Том Реддл и Тайная комната (джен)

Если чему и посвящать свою жизнь, то только тому, что принято считать невозможным.

© Дневник Тома Реддла

1938 г., ноябрь

Седой старик грозно смотрел на меня с обрамленного серебром портрета, мерно поглаживая свою жидкую бороду. Подпись под ним гласила: «Салазар Слизерин, один из четырех основателей школы чародейства и волшебства Хогвартс». На соседней странице аккуратными буквами с завитушками была напечатана все та же информация, что и в любом другом учебнике. Могущественный волшебник, запомнившийся не своими деяниями, а неприязнью к магглорожденным — настолько сильной, что это стало причиной серьезной ссоры с остальными основателями. Поэтому перед тем, как покинуть Хогвартс, Салазар Слизерин создал Тайную комнату и спрятал в ней ужасное чудовище, которым однажды сможет управлять его наследник. Но больше о его потомках не было ни слова.

Я раздосадовано захлопнул массивный фолиант эксклюзивного издания Истории Хогвартса и отодвинул от себя подальше. Вся его эксклюзивность, к моему разочарованию, заключалась лишь в дорогой обложке из драконьей кожи и в золотом тиснении. Меня же интересовало содержание, а не оформление. Прошло уже три месяца, как я попал в Хогвартс, но в поисках своих родителей я так и не продвинулся. Моей единственной ниточкой был парселтанг — язык, на котором могут говорить лишь потомки Салазара Слизерина, о чем я узнал сразу же, как попал на этот факультет. Но я не понимал, как найти пропавшие звенья в фамильном древе между мной и моим знаменитым предком.

Часы показывали время ужина, и гостиная Слизерина пустовала. Лишь на диване возле камина, привычно свесив курчавую голову к самому пламени, дремал мой однокурсник Лестрейндж. У него были странные отношения с огнем. Например, на пожаре, недавно разгоревшемся на занятии по зельеварению, Лестрейндж спокойно оставался на месте и даже улыбался навстречу языкам пламени, пока профессор Слизнорт, наконец, не потушил огонь.

Послышались шаги, и в гостиной появился Эйвери, тоже учившийся с нами на курсе, но менее успешно, а вслед за ним — печально известный из-за своих выходок второкурсник Мальсибер. Судя по их измотанному виду, оба пришли с очередной отработки. С картинным стоном Эйвери обессиленно рухнул на диван рядом с Лестрейнджем, отчего тот подскочил и мгновенно проснулся. С осоловевшим видом он недовольно запустил в Эйвери подушкой, но тот лишь лениво отмахнулся. На костяшках его пальцев красовались свежие ссадины — из-за новой драки, которую, надо полагать, он и устроил.

Скоро вернутся с ужина остальные слизеринцы, а значит — мне стоит поискать более спокойное место для размышлений. Я встал из-за стола и начал собирать книги в свою потрепанную сумку. Почти все мои школьные принадлежности, включая форму, не были новыми, особенно книги — с заметками и рисунками на полях, ветхими обложками и странными пятнами. Я радовался уже хотя бы тому, что все страницы в них были на месте. Как сирота, я не мог позволить себе дорогие покупки, и хорошо, что Хогвартс в состоянии был снабдить меня всем необходимым, пусть даже бывшим в употреблении не раз и не два. Так что перед тем, как сесть на поезд в школу, я купил в обычном канцелярском магазине простой маггловский ежедневник, чтобы записывать свои мысли о новом мире — не мог же я позволить себе транжирить на это дорогой пергамент.

— Постой, Том, — окликнул меня Мальсибер с кресла, закинув ноги на столик рядом, отчего золотые пряжки на его ботинках сверкнули на свету. — У меня к тебе предложение.

Я слегка опешил от неожиданности, но не подал виду и лишь вопросительно посмотрел на него. Адам Мальсибер был из семьи богатых чистокровных волшебников, и все в его жизни доставалось ему настолько легко и непринужденно, что выражение невыносимой скуки никогда не сходило с его лица.

— Какое же?

— Эйвери рассказывал, что у тебя большие успехи в учебе. За три месяца ты уже заработал пятьдесят очков для факультета. Это потрясающе.

— Вашими стараниями они превратились в ноль, — заметил Лестрейндж, прикрывая ладонью зевок. — Надеетесь уговорить Тома перестать стараться и уйти в минус? Это будет новый рекорд в истории Хогвартса.

Эйвери хмыкнул, но промолчал. Мальсибер смотрел на меня в ожидании.

— Я все еще не услышал предложения, — сказал я, демонстративно игнорируя его попытку умаслить меня.

У чистокровных волшебников была своя манера вести диалог. Они редко говорили коротко и ясно, наоборот — их речь была очень сложной и витиеватой. Чтобы добиться желаемого, они втирались в доверие лестью, искусно пользовались пассивной агрессией, чтобы оскорбить собеседника, и тому подобное. Я никогда не думал о языке, как об оружии — никто в приюте не разговаривал подобным образом, — а с этими ребятами из чистокровных семей я порой и вовсе чувствовал себя деревенщиной с простейшим словарным запасом. Первые месяцы я старался скрывать это за загадочным молчанием, втайне впитывая их манеру общения как губка, и сейчас уже мог сражаться в искусстве диалога на равных.

Мальсибер помедлил и оценивающе окинул меня взглядом.

— Знаешь, люди делятся на тех, кому есть что продать, и тех, кто способен это купить. — Он указал пальцем на меня и себя. — У тебя есть знания, которые можно продать. А я могу их купить. Понимаешь?

— Зачем мне это? — холодно спросил я.

— Разве тебе не нужны деньги? — озадаченно спросил Мальсибер, кивнув на мою сумку.

Не глядя, я застегнул ее одним лишь взмахом палочки — невербальную магию я изучал параллельно с зубрежкой заклинаний по одной неприятной причине. Впрочем, это производило впечатление на сверстников.

— Я не стану тебе ничего продавать.

Мальсибер подобрался в кресле и подозрительно прищурился. Кажется, я пошатнул его самоуверенность.

— У всего есть цена.

— Безусловно, — кивнул я, мысленно подыскивая правильные слова. — Но, обладая уникальным товаром, можно не только устанавливать цену, но и выбирать покупателей.

— Ты недостаточно хорош, Адам, — ехидно резюмировал Лестрейндж.

Мальсибер огрызнулся:

— Больно много высокомерия от того, кто может заработать денег, лишь делая за других домашние задания.

— А, так вот ты о чем. — Я с наигранным удивлением поднял брови. — Прости, я думал, что мы разговариваем о более серьезных вещах.

— Это каких же?

— Знания о магии не ограничиваются учебной программой, ты же в курсе? — Мне стоило сбавить обороты, пока я его не разозлил, но я все равно не удержался от подначки. — Впрочем, пока ты ее не освоишь, помочь мне тебе нечем.

Мальсибер покраснел и вскочил с кресла, но я был быстрее.

— Эверте Статум!

Шагнувшего в мою сторону Мальсибера отбросило назад со страшной силой. Он снес кресло на своем пути, кувыркнулся в воздухе и врезался в стену, переполошив волшебников на ближайшей картине. Эйвери и Лестрейндж вскочили и, открыв рты, вытаращились на меня.

— Ты, — с трудом выговорил Эйвери, — говоришь на парселтанге?

С опозданием я понял, что машинально произнес заклинание на змеином языке. Снова. Как только я начинал нервничать, в моей голове, словно по щелчку, один язык переключался на другой. А ведь я хотел скрывать свое происхождение, пока не разберусь с ним, поэтому и учил невербальную магию.

— Думали, я обманывал, когда говорил об уникальности? — невозмутимо отозвался я, пользуясь ситуацией.

Конечно, я немного блефовал, ведь я не обладал никакими «особенными знаниями». Пока что. Но уважение к себе я откладывать в долгий ящик не собирался, поэтому я заставлю считаться со мной с самого начала.

— Когда у вас появятся желания, которые нельзя осуществить с помощью той магии, что изучают на каждом шагу, тогда и поговорим. А сейчас вы мне неинтересны. — Я пожал плечами и круто развернулся на пятках в сторону выхода, оставив однокурсников в смятении.

Владеть вторым языком все равно, что обладать второй душой.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., март

За пять лет учебы в Хогвартсе я изучил каждый квадратный метр замка. Сначала я верил, что именно в Тайной комнате смогу найти ответ о своих родителях, но, когда неожиданно обнаружил его в совершенно другом месте, я не прекратил поиски. Мои родители не оказались прославленными чистокровными волшебниками. К огромному разочарованию, я не мог заявить о них так же гордо, как это делали Блэки или Гринграссы — кровь отца-маггла и нищета матери-волшебницы испортили бы мне всю репутацию. Так что я должен был с нуля создать образ волшебника — достаточно влиятельного и могущественного, чтобы подчинить себе весь магический мир.

Кому-то этот план мог бы показаться слишком грандиозным, но мне он был в самый раз. Я был готов сделать ради своей цели все что угодно. Неважно, опасно это или… нелепо.

Стоя в тени, я наблюдал, как студенты Слизерина возвращались с уроков. Они проходили мимо, даже не замечая меня, что мне было только на руку. Наконец, треща о какой-то бессмыслице, появились Марджери Хиггс и Кассия Малфой, мои однокурсницы.

— Кэсси, — окликнул я. — Можно тебя на минутку?

Девушки вздрогнули и резко обернулись. Разглядев в полумраке мое лицо, Кассия облегченно выдохнула и подошла.

— Как же ты меня напугал, Том. Что-то случилось?

— Это я хотел у тебя спросить. У тебя все в порядке? — обеспокоенно спросил я вполголоса и шагнул ближе — так, чтобы факел осветил мое лицо.

Мой цепкий взгляд оказывал на сверстников гипнотический эффект, поэтому я пользовался им постоянно и, словно змей на охоте, парализовывал своих жертв. Кассия попалась в мои сети мгновенно.

— Почему ты спрашиваешь? — занервничала она.

— Сегодня ты сидела передо мной на истории магии, и я заметил... — Я сделал паузу и потянулся рукой к ее волосам.

Щеки Кассии вспыхнули всеми оттенками красного, и она, не в силах сдвинуться с места, сбивчиво залепетала:

— Вообще все в порядке, просто я иногда думаю… Ауч! — потрясенно воскликнула она и и схватилась за голову.

Я продемонстрировал ей вырванный волос:

— Ты начала седеть.

Глаза Кассии округлились. Признаться, ситуация и правда была нелепой. Но ведь я уже говорил: ради того, чтобы все магическое сообщество преклонило передо мной колени, я готов на все.

— Что? — с трудом вымолвила она, пытаясь осознать произошедшее. Повезло, что она блондинка. Нет, не потому, что все блондинки стереотипно глупые, но светлый волос от седого в полутьме не так-то просто отличить.

— Мне кажется, ты чересчур много переживаешь. Как староста, я чувствую, что должен поддержать тебя. — Я обезоруживающе улыбнулся и ободряюще положил ей руку на плечо, отчего она чуть не подпрыгнула. — Будь уверена, ты со всем справишься.

Кивнув на прощание оторопевшей Марджери, я, как ни в чем не бывало, направился дальше по коридору. Добытый волос я незаметно намотал на палец. Проще простого. Не слишком элегантно, но долго возиться с этой частью плана не хотелось совершенно.

Вряд ли бы я смог догадаться самостоятельно о том, что вход в Тайную комнату находился в женском туалете — слишком оригинально для Салазара Слизерина. Вероятно, на этом месте раньше было нечто другое — например, таинственная арка со змеями или мрачный колодец, — но в восемнадцатом веке волшебники решили побаловать себя удобствами из мира магглов и установили в замке трубы водоснабжения и канализации, а вместе с ними — и ванные комнаты, и туалеты. Интересно, а раньше домовые эльфы сотни лет выносили горшки с дерьмом в озеро? Так или иначе, именно тогда вход в Тайную комнату был перепрятан.

Я добавил волос Кассии в оборотное зелье и выпил залпом эту блестящую серебристую жижу. От приторного сладкого вкуса и цветочного запаха меня замутило. Я почувствовал, как стал легче, а еще неустойчивее, словно в моем теле сменился центр тяжести. Но что мне не нравилось больше всего — то, что из меня будто выкачали всю силу. Хорошо, что это ненадолго. Одежду и ботинки пришлось уменьшить на несколько размеров. Девушки Хогвартса ходили в юбках и на каблуках, но это было уже слишком, так что я просто подогнул брюки и запахнул длинную мантию поплотнее, а значок старосты спрятал в карман. Оставался примерно час до окончания действия зелья.

В точном местоположении входа я не был до конца уверен — в туалете всегда кто-то был, и, чтобы изучить все как следует, мне нужно было как-то избавиться от возможных свидетелей. Для этого я приготовил особое средство. Я выливал его в унитазы по очереди, перемещаясь из кабинки в кабинку. По задумке, эта липкая жижа должна была намертво схватиться глубоко в трубах, да так, что помог бы лишь новый капитальный ремонт. Я не хотел вызывать подозрения, поэтому дело продвигалась небыстро. Но, несмотря на это, девушки все равно косились на меня, и довольно скоро я узнал, в чем было дело.

— Эй!

Возле раковин стояла высокая девушка в форме Гриффиндора и в открытую разглядывала меня. Я вспомнил ее по кривой ухмылке и непропорционально большим глазам: Ванесса Пламмер.

— У тебя все в порядке? — спросила она.

У меня дежавю. Не это ли говорил Кассии я сам?

— Все отлично, — заверил я.

— Ты, похоже, не в курсе, но тебя кто-то проклял. — Ванесса указала пальцем на мое лицо и ноги. — Выглядишь жутко.

Я оглядел себя. Серьезно, что не так? Мантия чистая, не мятая, ботинки... Я был уверен, что никто не заметит. Не учиться же мне ходить на каблуках ради одного похода в туалет. Внимательность противоположного пола я недооценил.

— Не думаю, что это твое дело. — Я нахмурился, гадая, как теперь выйти из ситуации.

— Как знаешь. Но на твоем месте я бы привела в порядок хотя бы волосы, — фыркнула девушка и ушла, хлопнув дверью.

Озадаченно проводив ее взглядом, я подошел к зеркалу и замер. Салазар тебя подери! Все мое лицо, точнее — лицо Кассии, было покрыто огромными воспаленными угрями. Это побочное действие? Я что-то напутал с зельем? Нет, не может быть! Это и было лицо Кэсси Малфой — настоящее, без волшебных мазей и зелий. И волосы выглядели совсем иначе. Не аккуратными светлыми волнами струились по плечам, а топорщились во все стороны, словно наспех собранный стог сена. Я чуть не застонал от досады. Как я мог забыть, что девушки не показываются на людях такими, какие они есть. Это была отвратительная оплошность — неудивительно, что все на меня косились. Мне стало вдруг не по себе, словно я обнажил свою уязвимую сторону. Вылив последнюю порцию средства, я накинул капюшон и поспешил скрыться от посторонних глаз в безопасном месте.

* * *

Ждать результата пришлось недолго: уже спустя пару дней я наблюдал, как Уинтерс вколачивал в дверь туалета массивный гвоздь и повесил табличку «Закрыто! Не работает!». Поговаривали, что мерзкий характер — обязательное условие для соискателей на вакансию завхоза Хогвартса. У пожилого сквиба Уинтерса нрав был прескверный, внешний вид — жуткий, а рука — тяжелая, однако свое дело он знал отлично. Все, отремонтированное Уинтерсом без всякой магии, никогда более не ломалось — возможно, от страха. Зная это, я постарался сломать все на совесть, и у меня явно получилось. Сквиб был не в духе. Бормоча себе под нос ругательства в адрес «срущих девок», он покатил скрипучую тележку с инструментами дальше по своим делам.

Я дождался, пока он скроется за поворотом, и зашел в туалет. Пол внутри был весь залит водой из-за тщетных потуг Уинтерса починить унитазы. Оглянувшись вокруг, я достал из кармана вырванную из очередной «Истории Хогвартса» страницу со старой колдографией. На ней в этом самом туалете темноволосый волшебник демонстративно открывал и закрывал краны. На его правой руке сверкало кольцо с черным камнем. Волшебника звали Корвин Мракс, и он был одним из тех, кто перекопал Хогвартс вдоль и поперек, устанавливая трубы. А еще он был моим дальним предком по материнской линии, следовательно — еще одним наследником Слизерина. Если кто тогда и смог обнаружить вход в Тайную комнату, то это он.

Подойдя к раковинам, возле которых позировал Корвин, я случайно бросил взгляд в зеркало и задумчиво провел рукой по гладко выбритому подбородку. Никогда раньше не замечал, сколько другим приходилось прикладывать усилий для поддержания привлекательности. Ведь мне это не стоило ничего. Сколько внутренних изъянов мне прощают из-за внешней красоты? Криво улыбнувшись, я вернулся к поискам, и на одном из медных кранов обнаружил крохотную нацарапанную змейку. Вполне прозрачный намек для потомка Слизерина. Отступив, я прошипел на парселтанге «Откройся!». Плиты в полу пришли в движение, и дрожь охватила мое тело. Столько лет слепых блужданий наконец-то закончились! Я сотню раз мог бросить поиски, но не отступил от своей цели, за что и был, наконец, вознагражден. Передо мной разверзлась черная пропасть. Я жадно вгляделся в нее и бесстрашно шагнул вперед.

* * *

Приземлившись, я разогнал непроглядную тьму люмосом, но вид предстал удручающий. Ил стекал по каменным стенам, трещины были забиты мхом, а по углам чернела плесень. Пока я шел по этому тоннелю, под ногами у меня чавкала вода. Вероятно, это подземелье проходило прямо под Черным озером, но здесь уже очень давно никто не бывал. За поворотом я уткнулся в тупик, на гладкой поверхности которого сплелись две огромные гадюки с изумрудными глазами. Еще одна дверь? «Откройся!» Гадюки плавно скользнули в разные стороны, открывая проход в огромную, тускло освещенную комнату. Потолок ее терялся во мраке. Каменные змеи, опутавшие колонны, казалось, внимательно следили оттуда, пока я проходил мимо. У задней стены, отбрасывая зловещие тени, возвышалась бородатая статуя Салазара. Не успел я приблизиться к ней, как статуя внезапно заговорила:

— Наследник Слизерина, ты пришел, чтобы исполнить завещание своего предка?

Губы у статуи не шевелились — звук доносился из широко распахнутого рта и эхом прокатывался по всей комнате. Это было очень эффектно, но я и сам был мастером спектаклей, поэтому не был впечатлен, наоборот — это сходство между мной и Салазаром даже развеселило.

— Именно так.

— И каков же твой план? — вкрадчиво спросил голос.

Ох, наконец-то у меня появился благодарный слушатель!

— Мы начнем с малой крови.

Когда справедливость исчезает, не остается ничего, что могло бы придать ценность человеческой жизни.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., апрель

Защита от темных искусств была одним из любимейших предметов у студентов Хогвартса. Особенно внимательными слушателями являлись студенты факультетов Слизерина и Гриффиндора. В классе стояла идеальная тишина. Пятикурсники обоих факультетов скрипели перьями в унисон, и даже Эйвери, которому обычно тяжело спокойно сидеть на месте, был полностью увлечен лекцией профессора Вилкост.

— Проклятию марионетки может быть подвержен любой человек. Не имеет значения, волшебник он, сквиб или маггл.

Я считал эту фразу нелепой, но послушно записал ее в конспект вместе со всеми. Лекции по непростительным заклинаниям с некоторых пор стали комичны. Война с темными волшебниками в Европе исказила умы чиновников в британском Министерстве магии. Из газет и учебников исчезли «Авада Кедавра», «Круциатус» и «Империус». Теперь они назывались не иначе, как «Убивающее заклятие», «Изуверское заклятие» и «Проклятие марионетки». Если Министерство надеялось, что это оттолкнет юных волшебников от изучения запретных заклинаний, им стоило бы взглянуть на этот жадный блеск в глазах Мартена Эйвери.

— Темный волшебник может наложить проклятие марионетки почти на любое животное — за исключением существ с врожденной защитой от магического воздействия. Ярким примером являются драконы.

На столе профессора стоял большой аквариум с жирной серой крысой. Ее маленькие красные глазки зло уставились на студентов. Крыса не могла знать, какая участь ее ждет, но ничего хорошего она не ожидала.

— Кто еще, по вашему мнению, может сопротивляться проклятию марионетки?

Тонкая рука изящно взлетела вверх.

— Да, мисс Хиггс.

— Профессор, как насчет обскура?

Я едва не поперхнулся воздухом. Марджери Хиггс никогда в руках не держала ничего тяжелее глянца. Не знал, что в модных журналах пишут о столь темной магии. Однако когда Лестрейндж, сидевший рядом с девушкой, кинул на меня виноватый взгляд, я все понял. Марджери была то ли слишком глупа, то ли слишком бесстрашна, благодаря чему она не только путалась с Лестрейнджем, но еще и повторяла за ним все, что бы он ни сказал.

Она смирно сидела, хлопая своими длинными ресницами, пока профессор Вилкост медленно надвигалась. Выцепив из вороха письменных принадлежностей спрятанную Марджери улику, профессор поднесла ее к своим зорким глазам. Это была тонкая книжка с портретом юной и очаровательной (уверен, не обошлось без чар) волшебницы и переливающимся заголовком «Любовь и страсть Нью-Йорка». По рядам студентов пробежал смешок. Похоже, министерский отдел цензуры недооценил информацию, которую может скрывать в себе «изящный» слог подобных мемуаров. Я не знал, что там произошло в Нью-Йорке, но догадывался, что это как-то связано с обскуром, что и объяснил своей подруге Лестрейндж.

— На моих уроках мы обсуждаем только то, о чем написано в учебнике, мисс Хиггс, — ледяным тоном произнесла профессор. — Впредь оставляйте ваши сплетни за дверью. Книгу заберете после занятий, разумеется.

Марджери попыталась возразить, но неожиданно дверь в класс оглушительно громко заскрипела. Все дружно обернулись. На пороге стоял взволнованный пуффендуец и ловил ртом воздух. Профессор Вилкост подняла руку, останавливая его попытку что-то сказать, словно и так знала, что услышит.

— Оставшееся время урока посвятите чтению главы на странице четыреста семнадцать. Мистер Реддл, как староста факультета, вы, надеюсь, проследите за порядком в мое отсутствие.

Ничего более не объясняя, профессор Вилкост взяла со стола свою остроконечную шляпу и направилась к выходу. Это не могло не вызвать моего любопытства. Я поймал взгляд пуффендуйца и проник в его разум. «Лес... страх... беглец...» — образы, что я успел уловить прежде, чем зрительный контакт оборвался, и дверь за пуффендуйцем и профессором захлопнулась. Альфард Блэк, сидевший рядом со мной, не теряя времени зря, уронил голову на пергамент и мгновенно уснул. Никто этому не удивился — образ жизни капитана факультетской сборной по квиддичу изрядно изматывал. Остальные тоже расслабились и принялись болтать друг с другом, и лишь немногие действительно стали читать учебник. Любовь к предмету отходила на второй план, когда можно было обсудить проблемы более насущные. Я потянулся за книгой по темнейшим искусствам, взятой в библиотеке, вполуха слушая, о чем разговаривают в классе.

— Так что за обскур? — живо поинтересовалась Кассия Малфой, повернувшись к Марджери, своей лучшей подружке.

Та самодовольно вздернула острый подбородок и назидательно произнесла:

— Обскур — это паразит, который появляется в ребенке-волшебнике... который долгое время скрывал и подавлял в себе магические силы.

— А зачем он это делал? — фыркнула Кассия.

— Потому что жил в семье магглов, — подключился к разговору Эйвери, ухмыляясь. — Летающие по дому предметы их обычно пугают.

— Да! Волшебный дар у магглорожденных — это вовсе не дар, а проклятие. — Марджери наставила свой длинный черный ноготь на гриффиндорцев.

Грязнокровка Ванесса Пламмер, попавшая под прицел Хиггс, закатила свои огромные глаза, но предпочла промолчать. По удивительному и жестокому совпадению весь пятый курс Слизерина состоял из чистокровных волшебников, за исключением меня. Лестрейндж, Эйвери, Хиггс, Малфой, кузены Гринграсс и Блэк — золотой состав магической аристократии и бескомпромиссных снобов. Тогда как среди пятикурсников Гриффиндора из чистокровных были только рыжая Колетт Уизли и темнокожая Джаки Бруствер. Обе, разумеется, поддерживали грязнокровок, с которыми учились, из-за чего вражда между факультетами на нашем курсе всегда была на грани драки, и слизеринцы обожали провоцировать гриффиндорцев.

— Если мы не можем посвятить родителей-магглов в тайны магического мира — нужно изъять ребенка-волшебника из такой семьи, — предложил Эйвери.

— Лишить ребенка родителей? Какая чушь, — не выдержала Джаки с гриффиндорской половины класса, подняв голову от учебника.

— Эй, никогда не щекочи спящего дракона, Бруствер, — процитировал девиз школы Мартен Эйвери, вызывающе ухмыляясь. — Или тебе спокойнее жить, зная, что в мире есть сотни бомб, способных рвануть в любой момент?

Джаки не нашлась, что ответить по существу, хотя в ее глазах я увидел бурю эмоций.

— И что с ними делать? Содержание магглорожденных недешево обойдется, — сказал Лестрейндж так, будто уже подсчитывал в уме расходы.

— А что, если это и правда проклятие, и его можно снять? — продолжала гнуть свою линию Марджери Хиггс. — Откуда у магглов магические способности? Они же ненавидят магию. Годами ведьм и колдунов на кострах сжигали. Может, их какой-то хитрый волшебник проклял в отместку?

— Да нет, просто некоторые колдуны готовы и с пола есть, и магглов трахать, — ехидно ответил Эйвери. — Так ведь, Бруствер? Это же у тебя бабушка была магглой?

— А магические силы, по-твоему, это венерическая болезнь? — отозвалась Джаки с насмешкой.

— Ну, ты почитай как-нибудь, что такое телегония, расширь свой кругозор, — в тон ответил Мартен.

— Отвратительно. — Кассия брезгливо поморщилась.

— Правда магглой? — переспросила Марджери и протянула: — Тогда понятно, почему твой брат сквиб.

Джаки с силой захлопнула учебник, отчего мирно сопевший Альфард Блэк подскочил на месте и осоловело заозирался. Гриффиндорцы разом замолчали. Напряжение в воздухе стало настолько осязаемым, что его можно было резать ножом.

— Да с чего ты взяла, что это связано? — горячо возмутилась Колетт Уизли, уговаривая Джаки остаться на месте.

— А почему нет? Не зря маггловскую кровь называют грязной, — пожала плечами Марджери.

Джаки вырвалась из рук подруги и бросилась в сторону слизеринцев. Заклинание, сорвавшееся с ее палочки, врезалось в «протего» Лестрейнджа и рассыпалось искрами, что стало сигналом к драке. Заряженные негативом студенты повскакивали со своих мест и нацелили друг на друга палочки. Такой поворот событий был настолько привычным, что я даже от чтения не оторвался, пока наколдовывал стену защитных чар, разделяя класс на враждующие половины. Я был бы не против поглядеть, как эти идиоты калечат друг друга, но порядок в классе был под моей ответственностью. К сожалению, моего заклинания не хватило для того, чтобы их утихомирить. Увидев, что заклинания не достигают цели, они опустили палочки и продолжили переругиваться.

— Возьми свои слова назад!

— Так горька на вкус правда, Бруствер?

— Может, перестанете быть такими уродами?

— Следи за языком, вас никто не оскорблял!

— Да вы только этим и занимаетесь!

— Оскорбление — это ваше существование!

— А ты не лезь вообще!

На этот раз пятикурсники вцепились друг в друга крепко. Лишь Альфард и Гринграсс сидели с непроницаемыми лицами. Я с досадой оторвался от книги и накрыл скандалистов снежным вихрем. Крики сменились на клацанье зубов, однокурсники затряслись от холода и недовольно посмотрели в мою сторону.

— Не заставляйте меня привязывать вас к стульям. Сядьте и успокойтесь, — приказал я.

Слизеринцы, поколебавшись больше для виду, вернулись на свои места. Распаленным гриффиндорцам потребовалось чуть больше времени на то, чтобы угомониться. Но тут Альфард Блэк наклонился ко мне и негромко спросил:

— А куда делась крыса?

Аквариум на столе профессора Вилкост был пустым. Выбраться из него самостоятельно крыса не могла. Странно, куда она пропала? Оглушительный визг Марджери Хиггс стал ответом на мой вопрос. Снова началась суматоха. Выпавшая из капюшона Марджери жирная крыса побежала между рядами, заставляя всех в классе шарахаться прочь.

— Мерзость! Какая мерзость! — кричала Марджери.

Ванесса Пламмер злорадно скалилась и многозначительно переглядывалась со своими дружками, не оставляя сомнений в том, чьих рук это было дело. А ведь я ясно велел всем сидеть и не дергаться. Как-то слишком часто на моем пути встает эта хамоватая и наглая грязнокровка.

* * *

Что-то хрустнуло у меня под подошвой. Я поднял ногу и увидел пожелтевший от времени крысиный скелет. Тишина давила на уши, а тени дрожали от света, играя с воображением. В очередной раз я оценил обстановку Тайной комнаты на Превосходно. Беседовать со статуей мне нравилось — я мог свободно говорить о том, что никому другому бы не доверил, а мой собеседник явно истосковался по общению. Единственное, я до сих пор не выяснил, что за чудовище скрывается здесь.

— Ужас Слизерина прячется в тени от страха?

— Наглец, — прошипела статуя. — Стоит тебе увидеть меня, и ты умрешь.

Я улыбнулся. Этой информации мне хватило.

— Тогда, полагаю, я знаю, кто ты.

Существо, которое говорит на парселтанге и убивает одним лишь своим видом. Конечно же, это василиск — огромный ядовитый змей, впервые созданный Герпием Злостным, еще одним моим предком. Ох, сколько выдающихся темных волшебников я нашел в своем фамильном древе, пока искал своих ничтожных родителей.

— И я нашел для нас первую жертву.

Человек подчиняется только двум вещам: страданию и удовольствию. Будь источником обоих, и получишь покорнейших рабов.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., май

В поисках Тайной комнаты я открыл множество других секретов Хогвартса. Один из них — старый винный погреб в подземелье, недалеко от кухни, спрятанный за статуей нимфы с кувшином. В те незапамятные времена, когда чарка алкогольного напитка в руках ученика не порицалась, погреб был полон огромными дубовыми бочками. Сейчас от них остались лишь темные следы на полу, а запах вина давно перебил горький запах трав, которые сушились на стеллажах вдоль левой стены. Там же стояли котлы разных размеров и видов: медные, бронзовые, серебряные и золотые. Мальсибер относился к зельеварению щепетильно: накупил перегонных аппаратов и фиалов всевозможных форм, а шкаф с ингредиентами у него постоянно пополнялся.

Рядом на полках стояли книги по темной магии, купленные в лавках Лютного переулка и привезенные из домашних библиотек. Все остальное пространство левой половины погреба было захламлено самыми разными предметами. Сколько бы Мальсибер ни пытался рассортировать этот хаос по сундукам, после Эйвери все снова выглядело так, будто здесь прошел ураган. Пустой оставалась лишь правая половина помещения, которую Лестрейндж отвоевал для своих опасных экспериментов.

По центру комнаты стоял огромный дубовый стол, а у дальней стены — декоративный камин с магическим огнем. Их разместили здесь задолго до нашего появления — полагаю, тайные убежища привлекали студентов во все времена.

Мальсибер, сидя во главе стола, аккуратно насыпал в курительную трубку порошок из ступки.

— Лестрейндж, нужна твоя рука помощи, — позвал он.

— Хочешь снова рискнуть бровями?

— Я тебе доверяю. — Мальсибер закусил длинный мундштук зубами и, осклабившись, наклонился к Лестрейнджу.

Тот нахмурился, сверля взглядом бриаровую поверхность трубки, поднял руку и звонко щелкнул пальцами. Из чаши повалил сиреневый дымок, и Мальсибер довольно затянулся.

— Браво, — лениво захлопал в ладоши Эйвери. — Жду не дождусь, когда ты, моргнув дважды, сожжешь адским пламенем какую-нибудь маггловскую деревушку.

Заметив мое появление, все трое вскочили с мест. Наша небольшая стычка с Мальсибером на первом курсе произвела на них впечатление, и с тех пор они наблюдали за мной. Из года в год я становился лучшим студентом по каждому предмету — учителя ставили меня в пример, и факультет выигрывал кубок школы во многом благодаря мне. Никто больше не узнал о моем умении говорить на змеином языке — я научился контролировать себя в стрессовых ситуациях. Объективно, я был сильнее и умнее всех студентов Хогвартса, вместе взятых, и даже некоторых преподавателей, что видели все, особенно эта троица. И вот однажды они пришли ко мне с необычными просьбами, будто я джинн, что сможет исполнить их желания. Впрочем, отчасти так и случилось: я привел их в этот погреб и, в обмен на соблюдение простых правил, дал то, что им нужно.

— Снова целый месяц без нарушений, мои поздравления, — хмыкнул я. — Вы заслужили небольшое поощрение.

Мальсибер поставил на стол небольшой котелок с варевом. Зельеварение было его страстью. Адам самостоятельно стал одним из лучших студентов профессора Слизнорта, но в какой-то момент ему стало этого мало. Я заглянул внутрь котла. Как и все зелья, что варил Мальсибер для себя, это содержало в себе множество опасных токсинов. Но, как Адам любил повторять, не существует ядовитых веществ — есть лишь ядовитые дозы. От того количества, что употреблял он, умереть было невозможно, а вот словить все прелести интоксикации — запросто.

— Твое новое творение, полагаю? — Я сделал несколько пассов палочкой над котлом и мысленно произнес заклинание.

Мальсибер довольно осклабился и коротко поклонился мне. Чем сильнее волшебник, тем сильнее его заклинания. Я сделал большое одолжение Мальсиберу, удвоив действие его зелья.

— Благодарю, мой лорд, вы очень любезны.

Я повернулся к Эйвери:

— Вижу, ты продолжаешь заниматься пробежками. Помогает?

Моим условием для Мартена была обязательная физическая активность. Его энергия, бьющая через край, могла стать для меня источником проблем, а это нарушало правило «Не привлекать к себе внимания». Сначала мы пытались продвинуть Эйвери в команду по квиддичу, но его быстро оттуда выперли за драки, и, как оказалось, альтернативного спорта в Хогвартсе не существовало. Пришлось заимствовать у магглов, хотя Эйвери был уверен, что эту закалку для тела и духа придумали темные волшебники в те времена, когда оставаться на одном месте было равносильно смерти. Потому что я так ему об этом сказал.

Из ежедневных пробежек Эйвери и Лестрейндж устроили целое развлечение и, вероятно, придумали новый вид магического спорта. Мартен бегал не просто так — он пытался скрыться от заколдованных бумажек, стремившихся укусить его за задницу, но я уже давно смирился с тем, что мои сверстники просто дети. Главное, чтобы они выполняли мои указания.

Эйвери пришел ко мне с необычной просьбой. Он хотел сделать свой личный Омут Памяти — мощный артефакт, позволяющий хранить и воспроизводить воспоминания наиболее точно, и не только свои. В отличие от желания Мальсибера, который сейчас пил маленькими глотками улучшенное мной зелье, это меня даже заинтересовало. Я выполнил просьбу Мартена, но за ней последовала еще одна.

— Да, я чувствую себя отлично, мой лорд. — Эйвери слегка склонил голову.

Я поставил перед ним флакон с полупрозрачной сверкающей жидкостью, и Мартен тут же вылил ее в каменную чашу Омута Памяти. Чужое воспоминание закружилось в мерцающем вихре, как только Мартен опустил в Омут лицо. Мальсибер не мог испытывать сильные эмоции, будучи в трезвом рассудке. Эйвери испытывал непреодолимую тягу наблюдать за жизнями других людей. Без искусства темной магии им не удалось бы безопасно воплотить свои нездоровые желания.

— А что у тебя, Аллан? — обратился я к Лестрейнджу.

Тот задумчиво посмотрел на меня сквозь упавший на глаза вьющийся локон.

— Хочу понять суть взаимосвязей в магии.

— Объясни.

Лестрейндж поднял с пола доску с волшебными шахматами и высыпал их на стол.

— Хорошо. Возьмем эти две пешки. — Он взял маленьких солдат в руки. — Правильным заклинанием я могу их связать невидимыми узами так, что все, чему подвергнется одна из них, испытает на себе и другая.

Я кивнул, поощряя его продолжать.

— А теперь... — Лестрейндж поставил пешки к остальным фигурам. — Мне нужно заклинание, при котором то, что испытывает одна, отразится на десятках, а то и сотнях других.

— Ты где-то видел подобное? — заинтересовался я.

— Нет, — нехотя признал Лестрейндж. — Для начала мне нужно понять, как работают уже известные магические связи. Например, как часы в Большом зале отслеживают баллы факультетов.

Аллан был единственным из троицы, кто тянулся к знаниям просто ради знаний. Он считал, что ученый должен быть выше моральных законов, и его раздражали любые попытки ограничить его пытливый ум. Если ради научной свободы Лестрейнджу нужно стать темным магом — он станет им, не задумываясь.

— Если ты найдешь нужное заклинание, как ты его применишь?

— Мне кажется, магическое сообщество заблуждается относительно природы волшебства. — Это я от него уже слышал. — На самом деле магией пропитано все, даже воздух. Она — как одна большая сеть, в которой по разным причинам возникают скопления, узелки — это волшебники, магические существа, артефакты и так далее. А раз есть сеть, то существует и взаимосвязь между всеми, кто наделен волшебной силой.

— Я подумаю над твоей проблемой.

— Мой лорд, я буду вам безмерно благодарен.

Широкие плечи Эйвери мерно поднимались над Омутом Памяти, где он подсматривал чужие секреты. На лице Мальсибера цвела блаженная улыбка, а взгляд был устремлен в одну точку. Лестрейндж сосредоточенно колдовал над шахматными фигурами. Мое менторство на сегодня было окончено. Я подошел к книжным полкам и вытащил нужный мне том — книгу о Герпии Злостном, первооткрывателе многих тайн в темном искусстве, в числе которых был василиск. Но не он меня сегодня интересовал. Я пролистал список заклинаний и нашел нужное. Крестраж. Его текст уже попадался мне ранее в книге про темнейшие искусства. Заклинание, с помощью которого можно сохранить часть своей души в предмете и получить шанс на еще одну жизнь после смерти.

Я уже решил, что использую его, как только подвернется возможность. Жертву я выбрал, орудие тоже, но оставалась одна небольшая проблема: какой из предметов выбрать в качестве сосуда для осколка моей души?

* * *

На ужине я был полностью погружен в свои мысли и поглощал пищу медленно, даже не чувствуя вкуса. Меня волновала тема выбора правильного объекта для создания крестража. Когда мне подвернется шанс расколоть свою душу, подходящий сосуд для осколка должен быть под рукой. Не хотелось бы, чтобы это была перьевая ручка или шнурки.

Проблема в том, что, с появлением магии в моей жизни, большинство вещей, что я ценил прежде, потеряли значимость. Мне нужно было что-то, что отражало бы мою личность в полной мере. То могущество, которое во мне скрыто.

Изучение информации об артефактах не помогало — лишь еще больше разжигало мою алчность. Медальон Слизерина, Диадема Кандиды Когтевран, Меч Гриффиндора, Чаша Пенелопы Пуффендуй. На меньшее я не был согласен, но и достать эти предметы в скором времени не представлялось возможным. Нужно было придумать что-то еще.

Хрустальный звон разнесся по залу, и все как по команде повернули головы в сторону профессорского стола. За кафедрой стоял директор Армандо Диппет в своем меховом колпаке и деликатно стучал вилкой по бокалу, привлекая к себе внимание. Как только студенты замолкли, он объявил:

— Как вы все знаете, посещение Запретного леса без сопровождения взрослых волшебников строго воспрещено. Вынужден напомнить вам об этом правиле особенно сейчас, когда в лесу замечено существо с очень недобрыми намерениями по отношению к волшебникам. Все занятия по Уходу за магическими существами будут проходить возле хижины нашего профессора Кеттлберна. Держитесь от Запретного леса подальше. Спасибо.

Директор Диппет занял свое место за столом, и все разом зашумели, обсуждая новость. Кажется, я тоже слышал что-то про угрозу в лесу... Но я не успел вспомнить, где и что именно, как меня отвлекли — в зал влетели почтовые совы, и рядом с четверокурсниками упала огромная посылка, со звоном разбив кувшины с молоком. Студенты, не успевшие наколдовать щитовые чары, повскакивали из-за стола с громкими воплями, а сова, что выпустила ношу из своих когтей слишком высоко, коротко ухнула и спешно удалилась.

— Розье!

— Простите, ребята! — крикнул низкорослый парнишка, бросившись к посылке, но в голосе его не было ни капли раскаяния.

Он спешно разорвал упаковочную бумагу, и на свет показалась новенькая, блестящая метла.

— Это… «Серебряная Стрела»? — Альфард Блэк указал на характерный треугольный и острый наконечник метлы. — Откуда ты ее взял?

Мальчишка счастливо заулыбался, обнимая свое сокровище.

— Мама подарила за… — Он осекся. — За успехи в учебе. Это усовершенствованная модель, на заказ, — похвастался он.

— Она передумала переводить тебя на домашнее обучение? — озадачился кто-то, и мальчишка, помедлив, кивнул.

— Ничего себе! — воскликнул Блэк. — Да теперь все снитчи твои, Тристан. Это же просто отлично! Ура, кубок будет наш!

Все счастливо завопили, забыв о неприятности с молоком. А я задумчиво рассматривал эту картину со своего места. Гоночная метла определенно могла бы стать крестражем для ловца в квиддиче, но для меня это просто кусок древесины. Возможно, я упускал какой-то предмет, имеющий для меня ценность большую, чем для кого-либо еще?

Под восторженную суматоху я покинул Большой зал, так и не закончив свой ужин. Мне оставалось сегодня сделать кое-что еще. Сумка с банкой крови, украденной из запасов Мальсибера, оттягивала плечо на пути к третьему этажу.

Чтобы властвовать над другими, нужно уметь властвовать над своими чувствами.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., май

Слух разнесся быстро. Уже в первую половину дня все взволнованно обсуждали появившуюся на стене коридора третьего этаже кровавую надпись.

— «Тайная комната открыта. Враги наследника, берегитесь», — процитировал Эйвери. — Что думаете?

— Что лучше не быть врагом наследника, — резонно ответил Лестрейндж, и на этом, под моим пристальным взглядом, оба закрыли тему.

Начинался совместный урок по трансфигурации. Дамблдор, излучая фальшивое благодушие, терпеливо ждал, когда все усядутся на места. Улыбаясь, он здоровался по имени с каждым вошедшим и изредка справлялся об их делах и здоровье — и это не мешало ему слышать все, о чем говорили в классе. Скользкий старикашка, с ним нужно быть всегда начеку.

Пуффендуйцы пришли с занятия по уходу за магическими существами и наперебой обсуждали связь монстра в Запретном лесу и Тайной комнаты.

— Говорю вам, это просто боггарт, — сказал высокий пуффендуец, занимая стол передо мной. — Я его видел.

— Хочешь сказать, что Ужас Слизерина — это боггарт? — усомнился его одноклассник.

— Нет. Боггарт в лесу, а Тайная комната в замке.

— Профессор Кеттлберн сказал, что существо из леса растерзало весь его курятник. Призраки на такое не способны, Лайелл.

Я постарался сделать вид, что меня не заинтересовал их разговор — Дамблдор не должен был догадаться о том, что на самом деле это я убил всех птиц профессора Кеттлберна. Ведь, как оказалось, у столь могущественного существа, как василиск, имелись свои слабости, и крик петуха был для него смертелен. Я подстроил все так, будто курятник стал жертвой хищников, но, похоже, мое послание о Тайной комнате спровоцировало людей анализировать все подозрительные события. Это не сильно меня беспокоило — вместо того, чтобы расследовать каждый случай отдельно, они мешали все в кучу и придумывали взаимосвязи там, где их не было. С такими навыками дедукции они скорее начнут подозревать друг друга, чем меня.

— Враги наследника — это магглорожденные, а не курицы, — фыркнула Марджери, проявив чудеса сообразительности.

Тут же рядом с ней, будто из ниоткуда, возник Дамблдор, укоризненно качая седой головой:

— Нельзя называть человека врагом по причине, которая от него не зависит, мисс Хиггс.

— Еще как можно, — встрял Эйвери. — Разве не этим занимались во время охоты на ведьм, только по отношению к чистокровным?

Остальные студенты навострили уши и притихли. Всеобщий интерес не позволил Дамблдору оборвать это обсуждение, и он нравоучительно изрек:

— Мы все боимся того, что нам неизвестно. Но магглорожденные волшебники — это мост между двумя мирами, который положит начало нашему мирному сотрудничеству. Поэтому было бы лучше узнать их поближе и победить свой страх, а вместе с ним и ненависть.

Мне показалось, что я уснул на пару секунд, пока он это произносил. Но Мартен Эйвери был не из тех, кому можно было легко заговорить зубы.

— Почему волшебники, обладая могущественным даром, вообще должны сотрудничать с теми, кто даже огонь разжигает с помощью силы трения? Для чего?

Слизеринцы одобрительно хихикнули.

— Даже если вы считаете, что магглам нечему нас научить, то послушайте вот что, мистер Эйвери. — Дамблдор окинул взглядом аудиторию. — Существует так называемый принцип неравенства. Те, кому повезло в жизни больше, могут свободно пользоваться своими преимуществами. Но они должны помогать тем, кто оказался менее удачлив.

— Прямо-таки должны? — Эйвери прищурился. — Я обязан сделать все, чтобы магглорожденные чувствовали себя на равных с нами? Расшаркиваться перед ними и все такое?

— Отнестись к ним по-человечески, без излишнего снобизма, да, — с иронией ответил Дамблдор.

— Ради чего, напомните?

— Ради общего блага, — вмешался я, не удержавшись.

Дамблдор замер. Эйвери поперхнулся смехом, а остальные студенты многозначительно переглянулись. Мало кто не знал о Гриндевальде и тех ужасах, что он творил в Европе, прикрываясь этим замечательным девизом. Ради общего блага.

— И да, и нет, — помедлив, ответил Дамблдор и одарил меня тяжелым взглядом. — Да, мы должны стараться ради общего блага. Но только гуманными методами.

— Допустим, я невероятно одаренный волшебник, — предположил Эйвери и шикнул на хихикающих однокурсников. — Я должен обязательно всем помогать? А если я не хочу? Меня что, будут принуждать?

— Да, Мартен, счастливое общество не любит, когда кто-то живет только в свое удовольствие. — Лестрейндж подмигнул Марджери, и та обольстительно улыбнулась, игриво царапнув в воздухе коготками.

— Но я, великий волшебник Эйвери... Ой, заткнись, Гринграсс!... Десятки лет я учился и совершенствовался. Ради себя, ради того, чтобы стать самым могущественным!

Пока пуффендуйцы украдкой закатывали глаза, студенты Слизерина вовсю развлекались. Аннабет Гринграсс, сидевшая позади Эйвери, искусно наколдовала ему светящуюся корону, рассыпавшуюся на искры, стоило Мартену горделиво взмахнуть своей светловолосой шевелюрой.

— А потом вдруг — бац! — и мне навязали проблемы других людей, — продолжал возмущаться Эйвери, хлопнув ладонью по столу. — Всего мира. А я, может, плевать хотел. Они ничего не сделали для меня. С чего я им что-то должен?

— Потому что вы живете в этом обществе, мистер Эйвери, и пользуетесь его благами. — Дамблдор улыбался, поглаживая бороду. — Это накладывает свои обязательства.

— Полный отстой это ваше общество. Толпа нытиков, которые только и ждут, что кто-то принесет им все на тарелочке. — Мартен поочередно указал пальцем на смеявшихся слизеринцев, и те ответили ему неприличными жестами. — Уж лучше жить в лесу, отшельником.

— Подумайте вот о чем, мистер Эйвери: общество — это не просто безликая масса, это единство личностей. Каждый из них хорош в чем-то своем, в чем вы, к примеру, не смогли преуспеть. Как вы поможете кому-то, так и другие помогут вам, — наставительно произнес Дамблдор, подводя итог. — В этом и есть залог счастливого общества.

Я едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Умение Дамблдора пропагандировать всемогущество любви и добра при каждом удобном случае вызывало у меня сильные приступы тошноты. Я слышал, что многие волшебники ехали крышей, как только достигали могущества большего, чем заслуживали, и Дамблдор, по моему мнению, являлся тому превосходным примером.

* * *

В тот день погреб я покидал одним из последних. Лестрейндж тоже задержался, убирая осколки шахмат после эксперимента. Я всегда предпочитал одиночество, но Лестрейндж, слава Салазару, всегда был словно тень — невидим и неслышен. Время было позднее, мне требовалось сделать обход подземелий в поисках нарушителей. В тишине были слышны лишь наши гулкие шаги и тихое потрескивание факелов. Но неожиданно в нише возле лестницы, когда мы проходили мимо, кто-то отчетливо чихнул. Аллан мгновенно вскинул палочку.

— Люмос!

Палочка осветила высокую массивную фигуру в гриффиндорской мантии. Я сразу узнал его. Единственный на всю школу полукровка, в чьих жилах кровь волшебника смешалась с мерзкой жижей. Что может быть хуже, чем спутаться с магглом? Совокупиться с великаншей.

— Что ты здесь делаешь? — холодно спросил я

— Я-я п-просто гу-улял, — ответил Хагрид, запинаясь и закрываясь руками от света, бившего по глазам.

У меня появилось нехорошее предчувствие. Рубеус Хагрид был одним из тех студентов, которым благоволил Дамблдор. Этот старик обожал опекать всех сирых и убогих.

— Вынюхивал чужие секреты?

Хагрид удивленно заморгал.

— Что? Нет! Совсем нет! — громко запротестовал он.

— Тогда зачем ты прячешься здесь, как трус? — презрительно выплюнул Аллан.

— Я… — Полувеликан растерялся — Не хотел ни с кем столкнуться.

Этот тупица явно что-то скрывал. В коридорах тихо потрескивали факела, и не было признака ни единой живой души. Я поймал бегающий взгляд Хагрида и проник в его разум. Темный чулан… сундук… что-то живое на дне… множество глаз сверкает в темноте…. Я отпрянул и прервал контакт. Не ожидал увидеть подобные секреты у гриффиндорца.

— Хагрид? — внезапно донеслось с лестницы, и послышались торопливые шаги.

— Нокс, — шепнул Лестрейндж, убирая палочку. Этот голос он узнал мгновенно.

Староста Гриффиндора был высок, красив и совершенно невыносим, когда дело касалось дисциплины. Он спустился по ступенькам, оценивая обстановку. Орфеус Грюм, как потомственный мракоборец, имел нюх на неприятности и был той еще занозой в заднице для всех слизеринцев.

— Что здесь происходит? — настороженно спросил он.

— Поймал нарушителя с твоего факультета при обходе, — поведал я доброжелательно, — пока объяснял Лестрейнджу, где нужно быть после отбоя.

Аллан поднял ладони, мол, «виновен» — подыгрывать моим импровизациям парни давно умели без заминок.

— Я совсем потерял счет времени, прогуливаясь по замку, — виновато проговорил Хагрид, все еще сбитый с толку нашей встречей.

Орфеус вздохнул и расслабился.

— Тебя обыскались на факультете. Возвращайся к себе в спальню, Хагрид.

Грузный полукровка стал торопливо подниматься по лестнице. Я вопросительно посмотрел на Орфеуса, и тот неохотно дотронулся палочкой до своего значка старосты.

— Минус пять баллов Гриффиндору за нарушение.

— В следующий раз ждем вас в гости в уместное время. — Я улыбнулся. — Покажем более интересные места для прогулок по подземелью.

Лестрейндж ухмыльнулся, но промолчал. В отличие от Эйвери и Мальсибера, он умел держать язык за зубами, когда нужно.

— Спасибо, Том, мы бы обязательно ходили к вам в гости, если бы все слизеринцы были такими любезными, как ты. — Орфеус смерил взглядом Аллана. — Почему бы тебе не взять над своим факультетом полноправное шефство и не заняться их воспитанием? Мне кажется, из тебя выйдет отличный наставник.

Он дружелюбно хмыкнул и, бьюсь об заклад, хлопнул бы меня по плечу, если бы не знал, как щепетильно я отношусь к своим личным границам. Но, слава Салазару, этого не произошло, и Орфеус просто пожелал нам спокойной ночи и удалился вслед за Хагридом. Прождав достаточно времени для того, чтобы они ушли как можно дальше от подземелья, я в холодной ярости развернулся к Лестрейнджу.

— Я похож на няньку, Аллан? — прорычал я, наступая на него.

— Разумеется, нет. — Тот отступил к стене, но не отвел взгляд.

— Напомни мне первое правило нашего маленького клуба по интересам.

— Выполнять любые ваши указания, милорд, — без запинки ответил Лестрейндж.

— Научите Орфеуса Грюма тщательнее следить за своим языком.

Выживает тот, кто лучше остальных приспосабливается к изменениям.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., июнь

Майский финальный матч по квиддичу между Слизерином и Гриффиндором стал отличной возможностью отдохнуть напоследок для многих студентов, ведь экзамены по С.О.В. и Ж.А.Б.А. уже наступали на пятки. На переполненной трибуне могли буквально оттоптать ноги, поэтому мы заняли самый дальний угол. Мальсибер грубо толкал любого, кто случайно нарушал мое личное пространство, и от нас старались держаться подальше все, кроме третьекурсника по фамилии Гойл. Рослый не по годам, он был одним из тех недалеких дуболомов, кто жался к самому сильному в стае, и чутье подсказывало ему стоять рядом с нами. Адама это забавляло, и он всячески над ним подшучивал. Матч еще не начался, и я от скуки рассматривал другие трибуны.

На преподавательской галерке, рядом с директором Диппетом, сидели два высокопоставленных гостя из Министерства. Эдмонда Розье, чиновница из департамента по образованию, что-то быстро говорила на ухо директору, активно жестикулируя. Она, вероятно, пришла на матч из-за своего сына, ловца Слизерина, и поэтому надела темно-зеленое строгое платье вместо стандартной министерской мантии. Слева от них сидел Дрейвен Эйвери, отец Мартена. Я уже встречался с ним на платформе девять и три четверти. Глава штаба мракоборцев. Он-то здесь что забыл? Мартен пробыл в команде по квиддичу всего полгода. Но какими бы ни были обстоятельства, по которым Эйвери-старший прибыл в Хогвартс, Эйвери-младший сидел рядом и оживленно что-то ему рассказывал.

Оба крепко сложенные блондины, отец с сыном были невероятно похожи внешне, будто наблюдаешь за одним и тем же человеком в разные периоды жизни. Мимика, жесты — они будто зеркалили друг друга. Разве что Мартен весь лучился от распираемой энергии, а вот внутри Дрейвена словно жила тьма, с которой ему приходилось бороться каждый день. И, судя по слухам, единственным его спутником в этой борьбе был алкоголь. Но даже так Мартену повезло с отцом намного больше, чем мне. Я скривился от одной только мысли об этом ублюдке.

Неподалеку от директора на край трибуны приземлился крупный черный ворон и принялся увлеченно чистить перья. Дрейвен отвлекся от разговора с сыном и, внимательно присмотревшись к птице, неожиданно нацелил на нее палочку. Ворон возмущенно каркнул, увернулся от заклинания и спланировал вниз. Мартен что-то хмуро высказал отцу, из-за чего в семейной встрече появилась ощутимая напряженность, которую я почувствовал даже на расстоянии.

Но тут прозвучал оглушительный гудок, матч начался, и все вокруг утонуло в криках и красно-зеленых всполохах.

Уизли прорывается сквозь оборону Слизерина. Отличный пас Грюму. Бросок! Не тут-то было! Блэк на воротах уходит в пике и мастерски ловит квоффл. Он что-то кричит своим охотникам. Кажется, капитан Слизерина сильно недоволен игрой своей команды. Счет по-прежнему ноль-ноль, но все еще впереди.

Сбоку ко мне, сквозь толпу, пробрался Лестрейндж и наклонился вплотную к моему уху.

— Какое-то существо сбежало от профессора Вилкост в Запретный лес. Это о нем говорил Диппет тогда на ужине, — сообщил он.

— Как это произошло?

— Кто-то из учеников случайно расколотил ящик, в котором оно содержалось. Розье настаивает на отставке Вилкост. Это все, что я успел услышать. — Лестрейндж отстранился и виновато поджал губы.

— Попробуй узнать больше.

Джаки Бруствер заметила снитч! Но ловец Слизерина не дремлет и технично подрезает ее. Начинается погоня, они идут бок о бок. Розье или Бруствер? Кто принесет своей команде победу? Впрочем... Ловцы слишком увлеклись своим противостоянием и упустили снитч из виду. Игра продолжается. Слизерин переходит в нападение. Орфеус Грюм перехватывает мяч.

Вот-вот должно начаться шоу. Я перевел внимание на поле.

Ауч! Бладжер со всего маху ударяет в плечо Грюму. Квоффл выскальзывает из его рук и возвращается к Слизерину. Аннабет Гринграсс с мячом стремится к воротам Гриффиндора, Грюм приходит в чувство и устремляется ему наперерез. Ого! Бладжер едва не снес ему голову. Загонщики Слизерина сегодня в ударе — они взяли под свой контроль едва ли не все поле. Уизли не успевает помочь своей команде. Грюм пытается предотвратить гол, но Крэбб направляет бладжер прямо по его траектории! Ничего себе! Паркинсон отправляет второй бладжер в сторону Грюма! Уф! Орфеус Грюм не успевает увернуться сразу от обоих — кажется, его метла не слишком маневренная. Один из бладжеров врезается ему прямо в челюсть и сбивает с метлы! Тем временем Гринграсс обходит вратаря и забивает гол! Десять-ноль в пользу Слизерина!

Орфеус Грюм выведен из игры. Гриффиндор остается без капитана! На поле спешат колдомедики. Судья показывает, что нарушения не было, но загонщикам Слизерина вынесено предупреждение. Игра продолжается!

Я довольно осклабился — мое указание было исполнено безупречно. Теперь я мог покинуть это шутовское мероприятие. Лестрейнджа поблизости видно не было, а Мальсибер учил Гойла запускать шутихи в форме змей и украдкой прихлебывал что-то из своей серебряной фляги, поэтому моего ухода никто не заметил.

* * *

По пути обратно в замок я сделал крюк через Запретный лес — сейчас, когда все были заняты квиддичем, никто не следил за соблюдением правил вне поля. Запасы фей-светляков, болотных ягод и склизких поганок было бы неплохо пополнить бесплатно. Я даже не надеялся наткнуться на чудовище, сбежавшее от профессора Вилкост, наоборот — я считал, что раз его не могут поймать уже несколько месяцев кряду, то и беспокоиться не о чем. Но стоило мне лишь шагнуть за границу леса, как я почувствовал на себе чей-то злобный взгляд. Кроны деревьев в Запретном лесу сплетались так тесно, что здесь всегда было темно как ночью, но я все же заметил краем глаза какое-то движение. Упускать из виду шпиона я не собирался, и поэтому сорвался следом. Дважды я видел перед собой чью-то тень и тут же терял из виду. Выставив перед собой палочку с горящим люмосом, я остановился и огляделся. Еще глубже в лес заходить было уже опасно.

Вокруг была тишина — лишь доносился приглушенный рев болельщиков со стороны поля для квиддича. Неужели показалось? Должно быть, сумерки и воображение сыграли со мной злую шутку. Я раздосадованно повернулся обратно и замер. Передо мной стоял инфернал — высокий, с облезшей кусками кожей и впалыми глазами, застланными белой дымкой. От него исходил отвратительный запах затхлости и гнили — удивительно, что я заметил его только сейчас. Я вскинул палочку, вспоминая нужное заклинание, но замешкался. Инфернал не напал на меня сразу, и даже сейчас просто стоял и дышал на меня трупной вонью. Даже свет люмоса его не беспокоил. Это было необычно. Значит, от профессора Вилкост сбежал инфернал? Я пригляделся. Он показался мне смутно знакомым. Обрывки мантии выдавали в нем бывшего студента Слизерина. Худой и высокий, с короткими темными волосами и бледной кожей. На вороте мантии угадывался грязный значок старосты факультета. Я взглянул в черные глаза инфернала и наконец осознал, что передо мной стоял мой собственный труп.

Я словно очутился на месте всех, кого сам гипнотизировал взглядом. Парализованная страхом жертва. Тьма вокруг поглотила все пространство. Остались только я, мое обезображенное мертвое тело и постепенно угасающий свет от палочки между нами. К горлу подкатила тошнота, усталость окутывала сознание, и я изо всех сил боролся с тем, чтобы не закрывать глаза, краем сознания понимая, что это будет конец. Будто сквозь толщу воды я услышал чей-то голос.

Яркая вспышка и оглушительный хлопок заставили меня придти в себя. Инфернал, а точнее боггарт, превратившись в густой черный дым, с невероятной скоростью помчался прочь. Голова сильно закружилась, и я едва устоял на ногах.

— Вам не следует здесь находиться, мистер Реддл, — холодно произнес знакомый голос.

Галатея Вилкост рассерженно смерила меня взглядом из-под широких полей своей шляпы. А ведь я даже не заметил, что ее не было на трибунах.

— Вы сделали боггарту щедрый подарок, отдав столько силы. Из-за таких студентов, как вы, поимка этого беглеца превращается в сизифов труд. — Профессор Вилкост вздохнула и добавила раздраженно: — Я не могу даже уволиться с чистой совестью, пока этот боггарт угрожает всем в округе.

Я словно со стороны услышал свое частое неровное дыхание и заметил, что продрог до костей. Наколдовав согревающее заклинание, я попытался угадать, сколько же я простоял столбом, пока чертов боггарт тащил из меня силы? Какой-то жалкий призрак чуть не одолел меня. Я чуть зубами не заскрежетал от досады.

— Возвращайтесь в замок, мистер Реддл, и загляните к миссис Хармон — она даст вам укрепляющий отвар. Или вам нужно сопровождение?

— Нет, все в порядке, — излишне резко ответил я, даже не добавив уважительное «мэм».

— Очень хорошо. Тогда не задерживайтесь.

Профессор Вилкост внимательно проследила за тем, как я вышел из леса, и вернулась к поискам беглеца. Я понадеялся, что она наткнется на кентавров или кого похуже. Сердце все еще бешено колотилось.

Золотая вспышка на левой половине поля! Бруствер замечает ее раньше, но Розье опережает ее и показывает просто потрясающее мастерство, сокращая дистанцию до снитча. Джаки Бруствер безнадежно отстает, ей не хватает скорости. Тристан Розье делает головокружительный финт и... Ловит снитч!

Победа Слизерина!

* * *

Даже в погребе я уже не мог чувствовать себя спокойно, но все равно там было куда лучше, чем в остальном Хогвартсе, где воздух искрил чужими эмоциями от прошедшей игры. В то время, как Мальсибер беззаботно праздновал со своими однокурсниками, Эйвери и Лестрейндж сидели здесь за столом и усиленно повторяли учебный материал. На следующей неделе наш курс сдавал С.О.В., и получить оценку меньше, чем удовлетворительно, они себе позволить не могли.

— Аллан, что еще ты узнал о Розье? — спросил я, нарушая тишину.

Лестрейндж поднял голову от конспектов. Под глазами его чернели круги — он почти не спал в последнее время и пытался усвоить одновременно информацию и из учебников, и из старых свитков, что я раздобыл ему в прошлый раз.

— Весь день ходила по замку в сопровождении директора и задавала вопросы о работе школы. Была очень придирчивой. Самое странное — это ее встреча с профессором Вилкост.

— Что странного?

— Разговаривали на отвлеченные темы, но интонации были какие-то враждебные.

— Розье, похоже, хочет подгадить Вилкост. Отец говорил, они учились вместе, — пробормотал Эйвери, почесывая щеку и оставляя на ней чернильный след. — Даже его с собой притащила под предлогом простого визита. А тут еще эта надпись о Тайной комнате...

— Твой отец будет расследовать это дело? — напрягся я.

— Не. Он сказал, — Мартен нахмурился, вспоминая, — что это проделки какого-то хулигана с нашего факультета, который очень одинок и хочет внимания. В общем, такой пустяк не входит в обязанности мракоборца.

Я помрачнел. Унижение за унижением. Если бы не сломанная челюсть старосты Гриффиндора, этот день можно было бы записывать в один из худших в моей жизни. Из внутреннего кармана пиджака я достал свой старый дневник, купленный еще на первом курсе, и обмакнул перо в чернильницу. На первый взгляд дневник казался абсолютно пустым, но лишь потому, что я тщательно спрятал свои мысли за чарами. В этих чистых страницах хранилась вся моя жизнь в Хогвартсе. Капля чернил сорвалась с кончика пера и тут же впиталась в бумагу без следа. Меня вдруг осенило, и я внимательно осмотрел дневник со всех сторон. Предмет, имеющий для меня ценность большую, чем для кого-либо еще. Все это время подходящий сосуд для осколка моей души был ближе, чем я думал.

Моя жизнь сделана смертями других.

(с) Дневник Тома Реддла

1943 г., июнь

Профессор Слизнорт сидел в уютном кресле с высокой спинкой, ноги его покоились на бархатном пуфике, и в одной руке он держал винный бокальчик.

Мальсибер косился на содержимое бокала, постукивая пальцем по своей чашке. Его чай, глоток которого он сделал лишь раз, под моим пристальным взглядом, уже давно был ледяным. Только мы с Лестрейнджем вели себя достойно, несмотря на то, что тоже считали все эти встречи Клуба Слизней бесконечно унылыми. Эйвери не мог перестать крутить в руках ложку, Гелиодор Нотт, учившийся на курс младше нас, опустошил чайник за всех и не знал, чем еще себя занять. Всеобщее молчание заставляло его ужасно нервничать.

— Вы очень порадовали меня своими успехами в зельеварении, Гелиодор. Я рад, что в вас, наконец, проснулись таланты вашей матушки, — благодушно сказал Слизнорт, заметив его состояние.

Нотт сдержанно улыбнулся и уткнулся в чашку, избегая встречаться взглядом с ехидно скалившимися ребятами по другую сторону стола.

— Вы ведь впервые в клубе и еще никого не знаете, — спохватился Слизнорт. — Сейчас я вам всех представлю. Напротив вас, Гелиодор, самый старший член нашего клуба — среди студентов, разумеется. — Все вежливо посмеялись. — Адам, как и вы, весьма талантлив в зельеварении, а его матушка работает секретарем самого министра магии.

Мальсибер отвесил шутливый поклон.

— Кстати говоря, Адам, а как дела у вашего батюшки? — живо поинтересовался Слизнорт.

— Все еще в поисках себя, сэр. — Мальсибер дернул плечом.

— Творческим людям часто тяжело найти свое место в обществе, — закивал Слизнорт и поскорее обратился к следующему собеседнику. — Вы знаете, Аллан, я все сокрушаюсь, что ваша невероятная сестра не может учиться в Хогвартсе. Гелиодор, а что вы думаете об Этель Лестрейндж?

— Кажется, я что-то про нее слышал, — озадаченно нахмурился Нотт.

— Конечно, слышали! Она знаменитость. Ее песни звучат на каждом углу. — Слизнорт потешно фыркнул. — Напомните, Аллан, она младше вас или старше?

— Мы двойняшки, сэр.

— Как интересно! Никогда бы не подумал — вы совершенно не похожи.

Лестрейндж криво улыбнулся:

— Мы как две части одного целого — все поделили. Мне досталось здоровое тело, а моей сестре — чистая душа.

— Любопытная теория. Но вы слишком суровы к себе, мой мальчик. — Слизнорт погрозил пальчиком. — Берите пример с Тома. Не стоит себя недооценивать. Тома Реддла вы, конечно, знаете, Гелиодор. Этот юноша уже добился многого, что и не снилось вашим сверстникам.

— Да, разумеется. — Нотт расплылся в улыбке и с восхищением посмотрел на меня.

— А с вашим отцом, Мартен, я имел честь познакомиться на матче. Потрясающий человек...

Большую часть встречи Клуба Слизней я был погружен в свои мысли. Мне нужен был совет, и Слизнорт был единственным человеком, к которому я мог обратиться. Пришлось постараться и умаслить его сегодня, что, судя по довольному и хмельному лицу Слизнорта, получилось выше всяких похвал.

— Сэр, а правда ли, что профессор Вилкост уходит в отставку?

— Том, Том, если бы я и знал это, то был бы не вправе сказать вам, — ответил Слизнорт, укоризненно поводя покрытым сахарными крошками пальцем, хоть одновременно и подмигивая. — Должен признаться, я был бы не прочь выяснить, откуда вы черпаете ваши сведения, юноша; вам известно больше, чем половине преподавателей.

Я улыбнулся, остальные мальчики рассмеялись.

— Что до вашей сверхъестественной способности узнавать то, чего вам знать не положено, равно как и до осмотрительной лести, с коей вы обращаетесь к людям, от которых многое зависит… Кстати, спасибо за ананасы, вы совершенно правы, это мое любимое…

Мальсибер и Эйвери захихикали снова.

— …лакомство. С уверенностью предрекаю вам, что лет через двадцать вы подниметесь до поста министра магии. Через пятнадцать, если так и будете присылать мне ананасы. У меня в Министерстве великолепные связи.

Я лишь улыбнулся.

— Не думаю, что политика — мое предназначение, сэр, — сказал я. — Прежде всего, мое происхождение не из тех, какое необходимо для подобной деятельности.

— Глупости, — коротко отозвался Слизнорт. — Яснее ясного, что вы, с вашими-то способностями, происходите из славного рода волшебников. Нет, вы далеко пойдете, Том, я в своих учениках никогда еще не ошибался.

Маленькие золотые часы, стоявшие на столе, отзвенели одиннадцать.

— Батюшки мои, неужто так поздно? — удивился Слизнорт. — Вам лучше идти, юноши, а то наживете неприятности. Лестрейндж, я рассчитываю получить от вас завтра утром письменную работу, иначе мне придется задержать вас в классе. То же относится и к вам, Эйвери.

Я кивнул, и парни один за другим покинули комнату. Профессор Слизнорт выбрался из кресла и перенес пустой бокал на письменный стол. Я встал и щелкнул ногтем по стеклу часов, незатейливо привлекая к себе внимание. Это заставило Слизнорта обернуться.

— Живее, Том. Вы же не хотите, чтобы вас в неположенное время застали вне спальни, вы все-таки староста…

— Сэр, я хотел спросить вас кое о чем.

— Так спрашивайте, мой мальчик, спрашивайте…

— Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о… крестражах?

* * *

На следующий день я был в отличном расположении духа. Слизнорт проговорился о том, что можно создать больше одного крестража. Это позволяло мне проверить теорию Лестрейнджа о нумерологии. Семь — одно из самых сильных магических чисел. Семь крестражей сделают меня не только бессмертным, но и непобедимым. Сегодня я собирался создать первый из них и доказать серьезность своих намерений тому, кто больше всех в них сомневался.

Дрейвен Эйвери считал, что я просто хулиган? Что ж, это повод сделать его первой жертвой — Ванессе Пламмер придется подождать.

Я потратил много времени на подготовку и не успел встретиться с василиском в назначенное время. Змей недовольно высунулся из люка, ведущего к Тайной комнате, стоило мне только прошипеть «Откройся!». Вероятно, ему надоело ждать меня, и он решил пойти навстречу. Я давно научился не смотреть ему в глаза, и сам он был научен общаться с хозяином, наклонив голову. Но все равно от неожиданности я чуть не зажмурился.

— Ты опоздал.

— План немного изменился… — начал было я, но меня прервали.

Одна из кабинок в туалете внезапно распахнулась, и оттуда с возмущенным возгласом выскочила девчонка. У меня не было ни малейшего шанса успеть среагировать — ведь на шум обернулся не только я, но и василиск. Девчонка встретилась с ним взглядом, и жизнь мгновенно покинула ее тело. Выражение ее лица потеряло осмысленность, и она рухнула на пол, словно мешок с костями.

Проклятье.

* * *

Я ходил из угла в угол, нервно размышляя. Труп девчонки все также лежал на полу.

Нужно избавиться от нее. Может, сбросить вниз? Никто ее там не найдет, но искать точно будут. Я запер дверь заклинанием, чтобы выиграть время на случай, если кто-то придет за ней. Стоило все-таки запереть намного раньше, но я не ожидал, что в старом, сломанном и холодном туалете кто-то найдет для себя уютное прибежище посреди выходного дня. Что она здесь забыла? Я вгляделся в застывшее лицо мертвой девушки. Ее глаза за толстыми линзами очков были красными и опухшими. Мантия в цветах Когтеврана, длинные волосы, заплетенные в два лохматых хвоста, возраст где-то между двенадцатью и сорока годами — в определении возраста на глаз я не был силен. В целом, я понятия не имел, кто это и что ей здесь понадобилось. Но поздно было думать о причинах — стоило решать, что делать дальше. И желательно как можно быстрее.

Все-таки выкинуть труп в подземелье? Нет. Какой мне прок от «исчезновения» ученицы Хогвартса? Но вот от смерти… Я все еще мог бы получить выгоду. Эйвери-старшему невероятно повезло сегодня. Я велел василиску ждать в Тайной комнате и не высовываться, а сам достал из-за пазухи дневник.

Заклинание крестража состояло из двенадцати слогов, которые нужно было произнести на одном выдохе. Я сел на колени рядом с мертвой девушкой и сделал глубокий вдох. Поочередно направляя палочку на себя, дневник и труп, я прочитал цепочку нужных слов, и с каждым слогом я чувствовал, как грудная клетка сжималась все сильнее. Закончив, я попытался вновь набрать в легкие воздух, но не смог — из меня словно вытянули весь кислород, и перед глазами заплясали разноцветные пятна. Я пошатнулся и схватился за узел галстука. Тело жгло изнутри, в ушах громко стучала кровь... Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем дневник, который я сжимал в руке, неожиданно засветился, и я смог, наконец, судорожно вдохнуть. Но как только я это сделал, тело пронзила такая невыносимая острая боль, что я закричал во всю глотку и потерял сознание.

Очнулся я на полу, и бледный профиль мертвой студентки перед моим носом быстро напомнил мне о произошедшем. Рывком я сел, отчего тут же закружилась голова. Горло саднило, пот жег глаза, руки и ноги тряслись, как после тяжелой физической нагрузки. Неприятные последствия темной магии. Я встал и направился к раковинам, чтобы умыться, но стоило мне пройти пару шагов, как боль вновь стиснула грудь тяжелой хваткой. Я остановился и перевел дух, надеясь, что это быстро пройдет, но, как только сделал еще шаг, боль усилилась. Обернувшись, я увидел, что дневник, оставленный мной на полу, вновь излучал свечение. Для проверки я сделал еще шаг к раковинам. Дышать стало почти невозможно. Сияние дневника усилилось. Я поспешно вернулся за крестражем, замечая, как с сокращением дистанции уходила и боль. Это нехорошо, так быть не должно.

* * *

На ужине в Большом зале собрались все студенты и преподаватели Хогвартса. Мне лично, как старосте факультета, было велено проследить, чтобы ни один слизеринец не пропустил это событие. Слух о смерти студентки Когтеврана быстро распространился по всей школе.

— Стало быть, Тайная комната действительно открыта, — протянул Мальсибер.

— С чего ты взял?

— Сам посуди. Девчонка — грязнокровка. Причина смерти — неизвестна. И умерла она почти сразу после того, как появилось послание от наследника Слизерина.

— Заметили, как все смотрят на наш стол? — вмешался Эйвери.

Действительно — пока слизеринцы занимали свои места за столом, остальные ученики Хогвартса косились на них и перешептывались. Эмоции на этих лицах были разные, но ни одна из них не была положительной. Даже самые безнадежные тупицы сложили в уме два и два и увидели связь между угрожающим посланием наследника Слизерина и убийством девчонки.

— Наконец-то публика! — Мальсибер схватил пустой бокал и начал вставать с места, но встретился со мной взглядом и тут же рухнул обратно, растеряв весь свой задор.

Я сам с трудом сдерживал ликование, но привлекать к себе лишнее внимание сейчас было особенно опасно — Дрейвен Эйвери мрачно следил за всем происходящим в зале. Уже был не так уверен, что имел дело с обычным хулиганом?

Лестрейндж пришел одним из последних, взъерошенный и взволнованный. Он хотел что-то сказать, но директор Диппет поднял руку, привлекая к себе внимание. В возникшей тишине раздался его печальный голос:

— Как вы знаете, в нашем Хогвартсе случилось страшное, немыслимое событие. Смерть Миртл Уоррен, нашей студентки, однокурсницы и подруги, стала для нас всех неожиданным и тяжелым ударом. Не бойтесь поделиться своим горем — нам всем сейчас тяжело. Миссис Хармон в больничном крыле, деканы факультетов и я готовы предложить свою поддержку в любое время. Смею вас заверить, что виновные, если таковые имеются, будут найдены и наказаны. Сейчас над этим делом работает мистер Эйвери, так удачно оказавшийся гостем в нашем замке. Мы также усилили меры безопасности — будьте уверены, что вам ничего не угрожает. Но, пожалуйста, соблюдайте новые правила, особенно комендантский час.

На столах появился скромный, по меркам Хогвартса, ужин. Все старались говорить потише и все так же косились на слизеринцев. Многие были настолько подавлены, что даже не притронулись к еде.

— Эдмонда Розье хочет закрыть школу, — наконец выпалил Лестрейндж громким шепотом.

Я резко повернулся к нему:

— С чего ты взял?

— Сегодня подслушал их разговор с мистером Эйвери.

Точно, я же забыл сказать ему прекратить за ней следить.

— Если он не найдет виновного, то она намерена добиваться закрытия Хогвартса.

— Похоже, ей не удалось уволить Вилкост, и она хочет решить проблему кардинально, — заметил Мартен, мрачно гипнотизируя вилку.

В глазах Лестрейнджа я увидел отражение своего страха и отвернулся. Нет, Хогвартс я закрыть не дам — это будет полная катастрофа. До совершеннолетия прозябать в приюте без возможности колдовать? Немыслимо. Убийцу должны найти. Если мне удавалось совершать темные дела чужими руками, разве я не могу сделать все наоборот: присвоить свои заслуги кому-то другому? Разве мало здесь студентов с темными секретами? Нужно лишь слегка покопаться в их головах.

— Нам стоит что-то сделать… мой лорд? — тихо спросил Мальсибер, заметно нервничая.

Мой взгляд зацепился за массивную фигуру, возвышавшуюся над остальными учениками за гриффиндорским столом. Полувеликан Хагрид был искренне озабочен произошедшим.

— Нет, я справлюсь сам, — ответил я и положил себе на тарелку огромный кусок мясного пирога. После всех событий аппетит у меня разыгрался чудовищный.

* * *

В кабинете директора повисло тягостное молчание — лишь Хагрид изредка всхлипывал, роняя крупные слезы себе на колени. Рядом с ним, с палочками наготове, возвышались двое мракоборцев, вызванных для конвоя его в Азкабан. Директор Диппет, сидя за своим столом, поспешно что-то писал. Что именно, из того угла, где я стоял, разглядеть было невозможно — в помещении было слишком много людей. Скорее всего, это было письмо знакомым из Министерства. Дрейвен Эйвери задумчиво крутил в руках конфискованную у Хагрида палочку.

— Значит, вы не можете доказать, что ни вы, ни ваш «питомец» не причастны к убийству мисс Уоррен?

— Поверьте, сэр, Арагог никогда бы не причинил никому вреда…

— А вы?

Хагрид всхлипнул, отчаянно замотал косматой головой и срывающимся голосом прошептал:

— Нет. Конечно, нет.

Декан Гриффиндора, профессор Мириадд, тут же вступилась за своего подопечного:

— Мистер Эйвери, за все время обучения Рубеус не только не причинил кому-либо вред, но и старался заботиться о каждом, кто в этом нуждался.

Валерия Мириадд стояла прямо за спинкой кресла Хагрида, положив на нее руки, и в упор смотрела на Дрейвена, словно бросая ему вызов. Хоть она и была уже достаточно пожилой ведьмой — старше всех присутствовавших здесь — перед стальной решимостью в ее голосе сложно было не спасовать.

— Если вы не верите Хагриду на слово, вы могли бы использовать сыворотку правды. Уверен, это докажет его невиновность, — взволнованно предложил профессор Дамблдор, которого здесь вообще не должно было быть, но он каким-то чудом проник на собрание.

Как же много защитников у этого отсталого полукровки...

— Что ж, это мы выясним уже по ходу дела. К сожалению, мистер Хагрид не может ручаться за акромантула, который сбежал. За его содержание, кстати, вам, — Эйвери обратился к полувеликану, — придется ответить по всей строгости закона. На этом мы здесь закончим, и продолжим уже в Министерстве.

Дрейвен махнул мракоборцам, и те под руки потащили Хагрида к камину. Чтобы все трое влезли, пришлось наложить чары расширения пространства. Профессор Мириадд и профессор Дамблдор попытались остановить конвой, убеждая Эйвери еще раз все обсудить, но тот был непреклонен. Летучий порох вспыхнул, скрывая заплаканное лицо Хагрида в зеленой дымке. Коротко кивнув на прощание, Дрейвен Эйвери тоже вошел в камин и исчез. Валерия Мириадд бросила гневный взгляд на директора и молча удалилась из кабинета. Лев на ее мантии скалился свирепее обычного всем, кто смотрел ей в спину. Армандо Диппет лишь тяжело вздохнул, отдал сове письмо и обвел взглядом оставшихся.

— Только профессор Вилкост поймала боггарта, как теперь в Запретном лесу появилась новая угроза. Я уже предупредил старост окрестных деревень, а к кентаврам отправил нашего лесничего Огга. Это настоящая катастрофа, ума не приложу, как мы будем жить с акромантулами под боком.

Эдмонда Розье поджала губы. Больше всего в произошедшем ее расстраивало то, что Галатее Вилкост удалось удержаться на своем посту, и все ее планы пошли коту под хвост. И теперь она молча сидела с чашкой чая на умиротворяющем бальзаме, столь любезно предложенным всем директором.

— Хагрид всегда казался мне неплохим мальчишкой, — расстроенно сказал Диппет и повернулся ко мне. — Неужели его так испортила кровь великана?

— Он отличался от других, и это на него давило, — сказал я. — Простите, что не рассказал об этом раньше.

— Тебе не в чем себя винить, Том, ты пытался защитить товарища. Хорошо, что рассказал об этом сейчас, когда дело дошло до угрозы закрытия школы.

— А как насчет надписи о Тайной комнате? Неужели вы думаете, что Хагрид и к этому причастен? — спросил Дамблдор, сверля меня взглядом.

— Ах, это мы узнаем уже от мистера Эйвери совсем скоро. Может, как он и сказал, это всего лишь проделка какого-то хулигана. — Директор Диппет устало махнул рукой. — Сейчас главное — сосредоточиться на последних экзаменах и отпустить студентов на каникулы.

— Как раз об этом, профессор. Я хотел бы попросить… — начал было я.

— Нет, Том, прости, но я не могу оставить тебя в Хогвартсе на лето. Тем более — после всего произошедшего. Уверен, ты найдешь, чем себя занять пару месяцев в приюте.

— Конечно, сэр, — вежливо ответил я, крайне разочарованный.

Грудная клетка ныла тупой болью — мне нужно было разобраться с крестражем. Какой прок от него, если я буду вынужден всегда таскать его при себе? Но среди магглов придется решать эту проблему без возможности колдовать.

После победы над смертью не останется врагов сильнее тебя.

(с) Дневник Тома Реддлов

1943 г., июнь-август

Приют встретил меня привычно унылым антуражем. Ржавчина подъедала скрипящие ворота, а штукатурка с квадратного здания местами осыпалась, обнажив кирпичи. Время не шло этому месту на пользу, несмотря на появление новых детей — те, наоборот, лишь заражались общей атмосферой, стараясь вести себя тише и редко по-настоящему веселясь.

Встречать меня никто не вышел — лишь в окнах замаячили тени и тут же исчезли, стоило мне перевести на них взгляд. От моего приезда обитатели приюта были не в восторге, как и я сам. Пообещав себе, что сравняю это место с землей, как только выдастся шанс, я поднялся в свою комнату. Шкаф, защищенный магглоотталкивающими чарами, стоял, разумеется, нетронутым. Постель была застелена чистым, но выцветшим от времени бельем, а окно, выходившее на облезлую кирпичную стену, зачем-то было помыто, словно в насмешку. Я поставил чемодан возле стола и сел на скрипнувшую под моим весом кровать. Даже спасение Хогвартса от закрытия и «раскрытие» убийства не помогли мне избежать участи возвращения в это Мерлином забытое место.

В столовой на меня косились все — и те, кому я подпортил психику так, что им уже никогда не светило оказаться в приемной семье, и те, кто никогда меня не видел, но был наслышан. Миссис Коул распорядилась, чтобы меня обеспечили всем необходимым, сведя к минимуму мои контакты с окружающими — даже выделила мне отдельный стол, чтобы я мог спокойно в одиночестве ковырять ложкой застывшую кашу.

Я все еще не мог далеко отходить от дневника. Возможно, все дело было в том, что я убил девчонку не собственными руками, и произошло это ненамеренно, и поэтому кусок моей души все еще был привязан к моему телу. Важно было перерезать эту невидимую «пуповину» решительно. Мне нужно было убить кого-то сознательно, желая этого больше всего на свете. У меня было целых два месяца на поиски такой жертвы, и я мог бы выбрать любого обитателя приюта, но случай в Хогвартсе показал все изъяны такого плана. Желательно выбрать кого-то со стороны и обеспечить себе алиби. Лучше даже подставить кого-то другого, как Хагрида, чтобы и вовсе отвести от себя любые подозрения. Ведь один раз это уже сработало...

Однажды вечером, дождавшись, когда шаги по коридорам стихнут, и все лягут спать, я открыл свой шкаф. Здесь скопилось множество сокровищ за последние пять лет. Мой надежный тайник, служивший мне верой и правдой всю мою жизнь. Я выудил из него потрепанный «Чистомет», мешочек с золотыми галлеонами, старый фонарь с волшебной негаснущей свечой и еще несколько очень нужных склянок. Окно предательски заскрипело, впуская в комнату холодный ночной воздух. Я насторожился, но не услышал шагов за дверью. Подождав на всякий случай еще пару минут, я откупорил фляжку с перцовой настойкой и сделал несколько обжигающих горло глотков. Тепло тут же разлилось по всему телу. Так и не дождавшись никаких признаков того, что дежурные услышали шум, я оседлал метлу и выскользнул наружу, сразу же набирая высоту. Ветер мгновенно забрался под мантию, но перцовая настойка надежно защищала меня от холода.

Добравшись до Лютного переулка, я приземлился возле паба «Белая виверна». На улице ожидаемо никого не было. Спрятав метлу и фонарь в кустах, я накинул на голову капюшон и зашел внутрь. Освещение было только у барной стойки, над которой были прибиты два огромных перепончатых крыла, выкрашенных в белый цвет — остальное же пространство было погружено во мрак: здешняя публика очень не любила быть на виду. Судя по звукам, народу было предостаточно: где-то громко ругались на гоббледуке, кто-то стучал кинжалом по столу, играя в «Четыре пальца», то и дело в воздухе со свистом пролетали кружки с ромом и зеленым элем.

— Не слишком ли ты молод, чтобы здесь ошиваться? — спросил бармен, нахмурив брови, отчего его изуродованное шрамами лицо стало еще суровее.

— Я кое-кого ищу, — сказал я, выкладывая на стойку золотую монету. — Марволо Мракса.

Чья-то цепкая рука накрыла мою монету и возле самого уха прозвучал визгливый голос:

— Зачем тебе сдался этот полоумный старик?

Я медленно повернулся к худощавой ведьме, на коже которой трупными пятнами цвело какое-то проклятие. Она насмешливо смотрела на меня, пробуя на зуб мой галлеон.

— Я плачу за информацию, а не за вопросы. Если у тебя ее нет, верни деньги, — велел я и демонстративно потянулся к палочке.

— Зачем же так грубо? Конечно, я расскажу тебе о Марволо Мраксе, — ухмыльнулась ведьма, присаживаясь на табурет рядом, и обратилась к бармену. — Мне кружку рома, а мальчику… Сливочное пиво, шоколадный ликер?

— Огненный виски, — сказал я раздраженно, чем заслужил еще одну насмешливую ухмылку от ведьмы.

— Мне не нужны проблемы, Орнелла, — предупредил бармен, отдавая нам заказ.

— Какие проблемы? Мы просто поболтаем. — Орнелла залпом выпила всю кружку и с наслаждением причмокнула. — Повтори. Так вот, — она повернулась ко мне, когда бармен отошел, — что ты хочешь знать о Марволо, загадочный незнакомец?

— Я хочу знать, где он сейчас находится. Я знаю, что его отпустили из Азкабана и уже очень давно.

— О, это просто, но будет тебе стоить еще один галлеон, — хитро прищурившись, сказала Орнелла.

Вместо ответа я осушил чарку огненного виски, даже не поморщившись, и мрачно потянулся к палочке.

— О, ну, хорошо-хорошо, крутой парень, одного галлеона будет достаточно, — разочарованно протянула ведьма. — Тебе нужна деревня Литтл-Хэнглтон.

* * *

Идея навестить моих чистокровных родственников и раньше посещала меня, но не было серьезного повода ее осуществить. Моя мать умерла сразу после моего рождения. В Лондоне, где она жила с моим отцом, мне удалось узнать от соседей подробности их совместной жизни — не без навыков легилименции, разумеется. Отношения моих родителей резко ухудшились после того, как Меропа, моя мать, заявила о своей беременности. Реддл стал ее бить, скандалить, а после и вовсе сбежал. Мой отец был тем еще мудаком, к тому же магглом. Меропа осталась одна, и никто из Мраксов ей не помог, так что зачем мне было их навещать? Они отреклись не только от нее, но и от меня. Но ситуация изменилась. Будучи потомками могущественного волшебника Салазара Слизерина, Мраксы могли хранить у себя весьма ценные артефакты, которые могли бы пригодиться мне в создании новых крестражей.

Литтл-Хэнглтон был маленькой деревушкой на севере от Лондона. На следующую же ночь я отправился туда. Домом Мраксов оказалась самая ветхая хибара из всех, наполовину скрытая в густых зарослях крапивы. Она стояла на вершине холма, и тропинка к ней полностью заросла мхом — никто в здравом уме не стал бы здесь жить. Заметив в окне тусклый свет, я с силой постучал в дверь. В доме послышалась возня, но дверь мне никто открывать не торопился. Тогда я пинком открыл ее сам.

В доме было пыльно, темно и очень грязно, по углам свисала огромная паутина. Я поднял фонарь повыше и увидел в кресле неопрятного мужчину, заросшего так сильно, что издалека его можно было принять за дикое животное. В течение нескольких секунд мы смотрели друг на друга, затем мужчина вскочил, опрокинув пустые бутылки, которые, звеня, покатились по полу.

— ТЫ! — проревел он и, пьяно шатаясь, ринулся на меня. В руках у него были волшебная палочка и нож.

— Стой, — велел я на парселтанге.

Мужчина отшатнулся к столу, смахнув заплесневелые горшки, и уставился на меня:

— Это ты сказал?

— Я. Где Марволо?

— Умер. И уже давно.

Я нахмурился:

— А ты кто такой?

— Я — Морфин. Вроде бы…

— Сын Марволо?

— Кто ж ещё?

Морфин откинул волосы с немытого лица и прищурился.

— Я поначалу решил, что ты — тот маггл,— прошептал он. — Ты очень похож на того маггла.

— Что за маггл? — резко спросил я.

— Маггл, в которого втюрилась моя сестра. Он живёт дальше, в большом доме. — Морфин неожиданно сплюнул на пол. — Ты выглядишь совсем как он. Реддл… Представь себе, он вернулся, — добавил он невпопад, опираясь на стол, чтобы не упасть.

Я шагнул к нему ближе и переспросил:

— Значит, Реддл вернулся?

— Да! Бросил ее. Так ей и надо. — Морфин вновь сплюнул на пол. — Ограбила нас! Где медальон, а? Где медальон Слизерина?

Морфин вновь разъярился и, размахивая ножом, закричал:

— Гнида такая! Мужа ей подавай!

Я не надеялся на трепетное воссоединение с родственниками со слезами и объятиями, но выслушивать едва связную брань дяди с самого порога тоже не было никакого желания. Схватив тяжелый бронзовый подсвечник, я с размаху ударил Морфина по голове. Тот как-то странно крякнул и рухнул на пол, подняв в воздух облако пыли. Убедившись, что он живой — еще одна случайная смерть мне была совершенно не на руку, — я, наконец, огляделся.

В тесной комнате все поверхности были покрыты толстым слоем жира, на столе вперемешку с кучей немытых мисок и плошек валялись заплесневелые и гниющие объедки. Вонь, стоявшую в доме, я почувствовал еще на улице. Вся мебель, если так можно было назвать эти грязные куски древесины, была пропитана этим запахом. Проследовав вглубь дома, я нашел еще пару комнат — еще более вонючих и пыльных. В одной из них я задержался чуть дольше.

Гора черного от грязи белья, какие-то щетки, покрытые паутиной, и груда самого разного хлама вроде помятых подсвечников и склизких склянок. Это должен был быть чулан, но я заметил в углу тесную кровать. Аккуратно застеленную, с вышитым цветком на покрывале, потемневшим от грязи и времени. Мне не составило труда догадаться, кто здесь спал. От спертого воздуха уже начало щипать в глазах, и я вернулся к валявшемуся без сознания Морфину.

В доме не было ни одной вещи, которая бы подошла на роль крестража. Медальон Слизерина пропал вместе с моей матерью, все более-менее ценные вещи были проданы, книги и фотоальбомы, если и были когда-то, давно сгнили. Но, быть может, дядя оставил что-то ценное при себе? Карманы его были пусты, но мое внимание привлек неожиданный блеск: черный камень на руке Морфина отразил свет фонаря. Это красовался тот самый перстень, что я видел на фото Корвина Мракса — моего предка, спрятавшего Тайную комнату в туалете для девочек. Я наклонился и снял с пальца дяди последнее фамильное сокровище. Вещь, по праву принадлежавшая мне, а не этому мерзкому подобию человека. Даже убивать этого червя не было никакого желания, но он мог пригодиться мне иначе. Немного подумав, я забрал у Морфина палочку. Пора нанести визит папаше.

* * *

Перед самым домом Реддлов я остановился. Это был самый большой и красивый особняк в деревне, буквально кричавший о высоком статусе и богатстве владельцев. Вдоль дорожки в ухоженном саду были посажены красивые ароматные цветы, а кусты были фигурно подстрижены. Какой контраст с нищей и грязной лачугой Мраксов! Жизнь, о которой можно только мечтать, находилась всего в нескольких футах от унылого и безрадостного существования. Я бросил взгляд на перстень. В одной из легенд о моих предках говорилось, что с помощью этого черного камня можно было вызвать мертвых обратно к жизни.

Это всего лишь глупая сказка, но у меня появилось искушение воспользоваться камнем и поговорить с матерью. Хотя нет, говорить не о чем — все и так ясно. Просто посмотреть ей в глаза. Сказать, что понимаю ее и не держу на нее зла. В конце концов, она просто очень несчастная и очень глупая женщина. На руку упала капля дождя, и я вздрогнул. Погода стремительно портилась, и неизвестно, сколько еще будет валяться без сознания Морфин Мракс. У меня не было времени на непрошеные сантименты.

Бесшумно войдя в дом через главный вход, я поставил фонарь у двери. Внутри он мне уже был без надобности: позолоченные люстры, свисавшие с потолка, ярко освещали все вокруг. Пол был устлан мягкими коврами, у дверей стояли высокие расписные вазы с пышными зелеными растениями, а на стенах висели портреты хозяев дома. Я вгляделся в них и вздрогнул: мой отец в молодости действительно был очень похож на меня, вот только я не припомню такого глупого и самодовольного выражения на своем лице. Из-за самой широкой двустворчатой двери послышались голоса, и я приоткрыл ее.

В просторной гостиной уютно потрескивали дрова в камине из белого камня. В креслах с высокими спинками сидели двое мужчин и о чем-то громко спорили. На столике между ними стояли два граненных стакана и наполовину распитая бутылка с янтарной жидкостью.

— Прекращайте вашу болтовню, время уже позднее, — скрипуче заворчала тучная старуха, нависая над мужчинами.

Ее тяжелое платье с меховым воротом, смахивавшее на халаты, которые носили восточные маги, явно было очень дорогим, но совершенно ей не шло — лишь еще больше увеличивало ее в размерах. На свои портреты миссис Реддл была похожа лишь высокой прической.

— Мы же не просто так языками мелем, — гнусаво отозвался пожилой хозяин дома. — Мы обсуждаем нашу победу над фашистской Италией.

— Какую победу? Она же еще не случилась.

Кресло затрещало под мистером Реддлом, пока он возмущенно разворачивался к жене. Его лысый череп блеснул на свету, а козлиная бородка нервно дрогнула, когда он завопил:

— Не сглазь, дура!

Миссис Реддл обиженно поджала губы. Их сын сидел в тени и не вмешивался, лишь изредка хмыкая.

— Какая трогательная встреча у семейного очага, — едко сказал я во время возникшей паузы, переступая порог комнаты.

Все трое Реддлов тотчас подскочили и обернулись ко мне испуганно.

— Ты кто такой и как сюда попал?! — грозно взревел мистер Реддл, поднимаясь с места.

— О Господи Иисусе... — пролепетала миссис Реддл и закрыла рот руками.

Мой отец, Том, тоже встал с кресла, и теперь я мог его рассмотреть. Короткие темные волосы его были зализаны назад, в осоловевших от алкоголя глазах читался сильный испуг. Рубашка тесно обтягивала его дряблое тело, а подтяжки напряженно удерживали штаны, сползавшие с округлого брюшка. До размеров своих родителей ему было еще очень далеко, но процесс деградации от безмятежного существования шел полным ходом. Даже при виде своего гнилого трупа я не испытывал такого сильного отвращения.

— Думаю, вам прекрасно известно, кто я. А если нет, вы уже должны были догадаться.

Мистер Реддл переглянулся с женой и сыном.

— И что тебе нужно? — мрачно поинтересовался глава семейства.

Я молча оглядел богатое убранство помещения: лепку на потолке, тяжелые атласные шторы, стол из красного дерева с чайным сервизом из тонкого фарфора. Пауза затягивалась.

— Ты ничего от нас не получишь! — не выдержала миссис Реддл, срываясь на визгливые нотки.

— Я получу от вас все, что мне нужно, — резко оборвал ее я.

— Ах ты наглец! — рявкнул мистер Реддл и указал мне на дверь. — Убирайся отсюда сейчас же вон! Иначе я вызову констебля, и пусть он с тобой разбирается!

— Констебля? — переспросил я с издевкой — это почему-то рассмешило меня.

— А то! Отправят тебя на фронт, как миленького! Чтоб неповадно было шастать по чужим домам от безделья!

— Ну хватит, — высказался я и взмахнул палочкой.

Все трое Реддлов рухнули на колени под тяжестью неведомой им силы.

— Убери это! — трусливо взвыл Том, корчась. Даже представить себе не мог, о чем мне разговаривать с таким слизняком.

— Отче наш, — неожиданно запричитала бабка. — Защити нас от силков дьявола!

— Что это такое? Как ты это делаешь? — потрясенно охнул мистер Реддл.

Кажется, лишь мой отец понимал, что происходило. Под моим пристальным взглядом они прекратили выть, но старуха все равно продолжила шевелить губами, повторяя молитвы.

— Уверен, за исключением пары моментов, как этот, вы считаете, что жизнь обошлась с вами справедливо, — презрительно сказал я.

Справедливость — удивительная вещь. У каждого она своя. Чистокровные волшебники считают, что заслуживают привилегий. Магглорожденные заявляют, что они ничем не хуже. Влюбленные уверены в том, что достойны ответных чувств. Униженные ищут мести. А глупые и мерзкие магглы пользуются всеми благами и богатствами мира только потому, что законы магического мира позволяют им это, в то время, как потомки великих волшебников прозябают в бедности и забвении, а то и вовсе в жалком приюте.

— Пожалуй, мне придется донести до мира свое понимание справедливости, — задумчиво сказал я и встретился взглядом с миссис Реддл, которая все еще шевелила губами. — Кого вы просите о милости? Вам следует обращаться ко мне.

Внезапно разозлившись, я поднял палочку Марволо. Зеленые вспышки озарили застывшие в ужасе лица, и тела старших Реддлов глухо повалились на ковер. Мой отец заскулил и попытался отвернуться. Я шагнул вперед и с силой сжал его челюсть, вынуждая поднять голову и посмотреть мне в глаза. Ненависть к этому ублюдку горела внутри меня. Я страстно желал увидеть, как жизнь уходит из этих карих глаз.

— Во всем этом есть только твоя вина, — процедил я сквозь зубы. — Скажешь что-нибудь напоследок?

Реддл-старший действительно попытался открыть рот. Каков наглец! Я не собирался выслушивать этого говнюка. Ткнув палочкой в грудь Реддла-старшего, я вложил в заклинание весь свой гнев:

— Авада Кедавра!

Тело в моих руках обмякло, и я разжал пальцы, позволив ему упасть на пол. Создание второго крестража прошло менее болезненно и без потери сознания. Перстень Мраксов потерял свои прежние свойства, но стал куда более ценным артефактом, приняв в себя осколок моей души. Пламя ненависти внутри меня сменило температуру. Легкие больше не обжигало, и голова более не разрывалась от жара. Приятный холод разливался по венам. Никогда ранее я не был столь спокоен и собран. Гнев все еще жил внутри меня, но больше не причинял неудобств — нет, мне было очень легко. Достав дневник из-за пазухи, я понял, что и нить между нами наконец оборвана. Я держал в руках два осколка своей души над трупом своего отца и ликовал: сейчас я был самым могущественным волшебником на свете. Теперь мне было дозволено всё.