Невилл сказал (гет)

У Невилла всегда были теплые ладони. Джинни смутно помнила, как отметила это еще на Святочном балу, когда они неловко кружились в танце. Теперь она чувствовала их касание куда чаще. На второй неделе учебного семестра он схватил ее за предплечье, когда Джинни ринулась заступиться за второкурсника, к которому цеплялись слизеринцы. Невилл заметил, что к ним приближается Кэрроу, а значит все могло обернуться не просто отработкой. Привыкать к новому укладу было невыносимо: словно сказочный сон, от которого не хотелось просыпаться, обернулся бесконечным кошмаром. То касание стало первым из многих.

Сейчас Невилл беспокойно спал сидя. Они притаились за диваном, облокотившись на задник спинки и держась за руки по сложившийся привычке. Джинни изучала его лицо, отмечая, как сильно он повзрослел за последнее лето, как сошла с лица юношеская припухлость, как быстро подбородок покрывался медной щетиной. Вот Гарри не так заметно взрослел. Возможно, дело было в том, что она больше времени проводила с ним, смотрела на него, от чего штрихи перемен не бросались в глаза? Гарри всегда был для нее собой. Невилл выделился из массы гриффиндорцев лишь тогда, когда ей понадобился кто-то, кто помог бы попасть на Святочный бал на третьем курсе. Идеальный кандидат — принял за честь пойти с ней, сам ведь никогда в жизни не осмелился бы пригласить девочку.

Сейчас, спустя годы, Джинни стыдилась тех мыслей о Невилле. Да, он неловко танцевал, зато у них завязался приятный разговор, а потанцевать вдоволь ей удалось с другими. Еще было ясно, что, по большому счету, она могла пойти на бал с кем угодно, даже с Гарри, он тоже не отказал бы ей. Вот только с ним пришлось бы сидеть вдали от праздника, а не наслаждаться им.

Сон Невилла углубился, дыхание выровнялось, а рука разжалась, но Джинни не думала покидать свой пост стражника дремоты. Взмахом палочки она потушила все свечи и факелы. Огонь в камине потрескивал, но за диваном его было почти не видно — они оставались почти в темноте. Симус схлопотал наказание, а значит мог вернуться и под утро, поэтому они и ждали: другу могла потребоваться помощь. Это тоже душило горечью.

Выживать в Хогвартсе становилось все сложнее, но сегодня Невилл решил добавить Джинни еще один повод не спать ночами, мучиться, маяться и проклинать судьбу.

Он сказал, что любит ее.

С тех пор как начался учебный год, они втроем стали очень близки: он, она и Луна. К их тихой оппозиции со временем присоединились другие ребята с разных факультетов, и Джинни чувствовала общность с ними со всеми, да такую, как никогда раньше. За годы в Хогвартсе рядом всегда были братья, поэтому жизнь в школе мало отличалась от домашней: близость и родство и там, и там. Этот учебный год в определенном смысле осиротил Джинни, и за брата она приняла Невилла. Ей не нужно было прятаться за чьей-то спиной — не тот характер, но наличие родного человека, который рядом без всяких «но», помогало пережить все ужасы обучения в школе в разгар войны.

Она ужасно скучала по Гарри, Рону, Гермионе, Колину и даже по Дину. Оставалось лишь верить, что все они живы и в порядке, а отсутствие новостей — хорошие новости. Голова всегда была занята тревогой, переживаниями, полезными заклятьями часто целебного свойства, планами возрождения ОД, школьной программой, которую приходилось как-то усваивать во всем этом сюрреалистичном хороводе.

А тут на тебе — новость. Невилл сказал, что любит ее.

Что прикажете с этим делать? Перестать держаться с ним за руки, когда это так естественно? Не штудировать библиотечные книги на предмет заживляющих чар, которые все чаще требовались после многочисленных отработок? Не сидеть вечерами молча в гостиной за диваном — в их общем укрытии? Джинни эгоистично не хотела лишаться всего этого, но каково Невиллу быть всегда при ней, но точно знать, что если все это закончится, то больше их руки не соприкоснутся так никогда — ее всегда будут в ладонях Гарри.

То, что они расстались на время войны, Джинни приняла смиренно, но все еще считала для себя этот вопрос решенным. Они друг для друга, и точка. Но тут вот Невилл сказал, что любит ее. А Гарри, кстати, никогда не говорил.

Симус шумно вошел в гостиную, уставший, но целый:

— Все путем, ребята. Только кровь носом пошла от паров какой-то дряни, которую я отскабливал от полов в подземельях.

Невилл резко проснулся, расфокусированно глянул на Джинни, а затем, не поднимаясь на ноги, проводил взглядом поднимающегося в спальню Симуса. Что-то очаровательно детское было в его сонном виде, и сердце Джинни кольнуло досадой, обидой на ситуацию. Уходить из гостиной не хотелось, но выкроить несколько часов сна стоило бы: утром потребуются силы, чтобы пережить очередной день.

— Джинни, — начал Невилл, смотря в сторону. — Не переживай за меня. Я же знаю, что ты с Гарри и все такое…

— Но…

Он не дал себя перебить:

— Я сказал тебе это не чтобы отбить тебя или что-то в этом роде. Даже не для того чтобы ты это знала. Для тебя это ничего не меняет, я понимаю. Не беспокойся. Я сказал это, потому что иначе не мог. Мне нужно было с кем-то этим поделиться. А с кем, если не с тобой, раз это касается тебя?

Странно. Густо. Трепетно. От услышанных слов руки Джинни покрылись мурашками. Или это от того, что камин окончательно потух и в гостиной стало холодно? Она уткнулась лбом Невиллу в плечо, мечтая, чтобы он физически почувствовал все то тепло и благодарность, что чувствовала она, но не могла выразить словами.

Да, Невилл сказал, что любит ее. Для Джинни это стало символом надежды, пусть это и было не совсем честно.