Царевич поневоле (джен)

Примечания:

Митька — слуга Бориса Годунова, черноволосый мужчина лет двадцати с карими глазами.

Егорка — тоже слуга, блондин девятнадцати лет с зелеными глазами.

— Признаёшь ли ты, что твоё имя Дмитрий Иванович? — голос Бориса звучал как можно спокойнее.

— Нет. То есть я без понятия, тот ли я Дмитрий или не тот, — холодно ответил Григорий, ёжась под взглядом царя.

— Где ты родился?

— Мои родители держали меня подальше от Москвы. Я жил в западных землях, но по воле родителей попал туда, где я сейчас есть.

Ирина не хотела слушать тот бред, каким она считала показания Отрепьева. Она положила руку на плечо Бориса и проговорила:

— Отстань от него, неужели ты не видишь, что это лишь грязный самозванец?

— Всё же я считаю, что ты не права, змея моя. Я знаю одного человека, кто точно может выяснить, тот ли он Дмитрий или нет.

Григорий вздрогнул от неожиданно громкого голоса.

— Митька! Бери перо, сейчас я продиктую, что писать, и без лишних слов посылаю к Марии Фёдоровне.

«Годуновец» кивнул и, зайдя в комнату вместе с Борисом, начал писать.

Григорий, тяжело вздохнув, отвернулся и начал смотреть в окно.

Скоро гонец умчался, Годунов удалился по своим царским делам, Ксения, дочь Ирины, что-то обсуждала с Фёдором, и никто в принципе не обращал на Григория никакого внимания.

— Просто признайся, что ты лишь самозванец! — сказала Ирина, испепеляя глазами Григория.

«Неужели мой муж не видит очевидного? Ладно он, но Фёдор…» — пронеслось в голове у женщины.

— Я лишь монах! Я знать не знаю о вашем царевиче, — сказал Григорий правду.

— Надеюсь, твои и мои ожидания подтвердятся Марией, и ты уйдешь туда, откуда ты явился. — Взгляд Ирины был таким же надменным, как и раньше. Она удалилась, оставляя монаха в раздумьях.

Через час вернулся гонец, и он даже был рад тому, что ему не одному сидеть под взглядом Ирины, полным презрения.

— Вдова Иоанна Васильевича Мария Фёдоровна приедет через два часа, — выпалил Митька, тяжело дыша, но он был очень доволен. Снимая синюю шапку, он весело кивнул Григорию. Тот ещё более нахмурился.

Известие совсем не обрадовало монаха, и тот, нервно кивнув, решил хоть что-то сделать. Он решил просто посмотреть в окно, так как ему не с кем было вообще говорить. Он невольно начал вспоминать о прошлой монашеской жизни и стиснул зубы. И зачем Тихон решил отправить его из монастыря куда-то далеко и, похоже, надолго?

Как сказал гонец, ему ждать осталось всего два часа. Григорий жалел, что не больше, ведь ему совсем не хотелось участвовать в скоморошничестве.

Время прошло незаметно. Из мыслей его выдернули слова одного из мужчин в красном одеянии, по-видимому, сопровождающего Марии Фёдоровны:

— Вдова Иоанна Васильевича Мария Фёдоровна прибыла сюда.

— Спасибо, Егорка, — сказал Борис и, обратившись к Марии, спросил её в лоб:

— Ваш ли это сынок?

— Погодите, дайте вспомнить, — Мария отмахнулась и посмотрела на сидящего Григория.

— Помню, у него были рыжие волосы и синие, очень тёмные глаза, — начала Мария.

— Так много ли вообще рыжих и синеглазых? Вы ведь понимаете, что этого недостаточно, — сказал Григорий, ухмыляясь.

— Погодите, на спине три родинки: одна большая и две маленькие, — сказала Мария.

— Снимай верх! — приказал Борис, и Григорий, не решаясь спорить, повиновался.

К телу прикоснулись холодные пальцы, Григорий вздрогнул.

«Где она их морозила?» — подумал он.

— Да, они там, где всегда и были.

— Да откуда им там взяться?!

— Мыслю, от рождения, — встрял Фёдор в разговор, держа верхнюю одежду.

— Шутку оценил. Что-то ещё?

— Да, на ноге было родимое пятно, — кивнула Мария.

Григорий снял сапоги. Родимое пятно было там же, где и говорила Мария.

— Всё, отдавай мне одежду, — сказал молодой монах и начал натягивать всё на себя.

Он заметил, что Фёдор улыбается и кивает то в его сторону, то в сторону Марии. Он понял, что Фёдор имел в виду.

Григорий нахмурился, но тут же почувствовал, как его обнимают руки Марии, гладя его. Он хотел высказать всё, что думает, но заметил какой-то недобрый взгляд Фёдора.

Они сели. Мария была счастлива и высказывала всю свою любовь к рыжеволосому «взрослому сыну».

— Ты живой, — слёзы счастья, которые Мария и не пыталась скрывать, скатывались по щекам, — пожалуйста, не покидай меня больше.

Григорий с усилием улыбнулся и поднял голову:

— Ну, что вы, матушка, я не смогу вас бросить.

Он устал. Казалось, даже вечер не наступил, а он устал так, что хотел просто лечь и уснуть.

«Оставьте меня в покое, пожалуйста», — пронеслось в голове юноши, пока холодная рука Марии гладила его волосы.

Ему никогда не хотелось участвовать в скоморошничестве, но похоже, путь назад отрезан. Годунов просто так не будет отпускать шанс остаться на престоле.

— Поздравляю, Мария, ваш сын снова с вами, — сказал Фёдор, смотря на объятия матери и «сына».

Та улыбнулась и кивнула. Её сын живой, и это главное.

«Ты должен сыграть роль до конца, хочешь ты того или нет», — пронеслось у него в голове. Да, он должен. Он сел и попытался сделать вид, что так же счастлив.

Кажется, Ирина Годунова заметила, что все эмоции ненастоящие, но не сказала ни слова.

Взгляд был разочарован, но Ирина быстро спрятала его под улыбку. Женщина отвернулась и зашагала к своему мужу.

«Как можно было этого рыжего самозванца принять за царевича? Может, Мария врала? Или тут все слепые, включая моего сына», — думала женщина, пытаясь не смотреть на противную картину «признания».

Дверь захлопнулась, Григорий остался со своей матушкой, которая, видимо, уже не чаяла души. Все ушли, и в тишине Мария рассказывала о том, что было после его «смерти».

«Дмитрий» кивал и прижимался к Марии. Тепло, уютно, спокойно.