Летние приключения студента Ивана Шутова на практике в ФАП (джен)

Иван Шутов, студент медицинского колледжа по специальности «Лечебное дело», крупно влип. Он понял это, когда завкафедрой, уже выводившая в зачётке последнюю пятёрку в сессии, заметила шпаргалку, выпавшую из его кармана. И с той минуты жизнь Ивана сошла с накатанных рельсов.

— Вы же понимаете, что сессию вам не закроют? — огорошила его куратор отделения, к которой он пришёл договариваться о пересдаче. — Варвара Савельевна на этот счёт исключений не делает.

— И что теперь? — спросил он, чувствуя как земля уплывает из-под ног.

— Можете оформить академический отпуск с предыдущего семестра. Вернётесь через год и продолжите учиться. Или…

Иван хорошо изучил интонации своего куратора. Это «или» означало нечто ещё более ужасное. Мысленно распростившись с мечтой о мотоцикле, который отец обещал по итогам сессии, а также с поездкой на Алтай с друзьями, Иван приготовился ко всему.

— ...Или вы примете интересное предложение Варвары Савельевны, — тепло улыбнулась куратор…

Так и получилось, что через три дня Иван Шутов сидел в кабине старенького и тряского ЗИЛа и с тоской во взгляде провожал мелькающие за грязным стеклом километровые столбики. Предложение Варвары Савельевны оказалось более чем интересным. Она была готова принять пересдачу в обмен на летнюю фельдшерскую практику в объёме сорока дней, которую студент Шутов должен был пройти не в седьмой городской больнице, а в фельдшерско-акушерском пункте села Лаптево.

— Почему сорок дней? — сдавленным шёпотом спросил Иван. — Положено же только семнадцать!

— Потому что я иду вам навстречу, — сухо объяснила Варвара Савельевна. — А ещё потому, что единственный фельдшер в селе имел несчастье сломать ногу. Он уже может передвигаться, но водить машину — нет. Гипс снимут через сорок дней. А в вашем личном деле написано, что в прошлом году вы получили водительские права. Надеюсь также, что предыдущие практики вы проходили не с помощью шпаргалок, а значит, сумеете оказать своему коллеге и другую посильную помощь. Всё это не отменяет саму практику, поэтому за семнадцать дней вы точно не уложитесь. Но до следующего учебного года — вполне. И даже получите зарплату.

Спорить было себе дороже. Иван сообщил родителям, что не хочет сидеть у них на шее и уезжает на заработки. Впечатлённый этим фактом отец даже не спросил о результатах экзамена. А уж когда выяснилось, что единственный сын отправляется в глушь за двести километров, да ещё и не как-нибудь, а на попутном грузовике, тогда засуетилась и мать. Так что в село Лаптево Иван ехал в полной боевой выкладке.

Через пять часов разбитой дороги (и общительного водителя) пытка закончилась. Иван с трудом выбрался из кабины, вытащил свой рюкзак и осмотрелся. Диагноз был очевиден с первого взгляда.

— Колхоз «Светлый путь», — пробормотал он.

Иван был типичным городским жителем. Конечно, он не раз гостил летом на даче у своей бабушки, но это была именно дача, до которой Иван мог добраться на велосипеде, поваляться у надувного бассейна, поесть ягод и вернуться домой. Лаптево же оказалось настоящей деревней. Со старыми бревенчатыми домами, деревянными палисадниками и громадными лужами на дороге, в которых плавали толстые белые утки. Над всем этим стоял ни с чем не сравнимый жаркий густой запах скошенной травы, навоза, свежей стружки и мёда.

ФАП, у которого они и остановились, оказался таким же деревянным домом, правда довольно длинным. В торцах было по одинаковому высокому крыльцу. На ближайшем, под табличкой «фельдшерско-акушерский пункт», висела обычная бумажка, на которой размашистым почерком было написано: «Уехал на вызов, в экстренных случаях звонить по телефону…» И номер.

— А с другой стороны вход для выздоравливающих? — поинтересовался Иван у шофера, который открывал кузов. Тот хохотнул:

— Нет, дружок. С другой стороны у нас вход для вип-персон. Давай, помогай, не стой без дела. Бери коробку и неси.

Иван хотел было возмутиться, что работа грузчика не входит в его должностные обязанности, но вспомнил, что должен привезти в колледж характеристику, и молча принялся за работу. Коробки были лёгкие, но их оказалось так много, что Иван быстро выдохся. Когда все коробки перенесли на крыльцо, шофер задумался:

— Куда же мне тебя деть? Хотя... раз Михалыч ждал, значит, гость желанный.

Шофер пошарил над косяком двери, достал ключ и кинул Ивану.

— Забирайся в сенки, чувствуй себя как дома.

В «сенках», небольшой полутёмной комнате с длинной лавкой и пятью дверями, было прохладно. Иван сел на лавку, подумал и лёг, затолкав рюкзак под голову. И тут же задремал.

Во сне ему привиделось, как толстенький усатый человечек трясëт его за плечо и кричит, что он, Иван, взломал его больницу и наверняка ограбил. Тут же во сне Иван успел подумать, что где-то читал похожую историю, и проснулся.

За плечо его тряс улыбающийся человек, которому можно было играть пожилого Илью Муромца без грима. Он легко опирался на костыль и слегка сутулился, от чего ещё больше казалось, что комната ему мала.

— Молодец, что быстро приехал, — сказал человек. — Айда обедать, дела потом.

* * *

Через несколько дней Ивану стало казаться, что он жил здесь всегда. Всегда спал на армейской кровати под тяжёлым одеялом с запахом нафталина в доме у фельдшера Павла Михайловича (который моментально превратился в Пал Михалыча, а после и в Михалыча). Всегда завтракал невероятно вкусной варёной картошкой с густыми сливками, минимум с двумя добавками, которые ему неуклонно подкладывала улыбчивая мама Михалыча. Всегда работал в странной, но очень чистой больнице (аббревиатуру ФАП местные не принимали) и «шоферил» на старенькой «пятёрке».

Интернет на его симку здесь ловился плохо. В первую неделю Иван ещё пытался делать днём интересные селфи, а вечером загружать их в соцсети, сидя на холме рядом с деревней. Но быстро понял, что не получает былого удовольствия, глядя на растущее число сердечек. Впрочем, холм не оставался без дела. Раз в день Иван исправно звонил отсюда родителям и терпеливо отвечал на традиционные вопросы мамы. Куда интереснее оказалось помогать Пал Михалычу. Это вам не фальшивые практики в городе, где они катали ватные шарики, заполняли бумажки и махали швабрами. Здесь уже в первый день Ивану пришлось ассистировать на настоящей, пусть и небольшой операции, а через неделю ему самому доверили вправлять вывих!

Дел у сельского фельдшера оказалось неожиданно много. Михалыч был универсалом. Кроме традиционных обязанностей, он ведал патронажем и еженедельно заезжал ко всем грудничкам деревни, вёл беременности (Иван ничего не мог с собой поделать и невероятно краснел, измеряя высоту дна матки и окружность живота у совсем молоденькой хорошенькой Ларисы) и заведовал небольшим аптечным пунктом. Любое своё действие, будь то вскрытие осложненного абсцесса или накладывание швов на рваную рану, Пал Михалыч всегда сопровождал интереснейшими практическими комментариями, а уж цитаты из Войно-Ясенецкого, Булгакова и Пирогова вознесли его в глазах Ивана на недосягаемую высоту.

К странным звукам, порой доносящимся со второй половины дома, Иван скоро привык. «Вип-вход» на самом деле оказался ветеринарной станцией. Впрочем, ветеринарный врач (которого по иронии судьбы звали Михаил Павлович), предпочитал сам ездить на вызовы, а на станции принимал и оперировал только мелких животных, вроде собаки, напоровшейся на колючую проволоку. Но бывали и исключения. Первый раз разъяренный рёв крупного животного заставил Ивана вскочить с места.

— Не дергайся, Михал Палыч бычка холостит, — спокойно объяснил Михалыч, не отрываясь от накладывания гипса. — Нюра проваландалась, конечно, там бугай уже вырос, вот и пришлось в станок его вести: в родной-то стайке он Палыча разом к стене рогами припечатает.

— Непременно припечатает, — согласился маленький старичок-пастух, которому уже второй раз за лето вправили привычный вывих, а теперь фиксировали плечо. — Нюркины коровы всегда самые дурные, а уж этот телóк на особицу. Ну ничего, сейчас, небось, поутихнет.

— Ты бы, Лексеич, тоже поаккуратнее, — погрозил ему пальцем Михалыч, — побереги себя. Где мы в середине лета пастуха найдём?

— Зачем искать, чай пастух не гончар, коровам хвосты крутить одной руки хватит! — беспечно отозвался старик.

Иван припомнил этот разговор вечером, когда они с Михалычем в четыре руки намывали и без того сияющую чистотой процедурную.

— Пал Михалыч, а что будет, если вы сами в больницу загремите?

— Что будет? — задумчиво переспросил тот. — Дело житейское. Пришлют кого-нибудь на замену.

— Что же они не прислали, когда вы ногу сломали? — не удержался Иван.

— Так очередь желающих шибко большая была, — усмехнулся Михалыч. — Передрались все и полегли. Нет, парень, тут как в семье: пока мать на ногах, да в уме, она детей мачехе не отдаст. Я в больнице неделю операции ждал, потом ещё три дня провалялся и домой поехал. А без меня Палыч оставался за старшего. Да ты не морщись. Человек ведь тоже животина, как ни крути. Палыч и рану зашьёт, и роды экстренные примет, и из запоя выведет, и шарик магнитный у карапуза из носа достанет. А если что сложнее, то первая помощь и вызов скорой. Так-то, друг…

Иван почесал за ухом.

— А вы, значит, можете вместо Палыча ветеринаром работать?

— Не могу, — сразу признал Михалыч. — Человек — он завсегда человек, а у Палыча и коровы, и кролики, и гуси, и даже карасики в пруду у Светы. Когда помощь нужна, я рядом, но ветеринар из меня аховый. Ты представляешь силу мышечных сокращений при схватках у коровы? Когда Палыч в неё по самое плечо залезает при сложных родах, у меня аж пальцы сводит от одной мысли, сколько там атмосфер его руку переламывает. Тут уж каждому своё.

Иван покосился на громадную лапищу Михалыча и молча поёжился.

— А я упал в обморок, когда на родах присутствовал, — вдруг признался он. — Первый раз в жизни. Правда не я один упал, у роженицы кровотечение открылось, сразу трое нас полегло. Ещё до… финала. А больше и не водили. Мы завотделением конфеты принесли, она печать поставила.

— Непорядок, — хмыкнул Михалыч. — Давай сразу весь список, чего ещё не видал?

— Много чего, — смутился Иван. — Чего уж там, я живую корову здесь первый раз увидел. Да ещё и целое стадо…

— Разве ж это стадо, — вздохнул Михалыч. — В прошлом веке здесь две сотни коров было, а сейчас едва пятнадцать, да у Макаровых тёлка стельная. На двести семей! И этих порешат, как Алексеича не станет. Он же каждую корову чуть не на коленях вымаливает, пасёт почти за бесплатно, сено косить помогает. Думаешь, где он плечо опять вывихнул?.. Зинаида Романовна школу отстояла, когда по всей области понеслись их укрупнять, да оптимизировать, Леха Никифоров клуб отвоевал. Слыхал, как наши красавицы поют? Разве ж можно им без помещения? Вот на таких как они сейчас деревня только и держится.

— И на таких как вы, Павел Михайлович, — твёрдо сказал Иван.

— И на таких, как я, — согласился Михалыч. — И на Палыче.

— А вы никогда не думали в город перебраться? Многие бегут. А вы вот… остались.

— Не остался, а вернулся, — уточнил Михалыч. — Я десять лет на скорой отработал. В один год мы с твоей Варварой Савельевной из училища выпустились. А потом затосковал. Вишь какое дело… Неотложка — она дело очень нужное, да только порой не сразу разберёшь, жизнь ты человеку спасаешь или тебя позвали вечерочек скрасить: давление измерить, на сына-балбеса пожаловаться… Знаешь как сейчас говорят: «Скорая — социальный памперс общества». А тогда нас ещё обиднее называли — «мальчики по вызову». И когда я парня после аварии не спас, потому что сбивал температуру в тридцать восемь и два одной дамочке, которая грозилась позвонить министру и всех нас тут разогнать... Собрал вещи и вернулся. Не жалею.

— Так ведь и здесь есть всякие...

— Есть, — согласился Михалыч. — Только они все свои. И пьяненький Колян, и Магдалина Варламовна, которую ты «странной» называешь, и неслух Витька, который башку каждую неделю бьёт — я их всех знаю и хорошо понимаю, что вперёд, а что потом. Так-то.

— Но ведь у вас… Нет, я понимаю, что природа, что все знакомые, что никаких неожиданностей, но ведь и жизни кроме работы никакой…

— Э, брат, чего захотел, надо было тебе тогда идти в парикмахеры, — засмеялся Михалыч. — Там и день нормированный, и денежки есть, и девушки любят. Айда-ка домой, завтра нам с тобой надо будет в райцентр съездить, забрать из больницы Нину Афанасьевну. Будет тебе ещё одна страница практики — реабилитационный стационар на дому.

* * *

Через неделю Михалыч разбудил Ивана посреди ночи.

— Поднимайся, Ваня.

С Ивана сон слетел моментально.

— Кто? Где?

— Молодец, — одобрительно кивнул Михалыч. — Вижу профессионала. Съезди с Палычем на отёл. Там лишние руки могут пригодиться. Я бы и сам, но куда с моей костяной ногой, только мешаться буду.

Сердце Ивана ёкнуло. Хорош он будет, если снова устроит трепетную девицу. Михалыч понял его опасения.

— Не боись, Палыч почти всегда сам справляется. Ты же не специалист, просто побудь на подхвате.

Побелевший Иван сжал зубы и сурово кивнул. Нырнул в предложенные Михалычем сапоги и зашагал к «буханке» ветеринара. Ночной воздух холодил кожу и навевал тревожные мысли. Палыч поздоровался и коротко объяснил, что коровка молодая, а телёнок ожидается крупный, возможно придётся повозиться. Оптимизма Ивану это не добавило.

В тёплом стойле почти не было лишнего места. Тёлочка тяжело вздыхала и смотрела на людей доверчивым взглядом. Иван забился в угол, искренне надеясь, что всё разрешится без его участия. Но после внутреннего осмотра Палыч припечатал:

— Загиб конечности, слабость родовой деятельности. Сейчас расправим, вколем питуитрин и будем тянуть.

— Как тянуть? — недоверчиво переспросил Иван.

— Как репку, — усмехнулся Палыч.

Следующие полчаса Ивану активно не понравились. Палыч вручил ему веревку с петлёй на конце, другой конец которой терялся где-то в недрах коровы. На каждую команду Палыча он тянул на себя верёвку, потом отдыхал и снова тянул. Это было похоже на сумасшедший конкурс на празднике конченых психов. Казалось, ничего не меняется, но вот появились ножки, чёрная мордочка и, наконец, весь теленок выскользнул на солому. Он был мокрый, глазастый, с белым пятнышком во лбу и невероятно…красивый. Корова, уже забывшая о своих тревогах, с упоением вылизывала малыша и смотрела на Ивана с видом победительницы. А Иван вдруг почувствовал, что у него щиплет в носу, и хочется закричать от восторга, и побежать, ловя ветер, и…

— Что, проняло? — понимающе улыбнулся Палыч. — В первый раз всех пронимает. Красавица получилась. Звёздочка.

* * *

Время побежало стремительно. До конца практики оставалось десять дней, когда Иван, наконец, вспомнил об отчётах. Теперь он по полночи сидел над журналами ФАП, анализируя материально-техническое оснащение пункта, статистику пациентов и творчески перерабатывая рассказы Михалыча в «общую характеристику района обслуживания». Днём он много времени проводил в доме у Нины Афанасьевны — полупарализованной старушки восьмидесяти лет. Её выписали после обширного инсульта, но вопреки прогнозам врачей Нина Афанасьевна уверенно шла на поправку. Иван надеялся, что уколы и капельницы, которые он очень аккуратно и бережно ставил по нескольку раз в день, играли в этом какую-то роль. Но скорее всего дело было в том, что дети и внуки бабули очень хотели её выздоровления. Иван сдружился с её младшим внуком — своим ровесником Толиком. Тот несколько раз свозил его на речку и в лес. Две корзины белых окончательно примирили Ивана с потерянной поездкой на Алтай. Жена другого внука — та самая беременная Лариса, замариновала ему целых десять баночек грибов. И он каждый день заглядывал в чулан, чтобы полюбоваться на них и представить лицо матери, когда она увидит такую добычу. А ещё он подолгу сидел с самой Ниной Афанасьевной. Она писала ему левой рукой на магнитной доске вопросы, а он отвечал, с каждым днём всё подробнее и подробнее, и с детским восторгом наблюдал, как улыбка старушки становится все более симметричной.

Однажды утром в окна дома Пал Михалыча забарабанили кулаком. Бледный Толик с дрожащими губами еле выговорил, что Лариса пришла к бабе Нине убираться и вдруг упала, а теперь стонет и говорит, что схватки начались. И вокруг почему-то всё мокрое.

Михалыч набрал 112 еще до того, как Толик закончил объяснять. Пока в трубке раздавались гудки, скомандовал Ивану:

— Давай мухой за чемоданчиком, на всякий случай включи отопление в смотровой и сразу туда. Толян, скажи своим, пусть женщины переоденут Ларису в чистую ночнушку, положат в кровать на бок и найдут всё что положено. Ну, они знают. Простынь мокрую в стирку не кидайте, надо будет глянуть.

Когда Толик убежал, Михалыч успокоительно пробасил:

— Не боись, первородящая же, пока раскачается, МЧС пять раз доедут. Да и мать у Ларисы женщина опытная. Что смотреть, помнишь?

— Оценить степень раскрытия, чистоту околоплодных вод, исключить плацентарное кровотечение и…

— Молодец. Действуй по обстоятельствам! До двух пальцев ещё можно на ФАП переводить, если больше, разворачивай всё на месте. Я как дозвонюсь, похромаю к вам, минут через пятнадцать буду. Звони или Толяна посылай с новостями. Всё, ответили, иди... Алё… Говорит заведующий ФАП села Лаптево. У нас тут роды, ребята. Плодный пузырь лопнул… Первые… Двадцать три... Да…

Иван, не дожидаясь окончания разговора, сбежал с крыльца. У дома Нины Афанасьевны он был через четыре минуты. Ларису устроили на разобранном диване в общей комнате, закрыли двери в спальню, чтобы не тревожить бабушку. Одного взгляда на мечущуюся и стонущую роженицу хватило, чтобы понять: до ФАПа они добраться не успеют. Рядом с Ларисой топтался только её испуганный муж.

— А где тётя Люба? — выпалил Иван, — едва переводя дыхание.

— В город уехала вчера, у второй дочери гостит, — промямлил будущий отец. — И мама с ней. Одни мы...

Иван вздохнул. И раскрыл на столе оранжевый чемоданчик.

— Значит так, папа, не дрейфь! Иди, кипяти воду, собери несколько чистых простыней, найди ещё одну подушку под поясницу и не мешайся под ногами. И зайди к Нине Афанасьевне, скажи, что всё хорошо, а будет ещё лучше. Я же здесь! Лариса, ты как?

— Тужит меня, — Лариса открыла глаза, когда он приложился акушерским стетоскопом к её животу. — Тужит сильно. И больно, Ванечка. И страшно очень. Ты, наверное, когда первые роды принимал, тоже боялся-А-А-А!

— Это точно, — усмехнулся Иван. — А теперь слушай меня внимательно! Глубокий вдох, губы в трубочку и и ду-у-у-у-уй…

Михалыч дохромал до импровизированной родовой точно через пятнадцать минут, как и обещал. И успел перерезать пуповину. Скорая из райцентра приехала через полчаса.

— Сына-то как назовешь? — спросил Ларису веселый фельдшер, когда их вместе с малышом перекладывали на носилки.

— Иваном! — улыбнулась она.

А у Ивана дрожали руки и ноги. И что-то ещё внутри. Но он тоже улыбался.

* * *

— Вот и всё, Пал Михалыч. Можете танцевать, — Иван отложил кусачки и аккуратно разогнул разрезанный гипс. — Но без фанатизма, пожалуйста. Осенью меня к вам вряд ли отпустят.

За окном просигналил грузовик. Лето заканчивалось. Пора было возвращаться в обычную жизнь.

— Ох, парень, выручил ты меня! Всю деревню выручил. — Михалыч встрепал своей огромной лапой макушку Ивана, осторожно поднялся и опёрся на больную ногу. — А как твои отчёты? Готовы? А то ведь совсем я тебя загонял.

— Отчёты в порядке, — кивнул Иван. — Но знаете, я проанализировал статистику и понял, что вам абсолютно точно нужен помощник.

— Обожди, — нахмурился Михалыч, — мне ведь нужен не абы кто из длиннющей очереди желающих. Ты говоришь о смелом, готовом к экспериментам, ненормированному рабочему дню и нарушению должностной инструкции специалисте?

Иван зарделся.

— В общем да.

— А если я скажу, что такой специалист мне жизненно необходим на следующее лето? — хитро прищурился Михалыч.

— Я знаю одного. Думаю, он с удовольствием приедет!