Те, кто против тех, кто против нас (гет)

Ты чувствуешь озон — это коронный разряд,

Потерянная фаза.

Как можно было здесь бродить столько маршрутов подряд

И не заметить ни разу

Огня, в котором можно свить слова и ночи без сна

В один искрящийся жгут?

Поторопись же, мужик, ведь твой диагноз — весна,

А с этим долго не живут.

(с) Олег Медведев

Гарри нравилось, что больше не нужно прятаться — портключ выбросил их рядом с тем домом, где погибли его родители, и он ощутил веселую и отчаянную боевую злость, шагая к дому Батильды Бэгшот по соседству. Даже если там ловушка, роли были расписаны четко: он идет вперед, принимает бой, а Гермиона вызывает помощь. Протеевы чары Беллатрикс нанесла Гермионе прямо на руку, и спорить с таким прозрачным намеком на Метку было бесполезно.

— Все остальное ты можешь потерять в бою, — сказала Беллатрикс. — Руку, надеюсь, не потеряешь.

Маленькая старушка, открывшая дверь Гарри и Гермионе, оказалась неразговорчивой, но довольно гостеприимной, словно только их она и ждала — вернее, ждала она одного Гарри и постоянно манила его рукой за собой, а на Гермиону взглядывала чуть неприязненно.

— Думаю, она хочет что-то сказать мне наедине, — решил Гарри и прошел вслед за Батильдой в соседнюю комнату, а Гермионе какое-то чувство опасности подсказало нажать на руку за несколько секунд до того, как в соседней комнате что-то загрохотало, потом громко хлопнуло за окном, и тут же раздался спокойный голос Риддла.

— Да медью бы лучше, — прокомментировал Риддл, когда Беллатрикс влетела в комнату в осколках оконного стекла и рассекла появившуюся из тела Батильды змею. — В медный сосуд его надо было ловить, у меди удельное сопротивление ниже.

— Ну ты бы сказал!

— Ну ты бы физику-то вспомнила!

Когда Гермиона вбежала в соседнюю комнату, Гарри, забрызганный кровью змеи, стоял у стены и держался за лоб.

— Риддл! — крикнула Гермиона, из-за гримасы боли на лице Гарри ей показалось, что Вольдеморт сейчас явится прямо сюда.

— Да, сейчас, — ответил Риддл, и на лоб Гарри снова легла невидимая холодная рука, унявшая боль и разорвавшая связь с Вольдемортом. — Я тут немного занят, меня ревнуют.

— Никогда мне не нравилось, что она вокруг тебя трется, — с усмешкой сказала Беллатрикс, которая еще видела в молодости, как Нагайна иногда принимает женскую форму.

— Сила Любви, сублимированная в Аваду, символизирует презрение к условностям, — поделился Риддл очередным афоризмом, скорее напоминавшим юмор висельника, потому что, после того как электрический разряд ударил в стальной сосуд, ставший новым вместилищем выпорхнувшего из тела Нагайны хоркрукса, Риддлу снова пришлось нелегко.

Когда защита Риддла на время спала, голову Гарри снова пронзила боль, и он увидел, как он летит над белым зимним миром, сквозь ледяной воздух, подгоняемый страхом и злобой. А потом Риддл вернулся, связь с Вольдемортом снова прервалась и возник еще более сильный голос Риддла, которого теперь трудно было ослушаться.

— Он уже близко, — уверенно сказал Риддл. — Выходи один. Мы рядом.

Что-то подсказало Гарри, что ему не стоит ввязываться в бесполезный размен ударами, для которого у него все равно не хватит ни опыта, ни искусства.

— Все твои хоркруксы уничтожены, — с вызовом сказал Гарри тому, кому и имени теперь было не подобрать: на имя «Вольдеморт» слетелись бы егеря и прибавили Беллатрикс забот, Лордом враг Гарри уже не был даже для Беллатрикс, а имя Том Риддл принадлежало теперь другому. — Ты теперь смертен — а я нет.

Луч Авады не причинил Гарри боли — стало легко и беспечально, словно он медленно падал куда-то через ослепительно белые облака, и он даже зажмурил глаза, чтобы открыть их только тогда, когда свет вокруг заметно померк, а ноги ощутили под собой твердый пол бесконечного перрона или причала. На причале, окруженном туманом, стояли пустые скамьи, а к одной из них склонился молодой черноволосый мужчина лет двадцати семи, с интересом рассматривающий красный, словно обваренный эмбрион под скамьей.

— Жадность фраера сгубила, — произнес наблюдатель, и Гарри узнал ироничный и уверенный в себе голос. — А также, конечно, тебя сгубило несоблюдение техники безопасности. Пил кровь единорога, вселялся на долгое время в крыс и в хаффлпаффцев, пил змеиный яд, доверял секреты Снейпу, а сложные ритуалы Петтигрю…

Эмбрион что-то злобно шипел в ответ, и Гарри узнавал змеиный язык, но слов его уже не понимал.

— Я ведь тоже стал задумываться после сорока, что за здоровьем надо следить, но эти мысли ты, похоже, выкинул из головы вместе со мной, — продолжал Риддл, в чьих устах теперь эти слова звучали странно, так он был силен и молод. — Разобьет инсульт или деменция настигнет — станешь ведь злой, тупой, только и будешь, что на всех ругаться. А если еще заболеть сифилисом на старости лет, то и нос, может, отвалится…

На этом месте Гарри фыркнул, и молодой Том Риддл распрямился и повернулся к нему — и только тогда, посмотрев Риддлу в глаза, Гарри понял, что тот совсем не молод. Казалось, эти глаза после четверти века одинокого заточения в хоркруксе знали о вечности все. Почти все люди трусливо избегают столкновения со временем, заполняя свою жизнь делами и развлечениями, тем более важными, чем сильнее страх тишины и скуки, и в лобовом столкновении со временем в душе Тома Риддла сгорело все, что ничего не весит на весах вечности — он и сам удивился тому, что в результате осталось.

— Я выполнил первую часть договора, — просто сказал Риддл. — Теперь твоя очередь. Помоги мне вернуться.

— Где мы?

— Думаю, это то место, о котором написано: «Мирись с соперником своим», — у меня с этим некоторые проблемы, но ведь и путь мой еще далеко не закончен.

— А если мы не сможем вернуться?

— Мы сможем, — уверенно сказал Риддл, чья воля уже однажды победила время и смерть. — Мы должны вернуться ради тех, кто нас ждет.

Беллатрикс заметила, как небольшая тень выпорхнула из тела Гарри, объятого зеленым светом, и влетела в медальон на ее груди, словно куда-то исчезнув после этого — потому что теперь медальон, раньше горевший магией как звезда, был пуст. Тело Гарри осело на землю; так же, как кукла с подрезанными нитями, повалился Вольдеморт; Гермиона вскрикнула и бросилась на улицу, а Беллатрикс с ледяным спокойствием вышла следом и разложила на снегу реликвии Основателей: чашу, диадему, медальон. Теперь можно было только ждать.

— Он не дышит! — в отчаянии крикнула Гермиона, отнимая зеркальце от губ Гарри и все еще стискивая его запястье. — И пульса нет!

— Магглу магия как волку жилетка, — язвительно откликнулась Беллатрикс, которая умела одним движением палочки определять, кто жив, а кто умер. — Пока что он мертв, как и двойник Тома. И Тома нет в медальоне, так что совета ждать не от кого.

Но советы были у Гермионы — Беллатрикс даже успела с некоторым равнодушием узнать, что через пять минут кислородного голодания смерть мозга становится вероятной, а через пятнадцать минут — неизбежной, но не успела спросить, как это может заботить того, кто столько времени провел в компании бестелесного хоркрукса, умного, знающего и язвительного.

— А через час после принятия материализма как целостного мировоззрения смерть мозга становится еще и необратимой, — суммировал ее удивление Риддл. Когда он возвращался, сразу становилось весело и интересно.

Для Гермионы важно было только то, что Гарри начал дышать и снова открыл глаза, а у Беллатрикс были и другие дела, кроме радости, — она подошла к телу Вольдеморта и поставила перед ним несколько замысловатых невидимых преград, а Риддл успел предложить обвести тело его двойника кругом да нарисовать пентаграмму, кто-нибудь да клюнет.

— Мне не нужна ничья помощь, — прошипел Вольдеморт спустя минуту, поднимаясь на ноги.

— Тебе и не предлагают, — резко ответила Беллатрикс. — Тебе дают последний шанс: вспомни, как мы встретились в первый раз. Скажи то, что обещал мне сказать.

А за спиной Беллатрикс, в голубом сиянии, из кружащегося рождественского снега и реликвий Основателей возрождался Том Риддл.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной! — прошипел Вольдеморт, но его заклятие увязло в защите, Беллатрикс отступила в сторону, словно танцуя, а Том Риддл поймал появившуюся в воздухе короткую палочку и снова оторвался от земли — и тогда сверху хлынуло пламя, после которого от Вольдеморта остались только дымящиеся ботинки и неподвластная стихиям Старшая Палочка.

Драко хорошо помнил свою роль: сидеть под мантией-невидимкой, не отсвечивать; если будет нужно — предупредить или ударить заклятием в спину; когда возродится Риддл — бросить Риддлу свою палочку. Драко и так было достаточно приключений, от одного явления Вольдеморта его пробил озноб, а уж когда убитый отраженной Авадой Вольдеморт встал снова, Драко был так ошарашен, что чуть не промедлил с броском палочки. Но зато он видел, как из сияния голубого света возник Том Риддл, и как Вольдеморт нашел свою смерть, и как Том и Белла смотрели друг на друга, встретившись на этой земле впервые за столько лет, и как последние отблески чудесного света перешли на лицо Беллы, когда Том взял его в свои ладони и словно смахнул следы всех тех долгих лет, проведенных порознь, которых не должно было быть.

Драко избавился от мантии-невидимки ровно тогда, когда это было прилично, и подошел так, как будто он прогуливался рядом и подошел поздороваться с тетей — хотя совсем юную Беллу теперь было так же смешно называть тетей, как именовать Гарри дядюшкой.

— Спасибо за палочку, Малфой, — словно между прочим сказал молодой Том Риддл, который был таким же, каким Гарри только что видел его в посмертии. — Или могу отдать Старшую, мне все равно.

— Я не дуэлянт, милорд, — разумно сказал Драко и взял свою привычную палочку. — Лучше бы никто даже и не знал, что Старшая Палочка была моей.

— Это умно, Драко, — похвалила Белла. — Каждое твое слово о том, что здесь произошло, может быть очень ценно. Так что будь умным и дальше, не бросай такие слова попусту — а теперь прощай.

Том и Белла исчезли в едином вихре аппарации, а Гарри и Гермиона были по-прежнему заняты только друг другом, так что Драко сначала усмехнулся, а потом все-таки подумал, что, может, к черту эти династические браки, если можно и вот так — или как Том и Белла.

— Я бы на твоем месте восстановил свое родовое гнездо, Поттер, — заметил Драко тоном светской беседы, когда улучил момент, в который можно тактично и не попирая приличий обратить на себя внимание. — Все-таки это дом, где родился и твой отец, и твой дед, и твой прадед. Если Министерству угодно устраивать мемориалы, пусть оно устраивает их за свой счет, а не за твой.

Гарри уставился на Малфоя с непониманием, и Малфой вздохнул про себя о том, что даже шутку «Жизнь налаживается, Малфой снова заговорил о деньгах» он от Гарри дождется нескоро. Где же было бедняге получать светское воспитание, не у магглов же и не в Гриффиндоре. Уизли тоже исключаются.

— Это портключ в мое поместье, — пояснил Малфой, предъявив Гарри массивный брелок, только что увеличенный до размеров дверной ручки. — Не строй мне сомнительные рожи, Поттер, ты же поверил мне, что я не дам Грейнджер в обиду, если ты погибнешь. Ну вот поверь теперь, что мне не жалко вам комнаты и хорошего ужина.

В темном холле Малфой-мэнора Драко сбросил пальто и подвернул рукава рубашки, словно ему было жарко — Метка на его левой руке исчезла, хотя пока что обратил на это внимание только он.

— Кухня направо, Поттер, ты же не хочешь ждать ужина часа полтора, — сообщил Драко. — Я пришлю эльфа, если получится — только, Грейнджер, не надо его ничем одаривать, ну пожалуйста. Мы их не штампуем. Дай ему колбасы, что ли, для утешения своего гуманизма.

Драко взбежал вверх по лестнице, рассчитывая, что, если Белла еще не навестила его родителей, это случится очень скоро, и они вернутся домой, а Гарри и Гермиона действительно прошли в огромную кухню, где всегда горел очаг и где, в тепле, тишине и одиночестве, можно было тихо разговаривать о своем счастье, целоваться и слушать оживающий дом — пока на кухне и действительно не появился эльф, которому доставляло большое страдание то, что угощением его хозяев пренебрегают, и чуть меньшее страдание то, что салат едят вилкой для главного блюда, а в стейк втыкают вилку для салата.

После запоздавшего обеда эльф провел Гарри и Гермиону через уже сияющее стеклом и мрамором фойе, чтобы они могли скоротать время в комнатах слева от входа, где к их услугам были диваны, камин, небольшая библиотека и коллекция трубок и коньяков. Гарри такой церемонный прием обескуражил и даже начал немного злить, когда к гостям наконец спустились хозяева дома.

— Что скажешь, Драко? — спросил Люциус, останавливаясь почти в дверях, он наконец был доволен жизнью, чисто выбрит и склонен немного пошутить. — Это, по-моему, Гарри Поттер.

— Наверное, отец, — задумчиво сказал Драко, и Гарри наконец понял, что в каждой слизеринской семье свой юмор, так что и без Риддла он не заскучает. — Один из них точно Гарри.

— В таком случае, полагаю, это Грейнджер.

— Я не уверен, но, скорее всего, так.

— Тогда добро пожаловать. Я слышал, мистер Поттер, что вам сегодня опять сильно повезло.

— Сегодня нам всем сильно повезло, — серьезно сказал Гарри, который наконец понял, что означают завернутые против всех приличий рукава у отца и у сына. Меток больше не было, как и Темного Лорда, и теперь сваливать свое неумение жить в мире было уже не на кого.

— Вы полагаете? — осведомился Люциус, словно его развлекал этот разговор.

Подсказка Риддла теперь пригодилась бы, но Гарри и сам вспомнил его совет.

— Я полагаю, что теперь ни одно из священных двадцати восьми семейств не понесет тяжелых потерь.

— Думаю, вам нужно поздороваться с мистером Олливандером, — кивнул Люциус. — Он сейчас находится в гостиной, исторгнутый нашей дружеской рукой из узилища Темного Лорда, и он будет рад помочь вам представлять интересы вашей части священных двадцати восьми.

Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8 марта и желает им несгибаемых и решительных мужчин, таких же, как Том и Гарри