Ночной кошмар (джен)

«Тик-так, тик-так…»

Проклятые часы, ну кто их вешает над кроватью? А если они упадут на голову? Спать хотелось безумно, веки не желали разлепляться, но тиканье сводило с ума. Надо их снять со стены и отложить в сторону. А с утра пожаловаться хозяйке отеля. «Сейчас я встану, ещё минуточку…»

Стоп! Она ведь сняла часы ещё в первый вечер здесь.

…Женщина посмотрела на неё, будто у Сары выросла вторая голова.

— Мешают? Но это же всего лишь часы. Они для уюта, для…

— Да, я понимаю, — прервала её Сара, меньше всего настроенная сходу портить отношение с местными. — Но у меня, к сожалению, очень чуткий сон. А в берушах я спать не могу. Простите, это всего на пару дней. А часы очень красивые, правда.

Хозяйка, всё ещё кидая в сторону Сары недоумённые и враждебные взгляды — как же, чужачка-полицейская заселилась и сразу принялась диктовать свои правила — сняла обувь, залезла на кровать в носках (та угрожающе скрипнула) и принялась снимать чудовищно-аляповатые часы с кукушкой со стены. При этом она то и дело шумно вздыхала и всячески показывала, насколько нелепой была просьба постоялицы.

Сара старалась не обращать внимание. Да, она ненавидела часы, но это не было странным. Она имела на это полное право ⁽¹⁾…

«Тик-так, тик-так…»

Снова Тамагочи со своим дурацким хронометром. Сара хотела сказать: «Эй, а потише можно?» — но вместо этого вырвалось только нечленораздельное мычание. Наверное, она просто устала, разбирая документы.

…Есть ли для полицейского задача хуже, чем поиски ребёнка? Пропавшего месяц тому назад и до сих пор не найденного. Иными словами, если не случилось чуда, они искали труп. Циничное название «Отдел по поиску пропавших без вести». Скольких им удалось найти живыми? Одного-двух за последние пять лет. Ведь по регламенту дела им передавали спустя месяц после пропажи. Когда местные силы облажаются. Когда AMBER Alert⁽²⁾ не даст результатов. Когда все версии зайдут в тупик.

А их начальник, будто игнорируя статистику и здравый смысл, привычно напутствует:

— И помните: каждый час имеет значение!

Именно поэтому Сара гнала машину на предельной разрешённой скорости, чтобы прибыть в Эшентон, микроскопический городок к западу от нью-йоркских Сиракуз, ещё засветло. Не удалось. Сумерки затапливали зимний заснеженный пейзаж сине-зелёной водой, размывали контуры дороги, предательски усыпляли внимание.

Белая вспышка впереди — и Сара ударила по тормозам. Машина съехала на грунтовую обочину и едва не вписалась в дерево. А сова — это была сова, то ли сипуха⁽³⁾, типичная для этих мест, то ли экзотическая полярная — расправила крылья и улетела, бесшумная, будто призрак.

Сара устало прислонилась лбом к рулю. «Тамагочи, засранец, ну как же ты дал себя побить?»

Её бессменный напарник был лучшим копом в отделе, но, к сожалению, диабетиком. Его машина, часы, телефон — везде были включены напоминания об уколах. Так он и получил кличку «тамагочи»: за сопровождавший его периодический громкий писк — дескать, покорми инсулином или умри. Но когда он вчера сидел в баре — не в «их», «полицейском» баре, а другом: недалеко от дома его бывшей жены — там завязалась драка. Силы были неравны, и Тамагочи оказался лежащим без сознания где-то на задворках за баром. Его нашли спустя пару часов и отправили в больницу, вот только уровень сахара в крови за это время подскочил настолько, что вместо пустяковой обработки синяков (он ничего себе не сломал, да и сотрясения, похоже, не было), потасовка обернулась госпитализацией на несколько дней.

А следователь Сара Уильямс тем временем должна была начать расследование в одиночку. Тамагочи заверял, что спустя пару дней он к ней присоединится, начальник отдела ему поддакивал.

— Главное… — слабо улыбнулся через зашитую губу Тамагочи, — не позволяй этим местным себя окружить. Сразу скажи, что скоро прибудет подмога из Города.

Машину Саре пришлось взять напрокат: старый «крайслер» Тамагочи был нужен ему самому. Но если это не его машина, где на передней панели были приклеены часы с будильником, то что тогда тикает?

«Тик-так, тик-так…»

В маленьком, заваленном бумагами участке, часы тикали громко и нагло, словно ещё раз напоминая, что пропавший ребёнок — ставка в игре против самого времени.

Констебль, её ровесник, мрачно излагал ход событий:

— Вечером пятницы родители пожелали Кристине «спокойной ночи». С утра в субботу она часто вставала первой, чтобы успеть на занятия по музыке. Поэтому, не обнаружив дочери в доме, они сначала не испугались. Но когда позвонила учительница и спросила, почему девочка не пришла на занятие, родители запаниковали. При осмотре комнаты они увидели футляр с флейтой. После чего позвонили нам.

Копии протоколов поисковой операции — полицейские и добровольцы прочесали весь посёлок и лес за ним, но ничего не обнаружили — Сара прочитала ещё накануне. Только в два ночи она сдалась и пошла спать, памятуя, что на завтра ей ещё вести машину. Никаких следов. Во всём доме — ни единого чужого отпечатка, что исключало вторжение. И наводило на мысли об образе жизни семьи: похоже, ни к родителям Кристины, ни к ней самой гости никогда не приходили. Вообще никогда — а это сильнее, чем дипломатичное «вели замкнутый образ жизни», отмеченное в отчётах.

Кажется, Сара начинала понимать, почему на следующий же день после пропажи весь дом и участок вокруг обыскали со специально обученной собакой. «Чтобы взять след, если девочка сбежала с заднего двора в лес» — так полицейские сказали родителям. На самом деле, пёс был натаскан на поиск трупов. Семью всегда подозревают первой, но когда семья «со странностями», о самом худшем думают в первую очередь. Впрочем, собака тоже ничего не нашла.

В посёлке селились состоятельные люди, поэтому улицы были оснащены видеонаблюдением, но задние дворы — нет. Баланс «частной жизни» и охраны. Но именно записи с камер дали кое-что интересное.

— Прокрутите ещё раз, — попросила Сара, почти вплотную наклоняясь к монитору.

Ясная зимняя ночь с полной луной («Совсем как сейчас», — подумала она и сейчас же одёрнула себя: чего ещё она ждала? Ведь прошёл ровно месяц!). Крыша дома ярко блестела на фоне ночного неба. Вот с той стороны от конька начинается какое-то шевеление — светлая фигура сначала пригибается, а потом становится в полный рост. Тонкая невысокая фигура в ночной рубашке. Кристина.

— Она страдала лунатизмом?

— Нет. Во всяком случае, в её медицинской карте это не отмечено. Хотя доктор жаловался, что девочка приходила на осмотр редко, — вздохнул констебль. — Но даже если так: если бы родители знали, что она лунатик, они никогда не поселили бы её в детской на втором этаже, да ещё с окном на крышу.

Вполне справедливо. Сара уже беседовала с отцом Кристины. Тот едва не рвал на себе волосы и призывал к ответу всех — от AMBER Alert до дорожно-транспортных служб. Он явно находился в неадекватном состоянии — а кто бы вёл себя иначе, если бы его дочь пропала? — но совершенно точно не казался человеком, способным пустить что-то на самотёк. Если бы Кристина была лунатиком, он бы узнал об этом первым.

— А как насчёт другой камеры? С той стороны?

— Сами увидите.

Констебль вместо ответа просто щёлкнул кнопкой воспроизведения. Пустая крыша с окном спальни. Луна заливает светом безжизненный пейзаж. Окно открывается и… Перед объективом пролетает белая сова. Когда она скрывается из виду, крыша вновь пуста.

— Как будто специально… — пробормотала Сара.

— Да, неудачно вышло, — заметил констебль. — Эти совы здесь летают постоянно. Но чтобы так часто…

— То есть Кристина, прежде чем исчезнуть, зачем-то выходила на крышу?

— Да, по видимости. Но мы не знаем, зачем. Возможно, это вообще не имеет смысла.

— А возможно, она размышляла о самоубийстве.

— Это вы сказали, — констебль тяжело вздохнул и потёр переносицу.

Может быть, Сара заснула в полицейском отделении и сейчас слышит часы над входом?

«Тик-так, тик так…»

Нет, это не часы. Просто кровь тяжело бухает в висках, будто маятник.

«Да проснись ты уже!»

Знакомый голос. Почти забытый, но всё ещё наделённый странной силой.

«Сара! Проснись! Проснись немедленно!»

Как же тяжело разлеплять веки. Пошатываясь, Сара привстала с земли и с недоумением воззрилась на старомодный обогреватель. «Зачем он здесь? Ведь и так тепло…»

Масляный радиатор тихо гудел, распространяя удушливые волны жара.

Дышать… Как же тяжело дышать.

«Подойди к окну».

Сара лежала в каком-то подвале, но окна здесь были: маленькие, широкие и низкие окошки нулевого этажа. Только бы добраться, только бы вдохнуть свежий воздух. Защёлка вначале не поддаётся, но потом со скрипом отходит в сторону. И Сара распахивает окно. Свежий воздух врывается в комнату, наполняя лёгкие эйфорией.

«Дыши, Сара. Просто дыши. Ради меня».

— Ради тебя? — неповоротливый язык всё-таки вывел два неразборчивых слова. Сара надеялась, что они вышли достаточно саркастично. — Ради тебя? Это ведь ты во всём виноват. Ты похитил этого ребёнка, Джарет.

…Когда она осматривала комнату Кристины, Саре бросилась в глаза полка перед компьютером. Модель корабля. Незаконченное рукоделие. И хрустальный шарик⁽⁴⁾. Она почти коснулась его — и только в последний момент вспомнила, что не надела перчатки.

— Вы брали отпечатки с этого шарика? — она и так знала, что нет, ведь на нём не было следов дактилоскопической пудры.

— Нет, — констебль казался слегка раздосадованным. — Я вообще не помню, чтобы он фигурировал в описях.

Он фигурировал. И на нём не было отпечатков, кроме пальцев самой Кристины. Не имеет значения. Сара и не ждала ничего другого.

Сначала сова, а теперь это. Похоже, прошлое никогда не умирает. Фантастическое, странное, невероятное прошлое. «Но если вы отсеете невозможное, то оставшееся, каким бы невероятным оно ни было, и есть правда». Ребёнок может исчезнуть без следа, если его заберут гоблины. Но… гоблины никогда не заберут ребёнка, если кто-то не попросит его забрать. Так кто же так ненавидел Кристину? Явно не отец: тот рвал на себе волосы и находился на границе помешательства из-за её пропажи. Мать?

— Тамагочи, пока ты в Нью-Йорке, проверь по базе историю Мириам Шейд. Может понадобиться международный запрос: она жила в ЮАР и в Великобритании.

— Ну ты не задаёшь простых вопросов…

— Как всегда. Когда приедешь?

— Послезавтра. Твоё счастье, что у меня есть контакты в Интерполе.

Вчера он сбросил ей материалы. Да, точно, вчера. У Мириам Шейд, когда она ещё жила в ЮАР, была младшая сестра, Кэтрин. Четырнадцать лет. Родители умерли, поэтому Кэтрин была на попечении старшей сестры, и когда та переехала в Великобританию, Кэтрин была вместе с ней. У Мириам и её мужа только что родилась дочь, Кристина, а потому сестра, видимо, только мешала молодой семье. Кэтрин отправили в интернат. И она пропала. Исчезла из поезда.

Сара не преминула использовать это в допросе. И Мириам, сдержанная, холодная Мириам, которая, в отличие от своего мужа, стоически принимала, что её дочь пропала, внезапно разрыдалась:

— Кэти… Кэти была такой доверчивой. Доброй, общительной. Она так хотела жить. Это кошмарно. Всё, что с ней произошло — сплошной кошмар…

Сара смотрела на эту женщину и задавалась только одним вопросом: почему пропажа сестры десять лет тому назад волновала её больше, чем пропажа дочери прямо сейчас? Она поделилась своими сомнениями с Тамагочи, но тот не смог сказать ничего путного:

— Да, это очень странно… Обычно… У тебя есть братья или сёстры?

— Есть, — нахмурилась Сара. — Брат. Я на пятнадцать лет старше.

— Тогда ты меня поймёшь. Скорее можно ожидать скромной реакции на смерть сестры. Говоришь, она рыдала?

— Да, — Сара с какой-то жестокой нежностью погладила кассету с показаниями Мириам. — Плакала и не могла остановиться. А о дочке — ни слезинки.

— Шок?

— Не похоже. И она отрицает любую связь. Я спрашивала, не может ли быть, чтобы кто-нибудь, имеющий зуб на её семью, мстил ей тогда и сейчас. Она отвергает это. Но явно чего-то боится. Мне кажется, она лжёт.

Круглые глаза и дрожь в голосе. Несложно догадаться, что Мириам Шейд что-то скрывала. Оставалось выяснить, что.

— Я продолжу копать, — проворчал Тамагочи. — А завтра приеду к тебе. Держись там.

— Постараюсь, — невесело улыбнулась Сара. — Приезжай. А я пока ещё раз допрошу Мириам.

«Да выключи ты уже этот проклятый радиатор!»

Все мышцы стали будто ватными. В глазах всё расплывалось. Сара с трудом разлепила веки, чтобы увидеть мелькнувшую тёмную тень. Джарет… король гоблинов, похититель детей, её персональный ночной кошмар. Или ночное наваждение. Сара задыхалась. Она ничуть не удивилась, что сейчас, на пороге смерти, к ней явился этот образ из прошлого. А Джарет раздражённо передёрнул плечами, пересёк подвал по диагонали и нажал на кнопку радиатора. Обогреватель погас. Дышать стало легче. Но как Сара очутилась в этом подвале?

Она хотела допросить мать пропавшей девушки. Постучалась в дверь коттеджа. А дальше… Попытки вспомнить не вызывали ничего, кроме головной боли.

— Она меня вырубила, — едва ворочая языком, прошептала Сара. — Она наверняка в этом замешана. В пропаже сестры. И в пропаже дочери. Это ведь она попросила тебя забрать девочку?

Джарет задумчиво поднёс ладонь к подбородку. Стоило ли говорить, что он выглядел точно так же, как когда-то давным-давно, двадцать лет назад? Снам не положено стареть. Сколько Сара боролась с этой галлюцинацией? Сколько убеждала себя, что гоблинов не существует? Всё, что ей осталось от прежних времён — ненависть к часам, к быстротечному и неумолимому времени. И работа — искать пропавших детей. Снова и снова. Наперегонки со временем. И вот сейчас судьба описала круг и швырнула Саре в лицо прежние иллюзии и страхи. Но ей было уже всё равно.

— Она мечтала, чтобы девочка исчезла, — кивнул Джарет. — Но не она здесь главный преступник. Хотя и соучастница. А что касается того, кто меня попросил… Это была сама Кристина.

— Кристина?!

Собственный голос показался Саре хриплым и визгливым одновременно. Почему-то ей не пришло в голову, что король гоблинов может врать. Но что… Что может заставить человека избрать себе такую участь — превратиться в гоблина? Что же должно ждать его в этом мире, чтобы пойти на это?

— Все дети, что попадают в мою страну, это потерянные дети. Их нигде не ждут. А я даю им мир, где их никто не обидит. И где они могут делать всё, что пожелают. Но кто сказал тебе, что они превращаются в гоблинов?

Сара судорожно сглотнула. В горле было сухо и горько. Что это? Угарный газ?

— Я видела сама, кем они становятся.

Джарет закатил глаза и с размаху плюхнулся на какой-то ящик. Роскошная мантия плеснула ворохом вышитой ткани.

— Тебе было всего пятнадцать лет, — наконец, проронил он. — А Лабиринт показывает тебе только то, во что ты веришь. В этом возрасте все мальчишки кажутся гоблинами.

— Кроме тебя, — пробормотала Сара.

Свежий воздух овевал её со всех сторон и в голове прояснялось. Она вспомнила, как постучалась в дверь Шейдов, как Рик Шейд поил её чаем, как её потянуло в сон, а он заботливо подложил ей под голову подушку. Как он отволок её в этот подвал и включил обогреватель — видимо, в надежде отравить угарным газом, а потом незаметно перенести в отель: там радиаторы тоже оставляли желать лучшего — и кто бы оспорил, что с детективом Сарой Уильямс произошёл банальный несчастный случай?

Мысли прояснялись. Перед глазами уже не двоилось. Но Джарет почему-то и не думал исчезать. Стоял и смотрел на неё грустным взглядом, будто она чем-то обидела его или о чём-то забыла.

— Кроме меня, — подтвердил он. — Потому что тебе было целых пятнадцать лет. Как раз тот возраст, когда девушки впервые понимают, какая сила в них заложена. Сила женщины, а не ребёнка. Если… — и его голос стал глухим и печальным, — их не заставят понять это раньше.

И Сара поняла:

— Рик? Отец? Неужели он…

— Да, — прервал её Джарет, нахмурившись и глядя куда-то вниз. Его пальцы нервно перебирали складки мантии, будто не знал, чем себя занять. — Поэтому не проси меня вернуть Кристину. Ни домой, ни в этот мир. Там я могу дать ей по крайней мере забвение. Здесь — нет.

Сара потёрла руками виски. Всё это казалось каким-то бесконечным сумасшествием.

— И мать об этом знала? Мириам так просто с этим мирилась?

Джарет неожиданно расхохотался — и она вздрогнула.

— Мирилась — да. Но… — он поджал губы, — она ей не мать, а тётка. Кэтрин Шейд не исчезала. Исчезла Мириам. А Кэтрин заняла её место. Они с сестрой были очень похожи, в паспорт никто особенно не всматривался, а переезды избавили их от пересудов соседей. Ей было четырнадцать лет. Тогда она думала, что это любовь, но прошло время, и она поняла, что единственное, что в ней было особенного — возраст. И тогда она стала бояться, что её заменят, как заменили её сестру… Но ничего предпринять не успела.

Сара хотела спросить ещё многое. Но в этот момент дверь отворилась. Она машинально нашарила под рукой что-то вроде черенка от лопаты и приготовилась атаковать.

* * *

Рик и Кэтрин Шейд во всём признались. Никто в отделе до сих пор не мог понять, как Саре в голову пришло запросить подробную генетическую экспертизу, выявившую, что женщина, называвшая себя «Мириам», матерью Кристины не являлась. «Интуиция», — твердила Сара, а где-то в углу в это время улыбался кто-то почти забытый, но знакомый. Для отдела поиска пропавших успех — найти того, кто исчез. Но если удаётся хотя бы покарать виновных — это тоже неплохо. Кэтрин раскололась первой. Рик упирался до последнего и грозился всех засудить за свою сломанную черенком от лопаты руку и «нелепое полицейское преследование». Но кое-что в личных вещах Кристины его выдало.

Дело так и не было закрыто до конца, но ушло из приоритетов отдела, как только стало понятно, что девочка могла сбежать сама. Действительно, нужны ли опасные чужаки, когда главный «монстр под кроватью» живёт в том же доме?

А Сара Уильямс получила благодарность. Как только вышла из госпиталя. В больнице её навещал Тамагочи, а когда он уходил, у постели оставался самый верный из всех спутников. Привет из прошлого. Галлюцинация, которая отказывалась уходить.

— Так тебя видят только дети?

— В основном, — Джарет разгладил полу плаща. — Потерянные дети, до которых нет дела родителям. Несчастные дети, которым нужна защита. Заблудшие дети, чья память уже стала ядом. Я даю им мир, где нет прошлого и будущего и где не надо взрослеть.

Сара вспомнила, как Джарет показал ей Кристину. Даже в мире Лабиринта она жила на необитаемом острове. Кто знает, сможет ли она когда-нибудь с кем-нибудь подружиться? Или даже просто быть рядом, не ожидая подвоха?

Сара вздрогнула.

— А как же я?

— Ты… — Джарет, казалось, глубоко задумался. — Ты тоже была потерянным ребёнком. Обиженным, одиноким и никому не нужным. Но не только. Ты была ещё и юной женщиной. Огромное искушение — впервые за много сотен лет встретить кого-то, кто видит в тебе…

Он замолчал и неопределённо взмахнул рукой.

— Не только волшебника? — продолжила Сара. — Но ты же не мог ожидать, что я останусь?

— Нет, — помотал головой он. — Твой отказ был частью испытания. Но я надеялся, что спустя несколько лет… ты всё ещё будешь меня помнить.

А она приложила все усилия, чтобы забыть Лабиринт, затолкала воспоминания в дальний угол сознания и постаралась если и вспоминать о них, то лишь как о странном сне. Пока белая сипуха не преградила ей путь, хрустальный шарик не воскресил в памяти давно забытое, а затем, почти на границе смерти, голос Джарета приказал ей проснуться.

— Теперь я тебя точно не забуду… — пробормотала она. И, удивившись собственному порыву, положила руку поверх его руки. Джарет крепко сжал её кисть.

— А ничего другого мне и не надо.

— И никаких часов?

— Никаких часов.

1) В каноне Сара должна пройти Лабиринт в срок, иначе навсегда потеряет брата. Образ часов, торопящих её, проходит через весь фильм

Вернуться к тексту

2) Система оповещения о пропавших детях, действует по всем США

Вернуться к тексту

3) Главный герой Лабиринта, Джарет, король гоблинов, время от времени превращается в сипуху.

Вернуться к тексту

4) Хрустальный шарик небольших размеров Джарет использовал для колдовства.

Вернуться к тексту