Мы будем очень счастливы, дорогой (гет)

Еще немного — и кончится война. Обязательно кончится. И мы непременно будем очень счастливы, дорогой. У нас же такой замечательный сын! Конечно, он еще маленький. И один. Но совсем уже скоро окончательно закончится война, и мы непременно родим еще пару или даже тройку детей, верно, Фрэнк? Мракоборцы, безусловно, будут нужны всегда, но после окончательной победы нам ведь полагается отпуск? Хотя бы на год? И тогда мы возьмем малыша и отправимся к теплому морю. Снимем там дом. Непременно дом, слышишь, Фрэнк? Я хочу хотя бы год пожить в своем доме на берегу теплого моря. В этом доме будет деревянная винтовая лестница. И ее слегка рассохшиеся старые перила будут нагреваться от солнца. И пахнуть какой-нибудь смолой или кедром, ладно, Фрэнк? Ну хорошо, не смолой, а из чего там строят на юге? Эбонитовое дерево? И Невилл научится ходить. Он будет неуклюже топать по кромке земли и воды, утопая в мокром песке, и, устав наблюдать за его мучениями, ты будешь подхватывать его на руки и подбрасывать высоко в воздух. Выше неба, выше туч. А я буду хмуриться и выговаривать тебе. Потому что наш сын должен непременно научиться сам преодолевать трудности. Хотя бы мокрый песок. Потому что других трудностей уже не будет. Война-то закончится. А у нас с тобой, вполне вероятно, появится время друг для друга. Со всеми вытекающими последствиями. И, вполне вероятно, в конце отпуска мы будем ждать еще малышей. Их же должно быть много, правда, Фрэнк? Твоя мама будет рада, мне кажется. Представляешь, сколько счастья... Надо только, чтобы войны уже не было.

Ну, что ты молчишь, Фрэнк? Почему так тревожно смотришь? Все уже почти закончилось. Волдеморт исчез. Так, как должно всегда исчезать зло на земле. Малыш Гарри победил самого темного волшебника и остался жив. Дети ведь должны оставаться в живых, правда? Всегда. Ты улыбаешься и киваешь. Конечно, так и должно быть. В детях заложена удивительная сила. Всепокоряющая, всепобеждающая. Они хрупки и непобедимы одновременно. Как хрупка и непобедима любовь. Ну вот, ты фыркаешь, дорогой мой. Я знаю, ты не любишь пафоса. Я представляю так ясно, как спустя лет семьдесят я все так же сижу рядом с тобой и несу всякую чушь, а ты все так же фыркаешь и смотришь на меня в ответ любящими глазами. Любящие ведь должны жить всегда, правда же? Знаешь, я так люблю твои глаза. Только с первого взгляда кажется, что они темные. Но если присмотреться повнимательней, в них видны проблески солнца. Это как темной кажется тень от могучих зеленых деревьев. У тебя зеленые глаза, Фрэнк, ты знаешь об этом? Когда кончится война, я непременно сошью себе зеленое платье. Непременно зеленое. И не нужно морщиться. Когда закончится война, мы навсегда забудем распри и противоречия. Факультеты Гриффиндор и Слизерин будут дружны между собой, мы будем ходить друг к другу в гости и приглашать друзей на свадьбы. Ты только представь. Первым из наших детей женится, конечно, Невилл. Он будет высоким и стройным. Неотразимым красавцем. Весь в отца. И на его свадьбе мы с тобой обязательно будем танцевать. Медленный танец, помнишь? Как мы танцевали на нашей. Только у нас с тобой получилось все скомканно и быстро, шла война. Но когда Невилл вырастет, никаких войн уже не будет. Они все забудутся как страшный сон, и дети с удивлением будут узнавать о них из учебников истории. Нет, конечно, мракоборцы еще останутся, но, наверное, это будет вымирающая профессия. И детей не нужно будет учить боевым заклинаниям. Ибо с кем сражаться, если весь мрак падет навсегда?

Да, Фрэнк, я вижу, как скептически ты качаешь головой. И как старательно поджимаешь губы. Мы спорили с тобой тысячу раз. И ты совершенно не уверен в том, что с окончанием этой войны тьма уйдет. Но ты же согласен, что между войнами обязательно будет передышка? Лет, примерно, в сто. А может быть, больше. Непременно больше, Фрэнк. Ведь увидев воочию, сколько боли и бед приносят войны, сколь бессмысленна злоба и разрушительна ненависть, люди, хотя бы на какое-то время, непременно одумаются. И будут растить детей. Ходить друг к другу в гости и устраивать праздники. И да, наша с тобой профессия станет практически ненужной, и мы будем с тобой ходить по улицам и просительно заглядывать в окна к счастливым людям, как бы спрашивая, нет ли у них на примете какой-нибудь нечисти, с которой можно было бы побороться…

Но я вижу, ты меня совсем не слушаешь, Фрэнк. Хочешь, сварю тебе кофе? Да, я знаю, что времена сейчас не очень спокойные. И пока не пойманы все Пожиратели, нам с тобой не стоит терять бдительность. Но это же совсем ненадолго, правда, милый? Мы ждали этого так долго, все эти темные годы борьбы. Знаешь, наверное, сейчас можно подвести некоторые итоги. Я давно хотела признаться тебе. Мне было очень страшно. Когда мы вышли с тобой на первый рейд. Тот самый, первый обугленный дом я не забуду никогда. И зеленую усмехающуюся ухмылку болотного черепа в небе. Всем своим сердцем, Фрэнк, всем своим сердцем я ненавижу этих подонков. Ты только представь, как легко можно будет вздохнуть, когда никого из них не останется на свете.

А еще я помню, как мы узнали о смерти молодых Пруэттов. Это было так неожиданно. Только накануне на встрече Ордена мы шутили с ними, болтали ни о чем и строили планы на время после войны. И Фабиан сказал, что они с Гидеоном непременно закатят пирушку. С волшебными фейерверками. Гидеон сказал, что у него есть одна идея, как сделать летающего огненного дракона на дымящейся колеснице. И он будет катиться по небу, и языки пламени, взрываясь и переливаясь разноцветными звездочками, будут разлетаться во все стороны. А на следующий день их обоих убили. И никаких драконов и фейерверков больше никто не придумает. Знаешь, Фрэнк... Даже после войны будет еще очень и очень больно. Долгое время. И все-таки я чувствую: скоро, совсем скоро о страхе можно будет забыть. Может быть, уже завтра к нам прилетит патронус Дамблдора и сообщит, что все Пожиратели пойманы, многие из них раскаялись.

Что мы сделаем тогда первым делом, а, Фрэнк? Пожалуйста, пожалуйста, не сочти меня легкомысленной идиоткой, пожалуйста, давай прежде всего зайдем в кафе мадам Паддифут и закажем по чашечке горячего шоколада? Со взбитыми сливками и маршмеллоу. Как я люблю. Знаешь, это звучит, наверное, очень нелепо и смешно. Но все это время я мечтала о том, как мы будем с тобой сидеть в кафе и пить горячий шоколад, тонкой ложечкой на длинной ручке вылавливая из горячей почти черной жидкости белые маршмеллоу. Белые и желтые. Синие и красные. И ты выпьешь свою порцию, конечно же, быстрее меня. Потому что ты вечно спешишь. И не понимаешь, как хорошо просто сидеть в теплом невозможно розовом кафе, в окружении салфеток с кружевами и сиренево-лиловых подушечек с вышитыми бабочками. Просто сидеть и медленно-медленно вылавливать тающие сладкие маршмеллоу из тягучей каштановой жидкости. И ни о чем не думать. Ни о чем, кроме того, что кончилась война. И ты, конечно, фыркнешь, вот почти как сейчас, глядя на то, как я задумчиво облизываю ложку, и положишь свою ладонь мне на руку. И мне внезапно станет очень горячо от твоих мыслей, твоих взглядов и твоей тихой улыбки. И я покраснею, Фрэнк, непременно покраснею. И мы засмеемся вместе, легко и весело, потому что война уже кончится. На, держи пока свой кофе без всяких сливок. И знай, осталось совсем чуточку потерпеть. Я совершенно точно это знаю. Стой, подожди, кажется, снаружи кто-то есть. Хорошо, что Невилл у бабушки. Ты встанешь слева от двери, а я справа. И мы встретим незваных гостей во всеоружии, не правда ли, дорогой? А потом это все непременно закончится. Может быть, это самый последний бой, и дальше наступит совсем другая, мирная жизнь. Осталось совсем немного...