Патронус. Эпилог (гет)

— Грейнджер, это бесполезно, — Малфой стоял в центре какого-то маггловского тренировочного зала, засунув руки в карманы чёрных брюк с идеально отглаженными стрелками. Рукава белоснежной рубашки были закатаны до локтей, открывая взору вечное напоминание огромной ошибки юношества — метку Пожирателя. Воротник самой рубашки был расстегнут, а узел галстука ослаблен, пиджак аккуратно висел на спинке единственного из всей мебели в помещении стула. Гермиона каждый раз поражалась, как ему удаётся всегда выглядеть идеально. Похоже, аристократами всё-таки рождаются, а не становятся.

— Ты даже не стараешься! — сказала девушка, сурово посмотрев на Драко.

— Я же говорю, что это бес-по-лез-но, — по слогам растянул он последнее слово.

— А ты попробуй поднапрячься для разнообразия, иначе рискуешь остаться сегодня без десерта, — пожав плечами, хитро улыбнувшись и прикусив нижнюю губу, проворковала Гермиона.

Малфой заметно сглотнул.

— Грейнджер, у тебя вообще совесть есть? Одно дело подловить в постели и взять с меня обещание попробовать, и совсем другое — шантажировать этой же самой постелью! — прищурившись, возмутился юноша.

— Ну знаешь, Малфой, с кем поведёшься, — развела руки Гермиона и лукаво улыбнулась. — Давай, не ворчи!

«Как малый ребёнок», — подумала девушка. Она, конечно, понимала, что просто не будет. Сначала она долго собиралась с духом, чтобы завести этот непростой разговор. За ту пару лет, что они были вместе (ха, Малфой и Грейнджер вместе, если бы Гермиона не была непосредственной участницей сего действа, рассмеялась бы в лицо каждому, кто сказал, что это вообще возможно!), девушка отлично усвоила, что Драко не любит признавать, что он в чём-то плох. Она, конечно, научилась нивелировать его временами непомерное эго и опускать с небес на землю, но всё, что касалось его жизни как Пожирателя и всех последствий этой жизни, было запретной темой. Драко замыкался в себе, но чаще просто злился. И тогда начинался этап самобичевания и ненависти к себе. В такие моменты Гермиона всерьёз подумывала отвести его к психологу, но однажды ей в голову пришла просто гениальная мысль — доказать Драко Малфою, что грехи молодости не обязательно ставят крест на всей дальнейшей жизни. Сколько бы она ни пыталась объяснить ему, что прошлое не изменить, что нужно смириться с ним, сделать выводы и жить дальше, всё было бесполезно. Малфой считал, что он никогда не станет достоин света в полной мере. «А вот если бы он смог научиться вызывать Патронуса, это бы могло изменить его мнение о себе!» — как-то подумала Гермиона и начала вынашивать этот план.

Будучи прилежной ученицей, вначале она изучила огромное количество литературы на эту тему. Но всё сводилось к одному: чтобы вызывать Патронуса, нужно быть сильным магом и уметь перенаправить свои самые светлые воспоминания и эмоции в заклинание. Чары эти настолько древние, что даже доподлинно неизвестно, кто и когда их изобрёл. И нигде не было упоминаний, что есть какие-то ограничения для волшебников, которые не могут ими пользоваться. Считается, что темные маги не могут вызвать Патронуса, потому что в их душе нет места свету. Но Гермиона искренне верила, что дело не в природе магии, а в психике. Нет необходимости защищать себя от тех, кто и так на твоей стороне. Получается, что только тренировки могли помочь в освоении этого сложного заклинания. В том, что Малфой достаточно сильный волшебник, сомневаться не приходилось, выходит, что ему просто не хватало уверенности в том, что он справится. Но как донести до него это?

— Экспекто патронум, — абсолютно без какого-либо энтузиазма произнёс Драко и лениво взмахнул палочкой. Ничего не произошло. — Видишь, Грейнджер, мы зря теряем время.

Драко Малфой давно смирился с тем, что ему не быть героем, что за ним прочно закрепилась репутация монстра: человека, пытавшегося убить Дамблдора; человека, принявшего метку; человека, стоявшего на стороне Тёмного лорда. И даже тот факт, что теперь рядом с ним Гермиона Грейнджер, а мальчик-который-выжил считает его своим другом, никоим образом не менял положения дел. Драко Люциус Малфой хоть и бывший, но всё-таки Пожиратель смерти.

Драко научился жить с осознанием, что бремя ошибок юности никуда не денется и, как бы он ни старался, люди будут вздрагивать при его виде и ждать подвоха даже от добрых и бескорыстных поступков. Возможно, рассказами о нём пугали непослушных детей-волшебников. В целом ему было всё равно. Он не хотел никому ничего доказывать. Единственным его желанием было, чтобы его оставили в покое. И ещё ему до сих пор не было понятно, почему Гермиона Грейнджер, самая выдающаяся ведьма столетия и героиня войны, рядом с ним. После всего, что было между ними во времена учебы в Хогвартсе, в период Второй магической войны, она продолжает каждый раз вытаскивать его из постоянно затягивающего болота ненависти к самому себе. Малфой искренне не понимал, почему. Почему после всей боли, что он причинял и причиняет иногда сейчас, после всех обид, которые были между ними, они вместе? Любовь? Как прозаично звучит! Драко до сих пор не мог привыкнуть, что его кто-то может любить, кроме матери. Он не понимал, за что его любить, считал, что не достоин ни любви, ни заботы. Тем более от Гермионы. Это была какая-то издевка судьбы: та, к которой ему всю жизнь внушали отвращение, стала смыслом его существования.

Малфой не мог даже точно вспомнить, когда его отношение к Гермионе изменилось. Чем больше он думал об этом, тем чётче осознавал, что ненавидел её лишь потому, что страстно желал. Она всегда была для него запретным плодом. В глубине души он восхищался ею и злился, что между Поттером, Уизли и им Гермиона выбрала первых.

А потом были его отец, мать, Волан-де-Морт и попытки выжить. После войны благодаря гриффиндорскому трио Драко Малфой даже не попал в Азкабан. Он находился в Малфой-мэноре под домашним арестом весь судебный процесс. Гермиону Грейнджер он видел на каждом своём заседании: даже если она не была вызвана свидетелем, она сидела на трибуне в качестве зрителя. Процесс был закрытым, но понятно, что слава героини войны имела свои преимущества. Малфой не понимал, зачем ей это. Какую цель она преследует? Чего хочет добиться? Вот уж действительно гриффиндорское благородство во плоти, сплошное желание всех и вся оправдывать. Сначала он злился, видя копну её непослушных волос, потом начал искать её глазами. Как будто одним своим присутствием она вселяла в него надежду. Надежду на что-то светлое, доброе, чистое, что может быть в его темном мире.

Кроме Грейнджер в его защиту выступил и святой Поттер, и даже Уизли. Хотя последний явно был не в восторге от этого, но всё равно поддержал Малфоя. Речь Поттера была более радушной, чем рыжего, а вот выступление Грейнджер было пылким. Она говорила что-то про то, что он не заслуживает быть наказанным, что он был ребёнком, на которого влиял циничный и эгоистичный отец, что ему просто не повезло с окружением, но что, несмотря ни на что, он так и не переступил последнюю черту — не использовал непростительных заклятий, не убил Дамблдора; он защищал свою семью и не выдал их (Гарри, Рона и её), когда их поймали егеря. Малфой сам не знал, почему он тогда их не выдал. Хотя кого он обманывал? Он просто струсил. Струсил сказать правду Пожирателям. Струсил спасти их, спасти её… До сих пор в его ушах стоял жуткий крик Гермионы, молящей о пощаде, а он лишь отвернулся и твердил: «Возможно, это они. Я не знаю. Я не уверен!» Он ненавидел себя за то своё малодушие, но не мог этого исправить. Поэтому спустя годы, оказавшись в схожей ситуации — душераздирающий крик Грейнджер, её тело на мокрой, грязной, холодной земле и нависший над ней Дементор… Драко не думал тогда, за него сработали инстинкты. Он не мог дать ей умереть, не мог позволить высосать из неё душу, этого он себе бы точно не простил, не смог бы с этим жить. И в тот момент Малфой не переживал о последствиях для себя, он, пожалуй, впервые в жизни был готов пожертвовать собой ради кого-то.

— Драко, ну пожалуйста, побольше желания, — протянула Гермиона. — Ты должен захотеть. Сконцентрируйся на самых светлых, самых радостных своих воспоминаниях.

— Да не могу, не получается, я не способен, в моей душе нет места свету и радости! — практически прорычал Малфой. И схватился за волосы.

Гермиона дрогнула. Она как будто почувствовала всё отчаяние и злость Драко. Ей до ужаса, до дрожи в руках захотелось его обнять и успокоить, но она не решалась подойти ближе, боялась, что своей жалостью сделает всё ещё только хуже. Она осталась стоять на месте, только её глаза забегали, выдавая, с какой скоростью полетели мысли. «Это глупая затея, Гермиона. Чего ты хотела добиться? Настаивая, ты делаешь только хуже. Нужно быть умнее, нужно быть хитрее!» — вихрем одна мысль сменяла другую. Но ни один мускул на лице Гермионы Грейнджер не дрогнул.

— А может быть, хватит себя жалеть? — строго произнесла ведьма.

— Ха! Может быть, тебе хватит меня жалеть и пытаться исправить? — зло выплюнул Малфой. — Или гриффиндорское благородство не позволяет?

— Может быть! — с вызовом ответила Гермиона. — Но я привыкла доводить всё до конца.

— Спешу тебя огорчить: я не твоё задание по травологии и не законопроект о несчастных и обездоленных домовиках. Не надо лезь в мою голову! Не надо меня переделывать. Ничем хорошим это не кончится, — растягивая слова, произнёс Драко, взгляд его стал суровым, и черты лица заострились ещё сильнее.

— Брось, Малфой, никто тебя и не собирается переделывать, — Гермиона медленно, боясь сделать резкое движение, подошла к юноше, как к раненому зверю, осторожно провела кончиками пальцев по щеке, стараясь снять напряжение, и, больше не увидев в его взгляде злости, поднялась на цыпочки и поцеловала Малфоя в нос. Она знала, что он не любит, когда она так делает, но не смогла себе в этом отказать. Драко зажмурился, тихо выдохнул и сгрёб Гермиону у объятия.

— Я знаю, — еле слышно прошептал он. — Я даже понимаю, почему ты это всё делаешь, но это действительно не имеет никакого смысла.

— Я верю в тебя, поверь и ты в себя, — также шепотом сказала Гермиона, разомкнула объятия и посмотрела на него своими огромными шоколадного цвета глазами. В них было столько тепла, нежности, надежды и любви, Драко просто утопал в её взгляде, он его обволакивал и согревал. В такие моменты Малфой четко понимал, что его любят, о нём заботятся, за него переживают, он буквально ощущал это.

— У меня не получается, я стараюсь, но у меня не получается, — всё ещё шепотом сказал он, снова сгрёб Гермиону в объятия и зарылся носом в копну её непослушных, но уже таких родных волос.

А ведь Драко и правда старался. Честолюбие никогда не позволяло ему быть в чём-то худшим. Пожалуй, его вражда с Поттером на этом и основывалась: избранным всё-таки не становятся, им рождаются. А тот факт, что Гарри отверг дружбу Малфоя, только усугубил ситуацию. А ещё Поттер забрал у Драко квиддич. Квиддич Драко Малфой любил всей душой, он давал ему чувство свободы на грани; играя, всегда нужно быть начеку, нельзя расслабляться, квиддич ошибок не прощает. Но и это Поттер у него нагло отобрал. Грейнджер тоже была как кость в горле. Невозможная всезнайка и выскочка, да ещё и магглороженная. Драко отлично учился, но при всех своих стараниях оставался всегда на вторых ролях. Пожалуй, к Уизли у него не было больших претензий — тот просто ему не нравился.

И именно честолюбие не давало ему возможность признаться, что он может с чем-то не справиться. Когда на третьем курсе в Хогвартсе поселились Дементоры, Драко, конечно, не боялся их нападения, но узнав, что Поттер овладел Патронусом, задался целью тоже научиться. И, разумеется, Малфой начал с изучения литературы. Но информации было ничтожно мало, инструкции скудны, всё сводилось к светлым воспоминаниям и ощущениям. Казалось, что это просто, однако Драко был практичен во всём, поэтому понимал, что просто не будет. Но он надеялся на свои способности. И начал тренировки. Однако все старания Драко были тщетны. Он никак не мог перенаправить свои, как ему казалось, светлые воспоминания в магию. Ни первый полёт на метле (ах, если бы он знал, что и Гарри считал это самым светлым воспоминанием), ни нежные поцелуи Нарциссы по утрам в день его рождения, ни письмо из Хогвартса и поступление на Слизерин. Драко никак не мог нащупать то самое воспоминание. Однажды он набрался смелости и решил попросить помощи у Люциуса. Но тот, как обычно, отмахнулся от сына, как только услышал, что он с чем-то не справляется. Драко даже не успел уточнить, что именно у него не получается, а после разочарованного взгляда отца уже не пытался больше продолжить разговор. В конце концов Малфой решил, что нужно попробовать позже. Но на самом деле он испугался, что не справится, и отодвинул это на задний план. Проще всего было отложить решение проблемы на потом, чем признаться даже самому себе, что у тебя не получится.

Драко вспомнил тот ужасный день в Азкабане, когда на Гермиону напал Дементор, и ещё крепче обнял девушку.

— Ты же умная ведьма, ты понимаешь, что моё прошлое никогда не отпустит меня, не позволит начать всё с чистого листа, оно будет преследовать меня всегда, — уже спокойно сказал Малфой. Одной рукой он нежно гладил Гермиону по спине, а другой аккуратно перебирал кудри. Он любил играть её волосами, его это успокаивало.

— Это ты не позволяешь ему отпустить тебя, ты решил, что так сможешь искупить свою вину, но дело в том, что искупить вину нельзя. Осознать можно, сделать выводы нужно, но искупить невозможно, — немного отстранившись от юноши, ответила Грейнджер. — Просто поверь в себя, разгляди в себе то, что вижу я. Да, тебе приходилось принимать трудные решения, как и многим из нас, но то, что было, уже прошло. Я тебя простила за всё, прости и ты себя!

— Я не могу, у меня не получается, — одними губами проговорил Драко.

— Не забывай, что кроме того, что ты волшебник, ты ещё и просто человек, которому свойственно ошибаться. Отпусти прошлое, живи настоящим, строй будущее.

— Сказать проще, чем сделать, — вздохнул Малфой. — Это не ты была на стороне проигравших, это не тебе пришлось поменять всю свою систему ценностей, не ты разочаровалась в убеждениях, не тебе пришлось учиться жить заново.

— Ой ли? Всем нам пришлось учиться жить заново.

— Да, но тебя не ненавидят!

— Да никто тебя не ненавидит, кроме тебя самого, ты сам зациклился на этом. С каких это пор Драко Малфою есть дело до того, что о нём думают?

— Всегда было, — прищурившись, ответил юноша.

— Ах, постоянно забываю, что связала свою жизнь с законченным эгоистом и так и не повзрослевшим человеком с манией величия, — рассмеявшись, прощебетала Гермиона.

— Грейнджер, — с наигранной суровостью сказал Драко и приподнял бровь. — Рискуешь быть наказанной.

— А я уже почти год не Грейнджер, — уже вовсю хохотала Гермиона.

— Миссис Малфой, вы забываете, что я могу быть суров.

— Только не со мной, — нежно проговорила ведьма.

— Особенно не с тобой, — улыбаясь, подтвердил юноша.

— Сконцентрируйся, осознай наконец-то, что светлого, чистого, радостного в твоей судьбе было не меньше. Выпусти это всё на первый план, позволь себе радоваться без чувства стыда и угрызений совести! — подумав, что критический момент в разговоре прошёл, Гермиона попробовала снова напомнить, для чего они тут находятся.

— Пытаешь упрекнуть меня, что ты — не самое радостное, что было и есть в моей жизни, раз этих воспоминаний не хватает, чтобы вызвать Патронуса? — с откровенным сарказмом проговорил Драко.

— Малфой, ты невыносим, — вздохнула Гермиона. — И как меня только угораздило выйти за тебя замуж?

— Потому что я чертовски неотразим?

— Потому что ты чертовски богат! — парировала ведьма, прищурилась и высунула язык. — Планирую задушить тебя подушкой во сне и стать завидной вдовой.

— Да ты ж моя расчётливая ведьмочка, всегда знал, что ничто слизеринское тебе не чуждо, — уже откровенно смеясь, сказал Малфой и нежно поцеловал жену.

— Но я бы была рада, если бы воспоминаний обо мне хватило, — покраснев, прошептала Гермиона.

— Я знаю. И поверь, это самое счастливое, что было со мной, твоё «да» навсегда изменило мою жизнь, разделило её на до и после. Не сомневайся в этом! Ни минуты! Просто я не способен на Патронус. Смирись с этим.

— Ты способен и на большее, тебе не хватает лишь веры в себя! Ну вспомни, даже у Амбридж есть Патронус. Хочешь сказать, что ты хуже неё? Или твой отец, — тут Гермиона запнулась, потому что выражение лица Драко стало суровым, она сглотнула, но продолжила: — Люциус же мог вызывать Патронуса. Вопрос в концентрации своих чувств. Ну, или мотивации.

У Гермионы был план на самый крайний случай, она уже всерьёз продумывала, где бы раздобыть Дементора или Смеркута. Но от этой мысли у неё самой сжимался желудок, и она очень не хотела претворять этот план в жизнь.

— Значит, у меня недостаточная мотивация, закрыли тему, — серьезно сказал Малфой. — Дементоров нет, а общаться можно по старинке: по каминной сети или с помощью сов.

— Да, но тут же вопрос не в необходимости использования заклинания, — девушка пыталась переубедить Драко, — а просто в умении.

— Грейнджер, хватит, я серьезно, я начинаю злиться.

— Позлись, выплесни свои эмоции, освободи место для других чувств!

— Я сказал хватит! — Драко начинал выходить из себя. — Ты хочешь поссориться?

— Я хочу, чтобы ты отпустил прошлое и начал жить ради своего будущего, ради нашего будущего!

— Тебя что-то не устраивает в нашей жизни? — Драко буквально начал рычать как лев. Гермиона невольно подумала, что логично было бы сравнить его с змеёй, и у неё промелькнула мысль, что не только она переняла слизеринские повадки, но и у её мужа оказалось больше гриффиндорского, чем он мог признать.

— Всё меня устраивает, — прошипела Гермиона. — Просто хватит жалеть себя!

— А кого мне жалеть? Тебя?

— О Годрик, не надо никого жалеть, надо просто жить дальше.

Драко начал ходить взад-вперёд по залу.

— Никого я жалею, я живу, как умею, в тех обстоятельствах, в которых оказался. Я такой, какой есть, и тебе придётся с этим смириться. Я думал, что ты это давно поняла.

— Я прекрасно знаю, какой ты, даже, может быть, лучше, чем ты сам, но жизнь продолжается, обстоятельства меняются, и мы должны к ним приспосабливаться.

— Да я всю жизнь к чему-нибудь приспосабливаюсь, может, хватит?

— Боюсь, что нет, — прошептала Гермиона и опустила взгляд.

— Что ты хочешь этим сказать? — Малфой остановился и посмотрел на ведьму серьезным взглядом, полным непонимания.

Гермиона переминалась с ноги на ногу, заламывала пальцы и, закусив губу и закрыв глаза, на выдохе четко проговорила:

— Драко, я беременна!

Наступили секунды тишины, она медленно открыла глаза и столкнулась с удивлённым взглядом Малфоя. Он посмотрел на неё своим пронзительными взглядом (в такие моменты она тонула в его серах глазах цвета дождливого неба) и, сглотнув, выдал:

— От кого?

Ведьма закатила глаза.

— От нашего садовника, он мне с самого начала глазки строил!

— Что?

— Малфой, соберись!

Драко тряхнул головой и, осознав услышанное, в два шага подбежал к Гермионе и, заключив в объятия, закружил её по залу.

— Я стану отцом?

— Станешь, — улыбнувшись, сказала Гермиона.

— Когда ты узнала?

— Несколько дней назад.

— Почему не сказала сразу? — удивился Малфой.

— Я не знала, как ты к этому отнесёшься. Мы же не планировали, — начала оправдываться Гермиона.

— Самая умная ведьма столетия и героиня войны оказалась такой трусишкой? — улыбаясь, сказал Драко. — Как я могу быть этому не рад?

— Я не знаю, это всё так неожиданно…

— Кто-нибудь ещё знает?

— Нет, ты первый, кому я рассказала.

— Мама, она должна узнать, она уже мне все уши прожужжала про внука!

— Или внучку! — напускно обиженно сказала Гермиона.

— Грейнджер, у нас с тобой будет сын, тут не может быть вариантов! — смеясь, проговорил Драко.

— Пф-ф! — фыркнула ведьма, но не хотела продолжать спор и решила перевести тему: — Но Нарцисса во Франции, вернётся только к концу недели.

— Отправишь ей Патронуса?

— А может быть, ты? — шепотом и надеждой во взгляде сказала Гермиона.

Драко закатил глаза:

— Ты никогда не сдашься?

— Никогда! — улыбнулась девушка.

Малфой вздохнул, закрыл глаза, сконцентрировался на своих ощущениях сейчас и, взмахнув палочкой до автоматизма отточенными движениями, четко проговорил:

— Экспекто патронум!

Ничего не произошло. Драко ещё сильнее зажмурился и снова взмахнул палочкой:

— Экспекто патронум!

Палочка в руке дрогнула, и Малфой почувствовал, как по его телу прошлась тёплая волна волшебства, но внешне ничего не произошло. Юноша глубоко вдохнул, переложил палочку из руки в руку и обратно и попытался сконцентрироваться на тех ощущениях, которые только что его накрыли.

«Я стану отцом! У меня будет сын!»

Снова зажмурившись, Драко практически прокричал:

— ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!

Малфой почувствовал, что из палочки вырвалась магия. Неуверенно, обрывком. И одновременно услышал радостный вздох Гермионы. Он открыл глаза и увидел небольшое серебристое облачко, которое тут же растаяло. Драко вдохнул ещё больше воздуха, снова закрыл глаза, чтобы ничего не отвлекало его от ощущений, и снова проговорил:

— Экспекто патронум!

Теперь выброс магии был более мощным, чем до этого. Открыв глаза, Драко увидел смутные очертания какого-то животного, но они были настолько размыты, что не было понятно, каким оно было.

На самом деле юноша часто думал, каким бы мог быть его телесный Патронус. Почему-то ему всегда казалось, что идеальный для него вариант — змея, ну, или павлин, как у Люциуса. Но также он отлично знал, что невозможно предсказать вид телесного Патронуса, что это некое сочетание личных качеств и умений, и что иногда его вид вызывает вопросы.

Драко снова закрыл глаза и пропустил через своё сознание всё, что когда-то его радовало, увидел все самые яркие и позитивные моменты своей жизни, последними из которых были Гермиона в подвенечном платье и ее слова, что он скоро станет отцом.

— Экспекто патронум! — прорычал Малфой. На этот раз магия была несколько другой, более целостной, что ли. Однако он не решался открыть глаза и проверить. Но тут Малфой услышал странный звук. Гермиона хрюкала, пытаясь сдержать смех. Драко открыл сначала один глаз, потом осторожно второй. Гермиона стояла рядом и, закрыв рот руками, пыталась не рассмеяться во весь голос. Малфой медленно повернул голову и увидел, как перед ним застыл Патронус, телесный Патронус, его телесный Патронус. Серебристый зверёк завис прям перед ним и ждал. А Драко непонимающе моргал и не мог поверить в происходящее. Тут Гермиона не смогла больше сдерживаться и начала громко смеяться. Малфой на автомате повернулся в неё сторону, и Патронус повторил движения своего хозяина.

— Он такой милый! Прямо твоя копия! — сквозь смех и слёзы выговорила Гермиона.

— Грейнджер, это не смешно!

— Ну почему же? Это очень иронично! — улыбнулась ведьма. — Я горжусь тобой! Просто скажи, кому хочешь отправить сообщение, и проговори его.

Драко снова повернулся к своему Патронусу и проговорил:

— Нарцисса, ты скоро станешь бабушкой!

Патронус в виде хорька как будто поклонился и растворился в воздухе серебряной пылью.