Дом — там, где лежит сердце (гет)

Гарри не может в точности определить момент, когда всё изменилось, но после того, как оканчивается битва за Хогвартс, он постоянно возвращается мыслями к тому дню в Годриковой лощине, когда он навестил могилы родителей.

С Гермионой.

Война была окончена, Волан-де-Морт повержен, и Гарри сыграл свою роль спасителя волшебного мира, так почему же он не чувствует себя счастливым? Глубоко внутри него словно поселилась какая-то пустота, и он может думать только о том, как многое потерял.

Он думает о том, как стоял перед могилами родителей и пытался сдержать слёзы, представляя себе семью, которой был лишён. Задаваясь вопросом, почему. Почему его родителей больше не было? Неужели он был обречён брести по жизни неприкаянным, видя то, как все дорогие ему люди умирают или покидают его?

Гермиона тогда взяла его за руку, и он чуть не задохнулся от облегчения, которое подарило ему её присутствие.

Ей всегда удавалось не дать ему расклеиться.

* * *

Гарри становится мракоборцем.

Все испытывают восторг, — даже скорее ликование, — при мысли о том, что Мальчик-Который-Выжил будет лично участвовать в охоте за оставшимися силами Волан-де-Морта и залегшими на дно Пожирателями смерти.

"Это будет правильно, — слышит он их шепотки, — что он закончит своё дело. Это — его призвание".

Все ликуют. Все, кроме Гермионы.

— Тебе не обязательно делать это, Гарри, — говорит она ему в один из вечеров, когда приходит в дом номер двенадцать на площади Гриммо.

Гарри и сам не знает, почему вернулся сюда, в это тоскливое и мрачное место, где каждая тень навевает воспоминания о Сириусе. Но здесь Кикимер, и этому старому ворчливому эльфу, наверное, будет скучно одному... к тому же Гарри больше особо некуда идти.

— Я не знаю, что ещё делать, — искренне отвечает ей Гарри.

Он помнит выражение удивления на лице Рона, когда сказал ему о том, что сомневается в правильности этой карьеры.

"Серьёзно, Гарри, зачем? Чем ещё ты будешь заниматься? Ты ж теперь Мужчина-Который-Победил, там для тебя всё будет без сучка и без задоринки!"

Рон тоже пострадал от войны, и порой угрюмо молчит, когда кто-нибудь упоминает Фреда, но явно настроен на то, чтобы идти дальше. Преодолеть свои проблемы, стать тем же весёлым парнем, каким он был прежде, и воспользоваться новоприобретённой славой, чтобы начать новый жизненный этап с апломбом. Но Гарри чувствует себя неспособным жить так же.

Он помнит, как Джинни предложила ему возобновить отношения, которые у них были незадолго до охоты за крестражами. Но она смотрела на него тем же самым взглядом, которым смотрели на него все в последнее время, — взглядом, полным благоговения и обожания, — и его сердце словно застыло. Он отчаянно пытался разжечь в себе хоть немного той страсти, что испытывал на шестом курсе; снова почувствовать обыкновенную радость от того ощущения нормальности, которое дарило ему её присутствие. Но ничего не ощутил. Она ожидала, что он тоже продолжит жить дальше, что всё вернётся на круги своя, а он не понимал, как она может ждать от него подобного после всего того, через что он прошёл, после всего, что он потерял...

Он не чувствует ничего.

— Гарри? — спрашивает Гермиона, и её обеспокоенный голос вырывает его из раздумий.

— Я просто устал от всей этой пустоты в своей жизни. Вот и хочу делать хоть что-то.

Он смотрит на неё, молчаливым взглядом умоляя её понять. Ему не требуется говорить, что он просто снова хочет чувствовать.

— Понимаю, — она вздыхает, и Гарри невольно замечает мешки под её глазами и её поникшие плечи. — Я чувствую себя так же.

С тех самых пор, как Гермиона узнала, что её родителям придётся лежать в больнице Святого Мунго несколько месяцев, чтобы хотя бы получить шанс на восстановление памяти, она была измотанной и полной тревоги.

— Я не вернусь в Хогвартс, чтобы закончить седьмой курс, — признаётся она. — Все от меня этого ждали, МакГонагалл даже собиралась сделать меня старостой школы... но я не смогу ходить на уроки и делать вид, что всё нормально. И без тебя и Рона это будет просто не то.

Она слегка запинается на имени Рона и вздрагивает, явно вспоминая последний раз, когда упоминала его при Гарри. Это было после их первого и единственного свидания, которое окончилось полным фиаско.

"Тот поцелуй во время битвы... ну серьёзно! Не знаю, может, это было от адреналина, или от нервов, или ещё от чего-то. Но теперь я понимаю, что нам с Роном лучше будет остаться друзьями".

— А чем ты тогда займёшься? И где будешь жить? — он пытается не дать ноткам волнения прозвучать в голосе.

— Скорее всего, буду работать в Отделе магического правопорядка. Там я, по крайней мере, смогу приносить пользу и вымещать нервозность на том, что будет требоваться переменить. Может, мы с тобой даже будем пересекаться в Министерстве, — она пытается улыбнуться, но улыбка почти сразу гаснет. — А жить буду, наверное, в доме родителей. Ну, том, который они из-за меня оставили.

Гарри захлёстывает сильнейшее ощущение неправильности. Гермиона всегда была так полна энергии, жизнелюбия и энтузиазма, что ему больно видеть её... вот такой. Такой изнурённой, такой уставшей, такой одинокой. Ему отчаянно не нравится идея того, что она будет жить одна в доме, в окружении воспоминаний о более счастливых временах с родителями, страдая от вины. Он хочет видеть её счастливой, и никакой другой.

И, прежде чем он успевает осознать свои слова, у него вырывается:

— Останься со мной.

— Что? — озадаченно наклоняет она голову. Ему это почему-то кажется крайне милым.

— Останься здесь. На Гриммо. Здесь столько пустых комнат, и нам обоим не помешает компания. Мы ведь уже жили вместе несколько месяцев в палатке, верно? — его разум пытается найти ещё какие-нибудь доводы, но в итоге он лишь повторяет одно-единственное слово. — Останься...

Она смеётся, и Гарри ощущает, как у него с плеч спадает бремя, которое он до этого даже не замечал.

— Ладно, — она закатывает рукава, и в её глазах появляется знакомый решительный блеск. — Но, если уж я останусь, на этот раз мы всё сделаем как следует. Мы должны будем привести это место в порядок... наверху до сих пор очень пыльно. Мне надо будет поговорить с Кикимером и кое-что обсудить. Потом, нужно составить план: кто будет ходить за покупками, как мы будем делить работу по дому? О, мне ещё понадобится твоя помощь, чтобы перевезти сюда кое-какие вещи, и...

Она осёдлывает любимого конька, перечисляя всё то, что им нужно будет сделать. Гарри кивает в такт её словам, и осознание того, что в ближайшее время она не уйдёт, согревает его душу.

* * *

Это происходит как-то само собой. В один из дней Гермиона просто начинает спать в его комнате, и ни один из них это не комментирует.

Благодаря этому Гарри не приходится бежать в комнату Гермионы, если ночью он просыпается от её криков; иногда её кошмары вызываются воспоминаниями о ночи в поместье Малфоев, иногда — страхом, что её родители никогда не восстановят память, а зачастую причиной является он.

— Ты умер. Ты умер, — бормочет она снова и снова, пока Гарри держит её в своих объятиях. — Оставил меня... даже не сказал мне, просто пошёл умирать в одиночестве! Как ты мог так сглупить? Ты хоть знаешь, что я почувствовала, увидев твоё тело на руках у Хагрида?

— Прости, — пытается утешить он её, массируя ей спину и стараясь не морщиться от того, как она гневно тычет его кулаком в бок. — Да, я умер. Но я вернулся. Вернулся к тебе, Гермиона.

Гарри не кричит во время своих кошмаров, но Гермиона всегда узнаёт, что они у него были, едва посмотрев на его лицо утром, и волнуется за него. Он не любит открывать свои страхи, и чувствует себя немного глупо: все говорили ему просто оставить прошлые события позади и жить дальше, а эти сны доказывают, что он не может.

Но Гермионе не откажешь в упрямстве и настойчивости, так что он рассказывает ей.

Иногда он видит, как стекленеют глаза Добби, а грязную наволочку, которую тот всегда носил, пропитывает кровь. Иногда он видит, как Сириус замирает, едва начав смеяться, и падает через Завесу. Иногда он слышит её крики в поместье Малфоев и бессилен ей помочь.

В ту ночь, когда он рассказывает ей об этом последнем кошмаре, он обнаруживает её спящей в его кровати. Они просыпаются следующим утром, держа друг друга в объятиях, и молчаливо решают делать так и впредь. Спать вместе попросту легче. Практичнее. Он чувствует себя в безопасности в её объятиях, а она — в его.

Единственным неудобством оказывается осознание того, как ему приятно её физическое присутствие, и как он жаждет её прикосновений. Он понимает, что ему нравится, как она ощущается в его руках, когда он обнимает её со спины. Ему нравится, когда их ноги переплетаются во сне. Он даже не возражает, когда она столько ворочается, что порой утром он просыпается, придавленный её весом, с разметавшейся по его груди копной каштановых волос, и единственным слышимым им звуком является её тихое дыхание.

В такие дни он всегда с радостью лежит в постели подольше, перебирая пряди её волос. А когда она медленно просыпается, он смущённо улыбается ей.

* * *

Их кошмары становятся реже, но полностью не прекращаются.

— Мне тоже это снится... то, как я умираю, — признаётся ей Гарри в одну из ночей.

Гермиона замирает.

— Особенно часто это было после войны. Мне снилось, что я снова был на Кингс-Кросс, и что выбирал идти дальше, не продолжать жить. На другой стороне были мои родители и Сириус, и мне так хотелось... хотелось остаться в этом сне, и никогда не просыпаться, — он находит её руку под одеялом. — Но я рад, что этого не сделал. После каждого дня с тобой мне чуть более радостно, что я решил вернуться. Ведь не сделай я этого, у меня бы не было, — он чуть крепче сжимает ей руку, — вот этого.

Гермиона издаёт странный звук, — что-то среднее между смешком и всхлипом, — и выпускает его ладонь из своей. Гарри смотрит на неё с растерянностью.

— Гарри, — наконец заговаривает она, — ты не... ты ведь не можешь просто так говорить о подобном и ждать, что я не отреагирую!

Она замолкает, словно пытаясь подобрать слова, и Гарри невольно испытывает страх, что как-то её обидел.

— А, к чёрту это! — наконец восклицает она, всплёскивая руками. — Я так больше не могу!

— Что...

Это всё, что он успевает сказать, прежде чем она валит его обратно на кровать, забирается сверху и приникает к его губам в страстном, отчаянном поцелуе.

В эту ночь они спят не так уж много, но в кои-то веки не из-за кошмаров.

* * *

Гермиона врывается в Министерство, как ураган.

Конечно, из-за своего возраста и малого опыта она всё ещё ограничена в том, что может делать. Но она относится к своим начинаниям с увлечением и жаром, и благодаря своему острому уму знает не только то, что хочет сделать, но и то, как это нужно сделать.

И, как быстро узнают остальные, она может быть крайне упорной.

— В обычных условиях у кого-то вроде меня не было бы шанса продавить ОтМП, — рассказывает Гермиона Гарри за завтраком. — Но у меня теперь есть репутация. Я не просто какая-то девушка, едва ставшая совершеннолетней, я — девушка, которая помогла "Спасителю волшебного мира", ну... спасти этот самый волшебный мир. Я теперь часть "Золотого Трио", — помнишь то дурацкое название, которое придумал "Ежедневный пророк"? Они даже завели моду звать меня "Умнейшей ведьмой поколения". Я люблю подобные титулы не больше, чем ты, но решила, раз уж они всё равно ко мне пристали, извлечь из них выгоду. Пусть они нарабатывают мне репутацию, а я буду подкреплять её своими навыками и действиями.

Гарри наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол, и усмехается:

— По службе ты явно продвигаешься быстрее меня.

— Да брось. Куда бы я ни пошла в Министерстве, я постоянно слышу какие-нибудь новости о том, как ты заканчиваешь одно задание за другим в рекордные сроки, — она хмыкает, однако затем снова становится серьёзной. — Но, Гарри, скажи честно... тебе нравится твоя работа? Ты не думаешь, что такой темп чрезмерен?

— Не знаю, можно ли в этом случае употребить слово "нравится", — признаёт он. — Но всё не так плохо, как было.

Он не особо любит свою работу. Когда он впервые начал ей заниматься, он сделал это лишь из-за отчаянной нужды заполнить пустоту в сердце. Иногда он ощущал себя как машина на автопилоте, которую не пронимали жестокость и кровопролитие. Но пыл, с которым работала Гермиона, то безграничное стремление к справедливости, которое она испытывала, позволили ему найти другие причины для собственной работы, помимо ожиданий других и мыслей о том, что это было "правильно".

Он хочет выкладываться на полную, как это делает она. Хочет быть лучше.

Она движется через следующую фазу их жизней с поразительной скоростью, и он не хочет отставать. Он хочет оставаться с ней в равном положении, иметь возможность бросать ей вызов и иногда подкалывать, как он делает в дни, подобные сегодняшнему.

Но, что ещё более важно, он знает, что Гермионе будет непросто внедрить все те изменения, что они обсуждали, и что в дальнейшем всё будет только труднее. Он хочет поддерживать её, как всегда поддерживала его она.

Эту цель не назовёшь особо высокой или значительной, но она придаёт его жизни смысл. И после того, как он отчаянно пытался найти хоть какой-то смысл в той пустоте, что поселилась в нём после окончания войны, Гарри крепко хватается за эту цель.

Этого ему вполне достаточно.

* * *

Время идёт своим чередом, и Гарри замечает, что после их признания друг другу в том, что столь долго витало между ними невысказанным, почти ничего не изменилось. Они и до этого жили практически как пара, а не обычные соседи по дому. И их дружба всегда была открытой, простой и полной понимания.

Но то немногое, что всё-таки переменилось, его крайне будоражит. Возможность подкрасться к Гермионе сзади на кухне и обвить её талию руками. Быстрые поцелуи, которыми они обмениваются, когда встречаются во время перерывов в Министерстве. Многозначительные взгляды, которые бросает на него Гермиона, и которые может понять только он.

После долгих дней работы в Министерстве Гарри и Гермиона часто сидят или лежат на большом диване в гостиной, разговаривают о прошедшем дне и просто расслабляются, согреваясь присутствием друг друга.

В один из таких дней Гарри кое-что осознаёт.

Его голова лежит на коленях у Гермионы; та одной рукой держит книгу, которую читает, а другой рассеянно расчёсывает его взлохмаченную шевелюру.

— Я тут подумал, — он открывает глаза, — мы ведь довольно скучная пара, да?

В их отношениях нет ничего особо драматичного или грандиозного. Они — просто два друга, которых связывают глубокие понимание и доверие, и которые поклялись обрести друг в друге счастье, которого так желали. Иногда они спорят, иногда сталкиваются со своими различиями, иногда над ними нависают тени прошедшей войны. Но под конец дня они всегда просто Гарри и Гермиона.

— М-м-м? — Гермиона поднимает взгляд от книги, и её рука останавливается. — Наверное, да. Тебя это беспокоит?

— Нет, — Гарри с улыбкой смотрит ей в глаза. — На самом деле мне это довольно нравится.

Они — просто Гарри и Гермиона, и они вместе. Этого им достаточно.

* * *

Когда родителям Гермионы возвращают память, Гермиона переживает эмоциональный срыв.

Они с Гарри находятся в старом доме её родителей, прибираясь и подготавливая всё к их возвращению, когда Гарри слышит звон разбившегося стекла. Он бежит в гостиную и находит её, собирающую осколки фоторамки, на фотографии в которой изображены мистер Грейнджер, миссис Грейнджер и семилетняя Гермиона.

— Я собиралась повесить фотографии обратно на стену и, наверное, ошиблась в заклинании левитации.

Однако её глаза выглядят остекленевшими, нижняя губа подрагивает, и Гарри знает, что она бы не ошиблась в таком простом заклинании.

— Гермиона, — мягко говорит он. — Скажи мне, что не так.

— Я так долго хотела, чтобы они вспомнили меня, но теперь... я в ужасе, Гарри. Что, если они возненавидят меня? Я соврала им, предала их доверие, я — ужасная дочь...

— Хватит! — Гарри берёт её за плечи. — Ты хотела, чтобы они были живы. Мы были подростками во время войны, и нам приходилось делать невозможные выборы, которые никто не должен был делать. Ты ведь так мне всегда говорила? Не будь к себе такой строгой.

У Гарри уходит пара часов, чтобы убедить её, что всё будет хорошо, что её родители простят её, что они всё поймут. Но в самой глубине его души ворочается тревожащее, болезненное чувство вины, потому что он вспоминает: на самом деле она сделала это ради него. Она отказалась от семьи и своей прежней жизни, рисковала больше никогда их не увидеть, и всё это ради возможности пойти с ним.

В семнадцать лет он не задумывался над этим так, как стоило бы задумываться, но чем больше проходит времени, тем больше Гарри поражается серьёзности этого поступка. Тому, чем пожертвовала Гермиона, чтобы просто поддерживать его.

Это заставляет его стыдиться, испытывать страх и ещё множество эмоций, с которыми он не знает, что делать. Он знает лишь то, что намеревается всю оставшуюся жизнь любить Гермиону так же сильно, как она всегда любила его.

Когда Гермиона наконец снова встречается с родителями, Гарри рядом, чтобы поддержать её. Следует множество объятий и слёз, но особенно ему запоминается момент, когда миссис Грейнджер бросает на него один взгляд и сразу узнаёт:

— Гарри Поттер... мы так много о тебе слышали.

* * *

Они женятся рано — даже чересчур рано, как могут подумать некоторые. Когда человеку чуть больше двадцати, он обычно пробует что-то новое и перебирает различные варианты. Но Гарри думает, что всяких волнительных событий ему уже хватило на всю жизнь. Он хочет стабильности, хочет покоя, хочет просыпаться и видеть улыбающуюся Гермиону, хочет все те поцелуи и объятия, которые она может ему подарить, хочет, чтобы она была его семьёй, и чтобы он сам также был семьёй для неё. Они знали друг друга очень долго и прошли вместе через очень многое; порой им кажется, что все события и приключения с того момента, как они впервые встретились в Хогвартс-экспрессе, были долгой и извилистой дорогой, ведущей к этому моменту.

Свадьба их проходит в большом саду весной, скромно и довольно закрыто; они приглашают только их близких родственников и друзей. Гермиона идёт по проходу в белом платье, которое словно излучает свет, и Гарри смотрит на неё с благоговением, неспособный поверить, что это происходит, действительно происходит.

Он тянется к её руке, когда они оба проговаривают свои клятвы, но что-то внутри него ломается, когда она сжимает его руку в ответ. Она настоящая, и всё происходящее происходит взаправду, и... Несмотря на все усилия, к его глазам подступают слёзы.

Словно чувствуя это, Гермиона поворачивается и радостно улыбается ему; её глаза тоже полны слёз.

— ...тогда я объявляю вас связанными на всю жизнь.

Гарри вспоминает другой момент, столь иной и столь похожий, когда он слышал те же слова и был переполнен необъяснимыми чувствами, когда смотрел в глаза Гермионы. При взгляде назад у него появляется чувство, что всё это было неизбежно, что их всегда тянуло друг к другу, даже когда они не осознавали это.

Связаны на всю жизнь. Ему кажется, что какие-то потерянные куски мозаики наконец встали на место, и чуть ли не впервые в его жизни всё ощущается правильным.

* * *

Даже когда они приветствуют своих гостей, взгляд Гарри время от времени скользит в сторону Гермионы. Ему не хочется отводить от неё глаз ни на мгновение.

Рон легонько стучит его по плечу, вырывая из раздумий:

— Знаешь... наверное, я всегда знал, что так и будет. Ну, ты с Гермионой.

— Серьёзно? — усмехается Гермиона, поворачиваясь к нему. — Что-то я сомневаюсь...

— Эй! — протестует Рон. — Это было всего-то одно свидание!

Все трое разражаются хохотом.

— Тётя Герми! — маленький Тедди спрыгивает с колен Андромеды, и Гермиона наклоняется, не заботясь о чистоте своего платья, чтобы обнять его. — Бабушка сказала, что теперь дядя Гарри должен относиться к тебе совсем по-особенному.

Гарри улыбается и взъерошивает растрёпанные голубые волосы Тедди, заверяя его, что так и будет.

У Хагрида во время всей свадьбы глаза на мокром месте:

— Посмотрите только!.. — большие слёзы катятся по его щекам, и он сморкается в свой огромный носовой платок. — Так выросли, уже женитесь... И как... кажется, ещё вчера вы за мной на лодках к Хогвартсу плыли!

Затем полувеликан наклоняется и заключает Гарри вместе с Гермионой в медвежьи объятия:

— Просто, ну... будьте счастливы, лады?

Когда банкет заканчивается, Гарри знает, что время пришло. Он поднимает Гермиону на руки, отчего она разражается радостным смехом и обнимает его за шею.

— Мистер Поттер, — говорит Гермиона, беря его за воротник.

— Да, миссис Поттер? — Гарри позволяет ей притянуть себя поближе, и их лбы соприкасаются.

— Мы будем счастливы, — в её глазах горит озорной огонёк, когда она повторяет слова Хагрида как утверждение. Как непреложный факт.

Он целует её, медленно и осторожно, и улыбается ей в губы:

— Это и не было под вопросом.

Когда Гарри узнаёт, что Гермиона беременна, его мгновенно охватывает паника.

Это не особо неожиданное событие: они женаты уже несколько лет, и несколько месяцев назад решили, что готовы расширить свою маленькую семью. Но это не предотвращает охватившего его абсолютного ужаса.

Он не знает ничего про то, как быть хорошим отцом. Конечно, он любит Тедди и старается дарить ему столько любви и заботы, сколько может, но он не растил его. Этим занималась Андромеда. Его собственное детство было далеко не самым благополучным, а его опекуны — не особо хорошими людьми. Он хочет думать, что будет лучше них, но его грызёт подспудный, болезненный страх, нашёптывающий, что его детство навечно наложило отпечаток, из-за которого его дети будут страдать.

— Гарри, где ты пропадал? — Гермиона придерживает для него дверь, потому что он несёт в руках большую коробку.

— Ходил за покупками, — он старается не выглядеть слишком пристыженным, когда начинает выкладывать содержимое коробки на стол в гостиной. Оно состоит из десятков книг по воспитанию детей, как волшебных, так и магловских.

Гермиона приподнимает брови:

— Закупаешься книгами? Я думала, что это моя работа.

— Просто подумал, что нужно подготовиться, — он пожимает плечами, избегая смотреть ей в глаза. — Я знаю, что отец из меня получится не самый лучший, но хочу хотя бы постараться.

— Ох, Гарри... — она подходит ближе, берёт его ладонями за щёки и слегка поворачивает ему голову, встречаясь с ним взглядом. — Слушай меня внимательно. Ты будешь замечательным отцом. Ты — самый заботливый и сострадательный человек из всех, кого я знаю. Наш ребёнок будет просто купаться в любви.

Он криво улыбается, надеясь, что она не видит страх в его глазах.

Но она вздыхает и опускает руки:

— Понимаешь, бояться — это нормально. Я тоже боюсь. Это столь ново и волнующе, и я думала, что буду готова, но теперь сомневаюсь. Люди порой говорят мне, что я бываю слишком требовательной и властной. Холодной. Однажды кто-то даже пошутил, что мать из меня выйдет кошмарная, и...

— Чушь! — с жаром прерывает её Гарри. — Холодная — последнее слово, которым бы я тебя описал.

Он разражается тирадой о том, что те люди явно ничего о ней не знали, о том, что она полна счастья, смеха и теплоты, о том, что он уже представляет, как сильно их ребёнок будет её любить. Останавливается он лишь тогда, когда Гермиона начинает смеяться.

— Вот видишь? Мы оба хорошо справимся. Вместе, — говорит она с улыбкой, и Гарри чувствует, как часть его тревоги рассеивается.

— Ну а пока мы можем заняться заметками. Только принесу блокноты, и... ого! Гарри, ты выбрал отличные книги! — с восторгом замечает она, пролистывая купленную им литературу, и тревога Гарри окончательно исчезает.

Они проводят остаток вечера, сидя по-турецки на ковре в гостиной в окружении множества открытых книг, вслух зачитывая отрывки из них и делая заметки в блокнотах, а также обсуждая свои родительские планы.

— Тут говорится, что для хорошего развития детям нужна яркая, открытая атмосфера, — Гарри потирает подбородок и оглядывается. — Я уже привык к Гриммо, но не думаю, что для ребёнка этот дом подойдёт. И потом, я хочу, чтобы у нас был задний двор.

Гермиона задумчиво хмурится:

— Как насчёт твоего родового дома? Мы ведь уже обсуждали, что после окончания ремонта туда переедем.

Они занимались ремонтом дома, в котором прежде жили бабушка и дедушка Гарри, уже несколько лет, но дело шло не слишком быстро.

— Нашего родового дома, — поправляет Гарри. — Да, если мы ускоримся, то можем успеть переехать до родов. Я просто не хочу слишком тебя утруждать, ты ведь всё-таки беременна.

— Ну серьёзно, Гарри, — Гермиона фыркает и закатывает глаза, но потом всё-таки ему улыбается. — Спасибо за заботу, но я справлюсь. Я хочу закончить отстраивать этот дом вместе с тобой.

Обсудив это, они возвращаются к книгам.

.

— Колыбельные? — стонет через какое-то время Гермиона.

— Придётся тебе теперь брать уроки пения, — подкалывает Гарри и уворачивается от книги, которой Гермиона шутливо на него замахивается.

— Не могу дождаться того, как буду учить его читать, — мечтательно говорит она.

— Не могу дождаться того, как буду учить её летать на метле, — усмехается он.

Гермиона бросает на него сердитый взгляд. Они ещё не узнали пол ребёнка, но она уверена, что это будет мальчик.

— Десять галлеонов на то, что это будет очень похожий на тебя мальчик, — она с грозным видом тычет в него пальцем.

— Десять галлеонов на то, что это будет очень похожая на тебя девочка, — парирует он.

Они пожимают руки, заключая пари.

Оказывается, что оба они ошибались.

* * *

Гарри благоговейно смотрит на двух маленьких человечков, мирно спящих в колыбели. Прошло почти полдня с того, как его дети появились на свет, и он до сих пор пребывает в состоянии изумлённого неверия.

— Гарри, — слышится усталый голос Гермионы со стороны кровати.

Его голова резко поворачивается, и он подбегает к ней:

— Что случилось? Всё в порядке? Ты нормально себя...

— Я в порядке. Ну, я устала и определённо не хочу снова беременеть в ближайшее время, но в порядке, — фыркает Гермиона. — Просто ты уже бог знает сколько времени стоишь у колыбели. Они никуда не исчезнут.

Гарри взлохмачивает свои волосы ладонью и смущённо улыбается:

— Я просто хочу снова подержать их на руках, но они спят, и я не хочу их будить. Вот и смотрю на них. Они такие чудесные, Гермиона.

Выражение лица Гермионы смягчается, и на нём появляется лёгкая, полная гордости улыбка:

— Это точно.

Роза Лили Поттер унаследовала от своей матери вьющиеся каштановые волосы, а когда она морщит личико, готовясь заплакать, в её подбородке уже видится что-то упрямое. Но вот зелёные глаза достались ей от него. Джеймс Сириус Поттер куда более тихий, чем его сестра-близнец, и почти не плачет. У него такие же непослушные чёрные волосы, как у Гарри, и такие же тёплые карие глаза, как у Гермионы.

Когда они просыпаются немного погодя, Гарри осторожно берёт Розу на руки и передаёт её Гермионе, прежде чем самому взять на руки Джеймса и сесть рядом с кроватью.

Он легонько целует Джеймса в лоб, поражаясь тому, каким маленьким и хрупким он кажется в его руках. Какие маленькие у него пальцы в сравнении с его собственными.

— Добро пожаловать в семью, — шепчет Гермиона Розе, после чего смотрит на Гарри с понимающей улыбкой. Услышав это слово, он ощущает, как его сердце переполняется счастьем.

Семья. Для него это всегда выглядело столь недостижимым, столь чужеродным понятием. Тем, что было у других людей, но у него никогда не будет.

Но теперь она у него есть, и он не намерен её лишаться.

* * *

Гарри прокрадывается в дом поздно ночью, стараясь не шуметь и надеясь, что Гермиона уже легла спать.

Однако ему не везёт. В детской комнате горит свет, и Гермиона выходит из неё с завёрнутым в одеяльце Джеймсом на руках и обеспокоенным выражением на лице.

— Гарри, ты же весь в крови! — она бросается к нему, но он делает шаг назад.

— Не хотел, чтобы дети меня таким видели, — бормочет он, рассеянно приглаживая запачканную кровью униформу мракоборца. — Не волнуйся, я в порядке. Задание пошло не по плану, но мы выбрались невредимыми.

Гермиона ничего не говорит, ожидая дальнейших его слов.

— Я... уволился с работы, — наконец признаётся Гарри. — Поэтому так долго и не возвращался. Надо было утрясти некоторые вопросы.

— А почему ты это сделал? — тихо спрашивает она.

Он тяжело сглатывает:

— Сегодня... одно шальное заклинание пролетело довольно близко. Я, знаешь, уже привык к ситуациям, когда я на волоске от смерти, и обычно ничего не чувствую. Но сегодня было иначе. Я мог думать только о том, что, попади в меня это заклинание, я бы мог не вернуться домой. Не смог бы снова увидеть тебя и детей. Я провёл всю жизнь, стараясь поступать правильно, и какое-то время это означало помощь людям, соответствие моему образу спасителя.

Джеймс издаёт угукающий звук, и Гарри смотрит на него со слабой улыбкой:

— Но сейчас, если я хочу поступать правильно, я должен быть живым. Быть здесь, с моей семьёй.

— О, Гарри... — Гермиона берёт его за руку, переплетая свои пальцы с его.

— Так ты не сердишься? — вырывается у него вопрос, хотя он уже знает ответ.

— Из-за того, что ты наконец ушёл с этой ужасной работы, к которой тебя все подталкивали, хотя она никогда не делала тебя счастливым? Да я в восторге, Гарри. И потом, ты выбрал очень удачное время, — её глаза вспыхивают весельем. — Мой декретный отпуск как раз скоро заканчивается, и теперь нам не придётся искать няню.

Он фыркает:

— Попридержи коней. Министерство предложило мне некоторые другие варианты, — очевидно, не очень хочет меня отпускать. Они сказали, что я могу занять своего рода представительную должность, или даже стать членом Визенгамота. Приходить мне придётся не постоянно, но я ещё не определился.

— Похоже, они хотят оставить место для тебя, если ты решишь вернуться, — Гермиона берёт Джеймса поудобнее и задумчиво прикусывает нижнюю губу. — Ну, их можно понять. Даже не учитывая славу Мальчика-Который-Выжил, твои годы работы мракоборцем иначе как образцовыми не назовёшь. У твоей известности много граней, Гарри.

Гарри морщится.

За его жизнь его называли по-разному. Мальчик-Который-Выжил, Мужчина-Который-Победил, Герой-Который-Превозмог, Избранный, Спаситель волшебного мира. Большинство этих титулов звучны и хвалебны, но те, что предпочитает он, куда проще. Он — Гарри Поттер.

Муж.

Отец.

Семьянин.

* * *

Даже снова с головой нырнув в мутные воды министерской политики, Гермиона заботится о том, чтобы не пропустить ни одной важной вехи в жизни близнецов.

Невероятная гордость на её лице, когда одному из близнецов удаётся сделать что-то новое, всегда веселит Гарри. Джеймс учится говорить первым, зато Роза начинает ходить прежде него.

— Вот так! Умничка, Рози! — Гермиона тянет руки к своей дочери, которая неуверенными шажками идёт к ней. — Гарри, ты это снимаешь?

— Да, конечно, — кивает Гарри, держащий в руках колдокамеру и тоже подбадривающий свою дочь. — Медленно, аккуратно... если упадёшь, папа тебе поможет.

Розе удаётся дойти до Гермионы, но на последнем шаге она спотыкается. Гермиона ловко подхватывает её на руки и начинает покрывать её личико поцелуями. Гарри делает ещё один снимок матери и дочери, прежде чем отложить камеру и обнять Гермиону.

— Джеймс, — окликает Гермиона их сына, который сосредоточен на своих игрушечных кубиках и явно не собирается покидать манеж, — хочешь тоже попробовать пойти? Мама тебе поможет!

— Нет! — коротко отвечает он, прежде чем вернуться к игрушкам.

Гарри невольно смеётся, после чего начинает уговаривать его сказать ещё что-нибудь. Гермиона не знает, расстраиваться ли из-за столь прямого отказа сына, или радоваться тому, что он произнёс своё первое слово.

— Ну, по крайней мере он знает, чего хочет, — наконец улыбается она.

Гарри усмехается:

— Видели бы тебя теперь те, кто считали, что ты будешь строгой и холодной матерью.

Она приподнимает брови:

— Говоришь так, будто ты сам не готов всячески потакать Розе.

Кикимер неподалёку издаёт неодобрительное фырканье.

Гермионе каким-то образом удалось уговорить старого домовика покинуть дом на Гриммо и переселиться с ними в поместье Поттеров, где должны были расти будущие наследники семейного дома Блэков. Несмотря на постоянные жалобы на шум и суматоху, которые принесло в дом рождение близнецов, эльф снова обрёл часть своей прежней энергичности.

— Эти малявки обоих хозяев заставили вести себя как дураки, — скрипит он недовольным голосом.

Оба молодых родителя невольно признают, что Кикимер в чём-то прав.

* * *

Гарри соглашается с Гермионой, что отдать детей в детский сад будет лучшим решением, но, когда приходит время это делать, не находит себе места.

Он опускается на корточки неподалёку от входа и приглаживает их уже идеально отутюженную одежду:

— Я положил вам ещё кое-какой еды, на случай, если вы проголодаетесь. Знаю, это для вас ново, но у вас будет хорошая возможность завести друзей и узнать много интересного. Помните, что вам нельзя...

— ...говорить людям о магии, — серьёзно кивает Джеймс. — Мы знаем.

— Пап! — Роза топает ногой. — Другие дети уже заходят внутрь!

— Ладно, — вмешивается Гермиона. — Нам пора прощаться. Не переживайте, вы и глазом моргнуть не успеете, а мы уже вернёмся вас забирать.

— Пока, пап! Пока, мам! — радостно машет рукой Роза, прежде чем побежать к дверям.

Джеймс ничего не говорит, а вместо этого, к удивлению Гарри, крепко обнимает обоих своих родителей, после чего спешит вслед сестре.

Гарри провожает их взглядом, а Гермиона берёт его за руку и легонько толкает в бок.

— Ты хорошо справился, — говорит она, и он с сожалением думает, что она, очевидно, увидела его слёзы.

Будь на её месте кто-то другой, он решил бы, что над ним потешаются. Но Гермиона знает, как много этот момент значит для него. Гермиона понимает.

Он с благодарностью сжимает её ладонь.

* * *

Гарри просматривает фотографии со свадьбы своих родителей, задерживаясь на одной, особенно истрёпанной. На ней Джеймс Поттер и Сириус Блэк с раскрасневшимися лицами громко хохочут, словно излучая всем своим видом надежду и радость, сопутствующие молодости и вере в будущее.

Иногда Гарри сожалеет об имени, которое дал своему сыну. Когда Гермиона была беременна, они долго обсуждали, кто будет придумывать имя каждому из близнецов. Он остановился на варианте "Джеймс Сириус", в честь двух храбрых и хороших людей. Двух людей, которые рисковали ради него своими жизнями, и каждый из которых мог бы быть ему отцом, дай им жизнь этот шанс.

Этот вариант кажется ему лучшим, но всё же порой, особенно когда люди замечают, что Джеймс Сириус наверняка станет ещё одним известным шутником, размышляет, не стоило ли дать ему другое имя. Он слишком хорошо знает тяжесть бремени чужих ожиданий.

В один из дней, когда Гарри сидит в своём кабинете, просматривая бумаги для Визенгамота, он спрашивает Джеймса, делающего в том же кабинете домашнее задание:

— Скажи, тебя это волнует? Ну, та шутка тёти МакГонагалл по поводу того, что ты — ещё один маленький Мародёр?

Джеймс прикусывает карандаш, и Гарри умиляется тому, как он, подобно Гермионе, морщит лицо, погружаясь в раздумья.

— Да! — наконец отвечает он, и сердце Гарри словно сжимает невидимая рука. — Все думают, что я буду просто шутником!

— Ты можешь быть тем, кем захочешь, — спешит Гарри заверить его, но, прежде чем он успевает продолжить, Джеймс разражается тирадой, очень похожей на тирады Гермионы.

Со сверкающими глазами он вспоминает все те истории, которые Гарри рассказывал о Мародёрах, и рассказывает о своём выводе: его тёзки достигли таких успехов в розыгрышах потому, что были великолепны.

— А я хочу стать настоящим Мародёром. Я буду гением! — провозглашает он под конец.

Гарри на мгновение теряет дар речи, а потом разражается хохотом.

— О, Джеймс, — он взъерошивает непослушные волосы сына, так похожие на его собственные. — У меня такое чувство, что Бродяга и Сохатый с радостью приняли бы тебя в свои ряды.

* * *

Когда они впервые начали встречаться, в тот период пустоты после войны, Гермиона часто брала его за руку и вытаскивала в Лондон, чтобы он мог опробовать те аспекты магловской жизни, которых был лишён в детстве. Она никогда не спрашивала, почему банальные вещи вроде похода в театр или ресторан были для него в диковинку, и просто сосредотачивалась на том, чтобы заставить его улыбаться. Это было не так уж трудно: рядом с ней Гарри улыбался очень часто.

Теперь же, когда они стали взрослее, завели детей, а министерские дела стали отнимать у Гермионы больше времени, Гарри сам взял ответственность за планирование развлекательных мероприятий. Пришёл его черёд помогать ей расслабиться, заставлять её расплываться в улыбке.

Зачастую они проводят время вместе с Розой и Джеймсом, но порой хотят побыть наедине. Сегодня — один из таких дней. После того, как они оставили детей у Андромеды, Гарри берёт руку Гермионы и с драматическим видом её целует:

— Куда желает отправиться моя леди?

— Гарри! — смеётся она. — Серьёзно, мне неважно, куда мы пойдём, я просто рада отдохнуть от работы. Удиви меня!

И он это делает.

Для начала они идут в парк развлечений, и Гарри тащит Гермиону с собой на "детские" аттракционы, к чему она относится с сомнением.

— Гарри, у меня уже самой дети есть! Я для этого слишком взрослая! — слабо протестует она, и Гарри закатывает глаза, вспоминая, как однажды он сам сказал что-то подобное, смущаясь из-за отсутствия опыта.

— Возраст веселью не помеха, — отвечает он теми же словами, которые произнесла она тогда. Гермиона фыркает, но всё же следует за ним. Фотография с одного из аттракционов потом показывает её одновременно вопящей от ужаса и хохочущей, с развевающимися по ветру волосами и крепко держащейся за выглядящего очень довольным собой Гарри.

Они делают всё то, что хотят сделать, хихикая как дети, когда разрисовывают лица, поедают сладкую вату, носят забавные головные ободки со звериными ушами и играют в одну игру за другой, пока Гарри наконец не выигрывает игрушку, на которую положил глаз — плюшевую выдру.

— Вот, держи, — передаёт он игрушку ей. — Теперь у оленя, которого ты подарила мне несколько лет назад, будет компания.

Когда они устают от аттракционов, он ведёт её в ресторан и невольно улыбается, когда Гермиона останавливается и удивлённо на него смотрит:

— О! Мы тут уже сто лет не были, Гарри!

Во время ужина её лицо светится счастьем, но она всё равно удивляется, когда Гарри достаёт билеты в кино и говорит ей, что свидание ещё не окончено.

Сеанс оказывается повторным прокатом старого фильма, снятого более десяти лет назад. В зале не так много людей, но Гермиона не обращает на это внимания, вместо этого крепче прижимаясь к Гарри и кладя голову ему на плечо.

Когда кино начинается, она шепчет ему в шею:

— Даже фильм тот же самый?

К этому моменту она уже поняла, что сегодняшний день — повторение их первого свидания.

Гарри прижимает свою голову к её:

— Я просто хотел показать тебе: сколько бы лет ни прошло, некоторые вещи никогда не изменятся.

Его любовь к Гермионе не слишком драматичная или пылкая, но он точно может обещать, что она никуда не денется. В лесу Дин Гермиона как-то сказала ему "Может, нам стоит просто остаться здесь, Гарри. Вместе состариться..." Иного он теперь и не хочет. Он хочет дожить вместе с Гермионой до седых волос, имея ещё множество дней простого счастья, подобных сегодняшнему.

* * *

Гарри любит читать своим детям истории на ночь. Среди них есть как магловские, так и волшебные, но в последнее время близнецы стали проявлять инициативу и сами предлагать книги для чтения.

Он обычно охотно это поддерживает, но этой ночью, когда он усаживается на стул, а Роза с волнением протягивает ему книгу, его кровь словно застывает.

Книга называется "Мальчик-Который-Выжил и Герой-Который-Превозмог". На верхней половине обложки изображён младенец в белом, окружённый световым ореолом, который подчёркивает багровый шрам на лбу и одинокую слезу, катящуюся по щеке. На второй половине изображена героического вида фигура в развевающейся мантии и с триумфальной усмешкой на лице, стоящая на груде тел. Её нога попирает лицо чудовищного создания, красноглазого и змеелицего даже в столь мультяшной иллюстрации.

Его руки начинают дрожать, и он чуть не роняет книгу. Его желудок скручивает, а к горлу подступает тошнота.

— Папа? — тихо спрашивает Роза, чьё предвкушающее волнение словно рукой сняло. — Что случилось?

— Где ты это нашла? — он старается говорить ровным тоном.

— В твоём кабинете. В той сумке с разными штуками, которую вчера принёс дядя Рон, — она съёживается под его пристальным взглядом.

Гарри делает глубокий вдох. Книги, подобные этой, существовали в волшебном мире ещё с того рокового Хэллоуина. В детстве никто не озаботился сказать ему о том, что он был главным героем этих нелепых историй, но после того, как война закончилась, и популярность книг о Гарри Поттере снова выросла, он никак не мог не столкнуться с ними. Многие волшебники приходили в восторга от образа невинного сироты, ставшего безжалостным и могучим героем, которым они всегда его воображали.

"Герой, — шепчут они даже после стольких лет. — Избранный". Кто этот незнакомый тип на обложке, стоящий на трупах врагов с довольной усмешкой на лице? Они хотя бы присутствовали там в тот день, когда он на самом деле убил Волан-де-Морта? Видели ли они грязь и листья, прилипшие к его запачканной кровью одежде с земли леса, на которую упало его безжизненное тело? Знакомы ли им были усталость в его костях, шум крови в ушах после криков умирающих, боль в ногах, когда он вынуждал себя сделать ещё один шаг вперёд?

В тот день он не улыбался, не убивал Тома Реддла с мыслями об успехе и славе. Он убил его и подумал о том, как многого это стоило. Что вся его жизнь оказалась исковеркана лишь для того, чтобы судьба позволила ему убить одно чудовище. Что он исполнил своё так называемое предназначение, и не ощущает ни счастья, ни триумфа... лишь пустоту в груди на том месте, где должно было быть его сердце. Он думал "Ну вот и всё. Почему это заняло столько времени?", изо всех сил стараясь удержаться на ногах, не упасть в центре Большого зала на глазах всех остальных.

— Пап? — Роза дёргает его за рукав, и её голос дрожит. — Прости, что я рылась у тебя в кабинете, я не должна была!.. Извини... не сердись, пожалуйста!

Гарри выныривает из мрачных раздумий и протягивает руку, утешающе сжимая ей плечо:

— Я не сержусь. Не на тебя, Роза.

Он вспоминает ещё кое-что. После того, как он ушёл из мракоборцев и занял важную позицию в Визенгамоте, он узнал больше о законах и своих правах и приложил все усилия, чтобы избавиться от всех книг, эксплуатирующих его славу. Они появлялись одна за другой, словно сорняки, и его друзья помогали ему узнавать о тех, что ускользнули от его внимания. Рон, должно быть, именно поэтому и принёс эту книгу, а он был слишком занят, чтобы взглянуть.

— А эта книга о тебе, пап? Это ведь ты — Мальчик-Который-Выжил? — с любопытством смотрит на него Джеймс.

Гарри с трудом удерживается от того, чтобы не застонать, вспомнив то, как его сын пытался читать "Ежедневный пророк" после Гермионы; эта газетёнка до сих пор использовала в своих заголовках эти прозвища.

— Так меня раньше называли, — вздыхает Гарри, поднимаясь со стула. — Ладно, подвиньтесь немного.

Близнецы восторженно взвизгивают и послушно освобождают для него место в середине кровати.

— Эта книга, — он приподнимает её, — полная и абсолютная чушь. Джеймс уже может это знать, но в нашем мире я довольно... знаменит. Но, когда люди пытаются рассказать мою историю, правда часто искажается.

Он начинает листать книгу и указывать на неточности в тексте. Близнецы хихикают и громко смеются над его комментариями.

— Вот, допустим, василиск. Я действительно его убил, но не был ни таким высоким, ни таким красивым, как здесь изображён. Мне было всего двенадцать лет! А ещё я был перепуган до смерти.

— Пап, а можно мне...

— Нет, Роза, с василиском тебе сражаться нельзя. Я даже не знаю, где их ещё можно найти. В наших туалетах они точно не водятся.

Роза хихикает, а Джеймс закатывает глаза.

Гарри продолжает листать страницы и хмурится:

— Ещё они изображают всё так, будто я был эдаким героем-одиночкой, но ведь мне часто помогали. Видите этого дракона, схватку с которым они описывают?

Они кивают с серьёзным видом, ловя каждое его слово.

— Я пережил это только потому, что ваша мама чуть ли не круглосуточно искала способы мне помочь. Она часами отрабатывала со мной заклинание, которое я применил, чтобы спастись от дракона. Без неё мне была бы крышка... а может, даже и сковородка, — он усмехается, когда шестилетние близнецы преувеличенно стонут от его плохой шутки.

— А расскажи нам больше про маму! — просит его Джеймс, чьи глаза откровенно сияют.

И он это делает. Он рассказывает им, как книги ошибались, о том, что он никогда не был легендой или стильным героем. Он был просто худым мальчишкой в замотанных скотчем очках и с одиноким детством, который приехал в Хогвартс, надеясь обрести там дом. Он рассказывает им про то, что именно Гермиона впервые сказала ему, что он был чем-то большим. Не просто Мальчиком-Который-Выжил или кем-то подобным. Он был мальчиком, который стал её другом, который проявил храбрость. И эти её слова были для него ценнее, чем вся предыдущая слава.

Он не может в деталях рассказать им про всё, через что они прошли вместе, про ту кошмарную опасность, с которой не должны были сталкиваться дети, про войну, которая не должна была быть их. Но он может рассказать им про то, как всё было непросто, и про то, как он бы никогда не справился, не будь рядом её.

— Похоже, про маму нужно написать отдельную книгу, — говорит Роза, зевая.

— А вам, похоже, пора спать, — он закрывает книгу и умудряется выпутаться из хватки детей, упрашивающих прочитать ещё хоть страницу.

— Спокойной ночи, — шёпотом говорит он, когда они наконец успокаиваются и погружаются в сон. Осторожно поцеловав их обоих в лоб, он гасит свет и на цыпочках направляется к двери.

То, что он находит за ней, чуть не заставляет его вскрикнуть от неожиданности.

— И долго ты тут стояла? — спрашивает он стоящую за дверью Гермиону в министерской мантии, смотрящую на него со странным выражением на лице.

— Довольно долго, — коротко отвечает она, прежде чем обвить руками его шею и с жаром его поцеловать.

— Ммф-ф... я думал, ты сегодня подольше задержишься с тем авралом, — говорит он, наконец переведя дыхание. — Гермиона, дети могут проснуться!

Однако она явно не в настроении слушать, так что он закатывает глаза и поднимает её на руки, чтобы самому отнести в спальню.

Едва он аккуратно опускает её на кровать, как она сбрасывает мантию и забирается на него сверху.

Их лица оказываются совсем близко, и Гарри игриво трётся щекой о её нос:

— Возможно, мне стоит почаще рассказывать истории на ночь рядом с тобой, раз уж ты так на это реагируешь...

Гермиона всегда носит под мантией белую блузку, и Гарри осторожно расстёгивает на ней пуговицы, целуя каждый открывающийся участок кожи.

— Гарри... — в её голосе слышится что-то такое, что заставляет его посмотреть на её раскрасневшееся лицо и сияющие глаза. — Гарри, я хочу ещё одного ребёнка.

— Что? — его руки замирают.

— Я хочу ещё одного ребёнка, — повторяет она с нажимом, краснея ещё сильнее. — Знаю, ты спросишь о причинах, и мы ведь уже решили, что близнецов нам достаточно. Я... наверное, и сама не знаю. Но я пришла сегодня домой, до ужаса уставшая, услышала, как мой муж рассказывает нашим детям на редкость нелепую, на редкость милую историю на ночь, — нашу историю, — и подумала, что не хочу, чтобы это было в последний раз.

Гарри неверяще смеётся, а затем улыбается:

— Я всегда хотел большую семью, Гермиона. Так что не буду тебе возражать.

Затем его улыбка превращается в хитрую усмешку:

— Ещё одного ребёнка, значит? Это можно устроить...

Часами позже, когда оба они устали и готовятся погрузиться в сон, Гарри ощущает, как Гермиона утыкается лицом ему в спину и сонно бормочет:

— А я ведь тебе говорила? Я сказала, что ты будешь отличным отцом, и оказалась права.

— Конечно, — улыбается он, закрывая глаза и зная, что его ожидают только приятные, мирные сны. — Ты всегда права.

* * *

Впервые эту тему поднимает Роза. Она всегда настроена на какие-нибудь каверзы, и в целом куда более неуклюжая и весёлая, чем Джеймс, который предпочитает зарываться в книги, но всё равно всегда помогает сестре в её начинаниях.

Однако любопытство и любовь к вопросам от своих родителей они унаследовали в равной степени.

— Пап, а когда мы сможем познакомиться с твоими родителями? — спрашивает она однажды за завтраком, и Гарри чуть не роняет лопатку.

— Милая, — ложка Гермионы, с которой она кормила их с Гарри годовалого сына, замирает в воздухе, — ты ведь знаешь, что бабушка и дедушка Поттеры больше не в этом мире. Мы об этом говорили.

— Я знаю, — с серьёзным видом кивает Роза. — Но я всё равно хочу их повидать. Мы с Джеймсом столько всего хотим им рассказать!

Джеймс ёрзает на своём стуле:

— Я прочитал одну книгу из библиотеки, где дети ходили на могилы их родителей, и это помогло душам родителей успокоиться. Можем мы попробовать то же с бабушкой и дедушкой?

Гарри, конечно, планировал отвести своих детей на могилу Поттеров, но собирался сделать это, когда они станут значительно старше. Но теперь, когда оба близнеца смотрят на него большими, упрашивающими глазами, он понимает, что планы придётся переменить.

Он обменивается взглядом с Гермионой, без слов приходя с ней к соглашению, после чего вздыхает:

— Ладно. Думаю, мы можем туда сходить.

— Слышал, Гус? — Роза наклоняется к своему младшему брату. — Мы пойдём к нашим другим бабушке и дедушке!

* * *

Гарри трансгрессирует со своей семьёй на поле рядом с Годриковой лощиной. Они молча идут на кладбище, и даже маленький Август, с зелёными глазами и чёрными волосами совсем как у него, тихо сидит на руках у Гермионы.

Он уже не раз бывал в этом месте, но сейчас Гарри ощущает в своих шагах особенную тяжесть, подходя к могиле с надписью на надгробии:

Джеймс Поттер

27 марта 1960 года — 31 октября 1981 года

Лили Поттер

30 января 1960 года — 31 октября 1981 года

— Привет, мама. Привет, папа, — тихо говорит он, и ветер, взлохмачивающий его волосы, почти заглушает эти слова.

Гарри стоит здесь и вспоминает другое время. Время, когда ему было семнадцать лет, и он пришёл на это самое кладбище, отчаянно надеясь обрести хоть какие-то покой или утешение, но столкнулся лишь с мрачным осознанием того, что его родителей больше не было; что их кости лежали под землёй, возможно, уже превратившись в пыль, не имея понятия, что их выросший сын был перед ними. То, как он хотел присоединиться к ним, думая, что, возможно, и ему было бы лучше уснуть вечным сном, лёжа под слоем земли и снега. Наконец обрести дом...

Роза сжимает ему руку, и её слова возвращают его в настоящее:

— Привет, бабушка, привет, дедушка. Это я, ваша внучка Роза.

Джеймс тоже представляется, и скоро близнецы уже говорят наперебой, рассказывая своим бабушке и дедушке о своих жизнях, о том, как они слышали множество историй о своих тёзках, о том, что они обязательно заставят их гордиться.

— Не волнуйтесь о папе, — Роза смотрит на Гарри, а затем переводит полный решимости взгляд обратно на надгробие. — Мы обязательно о нём позаботимся. Правда, Джеймс?

Джеймс достаёт венок, который принёс с собой, и кладёт его на могилу:

— Конечно. Ведь это и должна делать семья.

Глаза у Гермионы на мокром месте: она тоже погрузилась в воспоминания.

— Я пообещала, что мы будем счастливы вместе. И сдержу это обещание, — шепчет она.

— Ты ведь счастлив, папа? — спрашивает Роза, прикусив нижнюю губу.

Гарри делает шаг вперёд и кладёт ладонь на мраморное надгробие, думая о том, что следы той жизни, которая могла бы у него быть, находятся прямо перед ним, а жизнь, которая у него есть сейчас, — семья, которая так сильно любит и ценит его, — ждёт за его спиной.

И в этот момент Гарри хочет иметь возможность вернуться во времени и сказать более молодому себе, — всегда столь потерянному, мечтающему о семье и месте, где ему были бы рады, — что ответ всегда был здесь. Совсем рядом.

— Да, — горячие слёзы катятся по его щекам, и в кои-то веки он не пытается их сдержать. — Я счастлив.

* * *

Обратно на поле они идут более медленным шагом. На середине пути Роза устаёт от ходьбы, и Гарри сажает её к себе на плечи, слушая, как она описывает формы облаков на горизонте и рассказывает, на что они похожи. Джеймс начинает скучать и просит разрешения полетать на метле, когда они доходят до ближайшей поляны; Гермиона строго велит ему быть осторожней, но всё равно достаёт из своей бисерной сумочки метлу и снитч. Август, явно утомившийся от тряски, дуется на плече Гермионы.

Гарри закрывает глаза. Когда он снова их открывает, ничего не изменилось. Это не сон. Солнце медленно опускается к горизонту, и он по прежнему окружён разговорами и смехом его семьи.

Гермиона протягивает ему руку, и он с благодарностью сжимает её, а затем улыбается:

— Пойдёмте домой.

Примечания:

Примечание автора:

Если вдруг кто-то не понял смысл названия истории: в первый раз, когда Гарри приходит на кладбище, он хочет сам оказаться под землёй и снегом, обрести свой дом там. Но теперь всё иначе: его сердце больше не с мёртвыми, а с живыми. И теперь его дом — там, где Гермиона и их семья.