Царевич поневоле (джен)

Солнце только начало подниматься, но Григорий уже проснулся. Сегодня ему снилось, что он уже стал царём, и, проснувшись, он даже немного расстроился, что он пока только царевич. Его щёки непонятно отчего были горячими на ощупь.

На стуле лежал кафтан жёлтого цвета, видимо, либо Годунов, либо его сын принесли и положили на стул. Около стула были довольно красивые черные сапоги.

Но монаху было не до обновок. Сделав вид, что ничего не заметил, он надел рясу и, остановившись перед единственной в комнате иконой, начал молиться.

Дверь скрипнула, и это несколько разозлило юношу.

«Даже помолиться нормально не дают!» — с досадой подумал Григорий, поворачивая голову в сторону того, кто решил заявиться к нему. Этим кем-то оказался Борис Фёдорович.

— Здравствуйте, Борис Федорович, а я уже встал, — юноша пытался скрыть неудовольствие под заискивающей улыбкой. Не хотелось приводить царя в ярость.

— Вижу-вижу, — закивал царь, — но почему ты не надел на себя кафтан? Сними с себя эту рясу.

Григорий помотал головой и укутался в черную рясу, выполнять приказ не хотелось.

— Не хочешь? Может, мне позвать кого-то, кто поможет тебе переодеться?

«Царевич» вновь помотал головой: уж что-что, а переодеться он сам сможет.

— Выйдите, пожалуйста, — сказал он, отчего-то дико смущаясь.

Дверь закрылась, и Григорий начал надевать на себя одежду, которая была на стуле. Провозившись несколько минут, он вышел в горницу.

Видимо, скоро завтракать будет, так как Мария уже раскладывала кашу по тарелкам. Был ещё всё тот же травяной сбор, который нравился юноше.

Есть не хотелось, но голод был сильнее, и, как только все сели, он начал есть, не обращая внимания на остальных.

Когда все поели, на его плечо легла рука Бориса.

— Вы что-то хотели, государь Борис Фёдорович? — спросил мужчина, поправляя волосы.

— Да, Фёдор ушёл за лошадьми, скоро он покажет все окрестности, которыми ты после моей смерти будешь заправлять. Он всё равно на царство не слишком-то и годен. Так что он будет твоей правой рукой и, надеюсь, что все с вами будет хорошо, — последние слова мужчина выговорил, когда в дверь вошёл Фёдор и сообщил, что лошади готовы.

Григорий был несколько удивлён словами Бориса, но Фёдор уже тянул его во двор.

Во дворе было прохладно и чувствовалась сырость от вчерашнего дождя, Фёдор подвёл коней.

— На коня сможете залезть? — спросил Фёдор, усаживаясь на рослого вороного коня.

— Попробую, но я не уверен, — сказал монах, пытаясь забраться на коня.

Получилось лишь со второго раза. Кое-как усевшись, он, следуя тому, что делал Фёдор Борисович, пустил коня за ним.

— Итак, отец сказал, что я буду твоей правой рукой? — вдруг спросил молодой человек.

— Да, а что?

— Нет, продолжаю рассказывать.

Они въехали на площадь, кто-то кликнул, и большинство, кто там был, собрались посмотреть на всадников.

— Отец… он открыл амбары, чтобы хоть как-то задобрить народ, — шепнул на ухо Отрепьеву Фёдор, — голод, сам знаешь. Ещё и Речь Посполитая, будь она неладна, лезет, вот что её королю надо? Земли? Так мы не отдадим им, пусть не мечтают!

Григорий поддакивал, так как не знал, что ответить. Монах чувствовал на себе взгляды, полные надежды, и это его ещё больше смутило. Щёки начали розоветь, и он отвернулся от толпы.

Что там рассказывал Фёдор, Григорий не слышал.

— А тут… Так, Дмитрий Иванович, вы вообще слышите меня?

Голос Фёдора вытащил «Дмитрия» из мыслей. Тот со страхом помотал головой, чувствуя, что обратно он живым не доедет.

Но тот успокоил тем, что он, когда будут возвращаться, перерасскажет всё, что надо.

Тем временем Борис Годунов начал задумываться, что делать с Григорием.

«Итак, его скорее всего, признает народ, а, значит, пора и в Рюриковичи его. Мне трон важнее, а там пусть сам, что хочет, то и делает», — размышлял он и решил спросить совета у своей жены.

Женщина, тем временем, что-то писала и поэтому не ожидала голоса мужа.

— Милая, тут вот есть проблема с одним человеком… Мне нужно твоё мнение, — начал было он.

— Отрепьев? Да на плаху его и всё. Он лишь грязный самозванец, что возомнил себя царевичем, — мрачно пошутила женщина.

— Но ведь народ…

— Народ? А что с него? А если тебя скинут? Просто убей на глазах у всех и скажи, что это самозванец. Не надо нам тут лишних «Дмитриев». Ты кто? Царь или не царь?

Поняв, что его жена резко против появления царевича, он направился к себе в кабинет, не зная, как сообщить Фёдору и что делать. Мысли в голове путались, не желая выкладываться в единую картину.

До его плеча дотронулась Мария Нагай.

— Я слышала, что вы хотели казнить его. Я думаю, что можно обойтись без лишних смертей и гнева народа. Может, его женить на Ксении?

Ирина от возмущения чуть не задохнулась. Её дочь хотят выдать замуж за монаха? Они там все слепые?

Но, найдя в себе хоть каплю уважения к вдове Иоанна Васильевича, она умолкла.

Дверь открылась, и в горницу зашёл Фёдор, за ним, тяжело дыша, но очень довольный, ввалился новоявленный «царевич».

— Ох, хорошо, что вы пришли, у меня есть одна идея, — поделился Борис, входя в роль свата.

— Что за идея, отец? — спросил Фёдор.

— Как насчёт женитьбы моей дочери и Дмитрия Ивановича?

Услышав своё «имя», Григорий поднял голову, на щеках снова появился румянец.

— Борис Ф-фёдорович, вы шутите? — монах не хотел жениться, ведь он давал клятву, что никогда не будет женат и не будет иметь связи с женщинами.

Тот отрицательно помотал головой. Не шутит. Откуда-то выглянула Ксения, заметив смущённое лицо Отрепьева, она лишь улыбнулась и сказала:

— Отец, могу ли я поговорить с ним?

Вместо Бориса ответила его жена:

— Да, Ксения, можешь, но смотри, если сделаешь хоть что-то моей дочери, то считай, что ты уже в могиле. Только попробуй мне! — последние слова относились к Григорию, явно не желая добра.

Ксения взяла за руку всё ещё шокированного юношу и повела его в соседнюю комнату, оставив дверь открытой.