Оберег (джен)

Распахнувшаяся дверь впустила в дом вихрь колючего снега.

— Пойдешь? — снимая и отряхивая рукавицы, спросил Хагрид у растянувшегося поблизости от очага Клыка.

Но пес даже ухом не повел. Потянувшись всем телом, он положил голову на лапы так, чтобы не видеть ни хозяина, ни разыгравшейся снаружи метели.

— Вот глупая псина, — проворчал Хагрид и захлопнул наконец дверь, к удовольствию всех обитателей его лачуги. — И не вздумай утром скулить, — сурово заявил он, скидывая шубу и вешая ее поближе к огню.

Вообще-то говоря, обычно это предупреждение было излишним, он все равно просыпался раньше всех и, опрокинув пару кружек чая, отправлялся по своим делам — в огород, в Запретный лес или в замок, в зависимости от времени года и стоящих перед ним задач. Обычно Клык в это время еще спал или же лениво следил за передвижениями хозяина по дому, приоткрыв один глаз и всем своим видом демонстрируя неодобрение столь ранним подъемом.

Вот только рождественский вечер и припасенная по такому случаю бутылка эльфийского вина могли запросто внести изменения в устоявшийся порядок вещей.

Тоненький писк в углу заставил задумавшегося было Хагрида засуетиться. Он быстро пошарил по карманам и вытащил небольшой бумажный кулек.

— Вот, вот… сейчас, — сказал он, подходя к птичьей клетке, кое-как пристроенной на колченогом стуле. — Еле нашел, — он развернул неловкими замерзшими пальцами бумагу. — Ну ничего… скоро ты будешь у своих, да? Я им написал, и они ответили, что ждут тебя в любое время, — в голосе полувеликана звучала нежность смешанная с сожалением.

Крохотный золотистый комок, едва почуяв запах лакомства, заметался по клетке, высекая искры.

— Эх, тебя бы детишкам показать, — вздохнул Хагрид, насыпая ярко-фиолетовых жучков в крохотную миску. — Ну, поговорю с Дамблдором… может и разрешит.

Упоминание директора сделало Хагрида еще печальнее. Обновив воду в плошке, он тяжело опустился на стул, подпер рукой голову и задумался. Клык меж тем соизволил подняться и подошел ближе, почуяв запах идущий из-под прикрытых крышками мисок. Положил свою большую голову хозяину на колени и жалобно взглянул на него из-под бровей.

— Что, бездонное брюхо? — крякнул тот. — Тоже, небось, проголодался?

Клык вздохнул. Зачем спрашивать очевидное.

— Ну, ничего-ничего, будет у нас свой праздник. Я тебе кое-что припас, — с этими словами Хагрид снял крышки с мисок — в одной был картофельный салат для него, в другой — кусок превосходной вырезки для неблагодарной псины.

Псина была счастлива — жадные чавкающие звуки служили тому доказательством. Сам же Хагрид, не притронувшись к салату, плеснул себе вина на дно стакана и сразу же опрокинул. И снова погрузился в задумчивость.

Как бы он ни крутил в голове события последних дней, как бы ни прикидывал так и этак, никакого другого выхода не находил, и все же чувствовал себя несчастным и виноватым. Ведь Дамблдор-то всегда был на его стороне, а он… Не сумел. И вроде бы супротив своей природы не попрешь, Хагриду ли не знать, да только здесь был особый случай.

И ведь сумел же он однажды отказать самому Скамандеру, когда тот позвал его в помощники, хотя не было для него мечты заветней, и память о той встрече да разговоре до сих пор были самыми главными его сокровищами. Но тогда это оказалось просто — не может он оставить Хогвартс, оставить Дамблдора, которому всем обязан, оставить свои угодья и каждую тварь, нашедшую здесь свой дом и приют. Скамандер понял, улыбнулся, пожал ему руку и обещал не говорить Дамблдору. И хотя Хагрид ходил сам не свой еще несколько месяцев, так было правильно, и эта вера укрепляла его в принятом решении. А здесь… ради крохотной пичужки…

Хагрид посмотрел на чистящего перышки, наевшегося малыша и против воли улыбнулся. Одна теперь радость — не наделают из него своих подлых зелий темные волшебники, не изведут эту красоту ради гадких делишек. Вот только стоило ему это почти всех его накоплений, и ровно столько, сколько требовалось, чтобы купить одну очень важную особую вещь. Вещь эту можно было купить только в Лютном и только в канун Рождества. За ней он туда и отправился, а вернулся вот… со сниджетом. Хагрид и не видел их прежде вживую, а тут — нет, не увидел, услышал, и все мысли, все его планы мигом вылетели из головы. Он вытягивал шею, пытаясь хоть что-то разглядеть, пока рыжая колдунья со скошенным носом не потеряла терпение.

«Берешь или как?» — спросила она, размахивая перед лицом редким кельтским амулетом, оберегом от всякого зла — вольно и невольно причиненного.

«Да… кхм… — он уже полез в карман за золотом, но не удержался таки от вопроса: — А там у тебя что?» — и кивнул на накрытую грязной тряпкой клетку, из которой доносился тихий, печальный клекот.

«Не твоего ума дела! — осадила его ведьма, потом оглядела пустой грязный паб и хитро прищурилась. — Хотя, можешь поторговаться…»

И сдернула тряпку.

Конечно, сниджет столько не стоил. За эту цену можно было купить полугодовой запас зелий, где использовались бы его словно припудренные золотом перья и умные глазки-бусинки. Да только Хагрид не собирался варить из него зелий. Он хотел вернуть его в заповедник, откуда его наверняка и стащили. Сдать бы старую каргу в аврорат, но где гарантия, что они найдут ее прежде, чем она продаст птицу?

Так Хагрид стал владельцем сниджета. Временным, конечно. Этого даже он не мог не понимать. А заветный амулет скрылся в складках ведьминого плаща.

Стук в дверь удивил Хагрида. Пора была еще не поздняя, но ведь все сейчас в Большом зале, празднуют.

— Хагрид? — слегка наклонившись, в домик шагнул Дамблдор, впуская новую порцию холода.

Клык недовольно рыкнул, но открыв глаза и завидев вошедшего, почтительно замолчал. Зато Хагрид вскочил, едва не опрокинув стол вместе со своим скромным ужином.

— Директор Дамблдор? Что вы… проходите-проходите… но как же вы здесь? Ребятишки вас, поди, потеряли …

— О, поверьте, мой дорогой, они только рады избавиться хотя бы от одной пары лишних глаз, — ухмыльнулся в бороду Дамблдор. — Вы позволите?

— Конечно, — засуетился Хагрид и, заметно смущаясь, поставил второй стакан, а затем и наполнил его под одобрительным взглядом директора.

Пошарившись по полупустым полкам, он отыскал пару банок солений и выставил их на стол.

— Я слышал, вы приболели, мой дорогой Хагрид, да еще и так неудачно — в канун праздника. И решил вас проведать, — сказал Дамблдор, когда они чокнулись и сделали по глотку.

— Я да… это… простыл вот, — Хагрид достал сомнительной чистоты платок и не слишком убедительно высморкался.

— Обидно, очень обидно, — вздохнул директор. — Но я принес вам кое-что —лекарство и небольшой подарок, — сказал он, извлекая из складок мантии склянку с бодроперцовым и новенькие меховые варежки, — ваши-то совсем износились, — сказал он, кивая на сохнущую, заметно потрепанную пару.

— Ох… Сп… спасибо, — запнувшись, проговорил Хагрид и густо покраснел. — А у меня для вас и нет ничего, — пробормотал он, едва сдерживая слезы.

Вся эта ситуация со сниджетом так смутила и озадачила его, что он даже не испек свои фирменные кексы.

— Ну что вы, мой дорогой, — тепло улыбнулся Дамблдор. — Вы уже когда-то сделали лучший подарок для меня и для Хогвартса, и поверьте, этого вполне достаточно.

Хагрид даже позабыл о своем горе и глянул на директора с недоумением.

— Подарок?

— Ну, конечно, — беззаботно отозвался тот, вылавливая длинными пальцами хрустящий огурчик и надкусывая его. — И не беспокойтесь, Ньют ничего не говорил мне. Я всегда знал, что он непременно разглядит вашу любовь ко всему живому, независимо от количества конечностей и наличия ядовитых жвал, и, конечно же, пригласит составить ему компанию. И надо сказать, ваш выбор тронул меня тогда до глубины души.

Хагрид снова залился краской, но на этот раз в его смущении была изрядная толика удовольствия. Не то чтобы он когда-то ждал или рассчитывал на какую-то благодарность, напротив, если уж кому и быть благодарным — так это ему, всем обязанному Дамблдору, но было приятно узнать, что тот оценил его искренний жест. И надо же, как чудно, в тот вечер, когда Хагрид вспомнил об этой встрече, о ней заговорил и директор. Хотя, стоило ли в самом деле удивляться? Хагриду еще не доводилось встречать никого более мудрого и проницательного.

— А я смотрю, у вас новый житель? — спросил Дамблдор, кивая на клетку на сниджетом. — Вы же знаете, дорогой Хагрид, что содержать их без лицензии строго запрещено? Да и уход за ними весьма специфичен.

— Знаю, — Хагрид вздохнул. — И уже договорился с заповедником, отвезу его к ним в ближайшие пару дней. Только вот… нельзя ли его показать ребятишкам? Хотя бы тем, что остались на каникулах.

— А знаете, это отличная идея, — сказал Дамблдор, отвлекаясь от созерцания птахи. — Очень хороший способ напомнить им, что все имеет свои пределы, и богатство природы не исключение.

— Ээ… — Хагрид почесал макушку. — А еще он очень милый и презабавно чирикает, когда налопается от пуза.

— Вы правы, конечно, — улыбнулся Дамблдор. — Знаете, мой дорогой, ваши знания и ваше отношение к этим созданиям могли бы многому научить подрастающее поколение, — задумчиво проговорил он и переплел пальцы рук, как делал всегда, когда в его голову приходила какая-то любопытная мысль. — Но откуда, позвольте поинтересоваться, у вас эта кроха?

Воодушевленный было речами директора Хагрид снова погрустнел. Он прекрасно понимал, что скрывать что-то от Дамблдора затея провальная, поэтому, поминутно запинаясь, выложил таки всю историю от начала и до конца. О том, как задумал купить директору в подарок редкую и полезную вещь. С каким трудом нашел торговку. И как в последний момент сам все испортил, выкупив у нее сниджета вместо амулета. Ну а с чего все это началось и почему ему в голову пришла подобная мысль, Дамблдор знал и так...

Директор тогда вызвал его к себе обсудить украшение зала в этом году, но когда Хагрид зашел к нему в кабинет, там была профессор Трелони. Сибилла держала в руках один из своих шаров и явно была чем-то взволнована.

«Они совершенно не годятся, Дамблдор! Совершенно! Они мутные, энергия не проходит сквозь них, как должно, а словно бы застревает и путает образы. А Филч не хочет ничего слышать и говорит, что уже закупил стекляшек на пять лет вперед», — она презрительно скривилась, показывая, что думает и об умственных способностях завхоза, и о его плебейском отношении к такой тонкой материи как предсказания.

«Я понял, Сибилла, — Дамблдор выглядел утомленным к концу учебного семестра. — Осталась всего пара недель до Рождества, но обещаю вам, что на каникулах мы с этим разберемся. Вы сами подберете все, что необходимо. А, Хагрид, — наконец заметил его директор. — Проходите, мы здесь почти закончили».

«Что ж, благодарю, — сдержанно поблагодарила Трелони. — Хагрид», — поприветствовала она и направилась к выходу.

«Итак, мой дорогой, народа в этом году на каникулах остается немного, и я подумал…»

Что именно он подумал, Дамблдор не договорил, потому что его прервал сначала звук бьющегося шара, а потом вдруг огрубевший, скрипучий голос Трелони: «Они вернутся. Один потянет за собой другого. Незримая связь будет крепнуть день ото дня. Снова оказавшись лицом к лицу, четырежды сразятся они, прежде чем смерть выберет одного. Но тот, кто так долго ждал и готовился, навсегда покинет сей бренный мир, так и не увидев ни плодов многолетних трудов своих, ни великой битвы».

Она захрипела, закашлялась, рассеянно моргнула за круглыми стеклами стрекозиных очков и неодобрительно прицокнула, глядя себе под ноги.

«Видите, Дамблдор, я же говорила. Они очень хрупкие. Слишком хрупкие», — сказала она и, прибрав осколки легким движением палочки, ушла.

Вконец растерявшийся Хагрид перевел взгляд на директора, и вид Дамблдора заставил его сердце тяжело ухнуть вниз. Нет, директор не был напуган, ему не изменила ни привычная выдержка, ни рассудительное спокойствие. Но на лицо его набежала тень мрачной задумчивости и еще как будто смирения.

Может кто-то и считал Хагрида тугодумом, но уж сложить два плюс два он умел, да и о скрытых талантах Треллони к настоящему прорицанию знал не от кого-то, а от самого Дамблдора. Они вернутся. Один потянет за собой другого. А тот, кто готовится к их появлению, уйдет. Вот что сказала Трелони. А ведь в следующем году в Хогвартс должен был поступить Гарри Поттер…

— Вы все правильно сделали, дорогой Хагрид, — ласково улыбнулся Дамблдор, внимательно выслушав его историю. — Разве что нам все же стоит сообщить в аврорат. Уверен, эта информация будет им не лишней. Но не волнуйтесь, я сам займусь этим завтра же с утра, — он поднялся. — А теперь, боюсь, я вынужден откланяться. И прошу, если вы все же почувствуете себя лучше, присоединяйтесь к нам в Большом зале. Пироги пахнут просто божественно, — его глаза блеснули за очками-половинками, а Хагрид невольно сглотнул, мгновенно представив наполняющие сейчас праздничную залу ароматы. — И вот еще, — Дамблдор обернулся на пороге, — не корите себя. У меня уже есть лучший оберег на все случаи жизни.

— Есть? — обрадовался Хагрид и тут же почувствовал себя дураком.

Ну, конечно. Как у такого человека может не быть самой лучшей и хитроумной защиты от всякой напасти? Поэтому-то он и был тогда так спокоен, и не смирение это было, а обычная под конец года усталость.

— Конечно, мой дорогой, — Дамблдор улыбнулся. — Вы. А еще Минерва, Ньют, Николас. Некоторые другие мои старые, добрые приятели. Иных уже, к сожалению, нет в живых, — он вздохнул. — Не беспокойтесь за меня, Хагрид, беспокойтесь за тех, кому без вашей заботы придется совсем туго, — он кивнул на клетку со сниджетом. — Хотя и не скрою, она очень приятна, ваша забота.

И с этим словами он вышел на морозный воздух, где успела стихнуть метель, расстелив под ногами скрипучий снежный ковер без конца и края.

Совершенно сбитый с толку словами директора, Хагрид еще какое-то время смотрел ему вслед, потом покачал головой и вернулся на свое место за столом. Вот только отчего-то уже не сиделось. Почему бы и в самом деле не прогуляться до замка? Не посмотреть на веселые лица ребят? Не увидеть в кои-то веки сдержанную улыбку профессора Макгонагалл, а если повезет — и самого Снейпа? Не заглянуть в каморку к Филчу и не поздравить их с миссис Норрис бутылочкой яблочной наливки и кусочком собственноручно вяленного мяса? Не такая уж плохая идея, верно?

Согласившись сам с собой, Хагрид с удовольствием накинул нагревшуюся от очага шубу, взял новые варежки, потрепал по голове Клыка и тоже вышел на улицу.

— Все-таки великий человек, Дамблдор, — пробормотал он себе под нос и зашагал по тропинке.

А в это время Альбус Дамблдор уже поднимался по каменным ступеням и думал о том, что сказал чистую, в каком-то смысле даже сокровенную правду. Правду всей своей жизни. Когда-то очень давно он понял, что только так — окружая себя хорошими, честными людьми — он и сможет спастись. Но не от Гриндевальда. И не от Тома. Отнюдь. Только от самого себя.