Незаменимый ингредиент (гет)

Сентябрь 1910 года выдался на редкость светлым и ясным для туманной Англии; вот и сегодня высокие окна одной из самых просторных аудиторий Хогвартса были скрыты плотными шторами — чтобы солнечные лучи не помешали студентам смотреть, как на волшебном экране возникают картинки и таблицы. Выпускники со всех четырёх факультетов собрались в этих стенах, чтобы послушать выступление молодого профессора Эдварда Помфри, преподавателя из Школы Целителей. У них уже побывали учителя из Школы Авроров, из Университета Магических гуманитарных наук, из Училища волшебных ремёсел, и вот теперь пришло время познакомиться с тем, что может предложить молодому поколению Школа Целителей.

Профессор Помфри уже расписал основные направления подготовки, рассказал об именных стипендиях, превосходно оборудованных лабораториях, о студенческом общежитии и возможностях трудоустройства; а теперь, кажется, он подошёл к самому главному.

— Для вас, друзья, не секрет, что целительство — уникальное явление в волшебном мире. Наше дело имеет право быть причисленным к точным наукам; однако целительство, в особенности практические его формы, требует большего, чем глубокие познания и точные расчёты. Нужно обладать мастерством зельевара, чтобы создать лечебное зелье; надобно знать математику, чтобы рассчитать правильную дозу; однако ни целительские чары, ни даже зелья не принесут пользы без одного крайне важного, но с трудом поддающегося измерению ингредиента... — Эдвард Помфри выдержал короткую паузу и продолжил: — ингредиент этот зовётся талантом, и потому целительство нередко причисляют к искусствам... наряду с живописью или словесностью — вот так! Дар сострадания, желание облегчить чужую боль — чем серьёзнее болезнь, чем сложнее колдовство, тем больше душевных сил необходимо приложить целителю... Но — увы! — само по себе желание спасти, без знаний и умений, не стоит ничего.

Мистер Помфри окинул взглядом аудиторию. Давно ли он сам сидел здесь и слушал речь профессора Фенвика? Да-да, он сидел там, в крайнем ряду, за первой партой у окна, где теперь разместилась славная девушка с румяными щёчками и золотистыми кудрями. Она слушала лектора внимательно и серьёзно, кое-что записывала, но её розовые губы то и дело расплывались в улыбке. Ей явно было интересно всё, что говорил приглашённый профессор, и вместе с тем он почему-то был уверен, что эта девушка давным-давно всё для себя решила.

— Работа целителя тяжела, ответственность порой невыносима, но... нет ничего прекрасней той минуты, когда благодаря твоим усилиям человек одерживает победу над страданием и болезнью... Это стоит всех жертв; но, повторюсь, лишь тот, у кого есть истинное призвание, должен выбирать этот путь. Статистика отчислений из Школы Целителей велика, но это не зло, а благо для студентов: чем раньше ты поймёшь, что делаешь неверный выбор, тем меньше потратишь времени впустую. Тем больше шансов найти свой собственный путь... призвание, работу, выполняя которую, сможешь проявить все силы души…

Девушка с румяными щёчками слушала и кивала. Эдвард Помфри не удивился, когда увидел её на приёмных испытаниях в Школе Целителей; не удивился, когда она показала высокий уровень мастерства; нисколько не удивился, когда она блестяще завершила семестр и преодолела все трудности первой практики в Сент-Мунго; не удивился, когда она избрала направление подготовки — "сестринское дело", поскольку была будто создана для этой работы — кропотливой, утомительной, требующей много сил и бодрости духа. Эдвард Помфри немного удивился — сам себе, когда однажды по окончании очередной практики, которой руководил, он задержал эту девушку на минутку и спросил, нельзя ли проводить её до дома. Ещё больше он удивился и обрадовался, когда она согласилась, очаровательно покраснев при этом. Её звали Поппи, и ей так подходило это имя! Алый мак, весёлый летний цветок, простой и милый на вид и обладающий сильными свойствами, столь важными в волшебной медицине...

Через полгода Поппи стала мадам Помфри; а потом наступил тысяча девятьсот четырнадцатый год, и мир закрутило в вихре Великой войны, в безумном водовороте, из которого на берег мирной жизни осенью восемнадцатого года волна вынесла одну только Поппи. Незадолго до свадьбы Эдварду пришлось оставить преподавание: чистокровный шовинизм расцветал пышным цветом, а он был магглорождённым; под давлением Министерства руководство Школы Целителей вынуждено было создать «неблагонадёжным» сотрудникам такие условия, что им самим приходилось подавать заявление об уходе. Эдвард нашёл работу в частной клинике благодаря рекомендации Альбуса Дамблдора, приобретавшего всё больший вес в кругах английских учёных и интеллектуалов. А потом Эдвард был призван на фронт в качестве военного врача и погиб во время бесчестной атаки тевтонов на полевой госпиталь. Поппи отправилась в Европу добровольцем, оставив службу в Сент-Мунго, но война пощадила её. Она вернулась в Англию, в свой опустевший, одинокий дом, на пороге которого вскоре вновь появился Дамблдор, ныне преподаватель ЗОТИ в Хогвартсе. Туда он её и звал — обратно в Хогвартс. Место начальницы лазарета — то есть Больничного крыла, как его все называли, — было вакантным, и директор Диппет как раз искал подходящую кандидатуру. Почему бы Поппи не попробовать? У неё превосходное образование и богатый опыт, а в такой школе, как Хогвартс, приходится сталкиваться с самыми сложными травмами и проклятиями. Особенно сейчас…

В этом месте Альбус вздохнул. Движение Геллерта Гриндевальда набирало обороты, адепты тёмной магии и поборники чистокровности, политиканы всех мастей будоражили мир, не успевший оправиться от потрясений последних лет. Школа бурлила, как потревоженный улей. Как жить дальше? Какой новый мир необходимо создать на обломках старого, разрушенного Великой войной? Ожесточённые споры о новом порядке втягивали общество в хаос очередных столкновений. И что бы они ни решили, ясно было одно — сломается ещё немало копий… и костей, прежде чем люди успокоятся. Успокоятся ли они вообще?..

Так Поппи возглавила Больничное крыло; тогда ей казалось, что её душа — выжженная пустыня, серая и бесплодная, покрытая остывающим пеплом; но, возясь с детьми, она почувствовала, что возрождается к жизни — подобно любимой птичке Альбуса. Годы летели, и вот уже ей говорили, что без неё невозможно представить Хогвартс; да и она не могла представить саму себя без замка и всех его разномастных обитателей. Новые и новые поколения детей, которые росли так быстро, расцветая и исчезая за поворотом судьбы, задушевная дружба с Помоной и Минервой, вечерние чаепития с портретом Дайлис Дервент… А противостояние с Волдемортом связало их всех ещё более крепкими узами. Орден Феникса — боевое братство, почти партизанский отряд, где опыт полевых госпиталей Великой войны вновь пригодился Поппи... Прошло пятнадцать лет с того дня, как исчез Волдеморт, и вот враг опять стоит у порога.

Поппи знала, что ей не забыть никогда того исторического момента — ведь это произошло как раз в её Больничном крыле, — когда бледный от боли Северус Снейп, наступая на этого дурня Фаджа, закатал рукав и сунул под нос министру Тёмную метку. Сколько раз она ругалась с Северусом, считая его слишком жестоким, требовательным, безжалостным… но в тот момент её сердце полнилось уважением и состраданием к нему. Его роль в этой войне была ей известна, известна и опасность, какой он подвергался.

А ведь всё могло быть иначе! Поппи плохо помнила главного виновника всех бед, Тома Риддла — он был здоровым и крепким ребёнком, так что в Больничное крыло почти не попадал, да и в стычках с одноклассниками, если они и были, ему не случалось серьёзно пострадать. Другое дело Северус. Если он не простывал, то влезал в драку с гриффиндорцами или экспериментировал с чарами и зельями — а на начальных курсах его исследовательский интерес значительно превышал уровень познаний. Талантливый мальчик, но замкнутый и ершистый; в нём легко можно было узнать ребёнка из неблагополучной семьи. Мадам Помфри тревожилась за его судьбу. Он мог вырасти очень хорошим… или очень плохим человеком. В любом случае — незаурядным; наверняка — несчастным. Иногда Поппи казалось, что ей удаётся пробить брешь в стене его недоверия к людям, но…

Даже солнечная девочка Лили Эванс, единственная, с кем Северус по-настоящему дружил, оказалась неспособна удержать его от падения в пропасть. Человеку нельзя помочь против его воли. Должно быть, Снейп был уверен, что совершает правильный выбор — консервативные идеи, политическая программа Тёмного лорда и прочая великолепная теория сочетались в нём, в этом выборе, с обещаниями блестящей карьеры, славы и богатства…

Время дало ответ на вопрос, кем был Северус Снейп — плевелом или зерном, павшим на каменистую почву и всё же проросшим, несмотря ни на что. Новоиспечённый профессор Снейп резко отличался от того выпускника, который когда-то ушёл из школы, полный самодовольства и надежд. Теперь это был сломленный человек, такой же опустошённый, как и мадам Помфри в начале своей работы в Хогвартсе. Только ему было ещё хуже: он не мог найти утешение ни в чистоте собственной совести, ни в сострадании окружающих. Поппи одна из первых поверила — по-настоящему, сердцем, — в искренность его раскаяния. И однажды в ответ на её приветливое «доброе утро, Северус», он слабо улыбнулся и сказал:

— А я помню, как вы были добры ко мне, мадам Помфри. Каким я был неблагодарным идиотом! Но не думайте, что я не оценил вашей… доброты… сейчас. О, каждый ученик, который пойдёт по кривой дорожке, будет мне справедливым наказанием!

Он резко развернулся, взмахнув полами мантии, и удалился прежде, чем Поппи нашлась, что ответить на такое признание. Едва ли когда-нибудь после этого она видела его таким открытым и искренним, но время шло, лёд таял, и вот уже Северусу Снейпу, декану Слизерина, говорили, что без него трудно представить Хогвартс…

Да уж. Профессор, мастер зельеварения, декан, двойной шпион — сейчас он лежал в отдельной палате Больничного крыла, ввергнутый в искусственный сон. Волдеморт вернулся, на Хогвартс свалилась тысяча бед — а Поппи знала, она предупреждала, не нравился ей этот треклятый Турнир Трёх Волшебников! Седрик Диггори погиб, Гарри чудом остался жив, и впереди ещё немало было жертв. Снейп наверняка станет одной из них…

Волдеморт, будь он не ладен, чуть не убил его этой проверкой. Сеанс глубокой легиллеменции, поединок, во время которого Северус одержал победу — обманул одного из лучших мастеров своего времени — убедил Тёмного лорда в своей верности ему. Но, добравшись до замка, Снейп едва дотащился до Больничного крыла и со словами: «сдаюсь вам, Поппи», рухнул без сознания на пол. Даже в этот момент он не мог не иронизировать: признать необходимость помощи для него было равносильно добровольной сдаче в плен.

Но никакого особенного лечения для переутомления такого рода волшебники не придумали. Максимум, что можно было сделать — это обеспечить пострадавшему полный покой, погрузить в сон и дать организму — если он достаточно силён, — восстановиться самостоятельно. Целителю оставалось лишь следить за пульсом и давлением. Поппи посидела бы с Северусом сама, но ей пришлось оставить его на одну из помощниц, так как у Альбуса была необычная просьба к ней.

Снейп не мог восстановиться к началу занятий, а заменять пары по зельеварению другими предметами было неудобно для многих курсов, и потому директор попросил Поппи провести уроки.

— Но я… никогда в жизни! — ахнула она. — Я ведь медсестра, а не учитель!

— Ваши познания, Поппи, очень глубоки, они сделали бы честь любому профессору, — заверил её Альбус. — А с классами вы с лёгкостью справитесь. Вы этих детей знаете, как облупленных. Мы с Северусом будем очень благодарны вам — очень! Вы ведь представляете, как важно сейчас, в конце года, не потерять времени даром и успеть пройти программу… и часть занятий я возьму на себя, я ведь тоже кое-что смыслю в зельях…

…И вот теперь мадам Помфри, оставив своего пациента в надёжных руках, спускалась по крутой лестнице в подземелья. День начинался с самого сложного: четвёртый курс, объединённые занятия Слизерина и Гриффиндора... Спасибо, что хоть лекция!

Поппи остановилась на повороте лестницы, под старинным витражным окном. В тёмно-синем плаще стеклянной Ровены отражался силуэт школьной медсестры — седой старушки в белом чепце. Давно ли она была бойкой девочкой, мечтавшей помогать людям, облегчая их страдания и возвращая им здоровье и силу? Давно ли была девушкой, похожей на весёлый алый мак? Целая жизнь прошла, сменялись одна за другой эпохи, а ей всё казалось, будто только вчера по этой лестнице, по этому коридору она сама шла на уроки, чтобы сесть за парту или встать за котёл. О, Поппи прилежно учила зельеварение! И вот сегодня она готовилась взойти на кафедру и начать рассказ о модификациях колдовских зелий и взаимозаменяемых ингредиентах.

Набравшись храбрости, мадам Помфри преодолела оставшиеся ступеньки и уверенно-торопливой походкой вечно занятого человека подошла к двери кабинета зельеварения. Шум в коридорах стихал: занятия должны были вот-вот начаться. А в классе ещё бурлила жизнь…

Поппи распахнула дверь и окинула взглядом аудиторию. Полсотни пар глаз обратились к ней, полсотни лиц — таких знакомых лиц! — продемонстрировали изумление и явное облегчение.

— Здравствуйте, дети. Профессор Снейп болен, и сегодня я заменяю его. Вы остановились на теме модификаций волшебных зелий; итак, продолжим. Основные принципы замены составляющих зелья выработаны ещё в Древнем Египте…

И мадам Помфри начала урок. Ей казалось, что она допускает кучу ошибок — в плане методики, разумеется. Но, кажется, она неплохо справлялась с объяснением материала, во всяком случае, на большинстве обращённых к ней лиц отражалось понимание. Записывать они тоже, вроде бы, успевали. И вели себя весьма и весьма примерно — ученики в большинстве своём любили мадам Помфри, ценили её ворчливую заботливость и добросердечие, а потому не хотели создавать ей лишние проблемы.

Наконец, Поппи подошла к главному — к исключениям, к тем ингредиентам, которые нельзя заменить без потери свойств зелья. Приводя примеры, она упомянула напиток Алого ландыша, и тут рука Гермионы взметнулась вверх.

— Да, мисс Грейнджер?

— Но, мадам Помфри, ведь зелье Алого ландыша — не более чем легенда, — возразила девушка. — Разве оно действительно существует?

— О да, мисс Грейнджер, многие полагают, что это всего лишь легенда. Но в волшебном мире полно легенд, которые иной раз оборачиваются былью. Рецепт зелья известен; Алый ландыш трудно добыть, но он способен вернуть к жизни умирающего... Согласитесь, мисс Грейнджер, это довольно яркий пример. Полагаю, многие слышали об Алом ландыше?

— Это про плоды ландыша, которые осенью… такие красненькие бубочки на клумбе? — переспросила с места Лаванда Браун, и все рассмеялись, а Гермиона возвела глаза к потолку.

— О нет, мисс Браун! — воскликнула мадам Помфри. — Плоды ландыша обыкновенного, правда, используются в лечебных зельях, но речь сейчас совсем не о них... Нет, речь идёт об алых соцветиях ландыша, выращенного на крови, добровольно пожертвованной ради спасения дорогого человека. Алый ландыш способен прорасти из капли крови — хоть на камне, хоть на железном полу; ему нужно от трёх минут до трёх часов, чтобы расцвести, но цветение его коротко. Зелье тоже варится быстро — от двадцати минут до получаса. Полагаю, мисс Грейнджер перечислит нам остальные ингредиенты и особенности приготовления?

Гермиона едва успела закончить обстоятельный рассказ о легендарном эликсире, как прозвенел звонок.

Много позже Поппи Помфри задумалась о том, как символично было то, что именно в тот день она упомянула легендарное зелье, применение которого, как известно, в последний раз было зафиксировано девятьсот лет назад.

В отдельной палате Больничного крыла стояла та особенная тишина, которая неизменно окружает сложного больного. В этой тишине нет спокойствия, а есть напряжённое ожидание и готовность принять бой.

Пациент лежал совсем тихо, неподвижно, и нужно было низко наклониться к нему, чтобы услышать дыхание. Скоро, скоро он уже должен был прийти в себя. Его некрасивое лицо с вечно нахмуренными бровями сейчас было расслабленно и спокойно; казалось, он просто отдыхает после тяжёлого рабочего дня, а на самом деле...

Сестра Флоренс прекрасно знала, что происходило на самом деле с его сердцем, лёгкими и нервной системой, но от этих знаний проку было не очень много. За собственную жизнь ему следовало бороться самому, и он, кажется, боролся — где-то там, на границе сна и яви, между небом и землей. А Флоренс оставалось только следить за жизненными показателями и — в случае ухудшения, — слабенькими чарами пытаться нормализовать состояние организма. Мало, слишком мало!

Но, по крайней мере, сестре Флоренс случалось сталкиваться с подобными пограничными состояниями прежде. Пять лет назад, в Индии... так недавно. И так давно!

...Флоренс помнила Северуса Снейпа, хотя они виделись лишь однажды: он был в составе министерской экзаменационной комиссии СОВ в тот год, когда она сдавала зельеварение. Сдавала экстерном — она никогда не училась в Хогвартсе или какой-либо другой школе волшебства. В сентябре этого года Флоренс Белл впервые переступила порог замка, чтобы служить помощницей в Больничном крыле — штат медицинских работников был увеличен из-за Турнира Трёх Волшебников, который закончился чересчур... феерично... даже для мероприятия такого масштаба.

Бедный парень, тот чемпион Седрик Диггори! А его отец?.. Смерть и горе уже много лет проходили не мимо — сквозь — Флоренс Белл, но она так и не привыкла к ним, так и не научилась быть равнодушной.

И не надо! Иначе ей пришлось бы бросить службу в Ордене Святой Розальбы⁽¹⁾, где добровольцы всего волшебного мира собирались вместе, чтобы служить, спасать, охранять — там, где это необходимо, невзирая на опасности и государственные границы. За свою относительно недолгую жизнь мисс Белл исколесила полмира, и вот теперь вновь оказалась на родине, у одра Северуса Снейпа, шпиона Ордена Феникса — ещё один орден, с которым она сохраняла связь...

Между тем Снейп начал просыпаться. Он глубоко вздохнул, медленно открыл глаза и вперил ещё туманный взор в лицо своей сиделки.

— Профессор Снейп? — она приветливо улыбнулась. — Вы находитесь в Больничном крыле Хогвартса. Вы были без сознания около суток, но теперь всё самое сложное позади, и вы скоро поправитесь. Не отвечайте, молчите... вам нужен полный покой. Уроки за вас ведут мадам Помфри и директор Дамблдор. А теперь выбросьте все мысли про... уроки и прочее... из головы и думайте только о своём выздоровлении.

Снейп криво усмехнулся, словно хотел сказать, что ему не так-то просто выбросить дурные мысли из головы, но возражать не посмел.

В течение последующих двух дней мисс Белл и мадам Помфри находили в его лице весьма благоразумного и послушного пациента, но выздоровление его шло крайне медленно. Однажды сестра Флоренс выразила своё беспокойство по этому поводу; Северус мрачно вздохнул и отвернулся к стене. А потом негромко произнёс:

— Возможно, всё дело в том, что я не хочу... выздоравливать. Возможно, я надеялся, что не переживу этого... испытания.

Он услышал, как зашуршали юбки сестры Флоренс, когда она садилась на стул рядом с его кроватью, а затем почувствовал, как она взяла его за руку своей мягкой и тёплой рукой.

— Отчего же вы ничего не скажете о ценности жизни... не напомните о моём долге?.. О том, что подобная надежда — малодушие... трусость?

Последнее слово он произнёс с особенной горечью.

— Разве это помогло бы? — спросила она. — Вы это всё знаете и сами.

Северус повернул голову и с усилием взглянул на свою собеседницу. У неё было маленькое "треугольное" личико с лучистыми серыми глазами и ротиком, похожим на розовый бутон; над чистым белым лбом вились, выбившись из-под сестринской повязки, светло-каштановые завитки волос. В ней было что-то от милой фарфоровой куколки, вроде тех, какие иной раз стыдливо прячут на дне тумбочек и чемоданов первокурсницы. Сестра Флоренс выглядела очень молодо, и если бы не форма, её можно было бы принять за старшекурсницу. Снейп не знал, сколько ей лет, и подумал, что это, пожалуй, упущение — он привык знать всё и обо всех.

— Вы так юны... — вздохнул он. — Ваша жизнь слишком чиста, чтобы... О, как я завидую вам! Служить святому, чистому, честному делу! Не отнимать жизнь, а спасать её... Понимаете ли вы, какое это счастье?.. Какое счастье выпало... да нет, вы сами выбрали его. Ничего нам в жизни не выпадает.

Она покачала головой, и её кукольный ротик скривился в грустной усмешке.

— А ведь мне скоро тридцать. Моя юность давно позади... А что до спасения жизней — разве вы не занимаетесь тем же самым, только другими средствами? Где были бы мы все, не... не играй вы своей роли?

— Что вы знаете об этих средствах? — нахмурился он. — Знаете ли вы, сколько людей — хороших, храбрых людей, — умрёт на моих глазах, потому что я... должен играть роль?.. Что вы скажете, если мне придётся равнодушно наблюдать за... вашей... казнью?

Эти слова слетели с его языка почти против воли; словно срывая повязки с гноящихся ран, он обнажал измученную душу, сам не зная для чего. Но если он хотел испугать её, то из этого ничего не вышло.

— Если бы так сложилась судьба, я была бы, пожалуй, рада, что в последний час вы, свой человек, были рядом со мной, — медленно произнесла Флоренс, а потом добавила, меняя тон: — А знаете ли вы, как я оказалась в Ордене святой Розальбы? Мне было пятнадцать, и я сбежала из дома. У меня была одна цель — исчезнуть, скрыться; в это время в Африке была вспышка чёрной чумы, и Орден набирал добровольцев; мы проходили двухмесячные курсы и уезжали. Что такое два месяца там, где требовалась многолетняя подготовка? Я полагала, что нам не придётся делать ничего сложного — кормить, мыть, убирать за больными, в срок давать лекарства... Но рук не хватало... и была не только чума. Я до сих пор не знаю, что послужило причиной стычки двух племён — эпидемия, голод, старая вражда... — она смотрела вдаль, и Снейп прямо-таки увидел, как перед её внутренним взором проходят жуткие воспоминания о кровавых расправах дикарей. — Но мне не забыть тех людей, которые умерли на моих руках из-за того лишь, что я не умела помочь им. Никакой красноглазый урод не стоял за моей спиной, никакой политики, никакой легенды разведчика... только мой эгоизм и самоуверенность.

— Странный эгоизм, — протянул Северус, прищуриваясь. — Обычно такие истории происходят только в романах. Чтобы наследница древнего рода... накануне свадьбы с представителем столь же славной фамилии, с коим была обручена с младенчества... сбежала и точно в воду канула? А она, оказывается, справила фальшивый паспорт, прибавила себе два года и уехала на чуму? Вместо того, чтобы вращаться в лондонском свете? Не так ли, Розмари Борджин? Теперь я узнал вас.

Она вздрогнула, и в её светлых глазах отразилось беспокойство.

— Я храню множество тайн, — улыбнулся Северус, — сохраню и вашу.

— О, я не сомневаюсь! — усмехнулась она. — В конце концов, мы тут и сидим из-за того, что вы умеете хранить секреты. Впрочем, мне некого бояться. Мои родители умерли, а дядя Борджин будет только рад, если сохранит возможность не упоминать меня в завещании.

— И Филипп Берк умер, а каким он показал себя... пожалуй, вы сделали правильный выбор... в пользу чумы.

И оба рассмеялись — коротко и невесело, но всё-таки рассмеялись.

— Пора принимать лекарство, сэр, — сказала Флоренс, утирая слёзы, выступившие на глазах от смеха или от чего-то ещё.

— Северус, — подсказал он, повинуясь внезапному порыву. Он редко позволял себе такую роскошь, как порывы чувств. Но, как правило, не зря — выработанный годами опыт переплавлялся в волшебную интуицию, почти в звериное чутьё.

— Да, Северус, — кивнула она, поднимаясь с места и подходя к столу, чтобы смешать зелья, — а меня зовут Флоренс. Розмари давно умерла... от чёрной чумы.

Юная невеста Розмари Борджин умерла и была похоронена в своём ненадёванном свадебном платье, созданном лучшими кутюрье Парижа. Платье ещё лежало, бережно упакованное, на складе лавки "Борджин и Берк": драгоценные шелка, кружева эльфийской работы, розовый жемчуг, вышивка серебром, накидка из горностая... Нет, Флоренс не сожалела, что променяла свадебную вуаль на сестринский платок. Филипп был ужасным человеком, но она когда-то давным-давно любила его, слепо и беззаветно, как только может любить пылкая пятнадцатилетняя девчонка. Лишь накануне свадьбы она узнала о его измене — то была лишь вершина айсберга, мелкое прегрешение в сравнении с остальными преступлениями этого наглого и распутного негодяя...

А Северус следил за её движениями, чувствуя неподобающее сожаление из-за того, что она отошла от него и отпустила его руку. Значит, Флоренс... наверно, без этой повязки её голова похожа на одуванчик. Вон как вьются мелкие кудряшки надо лбом. Хрупкая и светлая внешне, но смелая и сильная духом — из того же теста, что и Лили.

Лили Эванс давно превратилась для него в бесплотный дух, горькое и прекрасное воспоминание; он всегда будет помнить её... и долг, связанный с её сыном и жертвой. Но любовь...

Нет, нет и нет. Тем более теперь!

Снейп положил себе за правило с этого дня держаться сухо и холодно с сестрой Флоренс, но нельзя сказать, чтобы ему это вполне удалось. Больше они никогда не разговаривали так открыто, не касались душевных тайн и старых ран, но быть с ней резким и противным он не мог. А она была... собой, то есть милой, заботливой и доброй. Когда он покинул Больничное крыло, а она уехала из Хогвартса, получив назначение в какую-то деревню в Ирландии, где произошла вспышка драконьей оспы, Северус почувствовал, как очередная тоненькая ниточка в его сердце с пронзительным звоном оборвалась. А ведь надежда, что они никогда более не увидятся, была самым лучшим, чего он мог пожелать — и ей, и себе самому.

1) Как и канонный святой Мунго, святая целительница Розальба — вымышленный персонаж.

Вернуться к тексту

Надежды Северуса Снейпа оправдывались редко. Так произошло и с Флоренс Белл. Он потихоньку наводил о ней справки, втайне желая, чтобы она снова отправилась в Африку, в Индию, Океанию — одним словом, подальше от Волдеморта, — но этого, конечно, не произошло. В Ирландии сестра Флоренс переболела драконьей оспой, а выздоровев, вернулась в Англию и служила в госпитале Святого Мунго. Пару раз он видел её в доме Блэка на площади Гриммо, и едва не убил несчастного Сириуса, когда тот посмел заигрывать с ней. Правда, она очень холодно поставила его на место, и больше пёс не зарывался. Но тогда!

Её служба в Мунго оказалась опасной — на лезвии бритвы. Любая зараза была лучше, чем это!

— Помните, Северус, как вы называли целительство святым, честным, чистым делом? — спросила Флоренс однажды, когда они встретились в покрытом пылью коридоре дома Блэков. — А как насчёт целителей из Мунго, что убивают пациентов по заказу Министерства и этого вашего лорда?

— Возвращайтесь в Хогвартс, — произнёс он, — вы там будете нужны. Поппи стареет, ей трудно справляться с объёмом работы. Особенно сейчас... Школа гудит, как потревоженный улей.

На следующий день Северус нашёл Дамблдора в его кабинете, с проклятым кольцом Гонтов на пальце и тенью смерти на враз осунувшемся лице. А последняя просьба старика и вовсе выбила почву у него из-под ног.

...Но, разумеется, Флоренс Белл поймала его на слове. Заняв директорское кресло, Северус Снейп расширил штат, наняв новых помощников в лазарет, и среди них должны были быть орденцы; теперь он мог почти каждый день видеть личико сестры Флоренс и её лучистые глаза, обращённые к нему с ужасом и отвращением.

Он не думал, что это окажется так больно.

Во всяком случае она была рядом, здесь, под рукой, и ей угрожало меньше опасностей, чем в Мунго; он сумеет защитить её. Сумеет. Северус был уверен, что такое положение дел продлится до самого конца; она даже не станет сожалеть о его смерти, когда он будет убит, никогда не узнает, что он, ненавидимый и презираемый ею, оберегал её жизнь и покой. Она не узнает... Может, и к лучшему?

Но жизнь преподносила ему всё новые и новые сюрпризы.

Холодным сентябрьским утром открывая двери Большого зала, где готовилось очередное общее собрание школы, с политическими речами и славословиями Тёмному лорду, Северус Снейп никак не думал, что вот-вот произойдёт коренной поворот в его судьбе.

Оглушительный взрыв, резкая боль, почти автоматическая реакция — и вот дым развеялся, и высокий потолок отразил его привычно-надменный и спокойный голос, произнёсший:

— Кого ранило?

* * *

— Кого ранило? — директор Снейп произнёс эти слова, выступая из клубов чёрного дыма. Это была уже не шутиха из "Всевозможных Волшебных Вредилок", а настоящее покушение, не удавшееся лишь чудом.

Все переглядывались, оборачивались, но молчали.

— Значит, все целы?

«Да!», «Целы!» — отвечал нестройный хор голосов. Студенты и преподаватели смотрели на Снейпа и его заместителей. Амикус Кэрроу хищно улыбнулся, потирая руки; Алекто выразительно взглянула на брата. Сестра Флоренс, присутствовавшая в Большом зале, внимательно вглядывалась в лица собравшихся. Нет-нет, все были целы. Никто не внушал ей беспокойства, кроме самого директора. Он уже давно выглядел плохо, но сейчас был слишком бледен.

Кровавый директор! Наглый, хладнокровный убийца. Предатель... Хуже ситуации и придумать сложно. А ведь в последний год сестре Флоренс казалось... казалось... Ах, неважно, что ей там чудилось в его голосе и взгляде, когда он приглашал её перевестись в Хогвартс или сверкал глазами в сторону неумеренно резвого Сириуса Блэка. Разве можно доверять таким вещам? Нет, нет, сердце Флоренс было похоронено давным-давно вместе с тем Филиппом Берком, который существовал лишь в её воображении, но был любим ею, как живой...

Теперь Флоренс Белл была сестрой милосердия, целительницей, и только — не больше, но и не меньше. И, как сестра милосердия, она видела... замечала... многое.

— Можете радоваться, мистер Лонгботтом, — надменно растягивая слова, произнёс Снейп, — если бы кто-то пострадал из-за вашей вздорной эскапады, вам… и вашим сообщникам, — с ударением добавил он, — пришлось бы отвечать за свои действия перед Визенгамотом. Но, учитывая, что ваше покушение на убийство преподавателей не удалось, вы отделаетесь наказанием… внутри школы. Но прежде, чем назначить меру этого наказания… мне хотелось бы услышать имена тех, кто помог вам это сделать.

— Я сам! Не было никого! — отчаянно выкрикнул Невилл. — Я сам!

Его голос отдался эхом в затихшем зале, и ответом ему был мерзкий квакающий смех Амикуса.

— Да ну? — директор приподнял бровь. — Кого вы пытаетесь обмануть, мистер Лонгботтом? Вы думаете, за семь лет общения с вами никто не уяснил, что у вас всё валится из рук и вы на такие ловушки просто не способны?

Он слегка обернулся к коллегам, как бы ища подтверждения своим словам. Преподаватели стояли, упрямо глядя в пол — или прямо перед собой, точно он не к ним обращался. Макгонагал сжала руки так, что косточки пальцев побелели. Она безумно хотела броситься на защиту своего студента, но понимала, что одно неверное движение лишит её других возможностей охранять детей. Она ненавидела себя за эту беспомощность.

— Разумеется, — продолжил он, — мы и сами в курсе, кто из вас на что способен. И я знаю одного студента, у которого взрывается в руках абсолютно всё. И, кажется, он научился неплохо этим управлять. Мистер Финниган! — возвысил он голос, прозвучавший, как удар кнута. — Долго вы будете прятаться за юбками своих однокурсниц?

Симус, который действительно на данный момент стоял за спинами Лаванды и Парвати, довольно невежливо растолкал девчонок, отчаянно пытавшихся его удержать, и выскочил на середину. Крэбб схватил его за плечо и тут же заставил встать на колени рядом с Невиллом. Мальчики переглянулись, находя утешение в дружеском взгляде, в мысли, что они не одиноки.

— Уже лучше, — сухо кивнул Снейп, — остальные?

Зал упрямо молчал.

— Я жду.

Вновь молчание. Слышно было, как всхлипнула, утирая глаза краем передника, профессор Спраут. Мадам Помфри положила руку ей на плечо.

— Если у вас есть желание торчать здесь до ночи, то довожу до вашего сведения — у меня такого желания нет. — холодно проговорил Снейп. — Полагаю, никому из вас не знаком принцип децимации?⁽¹⁾

«Ну, разумеется, мисс Грейнджер среди вас нет, значит, некому выскочить вперёд и всем всё объяснить» — подумал он.

Но Снейп преувеличивал: многие догадались, что он собирается сделать, и испуганно переглядывались. По залу словно пронёсся лёгкий ветер.

— Значит, у вас есть шанс познакомиться с этим древним способом наказания, — безжалостно продолжил он.

Кэрроу вопросительно взглянул на директора: если кто и слыхом не слыхивал об истории Древнего Рима, так это он. Но профессор Снейп сделал вид, что не заметил его замешательства.

— Нет! — это рыжей молнией, расталкивая товарищей, ринулась вперёд Джиневра Уизли, а следом за ней молча прошествовал Майкл Корнер.

— Четверо, — кивнул Снейп, — разумно. Мистер Гойл, можете не трудиться. Мисс Уизли никуда убежит, не так ли? Она вполне понимает серьёзность своего проступка. Мистер Филч, будьте так любезны отвести преступников в карцер. Мы разберёмся с ними позже. Нет-нет, Грегори, мистер Филч вполне справится с этой задачей... Безусловно, вы с Винсентом дежурные сегодня, но вам не следует забывать о занятиях... у вас много заданий... не стоит жертвовать вашим образованием из-за правонарушителей.

Гойла и Крэбба аж передёрнуло, и однокурсники — даже слизеринцы, — обменялись понимающими улыбками за их спинами. Для этих двоих учить уроки было худшим наказанием, чем для членов "Отряда Дамблдора" — сидеть в карцере.

— Все свободны, — директор махнул рукой. — Старосты, отведите факультеты по гостиным. Собрание отменено. Вы все наказаны, хотя и не так строго, как заслуживаете.

Развернувшись, он стремительным шагом удалился в сторону директорской башни. Сестра Флоренс подождала, пока схлынет толпа студентов — они преградили ей путь, и шли так долго, так долго, тянулись и медлили, как телята, — и тихой, незаметной тенью отправилась следом за ним.

— Магия — сила! — заявила она горгулье, и та покорно отскочила в сторону. Конечно, сила! Кто б сомневался. Только вот у нормальных людей к силе прилагается разум. И сердце. Обязательно — сердце...

Она вошла в кабинет, огибая шкафчики и полочки с таинственными волшебными предметами, встревоженно оглядываясь по сторонам. Кровавый след тянулся по полу, кровь пятнала ковёр, и на углу, в проёме, ведущем в другое помещение, алели пятна, оставленные окровавленными пальцами.

Машинально сестра Флоренс взмахнула волшебной палочкой, убирая эти предательские следы, и вбежала во вторую часть кабинета. Так и есть...

Снейп полулежал в кресле, запрокинув назад голову; его рука бессильно свесилась с ручки кресла. Рядом, на столике, стояли флакончики с зельями, которые он не успел принять.

Догадка была верна. Интуиция, рождённая в союзе наблюдений разума и голоса сердца, не подвела сестру Флоренс.

* * *

Первым, что Снейп увидел, придя в себя, было светлое личико Флоренс Белл, склонившейся над ним.

Мелькнуло и исчезло далёкое воспоминание о первом годе возвращения Волдеморта, когда он, Северус то есть, валялся в Больничном крыле, страдая от последствий чересчур глубокого сеанса легиллеменции; тогда мисс Белл глядела так же — сочувственно и вместе с тем бодро; этот тон был частью её профессии... и её натуры.

— Как вы, Северус? — тихо спросила Флоренс. Не то чтобы ей нужен был ответ на этот вопрос — она же прекрасно знала, как он, сама только что залечила рану, которую ему удалось-таки скрыть.

— Спасибо, — ответил он, — спасибо.

И снова — почему это так часто случается с ним, когда она рядом? — он почувствовал, как упали все щиты, все доспехи, какими он скрывал разум и душу перед Тёмным лордом и Упивающимися смертью, перед товарищами из Ордена Феникса — скрывал уже привычно, почти с лёгкостью. А сейчас, несмотря на ещё сильную слабость и ощутимую боль, он не мог сдержать улыбки, обращённой к ней, к Флоренс Белл.

Это было неправильно, так было нельзя, опасно и не нужно, но он испытывал необыкновенное облегчение от того, что теперь она знала... знала правду о нём. Северус мог бы век смотреть в её лучистые глаза и читать в них сострадание и понимание, уважение и доброту...

— Ну вот, — улыбнулась она, — теперь и я могу доказать, что умею хранить секреты...

Флоренс не сомневалась, что ей придётся хранить его секрет. Нет, он не может... не станет стирать ей память, он не заставит её забыть... Это будет бесполезно. Он сумеет уберечь её. Он убедит Дамблдора... нет, почему он вообще должен убеждать его, слушаться старика с портрета?

Должен — он обещал.

Снейп не знал, что Альбус Дамблдор стоит сейчас под соснами на одном из маленьких пейзажей, что висят под самым потолком, и дёргает себя за бороду, едва удерживаясь от того, чтобы не воскликнуть:

— Да поцелуй же ты её наконец!

Но Северус всё же не осмелился зайти так далеко. Нет, нет, он не имеет права... Пусть Флоренс сожалеет о нём... но не слишком сильно.

1) Децимация (от лат. "decimus" — десятый) — форма наказания, согласно которой за провинность подразделения казнят каждого десятого по жребию. Впервые такой метод был применен в римской армии. В данном случае речь шла, конечно, не о смертной казни, а о каком-нибудь крайне неприятном задании.

Вернуться к тексту

Поппи Помфри обходила просторные, гулкие помещения лазарета. Приёмная, холл, большие палаты, маленькие отдельные, лаборатория — вот её светлое и безупречно чистое царство.

Непривычная тишина царила в Больничном крыле. А что здесь было ещё недавно! Несколько недель назад жизнь летела и кружилась тут в бесконечном водовороте, в жуткой пляске — или в соревновании, поединке, — со смертью. Но неразбериха после битвы за Хогвартс наконец улеглась, и к концу августа по школе разлился привычный летний покой. Скоро он сменится осенней кутерьмой, замок вновь наполнится студентами, их голосами и смехом — да, смехом, потому что жизнь непобедима, и после самых страшных потерь все мы заново учимся смеяться.

Мадам Помфри вздохнула и огляделась. Давным-давно здесь, в этом холле, ей вручил ключи от лазарета Армандо Диппет, а Альбус Дамблдор пожелал удачи новой хозяйке Больничного крыла. Когда-то невозможно было представить Хогвартс без профессора Дамблдора, но к его отсутствию пришлось привыкнуть, как и к отсутствию многих, многих других. Хорошо, что хоть кто-то остался. Она сама, Минерва, Филиус, Помона... и даже Северус Снейп.

Мадам Помфри остановилась у витража в приёмной, изображавшего четырёх основателей. Ровена и Хельга мило беседовали в центре, а Годрик и Салазар по краям испытующе и строго смотрели друг на друга. Прямой осанкой, чёрными волосами и суровым видом этот Салазар немного напоминал Поппи Снейпа, а маленькая Хельга с треугольным личиком-сердечком и кротко склонённой головой была чем-то похожа на Флоренс Белл.

Поразительное дело — Флоренс знала о нём правду, знала с того самого ноябрьского дня, когда эти безрассудные дети устроили тот взрыв и едва не погубили себя; знала и скрывала, ни словом, ни взглядом не выдав хранимую ею тайну. А ведь тайна-то была с двойным дном — она молчала и об истинной роли Северуса Снейпа в войне, и о чувстве, которое сама испытывала к нему. Профессор Снейп и романтическая история — в это и поверить-то трудно, но факт оставался фактом.

...Когда Гарри, — взъерошенный, запыхавшийся, выживший вновь, дорогой мальчик Гарри — влетел в Больничное крыло и бросился к Поппи с криком: "Он там, в хижине, спасите его!", она ничего не поняла, но побежала на зов незамедлительно — благо, ей было на кого оставить переполненный лазарет и Большой зал. Гермиона Грейнджер, выросшая словно из-под земли рядом с Гарри Поттером, посвятила медсестру во всю историю, жестикулируя и тараторя. Один Рон Уизли поражённо молчал и старался держаться как можно ближе к Гермионе.

"Тайный" ход к хижине был завален обломками, и туда ещё пришлось пробиваться; путь им прокладывал Хагрид, не без сожаления сметая в стороны гигантских пауков и прочих коварных тварей. Поверженные пауки лежали вдоль дороги, и у некоторых из них лапы ещё подрагивали в агонии. В Хогсмиде торопливо тушили пожары, и над крышами деревни стлался едкий дым.

Визжащая хижина была ещё цела, пламя не тронуло её. Гарри летел по ступеням, и дряхлая лестница жалобно скрипела под его ботинками со сбитыми мысами, а Хагрид и вовсе заставлял прогибаться хрупкие деревяшки.

Поппи ахнула, увидев... Снейп растянулся на полу в луже крови, на его шее белели свежие, едва заживлённые шрамы; рядом с ним, уронив голову на сложенные руки, коричнево-белым пятном лежала сестра Флоренс. Правый рукав её был закатан, на прозрачной коже виднелся порез; а вокруг, по всему полу, поднимались, распускаясь на глазах, алые ландыши, наполняя помещение густым и сладким ароматом, изгоняя горькую вонь битвы, запах крови и гари.

Под изумлёнными взглядами Гарри и Хагрида мадам Помфри и Гермиона упали на колени и бросились собирать краснеющие цветы...

А потом они с Гермионой готовили зелье в лаборатории с одной разрушенной стеной, прикрывая котёл от осыпающейся штукатурки. Когда всё было готово, Гермиона отёрла пот со лба и улыбнулась:

— Как вы были правы, мадам Помфри! Знаете, что завещал мне Дамблдор? Сказки Барда Бидля. Самые старые сказки обернулись былью... удивительно. А теперь мы с вами сварили зелье Алого Ландыша. Сколько всего произошло!..

— Помогло бы оно ещё! — воскликнула Поппи и, расчувствовавшись, крепко обняла Гермиону. В тот миг, кажется, для них закончилась война.

Зелье помогло — Северус Снейп выжил; поправилась, конечно, и Флоренс Белл — с ней случился обморок от переутомления, не больше. Придя в себя, она ещё порывалась встать и помогать в лазарете, но Поппи так шикнула на коллегу, что ей пришлось остаться в постели.

— Побереги-ка силы, — сказала мадам Помфри. — Теперь без тебя, Фло, тоже нельзя представить Хогвартс...

Тогда мисс Белл не поняла смысла этих слов. Позже Поппи объяснила: она уже слишком стара, чтобы возглавлять Больничное крыло. Лазарету нужна новая хозяйка с цветочным именем — так уж сложилось, что последние триста лет все целительницы из Больничного крыла носили подобные имена: Маргарет, Примроз, Розамунда, Поппи... и Флоренс. Мадам Помфри собиралась поселиться в Хогсмиде вместе с двумя детьми — осиротевшими учениками школы, над которыми намеревалась оформить опекунство; больше, чем двое подростков, ей уже было не перенести.

— Но без вас тем более невозможно представить Хогвартс! — возразила Флоренс — пока ещё — Белл. — Вы... мадам Помфри, вы ведь незаменимы!

— О нет, — покачала седой головой Поппи, — не я... В тебе есть всё то незаменимое, что было — могу теперь признаться без ложной скромности — во мне. Целительский дар, любовь к детям — в тебе это есть. Вот он, незаменимый ингредиент... И ты останешься здесь... вряд ли директор станет возражать! Очень сомневаюсь!

Нет, Минерва не возражала. Северус Снейп сложил с себя директорские полномочия, ещё когда лежал в лазарете; но он остался в школе — и вновь возглавил факультет Слизерин. Жизнь продолжалась.

И Поппи Помфри обходила помещения лазарета, готовясь передать ключи в надёжные руки Флоренс. Вот она — в конце коридора, у поворота на лестницу, показался её летящий силуэт в коричневой форме; рядом с нею чёрной птицей шагал Северус. Они остановились у раскрытой двери одной из палат, переглянувшись — мадам Помфри этого не знала, но у них перед глазами встало одно воспоминание...

...Раннее утро. Солнечный свет, пробивающийся сквозь зазор между плотными шторами. Сознание возвращалось медленно, наваливаясь лавиной событий и чувств; Северус открыл глаза и с усилием повернул голову. Он смутно помнил первое пробуждение — далёкие голоса, весть о победе и о том, что Поттер остался-таки жив, и тёмное зелье, пахнувшее лесом и весной.

На соседней койке, укрытая тонким пледом, лежала Флоренс, и от всего её облика тоже веяло весной; вокруг лба у неё вились мелкие кудряшки, и если бы не полураспустившаяся коса, покоившаяся на плече, её голова и впрямь походила бы на одуванчик. Мисс Белл глубоко вздохнула, её ресницы затрепетали, и вот она посмотрела на него и улыбнулась.

Северус протянул к ней руку — и Флоренс потянулась к нему в ответ, и они коснулись друг друга кончиками пальцев. Потом было сказано многое, потом он узнал, что обязан ей жизнью, и нашёл наконец нужные слова, чтобы рассказать ей о своих чувствах. Но в тот момент — взглядом, прикосновением, улыбкой — было сказано всё...

...Мадам Помфри, конечно, этого не знала. Она просто смотрела на них и всей душой радовалась такому исходу всей этой истории; очередная страница хогвартской повести была перевёрнута, но впереди ждали заполнения многие-многие другие. Пусть меняются лица, моды, законы и эпохи — в магии Хогвартса всегда будут присутствовать незаменимые ингредиенты. Любовь, дружба, талант, надежда и вера — не это ли самые важные составляющие любого хоть сколько-нибудь важного дела в этом мире?..