Два Януса (джен)

«Внезапное воскрешение!

Несколько дней назад мы писали о волшебнике Янусе Тики, антикваре и примерном семьянине, который бесследно исчез. От него осталась лишь написанная впопыхах записка: «О боже, на меня напал смеркут, я задыхаюсь». Патриция Тики, убитая горем жена несчастного, заявила, что не может поверить в случившееся. В трудную минуту ей и детям пришли на помощь многочисленные родственники, горе сплотило это семейство. Однако оказалось, что траур нужно было носить не по Янусу Тики, а по его совести, ибо вчера вечером Януса обнаружили всего лишь в пяти милях от родного дома — он поселился в пабе «Зеленый дракон» и был уверен, что его не найдут».

Янус Тики нахмурился и перечитал заметку еще раз, а затем с досадой отколол от лацкана траурную брошь. Двоюродный брат, полный его тезка, всегда был... хм… особенным. Сам Янус в силу профессии целителя души и разума неоднократно порывался пригласить кузена к себе в кабинет и протестировать. Когда кузен был школьником, его дважды чуть не исключили из Хогвартса, и его бедному отцу пришлось оба раза ходить на полон к директору Дамблдору. После школы Янус долго не мог найти себе занятие по душе, влипал в истории, и после одного особенно неприятного случая, когда он чуть было не угодил в Азкабан, Янус на время завязал с проказами и даже задержался в должности ассистента в лавке антиквара, куда попал по протекции отца. А когда удалось пристроить его, женив на хорошей девушке, семья выдохнула, надеясь, что непутевый родственничек наконец-то остепенится. Но радость длилась недолго. И десяти лет не прошло, как его имя — их имя — полощут в газетах. Надо же, что выдумал — смеркут… Янус не знал, что он чувствует больше: облегчение, что кузен все-таки жив, или раздражение, что он так и остался полудурком, задери его пикси.

Янус брезгливо отбросил газету на стол и перевел взгляд на часы: без пяти восемь. Кажется, из-за этой дурацкой заметки он опоздает на дежурство.

В восемь ноль шесть — на шесть минут позже положенного — Янус вошел в палату, где его ждали пациенты. Молоденькая сестра Гленна Синклер в ярко-лимонной мантии вливала лекарство в рот Алисе Лонгботтом.

— Здравствуйте, целитель, — сказала она, вставая.

— Доброе утро. Как прошла ночь?

— Спокойно. Фрэнк под утро проснулся и начал что-то бормотать под нос. Мне показалось, что это была песня, только я не смогла разобрать мелодию. То ли «В небе звездочка зажглась», то ли «Лондонский мост падает»… Но это точно было что-то осознанное!

Ее глаза светились такой надеждой, что Янус прикусил язык, чтобы не сделать замечание о том, что Гленне пора перестать выдавать желаемое за действительное, если она действительно хочет помочь. Лонгботтомам нужен не тот, кто будет надеяться на их чудесное исцеление и мучить их и без того истерзанные тела новыми зельями или процедурами, а тот, кто будет поддерживать их состояние настолько долго, насколько в них есть жизнь.

— Хорошо, Гленна. А что с миссис Кроссбридж? — он перевел взгляд на женщину, чье лицо было покрыто шерстью. Из-за насланного кем-то проклятия даже черты ее лица теперь напоминали собачьи. Обычно она просыпалась рано и ждала утреннего обхода, но сейчас миссис Кроссбридж безмятежно спала.

— О, целитель, — глаза Гленны загорелись еще ярче, — ночью у нее полезла шерсть, и я сидела с ней и вычесывала. Если она повернется на другой бок, вы увидите, что одна щека у нее почти голая и почти человеческая, а не бульдожья брылина, как раньше!

— Говорите тише, — предостерегающе взмахнул рукой Янус. — Не стоит произносить такие вещи перед пациентами. Но, получается, наше лечение действует?

— Да! Только щека так чесалась, что бедняжка не могла заснуть, и я дала ей под утро сонное зелье.

— Правильно, — кивнул Янус. Он задержал на мгновение взгляд на пустой застеленной постели, где недавно умер Бродерик Боуд, и продолжил:

— А что с мистером Локхартом?

Гилдерой Локхарт в шелковом халате сиреневого цвета с аппетитом ел больничный завтрак и рассматривал стопку колдографий, на которых ему предстояло поставить автограф.

— Без изменений. Правда, иногда мне кажется, что его взгляд становится более осмысленным.

— Что ж, это хорошо, — кивнул Янус. — Идите домой, Гленна, отсыпайтесь после ночного дежурства.

— Спасибо, целитель, но я успела дать лекарство только Алисе… Сегодня дежурство Брук, а она прислала весточку, что будет только к половине десятого — у ее младшего сына внезапно поднялась температура, а свекровь не может приехать раньше…

— Помилуйте, Гленна, неужели вы думаете, что я не справлюсь?

— Справитесь, сэр. Спасибо, сэр! До свидания! — она поспешила к выходу из палаты, а Янус занялся пациентами. Гленна была толковой и ответственной помощницей, пусть и излишне эмоциональной, но газетная заметка выбила его из колеи, и Янус предпочел поработать сегодня в тишине и одиночестве. Он сел на стоявший у кровати Алисы стул, пошарил у нее под подушкой, под матрасом и нахмурился — он столько раз просил Гленну следить за этим… даже пожилая и вечно хмурая сестра Ричардсон не забывает… Он запустил руку в карман мантии и вытащил несколько блестящих фантиков, которые Алиса тут же с жадностью схватила. Интересно, молодой Лонгботтом когда-нибудь задумывался, откуда у его матери каждый раз фантики от конфет и другие яркие бумажки? Но порядок должен быть во всем, раз повелось, значит, надо соблюдать. Он понаблюдал, как Алиса методично запихивает бумажки в щель между кроватью и матрасом, и ободряюще потрепал ее по плечу. Затем он развернулся к Фрэнку. Гленна оставила поднос со склянками на прикроватной тумбочке, Янус взял одну из них и привычным движением влил ее содержимое в рот пациенту. Тот не сопротивлялся. Он никогда не сопротивлялся.

— Пора проверить, как вы там. Готовы? — спросил Янус и вытащил палочку. — Легилименс!

Он следовал привычной дорогой, не обращая внимания на мешанину воспоминаний, надежд, страхов и невыразимой боли той давней хэллоуинской ночи. Наконец он достиг того места, что Янус считал средоточием личности, эго, подсознанием. Он оказался в большом, залитом приглушенным белым светом пространстве. В центре этого пространства располагалась большая кровать, на которой лежали Алиса и Фрэнк. Их пальцы были переплетены, они смотрели друг на друга, изредка моргая. Одно подсознание на двоих. Янус догадывался об установившейся между супругами глубокой связи, но доказательство этому получил лет семь назад. Тогда Фрэнку дали новое зелье, и он начал задыхаться, на его шее появилась синяя полоса, а затем еще одна. Янус, работавший с ним тогда Август Сепсис и сестра Страут пытались как можно быстрее остановить действие зелья — и им это удалось. Однако такие же полосы появились и на шее Алисы. Несколько дней после происшествия Лонгботтомы чувствовали себя неважно, проявляя похожие симптомы, и Янус пришел к выводу, что они поддерживают друг друга, забирая половину недуга себе. К сожалению, этой поддержки хватало лишь на то, чтобы вести полубессознательное, лишенное связей с внешним миром существование. Но это открытие стало ключом на пути к этому месту. Раньше он работал с Фрэнком и Алисой по отдельности, а теперь искал в уголках их разума место, общее для обоих. И нашел. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы придать этому пространству такой вид. В первый раз оно было совсем другим: яркие вспышки, тени, кровь, огонь, истошные крики — и среди этого жались друг к другу Фрэнк и Алиса… Теперь здесь не было ничего. Царила безмятежность. Кровать появилась без его участия, видимо, так отразилась больничная палата. Они лежали под белым одеялом, молодые, не постаревшие и на день с той страшной ночи, облаченные в белые мантии, лишь отдаленно напоминавшие больничные пижамы.

Внезапно Янус ощутил дуновение холода. Он обернулся и увидел, что в где-то на краю этого пространства начал падать снег. Следы инея, пока едва заметные, появились в нескольких местах на белом полу. Что ж, всему приходит конец, и, видимо, обратный отсчет пошел и для Лонгботтомов. Повинуясь какому-то отеческому чувству, он провел рукой по волосам Алисы и потрепал Фрэнка по плечу. Как всегда, они не отреагировали на его прикосновение. Янус взмахнул палочкой и вернулся в реальность.

Миссис Кроссбридж уже проснулась и, здороваясь с целителем, впервые улыбнулась. На ее левой щеке действительно почти не было шерсти, теперь на лице угадывался и подбородок.

— Миссис Кроссбридж, вижу, лечение начало действовать, — сказал Янус ободряющим тоном. Он сначала не понял, почему Агнес с довольно простым проклятием отправили к нему. Потом оказалось, что обычное лечение ее не брало — бедняжке в последнее время пришлось нелегко, она растеряла всю веру в себя, и проклятие оказалось той соломинкой, что сломала спину верблюду. Агнес действительно поверила, что теперь ей придется до конца жизни ходить с собачьей мордой. Ей даже приходилось лаять, так как звериная пасть не могла воспроизводить английскую речь. Однако Янусу постепенно удалось вернуть ей веру в себя, к тому же миссис Кроссбридж навещала многочисленная родня, ей присылали письма и гостинцы из дома, и она вновь почувствовала себя нужной. Остальное было делом техники.

— Даже не буду вас легилиментить, — сказал Янус. — Продолжайте принимать лекарства, и все пройдет.

Он протянул Агнес одну за одной три склянки с подноса Гленны.

— Не могли бы дать рас-че-ску, — с трудом произнесла она, так как рот еще плохо слушался. — Буду че-сать.

— Разумеется. И успокаивающий крем против зуда.

— Спа-си-бо.

Последним пациентом в палате был Гилдерой Локхарт. Он успел позавтракать и теперь с живым интересом разглядывал колдографии. Он перевел на целителя взгляд голубых глаз, в которых словно застыло выражение недоумения.

— Доброе утро, мистер Локхарт. Как ваше самочувствие сегодня?

— Доброе, целитель. Спасибо, все хорошо. Скажите, на этих колдографиях — это же я, да? Я действительно могу так лихо летать на метле?

— Да, мистер Локхарт, это ваша фотография.

Гилдерой недоверчиво покачал головой и вновь принялся с жадностью разглядывать изображение.

— На мне очень красивая мантия. Какое шитье… Она правда моя?

— Да.

— Но где же она?

— Полагаю, что у вас дома.

— Ах, дома… — Гилдерой помолчал, тщетно пытаясь вспомнить, где это.

— Позвольте, мистер Локхарт, мне нужно проникнуть в ваш разум.

— Да-да, конечно, — Локхарт покорно вытянул руки на одеяле, откинулся на подушки и закрыл глаза.

— Легилименс!

Обычно в своем подсознании Локхарт сидел за заваленным колдографиями и письмами столом и читал их, подписывал, сортировал. Казалось, что это занятие приносит ему массу удовольствия. Янус, как ни старался, не мог отвлечь его от этого занятия или даже обратить на себя его внимание. Но сегодня здесь произошла перемена: помимо стола в комнате (если это место можно было назвать комнатой) появилось большое зеркало. Гилдерой стоял напротив зеркала, вглядываясь в свое отражение.

— Гилдерой? — неуверенно звучал его голос. — Гилдерой Локхарт? Кто такой Гилдерой Локхарт? Я Гилдерой?

Янус непроизвольно охнул, и Локхарт резко обернулся на звук. Однако целитель почти инстинктивно скрыл себя, так что его пациент снова вернулся к зеркалу. Янус взмахнул палочкой, чтобы покинуть это место. Лечение действовало.

Вернувшись в реальность, он поднял с подноса фиал, в котором было налито сваренное им зелье для восстановления памяти, но вдруг замер и оглянулся. Дверь в палату была прикрыта, миссис Кроссбридж читала газету и не смотрела в их сторону, а Локхарт потерял к целителю интерес и теперь подписывал колдографии. Янус быстро прошел в другой конец палаты и вылил содержимое фиала в рот Фрэнка. На него это зелье никак не повлияет.

— Миссис Кроссбридж, я завершил осмотр, сейчас попрошу кого-нибудь из сестер принести вам расческу, зеркальце и крем, — сказал он, выходя из палаты. Сердце Януса стучало где-то в горле, когда он поднимался по скрипучей лестнице к себе в кабинет. Он накинул на дверь запирающее заклятье, облокотился на стол и выдохнул.

Когда Локхарт поступил к нему в палату, целитель Тики заподозрил неладное и отправился на встречу с самим Дамблдором, чтобы выяснить подробности происшествия. Сначала директор Хогвартса пытался уходить от ответа и мерцать глазами. Но пусть целитель Тики и был гораздо его младше, он все-таки принадлежал к той породе волшебников, которые тоже хорошо умели мерцать глазами, говорить загадками и многозначительно касаться уголка губ кончиками пальцев. В результате, он узнал практически все: и о присвоенных Гилдероем подвигах, и о нападении на студентов, и о том, что он стал жертвой своего же заклятия забвения. Скрепя сердце, Янус варил ему зелье, как варил бы любому другому пациенту. Но что-то случилось с ним этим утром, и тот факт, что Бродерик Боуд убит, Лонгботтомам нельзя помочь, а преступник, воровавший чужие воспоминания, идет на поправку, буквально обжигал своей несправедливостью.

Янус напомнил себе, что его дело — лечить, а не вершить правосудие. Пропуск одной порции лекарства не окажет особого влияния на Локхарта, так что ничего по сути не произошло, он просто поддался непонятному порыву… Целитель сел за стол и задумался. Рассуждая чисто теоретически, как можно было бы изменить зелье памяти таким образом, чтобы оно потеряло свою эффективность, но никто этого не заметил? Толченый амарант убирать нельзя, ведь это он придает снадобью узнаваемый пурпурный цвет. Зато можно уменьшить дозу шалфея, а перья болтрушайки заменить на… да хоть на авгуреевы. Наливая воду в котелок — он просто проверит, получится ли зелье, вовсе не обязательно давать его Локхарту — Янус снова вспомнил кузена и понял, что немного ему завидует: идея бросить все и пуститься во все тяжкие уже не казалась такой безумной. Интересно, если все получится, это будет попытка восстановить справедливость или увеличить энтропию несовершенного мира? Однако времени на философские размышления не было — нужно было успеть приготовить испорченное лекарство до вечернего обхода.