Долгая ночь без сна (гет)

Звук торопливых шагов Гертруды стих за окном, и Диана осталась наедине с раненым. Установившаяся в комнате тишина оглушала.

Как сильно все переменилось за столь короткое время! Казалось невообразимым, что лишь четверть часа назад они с Гертрудой, прильнув к зазору между занавесками, следили за леденящей душу схваткой. Четверо или пятеро человек нападали на одного: мелькали тени, звенели шпаги, раздавались полные ярости возгласы. Смотреть на это не было никаких сил, но и отвести взгляд Диана не могла.

Тот, кто сражался в одиночку, держался стойко, однако его шаг за шагом теснили к стене, пока его силуэт не скрылся полностью из виду.

И тогда мысль, быстрая, как молния, озарила объятую ужасом душу Дианы. Ведь это же стена их дома! Там рядом дверь. Они могли бы...

— Барышня! — вскричала в этот миг Гертруда. — А что если впустить его?

Они бросились из комнаты, но едва достигнув верхней площадки лестницы, замерли, ошеломленные — внизу, там, где начинались ступени, лежал человек.

Он растянулся навзничь в неудобной, неестественной позе, как будто пытался взойти по лестнице, но оступился и скатился вниз.

В первый миг Диана не видела и не воспринимала ничего, кроме распростертого перед ней тела, а в следующий — окаменела от страха.

В доме был кто-то еще: мужские голоса, ожесточенные, полные злобного ликования, заполняли собой маленькую прихожую и устремлялись вверх.

— Сдох, сдох, собака!

— И правда, не шевелится!

— Господа, посторонитесь! Дайте же и мне взглянуть!

— О майн готт! Кабанчика все же насадили на вертел! Чистая работа, Келюс, мои поздравления.

— Я же говорил, что достал его! — за словами последовал глухой удар, словно кто-то в сердцах ударил кулаком обо что-то деревянное.

Смысл этих фраз не достигал разума насмерть перепуганной Дианы. Она понимала лишь, что сейчас эти головорезы взбегут по лестнице и обрушатся на нее. А у нее — Господь свидетель! — не было сил ни прятаться, ни защищаться, ей казалось, она вот-вот лишится чувств.

— Не бойтесь, барышня, они снаружи, — раздался над ухом возбужденный шепот Гертруды. — За дверью! Должно быть, пытаются заглянуть в смотровое оконце!

Эти простые слова вернули Диане силы и присутствие духа. Ну конечно же! Вот почему эти люди медлят — они просто не могут проникнуть в дом! А раз так, ее долг пойти и выяснить, чем она может быть полезна раненому.

— Давайте я сперва закрою оконце, — Гертруда скользнула мимо нее, и через полминуты слуха Дианы достиг характерный щелчок.

Сойдя по ступеням, Диана склонилась над человеком у ее ног.

Дворянин — а пострадавший, несомненно, был дворянином, о чем неоспоримо свидетельствовал его костюм, украшавшие пальцы перстни и, более чем что-либо, та ловкость, с которой он совсем недавно орудовал шпагой, — был довольно молод. Он был без сознания. Его камзол на правом боку был разодран, по краям дыры материя пропиталась влажным и темным.

— Бедный молодой человек! Жестоко было бы оставлять его здесь, на этих холодных каменных ступенях. Давай попробуем перенести его в комнату, — предложила Диана.

Хотя ее голосу удалось сохранить подобие твердости, душу Дианы раздирали сомнения: смогут ли они, две слабые женщины, сдвинуть с места взрослого мужчину?

— А ну-ка, поглядим... — с деловитым видом поплевав на ладони, Гертруда приблизилась к раненому, нагнулась, подхватила его подмышки, крякнула от натуги и решительно шагнула спиной вперед на нижнюю ступеньку. Покорив эту вершину, она приступила к штурму следующей.

Не ожидавшая от своей горничной такой самоотверженности и прыти, Диана сперва замерла от восхищения, а после поспешила ей на помощь. Гертруда к тому времени успела уже взгромоздиться на третью снизу ступеньку, при этом верхняя часть тела их раненого оказывалась приподнята, а ноги волочились по полу, что не могло не затруднять их продвижения. Ни секунды не сомневаясь в правильности своих действий, Диана подхватила раненого под колени, принимая на себя часть общей ноши. И хотя на ее светлом шелковом платье соседство с покрытыми дорожной пылью сапогами сказалось весьма плачевным образом, но забота о раненом была для нее превыше переживаний о туалете.

Передвигаясь таким причудливым, неловким манером две женщины преодолели лестницу, коридор, внесли свою ношу в спальню и с неимоверным усилием взгромоздили на кровать.

Обессиленные, но гордые собой они привалились к резным столбикам, что поддерживали шелковый, шитый золотом полог.

— Ух, барышня, — выдохнула наконец Гертруда. — Ну и тяжеленький же этот молодой человек!

Диане же было не до смеха, колотая рана в боку незнакомца причиняла ей почти столь же сильные страдания, как и ее владельцу. Схватив чистое льняное полотенце, Диана прижала его к ране, полотенце тотчас окрасилось в красный цвет.

— Он истекает кровью, несчастный! — Диана в отчаянии заломила руки. — И я не в состоянии ничего поделать! Ах, будь мы в Меридоре, я знала бы к кому обратиться, но здесь, в Париже, где мне найти лекаря?!

— Ой, барышня! — голосок Гертруды внезапно зазвенел от оживления. — А я ведь не рассказывала вам про того бедолагу, которого давеча полоснули ножом у Арсенала?

— Что? — Диана вздрогнула всем телом. — Какой ужас! Зачем ты об этом вспомнила?

— Ну точно не рассказывала! Я ведь помню, что такие истории не в вашем вкусе, — Гертруда приняла ужасно довольный вид, никак не соответствовавший их печальным обстоятельствам. — Я об этом услышала третьего дня, когда ходила на рынок за продуктами, и мамаша Фурнье — гусиные яички у нее загляденье просто! — как раз и поведала мне обо всем.

— Гертруда...

— Так вот. А еще она сказала, что, когда все случилось, к тому бедолаге позвали одного парня, молодого хирурга, что живет здесь неподалеку. И он его заштопал наилучшим образом, а потом и вовсе поставил на ноги!

— Лекарь... — с надеждой в голосе выдохнула Диана. — Но где же его теперь найти?

— Слушайте дальше, барышня! Когда я услышала эту историю, сразу смекнула, что толковый лекарь, глядишь, может и пригодится в хозяйстве. Слава богу, ни вы, ни я на здоровье не жалуемся, но кто знает? И я попросила показать мне его дом.

— И ты его запомнила? — в порыве душевного волнения Диана стиснула руку своей верной горничной.

— Еще бы!

— Ах, Гертруда, ты — сокровище! Ты подлинное сокровище! Беги скорее, беги к этому лекарю. Скажи, дело не терпит отлагательства, и мы щедро вознаградим его за услуги. Поспеши! Ох, нет...

— Что такое?

Взявшаяся уже за ручку двери Гертруда обернулась к хозяйке. Та, с лицом белее снега, привалилась к столбику кровати.

— Что с вами, госпожа Диана?

— Я просто подумала, что если этот лекарь придет сюда и увидит меня... то всякой секретности неминуемо настанет конец, и тогда я погибла, — она коснулась пальцами маленького распятия, которое носила на груди. — Прости мне, Боже, эти себялюбивые мысли! Сейчас не время предаваться слабости. Мы должны помочь этому несчастному во что бы то ни стало. И даже если для меня это означает смерть — пускай.

— Ой-ой, барышня! Оставьте эти мрачные мысли! Я все придумала: лекарю я завяжу глаза, так он не будет знать дорогу. А когда придем, я проведу его через эту дверь, а вы тем временем скроетесь через ту. Да он даже краешка вашего платья не увидит!

— Ох, Гертруда, хвала Всевышнему, что Он послал мне тебя!

Напутствуемая таким образом Гертруда скрылась в ночи, а Диана, с неспокойным сердцем, с душой, мятущейся между отчаянием и надеждой преклонила колени на молельной скамеечке. Время, казалось, остановило свой ход...

Вдруг раненый вздохнул и пошевелился во сне — сердце Дианы замерло, а потом учащенно забилось, — но раненый не издал больше ни звука, не открыл глаз; его лоб покрывала испарина.

Бесшумно ступая по ковру атласными туфельками, Диана направилась туда, где на умывальном столике ждал своего часа фарфоровый таз и приготовленный Гертрудой кувшин воды. Смочив край льняного полотенца, она вернулась к раненому, осторожными касаниями отерла пот со лба.

Присев на краешек постели, Диана принялась украдкой разглядывать раненого. Молодой человек был необычайно хорош собой: спутанные каштановые кудри, высокий лоб, тонкие черты, темные ресницы полукружьями покоились на щеках. Правую щеку незнакомца перечеркивал шрам, но эта деталь вовсе не портила его облик, напротив, прибавляла ему доблести. «Так мог бы выглядеть благородный Роланд», — подумала Диана.

Против воли залюбовавшись незнакомцем, она больше не могла отвести от него взгляд.

Но тут ее внимание привлекли звуки на улице. Быть может, это возвращается Гертруда? Подойдя к окну, она приникла глазом к щелке между занавесок. Да, это точно Гертруда! Даже отсюда Диана смогла различить знакомые черты в свете качающегося в руке фонаря. Ее сопровождал какой-то человек. Он двигался, неловко переставляя ноги, будто на ощупь, а его лицо почти до самых губ было скрыто черной повязкой.

Лекарь, наконец-то! Прикоснувшись к маленькому распятью на груди, Диана беззвучно вознесла благодарную молитву Создателю. Она перевела взгляд на раненого...

...И в этот самый миг он открыл глаза.

К счастью, отметила про себя Диана, его взгляд не выглядел затуманенным или лишенным проблеска разума. Четко очерченные брови сошлись на переносице, между ними пролегла вертикальная складка, молодой человек казался озадаченным. Он безмолвно глядел на белый, вышитый золотом полог, будто силился понять, где же он оказался. Он не издал ни звука, и Диана, разрывающаяся между естественным чувством сострадания к ближнему и смущением от мысли, что незнакомый мужчина лежит в ее постели, также не в силах была произнести ни слова. Его взгляд скользнул дальше, ненадолго задержался на гобеленах и был все так же исполнен недоумения.

Но вдруг в один миг он изменился. Во взгляде незнакомца вспыхнул неподдельный интерес, нет, настоящее восхищение! Диана ощутила жар на щеках, ей не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, что за объект завладел его вниманием, она поняла это по направлению взгляда. Там, на стене в алькове, висел ее портрет.

Неужто это ее лицо стало причиной его оживления, этого неприкрытого восхищения во взгляде? Незнакомец сделал попытку привстать, как будто чтобы лучше рассмотреть портрет, но вскрикнул от боли и упал на подушку. Однако он тотчас снова поднял голову...

...Их взгляды встретились. Его взор... О, как он был красноречив! Ошеломление, волнение, нежность, восторг... Никогда еще Диане не доводилось видеть в устремленном на нее взгляде такой гаммы чувств. Ей отчего-то было ясно — хотя она не могла бы объяснить, чем вызвана эта уверенность, — что этот человек не опасен для нее, что за этим его взглядом не скрывается желание сломить ее или подчинить себе.

Звук шагов на лестнице заставил ее вспомнить о насущных потребностях: раненому нужна была помощь.

— Вот так, осторожно, сударь! Не ударьтесь о дверной косяк!

Прозвучавший совсем близко голос Гертруды заставил Диану спешно вскочить с места и отступить к другой двери. Она успела увидеть, как в комнату входит тощий молодой человек весьма потрепанной наружности. Его глаза скрывала плотная повязка, он водил в воздухе перед собой руками, как при игре в жмурки. Маячившая за его спиной Гертруда, то придерживая за плечи, то подталкивая вперед, указывала ему путь.

— Это все? — спросил лекарь. — Я пришел, наконец?

— Да, сударь, — отозвалась Диана из своего убежища. — Вы можете снять повязку.

— А-а. Вы ранены, мой любезный господин? — донесся до нее его голос, а следом — и другой голос, заставивший сердце Дианы болезненно сжаться:

— К-кто ты? Убирайся... к дьяволу.

— Ну что ж, мы попробуем вас заштопать.

— Рана очень опасна? — нашла в себе силы спросить Диана и вся затрепетала в ожидании ответа.

— Еще минуту терпения, сударыня, и я смогу ответить вам на этот вопрос.

Со всей присущей ей кротостью Диана приготовилась ждать, нервы ее трепетали. Вдруг раненый коротко застонал, она вся обратилась в слух, но сколько бы усилий ни прилагала Диана, ей не удавалось составить сколько-нибудь удовлетворительного представления о том, что происходит в соседней комнате.

Сперва лекарь попросил, нельзя ли добавить света, и Гертруда тотчас принесла из столовой два тяжелых подсвечника. После, также следуя его указаниям, она сбегала на кухню за медным тазом и кувшином воды, а заодно принесла все имевшиеся в доме полотенца. Лекарь принялся за дело.

До Дианы, скрытой в ее убежище, доносились лишь шорохи да временами обрывистые фразы лекаря, обращавшегося, кажется, к самому себе. Смысл этих фраз ускользал от Дианы, так как эскулап, как и подобало человеку его профессии, говорил на латыни, которой Диана не знала.

Наконец любопытство и нетерпение в ее душе пересилили осторожность, заставив Диану шире приоткрыть неплотно закрытую дверь в комнату. Ее взору открылась ее собственная постель, задрапированная белыми с золотом занавесками, склоненная спина лекаря и его пациент.

— Сударыня! — прозвучавшее обращение заставило Диану вздрогнуть от неожиданности. — Спешу поставить вас в известность, — продолжил говорить лекарь, не оборачиваясь, — что рана, которую я имею честь лицезреть сейчас перед собой, хоть глубока, но не опасна. Ни один из важных органов не был поражен. Я наложил швы и применил еще одно средство — бальзам собственного изобретения, смею вас уверить, весьма действенный. Сейчас я завершу перевязку, и, как я полагаю, уже через двадцать четыре часа рана полностью затянется, и наш пациент будет здоров.

— Боже мой, какое счастье! — услышав эту новость, Диана разрыдалась от облегчения.

— Барышня, барышня! — ее щеки что-то коснулось, заставив распахнуть глаза. — Ну не плачьте вы так сильно, — Гертруда вытирала платком струящиеся из глаз слезы. — Ведь на шёлке так пятна останутся!

Ночь перевалила за половину, когда лекарь с десятью пистолями в кошельке, с повязкой на глазах и с Гертрудой в качестве провожатой удалился, а Диана вновь осталась наедине со своими мыслями. Она со всей отчетливостью понимала, что оставить этого молодого дворянина здесь, в этом доме, для нее было столь же невозможно, как обернуться птичкой и выпорхнуть в окно. Рано или поздно он придет в себя, начнет задавать вопросы, и, несмотря на то безотчетное доверие, которое внушал Диане этот человек, она не вправе была позволить себе пойти на риск.

Единственным видевшемся ей выходом было вынести его из дома до наступления утра и оставить там, где его непременно найдут. Хотя самая мысль об этом причиняла ей боль.

Когда вернулась Гертруда, чуть запыхавшаяся от напряженной ходьбы, Диана, не теряя времени зря, поделилась с ней своими рассуждениями... К ее невыразимому облегчению Гертруда полностью ее поддержала.

Тем временем рассвет все приближался, и им следовало поспешить. С восходом солнца жизнь в Сент-Антуанском предместье била ключом: распахивались ставни домов, торговцы принимались выкладывать свой товар, служанки и мальчишки сновали во всех направлениях, а значит, чтобы проскользнуть незамеченными между спящих домов, оставалось совсем немного времени.

Они взялись за дело немедля. Как и в первый раз Гертруда подхватила раненого подмышки, принимая большую часть тяжести его тела на себя, на долю Дианы выпали ноги, и хотя ее хрупкую фигурку почти пригибало к земле, ни слова жалобы не сорвалось с ее уст.

В этот раз дело у них продвигалось быстрее, поскольку, во-первых, соратницы успели уже приноровиться к движениям друг друга, а во-вторых, спускаться с лестницы было не в пример проще, чем взбираться на нее, тем более с неудобной ношей.

Перед входной дверью они устроили передышку, и еще одну на половине дороги. Наконец порядком выбившиеся из сил госпожа и горничная достигли поросшего бурьяном рва Тампля. Там они и уложили спасенного ими дворянина прямо на пожухлую траву. Приближался момент, которого Диана ждала и одновременно страшилась, момент расставания.

— Гертруда, — позвала она, — будь добра, принеси шпагу молодого человека. Она осталась на полу в прихожей.

И пока та убежала выполнять порученное, Диана в последний раз позволила себе вглядеться в неверном свете зарождающегося утра в лицо человека, чьего имени она не знала, и которого не чаяла больше повстречать. Ей чудилось, что между нею и этим незнакомцем образовалась особая, непостижимая связь. Узы, над которыми не были властны ни люди, ни время, ни обстоятельства, и разорвать которые способна одна лишь смерть.

Она чувствовала, что не забудет его до конца своих дней и никогда больше не увидит.

Диана еще не знала, что не пройдет и сорока восьми часов, как ей предстоит убедиться в обратном.