Рыжий, рыжий, полосатый (гет)

Гости, пообещав поискать решение проблемы в библиотеке мэнора, отчалили сразу после завтрака.

Нарцисса, игнорируя возмущённое сопение мужа, на прощание почесала Дина между ушей.

— До встречи, мистер Винчестер, — промурлыкала она с такой интонацией, что у Дина немедленно встала на загривке шерсть дыбом. Он восторженно присвистнул:

— Вот чертовка!

— Ф-р-р-р! — встопорщил усы Живоглот и демонстративно оскалился в сторону Малфоя, который Люциус.

Сиятельный лорд в долгу не остался — изобразил жестом «Большой брат следит за тобой».

Серьёзно?

Дин только глаза закатил:

— Чувак, если б ты только знал, кому мы в своё время с братом рога поотшибали.

— Фр-р-мяу, — на морде Живоглота отразилось то самое презрительное выражение, которое бывает только у кошек и только по отношению к людям и собакам.

Развернувшись к лорду задом, кошак смачно потянулся, задирая хвост. Демонстрируя во всей, так сказать, красе, своё отношение к угрозе. Краса, как уже успел удостовериться Дин, внушала уважение. Живоглот этот, как пить дать, всех кошек в Хогвартсе перетоптал. О! Там же ещё рядом какая-то волшебная деревня рядом была. Вот уж где раздолье в марте.

Люциус запыхтел, как переполненный чайник на плите, но смолчал. Выглядеть идиотом, жалуясь на кота, Светлейшему явно не хотелось.

Стоило последним зелёным искрам потухнуть где-то в глубине камина, как Малфой с Поттером в едином порыве рванули на второй этаж. Ну, чисто сайгаки в период гона. Лестница протяжно заскрипела, грозясь рухнуть под таким напором. Наверху хлопнула дверь.

— Заглушающее! — несколько запоздало прокричала им вслед Гермиона, покосилась на Дина и заалела.

— Я в библиотеку, — сообщила она потолочной лепнине и не менее резво скрылась за тяжёлой дубовой дверью, за которой, как успел убедиться во время утренней рекогносцировки местности Дин, находилась воистину бесконечная комната, битком набитая фолиантами и свитками. Дин успел заметить также витрину, где за стеклом на полках, обтянутых чёрным бархатом, покоились каменные таблички, невероятно похожие на приснопамятные скрижали.

На втором этаже что-то бумкнуло, упало, а потом застонали так проникновенно, что у Дина встопорщились усы.

— Пидарасы, — глубокомысленно заметила леди Блэк.

Кричер, уже битый час натирающий один и тот же лепесток на резной раме её портрета, неистово закивал в знак поддержки. Дин на такое заявление только моргнул. Он-то наивно полагал, что дамы, отягощённые титулами и турнюрами — слово-то какое, а! — подобные выражения знать вроде бы не должны. Впрочем… Он вспомнил своё фееричное появление в гостиной утром и вопли мадам, которыми она с видимым удовольствием крыла всех и вся.

Порно на втором этаже набирало обороты.

«Во дают!» — мысленно восхитился Дин, вспоминая себя двадцатилетнего. Отец в очередной раз отчалил в неизвестном направлении, не потрудившись объяснить хоть что-то. Сэм, в силу возраста, надутый на мир во всём мире, прилип задницей к стулу в очередной библиотеке. Что оставалось Дину? Либо скучать в мотеле, либо нести себя такого прекрасного в массы. Естественно, он выбрал второй вариант, не забыв вооружиться поддельным ай ди.

Массы оказались представлены прехорошенькими чистенькими, очень, очень приличными близняшками из Юты, невесть как оказавшимися в занюханном пабе на окраине Питтсбурга, где, кажется, пол мыли ещё до сотворения мира. Через полчаса Дин имел возможность убедиться, что не всё то приличное, что чистое. Ох, и зажгли они тогда! Наутро Дину казалось, что он стёр член до основания, а укус на заднице не сходил ещё месяц.

Облизнувшись сладким воспоминаниям, Дин стёк с дивана, с удовольствием потянулся, максимально распушая хвост, и неспешно потрусил в библиотеку. Нестерпимо хотелось, чтобы ему почесали за левым ухом. И за правым. И под подбородочком неплохо бы.

* * *

Поспать Дин любил.

Днём, ночью — неважно. Главное, много, крепко и качественно. И чтобы над ухом не зудели всякие мелкие зануды: «Дин, у нас ещё сто тыщ пятьсот фолиантов не прочитано, быстро вставай».

Здесь и сейчас Дину было мягко и удобно. Вычурная козетка, на первый взгляд казавшаяся совершенно неудобоваримой, на поверку оказалась очень даже ничего.

Волшебство, чтоб его!

Совершенно очевидно, что маги тоже хотят удобно сидеть, лежать и всякое такое.

При мысли о «всяком таком» низ живота налился приятной тяжестью. Дин ощутил вполне себе конкретное желание, вот только… Он резко распахнул глаза и неверяще уставился на собственные руки. Не лапы, черти б их драли. Руки. Его собственные человеческие руки.

А ещё к левому боку прижималось чьё-то тёплое тело. На бёдрах лежала чужая нога, на животе — рука, а на груди, судя по тяжести, голова.

Дин скосил глаза и узрел пушистую макушку и рассыпавшиеся крутой волной каштановые кудри.

Однако!

Засыпал-то он в точности до наоборот — лёжа на коленях Гермионы. Естественно, в кошачьем теле.

Дин аккуратно, чтобы не потревожить Гермиону, отвёл в сторону густые шелковистые пряди её волос. Ему был хорошо виден её чистый лоб, маленький изящный нос и часть скулы.

Едва-едва касаясь кончиками пальцев Дин провёл по тёплой гибкой спине, прослеживая позвоночник, от чего Гермиона чуть прогнулась, подставляясь под ласку. Точь-в-точь кошка. Опустил ладонь на поясницу, и Гермиона сыто вздохнула, мурлыкнула и притёрлась ещё плотнее, почти целиком забираясь на Дина.

Ух, ты!

Кто-то любит обнимашки. Губы сами собой расползлись в улыбке.

Где-то в углу зашуршали и глухо бумкнули часы, не позволяя Дину в полной мере насладиться теплой тяжестью её тела. Проснулась Гермиона мгновенно, широко распахивая яркие глаза. И Дин в очередной раз подивился её красоте.

— Бемби, — прошептал он. Воздух застревал в горле.

Розовый рот приоткрылся, язык проворно скользнул по губам, увлажняя. Этого Дин стерпеть уже не мог. На мгновение он крепко зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что Гермиона по-прежнему таращится на него, а её щёки заливает милейший румянец. Вне всякого сомнения, бедром, закинутым на Дина, она в полной мере чувствовала всю силу обуревающих его чувств.

— Я собираюсь поцеловать тебя, Бемби.

Гермиона застыла сусликом, краснея ещё пуще. Дин провёл пальцами по четко очерченным скулам, притягивая её к себе, прижался губами к губам.

Дин так и не понял, как так получилось, что она уже распластана на сиденье кушетки, а он нависает сверху. И она оплетает его собою. Такая юная, такая свежая. И у неё такая невозможно гладкая горячая кожа на боках. И Дин уже представил себе, как покроет их вязью поцелуев.

Она пискнула под ним что-то невразумительное, замерла на выдохе, когда Дин согрел дыханием чувствительное местечко сразу за ухом, обнял губами мочку с вдетым в неё крошечным золотым колечком серёжки.

— Я… Я никогда ещё… — выдохнула Гермиона ему куда-то в шею.

— Детка, — и Дин сам удивился, как беспомощно это прозвучало.

Он не знал, что и как сделала Гермиона, но они вдруг совпали как те два кусочка паззла, что валялись по разные стороны головоломки, пока чья-то заботливая рука не соединила их в одно целое. И Дин сам бы не смог определить, где кончается он, и начинается Гермиона.

— Не бойся, — прошептала она ему прямо в губы.

— Я не боюсь, — так же прошептал он в ответ.

Их вышвырнуло на ту самую кровать, в которой Дин совсем недавно проснулся котом. Но это было уже неважно.

Впрочем, как и остальное.