Я – волшебник (джен)

Он проходит мимо тяжёлых задвинутых занавесок — ему абсолютно неинтересны люди, которые находятся там, отгороженные от всего мира, — протискивается мимо кресла возле своей кровати и подходит к окну. Это единственно по-настоящему интересное место в этой странной комнате, в которой он по какому-то нелепому недоразумению вынужден жить. Потрёпанного вида павлиньи перья на тумбочке и конверты с письмами от незнакомых людей — лишь жалкая пародия на собственный мир и личное пространство.

Иногда он хочет вспомнить и вырваться отсюда, понять, почему находится здесь, но потом приходит сильная головная боль, и ему становится всё равно. Порой накатывает спасительное безразличие, и тогда самым важным становится невыполнимая задача вывести письменными буквами своё имя, ведь печатные выглядят так нелепо и жалко. Он уверен, что заглавная «L» некогда украшалась изящным вензелем, но сейчас крендель над буквой неизменно выходит кривым, так как руки трясутся и не слушаются. Тогда он отбрасывает в сторону стопку с не подписанными конвертами и начинает мерить шагами эту комнату, которую пухленькая женщина в лимонном халате называет «палата».

— Гилдеройчик, пупсик, иди в палату, в коридоре сквозняки, — ласково говорит она и подталкивает к двери в тех редких случаях, когда он хочет узнать, что же находится за пределами этого места, откуда нет выхода.

Соседи его не беспокоят, он их тоже; ему не интересны их посетители. Единственные, кому он всегда рад — это те, кто живёт за окном.

Вечером, когда в комнате вспыхивают шары света на стенах, в окне можно наблюдать удивительное.

Впервые он обнаружил незнакомцев после особенно сильной головной боли, когда хотел разорвать плотный туман беспамятства. Черепная коробка готова была расколоться надвое, он подошёл к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Боль стала отпускать, он открыл глаза и уставился на своё отражение. Сначала он увидел усталого мужчину в сиреневом халате, затем где-то на заднем плане различил силуэты ведьм. Горбатые карги подобострастно склонились перед красавцем-волшебником в великолепной синей мантии.

Он резко обернулся. Никаких ведьм сзади не было. Впрочем, и синей мантии на себе он не обнаружил, а ведь был уверен, что тот красавец за окном и есть он сам.

Он постоял ещё немного возле окна, но ничего необычного больше не увидел, лишь своё испуганное лицо в отражении.

В следующий раз он увидел за окном узкую тропу, убегающую в дремучие дебри. У самой кромки леса топтались огромные неуклюжие тролли, которых заставил отступить всё тот же чудесный волшебник с золотыми кудрями. На этот раз он был в нежно-голубой мантии в тон цвета его глаз. Однако стоило протянуть руку, видение исчезло. Серые сумерки вновь отражали постаревшего мужчину с поблёклыми локонами, от которых не осталось прежнего лоска.

Когда он увидел за окном поверженного йети, свернувшегося клубком у ног волшебника в сиреневой мантии и шляпе такого же оттенка, то испытал такой восторг, что рассмеялся вслух. Он вскочил на подоконник и стал дёргать оконную раму, но прибежавшая пухленькая женщина мягко заставила его слезть, своими причитаниями нарушив волшебство момента. Йети и волшебник исчезли.

— Ну что ты, Гилдеройчик, шалунишка? — укоряла его надзирательница. — Мыслимое ли дело! Зачем ты залез на подоконник? Ох, надо сказать мистеру Тики, что в палате душно. Но ведь и открывать окна опасно! Хорошо, что они надёжно запечатаны.

Он ничего не понял из её причитаний, все его мысли занимала досада. Ещё бы немного — и он встретился с тем волшебником. Кажется, сиреневый был и его любимым цветом. Кто он? Почему кажется таким знакомым?

В следующий раз он, затаив дыхание, наблюдал, как таинственный волшебник ловко отцеживает яд при помощи чайного ситечка. Упыри за окном безмолвно бесновались, а он по эту сторону окна знал, что веселиться им осталось недолго.

Были ещё духи и привидения, а он не находил себе места, если не видел картин за окном слишком долго. Проклятая пухленькая надсмотрщица пичкала его странным питьём, после которого хотелось только спать, тогда он приноровился выливать содержимое чашки, усыпляя её бдительность. Кажется, раньше он неплохо умел обводить вокруг пальца, потому что вскоре она вновь ворковала с ним как с двухлетним малышом и не пыталась контролировать каждый его шаг.

Он проходит мимо тяжёлых задвинутых занавесок — ему абсолютно неинтересны люди, которые находятся там, отгороженные от всего мира, — протискивается мимо кресла возле своей кровати и подходит к окну. Слышит шаги в коридоре и быстро прыгает в кровать, притворяясь спящим. Ему удаётся улизнуть из комнаты, когда та, в лимонном халате, приносит лекарства для соседей. Пока она гремит своими пузырьками за их ширмой, он быстро соскакивает с кровати, складывает одеяло кучей, накидывает сверху второе и шмыгает за дверь.

Он знает, что если пойти прямо по коридору, можно выйти на лестницу — несколько раз ему удавалось бывать там раньше. Быстро поднимается по пролёту на одну площадку вверх.

Залезает на подоконник, во все глаза глядя на прекрасного волшебника — на этот раз в сапфировой мантии. В руке волшебника самая настоящая палочка, она описывает круг, и искры складываются в предложение.

«Кто я?» — читает он по слогам.

Свежий воздух пьянит, сердце радостно бьётся. Он тянет за раму, та легко поддаётся. Он смело шагает вперёд, не слыша уже криков сзади и глядя во все глаза на новую манящую надпись, сложившуюся из золотых букв.

«Я — волшебник».