Те, кто против тех, кто против нас (гет)

Мой мир закупорен снаружи, стыл и сер, как дождь в лесу, сырые стены обступили меня.

Я щелкал клювом, топал крабом и, естественно, остался один.

Я все пытаюсь разглядеть седьмое небо сквозь стекло, но вижу только мох на серых камнях.

Когда ж поднимешь ты невзрачный сей сосуд, случайный мой Аладдин?

(с) Олег Медведев

Гарри не раз слышал от Дамблдора о магии любви, но не очень в нее верил, потому что никогда не видел своими глазами ее действия — будучи сиротой, он и любви в своей жизни видел немного, не говоря уж о вызываемой ей магии. Но теперь, когда они с Гермионой каждый день засыпали и просыпались в обнимку, он заметил, что медальон Слизерина его больше не тяготит, не будит в его душе тяжелые мысли и темные чувства, словно та любовь, которая расцвела рядом с ними, окутывала их обоих благословенным коконом, укрывающим от всякого зла. Ему даже не надо было спрашивать, чувствует ли Гермиона то же самое, он и так видел, как ее лицо стало светлее, как перестали заостряться ее черты и ушли тени под глазами, и медальон, который они по-прежнему носили по очереди, Гермиона теперь брала легко, а не как идущая на плаху.

Но все-таки когда между ними вспыхивала страсть, когда летела прочь одежда и впереди было слияние тел и душ, при котором от стихийной магии палатку иногда мотало как ураганом, а после того был короткий сон, во время которого они не размыкали объятий, словно возмещая себе проводимые порознь ночи, в которые они по-прежнему дежурили по очереди — в эти моменты медальон летел прочь вместе с одеждой, и туда, где любовь выходила из берегов, ему, запятнанному темной магией и убийством, не было доступа.

Но, как говорят в народе, поп свое, а черт свое — и однажды, когда Гарри и Гермиону уже осиливал сон, и они уже укрылись одним на двоих одеялом, медальон вдруг заговорил.

— Учитывая нашу разницу в возрасте, я мог бы обратиться к вам «дети», — заявил медальон, и в голосе не было ни змеиного шипения, ни холодной ненависти ко всему на свете, зато ехидства и нахальства было хоть отбавляй. — Но раз вы там заняты такими недетскими вещами, я от этого обращения, пожалуй, воздержусь.

Гермиона от такого бесцеремонного вторжения покраснела и натянула на себя одеяло почти до глаз, а Гарри почувствовал прилив гнева и схватился за палочку.

— Вяло, вяло, юноша, — прокомментировал его порыв медальон. — Не умеете вы этого. Я и до того провоцировал вас как мог, чтобы насытиться вашими эмоциями, но к хорошей, качественной злобе ни один из вас не способен органически. Для захватывающего отчаяния вы слишком молоды и да, сильны духом, — но зато последние недели полторы! Короче, я распробовал, оценил и готов перейти на сторону светлых чувств.

— И ты рассчитываешь, Риддл, что кто-то поверит в твои добрые намерения?

— Истинно говорю тебе, Поттер, что на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии, — с затаенным ехидством отозвался Риддл, которого, похоже, развлекала богохульность сцены «Темный Лорд говорит от имени Иисуса». — Душу мою ты спасти не сможешь, но хоть одну шестую попытайся, а? И то будет лучше шестнадцати твоих знакомых праведников.

— Тебе начать перечислять, Риддл, почему именно даже адское пламя для тебя будет слишком мягким наказанием? — резко сказал Гарри, и вот этот холодный гнев Риддл уже узнал и похвалил себя за догадливость.

— А это был не я, — отговорился Риддл привычной детдомовской отговоркой. — Я простой скромный хоркрукс 1973его года выпуска, последние четверть века проведший в небрежении и в забытьи. Предъявлять мне всё, что мое альтер эго натворило в 1980ые и в 1990ые, немного нелогично, не находишь?

— Адское Пламя, Гарри, — вдруг подсказала Гермиона. — От заклинания Адского Пламени нет защиты, и оно на него вполне может подействовать. Думаю, мы сможем научиться… придется.

— И на этом месте инквизитор Грейнджер арестовала сама себя — за ворожбу, влечение к темной магии и за то, что она, вообще-то, ведьма, — съязвил Риддл, сохраняя видимое спокойствие, хотя он уже понял, что теперь игра пошла всерьез. — А на самом деле, у вас нет ни одной причины желать мне зла, даже наоборот — и сейчас я вам это докажу.

Гарри зарычал от боли и схватился за шрам, Гермиона испуганно обняла его за плечи, даже забыв на несколько мгновений, что у нее есть палочка, а Риддл переливал в сознание Гарри свой опыт заточения в медальоне, вневременья и одиночества с такой силой, что даже Вольдеморту, скитавшемуся по Европе, стало нехорошо, и он чуть не стошнился себе на туфли.

— В тебе еще один хоркрукс, Поттер, — уже тише пояснил Риддл, закончив представление, которое отняло у него немало сил. — Или что, по-твоему, означает молния на твоем лбу — электрический щиток? Скорее всего, так вышло случайно, но тем не менее — уничтожить этот хоркрукс можно только вместе с тобой.

— Неправда! — крикнула Гермиона, а Риддл уже слышал в ее голосе, что он вскоре приобретет неожиданного союзника.

— Правда, Грейнджер, правда, — тоном вредного приютского мальчишки ответил Риддл. — У Поттера в роду не было змееустов — так откуда же у него этот дар? Им поделился с Поттером мой злой близнец. А я, наоборот, добрый, и хочу спасти перспективного юношу.

— Я уже оценил твою доброту, — зло сказал Гарри, стирая со лба холодный пот. — Приступаю к освоению заклятия Адского Пламени, чтобы отблагодарить.

— Хорошо, давай меняться два к одному, я того стою, — предложил Риддл. — Я спасу твою жизнь и избавлю тебя от хоркрукса в твоей голове. Я помогу тебе отомстить за смерть твоих родителей и убить того, кто носит теперь мое имя. А ты поможешь мне выбраться отсюда и вернуться к жизни.

— Думаешь, я тебе поверю, Риддл? — во второй раз спросил Гарри, но в этот раз шутки уже кончились.

— Давай кое-что проясним, Поттер, — резко сказал Риддл. — Я был сиротой, у меня не было ни твоей славы, ни твоих денег. У меня была только моя сила и мое слово. И я ими обоими очень дорожил. Я убивал тех, кто делал мне зло. Я убивал тех, кто мне мешал. Но я в жизни никого не кидал, Поттер! Я не знаю, что творил после 1973его мой двойник — но я всегда держал свое слово. Мне нет никакого интереса, чтобы мой двойник победил и забросил меня в очередной тайник, ты видел сам, каково мне там было. Каково до сих пор есть!

— Ты лжец, Риддл, — ответил Гарри все так же сердито. — Я видел сам, в твоем дневнике, как ты лгал Диппету и Дамблдору о василиске. Как подставил Хагрида. Как лгал Джинни из ее дневника, притворяясь ее другом.

— А ты дурак, Поттер, — с обидным сожалением отозвался Риддл. — Почему бы мне и не лгать своему врагу, который хочет упечь меня в Азкабан? Почему бы не обмануть того, кто разлетелся ко мне со своим доверием, о котором я не просил? Я сам выбираю себе друзей — тот, кто пытается набиться ко мне в друзья, не спросив моего мнения, может пенять на себя. А тебе я предлагаю честную сделку: ударим по рукам, и каждый выполнит свою часть. Я не кидаю своих партнеров, Поттер — и покончим на этом. Не хочешь давать мне слово и верить моему — выкручивайся сам.

За прошедшие полторы недели Гарри привык к тому, что хоркрукс не вытягивает из них энергию, да и сегодня хоркрукс был, скорее всего, ни при чем — виноваты были скорее тяжелые разговоры и то, что Гарри никак не мог унять слезы Гермионы. Сам он как-то и раньше понимал про себя, что даже при удачном исходе их миссии во время последней встречи с Вольдемортом ему придется разменивать жизнь на жизнь — а может, и не понимал до конца, все надеялся, что опять выкрутится, как обычно. А Гермиона не могла и не хотела его отдавать, и, наверно, в первый раз в жизни Гарри подумал, что Гермиона всегда шла за ним, а не за подвигами и не за спасением магического мира, она просто пыталась, как могла, помочь ему остаться в живых. Ей не нужны были ни слава, ни победа, а нужен был только он, живой Гарри, — и эту надежду проклятый Риддл, поселившийся в медальоне, сегодня убил.

И все равно Гарри вручил Гермионе медальон без опаски, когда ложился спать после ночного дежурства, и Гермиона вышла вместе с медальоном в предрассветную тьму, ничуть не боясь хоркрукса — что уж бояться малого, когда самый большой ее страх стоял теперь перед ней в полный рост?

А вот хоркрукс, напитавшись эмоциями, был снова полон сил и идей.

— Слушай, Грейнджер, а что там у вас с коммунистами? — спросил Риддл спустя полчаса, когда ему прискучила диета из девичьей грусти.

— Что?

— Тише, Грейнджер, не буди приговоренного, — заговорщицким шепотом ответил Риддл, которому всегда был свойственен черный юморок. — Я просто поинтересоваться, устроили магглам уже ангсоц или нет.

Если для Гермионы и были мысли, более шокирующие, чем то, что она будет довольно мирно беседовать с Темным Лордом, то это были мысли о том, что она будет беседовать с ним о маггловской литературе.

— Зря ты про меня такое думаешь, Грейнджер, — продолжал развлекаться Риддл, которому в момент помещения в хоркрукс было под пятьдесят и который поэтому уже не мог тогда рассчитывать на внимание молоденьких девушек. — Пытка крысой мне особо не нравилась, я уж лучше по старинке, Круциатусом. Это как-то добрее, человечнее как-то. А вот что мне в книге действительно пришлось по душе, ну или в то время по двум третям, так это выражение «идейно крепкий речекряк». Замечательно описывает половину Министерства Магии.

— Ну отмерзай, отмерзай, Грейнджер, — окликнул через полминуты Риддл, словно шокирующего в его поведении по-прежнему было только то, что он читал Оруэлла. — Я на десять лет исчезал из магического мира — по-твоему, куда я тогда отправился, из пушки на Луну? Путешествовал, жил среди магглов, меня однажды даже чуть Сигурими не арестовало, как югославского шпиона и титовскую собаку. С тех пор коммунистов я как-то не очень — да и вообще было время к ним присмотреться.

— В маггловской Англии нет ангсоца, Риддл, — холодно ответила Гермиона. — И «приговоренный» здесь ты. Заклинание Адского Пламени я уже нашла.

— А раз нет, то зачем вы сидите в этой палатке? — как ни в чем не бывало спросил Риддл. — У Поттера деньги есть, пойдите снимите номер в хорошей гостинице, поживите по-человечески. Искать вас в большом городе — все равно что искать иголку в стоге сена. Много ты на каникулах встречала на улице однокурсников?

Вслед за этим Риддл замолчал: он не уговаривал, не пытался влиять на мысли, не втирался в доверие, он просто был рядом и молчал, искушая теми возможностями, ключом к которым он был. Гермиона боролась с искушением до самого утра, когда солнце уже осветило верхушки леса, но не смогло прогнать лежащий у нее на душе вопрос.

— Ты можешь спасти его, Риддл? — наконец прошептала Гермиона. — Избавить Гарри от хоркрукса?

— Скорее всего да, но я не знаю наверняка, — ответил Риддл после паузы, он не только знал силу молчания, но и умел в нужный момент быть обезоруживающе честным. — Я вообще-то не для того хоркруксы делал, чтобы их ломать. Мне нужно будет почитать книги. Британская библиотека, кстати, очень подошла бы. Потом придется научить вас некоторым вещам — у меня же ни тела нет, ни палочки.

— Ты собираешься маггловские книги в Британской библиотеке читать?

— Математика у магов с магглами одна на двоих, — наставительно сказал Риддл. — Физика, с небольшими поправками, тоже. Вот с химией уже сложнее, но она, думаю, и не понадобится.

Стань живым — доживешь до смерти.

Гляди в омут и верь судьбе —

Как записке в пустом конверте,

Адресованный сам себе.

(с) СашБаш

Гермиона, конечно, не стала скрывать от Гарри случившийся под утро разговор, а Риддл снова замолчал и ничего не стал комментировать, даже когда Гарри решительно от всего отказался.

— Я не уверен, что он хочет помочь нам, — мрачно сказал Гарри. — И не собираюсь заключать с ним сделку: столько раз я рисковал собой, чтобы не дать ему возродиться, а теперь буду возвращать его к жизни своими руками?

— Эта версия Риддла выглядит получше той, что сейчас на свободе, — заметила Гермиона. — Если бы удалось избавиться от второй…

— Враг всегда остается врагом, — твердо ответил Гарри. — Эта версия такая хорошая, пока боится гибели в Адском Пламени и пытается чего-то от нас добиться, что не может взять силой. Шестнадцатилетняя версия пыталась возродиться ценой смерти Джинни — вряд ли к сорока семи годам Риддл стал добрее. Он просто вернется к своим соратникам, здоровый и молодой, и будет ровно то же самое, что есть сейчас.

— Но у нас тогда будет надежда, — тихо сказала Гермиона. — Тебе не придется умирать, чтобы его убить.

— Мы и так попробуем что-нибудь придумать.

Но придумал что-нибудь, конечно, Риддл — ему вообще всегда везло на интересные происшествия.

— Шухер! — громко сказал Риддл, когда Гарри и Гермиона снова уснули в обнимку среди дня. — Шухер, фраерюги! Глядите, кто идет недалеко.

— Это егеря, — пояснил Риддл, когда Гарри высунулся из укрытой заклинаниями палатки, натянув брюки. — Охотятся на тех, кто сопротивляется власти моего альтер эго, на грязнокровок — ну или просто на вас. Я так думаю, молодежь — с вас с каждого сейчас по две Авады, потом аппарируйте на другую сторону — и еще по Аваде с каждого. Всего их шесть, будет ноль. Справитесь?

— Иди к черту, Риддл, — огрызнулся Гарри, они бы и не «справились», и жутко было слушать, как Риддл распоряжается чужими жизнями, даже если это жизни мразей, из-за которых пришлось прятаться и скитаться и Теду Тонксу, и Дину Томасу, и многим другим.

— Ну конфундите их потихонечку тогда, — разочарованно вздохнул Риддл. — Как старост в темном ночном коридоре, чтобы баллы не сняли: всех по очереди и несильно, пока не уйдут. Вы так в Хогвартсе делали хоть — или вы бездарно провели школьные годы?

Ряды егерей от Конфундусов действительно смешались, и если они имели до этого какую-то цель, то теперь они об этом забыли и беспорядочно побрели прочь. Но седьмого человека, которого сначала Гарри и Гермиона не заметили, они все же потащили за собой.

— Черт, это же Дин! — воскликнул Гарри. — Мы должны что-то сделать.

— Их шестеро, Гарри, — напомнила Гермиона. — Мы можем только проследить за ними — если они остановятся на ночлег, тогда, может быть…

— Брось, Поттер, — плеснул на огонек бензинчика Риддл. — Зачем тебе этот негр, ты что, плантатор?

— Затем, что мы с ним шесть лет прожили в Хогвартсе в одной комнате, сволочь ты бестелесная! — взорвался Гарри, и от внимания егерей его спасли только наложенные на палатку чары неслышимости. — Это ты, гадина, виноват, что его сейчас ведут на муки или на смерть!

— Я не виноват, в 1973ем у меня не то что егерей, даже и планов их заводить не было, — легко соврал Риддл. — Я до такой степени не виноват, что мне грустно смотреть, как вы пойдете и убьетесь, а меня из-за вас потащат в темный тайник. Ладно, Поттер, давай научу, что делать — только ты тогда мне будешь должен.

— По три Авады с каждого?

— Грейнджер, в вашей бездарности как боевых магов я уже убедился, новые доказательства не нужны, — откликнулся Риддл со своей обычной язвительностью. — Далеко до них уже, отсюда не попадете — или попадете в своего негра. Делаем так: Поттер, скажешь на парселтанге «откройся», потом раскрутишь медальон за цепочку — и кидай меня в их направлении изо всех сил. Грейнджер, ты его потом держи, чтобы не вмешивался.

Раскрывшийся медальон со свистом разрезал воздух и приземлился недалеко от егерей, которые даже не успели обернуться на звук, как им навстречу встала призрачная фигура.

— Это мой пленник, — прозвучал над полем холодный шипящий голос. — Оставьте его здесь. Ваши услуги больше не нужны.

Сорокасемилетний Темный Лорд не был похож на того Вольдеморта, который правил магическим миром теперь, но егерям, скорее всего, и не приходилось лично видеть Вольдеморта, так что волновало их только одно.

— За выловленного грязнокровку нам следовало бы получить, — заметил тот из них, что был за старшего.

— Ты получишь, но не то, на что надеешься, если встанешь между лордом Вольдемортом и его жертвой, — предупредил Риддл все тем же ледяным жутким голосом. — Отправляйся в Министерство и скажи, что я велел выдать вам в полтора раза больше положенного. Если же они ослушаются приказа, данного моим именем, те, кто займет их место, дадут тебе и двойную цену.

— Премного вами благодарны, милорд, — поклонился старший егерь и даже приподнял свою грязную шляпу.

— Бросьте мне его палочку и исчезните отсюда, — приказал Риддл, и егеря действительно неуклюже расселись по метлам и полетели прочь, а Дин Томас все никак не мог решиться кинуться к своей палочке, хотя перед ним был всего лишь призрак Темного Лорда, а не сам Вольдеморт.

— Дин! — окликнула Гермиона громким шепотом и вышла вместе с Гарри из защитного поля вокруг палатки, кутаясь в накинутое на голое тело одеяло. Гарри кое-как успел застегнуть рубашку, а Гермиону происходящее захватило настолько, что она и с брючками своими справилась не вполне.

— Ну ничего себе вы дали жару! — удивился Дин, когда медальон закрылся, повинуясь шипению Гарри. — Я даже этих мазуриков так не боялся, как того, что вы тут замастырили.

— Поттер, этого жизнерадостного дурня ты можешь спасать хоть каждую неделю, — заметил Риддл в голове Гарри. — Мне через хоркрукс твой недоделанный говорить неудобно, но сейчас меня слышишь только ты. Пообещай, что угостишь его потом Конфундусом и Обливейтом секунд на тридцать, и я быстро поясню ему, как нужно жить на нелегальном положении, чтобы у тебя не было снова приступов героизма. Можешь не подмигивать мне глазом, я все равно не увижу, просто мысленно дай мне слово.

— В маггловском мире тебя не найдут, — прозвучал бесплотный голос Риддла, и это был тот же довольно человечный, хоть и немного надменный голос, который слышали до этого Гарри и Гермиона, а не жуткий голос Темного Лорда. — Уезжай вместе со своей семьей — твой дом найти смогут, хотя вряд ли захотят. Старайся не бывать рядом с поселениями волшебников, лучше всего — поселись в большом городе, где всем на тебя плевать. Ну или на Ямайку рвани, чтобы в толпе не выделяться.

— Это что это такое, ребята? — озадаченно спросил Дин.

— Это не что, а кто! — огрызнулся Риддл. — Делай как тебе говорят! Поттер, ты мне обещал.

— Да, ты прав, Гарри, — согласился после Конфундуса и Обливейта Дин, потряся головой и вытряхнув оттуда отсталую реплику Риддла про Ямайку. — Я тоже братьям Криви звонил, они сейчас с двоюродной теткой живут. Все спокойно у них. Я даже думал к ним податься, но вот до станции не дошел. Ну, теперь-то дойду — я ж вижу, что маленько вам помешал.

Гермиона от последней реплики Дина слегка покраснела и почувствовала, что Риддл ухмыляется.

— Вот видишь, Поттер, все говорят, что вам надо валить в маггловский мир, даже какие-то братья Криви, хорошо хоть, не братья Крэй. И я говорю, да ты теперь мне и должен вдобавок. Возьмите смежные номера, в один вас, неженатых, не поселят…

— Поселят, наверно, — нерешительно сказала Гермиона и снова чуть покраснела. — Только нужно удостоверение личности. У меня паспорта нет — хотя должны дать…

— У меня тоже нет, — признал Гарри.

— Ну приплыли, — вздохнул Риддл. — До чего докатилась старушка Англия: без паспорта и номер в гостинице не снимешь. Я вам здесь не помощник, на маггловских бюрократов мой призрак не действует. Совершенно непробиваемая порода.

Ни Гарри, ни Гермиона не смогли оценить юмор ситуации «Темный Лорд отправил нас за маггловскими паспортами», а Риддл снова ушел в радиомолчание, и им досталось свежее зимнее утро на двоих, кофе и круассаны в маггловском кафе и ожидаемая неудача на почте — Гермиона правильно помнила, что добропорядочные британские граждане заполняют заявление о выдаче паспорта на почте, но не сообразила, что у их палатки нет почтового адреса, а потому почта заявление примет, но паспорт им не пришлет. Можно было, конечно, указать адрес гостиницы, но в гостиницу не записывали без паспорта, а без гостиницы некуда было его присылать.

— Это называется «уловка 22», — проснулся Риддл, которому ситуация напомнила молодость. — У нас так в Вальпургиевых Рыцарях было: на задание могли не ходить только сумасшедшие, но, чтобы не ходить, надо было попросить, чтобы тебя не пускали — а сумасшедшие просить не станут, потому что смерти не боятся. Так что ходили на задания все.

— И все были сумасшедшими, — не удержался Гарри.

— Не факт, — парировал Риддл. — Приложи логику, если есть чем: нормальные могли просить снять их с заданий, потому что боялись смерти, но, раз они просили, то они не были сумасшедшими — и с заданий я их не снимал. И сразу небольшой королларий: я боюсь умереть, а ты нет, поэтому я нормальный, а ты сумасшедший.

На этом Риддл снова замолчал, и ругать его было бесполезно, потому что было неизвестно, слышит ли он.

Заявление о выдаче паспорта Гарри и Гермиона подавали в отделении полиции — они рассчитывали встретить сонное и пустое провинциальное отделение, и в отделении, кроме них и полицейских, действительно не было англичан — зато была очень смуглая толпа, состоявшая из пакистанцев, индийцев, африканцев, собранных с половины континента, афганцев и много кого еще. Рассчитывавшая, по всей видимости, получить разрешение на работу или продление визового статуса за счет подавляющего численного преимущества, толпа переговаривалась на разных языках, странно выглядела, странно пахла и странно посматривала на Гермиону, которой и в голову не пришло подождать своего мужчину на крыльце, среди обремененных детьми смуглых женщин. Не имея опыта жизни в маггловском мире, Гарри и Гермиона и так не совсем себе представляли, что им нужно делать, а в шуме и толчее и вовсе растерялись, и Гарри в сердцах неосознанно подумал словами Риддла, что старушка Англия точно докатилась, а Гермиона совсем не собиралась протестовать против того, что офицер заметил в экзотической толпе двух благопристойных англичан и провел их с Гарри в свой кабинет в обход очереди.

— На следующей неделе заходите, — сказал офицер, просмотрев анкеты и показав, где надо поправить. — Лучше в конце недели, в пятницу, замотались мы здесь вот как! — и офицер провел ладонью по горлу. — Поналезло черномазых, Господи прости! Не поверите, еще три года назад нормально жили.

Гарри сочувственно покивал, а Гермиона о чем-то задумалась, но все равно улыбнулась любезному с соплеменниками офицеру.

— Вот видишь, Грейнджер, — наставительно сказал Риддл, когда Гарри и Гермиона вырвались из бедлама полицейского участка и свернули в небольшие улочки провинциального городка, пустые и тихие. — Людей привлекают ко мне естественные чувства. Симпатия к тем, кто похож на тебя. Неприязнь к чужаку, вторгшемуся в твой мир и все портящему. Ведь не все чужаки похожи на того арапа, которого я для вас спас — ваш арап одевается как вы, говорит как вы, любит ту же еду и тот же спорт. Но вот эти орды, которые ведут себя у вас в гостях как у себя дома, которым настолько плевать на вас, что они даже язык ваш не выучили, не говоря о ваших традициях...

Гарри неожиданно заметил, что, вообще-то, он с Риддлом во многом согласен — Риддл звучал как обычный мужик из Литтл-Уингинга, недовольный появлением пакистанских кварталов в соседнем городишке и тем, что у него опять сперли велосипед, а ведь до этого он двадцать лет оставлял его у изгороди и ничего...

— Риддл, ты невыносим, — с укором сказала Гермиона.

— Ну и не надо меня выносить, — оборвал Риддл, чувствуя приближение не совсем искренней проповеди «эти бедные люди не виноваты...». — Сходи давай сэндвичей принеси, у меня тут к Поттеру мужской разговор есть.

Медальон действительно висел у Гарри на шее и поспорить с Риддлом прямо сейчас у Гермионы не вышло, не расстегивать же на Гарри куртку посреди улицы, чтобы забрать невыносимого Риддла себе.

— Поттер, вон аптека, — подсказал Риддл, когда Гермиона ушла в ближайший магазин. — Будь мужиком, пойди и купи эти чертовы гандоны.

Моя прогулка стала ходкою в крысиный тыл,

Я незаконною фигурою вступил в игру.

Огонек поманил меня из темноты,

Я докурил и сделал шаг за меловый круг…

(с) Олег Медведев

Риддл надолго замолчал, и ни Гарри, ни Гермиона не делали ничего, чтобы заставить его замолчать навеки. Разделать только что выловленную из озера рыбу или свернуть шею утке Гарри было несложно, и так же он собирался разрушить и хоркрукс, когда будет найден способ, но теперь, когда хоркрукс не только заговорил, но успел уже подать пару толковых советов и спасти от егерей Дина Томаса, хоркрукс перешел в категорию не только одушевленную, но и личностную.

Расправиться с хоркруксом, если бы тот атаковал, Гарри еще бы смог, как он уничтожил и дневник в Тайной Комнате, и напавшего на него одержимого Квиррела, но напасть первому, а уж тем более хладнокровно готовиться к уничтожению хоркрукса, зная, что Риддл это, возможно, чувствует и не может помешать — на это решиться было куда сложнее. Убийство в бою было бы горькой необходимостью, а убийство по холодному расчету было ничем не лучше Непростительных проклятий — которые у Гарри, к тому же, и не получались.

Гермиона могла бы помочь Гарри предложением поискать пока другие хоркруксы, но ей уже давно пришло в голову, что стоит только заключить с Риддлом сделку, как искать уже не придется — он, скорее всего, знает, как эти оставшиеся хоркруксы выглядят и даже, возможно, знает, где они спрятаны. Конечно, Риддл пока обещал в обмен на свою свободу только избавить Гарри от хоркрукса, спрятанного в нем самом, а также избавить мир от своего постаревшего и распоясавшегося двойника, но идея о том, что их с Гарри проблемы наконец будет решать взрослый и опытный маг, была так притягательна, что поторговаться с Риддлом стоило. Беда была только в том, что Риддл разговаривать не хотел, даже когда медальон Слизерина висел у Гермионы на шее и она пыталась мысленно к нему обратиться.

Риддл вышел на связь только однажды под утро, когда Гермиона дежурила у палатки, и, конечно, Гермиона рассказала Гарри об этом разговоре, как только он проснулся. Хотя рассказывать было, по сути, и нечего.

— Он спросил меня, нашли ли уже того, кто убил президента Кеннеди, и жив ли еще Феллини, — немного недовольно сказала Гермиона. — Ни про что другое ему разговаривать было неинтересно.

Кто такой Кеннеди, Гарри припомнил, а вот Феллини посчитал неизвестным ему волшебником, и Гермионе пришлось объяснить, что это маггловский кинорежиссер.

— Риддл почти не смотрит кино, — добавила Гермиона. — Ему кино кажется слишком медленным. Ему вообще мир кажется слишком медленным, а люди слишком глупыми. И он сказал, что раз уж профессор Толкиен умер, то в Англии, наверно, совсем поговорить не с кем. А с Феллини он бы поговорил — Риддл даже огорчился, что тот тоже уже умер.

— Я, конечно, сказал ей не только это, — неожиданно влез Риддл, — но остальное она тебе рассказывать не станет.

— Что-то еще? — спросил Гарри немного обеспокоенно, ему действительно показалось, что Риддл в пересказе Гермионы стал каким-то слишком человечным и привлекательным, но опасался он только того, чтобы хоркрукс не стал влиять на Гермиону так же, как его собрат пять лет назад влиял на Джинни.

— Нет, больше ничего, — чуть недоуменно ответила Гермиона. — Он опять врет, Гарри, — и Гарри на этом успокоился.

— Ну хорошо, — вздохнул Риддл спустя пару часов, когда Гермиона уже успела вздремнуть. — Вы крепкая пара — хотя ты, Поттер, напрасно не веришь в мое темное обаяние, способное смутить девичью душу.

— Я верю, — мрачно сказал Гарри, снова вспомнив о Джинни и Тайной Комнате, а Риддл заметил, что в Гарри нет ревности, только желание защитить. — Попытаешься навредить ей — умрешь.

— Я тронут твоим самопожертвованием, — язвительно ответил Риддл. — Если ты забыл, только я способен избавить тебя от хоркрукса в твоей голове и оставить тебя в живых. Так что идите-ка вы опять к магглам, купите там учебник по физике и почитайте про крутящий момент. А то с вами и поговорить-то по делу нельзя.

Гермиона, конечно, осталась верна себе: из книжного магазина они вернулись с тремя учебниками, Сильмариллионом и Неоконченными преданиями — ей было интересно проверить гипотезу, что сладкоречивый и коварный Аннатар был списан с одного интересного собеседника профессора, часть души которого они с Гарри теперь по очереди носят на шее.

Риддл эту гипотезу, конечно, никак не прокомментировал, он только попытался начать рассказ о крутящем моменте с цилиндрических координат, был, разумеется, не понят, выругался и замолчал. А вот Гарри вдруг заметил в себе влечение к физике — вернее, к тому, чтобы склоняться вместе с Гермионой над одним учебником и вскоре начинать целоваться.

Риддл великодушно не стал комментировать и это, только вышел на связь следующим вечером и поворчал о том, что не с их мозгами браться за сопромат, — а потом посоветовал читать учебник дальше, про электричество и катушки.

А послезавтра уже пора было получать паспорт, и тот же офицер снова провел Гарри и Гермиону в обход очереди и вручил им их новенькие паспорта.

— Гермиона, — правильно и без запинки прочитал офицер. — Родители старое кино любят?

— У меня дедушка филолог, — призналась Гермиона. — Он много о Шекспире писал.

Заселиться в отель в другом городе с новенькими паспортами удалось легко, и Гарри и Гермиона даже решились уснуть рядом, рассчитывая на то, что, действительно, обыскать маггловский отель без шума не получится, только вот Риддл неожиданно не дал им поспать. Ранним утром Гарри приснился тяжелый сон о том, как Вольдеморт допрашивает Грегоровича — и Риддл тут же вмешался, и словно поверх этой картинки Гарри стал видеть сон о том, как Драко обезоруживает Дамблдора на верху Астрономической башни. Борьба двух воль в его голове была такой сильной, что Гарри проснулся с криком, схватившись за лоб — и в первый раз почувствовал, как целительны в такие моменты прикосновения женских рук к голой коже и как объятия и тепло уже родного тела могут быть успокаивающими, а не только возбуждающими.

— Да спите вы, — снизошел до объяснений довольный Риддл. — У моего альтер эго минус Малфои и, если повезет, минус Беллатрикс.

— Что значит «минус Малфои»? — спросили хором Гарри и Гермиона. Риддл подивился тому, как они вдруг озаботились судьбой своих, в общем-то, врагов, и сделал себе очередную заметочку об их пагубном мягкосердечии.

— Мой злой близнец, насколько я понимаю, ищет Старшую Палочку, — с усмешкой сказал Риддл. — Он уже докопался до того, что ее украл, похоже что, Гриндельвальд, Поттер это видел. Гриндельвальда победил на дуэли Дамблдор и забрал Старшую Палочку себе. А я теперь показал своему альтер эго, что наследник Малфоев обезоружил Дамблдора и стал новым хозяином Старшей Палочки. Мой злой близнец теперь, конечно, убьет младшего Малфоя, чтобы забрать Старшую Палочку себе, и восстановит против себя минимум его родителей, а, возможно, и тетю младшего Малфоя — я же правильно угадал, что Люциус все же женился на Нарциссе? Так что все идет отлично, divide et impera.

Гарри всегда принимал решения быстро, не обдумывая их, а просто слушая свое сердце — вот и теперь он взмахнул палочкой и вызвал Патронуса.

— Малфой, Темному Лорду нужна твоя палочка. Он собирается убить тебя. Я это видел, — четко произнес Гарри, и его сияющий олень, кивнув головой, вылетел сквозь окно и понесся прочь.

— Да, Поттер, ты умеешь оживить обстановочку, — признал Риддл. — Представляешь, сидит сейчас младший Малфой в отчем доме, в дружеском Пожирательском кругу, собирается в утренний рейд — а тут приходит такой вестник, да еще и от тебя. Тут много кому придется моментально определиться, семья ему важнее, друзья или служба.

Гарри взглянул на часы и с замиранием сердца понял, что Риддл был прав — на часах было уже почти шесть утра, и не факт, что своим инстинктивным действием Гарри Малфою помог, а не навлек на него немедленные беды.

— Нужно пойти туда и убедиться, что я не навредил, — неожиданно даже для себя самого решил Гарри. — Если навредил — помочь.

— Гарри… — словно с укором сказала Гермиона, в ней все же было больше страха за Гарри, чем его отчаянного благородства.

— Тихо, Грейнджер! — строго сказал Риддл. — Давай сходим, я покажу, куда аппарировать. И дальше тоже помогу — если мы с тобой, Поттер, ударим по рукам. Я избавляю тебя от хоркрукса в голове, ты выпускаешь меня отсюда, я убиваю своего злого близнеца. Я никого никогда не кидал — если хочешь, я найду тебе через часок свидетелей, которые подтвердят.

— Что ты будешь делать, если получишь свободу? — спросил Гарри, а Гермиона не успела вставить свой вопрос про остальные хоркруксы, да и заданный Гарри вопрос был, конечно, важнее и уместнее.

— Брошу вас всех к черту, — пообещал Риддл. — А на мирных переговорах можешь сказать, что я обещал вернуться, если хотя бы один из священных двадцати восьми родов понесет тяжелые потери.

— К священным двадцати восьми относятся Уизли и Лонгботтомы, — неожиданно для Гермионы сказал Гарри, он кое-что неожиданное из прочитанных в походе книг почерпнул.

— Очень правильное замечание, Поттер, — одобрил Риддл. — Ты оценил мою формулировку? Я гарантирую свою защиту и им — и, кстати, твоей семье тоже. Ты единственный наследник, твоя жена и твой первенец неприкосновенны. Но, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Если ты услышишь потом про мои дела — они тебя не касаются.

Гарри задумался, а Гермиона уже ничего не говорила, ей просто хотелось, чтобы он согласился и перестал носить в себе хоркрукс, избавился от необходимости умирать.

— Договорились, — сказал Гарри и встал.

— Договорились, — откликнулся Риддл, — сейчас покажу, куда аппарировать.

И только тогда Гермиона подумала, что так теперь в ее жизни будет всегда — говорить будут с Гарри, а она будет стоять за его плечом. Если бы она была одна, занималась бы чем-то своим, то и решения бы она принимала сама. А Гарри — наследник древнего и богатого рода, его называют Избранным, на него надеются и на него охотятся, а вовсе не на нее. И говорить всегда будут только с ним.

Но ведь и она все эти годы занималась его делами, всегда думая прежде всего о том, как она может ему помочь. И теперь она должна будет ему помочь по-другому — не вмешиваться, когда разговор уже начался, не корить за те решения, которые ей не понравятся, а важнее всего — успеть поговорить с Гарри еще до важного разговора. Он всегда прислушивался к ней и даже любил думать с ней вместе, вот только теперь ей придется предвидеть некоторые вещи, о которых не хочется задумываться и хочется отложить решение.

Если это Риддл пытался смутить Гермиону мыслями о том, что она вряд ли станет министром, а только женой министра, то Гермионе опять удалось его посрамить силой своей любви. А, может, Риддл был уже и ни при чем — развлекаться он любил, но теперь пришла пора действовать.

Гарри и Гермиона аппарировали под мантией-невидимкой, как привыкли за время своих скитаний по полям и лесам, и тут же получили Люмос практически в глаза.

— На ловца и зверь бежит! — радостно сказал Риддл. — Поттер, кинь меня на землю, скажи «откройся» и валите отсюда, она вас засечет очень быстро.

Гарри все же немного замешкался, но между ним и вышедшей из беседки Беллатрикс уже встал призрак Тома Риддла, статного и красивого человека с проседью в густых черных волосах.

— Такое же зимнее утро, Белла, — неожиданно тепло сказал Риддл. — И почти такая же беседка. Помнишь, как в шестьдесят первом, когда ты училась колдовать моей палочкой?

А здесь искали свою фазу — тем и выжили.

По скользким коркам атлантической эклектики,

Гремя огнем и потрясая пассатижами,

Уходят в ночь континентальные электрики.

(с) Олег Медведев

Да, это было в 1961ом году, когда Белле Блэк было всего десять лет и у нее еще не было своей палочки. Мать считала, что всему свое время, и только отец иногда тайком от матери давал Белле свою палочку, чтобы она сотворила простенькое и веселое заклятие. Палочка отца была какой-то мягкой, и волшебство у Беллы выходило неуклюжее — она расстраивалась и дулась, а отец только смеялся и ей подмигивал. И вот ей исполнилось десять лет, в дом приехали на Рождество знакомые и родственники. У ее кузена Эвана уже была палочка, у Рудольфуса уже была палочка — это, конечно, не остановило Беллу от того, чтобы с ними разругаться после первого же совместного завтрака, увернуться от пары заклятий, получить вдогонку третье и убежать в сад.

Ни Эван, ни Руди не спешили искать ее и извиняться, да Белла после этого никогда и не держала на них за это зла — потому что, когда она сидела в беседке, в саду появился тот, кого все вчера так ждали, наследник Гонтов, чье мрачное прозвище было пока известно только посвященным.

— Ты Белла, — вспомнил Том Риддл и легким движением палочки избавил маленькую Беллу от боли в руке, в которую попало заклятие Эвана Розье. — Нас вчера представили очень кратко, но я легко угадаю твой возраст: тебе уже десять и тебе очень не хватает своей палочки.

— Пусть и ненадолго, но мы это исправим, — сказал Том Риддл и протянул Белле свою палочку, а потом присел с ней рядом.

Маленькая Белла сразу почувствовала, что держит в руке особенную палочку, такую, которой нужно быть достойной. И конечно, она не испугалась — тут же взмахнув палочкой, Белла устроила в беседке небольшой снегопад, как учил ее недавно отец, вот только снега было на этот раз больше, и он крутился вихрями, вместо того чтобы падать как на рождественской открытке.

— Ого! — одобрительно сказал Том Риддл, ему было тогда еще тридцать пять, и его еще интересовали люди, а маленькая Белла глянула на него с гордостью. — Давай-ка разучим Согревающее, а потом Акцио — если ты стащишь нам из окна кухни мороженое, я буду гордиться тобой.

Взрослые к тому времени уже знали, что Риддл может оказать помощь даже там, где другие не возьмутся — но в обмен на это он в свое время потребует у тебя оказать ему ответную услугу. Риддл не спешил предъявлять счет, некоторым сначала казалось, что ему достаточно того, что человек объявляет себя его другом — но к тридцати пяти Риддл уже успел кое с кого получить долг, а другие теперь задумывались, стоит ли оставаться у Риддла в долгу и так ли уж безопасно иметь подобных друзей.

— Когда-нибудь может случиться так, что уже мне понадобится твоя палочка, Белла, — сказал Том Риддл, который оценил понятливость, упорство и магический потенциал Беллы Блэк, проведя с ней добрые полтора часа.

И Белла Блэк ничуть не испугалась того, что ей придется отдавать долг Тому Риддлу — ни тогда, ни после того, когда она узнала, что это может значить. Всю свою жизнь она мечтала услышать от него: «Мне нужна твоя палочка» — и сделать этой палочкой для него все, что угодно, в память о том зимнем утре, когда Том Риддл сделал ее такой счастливой и ввел ее в мир магии.

И теперь ее Том Риддл вернулся к ней, почти такой же молодой, такой же понимающий и внимательный. Белле было плевать на то, что он призрак, что он всего лишь часть души, что он хоркрукс. Он произнес пароль к ее сердцу: «Белла, мне очень нужна твоя палочка».

И конечно, тот Риддл, который пришел из ее детства, был таким же великодушным.

— Чем я могу помочь, Белла? — услышала Беллатрикс его голос, когда закрыла медальон и спрятала его на груди.

Чем он может помочь? Да ему трудно даже встать из медальона призраком, на это уходит слишком много сил. И он все равно спрашивает, чем он может помочь! Вот за него, именно за него Беллатрикс была готова идти на смерть, на любое преступление, в Азкабан на тринадцать лет! Оно все того стоило — потому что он наконец вернулся.

— Твой двойник — я не заметила, когда он изменился, — медленно сказала Беллатрикс, подбирая слова. Она всегда говорила то, что лежало на сердце, порой грубо и без обиняков, но именно сейчас она не хотела ранить неосторожным словом. — Но это уже другой человек, особенно теперь, после такого странного возрождения. Буквально только что, час назад, к Драко прилетел Патронус Поттера — Люциус слышал, что Поттер советовал Драко бежать, пока твой двойник его не убил из-за какой-то старой палочки. Но у Люциуса даже нет палочки, чтобы вмешаться, а Драко поверил сразу и вылетел в окно на метле.

— Драко — единственный наследник? — уточнил Риддл, он всегда задавал правильные вопросы.

— Да.

— Тогда позволь взгляд со стороны: у главы дома Малфоев нет палочки, как у сквиба. Его единственный наследник верит лидеру врагов в том, что глава его собственного лагеря убьет его без вины. По-моему, это подходит под поговорку «с такими друзьями не надо и врагов». И кстати — я точно знаю, что Патронус Поттера передал правду. Я сам почувствовал решение своего альтер эго убить твоего племянника. И я пришел.

— Без нашей помощи Драко далеко не убежит.

— А я и не думаю, что он убежал далеко, — сказал Риддл. — Если он умный парень, он все еще в поместье — пользуется его защитой и ждет, когда ему помогут собраться в дорогу. Идем, обойдем сначала все постройки на территории усадьбы.

— Он аппарирует, как только меня увидит, — с сомнением сказала Беллатрикс. — Я могу обездвижить через стену, ты же меня и научил — но я же не знаю, где он.

— Узнаем, — с воодушевлением пообещал Риддл, с ним всегда было интересно, особенно тем, кто его понимал. — Ты знаешь, что такое инфракрасный спектр? Так или иначе, там, где он есть, он топит, холод-то какой. А теперь смотри: берем преобразование Фурье от спектральной функции и сразу в дамки.

— Это хорошо, что ты вернулся, Риддл, — задумчиво проговорила Беллатрикс, чертя знакомые Риддлу символы на слое инея, а потом прикидывая движения палочки. — Сразу стало весело и интересно.

— Двойку над экспонентой забыла, Белл, — подсказал Риддл, которому тоже было интересно, потому что в хоркрукс он попал еще до того, как попробовал засекать источники тепла по инфракрасному спектру, и потому не знал наверняка, получится ли.

Темный Лорд, натасканный в функане, — это страшная сила, и Драко нашелся довольно скоро, получив через стену Петрификусом такой мощности, что так и остался стоять у стены, словно памятник самому себе. Беллатрикс некоторое время провозилась с его защитными заклятиями на двери, и Драко за это время уже успел мысленно попрощаться с семьей и попросить у всех прощения, даже у Поттера, который пытался его спасти.

— Вот ты где, малыш Драко, — куда менее сердито, чем обычно, произнесла Беллатрикс, возникая из темноты. — Сейчас я отведу тебя к твоему дядюшке.

— Не выдавайте меня Темному Лорду, тетя Белла, — попросил Драко, когда Беллатрикс вернула ему способность говорить, и тут же получил пощечину.

— Это за то, что подумал, что я могу тебя предать, — пояснила Беллатрикс. — А за то, что плохо знаешь нашу родословную, тебе твой дядюшка добавит.

С этим напутствием Драко был перенесен в холл маггловского отеля, потому что Риддл разумно рассудил, что и номера, и коридоры в отелях все одинаковые и не стал слишком полагаться на свою память.

— У тебя есть стиль, Белла, и даже хуцпа, — с удовольствием заметил Риддл. — Обливейт веером и Империо в портье вышли на загляденье, только ребят после этого надо будет куда-то переселять. На такое и авроры нагрянуть могут — вы там оставили хоть немного авроров, на развод?

Драко настолько удивился бесплотному голосу, дружески подшучивающему над Беллой, что так и не сообразил, откуда у него маггловский дядюшка, и был поставлен перед дверью, в которую Беллатрикс постучала и отошла к стене. Дверь отворилась, и Драко первым делом получил ногой в живот, а потом был затащен в номер за грудки. Вероятно, Драко за все его грехи перепало бы и еще, если бы в центре номера не появился Кричер.

— Госпожа Беллатрикс велела передать, что хозяину Гарри, как наследнику старшей ветви рода Блэков, надлежит проживать в Ритц или в Четырех Сезонах, а не в каком-то амбаре, — с достоинством сообщил Кричер. — Кричер может перенести хозяина Гарри и его гостей, когда они будут готовы.

— Ну спасибо за теплый прием, дя-дюш-ка, — весьма ядовито выговорил Малфой, высвобождая лацканы своего пальто.

— Господин Драко достойный сын своей матери, господин Драко помнит историю дома Блэков, — подтвердил Кричер. — Дорея Блэк, бабка хозяина Гарри, приходилась родной сестрой Поллуксу Блэку, деду матери господина Драко, Нарциссы Блэк.

— Стой, так Беллатрикс — моя троюродная сестра? — прикинул Гарри, от таких новостей на время потеряв интерес к битью Драко за его участие в убийстве Дамблдора и нападении на школу.

— Именно так, хозяин Гарри, — согласился Кричер. — А господин Драко — ваш троюродный племянник.

— Кричер, не уходи, адрес я назову, — распорядился Драко. — Кстати, привет, Грейнджер. Ты уж извини, что я сразу не поздоровался, но счесться родственниками — это же святое.

Гарри еще не приходилось бывать в таких номерах, и Гермиона тоже присела на краешек дивана, а вот Драко сразу почувствовал себя как рыба в воде и прошел по обеим комнатам.

— В целом неплохо, хотя после вестибюля я ожидал большего, — своим привычным надменным голосом сказал Драко. — Поттер, отойдем на минуту, у меня к тебе мужской разговор.

— Вот что, Поттер, — продолжил Драко, когда они оставили Гермиону в гостиной. — У меня не вызывает никакого энтузиазма идея спать с тобой на одной кровати, особенно после того, как в прошлом году ты меня буквально преследовал. Но как джентльмены мы обязаны отдать Грейнджер гостиную.

— Это ни к чему, — сердито сказал Гарри, он решительным поведением свалившегося ему на голову Малфоя был ошарашен, но злился на Драко он уже очень давно, а своим вторжением в его сердечную жизнь Малфой только добавил поводов. — Вечером постелешь себе на диване.

— Ну молодец, — только и сказал на это Малфой и понимающе ухмыльнулся, и вот этого уже было достаточно, чтобы Гарри выхватил палочку и сгреб Малфоя левой рукой за грудки.

Но Малфой отреагировал неожиданно — он не кинулся в драку и не попытался проклясть исподтишка. Вероятно, прошедшие полтора года его закалили, а всего пару часов назад он и вовсе готовился умирать — с достоинством, как подобает наследнику благородного рода.

— Поттер, убери руки, — холодно сказал Драко. — Если наши с тобой разногласия может решить только дуэль, давай выйдем в коридор. Нас вполне могут накрыть авроры, которых уже подняли по тревоге, но раз родовая честь тебе дороже… Хотя твой род я ничем не задел.

— Может, хотя бы попросишь прощения за то, что привел в школу своих головорезов?

— Я защищал свою семью, Поттер. Ты рос сиротой, но попытайся как-нибудь понять. Без твоего обычного героизма, что надо было пожертвовать собой ради правого дела. Собой — понимаю, ладно. Но ты бы отдал им Грейнджер ради безопасности Хогвартса? Своим решением, добровольно — взял бы и отдал?

Гарри промолчал, и Драко сразу понял, что это молчание — в его пользу. Договариваться и выкручиваться Малфой всегда умел хорошо.

— Дамблдора было трудно убить, — вкрадчиво сказал Драко. — Я пытался, и ты даже догадаешься, как, хотя я буду все отрицать. А весь этот спектакль в школе был, я думаю, только с целью меня засветить. Дамблдор все никак не хотел умирать — может, хотел наградить меня своей чертовой палочкой. Из-за которой я теперь такой же беглец, как и вы.

— Ты мог бы объясниться с Дамблдором и попросить его о защите.

— Что-то его защита твоим родителям не помогла, Поттер. Твоему крестному тоже. Мы просто их фигуры, наша роль что для Лорда, что для Дамблдора — биться за их идеи. Нас защищают, пока мы полезны, и жертвуют нами для пользы дела. А сами мы нужны только нам.

— Дашь Нерушимую Клятву, что нас не выдашь? Что не разменяешь нас на свою семью? — помолчав, спросил Гарри и о последних словах пожалел, так от них Драко вздрогнул.

— Ты обряда не знаешь, да и вообще, пока везде носятся авроры, нам лучше не колдовать, — спокойно и просто сказал Драко. — Дам свое слово, слово наследника Малфоев. Нарушать его мне ни к чему — Лорду нужна эта палочка, и он все равно меня убьет и прервет наш род, чем я ни откупайся.

И на этот раз Гарри и Драко все-таки пожали руки.

Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читателей с Валентиновым днем и желает им всем найти любовь, над которой не властно время.

Вы снимали с дерева стружку —

Мы пускали корни по новой.

Вы швыряли медну полушку —

Да мимо нашей шапки терновой.

А наши беды вам и не снились,

Наши думы вам не икнулись.

Вы б наверняка подавились.

Мы же — ничего, облизнулись.

(с) СашБаш

Риддла еще интересовали люди, и поэтому он понимал то, чего уже не понимал Вольдеморт: каким ударом будет то, что Беллатрикс начнет действовать в своих интересах. Вопреки приказам Вольдеморта, Люциус и Нарцисса покинули поместье, потому что не нашлось никого, кто решился бы возразить гневной Беллатрикс. Вслед за ними ушли братья Лестранжи, а потом из поместья потянулись и все остальные, раз уж на нем стали укреплять защиту. Противостоять Темному Лорду никто не решался, но все стали понимать, что ситуация изменилась, раз даже та, на чью верность можно было рассчитывать всегда, больше не повинуется приказам Лорда.

И только тогда, когда в поместье стало тихо, а пленники в подземельях были поручены заботам домовых эльфов, Риддл заговорил — и заговорила Белла, которая до этого только отдавала сухие указания. Им было о чем друг другу рассказать.

— У родителей не было сыновей — после рождения Нарциссы стало ясно, что уже и не будет. Так что старшим сыном была я. Меня готовили к тому, чтобы стать наследницей. Андромеда была младшим сыном, которого родители берегут и держат при себе на случай, если что-нибудь случится со старшим. А Нарцисса была младшей дочкой, для нее собирались найти хорошую партию и нашли. Она никогда не должна была воевать, ее все это вообще не должно было касаться, понимаешь?

Риддл понимал — и слушал, он вообще в молодости хорошо умел слушать.

— А потом Андромеда нас бросила из-за своего маггла, и я осталась единственным наследником. Мне нельзя было воевать — и не воевать было уже нельзя. Я Нарциссе письма писала и даже песню для нее написала: «Ты только маме, что я воюю, не говори». Нашим многим нравилась, только вот ты тогда уже к нам не приходил. Посидеть со всеми за столом, побыть вместе с теми, кому, возможно, скоро за тебя умирать. Долохов рассказывает, что раньше ты часто приходил, да и я еще помню.

— Долохова надо бы найти, мы с ним еще полвека назад по Европе вместе скитались…

— Долохов на тебя в большой обиде, Риддл. Если я расскажу, что твой двойник сделал — ты просто из медальона выпадешь. В принципе, тоже способ воскрешения, можем попробовать.

— Это было в конце 1940 года, зимой. Все возвращались из Хогвартса к своим семьям, а я возвращался в приют. Тогда была война — жуткая, маггловская война, но кого это волнует, когда в замке то одно протекает, то другое чуть не рушится, а студенты только мешаются. Заклинание Щита я уже знал, хотя и третьекурсником был, всего лишь. Каждые выходные я бегал к целительнице, учился ее магии — вы все удивлялись, как мне удается так сразу всех исцелять. А меня в сороковом Хогвартс забрал сразу после первой бомбежки, а на Рождество снова вернул под бомбы, было много стимулов научиться.

Маггловская война — это не дуэли, это теперь скорее как сражение со стихиями. На тебя летит с высоты нескольких километров небольшая железная бочка, маггловская бомба, — какое тут Протего, только аппарировать. Но куда аппарировать, ты не знаешь, потому что бочек с неба летит очень много. Взрывы такие, что Бомбарда по сравнению с ними — все равно что щелчок пальцами. Большие здания складываются как карточные домики, свистят железные осколки, летящие с такой скоростью, что их не видно глазу. Палочку я носил на груди, если проломит грудину, то это по-любому конец. А с остальным, думал, справлюсь — только это очень больно, если ног ниже колена у тебя почти нет и в тебе несколько лишних дырок. Я лежал, колдовал, обезболивал, залечивал, согревающее постоянно, все же конец декабря. Умирать было так обидно, что я бы ревел, если бы не был занят. И бомбы все падали, хорошо, что не рядом. Потом меня все-таки нашли — Мунго, костерост, целители. Как я всех ненавидел! Магглов в первую очередь, Дамблдора, Хогвартс, всех вообще, кроме целителей — их никогда потом в своей жизни не трогал. Тогда я и начал думать о хоркруксах. Кстати, и в протезировании сделал кое-что стоящее. Самому не пригодилось, обошлось, но в ту-то ночь я прощался с возможностью и бегать, и ходить.

Можешь представить, как я рад был потом видеть дядюшку Морфина, который спокойненько сидел в своей халупе в ту ночь, когда я валялся под обломками без ног. А уж отца, который бросил меня младенцем в приюте, просто счастлив видеть был. Очень хороший хоркрукс после нашей встречи получился, и Морфин в Азкабане сдох.

— Значит, с магглами все-таки воевать нельзя?

— Ни в коем случае, Белла, ты что. В открытой войне нас сомнут в несколько часов. Наносить точечные удары, прятаться, манипулировать — это мы можем. Было бы хорошо, если бы мы научились использовать магглов так, как они используют стихии. Трудно, конечно. Думать надо, а мы и сами все всегда вразброд.

Конечно, о будущем они говорили тоже — прежде всего, о том, что делать сейчас. Риддл намеревался собрать хоркруксы и соединить их в себе, у него были весьма гармонические идеи, основанные на гармонических функциях.

— Кольцо мое уничтожено, — с сожалением сказал Риддл. — Я видел в воспоминаниях Поттера почерневшую руку Дамблдора — он нарвался на мое проклятье, но прожил после этого почти год, за это время можно легко сообразить, что делать с хоркруксом. Дневник, похоже, загубил Люциус — ох, я бы ему задал!

— Ты бы рассказал ему, что это за дневник, — резко сказала Беллатрикс, ей только что пришлось укрывать сестру и зятя, и, пока опасность не минует, к угрозам в их адрес она относилась очень чутко. — Он тоже виноват, что не делал того, что ему было сказано, но, если бы он знал, что в дневнике хоркрукс, он бы так не поступил. Так что вина на вас пополам.

— Пополам, — признал Риддл, он когда-то был хорошим командиром, который в поражениях винил прежде всего себя, пусть и не вслух. — Медальон Слизерина у тебя на груди, потом идет чаша Хельги Хаффлпафф.

— Чаша у меня! — воскликнула Беллатрикс. — В моем хранилище в Гринготтсе. Что же ты раньше-то не сказал!

— Что же ты раньше не спросила?

— Риддл, ты достал уже молчать обо всем! Начать с того, что никто не знал, жив ты или нет, когда ты пропал в 1981ом. Никто не знал про твои хоркруксы, никто не знал, где тебя искать. И вместо того чтобы прийти к тебе в условленное место и провести условленный ритуал, мы несколько месяцев ломали головы, потом совершенно бессмысленно загубили Лонгботтомов и засыпались сами. Ты хоть понимаешь, что это все из-за тебя, человек-загадка?!

— И после этой пламенной речи я напомню тебе, что в 1981ом я уже давно скучал в медальоне, — с ехидцей отозвался Риддл, — и все, что делал и не делал мой двойник, делал не я.

— Ты и теперь делаешь то же самое! Ты понимаешь, что нам нужно попасть в Гринготтс как можно скорее, пока я еще считаюсь благонадежной?

— Гоблинам-то на твою благонадежность наплевать.

— Гринготтс теперь наш!

— И ты молчала?

— А ты спрашивал?

— Где-то я только что это слышал.

И Беллатрикс в первый раз за много месяцев засмеялась, весело и заразительно, а не наигранно и не зловеще. Когда вернулся Риддл, сразу стало весело и интересно. С настоящим Риддлом весело и интересно всегда.

Может, Риддл преследовал не только провокаторские, но и истинно гуманные цели, наводя Гермиону на мысли, что говорить теперь всегда будут с Гарри. Стоило Гарри и Драко выйти из спальни в гостиную, как Гермиона набросилась на Драко так, что он поначалу подумал, что Поттер бисексуален и его теперь ревнуют.

— Грейнджер, мы уже поговорили, — наконец смог вставить слово Драко. — Вопрос решен. К тому же я не завтракал, а пора бы уже и пообедать.

Жизнь в палатке научила Гермиону тому, что голодные мужчины злы и частично лишены разума, и больше она Малфоя пока не трогала, а тот нашел на столе меню и брезгливо оттопырил нижнюю губу.

— Длина меню несколько шокирует своим отсутствием, — прокомментировал Драко. — Хотя есть фуа-гра. Буррата, наверное, подпорченная, аппарировать же магглы не умеют…

— У магглов уже есть самолеты, Малфой, — не удержалась Гермиона. — От Лондона до Рима всего два с половиной часа.

— Ну вот ты эту буррату и ешь, — парировал Малфой. — Поттер, иди сюда, я в маггловских виноградниках мало понимаю.

Хотя Драко оказался хорошим проводником по непривычно шикарному меню, от цен в котором Гарри наконец-то задумался, не проживет ли он наследство Сириуса лет за десять, и приятным собеседником за обедом, умевшим болтать о пустяках и о еде, Гарри все-таки захотелось причинить Малфою какое-нибудь добро.

— Знаешь, Малфой, за кого тебя примут магглы, если увидят тебя на улице? — спросил Гарри, который от двух бокалов вина стал остроумнее. — За молодого попа. Так что давай либо купим тебе четки и молитвенник, либо маггловскую одежду, чтобы мы могли нормально ходить по городу.

В словах Гарри был здравый смысл, и Малфой несколько необдуманно согласился, после чего был препровожден в адские подземелья, называемые лондонским метро, где Малфоя оглушили поезда, потолкали магглы, отдавили в сутолоке ногу и кто-то даже посоветовал ему не считать ворон и назвал его белобрысым.

— Вести тебя в Н&М было бы преступно, — заметил Гарри, когда толпа вынесла их троих в торговый центр, а они с Гермионой достаточно повеселились за счет Малфоя, брошенного в асфальтовые джунгли. — Идем уж в Харродс.

В Харродс было тихо и просторно, и Малфой наконец оттаял — и тут же начал привередничать, закатывать глаза, требовать от продавцов того и этого, подбирать ремень к туфлям, а галстук к носовому платку. Наконец Малфой соизволил удалиться в примерочную и возник оттуда спустя пятнадцать минут в таком виде, словно собирался на прием к королеве Елизавете.

— Джинсы вашему сиятельству можно не предлагать? — осведомился Гарри, который, будь его воля, нарядил бы Малфоя по приколу в косуху, но для этого и Империо могло бы не хватить.

— Предложить можно, — милостиво кивнул Малфой, — нужно же в чем-то ходить до завтрака. Иди, Поттер, купи себе приличную одежду, а то стыдно за тебя. Я не знаю, кто такой этот Бриони, но он неплохо шьет.

Гарри не хотелось оставлять Гермиону и Драко наедине, потому что они были явным образом несовместимы и в его отсутствие, каким бы коротким оно ни было, успели бы поцапаться — а ведь Гарри был все-таки благодарен Малфою за его выдержку и хорошие манеры, без которых они рассорились бы уже за завтраком-обедом в номере. Но многознающий и услужливый продавец все же увлек Гарри в примерочную, чтобы подогнать костюм по его еще мальчишеской тонкой фигуре, и, когда Гарри из примерочной вышел, Малфой ждал его уже один.

— Я сказал ей, что ее сумочка — это трагедия, — честно признался Малфой. — И просто умолял ее купить сумочку не дешевле, чем за две сотни галеонов, и подобрать к ней приличные сапоги.

— У меня скоро кончатся деньги, Малфой, — предупредил Гарри. — В Гринготтс нам нельзя, так что будем питаться пиццей и хот-догами.

— Плюнь, эльфы от меня принесут, — отмахнулся Малфой. — Я пока пытаюсь справиться с шоком от того, насколько магглов много. Понимаешь, их много везде: в отеле, на улице, в этой вашей подземке, в магазинах. Их, черт возьми, столько! Матерь Божья… нас сметут и раздавят, Поттер. Мы обречены.

— Магглов можно не трогать, — с некоторым злорадством ответил Гарри. — Попробуйте, а?

— Кто кого трогает, Поттер? — с видом оскорбленной невинности заявил Малфой. — Мы, что ли, отправляем детей в их университеты? Много магов работают в маггловском Министерстве? С каждым поколением магглов в нашем мире все больше — откуда их столько берется, а?

— А почему ты со мной об этом разговариваешь?

— А потому что ты единственный потомок нормального рода на несколько миль вокруг. И, как это ни странно, при этом жил с магглами. Наверно, ты что-то знаешь.

— Я думаю, это называется демографический взрыв, — чуть подумав, сказал Гарри.

— Переведи.

— Слушай, спроси у Гермионы, когда она вернется.

— И что я у нее спрошу: «Грейнджер, откуда в наш мир поналезло столько грязнокровок?»

— Может, ты сможешь выражаться как-то по-другому? — сердито спросил Гарри, которому снова захотелось Малфоя поколотить.

— Я-то смогу, — признал Малфой, — но, что я ни скажи, услышит она именно это. Так что давай, объясняй как можешь.

Понятие младенческой смертности как арифметической величины Малфой усвоил, антибиотики сошли за «сильные зелья», а вот инфекционные болезни, сезонные эпидемии и пневмония поставили его в тупик, потому что волшебное сообщество от всего этого хранила стихийная магия. Поэтому Гермиона нашла своих джентльменов сидящими в креслах и углубившимися в рассуждения об обществе.

— Погоди, Поттер, — пытался разобраться в механике демографического перехода Драко. — Я могу собрать кучкой всю мою природную жестокость и нелюбовь к диким животным и предположить, что магглы могли рожать пятерых детей, рассчитывая на то, что выживут двое. Я не хотел бы при таких раскладах быть женщиной и не позволил бы столько рожать своей жене, но пусть — мы все-таки говорим о магглах. Но если магглы наконец пришли в норму и все их дети стали доживать до совершеннолетия, почему этих детей было по-прежнему пять? Как стольких детей вывести в люди? Как дробить наследство — и главное, зачем? Здесь должно быть какое-то разумное объяснение, не сводящееся к тому, что магглы это магглы — они же меняются и остаются магглами, значит, меняются они хоть и бестолково, но не потому что магглы, а почему-то еще!

— Малфой, ты невыносим, — сказала Гермиона, но все же промолчала о том, что этим своим качеством Малфой похож на Риддла, который тоже высказывал умные и возмутительные мысли. — Хотя ты, конечно, правильно сформулировал причины, по которым вырождается аристократия и по которым ей всегда требовался приток новой крови.

— Но не в таких же постоянно возрастающих размерах, Грейнджер! Что это за аристократия, если она почти вся в первом и втором поколении? — вскричал Малфой, и его бестактность в рамках мозгового штурма сошла ему с рук, тем более что говорил-то он разумные вещи.

— Пойдем, Малфой, — пригласил Гарри. — Сейчас тебе купят хороший учебник по истории или даже три, и к концу недели ты будешь знать все о посвящении в рыцари и способах получения дворянства, хотя спрашивал ты совсем не это.

Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?

Ведь ты, как и я, сирота.

Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь!

А ну от винта! Все от винта!

(с) СашБаш

Том и Белла, конечно, быстро составили план действий. Кроме чаши Хельги Хаффлпафф, в хранилище Беллатрикс был еще и меч Гриффиндора, доставленный ей Снейпом. («Я тоже думаю, что фальшивый», — сказала Беллатрикс, хотя Риддл и промолчал). Диадема Ровены Равенкло была в Хогвартсе, и Риддл даже помнил, куда ее клал. А в подвалах Малфоев нашлось хорошее вино и полезный гоблин, у которого желание Беллатрикс попасть в ее собственное хранилище вызвало полное сочувствие.

— Такой клиент, как вы, мадам, имеет несомненное право на доступ к своему сейфу, кто бы и что про это ни думал, и я почту за честь лично проводить вас туда, — прочувствованно сказал Грипхук, поскольку для него это был хороший предлог покинуть дом Малфоев, уже третий месяц принуждавший его пользоваться своим гостеприимством.

Но с Риддла всегда было трудно поиметь больше, чем он поимеет с тебя — и Грипхук въехал в Гринготтс на плечах у Беллатрикс, укрытый такими мощными чарами невидимости, что даже гоблинские охранные чары на входе его засекли не сразу, и швейцар только спросил у спины Беллатрикс: «Мадам, почему вас трое?», тут же получив незаметный Конфундус из-под руки.

Нещепетильному хитрецу Риддлу стоило большого труда уговорить Беллатрикс прокатить Грипхука на закорках, но эффект превзошел все ожидания — когда она сняла чары невидимости и помогла Грипхуку спуститься на пол, на чудесное спасение сородича, которого вынес из темницы волшебник, сошелся смотреть весь Гринготтс.

— Гринготтс умеет хранить тайны, — сказал Беллатрикс президент банка, спустившись со своей конторки. — Гринготтс умеет помнить даже то, что многие забывают.

Эти слова гоблины произносили часто, с гордостью говоря своим клиентам, что их дела всегда останутся между ними и банком и что их деньги дождутся их или их наследников в целости, даже если ждать придется десятки лет. Но сейчас эти слова значили и кое-что еще.

— Мы никогда не забудем того, что вы сделали для нас, — продолжал президент банка. — И никто никогда не узнает, если вам понадобится нас посетить, — и вслед за этими словами в руки Беллатрикс попал многоразовый портключ в тот отдел, где никогда не бывает посетителей.

Риддлу только того было и надо, он в будущем имел на Гринготтс большие виды, но он благоразумно промолчал, чтобы его не заметили, а Беллатрикс всего лишь отправилась в свое хранилище, пока не прося никаких особых услуг, и Грипхук выполнил свое обещание, лично проводив ее туда. Чашу Беллатрикс забрала с собой, а меч Гриффиндора предъявила Грипхуку, который с выражениями глубочайшего сожаления поведал, что меч поддельный.

— Значит, нам пора в школу, — весело сказал Риддл, когда Беллатрикс вышла из Гринготтса. — Как насчет мороженого, Белл?

— Сматываться нам надо отсюда, Риддл, — ответила Беллатрикс, сканируя обстановку. — Думаю, твой злой близнец уже точит на меня зуб.

— А я и не возражаю, — согласился Риддл. — Маггловское мороженое тоже ничего. Зачем, по-твоему, я посоветовал тебе вынести столько фунтов?

— Да потому что младший Малфой весь в отца и уже все спустил на тряпки и выпивку, — разумно предположила Беллатрикс.

— Не, идем к магглам, Белла, нас там никто не услышит, — продолжал настаивать Риддл. — Возьмешь там себе хорошего мороженого, кофе с коньяком… Присядешь, опять же…

— Это будет разговор из разряда «если вы стоите, вам лучше присесть»?

— Ну ты же еще не спросила меня, что мы будем делать, когда все закончится. Вот я решил рассказать.

Европейское турне молодых Риддла и Долохова давно обросло среди Пожирателей легендами, но к тому моменту, когда к Пожирателям присоединилась Беллатрикс, легенды поддерживал только Долохов, усмехаясь в седеющую бороду, и молодой Белле, конечно, хотелось быть среди тех, кто слышал обо всем от самого Риддла. Даже не для того, чтобы гордиться своим стажем, а чтобы послушать его — вот она его теперь и послушала.

Риддл рассказывал захватывающе, с неожиданными поворотами сюжета и такими же неожиданными шутками: Белла услышала и про Сигурими, и про «титовскую собаку», и про то, «как мы с Антоном пошли в горы и упали» (песню при ней пару раз наигрывал Долохов, когда был пьян, и теперь верилось, что в тридцать лет Риддл с Долоховым могли ее сбацать и дуэтом), и про то, как Риддл работал в Институте Макса Планка и даже был там на хорошем счету как молодой и талантливый математик, хотя и большой чудак. Ну и конечно, Беллатрикс узнала, откуда у Риддла появились неплохие деньги, когда он вернулся через десять лет в волшебный мир — ведь у захиревшего рода Гонтов не было ничего, кроме имени и претензий на родство с Салазаром Слизерином.

— Оружие и наркотики, Белл, — запросто сказал Риддл. — Ни на чем другом так быстро не разбогатеешь.

— Мама предупреждала, чтобы я с тобой не связывалась, Риддл, — вздохнула Беллатрикс. — Она говорила, что у тебя темное прошлое и что я еще пожалею.

— Ну и как — пожалела ведь?

— Ни одного дня.

— Я думаю, ты такая одна, — уже совсем серьезно сказал Риддл. — Без меня сразу все рассыпалось — даже если я порой ошибался и строил не то, это ведь все равно обидно. Поэтому пусть они все пойдут к черту. Ты ведь догадалась, кто принес медальон к поместью Малфоев?

— Странный он парень, Риддл, — задумчиво сказала Беллатрикс. — У него и сильная магия, и сильная воля, да только он совсем не знает, чего он хочет.

— А я тоже не знаю, чего я хочу. Вот та девчонка, которая с ним, она знает, чего она хочет: ей нужно только, чтобы он выжил, и она готова идти за ним куда угодно. Ей проще.

— Последний хоркрукс в нем, — продолжал Риддл. — Я пообещал, что избавлю его от хоркрукса, и он даже останется в живых. Пообещал, что разберусь со своим двойником — а с паренька взял не только обещание помочь сначала с моим возрождением, я ему даже продал уговор, что ни один из священных двадцати восьми родов не понесет тяжелых потерь. Вот за этим я присмотрю, а с остальным пусть уж они сами как хотят. А я ухожу.

— Что мы там делать будем, Риддл?

— Ну как что — убивать магглов, всё, как ты любишь. Нарушать их законы — и Статут заодно. Если Поттер выиграет, продвинем его в Аврорате, и нам даже за магглов ничего не будет, он уже успел сдуру пообещать, что мои дела его не касаются.

— И еще будем торговать оружием и наркотиками?

— Травкой, я думаю, проживем — уж больно жесткая на других рынках резня. Только ради денег в такое лезть не стоит. А травку можно даже легализовать — жалко, что магглов так много, конфундить нам их не переконфундить, а то как убедишь, что наркота не вреднее табака? Выстроим себе потом дворец, у нас целая орава магглов в услужении будет…

— Зачем ты меня покупаешь, Риддл? — резко спросила Беллатрикс. — Я Азкабана не побоялась — думаешь, магглов побоюсь?

— Так не надо, Белла, — мягко ответил Риддл. — Я не знаю, что такое счастье. Сколько я ни думал об этом, сколько ни пытался его создать — получается не лучше, чем наркота. Наверно, это то, что нам дается, а не то, что мы берем сами. Но, если бы мне его дали, теперь я бы отдал его тебе.

— Возвращайся, Риддл, — глухо ответила Беллатрикс. — Даже, знаешь, наплевать, как именно ты воплотишься.

Драко и Гермиона, конечно, были несовместимы, но Драко был хитрее и быстро нашел состояние неустойчивого равновесия, которое его, как умного человека, немало развлекало.

— Слууушай, Грейнджер, какие вообще твои проблемы, — тянул Малфой в ответ на очередную речь о несправедливости сословного общества. — Ты выйдешь замуж, и твое положение в обществе будет определяться положением мужа.

Гермионе требовалось хотя бы некоторое время на то, чтобы перестроиться со своих общих рассуждений на такой неожиданный личный выпад, и Малфою несомненно бы за него нагорело, если бы он тут же не сменил тему.

— Вот у парней, которых вы нам присылаете, у тех да, проблемы, — великодушно признавал Драко. — Их же больше, чем девушек — по той же причине, по которой среди мужчин больше по-настоящему сильных магов.

— И вовсе не больше! МакГонагалл, Марчбэнкс, Амелия Боунс…

— Окей, Грейнджер, кто из них мог бы выстоять в дуэли против Дамблдора? Хоть одно женское имя назови.

Некоторое время Гермиона молчала, потому что ту, которая смогла выстоять против Дамблдора, она видела в Министерстве полтора года назад, а Малфой ухмылялся, потому что ответить за все остальные провокации ему уже не грозило.

— Не собираюсь делать тебе приятное, — наконец отрезала Гермиона.

— Я обиделся, — заключал Малфой и зарывался в бумаги, на которых тут же начинал что-то чертить.

Гарри некоторое время радовался тому, что Малфой дуется не всерьез и не надо никого мирить, и даже начинал задумываться о том, почему к словам Малфоя так трудно придраться — если разобрать их по частям, то выходило, что с точки зрения Гарри Малфой не сказал ничего неправильного или тем более оскорбительного, и сердиться на него можно было только за то, что он Малфой, а это несправедливо. И тут начиналась вторая серия.

— Что ты смотришь на меня постоянно? — набрасывалась на Малфоя Гермиона, потому что он и впрямь то и дело отрывался от своих бумаг и на нее поглядывал.

— Я собираюсь писать твою биографию, Грейнджер, — с похоронной серьезностью отвечал Малфой. — Ты же у нас самая умная ведьма современности и, наверно, будущий министр Магии.

— Прекрати, Малфой, — отмахивалась Гермиона, которая знала, конечно, что Малфой перегибает, но издевки в его голосе не было, и его слова можно было даже принять за слишком пышный комплимент.

— Вот скажи, Грейнджер, с кем ты первым познакомилась в Хогвартс-экспрессе? — с интересом спрашивал Малфой. — Он ведь жабу свою тогда искал, вроде бы.

— Это Лонгботтом, Малфой, — напоминала Гермиона.

— Ага, потом с Поттером и Уизли, — отмечал что-то на своем листе Малфой, словно ставил насечки. — Слушай, а правда, что Лонгботтом хотел пойти с тобой, когда вы трое полезли на первом курсе в подземелье?

— Откуда ты только знаешь… — Гермионе, похоже, было совестно за то, что она тогда вместо вежливого извинения угостила Невилла Петрификусом.

— А неожиданной гипотезой в моем объемном труде будет наличие у тебя где-нибудь во Франции чистокровной прабабушки из древнего рода, — заявил Малфой и сделал в своих бумагах еще несколько штрихов. — У вас в Гриффиндоре и чистокровных-то нужно искать с фонарем, а ты буквально сразу выцепила трех мальчиков из древних магических семейств. Если ты мне сейчас скажешь, что это ты случайно, то мы прямо этим вечером идем в казино, и я ставлю все деньги на те номера, которые ты случайным образом назовешь.

— Прекрати, Малфой! — наконец взорвалась Гермиона. — Мне плевать на все родословные, которыми вы гордитесь, как породистые собаки! Ты гордишься своей волшебной кровью, словно это делает тебя лучше! Дамблдор был полукровкой! Твой Лорд полукровка!

— Воспитание не заменяет таланта, но дает ему огранку — даже если он невелик, — наставительно сказал Драко и поднялся. — Держи, Поттер — мне без надобности, а тебе пригодится.

С этими словами Драко ушел в ванную, переодеваться к ужину и привычно ворчать на отсутствие места — в спальню он тактично ни разу не заходил. А Гарри потрясенно смотрел на довольно хороший карандашный портрет Гермионы и только потом чуть нерешительно показал его Гермионе, словно это было письмо Малфоя к нему.

И, конечно, за ужином Малфой не прекратил развлекаться, тем более что в полном ресторане он мог не опасаться наложенного в сердцах заклятия или серьезной головомойки.

— Грейнджер, ты — золото, — неожиданно заявлял Малфой, крутя в пальцах пузатую рюмку с сорокалетним золотистым портвейном. — Если у меня будет дочка, обещай, что поделишься с ней секретами своего обаяния.

— Да ну тебя, Малфой, — отмахивалась Гермиона: разве можно всерьез сердиться на того, кто в свободное время рисует твои портреты — особенно если у вас уже завелись понятные только вам подколки?

Пользуясь случаем, автор поздравляет читателей-мужчин с Днем Советской армии и ВМФ и имеет два пожелания: дай Бог, чтоб не пришлось — а такие боевые товарищи, как Беллочка, нам и на гражданке пригодятся :)

Долго ждем. Всё ходили грязные,

Оттого сделались похожие.

А под дождем оказались разные:

Большинство — честные, хорошие.

(с) СашБаш

Как говорил ныне покойный старик Лестранж, «без Риддла встреча выпускников — пустая трата времени». Риддл на этот раз посещал Хогвартс бесплотно, безо всяких фокусов типа проживания в вонючем тюрбане — памятный визит Хогвартсу был обеспечен и без его прямого участия.

— О, вставили уже окошки, — усмехнулась Беллатрикс, всходя на холм рядом с Хогсмидом и рассматривая опустевший во время рождественских каникул замок. — И хижину Хагриду отстроили. Ничего, это ненадолго.

— Это ты к племяннику в гости так заходила? — поинтересовался Риддл, который видел картину урывками в воспоминаниях Гарри и Драко, но не прочь был бы и послушать полную версию.

— И они еще чем-то недовольны, — пожала плечами Белла. — Да я когда училась, палочку бы продала, лишь бы на такое посмотреть. Курсу к пятому так задолбало уже все.

— Не умеет молодежь веселиться, — согласился Риддл. — Белла, тебя ждут.

— Ага, спасибо, — кивнула Беллатрикс, она уже успела проверить тепловое излучение новым заклятием Риддла и так заметила Кэрроу, которых Риддл почуял своим способом. Кэрроу хотели выслужиться и задержать мятежного бойца, напав со спины, когда Беллатрикс войдет в фойе — а Беллатрикс не останавливалась.

— Куда! — не выдержал Риддл, когда Белла собиралась переступить порог, но она сделала все по-своему: два заклятия резким движением запястья, пущенные направо и налево, и Кэрроу свалились к ее ногам как снопы.

— Ты на кого хвост поднял, чушка мастевая? — яростно спросила Беллатрикс, которой не понравилась такая короткая драка, и тело Амикуса Кэрроу выгнулось в воздухе дугой. — Я тебя, фуфел тряпочный, наизнанку выверну. Через десять минут отправишься к Снейпу и сделаешь так, чтобы он вышел из директорского кабинета. Иначе сестра твоя во фреску превратится, — и в доказательство этих слов магия Беллатрикс распяла Алекто Кэрроу на стене в десяти метрах от пола.

— Не сказать, чтобы я не знал таких выражений, — прокомментировал Риддл, когда Беллатрикс взмывала к восьмому этажу, где была Выручай-комната. — Но я вижу, что жизнь тебя, Белла, помотала.

— Я вхожу в роль, Риддл, — ответила Беллатрикс, призывая к себе диадему. — Ты же не обещал мне зачарованного замка, ты обещал компанию наркоторговцев и гангстеров.

— Поехали в Оксфорд, Белл, — предложил Риддл. — Там хорошая архитектура. За замок сойдет.

— И что мы там будем преподавать — астрологию?

— Это как ритуал возрождения пойдет, — усмехнулся Риддл. — Может, мы там еще и учиться сможем.

Амикус Кэрроу исполнил приказание Беллатрикс и вызвал Снейпа из его кабинета — конечно, только затем, чтобы Снейпа сразило заклятие Беллатрикс.

— Нам нужны его воспоминания, Белла, — наконец пояснил Риддл, Беллатрикс никогда не задавала лишних вопросов, порой даже зря.

— Я бы и сама посмотрела, на кого он все-таки работает, — согласилась Беллатрикс. — Но он же без сознания, какие сейчас воспоминания? А когда придет в себя, мы их тем более не получим — как окклюмент он сильнее меня.

— Все в порядке, Белла, — заверил Риддл. — Давай Энервейт вполсилы, ну как будто ты второкурсница. Он чуть заворочается, тут ты воспоминания и тяни. А как действительно начнет в себя приходить — Ступефай по касательной, словно ты не умеешь ничего. Потом снова Энервейт вполсилы…

Дело, как ни удивительно, пошло, и Беллатрикс стала вытягивать из головы Снейпа сгустки воспоминаний и рассовывать их по творимым из воздуха склянкам.

— Еще одна вещь, о которой ты мне не сказал, — с горьким укором заметила Беллатрикс.

— Слава невероятного по силе легилимента мне была полезна. Все знали, что я могу расколоть любого каким-то неведомым способом, и никто не решался меня предать.

— И почти все предали, как только ты пропал, — сердито напомнила Беллатрикс. — А если бы я знала об этом способе у Лонгботтомов…

— Прости, — тихо сказал Риддл. — Я не думал, что могу тебя подвести.

Хорошо припрятанный думосброс был и у Риддла, и у Беллатрикс, и воспоминания Снейпа они смотрели уже в зимнем лесу. Беллатрикс накинула охранную сеть и заклинания невидимости, опустила лицо в холодящие мутные вихри — и вскрикнула, радостно, словно в детстве, только потом ее лицо исказила застарелая боль. В воспоминаниях рядом с ней стоял Риддл, высокий, темноволосый, в теплом плаще поверх мантии, такой, каким он был тогда, когда Белла была еще совсем молодой.

Риддл даже не понял, что происходит, пока Белла не стукнула его кулаками по груди и не обняла.

— Сколько же лет я тебя ждала, — хрипло сказала Белла, и на ее глазах появились слезы, а поэтому Риддл снова получил кулаком по широкой груди. — Верила, что ты вернешься, но и боялась не дожить.

Риддл был еще духом, и ему, не могущему ходить по земле, были приоткрыты чужие мысли — где-то за секунду до он понял, что сейчас Белла возьмет в руки его лицо и начнет покрывать его поцелуями, а уж дальше он должен выбрать, идолом он будет для нее или человеком, выберет власть и господство или любовь и одну жизнь на двоих.

В воспоминаниях Снейпа Трелони произносила пророчество, ради которого полтора года назад Лорд Вольдеморт жертвовал, как пешками, своими лучшими людьми. Тому и Белле было пока наплевать на это пророчество, потому что они целовались.

Риддл был уверен, посмотрев на настоящий меч Гриффиндора в воспоминаниях Снейпа, что в мече нет хоркрукса. Нет и не было, он свою работу знал хорошо и просто не сумел в свое время до меча добраться. Зато диадема и чаша были уже у них в руках, и свежевыпавший снег стал покрываться формулами и рунами — Риддл в последний раз прикидывал, как собрать части своей души воедино, чтобы вернуть себе прежнюю силу и полную человеческую жизнь.

— Ну, теперь держись за воздух, — бесшабашно предложил Риддл, в котором бурлила энергия, источник которой он еще не совсем понимал, но уже начинал догадываться. — Подадим на них переменный ток, они еще и проводники хорошие. Клади-ка медальон рядышком. Я не нарочно все металлическое брал, я и не думал, что проводимость может пригодиться.

— Ты все правильно рассчитал? — спросила Беллатрикс, неохотно расставаясь с медальоном. — Тебе и так, наверно, плохо придется.

— Ерунда, — отмахнулся Риддл. — Темная магия не подводит. И мое предчувствие, сколько я себя помню, меня не обманывало.

Синие разряды связали между собой три хоркрукса, раздался скрежет и вой, Риддл словно исчез в сиянии боли, а к медальону из покореженной чаши и почерневшей диадемы метнулись две тени, и все стихло.

— Вот и все, — проговорил Риддл, когда он снова начал слышать зовущий его голос Беллы, уже срывающийся от отчаяния. — Так будет намного лучше, — и в подтверждение его слов медальон открылся сам собой, и вставший из него призрак был уже не столь прозрачен и тонок.

— Это не могло быть так легко, — помотала головой Белла, не отрывая взгляда от любимого лица, она ведь знала, что призрачный Том скоро уйдет обратно. — Получить можно только столько, сколько отдал.

— Я заплатил, — признал Риддл, и по его лицу прошла тень недавнего страдания.

— И ты не сказал?

— Тебе было бы тяжелее, если бы я сказал, — а теперь уже все кончилось. Но тело Поттера такой способ извлечения из него хоркрукса точно не переживет, так что думать сейчас будем.

Медальон Белла снова повесила себе на грудь и почувствовала, какая там теперь спрессована энергия — на ее груди, рядом с ее сердцем, словно сияло магией маленькое солнце.

Каждый вечер, стоило только вернуться с ужина, Малфой начинал собираться спать и жаловаться, что у него над головой топочут слонопотамы. Тщательно оградив свой диван звуконепроницаемыми заклятиями и в очередной раз поныв насчет магглов, которых развелось столько, что они живут друг у друга на головах, не привыкший к жизни в многоэтажных домах Малфой выпроваживал Гарри и Гермиону в спальню и тушил в гостиной свет. Подчеркнутая добропорядочность Малфоя смешила Гарри и Гермиону, но никогда не сердила, потому что в спальне им было чем заняться — особенно если неженка Малфой окутывает себя звуконепроницаемыми чарами. Можно было смеяться, скрипеть кроватью, стонать и вскрикивать от удовольствия и вообще вести себя как в лесу, по крайней мере пока из соседнего номера не начнут стучать в стену. И если это Гермиону смущало, Гарри изображал для нее, каким надменно-обиженным лицом на их бесчинства отреагировал бы Наследник Малфоев, и Гермиона начинала смеяться, зажимая рот руками, а Гарри снова притягивал ее к себе.

Только в Сочельник Гарри так и не смог заснуть, словно и действительно в ночь под Рождество, чуя, как уходит ее время, разыгралась нечисть. Что-то тяжелое, темное лежало у него на душе, и Гарри тихо выскользнул из кровати, натянул штаны и прокрался в гостиную, чтобы стащить оттуда какую-нибудь книгу и почитать в ванной.

На диване Драко в шелковой пижаме подписывал рождественские открытки, запустив над собой огонек Люмоса.

— С Рождеством, Поттер, — поприветствовал нежданного гостя Драко. — Думаю, уже наступило, так что вот, — от стопки открыток отделилась одна и порхнула к Гарри в руки, — это вам с Грейнджер на двоих. В качестве ответной любезности поваляйтесь завтра в постели подольше — я всю жизнь не могу разобраться, что я не люблю больше: рано вставать или рано ложиться.

— Погоди, ты же каждый день ложишься чуть не в десять…

— Поттер, — с укором сказал Малфой и постучал себя пальцем по лбу. — Ну я же знаю, что ты все-таки не дурак. Я при вас накладываю заглушки и при вас собираюсь спать, чтобы вы обо мне за стенкой и не вспоминали и чтобы Грейнджер за завтраком не краснела, взглянув на меня, как во второе утро. Это же ставило бы меня в неловкое и двусмысленное положение.

— Ну… спасибо, — проговорил Гарри. — Я тебе сейчас не мешаю?

— Да нет, хорошо, что пришел, — благосклонно кивнул Малфой. — Давно хотел с тобой поговорить. Ты все-таки скажи Грейнджер, что нельзя быть хуже Лорда, немилосердно это — каждый раз она лезет в разговор со своей моральной правотой. Даже Лорд, когда мой дед еще был жив, был полезен людям, которых хотел привлечь на свою сторону, старался, чтобы переход в его стан был выгоден. А что вы мне предлагаете со своими мечтами о вселенской справедливости — избавить меня от чувства вины, которое вы же и хотите мне навязать? Мне невыгодно освобождать домовых эльфов — вам это нужно, так сделайте, чтобы мне это было выгодно, а не пытайтесь убедить меня, что я буду мерзавцем, если этого не сделаю. Мне выгодно, чтобы у моих детей были привилегии по праву рождения — и не мне одному, вы никогда не заставите большинство пойти против своей выгоды, никакими проповедями. Ну, кого-то убедите, еще больше людей оттолкнете, а еще большее количество будет лицемерить и говорить то же, что и вы, а делать другое: то, что выгодно. И в конце концов ваши же идеи станут синонимом лицемерия. Я ведь читаю вот так по вечерам эти маггловские учебники, которые натащила Грейнджер, — и начинаю понимать и то, откуда это неосознанное святошество, и то, что магглы просто как-то очень удачно разбогатели за последний век и теперь выдают дележку постоянно растущего пирога за более справедливую дележку пирога постоянного. Подумай над этим, а? Если повезет и война закончится, тебя же все равно притащат на переговоры.

— Хорошо, — сказал Гарри, и ему почудилось, что сегодняшняя тревога как-то отступает, словно кости уже были брошены или плохое уже случилось. — Ты говоришь, что тогда, тридцать лет назад, Риддл умел привлечь к себе выгодой…

— Так было, — подтвердил Малфой. — Многие были ему обязаны, потому что он когда-то их выручил. Многие были рады и без того принять на себя обязанности, в обмен на обещание защиты, потому что Лорд всегда держал свое слово. Теперь не так. Теперь быть с ним просто страшно.

— Но ведь это не могло случиться просто так. Не бывает же, что был Риддл — а потом стал Вольдеморт…

Что-то стукнуло рядом, и в ночном отеле раздались хлопки, которые Гарри даже сразу не признал за хлопки аппарации.

— Черт тебя подери, Поттер! — крикнул Драко, снимая свои заглушки и пытаясь накинуть защиту. — Зови своего эльфа!

Гарри уже бежал в спальню, и Гермиона проснулась и села на постели, прикрываясь одеялом, так что имя Кричера Гарри произнес уже на бегу, а потом его как озарило.

— Кричер, позови Беллатрикс! — крикнул Гарри и полетел с ног, потому что по нему уже чем-то попали.

Если кто и летом на лыжах -

Этот, значит, точно из рыжих,

Всё не слава Богу, любое дело под разлюли.

Но пока фартит воеводе:

С перевалов барсы подходят,

И над Лысой горою кружат орлиные патрули.

(с) Олег Медведев

Если деревенским шаманам случайно удавалось вызвать настоящего демона, они, наверное, бывали удивлены точно так же: воздух словно набух темной энергией, и во все стороны брызнули осколки, обломки и огонь. Вероятно, Беллатрикс рассчитывала взорвать каменную кладку, чтобы смести камнями всех вокруг, а потом разобраться, кого лечить, а кого добивать, но вместо этого вокруг начали летать доски, фанера и гипсокартон, несколько номеров внезапно стали смежными комнатами, кто-то за окном с криком рухнул с метлы, а через этот дымящийся ад уже летели лучи заклятий, и знакомый Гарри голос спокойно и твердо сказал «десять часов», вслед за чем из центра карающих лучей вылетела Авада ровно по этому направлению, после чего стало тихо так, что зазвенело в ушах.

— Три минуты на сборы! — приказала Беллатрикс. — Кричер, магглам пора спать. Твоя сторона правая.

Беллатрикс ушла влево, и повыскакивавшие из постелей постояльцы стали вновь забираться туда, повинуясь ее палочке — а потом и шум в коридоре затих. Где-то вдалеке уже выли сирены, Гарри вскочил с пола, увидел, что Гермиона одевается, и бросился в гостиную, где Малфой, который предусмотрительно упал на пол, услышав имя Беллатрикс, отделался как всегда легче всех и уже собирал вещи.

— Вот ты дурак, — на бегу сообщил Малфой, который вместо книг спасал, конечно, свои костюмы. — На имя Лорда наложено табу. Оно вызывает егерей.

Трех минут на сборы не хватило, а вот аврорам их хватило вполне, и их встретила неплохая система обороны: Риддл пока мог только следить за противниками, но и одна Беллатрикс стоила целого отряда.

— Тауэр! — догадался выговорить вслух Гарри, потому что условленного места для аппарации у них не было, за ним перенеслась Гермиона, и они остались на несколько минут одни на пустом дворе закрытой ночной крепости, приводя в порядок наспех надетую одежду и свои поредевшие пожитки.

— Чертовы вы магглы, — с сердцем сказала Беллатрикс, появляясь на дворе с Драко под руку. — Какая-то непонятная башня, которая даже не башня. Без Риддла бы всю ночь вас искали.

Риддл уже не был шелестящим голосом на краю сознания, как в начале путешествия с медальоном. Голос Риддла был полон энергии, и еще Риддлу было все равно, что уже за полночь.

— Детей в подобной ситуации нужно лупить Ступефаем, — наставительно сказал Риддл. — Это, конечно, нехорошо, но надо же с ними что-то делать. Иначе от их активности одни проблемы.

— Спасибо, что вы спасли нас, Беллатрикс, — с трудом произнес Гарри, хоть ему и было странно благодарить недавнего врага, но неделя, проведенная в обществе Малфоя, показала ему, что каждому надо воздавать по заслугам и за добро платить добром.

Беллатрикс только кивнула в ответ, и Гарри начал понимать, что именно так будут идти мирные переговоры, когда закончится война: трудно, со скрытой за хорошими манерами застарелой неприязнью, с затаенными в глубине души старыми счетами, с минимумом доброй воли и доверия, которые придется создавать буквально из ничего.

— Это в лучшем случае, — подсказал Риддл, которому мрачная картина будущего, мысленно нарисованная Гарри, казалась по-юношески оптимистичной. — Честная неприязнь куда лучше фальшивого дружелюбия. Потому что тогда «спасибо» — это действительно благодарность, а не попытка зайти за спину, чтобы воткнуть в нее нож.

— Том, их можно снова вернуть в маггловский мир? — спросила Беллатрикс.

— Нет, Белл, они засветили свои настоящие документы, — чуть подумав, сказал Риддл.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Я понимаю, что их где-то надо устроить на ночлег.

И в этот момент шрам в голове Гарри взорвался злобой и страхом, но тут же в Гарри влилась какая-то мощная сила, а потом боль ушла, словно от прикосновения холодной руки.

— Да пошел бы он в польскую дупу, — с сердцем сказал Риддл, и этой выходке усмехнулась только Беллатрикс, которая неплохо знала Долохова. — Белл, у тебя в школе по зельям что было?

— Я всем говорила, что О — это «ожидаемо», потому что с зельями у меня было ожидаемо ужасно, — весело ответила Белла. — У меня же терпения нет, я в сердцах могу нарезать ломтиками даже котел. Но ход твоей мысли мне нравится.

Многие годы Гораций Слагхорн пытался забыть о том, что когда-то он поговорил с пытливым и любознательным студентом Томом Риддлом о хоркруксах. Ему почему-то казалось, что рано или поздно ему придется за это отвечать, и в своих кошмарах он даже представлял порой, что ему устроят очную ставку с Вольдемортом — но вот того, что ему устроят очную ставку с хоркруксом, он не ожидал.

А ведь идея улизнуть домой из Хогвартса, в котором шастают эти ужасные грубияны Кэрроу и куда только что, по слухам, вломилась Беллатрикс, была такой замечательной! Слагхорн даже нарядил небольшую елочку, попил у камина гоголь-моголь и только-только уснул, как его разбудил стук в дверь. Потом еще один — а потом и хлопок аппарации в гостиной.

— С Рождеством, профессор! — громко произнесла Беллатрикс. — Кто примет в эту ночь путника в своем доме, к тому потом зайдут волхвы с дарами.

— Слагхорн в спальне, Белл, — подсказал Беллатрикс знакомый Слагхорну голос, и этот голос все же пришелся ему куда больше по душе, чем голос Вольдеморта, которому порой приходила идея пообщаться с директором Снейпом при помощи вопиллера, а точнее, шипиллера.

— Риддл, Блэк, где вас опять носит после отбоя! — перешел в атаку Слагхорн, возникая в дверях спальни в своей зеленой пижаме.

— Мы привели вам злостных нарушителей режима, профессор, — сообщила Слагхорну Беллатрикс, и Слагхорн как зажег Люмос, так и замер с открытым ртом.

— Ни дать ни взять рождественские чудеса, — наконец выговорил Слагхорн, услышав молодой смех Тома Риддла, который теперь помнило всего несколько людей на земле. — Провалиться мне, если я хоть что-то здесь понимаю. Но на кухне есть пироги и еще теплый чай, если вы устали с дороги.

Беллатрикс проснулась рано и первым, что она увидела, была рождественская елка. Так хотелось поверить, что все уже закончилось, что не нужно больше прятаться, возиться с молодежью, которая совершенно глупо вляпалась, что Том уже окончательно вернулся. Но под елкой не было подарков, а это значит, что дарить их она будет себе сама.

— Белл, нужно договорить, — позвал Том. — Разбуди Поттера и отдай ему воспоминания Снейпа, а нам бы отойти.

— Хорошо бы нам с тобой пережить этот день, Том, — вздохнула Белла. — Хорошо бы вдвоем увидеть вечер.

— Да ерунда, прорвемся.

За ночь выпал свежий снег, и льдинки на подмерзшей земле звенели под сапогами Беллатрикс, когда она уходила в поле, где их двоих не могли слышать.

— Черт бы побрал Поттера, — наконец начал Риддл. — Просто какой-то синоним невезения. Я думал вытряхнуть из него хоркрукс какой хитрой волной, но это долго думать надо, а если быстро, то подойдет, наверно, только Авада, у нее волновая функция похожа на то, на что нам нужно — и Дамблдор, как выяснилось, полагал то же самое, а он был порядочная скотина, но все же хороший маг.

— Как тебя возрождать?

— Да черт его знает! Ничего не готово. Но прятать детей в маггловском мире, как иголку в стоге сена, больше не вариант, а жить у магглов на нелегальном положении они не умеют. Конечно, богатые традиции нашего факультета подсказывают, что возродиться я могу и с твоей помощью, а раз помощь Поттера больше не нужна, то я могу не выполнять свою часть договора…

Риддл говорил это с насмешкой, но Беллатрикс вспыхнула как бенгальский огонь.

— Под твое обещание он отдал мне медальон, — напомнила Беллатрикс. — И ты давал слово сначала избавить его от хоркрукса, а только потом потребовать его помощи.

— И ради этого мы полезем на рожон, а, Белл?

— Да! Честь дороже!

— Это, пожалуй, мне нравится, — молодо сказал Риддл. — В этом есть удаль и эпический размах. Помню, в детстве Шляпа приглашала меня в Равенкло, как она говорила, из любви к человечеству — но сама же признала, что шансов воспитать из меня осторожного мудреца маловато. А тебя, Белл, куда приглашала Шляпа?

— Я должна была попасть в Слизерин.

— Это я понимаю, но приглашала-то Шляпа куда?

— В Гриффиндор.

— Вероятно, отказалась от этой идеи она тоже из любви к человечеству, — предположил Риддл, и Белла, конечно, не пожалела, что сказала — одна непредсказуемая реакция Риддла того стоила. — Предскажи-ка мне гриффиндорской половиной своей души: когда наши гриффиндорцы посмотрят воспоминания и я им скажу, что у Поттера есть надежда шагнуть под Аваду и вернуть потом к жизни и себя, и меня, а моего двойника похоронить — он решится выполнить договор такой ценой?

— Она будет плакать, но не станет уговаривать его струсить, — немного подумав, сказала Беллатрикс. — А у него, конечно, решимости хватит.

— Знаешь, в чем разница между светлой и темной магией? — спросил Риддл после недолгого молчания. — Темная магия логична и честна. Хочешь получить — отдай. Свое или чужое, в той или иной форме, но эквивалентное получаемому. А вот светлая — такое впечатление, что в ней не всегда выполняется закон сохранения энергии. Я бы и сам не поверил в это, Белл — но я видел, и я просто не знаю, как это объяснить. В Бога я не верю — но, наверно, проще всего описать это так, что иногда, не по нашему желанию, а по Своему, Бог вмешивается в светлую магию и делает нечто из ничего.

— Хорошо, допустим, что Авада вышибет хоркрукс, — начала снова Беллатрикс, потому что ответить на такие мысли Тома было нечего, такие мысли не требуют ответных слов, а только надежды и веры. — Если верить Дамблдору, что само по себе довольно авантюрный шаг, Поттера и твоего двойника тоже вышибет из их тел, по крайней мере, на время. Ты знаешь, что при этом будет с тобой? Знаешь, где тебе надо быть?

— Там же, — решительно сказал Риддл. — Мне Долохов рассказывал, что у русских был поэт, который в трудную минуту играл сам с собой в русскую рулетку — заряжал в барабан пистолета один патрон, крутил барабан и палил себе в голову. Выстрела не было, и тогда он убеждался, что еще нужен на этой земле. Вот и мы крутнем сегодня барабан. Если проиграем, постарайся положить там моего двойника, но главное — уйди сама, а потом жди меня как вчера, в полночь в Тауэре. Я приду.

— А если придет его дух, а не ты?

— Тогда посади его в этот же медальон, это будет справедливо. Ты не ошибешься, Белл — он тебе не скажет того, что скажу тогда я. Но пока это секрет.

— Том, ну опять!

— Подожди до вечера.

Не только Беллатрикс Рождество принесло пугающие подарки — Гарри и Гермиона смотрели воспоминания Снейпа вместе. В Беллатрикс не было сентиментальности, и детство Снейпа и его несчастная любовь остались с ним — а к Гарри и Гермионе перешло только то, за что Беллатрикс с сердцем назвала Снейпа сволочью и даже хотела сходить добить.

Они двое не разделяли оценку Беллатрикс, Снейп все же был решительным и мужественным человеком, разведчиком в стане врага, оказавшимся на стороне Дамблдора и не виновным в его гибели. Но когда Дамблдор подтвердил Снейпу еще раз, что Гарри и Вольдеморт могут только убить друг друга, Гермиона начала рыдать, и Гарри едва успел выставить заглушающее воспоминание, вынырнув из думосброса.

— Риддл обещал, что избавит меня от хоркрукса, — попытался ободрить Гермиону Гарри, когда она немного успокоилась. — Я спрашивал у Малфоя, он подтвердил, что тридцать лет назад Риддл всегда держал свое слово.

— Дамблдор… даже Дамблдор не смог сделать этого.

— Дамблдор не был темным магом и не создавал хоркруксы, — нашел неожиданное возражение Гарри. — Риддлу пора найти хорошее применение своим знаниям.

Гермиона теперь не верила, что Риддл не врал, и судорожно рылась в книгах, даже пошла расспрашивать Слагхорна и просить разрешения воспользоваться его библиотекой, а Гарри ждал возвращения Риддла и недовольно косился на Драко, который сидел себе под елочкой, пил гоголь-моголь и сохранял достойную наследника Малфоев невозмутимость, ради праздника украшенную одобрительной улыбкой.

— Малфой! — наконец окликнул Гарри, ему было тяжело оставаться со своей ношей один на один, и хотелось поговорить с живым человеком, а не с тенями и воспоминаниями. — Что ты скажешь, если все наши скитания окончатся тем, что я и Лорд убьем друг друга?

— Мне будет жаль, Поттер, — с немного застывшим лицом произнес Малфой. — Грейнджер никто после этого не тронет, я тебе обещаю. Я знаю, что за мной долг.

— Я еще думал, что долг за Риддлом, — сказал Гарри. — За тем, которого ты слышал вчера.

— Беллатрикс рассказала мне о нем, чтобы я не задавал лишних вопросов, — кивнул Малфой. — Кажется, он связан с тем медальоном, который не так давно пропал в Министерстве.

— Беллатрикс получила медальон от меня, — коротко рассказал Гарри свою часть истории. — Риддл из медальона обещал, что разберется с Темным Лордом сам и не даст мне погибнуть. Я обещал, что помогу ему покинуть медальон. Это возможно — четыре года назад, в Тайной Комнате, один его собрат почти возродился, но я тогда помешал.

— А знаешь, Поттер, — вдруг с азартом сказал Малфой. — Я знаю о тех временах только по рассказам, но все же куда побольше тебя — если это Риддл из шестидесятых годов, то у тебя неплохие шансы. С ним было опасно, если ты добровольно начинал участвовать в его делах. Но если уж он обещал отвести от тебя беду — то за своих он дрался как лев и всегда выигрывал. Так говорят легенды — но ведь и василиск в Тайной Комнате был легендой.

При всех своих хороших манерах и непроницаемой доброжелательности, Слагхорн был доволен, когда его странные гости покинули его дом — он хорошо понимал, что такие разные люди могут собраться вместе, только когда им грозит одна и та же опасность. А опасности рядом со своим домом Слагхорн ни в коем случае не хотел, как не хотел и неусыпного наблюдения Беллатрикс, которая зорко следила за тем, чтобы он никому не послал весточку.

В зимнем поле за домом Слагхорна Риддл принял командование на себя, как в стародавние времена.

— Мы встретимся у церкви в Годриковой Лощине, — четко и уверенно говорил Риддл. — Уход соратников, Рождество, близость к месту болезненного поражения — противник уже психологически надломлен. Вчера я послал ему вызов — «приди и умри». Он придет и умрет.

— Кто еще умрет, Риддл? — зло сказала Гермиона.

— Самый разговорчивый, конечно, — отрезал Риддл. — Из-за того, что вы организовали вылет егерей себе на голову и оставили по себе интересную славу в маггловском мире, у нас теперь времени нет, чтобы сделать все безопасно. Хотя вот неожиданная идея: давайте в Годриковой Лощине зарежем попа и сделаем Поттеру его собственный хоркрукс. Такого хода конем не ожидал никто!

— Ну ты что, Том, — тут же поддержала хорошую шутку Беллатрикс. — Возродится еще каким упырем, а девочке потом с ним жить.

— Риддл! — хотел что-то сказать Гарри, но в этот момент он поймал кинутый Беллатрикс мячик, и они с Гермионой исчезли.

— Этот портключ активируется словом «Риддл», — пояснила Беллатрикс удивленному Драко. — Видишь, мы, как всегда, рассчитали все до мелочей. Сейчас они пойдут в дом Батильды Бэгшот искать последний хоркрукс в мече Гриффиндора, хотя меча Гриффиндора там нет. А потом и мы подойдем к самому веселью.

Ты чувствуешь озон — это коронный разряд,

Потерянная фаза.

Как можно было здесь бродить столько маршрутов подряд

И не заметить ни разу

Огня, в котором можно свить слова и ночи без сна

В один искрящийся жгут?

Поторопись же, мужик, ведь твой диагноз — весна,

А с этим долго не живут.

(с) Олег Медведев

Гарри нравилось, что больше не нужно прятаться — портключ выбросил их рядом с тем домом, где погибли его родители, и он ощутил веселую и отчаянную боевую злость, шагая к дому Батильды Бэгшот по соседству. Даже если там ловушка, роли были расписаны четко: он идет вперед, принимает бой, а Гермиона вызывает помощь. Протеевы чары Беллатрикс нанесла Гермионе прямо на руку, и спорить с таким прозрачным намеком на Метку было бесполезно.

— Все остальное ты можешь потерять в бою, — сказала Беллатрикс. — Руку, надеюсь, не потеряешь.

Маленькая старушка, открывшая дверь Гарри и Гермионе, оказалась неразговорчивой, но довольно гостеприимной, словно только их она и ждала — вернее, ждала она одного Гарри и постоянно манила его рукой за собой, а на Гермиону взглядывала чуть неприязненно.

— Думаю, она хочет что-то сказать мне наедине, — решил Гарри и прошел вслед за Батильдой в соседнюю комнату, а Гермионе какое-то чувство опасности подсказало нажать на руку за несколько секунд до того, как в соседней комнате что-то загрохотало, потом громко хлопнуло за окном, и тут же раздался спокойный голос Риддла.

— Да медью бы лучше, — прокомментировал Риддл, когда Беллатрикс влетела в комнату в осколках оконного стекла и рассекла появившуюся из тела Батильды змею. — В медный сосуд его надо было ловить, у меди удельное сопротивление ниже.

— Ну ты бы сказал!

— Ну ты бы физику-то вспомнила!

Когда Гермиона вбежала в соседнюю комнату, Гарри, забрызганный кровью змеи, стоял у стены и держался за лоб.

— Риддл! — крикнула Гермиона, из-за гримасы боли на лице Гарри ей показалось, что Вольдеморт сейчас явится прямо сюда.

— Да, сейчас, — ответил Риддл, и на лоб Гарри снова легла невидимая холодная рука, унявшая боль и разорвавшая связь с Вольдемортом. — Я тут немного занят, меня ревнуют.

— Никогда мне не нравилось, что она вокруг тебя трется, — с усмешкой сказала Беллатрикс, которая еще видела в молодости, как Нагайна иногда принимает женскую форму.

— Сила Любви, сублимированная в Аваду, символизирует презрение к условностям, — поделился Риддл очередным афоризмом, скорее напоминавшим юмор висельника, потому что, после того как электрический разряд ударил в стальной сосуд, ставший новым вместилищем выпорхнувшего из тела Нагайны хоркрукса, Риддлу снова пришлось нелегко.

Когда защита Риддла на время спала, голову Гарри снова пронзила боль, и он увидел, как он летит над белым зимним миром, сквозь ледяной воздух, подгоняемый страхом и злобой. А потом Риддл вернулся, связь с Вольдемортом снова прервалась и возник еще более сильный голос Риддла, которого теперь трудно было ослушаться.

— Он уже близко, — уверенно сказал Риддл. — Выходи один. Мы рядом.

Что-то подсказало Гарри, что ему не стоит ввязываться в бесполезный размен ударами, для которого у него все равно не хватит ни опыта, ни искусства.

— Все твои хоркруксы уничтожены, — с вызовом сказал Гарри тому, кому и имени теперь было не подобрать: на имя «Вольдеморт» слетелись бы егеря и прибавили Беллатрикс забот, Лордом враг Гарри уже не был даже для Беллатрикс, а имя Том Риддл принадлежало теперь другому. — Ты теперь смертен — а я нет.

Луч Авады не причинил Гарри боли — стало легко и беспечально, словно он медленно падал куда-то через ослепительно белые облака, и он даже зажмурил глаза, чтобы открыть их только тогда, когда свет вокруг заметно померк, а ноги ощутили под собой твердый пол бесконечного перрона или причала. На причале, окруженном туманом, стояли пустые скамьи, а к одной из них склонился молодой черноволосый мужчина лет двадцати семи, с интересом рассматривающий красный, словно обваренный эмбрион под скамьей.

— Жадность фраера сгубила, — произнес наблюдатель, и Гарри узнал ироничный и уверенный в себе голос. — А также, конечно, тебя сгубило несоблюдение техники безопасности. Пил кровь единорога, вселялся на долгое время в крыс и в хаффлпаффцев, пил змеиный яд, доверял секреты Снейпу, а сложные ритуалы Петтигрю…

Эмбрион что-то злобно шипел в ответ, и Гарри узнавал змеиный язык, но слов его уже не понимал.

— Я ведь тоже стал задумываться после сорока, что за здоровьем надо следить, но эти мысли ты, похоже, выкинул из головы вместе со мной, — продолжал Риддл, в чьих устах теперь эти слова звучали странно, так он был силен и молод. — Разобьет инсульт или деменция настигнет — станешь ведь злой, тупой, только и будешь, что на всех ругаться. А если еще заболеть сифилисом на старости лет, то и нос, может, отвалится…

На этом месте Гарри фыркнул, и молодой Том Риддл распрямился и повернулся к нему — и только тогда, посмотрев Риддлу в глаза, Гарри понял, что тот совсем не молод. Казалось, эти глаза после четверти века одинокого заточения в хоркруксе знали о вечности все. Почти все люди трусливо избегают столкновения со временем, заполняя свою жизнь делами и развлечениями, тем более важными, чем сильнее страх тишины и скуки, и в лобовом столкновении со временем в душе Тома Риддла сгорело все, что ничего не весит на весах вечности — он и сам удивился тому, что в результате осталось.

— Я выполнил первую часть договора, — просто сказал Риддл. — Теперь твоя очередь. Помоги мне вернуться.

— Где мы?

— Думаю, это то место, о котором написано: «Мирись с соперником своим», — у меня с этим некоторые проблемы, но ведь и путь мой еще далеко не закончен.

— А если мы не сможем вернуться?

— Мы сможем, — уверенно сказал Риддл, чья воля уже однажды победила время и смерть. — Мы должны вернуться ради тех, кто нас ждет.

Беллатрикс заметила, как небольшая тень выпорхнула из тела Гарри, объятого зеленым светом, и влетела в медальон на ее груди, словно куда-то исчезнув после этого — потому что теперь медальон, раньше горевший магией как звезда, был пуст. Тело Гарри осело на землю; так же, как кукла с подрезанными нитями, повалился Вольдеморт; Гермиона вскрикнула и бросилась на улицу, а Беллатрикс с ледяным спокойствием вышла следом и разложила на снегу реликвии Основателей: чашу, диадему, медальон. Теперь можно было только ждать.

— Он не дышит! — в отчаянии крикнула Гермиона, отнимая зеркальце от губ Гарри и все еще стискивая его запястье. — И пульса нет!

— Магглу магия как волку жилетка, — язвительно откликнулась Беллатрикс, которая умела одним движением палочки определять, кто жив, а кто умер. — Пока что он мертв, как и двойник Тома. И Тома нет в медальоне, так что совета ждать не от кого.

Но советы были у Гермионы — Беллатрикс даже успела с некоторым равнодушием узнать, что через пять минут кислородного голодания смерть мозга становится вероятной, а через пятнадцать минут — неизбежной, но не успела спросить, как это может заботить того, кто столько времени провел в компании бестелесного хоркрукса, умного, знающего и язвительного.

— А через час после принятия материализма как целостного мировоззрения смерть мозга становится еще и необратимой, — суммировал ее удивление Риддл. Когда он возвращался, сразу становилось весело и интересно.

Для Гермионы важно было только то, что Гарри начал дышать и снова открыл глаза, а у Беллатрикс были и другие дела, кроме радости, — она подошла к телу Вольдеморта и поставила перед ним несколько замысловатых невидимых преград, а Риддл успел предложить обвести тело его двойника кругом да нарисовать пентаграмму, кто-нибудь да клюнет.

— Мне не нужна ничья помощь, — прошипел Вольдеморт спустя минуту, поднимаясь на ноги.

— Тебе и не предлагают, — резко ответила Беллатрикс. — Тебе дают последний шанс: вспомни, как мы встретились в первый раз. Скажи то, что обещал мне сказать.

А за спиной Беллатрикс, в голубом сиянии, из кружащегося рождественского снега и реликвий Основателей возрождался Том Риддл.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной! — прошипел Вольдеморт, но его заклятие увязло в защите, Беллатрикс отступила в сторону, словно танцуя, а Том Риддл поймал появившуюся в воздухе короткую палочку и снова оторвался от земли — и тогда сверху хлынуло пламя, после которого от Вольдеморта остались только дымящиеся ботинки и неподвластная стихиям Старшая Палочка.

Драко хорошо помнил свою роль: сидеть под мантией-невидимкой, не отсвечивать; если будет нужно — предупредить или ударить заклятием в спину; когда возродится Риддл — бросить Риддлу свою палочку. Драко и так было достаточно приключений, от одного явления Вольдеморта его пробил озноб, а уж когда убитый отраженной Авадой Вольдеморт встал снова, Драко был так ошарашен, что чуть не промедлил с броском палочки. Но зато он видел, как из сияния голубого света возник Том Риддл, и как Вольдеморт нашел свою смерть, и как Том и Белла смотрели друг на друга, встретившись на этой земле впервые за столько лет, и как последние отблески чудесного света перешли на лицо Беллы, когда Том взял его в свои ладони и словно смахнул следы всех тех долгих лет, проведенных порознь, которых не должно было быть.

Драко избавился от мантии-невидимки ровно тогда, когда это было прилично, и подошел так, как будто он прогуливался рядом и подошел поздороваться с тетей — хотя совсем юную Беллу теперь было так же смешно называть тетей, как именовать Гарри дядюшкой.

— Спасибо за палочку, Малфой, — словно между прочим сказал молодой Том Риддл, который был таким же, каким Гарри только что видел его в посмертии. — Или могу отдать Старшую, мне все равно.

— Я не дуэлянт, милорд, — разумно сказал Драко и взял свою привычную палочку. — Лучше бы никто даже и не знал, что Старшая Палочка была моей.

— Это умно, Драко, — похвалила Белла. — Каждое твое слово о том, что здесь произошло, может быть очень ценно. Так что будь умным и дальше, не бросай такие слова попусту — а теперь прощай.

Том и Белла исчезли в едином вихре аппарации, а Гарри и Гермиона были по-прежнему заняты только друг другом, так что Драко сначала усмехнулся, а потом все-таки подумал, что, может, к черту эти династические браки, если можно и вот так — или как Том и Белла.

— Я бы на твоем месте восстановил свое родовое гнездо, Поттер, — заметил Драко тоном светской беседы, когда улучил момент, в который можно тактично и не попирая приличий обратить на себя внимание. — Все-таки это дом, где родился и твой отец, и твой дед, и твой прадед. Если Министерству угодно устраивать мемориалы, пусть оно устраивает их за свой счет, а не за твой.

Гарри уставился на Малфоя с непониманием, и Малфой вздохнул про себя о том, что даже шутку «Жизнь налаживается, Малфой снова заговорил о деньгах» он от Гарри дождется нескоро. Где же было бедняге получать светское воспитание, не у магглов же и не в Гриффиндоре. Уизли тоже исключаются.

— Это портключ в мое поместье, — пояснил Малфой, предъявив Гарри массивный брелок, только что увеличенный до размеров дверной ручки. — Не строй мне сомнительные рожи, Поттер, ты же поверил мне, что я не дам Грейнджер в обиду, если ты погибнешь. Ну вот поверь теперь, что мне не жалко вам комнаты и хорошего ужина.

В темном холле Малфой-мэнора Драко сбросил пальто и подвернул рукава рубашки, словно ему было жарко — Метка на его левой руке исчезла, хотя пока что обратил на это внимание только он.

— Кухня направо, Поттер, ты же не хочешь ждать ужина часа полтора, — сообщил Драко. — Я пришлю эльфа, если получится — только, Грейнджер, не надо его ничем одаривать, ну пожалуйста. Мы их не штампуем. Дай ему колбасы, что ли, для утешения своего гуманизма.

Драко взбежал вверх по лестнице, рассчитывая, что, если Белла еще не навестила его родителей, это случится очень скоро, и они вернутся домой, а Гарри и Гермиона действительно прошли в огромную кухню, где всегда горел очаг и где, в тепле, тишине и одиночестве, можно было тихо разговаривать о своем счастье, целоваться и слушать оживающий дом — пока на кухне и действительно не появился эльф, которому доставляло большое страдание то, что угощением его хозяев пренебрегают, и чуть меньшее страдание то, что салат едят вилкой для главного блюда, а в стейк втыкают вилку для салата.

После запоздавшего обеда эльф провел Гарри и Гермиону через уже сияющее стеклом и мрамором фойе, чтобы они могли скоротать время в комнатах слева от входа, где к их услугам были диваны, камин, небольшая библиотека и коллекция трубок и коньяков. Гарри такой церемонный прием обескуражил и даже начал немного злить, когда к гостям наконец спустились хозяева дома.

— Что скажешь, Драко? — спросил Люциус, останавливаясь почти в дверях, он наконец был доволен жизнью, чисто выбрит и склонен немного пошутить. — Это, по-моему, Гарри Поттер.

— Наверное, отец, — задумчиво сказал Драко, и Гарри наконец понял, что в каждой слизеринской семье свой юмор, так что и без Риддла он не заскучает. — Один из них точно Гарри.

— В таком случае, полагаю, это Грейнджер.

— Я не уверен, но, скорее всего, так.

— Тогда добро пожаловать. Я слышал, мистер Поттер, что вам сегодня опять сильно повезло.

— Сегодня нам всем сильно повезло, — серьезно сказал Гарри, который наконец понял, что означают завернутые против всех приличий рукава у отца и у сына. Меток больше не было, как и Темного Лорда, и теперь сваливать свое неумение жить в мире было уже не на кого.

— Вы полагаете? — осведомился Люциус, словно его развлекал этот разговор.

Подсказка Риддла теперь пригодилась бы, но Гарри и сам вспомнил его совет.

— Я полагаю, что теперь ни одно из священных двадцати восьми семейств не понесет тяжелых потерь.

— Думаю, вам нужно поздороваться с мистером Олливандером, — кивнул Люциус. — Он сейчас находится в гостиной, исторгнутый нашей дружеской рукой из узилища Темного Лорда, и он будет рад помочь вам представлять интересы вашей части священных двадцати восьми.

Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8 марта и желает им несгибаемых и решительных мужчин, таких же, как Том и Гарри

Но вот под ветрами злыми

Он снова спешит на помощь.

Я помню его имя,

Надеюсь, и ты вспомнишь.

(с) Олег Медведев

Приглашения в Хогвартс магглорожденным доставляли его профессора, но в последние десятилетия в старой доброй Англии появлялось все больше районов, куда профессорам заходить не хотелось. Однажды, когда бесстрашная МакГонагалл приболела, аврор Поттер взял доставку пары таких писем на себя, а потом, ко всеобщему облегчению, так и оставил доставку в плохие районы за собой, потому что первые же случаи показали ему, что он знает о жителях трущоб то, что не хотят знать другие.

Сегодняшний случай был нелегким: адресат уже немного контролировал свою стихийную магию и перед одиннадцатым днем рождения выместил обиду за свою горестную жизнь так, что сидел сейчас в отделении полиции, не по возрасту, но по заслугам.

— Август, это просто позорище, — с чуть лукавым укором сказал Гарри, усаживаясь на противоположные нары. — Нападаешь со спины, крысятничаешь у соседей. Разве месть — это главное в жизни? Главное в жизни — волшебство.

С этими словами Гарри обвел вокруг себя палочкой, и камера превратилась в маленькое подобие его гриффиндорской спальни, и даже решетка стала обычной стеной с дубовой дверью.

— Это тебе, Август, — протянул Гарри письмо сидящему на кровати с пологом всклоченному пареньку. — Приезжай осенью в Хогвартс учиться магии. Посмотрим, что из тебя получится.⁽¹⁾

— Так я волшебник? — недоверчиво, но со скрытой злой радостью спросил Август, и Гарри просто кивнул в ответ, словно это было совершенно будничное известие.

— Я договорюсь, тебя сейчас отсюда выпустят, — пообещал Гарри. — Ты — наш, а мы своих не бросаем. Но только уговор: до сентября не влипай ни в какие истории, иначе в сентябре я сам посажу тебя под замок.

— А ты волшебный мент, что ли?

— Вроде того, — и Гарри протянул Августу руку. — Уговор? Только не кидай меня, Август. Даже не пытайся.

— Можно, я пойду с тобой? — спросил Август, беря руку Гарри. — Прямо сейчас.

— Хорошо, — улыбнулся Гарри. — До дома мы доберемся разве что к вечеру, у меня служба. Так что на сегодня второй уговор: если я говорю: «Прыгай», ты прыгаешь. Если говорю: «Ложись», падаешь на землю.

— Уговор, — подтвердил Август, не выпуская протянутой ему руки.

После героического рейда на ферму с марихуаной, который, по благородному замыслу друзей, должен был на неделю сделать соседние города свободными от наркотиков, Скорпиусу спалось неспокойно. Что-то говорило ему, еще до злополучного рейда, что не стоило пускаться на все, на что вдохновляют озорные и хитрые глаза Дельфи, да и сон ему после рейда приснился тоже плохой.

Во сне Скорпиус долго ехал куда-то в багажнике маггловской машины, а потом машина остановилась, багажник открылся, и над связанным Скорпиусом наклонились Гарри в маггловском спортивном костюме и молодой Антон Долохов в костюме-тройке и стильных очках в роговой оправе.

— Это младший Мáлфой, — сообщил Гарри Долохову.

— Правильно — Малфóй, — поправил Долохов. — Малфóй — французская фамилия, ударение на последний слог.

— Да что ты мне рассказываешь, я с его отцом семь лет в школе учился. Правильно — Мáлфой.

— Ну а я еще с его прадедом работал, — не остался в долгу Долохов. — Так что мне лучше знать, что он Малфóй.

Скорпиус тоже хотел поучаствовать в дискуссии о том, как правильно произносить его фамилию, но обнаружил, что рот у него заклеен скотчем, и смог только активно помычать, после чего Гарри скотч снял.

— Деда Гарри, ты что творишь! — наконец возмутился Скорпиус, шутка Беллатрикс про «дядю Гарри» прожила четверть века и перешла теперь к новому поколению.

— Минуточку! — вмешался Долохов. — Кто дал тебе адрес фермы?

— Адрес был у Джеймса, — сознался Скорпиус, Долохов это был не «деда Гарри», и пререкаться с ним Скорпиуса не тянуло. — Его дал ему какой-то Сухой Глаз…⁽²⁾

На этом месте Скорпиус проснулся и бросился будить своего друга Джеймса Поттера.

— Мои сны иногда сбываются, — предупредил Скорпиус сонного Джеймса, наконец вылезшего в пижаме из камина. — Только что мне приснилось, что ферма, которую мы разнесли, принадлежала Долохову.

— Да брось, — махнул рукой Джеймс и зевнул. — Ты же говорил, у него бары, пивоварни. Помнишь, ты еще на третьем курсе хвастался, что он тебе на тринадцатилетие бочонок маггловского пива принес?

— Знаешь, Джим, — обеспокоенно продолжал Скорпиус. — Лучше бы, все-таки, рассказать обо всем твоему отцу. Добром это не кончится. Представь, если мы наехали даже не на Долохова, а на Риддла? У твоего отца с ним договор — Риддл не вмешивается в наши дела, а мы — в его…

— Да нет никакого договора, — чуть сердито отмахнулся Джеймс.

— Есть, я знаю, — убежденно сказал Скорпиус. — Риддл появляется в нашем мире только тогда, когда одно из священных двадцати восьми семейств может понести тяжелый урон и когда никто, кроме него, не может помочь. Ну вот как когда моя мама сильно болела… Я тебе точно говорю: если это Риддл, если мы с тобой случайно нарушили этот договор, то мы оба теперь в большом и жестоком долгу. Не говоря уж о том, что я буду чувствовать себя последней свиньей…

Риддл словно растворился в огромном маггловском мире: через год после своего исчезновения он прислал Гарри пару комиксов про Бэтмена и про Людей Икс, снабдив их надписью «А магглы нас, мутантов, любят», и это Гарри, конечно, обеспокоило — трудно было полагать, что Том Риддл возьмет на себя роль благородного Черного Рыцаря, а вот с Магнето Риддл мог бы и найти немало общего. Но комиксы не торопились воплощаться в жизнь, суперзлодей в маггловском мире так и не появился, и Гарри привык считать, что отсутствие новостей о Риддле — само по себе хорошая новость.

Так что с момента боя в Годриковой Лощине прошло почти четверть века, и в один неприятный день главному аврору Поттеру пришлось решать проблему похуже многих и многих.

— Максимум, что за это могут дать, командир, — это три месяца Азкабана, — дружески уверял Гарри один из теперь уже ветеранов аврората, который почитал себя и Гарри однокашниками, потому что учился на первом курсе, когда Гарри и Гермиона скитались по лесам и городам в компании язвительного и умного медальона. — Хотя если вы, командир, не придете на заседание Визенгамота и не будете своим присутствием напоминать, что за проступки по отношению к магам и магглам наказание должно быть одинаковым, им влепят штраф да палочки отнимут на месяц. Погромили-то они магглов, да и то каких не жалко — что уж по наркоторговцам плакать. Робин Гуды, одно слово.

— Про пострадавших узнали? — мрачно спросил Гарри, ему тяжело было и отступаться от своих принципов столь очевидным образом, и сына он в Азкабан отправлять бы не стал. Это ведь Джеймс и Скорпиус разгромили плантацию марихуаны в каком-то подземелье, совершенно без повода и, похоже, переоткрыв принцип Тома Риддла «бандитам все равно будет по заслугам».

— Микки Пирсон, которому они насолили, — это жуткая сволочь, — доверительно сообщил Гарри все тот же коллега-ветеран. — Держит всю траву. Парень из низов, попал в Оксфорд, был там лучшим студентом — и во время учебы начал толкать анашу мажорам из аристократов. Обзавелся связями, а потом втянул в свой бизнес беднеющие аристократические семьи: растит свою траву прямо у них в поместьях, но только под землей. Магглы недавно приняли закон такой, что его бизнес, считай, теперь легальный — он, говорят, собирается его продать. Репутация у него страшная, легальным бизнесом такой человек рулить не может. Так что дело с этой стороны дрянь, командир, — ребятам лучше много лет в маггловском Лондоне не показываться, а то и вовсе из магического мира не высовываться.

Где-то на середине рассказа о Микки Пирсоне у Гарри появилась догадка, которая постепенно стала уверенностью. Парень из низов, лучший ученик, втерся в круг аристократов и втянул их в свои темные дела — все совпадало один в один. А свои имя и фамилию, доставшиеся ему от предателя-отца, Том Риддл никогда не любил.

К счастью, совы в магическом мире не обращали никакого внимания на смену фамилии — Гермионе и накануне серебряной свадьбы порой приходили письма, адресованные Гермионе Грейнджер. Вот и Гарри, оставшись один, взял пергамент и написал Тому Риддлу на девичью фамилию. Домой Риддла Гарри, конечно, приглашать не стал — Гермионе обо всей этой истории лучше бы было знать поменьше, да и вызвать Тома Риддла в аврорат на беседу было большим удовольствием.

Ждать пришлось довольно долго, и аврорский этаж в Министерстве успел почти опустеть, когда уже вечером из вспыхнувшего слизеринской зеленью пламени в кабинет Гарри вышел седеющий маггл, словно сошедший с рекламы дорогих часов или коллекционных виски. С рекламного плаката одетый чуть развязно для аристократа маггл прихватил пару квадратных бутылок и выставил их на столик между двумя креслами.

— Не скажу, что то, что вы здесь пьете, невозможно пить, — чуть надменно, но и вместе с тем с провокационной насмешкой заметил маггл. — Но увы, в огневиски есть провинциальность, и в незабываемых оттенках его букета явно читается «пей что дают».

Гарри чувствовал исходящую от его гостя опасность и спрессованную в нем огромную магическую силу, но ему все равно было трудно поверить, что этот обаятельный, довольный жизнью и даже веселый человек — тот, кому было адресовано его письмо. Прошедшие четверть века, конечно, изменили многое, но большинство из этих перемен были к худшему: люди вокруг Гарри старели, делались ворчливыми и раздражительными, становились разочарованными и циничными. И только Том Риддл, если это был он, нашел в себе спокойствие и смотрел теперь на мир с чуть усталой усмешкой, словно им забавляясь — и с такой же усмешкой Риддл протянул руку и призвал к себе стакан, не вынимая палочки.

— Как говорила раньше моя дочка, «папа — джедай!» — поведал Риддл, разливая виски по широким толстым стаканам.

— Папа — ситх, — не удержался Гарри, наконец садясь во второе кресло.

— Папа для ситха слишком красивый, — возразил Риддл. — Опять же, ее мнение, не мое.

— Ну здравствуй, Микки, — сказал Гарри после двух замечательных глотков — в виски Риддл действительно стал разбираться очень хорошо.

— Здравствуй, Гарри, — ответил Риддл, а Гарри подумал, что это первый раз, когда они обращаются друг к другу как старые знакомые. Прошедшие четверть века разделили их достаточно, чтобы не нужно было удерживать дистанцию, обращаясь друг к другу подчеркнуто формально.

— Я знал, что рано или поздно ты догадаешься, — продолжал Риддл. — Правда, не думал, что мои дела будут тебе интересны — мой бизнес сейчас практически полностью легален, я даже налоги начал недавно платить. Это, по-моему, трогательно.

— У тебя недавно погромили подземную ферму? — спросил Гарри, и Риддл с интересом кивнул. — Это были наши. Даже мои — мой сын и его друг Скорпиус. Не нарочно, конечно — они вообще не знали, что это твое.

— Беда небольшая, — великодушно сказал Риддл. — Мне нужно только имя, и мы квиты. Я даже рад, что это твои — хуже было бы, если бы слухи о моих неприятностях начались в нашем мире.

— Я назвал тебе имена. И прошу их простить.

— Имя того, кто сказал им, где находится ферма, — уточнил Риддл. — Ее адрес не записан в путеводителях. Мне нужно найти того, кто хотел, чтобы этот погром случился — и кто использовал втемную твоих ребят. У них я эту информацию добывать не буду. Давай лучше ты.

Гарри наконец почувствовал тяжесть требуемой за выходку сына цены — все же под обликом фальшивого аристократа и бонвивана Микки Пирсона скрывался Том Риддл, отставной Темный Лорд, и он теперь требовал выдать незнакомого Гарри человека ему на расправу.

— Не жалей об этих людях, Гарри, — задушевно сказал Том Риддл. — Они заслужили то, что с ними случится. Если тебе так будет легче, думай, что я отомщу не за себя, а за многих и многих.

— Пообещай, что не убьешь никого, на ком нет убийств.

— Боже правый, — вздохнул Риддл. — Вы, похоже, так хорошо без меня живете, что мне даже обидно. По рукам, конечно. После того, как я получу имя, в сторону твоих пареньков никто даже косо не взглянет. Если виски понравилось, оставь себе.

Риддл встал, словно ему опять было немного скучно с молодежью, пусть даже Гарри и успел за прошедшие четверть века постареть.

— Дельфини, красавица из Дурмштранга, — твоя дочь? — спросил Гарри, решив проверить свою догадку, ну и просто чтобы Риддл не скучал.

— Моя, — кивнул Риддл и улыбнулся, чуть криво, но тепло.

— Это из-за ее красоты Джеймсу и Скорпиусу пришла в голову дурацкая идея порисоваться.

— Не давай Дамблдора, Гарри, — чуть поморщился Риддл. — Словно она в этом виновата.

— Виноваты, конечно, они, — твердо сказал Гарри. — Просто хотел тебя попросить: не говори ей, что они погромили именно твою ферму. Она обидится и их прогонит, а у них трагедия будет.

— Может, все-таки сказать? — усмехнулся Риддл. — Они и так рано или поздно с ней рассорятся — а если нет, то зачем тебе такой родственник, как я? Гермиона будет в бешенстве, я тебе обещаю.

— Ну почему сразу мне, — улыбнулся Гарри в ответ. — Малфой-мэнор тоже тебя помнит.

«Не меня», — хотел в очередной раз напомнить Риддл, но идея ему понравилась.

— Я припоминаю, что ты хорошо ладишь с Драко, — немного насмешливо сказал Риддл. — И говорят, ты теперь не против, что ваши дети дружат.

— Все так, — подтвердил Гарри. — Но повредничать же немного мне можно?

1) Источник вдохновения: https://www.youtube.com/watch?v=HWofpqE52m4

Вернуться к тексту

2) Оригинал сцены, 18+ за лексику: https://www.youtube.com/watch?v=PukpliZzm-I В конце на пару секунд появляется Том Риддл, которого мы заслужили :)

Вернуться к тексту