуловимо домашним, родным. Она вдыхала этот запах, пила его и никак не могла остановиться. И не могла найти слов, чтобы сказать. А он медленно наклонился к ней и, неловко запихнув свои большие перчатки в карман расстёгнутого пальто, легко, почти невесомо коснулся ее плеч и осторожно поцеловал. Это было сладко и нежно, горячо и колюче. Терпкий мужской запах окутал ее с головы до ног, и она поняла, что не хочет больше вылезать из этого шатра объятий, тепла, неуклюжей с мороза одежды и любви.

«И тени их лежали на пороге, безмолвный разговор они вели, счастливые и мудрые, как Боги, и грустные, как жители Земли», — пел где-то на заднем плане сладко-горький, мягкий мужской голос. Большие яркие звезды с любопытством заглядывали в окно.

Странное вышло Рождество.