Царевич поневоле (джен)

Примечания:

Это последняя глава, где Григорий мечется, в следующей он будет вести себя не так ветрено.

Выйдя за дверь, он поёжился от холода. И хотя был конец октября, но Григорий всё равно отчего-то чувствовал холод.

«Так, и где они? Пойду-ка я на площадь, а то замёрзну», — подумал Григорий, идя по почерневшим и давно опавшим листьям, от холода он поплотнее укутался в кафтан. С дерева красиво и медленно падал огненно-красный лист, напоминая, что скоро ноябрь.

— Дмитрий Иванович! — резкий мужской голос выдернул мужчину из мыслей и заставил остановиться.

— А? Ну как, казнь прошла? — спросил он Алексея в лоб, решив не откладывать.

Вместо Алексея ответил Фёдор Борисович, юноша злобно улыбнулся, поправил чуть съехавшую шапку и начал:

— Естественно. Правда, я кое о чём жалею… — Отрепьев тяжело вздохнул и, понимая, что сейчас начнётся длинный рассказ, поспешил перебить сына Бориса:

— Давайте побыстрее, я замерзаю, — Алексей кивнул, так как боярину не слишком было интересно слушать и торчать на морозе.

— Хорошо. Я жалею, что сам не мог казнить его. Кол — это лишь самая мягкая форма наказания. Лучше б выпустили псов, либо расчетвертовали, а то его вид всё портит. Он отравил мою сестру и заслуживает худшего, — на этих словах Фёдор закончил тираду и перевёл дух.

Ярость Фёдора была «Дмитрию» ясна, хоть он и не любил Ксению как женщину, но она точно не заслуживала такой ранней смерти.

— Значит, если Семён мёртв, мне ничего не угрожает? — спросил мужчина у Алексея.

— Я не знаю, Шуйские тоже против Бориса Фёдоровича, так что будьте осторожны: ведь они могут сразу изменить своё мнение о вас, Дмитрий Иванович, — севшим голосом сказал боярин, задумчиво теребя бороду.

— Дмитрий Иванович, может, пойдёмте к моему отцу? Требуется помощь с бумагами, — снова в разговор вмешался Фёдор.

Услышав про Шуйских, Григорий убедился, что его идея должна воплотиться в жизнь как можно быстрее.

— Нет, вы идите, я свежим воздухом хочу подышать, — немного глупо улыбнувшись, сказал Отрепьев.

— Надеюсь, что вы не сбежите, — серьёзно протянул боярин, скрещивая руки на груди.

— Ну, что вы! Совсем нет. Просто мне нравится быть на свежем воздухе.

Алексей и Фёдор, переглянувшись, кивнули, соглашаясь.

Сегодня выдался довольно морозный день. Деревья и трава, покрытые раннем инеем, красиво блестели на солнце. Григорию хотелось побыть с собой наедине и разобраться со всеми своими мыслями, которых было слишком много.

Его шаги сразу нарушили тишину. Размеренно дыша, мужчина любовался природой. Осень в этом году была замечательной, и ранний мороз ничем не портил картину.

Чувствуя, что начинает замерзать, Отрепьев поспешил в конюшню. Открыв дверь, он подошёл к вороному коню и потрепал того по гриве:

— Ну же, не упрямься, — его голос звучал умиротворённо, и мужчина взял коня под уздечку.

Когда он вывел коня, то сел на него и поскакал по направлению от Кремля. Он чувствовал себя умиротворённо.

Вихрь мыслей внутри начал утихать, и Григорий обдумывал для себя очень важное решение. На улице было практически никого, и это его радовало.

Ему было приятно от того, что он не видит все эти угрюмые лица. Да и вообще он мечтал об одиночестве.

«Я на воле. Я не принадлежу никому, кроме себя. Моё имя — Юрий Богданович Отрепьев, и я не принадлежу царю», — мысль о свободе будоражила сознание мужчины, он гордо ехал среди голых деревьев.

«Извини, матушка, но я не могу строить из себя твоего сына», — он мысленно попросил прощения у Марии Нагай. Так он и ехал от самого царства, если бы не резкий оклик, который заставил вернуться в реальность:

— Стоять! — вздрогнув, Григорий обернулся. Сзади него на гнедом коне был «годуновец», — мужчина повсюду следовал за ним, но не был замечен «царевичем», потому что тот совсем ушёл в свои мысли.

— А я… я, — он не мог придумать отговорку, да и скакать было некуда. Дальше располагалось болото, сплошь проросшее камышом, рогозом, тиной и единственным прекрасным, что там было — жёлтыми кубышками.

— А что ты? А ну-ка поворачивай, дальше объясняться Марии Фёдоровне будешь.

Григорий тяжело вздохнул и поплёлся за «годуновцем», слушая нелестные выражения в свой адрес.

Конь фыркнул, и мужчина погладил его по гриве, молча восхищаясь красотой животного. На душе стало теплее, и он начал обдумывать, что ему говорить.

Он не заметил, как они доехали до самого дворца. Молча и смотря в землю. Его ввели в пустующую комнату. Хотя нет, на стуле сидела женщина, в которой он сразу признал Марию Фёдоровну. Взгляд её был полон разочарования в Отрепьеве.

— Я… я могу всё объяснить, — сбивчиво начал Григорий, — матушка, выслушай.

На этих словах Мария лишь вздохнула, смахнула с лица чёрную как смоль прядь волос и вышла, задев плечом Григория. «Сопровождающий», поправив ворот формы, напряжённо посмотрел и вышел, оставив монаха в гордом одиночестве.

Отрепьев осмотрел помещение. Кровать с двумя подушками, дощатый стол и стул — вот то, что было в комнате.

«Мда… жить ещё можно, но скажи-ка мне, почему ты ведёшь себя как отрок? Да даже они получше тебя с твоим ветреным поведением, Гришенька!» — его мысли сами собой перешли на обдумывание ситуации. А ведь и правда: ведёт себя как отрок, позорит всех как только может…

«Я без понятия, как тебя ещё терпят?!»

«Когда ты вообще повзрослеешь?»

«Твоё мнение и желание никого не интересует, хватит взбрыкивать»

Череда похожих мыслей раз за разом сотрясала сознание мужчины. Настроение тут же пропало, и он со вздохом сел на стул.

«Может, попытаться стать взрослее, ведь детство давно закончилось? Наверное, так и надо. Ведь Годунов испытывает позор от того, что у него все постоянно сбегают. Может, я смогу все-таки повзрослеть? По сути мне двадцать один, давно вырос и… и» — мысли снова запутались, Отрепьев решил не выходить из комнаты, а оставшись, напряжённо смотрел на дверь, теребя кафтан и размышляя — снова о том, что он вёл себя как идиот.

— Я стану взрослее, — севшим голосом сказал себе Григорий, — стану…