Херувим и Серафима (джен)

— Смотри-ка, ну чистый херувимчик, — воспитательница всплеснула руками, глядя на трёхлетнего пухлого малыша в кудряшках.

Тот ответил ей сосредоточенным взглядом невозможно-синих глаз. Во взгляде том сквозила настороженность. Малыш стоял вот так в углу, подпирая косяк входной двери, уже добрых полчаса. На все попытки подобраться к нему поближе и наладить контакт отвечал предупредительным рёвом.

За годы работы Наталья Петровна повидала их немало. Что ж, рано или поздно ей удастся хитростью и лаской выманить малыша из угла. Да и голод не тётка. Когда он, интересно, последний раз ел кашу? Тёплую, пшённую, молочную?

Ольгу-почтарку у них знали прекрасно. Старшие дети давно были раскиданы по детским домам. Ольга с завидной регулярностью продолжала плодить ребятишек, потом лишалась родительских прав, и детки сначала попадали в «Речное» — приют для детей из семей СОП, то есть находящихся в социально-опасном положении.

Справедливости ради надо сказать, что Ольга была женщиной неплохой. В периоды, когда не уходила в запои и не заводила новых знакомств, она усиленно занималась стареньким домом, огородом и ребятишками. В руках у неё всё так и горело. И детки тогда выглядели чистыми и ухоженными.

Органы опеки вздыхали с облегчением, но ровно до того момента, когда Ольге опять попадала шлея под хвост. Дым тогда стоял коромыслом, вино лилось рекой, а дети в очередной раз изымались из семьи.

К сорока годам, однако, Ольга вроде остепенилась. Завела отношения с мужичком хоть и пьющим, но рукоделистым. Он брался за любую работу, мог и электрику починить, и сантехникой заняться, да и двери ставил так ловко, что любо-дорого было посмотреть. Михаил держал Ольгу в руках; они сделали ремонт, подлатали крышу в стареньком Ольгином доме, а потом она родила Ванечку.

На почте Ольгу жалели, закрывали глаза на её запои и опоздания, да и очередь в почтальоны давно не стояла за дверью главпочтамта. Зарплата — слёзы, а спрос как с троих сразу. Ольга покладистая была, сговорчивая. И что удивительно, ни разу и рубля не потеряла, когда старикам пенсию носила. Сама маленькая, юркая, а ни собак не боялась, ни тёмных подворотен, ни канав с оврагами, по которым путь сокращала. Долгов могла назанимать до морковкиного заговенья, а из пенсий казённых ни копейки не посмела взять. Честная была.

Но как-то совсем до плохого не доходило. Попьют-погуляют недельку Ольга с Мишкой, да за ум снова возьмутся.

А тут разругались они с Мишкой, тот скрылся в неизвестном направлении, Ольга и запила по-чёрному. Соседи забеспокоились, уж больно Полкан выл по ночам. А на дворе, почитай, зима, ну как что случится с газом? Нагрянули к Ольге с проверкой органы опеки, а у неё дома запах — хоть вместо газовой камеры используй для пыток. Сама пьяная валяется, в невменяемом состоянии, а Ванечка под столом спрятался от многочисленных тётенек. Насилу его оттуда выковыряли; он такой крик поднял, что даже нерадивая мамашка проснулась.

Тут уж и Ольга добавила децибел. Ванечка тоненько плачет, захлёбывается, а Ольга басом прокуренным орёт, всех по такой-то матери поминает и в пешее путешествие отправляет.

Забрали Ванечку, сначала в детское отделение районной больницы положили, да там долго нельзя было держать. Перенаправили в «Речное», пока решали, что делать.

Ванечку в больнице отмыли, откормили, да и детская пухлость у него ещё сама по себе не прошла. Только вот взгляд настороженный так и не удалось пока смягчить. Кричал он теперь реже, особенно если взрослые соблюдали дистанцию. Спрячется где-нибудь в уголке, чтобы видеть всю картину, и наблюдает.

Ольга тёмно-русая была, Мишка — сложно сказать, лысый он был, но щетина рыжиной отливала, а Ванечка уродился беленьким. Кудряшки светлые так и лучились, когда солнышко в них играло.

Наталья Петровна как на смену пришла, ей сразу заведующая про пополнение сказала. И вот это пополнение уже полчаса стояло в углу, не желало идти на контакт.

— Смотри-ка, ну чистый херувимчик, — Наталья Петровна всплеснула руками. — Пойдём кашу есть?

Другие дети радостно шлёпали ложками по тарелкам. Варфоломеевна готовила знатную кашу, как для своих родных деток — ни молока, ни сахара не жалела.

Стойкий «херувимчик» нерешительно посмотрел в сторону столов, и тут уж Наталья Петровна смекнула, что пора действовать.

Доброе слово и кошке приятно, как говорится. А уж как не сказать доброго слова запуганному малышу, который наконец потянул к тебе ручки, доверчиво позволил взять себя и прижался светлой головкой к плечу?

Наталья Петровна аккуратно присела на краешек детского стульчика, продолжая ворковать и поглаживать Ванечку по спинке.

— Ну? Чего ты испугался, херувимчик? Разве тебя кто обидит? Кушай, родной. Вот так. Умничка! Вырастешь большой, сильный… Добрый, умный…

Потихоньку привык Ванечка. Улыбаться стал. А улыбка у него на самом деле ангельская — ямочки на щёчках играли, смех звонкий, прямо колокольчики звенели.

Дело к Новому году шло, приют принарядился, сказка так и подкарауливала из каждого коридора.

А тут Ольга явилась за Ванечкой. Уж неизвестно, какие она пороги обивала и где челом била, но только взяли её на поруки, оставили Ванечку. Ольга клятвенно божилась, что больше ни-ни, что помрёт она без Ванечки, света её единственного.

Поверили. Да и политика всегда была такая, что ячейку общества требовалось сохранять до последнего.

А после Нового года слухи поползли, что Ольга-то беременна снова. Мишка подарок оставил напоследок. Она прямо преобразилась, даром что пятый десяток шёл, как молодуха носилась везде. Ванечку в садик оформила, к лету так грядки свои в порядок привела, что впору медаль было выдавать за образцовость.

В августе Анечка родилась. Огненная, как восход солнечный. Яркая, крикливая. Ольга в ней души не чаяла, а Ванечка никого не подпускал, следил, чтобы никто сестрёнку не обидел. Педиатр приходил на осмотр, когда Ванечка в садике был, иначе не так-то просто было к новорождённой подойти.

Ольга расцвела, поправилась, а тут и Мишка заявился к Новому году. Опасались все, что встреча бурная перерастёт в новый запой, но нет, обошлось. Что-то неуловимо изменилось, теперь уж Ольга командовала Мишкой. За деток билась как коршуница. Кто не знал её историю, считали, что она образцовая поздняя мать.

Анечке год был с небольшим, когда Мишка умер. Тромб отскочил, так врачи сказали. А у Ольги кусок нормальной жизни отскочил. Она запила так, что будто с головой даже что-то приключилось. Ванечке почти пять было, в садике тревогу сразу забили, семья-то на учёте так и стояла. Вовремя их забрали, детки даже не успели наголодаться.

И вновь Наталья Петровна смотрела на запавшего в душу херувимчика. Повзрослел, вытянулся, похудел. Но всё так же походил на ангелочка. Чистым взглядом смотрел с доверием — узнал. А к нему жалось огненно-рыжее чудо на тоненьких ножках-веточках.

— Ну чисто Херувим и Серафима, — всплеснула руками Наталья Петровна.

Анечка шустрая была, в отличие от брата. Глазёнки-бусинки живые, смотрели вокруг с любопытством.

Старших детей завтракать посадили, а малышам вроде Анечки кашу нужно было остудить ещё, чтобы не обожглись. Анечка юркнула к брату за стол — никто не стал противиться. Варфоломеевна поставила перед Ваней тарелку с кашей и бокал с чаем, потрепала Анютку по макушке, мол, потерпи, сейчас я тебя с ложки покормлю.

Ванечка внимательно посмотрел на Варфоломеевну, на сестрёнку, которая уже тянулась к его тарелке. Подул на свою кашу, выложил прямо ложкой кучку перед Анечкой и стал смотреть, как она с ловкостью обезьянки принялась за угощение, окунаясь мордашкой.

— Ты посмотри на них, — дрогнувшим голосом сказала Варфоломеевна. — Господи, кормилица.

Ванечка прихлёбывал чай, кашу он всю до крошки скормил сестрёнке, которая, как только облизала ладошки, вылезла из-за стола и посеменила к игрушечной коляске с куклой.

— Ешь, херувимчик, — поставила Варфоломеевна перед Ванечкой новую тарелку каши с добрым куском масла.

На окнах мерцали гирлянды, впереди был очередной Новый год, который в который раз у Ванечки получался полон приключений.

И вновь Ольгу пожалели. Да и в положение вошли. Шутка ли, потеряла кормильца семьи. Она вроде как даже закодировалась, но никто особо не верил в действенность этого мероприятия. Кодировки для Ольги были что мёртвому припарки — эффект ровно нулевой.

Однако в «Речном» Ванечка с Анечкой больше не появлялись. Ванечка в школу пошёл, Анютка-егоза в садик ходила.

Опять под Новый год всё и произошло. Враз в ночь на католическое Рождество двадцать четвёртого. Ольга в соседнее село ушла, как потом оказалось, то ли друга сердечного нового завела, то ли ещё что, да только три дня её дома не было. Ванечка сам прекрасно справлялся с хозяйством, в школу ходил, Анечка его дома поджидала. Ей пять уже было, могла и чайник согреть сама, и микроволновку включить. Простыла как раз, и Ольга, прежде чем в вояж отправиться, в сад позвонила, мол, на больничном они, пока ходить не будут.

Да загостилась Ольга. А у детей в доме внезапно котёл из строя вышел. Морозы тут как раз случились. Весь ноябрь земля стылой простояла, снега не было, а тут зима навёрстывать собралась. Снегу навалило, а потом морозы грянули.

Ванечка, наверное, пытался Анютку согреть. На диване, где они спали вдвоём, все одеяла навалены были, которые в доме имелись. Учительница со школы нашла их днём, подарок Ванечке принесла — он на ёлку не пришёл, а Ольга на звонки не отвечала. В доме холодно было, как в склепе. Ванечка обнимал синими руками сестрёнку.

Он казался фарфоровой статуэткой. Кожа мраморная, белые кудри на впалых щеках. А в объятиях — насилу расцепили — рыжий комок. Ещё тёплый…

— Чисто Херувим с Серафимой, — прошептала Наталья Петровна, когда узнала о трагедии.

Где-то в овраге, проваливаясь по пояс в снегу, выла Ольга. Раненой волчицей выла, так, что кровь стыла в жилах.

Люди городка следили за новостями в подслушке.

Выживет? Не выживет? Перенесла Анечка клиническую смерть, справится ли организм?

На небе в Рождество появился новый Ангел. Светленькие кудряшки, синие сапфировые глаза.

Заберёт ли он свою Серафиму к себе или оставит её на земле, дав хлебнуть с лихвой испытаний на жизненном пути?