Дом — там, где лежит сердце (гет)

Гарри не может в точности определить момент, когда всё изменилось, но после того, как оканчивается битва за Хогвартс, он постоянно возвращается мыслями к тому дню в Годриковой лощине, когда он навестил могилы родителей.

С Гермионой.

Война была окончена, Волан-де-Морт повержен, и Гарри сыграл свою роль спасителя волшебного мира, так почему же он не чувствует себя счастливым? Глубоко внутри него словно поселилась какая-то пустота, и он может думать только о том, как многое потерял.

Он думает о том, как стоял перед могилами родителей и пытался сдержать слёзы, представляя себе семью, которой был лишён. Задаваясь вопросом, почему. Почему его родителей больше не было? Неужели он был обречён брести по жизни неприкаянным, видя то, как все дорогие ему люди умирают или покидают его?

Гермиона тогда взяла его за руку, и он чуть не задохнулся от облегчения, которое подарило ему её присутствие.

Ей всегда удавалось не дать ему расклеиться.

* * *

Гарри становится мракоборцем.

Все испытывают восторг, — даже скорее ликование, — при мысли о том, что Мальчик-Который-Выжил будет лично участвовать в охоте за оставшимися силами Волан-де-Морта и залегшими на дно Пожирателями смерти.

"Это будет правильно, — слышит он их шепотки, — что он закончит своё дело. Это — его призвание".

Все ликуют. Все, кроме Гермионы.

— Тебе не обязательно делать это, Гарри, — говорит она ему в один из вечеров, когда приходит в дом номер двенадцать на площади Гриммо.

Гарри и сам не знает, почему вернулся сюда, в это тоскливое и мрачное место, где каждая тень навевает воспоминания о Сириусе. Но здесь Кикимер, и этому старому ворчливому эльфу, наверное, будет скучно одному... к тому же Гарри больше особо некуда идти.

— Я не знаю, что ещё делать, — искренне отвечает ей Гарри.

Он помнит выражение удивления на лице Рона, когда сказал ему о том, что сомневается в правильности этой карьеры.

"Серьёзно, Гарри, зачем? Чем ещё ты будешь заниматься? Ты ж теперь Мужчина-Который-Победил, там для тебя всё будет без сучка и без задоринки!"

Рон тоже пострадал от войны, и порой угрюмо молчит, когда кто-нибудь упоминает Фреда, но явно настроен на то, чтобы идти дальше. Преодолеть свои проблемы, стать тем же весёлым парнем, каким он был прежде, и воспользоваться новоприобретённой славой, чтобы начать новый жизненный этап с апломбом. Но Гарри чувствует себя неспособным жить так же.

Он помнит, как Джинни предложила ему возобновить отношения, которые у них были незадолго до охоты за крестражами. Но она смотрела на него тем же самым взглядом, которым смотрели на него все в последнее время, — взглядом, полным благоговения и обожания, — и его сердце словно застыло. Он отчаянно пытался разжечь в себе хоть немного той страсти, что испытывал на шестом курсе; снова почувствовать обыкновенную радость от того ощущения нормальности, которое дарило ему её присутствие. Но ничего не ощутил. Она ожидала, что он тоже продолжит жить дальше, что всё вернётся на круги своя, а он не понимал, как она может ждать от него подобного после всего того, через что он прошёл, после всего, что он потерял...

Он не чувствует ничего.

— Гарри? — спрашивает Гермиона, и её обеспокоенный голос вырывает его из раздумий.

— Я просто устал от всей этой пустоты в своей жизни. Вот и хочу делать хоть что-то.

Он смотрит на неё, молчаливым взглядом умоляя её понять. Ему не требуется говорить, что он просто снова хочет чувствовать.

— Понимаю, — она вздыхает, и Гарри невольно замечает мешки под её глазами и её поникшие плечи. — Я чувствую себя так же.

С тех самых пор, как Гермиона узнала, что её родителям придётся лежать в больнице Святого Мунго несколько месяцев, чтобы хотя бы получить шанс на восстановление памяти, она была измотанной и полной тревоги.

— Я не вернусь в Хогвартс, чтобы закончить седьмой курс, — признаётся она. — Все от меня этого ждали, МакГонагалл даже собиралась сделать меня старостой школы... но я не смогу ходить на уроки и делать вид, что всё нормально. И без тебя и Рона это будет просто не то.

Она слегка запинается на имени Рона и вздрагивает, явно вспоминая последний раз, когда упоминала его при Гарри. Это было после их первого и единственного свидания, которое окончилось полным фиаско.

"Тот поцелуй во время битвы... ну серьёзно! Не знаю, может, это было от адреналина, или от нервов, или ещё от чего-то. Но теперь я понимаю, что нам с Роном лучше будет остаться друзьями".

— А чем ты тогда займёшься? И где будешь жить? — он пытается не дать ноткам волнения прозвучать в голосе.

— Скорее всего, буду работать в Отделе магического правопорядка. Там я, по крайней мере, смогу приносить пользу и вымещать нервозность на том, что будет требоваться переменить. Может, мы с тобой даже будем пересекаться в Министерстве, — она пытается улыбнуться, но улыбка почти сразу гаснет. — А жить буду, наверное, в доме родителей. Ну, том, который они из-за меня оставили.

Гарри захлёстывает сильнейшее ощущение неправильности. Гермиона всегда была так полна энергии, жизнелюбия и энтузиазма, что ему больно видеть её... вот такой. Такой изнурённой, такой уставшей, такой одинокой. Ему отчаянно не нравится идея того, что она будет жить одна в доме, в окружении воспоминаний о более счастливых временах с родителями, страдая от вины. Он хочет видеть её счастливой, и никакой другой.

И, прежде чем он успевает осознать свои слова, у него вырывается:

— Останься со мной.

— Что? — озадаченно наклоняет она голову. Ему это почему-то кажется крайне милым.

— Останься здесь. На Гриммо. Здесь столько пустых комнат, и нам обоим не помешает компания. Мы ведь уже жили вместе несколько месяцев в палатке, верно? — его разум пытается найти ещё какие-нибудь доводы, но в итоге он лишь повторяет одно-единственное слово. — Останься...

Она смеётся, и Гарри ощущает, как у него с плеч спадает бремя, которое он до этого даже не замечал.

— Ладно, — она закатывает рукава, и в её глазах появляется знакомый решительный блеск. — Но, если уж я останусь, на этот раз мы всё сделаем как следует. Мы должны будем привести это место в порядок... наверху до сих пор очень пыльно. Мне надо будет поговорить с Кикимером и кое-что обсудить. Потом, нужно составить план: кто будет ходить за покупками, как мы будем делить работу по дому? О, мне ещё понадобится твоя помощь, чтобы перевезти сюда кое-какие вещи, и...

Она осёдлывает любимого конька, перечисляя всё то, что им нужно будет сделать. Гарри кивает в такт её словам, и осознание того, что в ближайшее время она не уйдёт, согревает его душу.

* * *

Это происходит как-то само собой. В один из дней Гермиона просто начинает спать в его комнате, и ни один из них это не комментирует.

Благодаря этому Гарри не приходится бежать в комнату Гермионы, если ночью он просыпается от её криков; иногда её кошмары вызываются воспоминаниями о ночи в поместье Малфоев, иногда — страхом, что её родители никогда не восстановят память, а зачастую причиной является он.

— Ты умер. Ты умер, — бормочет она снова и снова, пока Гарри держит её в своих объятиях. — Оставил меня... даже не сказал мне, просто пошёл умирать в одиночестве! Как ты мог так сглупить? Ты хоть знаешь, что я почувствовала, увидев твоё тело на руках у Хагрида?

— Прости, — пытается утешить он её, массируя ей спину и стараясь не морщиться от того, как она гневно тычет его кулаком в бок. — Да, я умер. Но я вернулся. Вернулся к тебе, Гермиона.

Гарри не кричит во время своих кошмаров, но Гермиона всегда узнаёт, что они у него были, едва посмотрев на его лицо утром, и волнуется за него. Он не любит открывать свои страхи, и чувствует себя немного глупо: все говорили ему просто оставить прошлые события позади и жить дальше, а эти сны доказывают, что он не может.

Но Гермионе не откажешь в упрямстве и настойчивости, так что он рассказывает ей.

Иногда он видит, как стекленеют глаза Добби, а грязную наволочку, которую тот всегда носил, пропитывает кровь. Иногда он видит, как Сириус замирает, едва начав смеяться, и падает через Завесу. Иногда он слышит её крики в поместье Малфоев и бессилен ей помочь.

В ту ночь, когда он рассказывает ей об этом последнем кошмаре, он обнаруживает её спящей в его кровати. Они просыпаются следующим утром, держа друг друга в объятиях, и молчаливо решают делать так и впредь. Спать вместе попросту легче. Практичнее. Он чувствует себя в безопасности в её объятиях, а она — в его.

Единственным неудобством оказывается осознание того, как ему приятно её физическое присутствие, и как он жаждет её прикосновений. Он понимает, что ему нравится, как она ощущается в его руках, когда он обнимает её со спины. Ему нравится, когда их ноги переплетаются во сне. Он даже не возражает, когда она столько ворочается, что порой утром он просыпается, придавленный её весом, с разметавшейся по его груди копной каштановых волос, и единственным слышимым им звуком является её тихое дыхание.

В такие дни он всегда с радостью лежит в постели подольше, перебирая пряди её волос. А когда она медленно просыпается, он смущённо улыбается ей.

* * *

Их кошмары становятся реже, но полностью не прекращаются.

— Мне тоже это снится... то, как я умираю, — признаётся ей Гарри в одну из ночей.

Гермиона замирает.

— Особенно часто это было после войны. Мне снилось, что я снова был на Кингс-Кросс, и что выбирал идти дальше, не продолжать жить. На другой стороне были мои родители и Сириус, и мне так хотелось... хотелось остаться в этом сне, и никогда не просыпаться, — он находит её руку под одеялом. — Но я рад, что этого не сделал. После каждого дня с тобой мне чуть более радостно, что я решил вернуться. Ведь не сделай я этого, у меня бы не было, — он чуть крепче сжимает ей руку, — вот этого.

Гермиона издаёт странный звук, — что-то среднее между смешком и всхлипом, — и выпускает его ладонь из своей. Гарри смотрит на неё с растерянностью.

— Гарри, — наконец заговаривает она, — ты не... ты ведь не можешь просто так говорить о подобном и ждать, что я не отреагирую!

Она замолкает, словно пытаясь подобрать слова, и Гарри невольно испытывает страх, что как-то её обидел.

— А, к чёрту это! — наконец восклицает она, всплёскивая руками. — Я так больше не могу!

— Что...

Это всё, что он успевает сказать, прежде чем она валит его обратно на кровать, забирается сверху и приникает к его губам в страстном, отчаянном поцелуе.

В эту ночь они спят не так уж много, но в кои-то веки не из-за кошмаров.

* * *

Гермиона врывается в Министерство, как ураган.

Конечно, из-за своего возраста и малого опыта она всё ещё ограничена в том, что может делать. Но она относится к своим начинаниям с увлечением и жаром, и благодаря своему острому уму знает не только то, что хочет сделать, но и то, как это нужно сделать.

И, как быстро узнают остальные, она может быть крайне упорной.

— В обычных условиях у кого-то вроде меня не было бы шанса продавить ОтМП, — рассказывает Гермиона Гарри за завтраком. — Но у меня теперь есть репутация. Я не просто какая-то девушка, едва ставшая совершеннолетней, я — девушка, которая помогла "Спасителю волшебного мира", ну... спасти этот самый волшебный мир. Я теперь часть "Золотого Трио", — помнишь то дурацкое название, которое придумал "Ежедневный пророк"? Они даже завели моду звать меня "Умнейшей ведьмой поколения". Я люблю подобные титулы не больше, чем ты, но решила, раз уж они всё равно ко мне пристали, извлечь из них выгоду. Пусть они нарабатывают мне репутацию, а я буду подкреплять её своими навыками и действиями.

Гарри наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол, и усмехается:

— По службе ты явно продвигаешься быстрее меня.

— Да брось. Куда бы я ни пошла в Министерстве, я постоянно слышу какие-нибудь новости о том, как ты заканчиваешь одно задание за другим в рекордные сроки, — она хмыкает, однако затем снова становится серьёзной. — Но, Гарри, скажи честно... тебе нравится твоя работа? Ты не думаешь, что такой темп чрезмерен?

— Не знаю, можно ли в этом случае употребить слово "нравится", — признаёт он. — Но всё не так плохо, как было.

Он не особо любит свою работу. Когда он впервые начал ей заниматься, он сделал это лишь из-за отчаянной нужды заполнить пустоту в сердце. Иногда он ощущал себя как машина на автопилоте, которую не пронимали жестокость и кровопролитие. Но пыл, с которым работала Гермиона, то безграничное стремление к справедливости, которое она испытывала, позволили ему найти другие причины для собственной работы, помимо ожиданий других и мыслей о том, что это было "правильно".

Он хочет выкладываться на полную, как это делает она. Хочет быть лучше.

Она движется через следующую фазу их жизней с поразительной скоростью, и он не хочет отставать. Он хочет оставаться с ней в равном положении, иметь возможность бросать ей вызов и иногда подкалывать, как он делает в дни, подобные сегодняшнему.

Но, что ещё более важно, он знает, что Гермионе будет непросто внедрить все те изменения, что они обсуждали, и что в дальнейшем всё будет только труднее. Он хочет поддерживать её, как всегда поддерживала его она.

Эту цель не назовёшь особо высокой или значительной, но она придаёт его жизни смысл. И после того, как он отчаянно пытался найти хоть какой-то смысл в той пустоте, что поселилась в нём после окончания войны, Гарри крепко хватается за эту цель.

Этого ему вполне достаточно.

* * *

Время идёт своим чередом, и Гарри замечает, что после их признания друг другу в том, что столь долго витало между ними невысказанным, почти ничего не изменилось. Они и до этого жили практически как пара, а не обычные соседи по дому. И их дружба всегда была открытой, простой и полной понимания.

Но то немногое, что всё-таки переменилось, его крайне будоражит. Возможность подкрасться к Гермионе сзади на кухне и обвить её талию руками. Быстрые поцелуи, которыми они обмениваются, когда встречаются во время перерывов в Министерстве. Многозначительные взгляды, которые бросает на него Гермиона, и которые может понять только он.

После долгих дней работы в Министерстве Гарри и Гермиона часто сидят или лежат на большом диване в гостиной, разговаривают о прошедшем дне и просто расслабляются, согреваясь присутствием друг друга.

В один из таких дней Гарри кое-что осознаёт.

Его голова лежит на коленях у Гермионы; та одной рукой держит книгу, которую читает, а другой рассеянно расчёсывает его взлохмаченную шевелюру.

— Я тут подумал, — он открывает глаза, — мы ведь довольно скучная пара, да?

В их отношениях нет ничего особо драматичного или грандиозного. Они — просто два друга, которых связывают глубокие понимание и доверие, и которые поклялись обрести друг в друге счастье, которого так желали. Иногда они спорят, иногда сталкиваются со своими различиями, иногда над ними нависают тени прошедшей войны. Но под конец дня они всегда просто Гарри и Гермиона.

— М-м-м? — Гермиона поднимает взгляд от книги, и её рука останавливается. — Наверное, да. Тебя это беспокоит?

— Нет, — Гарри с улыбкой смотрит ей в глаза. — На самом деле мне это довольно нравится.

Они — просто Гарри и Гермиона, и они вместе. Этого им достаточно.

* * *

Когда родителям Гермионы возвращают память, Гермиона переживает эмоциональный срыв.

Они с Гарри находятся в старом доме её родителей, прибираясь и подготавливая всё к их возвращению, когда Гарри слышит звон разбившегося стекла. Он бежит в гостиную и находит её, собирающую осколки фоторамки, на фотографии в которой изображены мистер Грейнджер, миссис Грейнджер и семилетняя Гермиона.

— Я собиралась повесить фотографии обратно на стену и, наверное, ошиблась в заклинании левитации.

Однако её глаза выглядят остекленевшими, нижняя губа подрагивает, и Гарри знает, что она бы не ошиблась в таком простом заклинании.

— Гермиона, — мягко говорит он. — Скажи мне, что не так.

— Я так долго хотела, чтобы они вспомнили меня, но теперь... я в ужасе, Гарри. Что, если они возненавидят меня? Я соврала им, предала их доверие, я — ужасная дочь...

— Хватит! — Гарри берёт её за плечи. — Ты хотела, чтобы они были живы. Мы были подростками во время войны, и нам приходилось делать невозможные выборы, которые никто не должен был делать. Ты ведь так мне всегда говорила? Не будь к себе такой строгой.

У Гарри уходит пара часов, чтобы убедить её, что всё будет хорошо, что её родители простят её, что они всё поймут. Но в самой глубине его души ворочается тревожащее, болезненное чувство вины, потому что он вспоминает: на самом деле она сделала это ради него. Она отказалась от семьи и своей прежней жизни, рисковала больше никогда их не увидеть, и всё это ради возможности пойти с ним.

В семнадцать лет он не задумывался над этим так, как стоило бы задумываться, но чем больше проходит времени, тем больше Гарри поражается серьёзности этого поступка. Тому, чем пожертвовала Гермиона, чтобы просто поддерживать его.

Это заставляет его стыдиться, испытывать страх и ещё множество эмоций, с которыми он не знает, что делать. Он знает лишь то, что намеревается всю оставшуюся жизнь любить Гермиону так же сильно, как она всегда любила его.

Когда Гермиона наконец снова встречается с родителями, Гарри рядом, чтобы поддержать её. Следует множество объятий и слёз, но особенно ему запоминается момент, когда миссис Грейнджер бросает на него один взгляд и сразу узнаёт:

— Гарри Поттер... мы так много о тебе слышали.

* * *

Они женятся рано — даже чересчур рано, как могут подумать некоторые. Когда человеку чуть больше двадцати, он обычно пробует что-то новое и перебирает различные варианты. Но Гарри думает, что всяких волнительных событий ему уже хватило на всю жизнь. Он хочет стабильности, хочет покоя, хочет просыпаться и видеть улыбающуюся Гермиону, хочет все те поцелуи и объятия, которые она может ему подарить, хочет, чтобы она была его семьёй, и чтобы он сам также был семьёй для неё. Они знали друг друга очень долго и прошли вместе через очень многое; порой им кажется, что все события и приключения с того момента, как они впервые встретились в Хогвартс-экспрессе, были долгой и извилистой дорогой, ведущей к этому моменту.

Свадьба их проходит в большом саду весной, скромно и довольно закрыто; они приглашают только их близких родственников и друзей. Гермиона идёт по проходу в белом платье, которое словно излучает свет, и Гарри смотрит на неё с благоговением, неспособный поверить, что это происходит, действительно происходит.

Он тянется к её руке, когда они оба проговаривают свои клятвы, но что-то внутри него ломается, когда она сжимает его руку в ответ. Она настоящая, и всё происходящее происходит взаправду, и... Несмотря на все усилия, к его глазам подступают слёзы.

Словно чувствуя это, Гермиона поворачивается и радостно улыбается ему; её глаза тоже полны слёз.

— ...тогда я объявляю вас связанными на всю жизнь.

Гарри вспоминает другой момент, столь иной и столь похожий, когда он слышал те же слова и был переполнен необъяснимыми чувствами, когда смотрел в глаза Гермионы. При взгляде назад у него появляется чувство, что всё это было неизбежно, что их всегда тянуло друг к другу, даже когда они не осознавали это.

Связаны на всю жизнь. Ему кажется, что какие-то потерянные куски мозаики наконец встали на место, и чуть ли не впервые в его жизни всё ощущается правильным.

* * *

Даже когда они приветствуют своих гостей, взгляд Гарри время от времени скользит в сторону Гермионы. Ему не хочется отводить от неё глаз ни на мгновение.

Рон легонько стучит его по плечу, вырывая из раздумий:

— Знаешь... наверное, я всегда знал, что так и будет. Ну, ты с Гермионой.

— Серьёзно? — усмехается Гермиона, поворачиваясь к нему. — Что-то я сомневаюсь...

— Эй! — протестует Рон. — Это было всего-то одно свидание!

Все трое разражаются хохотом.

— Тётя Герми! — маленький Тедди спрыгивает с колен Андромеды, и Гермиона наклоняется, не заботясь о чистоте своего платья, чтобы обнять его. — Бабушка сказала, что теперь дядя Гарри должен относиться к тебе совсем по-особенному.

Гарри улыбается и взъерошивает растрёпанные голубые волосы Тедди, заверяя его, что так и будет.

У Хагрида во время всей свадьбы глаза на мокром месте:

— Посмотрите только!.. — большие слёзы катятся по его щекам, и он сморкается в свой огромный носовой платок. — Так выросли, уже женитесь... И как... кажется, ещё вчера вы за мной на лодках к Хогвартсу плыли!

Затем полувеликан наклоняется и заключает Гарри вместе с Гермионой в медвежьи объятия:

— Просто, ну... будьте счастливы, лады?

Когда банкет заканчивается, Гарри знает, что время пришло. Он поднимает Гермиону на руки, отчего она разражается радостным смехом и обнимает его за шею.

— Мистер Поттер, — говорит Гермиона, беря его за воротник.

— Да, миссис Поттер? — Гарри позволяет ей притянуть себя поближе, и их лбы соприкасаются.

— Мы будем счастливы, — в её глазах горит озорной огонёк, когда она повторяет слова Хагрида как утверждение. Как непреложный факт.

Он целует её, медленно и осторожно, и улыбается ей в губы:

— Это и не было под вопросом.