Семейный совет (джен)

Шаг — хруп. Другой — хруп. Ломаются под ногами тонкие иголочки льда. А новые сыплются из зыбких облачков пара, что вырывается изо рта Регулуса. Здесь нет ни воды, ни пищи. Только этот пар и ледовые стены, плавно переходящие в своды. Пол тоже из ледяной глыбы, серой и непрозрачной. За стенами же угадываются длинные белесые тени. Они пугают Регулуса.

В одной из стен есть ниша, напоминающая арочный вход. В глубине она выглядит как поверхность черного озера, едва схваченная ледяной коркой. Однажды Регулус попытался всмотреться в текучую вязкую тьму за ней, и перегородка пошла хрусткими трещинами. Объятый ужасом, впившимся в него, будто чьи-то холодные склизкие пальцы, Регулус отпрянул от арки и спешно наколдовал на нее снежно-пуховый полог. Так выяснилось, что в этом странном месте он может не только дышать, но и колдовать. Впрочем, дальше поделок изо льда и снега дело не пошло.

Что ж, стол, кресло, кровать Регулус себе наворожил. Лежать в снежной постели холодно, но терпимо, куда терпимее, чем смотреть в глаза страху, что притаился в зыбкой трясине памяти. На поверхности там воспоминания о детстве. В них солнечно и светло. Регулусу пять... восемь... одиннадцать. Он беззаботен, любим, и все неприятности сводятся к ссорам с братом. Но чем дальше, тем они ожесточеннее. Сириус разрывает все связи с семьей, а Регулус, убежденный в превосходстве чистокровных, тоже имеет твердые намерения... но конкретика тонет в тревожной зыби. Вспомнить детали, кажется, просто, но все попытки заканчиваются приступами паники, от которых Регулуса трясет в ознобе по несколько часов. Хотя что здесь час, если, судя по всему, времени вовсе нет.

А раз нет, то и терять нечего, и поиск ответов — в том числе "где" и "как" — Регулус откладывает до момента, когда будет к ним готов, пока же развлекается выращиванием снежных садов и строительством замков.

Порой ему кажется, что он заперт в хрустальном шаре и по-хорошему уже давно должен бы сойти с ума, но почему-то не сходит. Наверное, все дело в том, что если не пытаться ворошить забытое, то и эмоции, и мысли тоже будто бы коченеют, становятся вялыми, медлительными. С другой стороны, может быть, это и есть сумасшествие. Есть ли иное объяснение тому, что, представляя свой хрупкий мирок игрушкой, повешенной на ветку рождественской ели кому-то на развлечение, Регулус иногда испытывает желание вырваться, но всегда предпочитает ничего не трогать?

"Конечно, есть, — усмехается внутренний голос, — трусость".

И Регулус почти решается... но чуть позже.

Все меняется в одно мгновение, когда вслед за внезапным бурлением тьмы снаружи полог, закрывавший арку, отлетает в сторону, и в пристанище Регулуса возникает брат.

— Привет, малой! — с порога бросает Сириус и останавливается, осматриваясь.

За спиной у него переливается тьма, но сам он, в отдающем золотом коричневом жилете и бордовом бархатном сюртуке, с рыжиной в каштановой шевелюре, кажется очагом тепла посреди стылого междумирья.

— А что это у тебя здесь все такое... будто бы Йолльский кот начхал? — насмешливо интересуется, потирая крепкие, несмотря на тонкую кость, ладони. Звучит его голос так, словно и не было всех лет отчуждения и вражды. Шок стекает с плеч холодным одеялом, и Регулус безумно рад. Рад настолько, что пока не в состоянии этого показать.

— Хотя о чем я? — тем временем продолжает старший брат, приближаясь вальяжным шагом. — Ты ж всегда был чуток отмороженным. — Он легонько щелкает пальцами по шпилю миниатюрного ледяного замка. Верхушка отламывается и разбрызгивается по полу сотней осколков-искорок. — Да твою ж!.. — проследив за прощальным полетом башенки, Сириус обращает на Регулуса виноватый взгляд.

— А ты, как обычно, мне все ломаешь, — говорит тот и наконец-то чувствует на губах улыбку.

— Брательник!.. — выдыхает Сириус и, в два прыжка преодолев оставшееся расстояние, стискивает Рега в объятиях. — Слава Мерлину — ожил! А то я уже испугался, что ты прямо как... а, неважно! — Он смеется, вытирая выступившие в уголках глаз слезы.

— Как кто?

— Ну... пацан один из маггловской сказки. Я имя забыл. А ты один хрен не знаешь. В общем, это неважно. Важно, что я тебя все-таки нашел и нам обоим пора домой. — Он берет Рега за руку, даря напрочь забытое ощущение — тепло.

— Домой? Подожди... Объясни мне. — Дело не в том, что словам брата нет веры, не в сомнениях. Напротив, Регулус готов идти за ним, даже закрыв глаза. Но, сам не понимая почему, он боится, что позже шансов поговорить у них может не быть. — Как ты меня нашел? Как вообще я здесь оказался? И... ты больше не считаешь меня врагом?

— Врагом? Шутишь?! Да наша вражда изначально была ошибкой! — сверкая глазами и размахивая руками, восклицает Сириус. — Моей, прежде всего, ошибкой! Надо было спорить с тобой, даже ругаться! Хоть до посинения! Но продолжать разговор. И в конце концов мы бы договорились. Однозначно бы договорились! После того, что ты сделал, у меня ни малейших сомнений нет! Поэтому... просто... — его голос стремительно теряет силу, — прости меня, Рег!

— И ты меня... Но что я сделал?

— А ты?.. А черт, да! Мне же говорили, что ты здесь, потому что захотел забыть. Но пришла пора вспомнить, брат! Ты бросил вызов самому Волдеморту. Ты похитил его крестраж. Я тобой горжусь! Честно.

Осознание прорывается в хрупкий мирок Регулуса с треском ледовых стен. По ним ползут трещины, и через них струится дым воспоминаний. Перед глазами появляется жестокий холодный взгляд лидера — Волдеморта — и другая пещера с отсветами ядовитой зелени на сводах. Кумир оказался монстром, и Регулус мстит ему за обманутые надежды, вкладывая маленький золотой медальон в сморщенную ручонку Кричера. За собственную ошибку он готов расплатиться жизнью, но лишь до того момента, пока бледные руки инферналов не облепляют все его тело. Холодные, склизкие, они тянут Регулуса на дно. К такому он не готов. Не хочет. Он пытается вырваться, но гнилая вода заливается в рот и ноздри. И, пока она рвет горящие огнем легкие, душу Регулуса сковывает леденящий ужас — спасительный хрустальный шар.

— Кранты твоей берлоге, братан, — перекрикивая грохот и свист, трясет кудрявой головой Сириус. — Домой пора!

Интерьеры фамильного особняка на Гриммо выдержаны в оттенках темно-зеленого, коричневого, черного с редкими акцентами багрово-красного и предштормовой бирюзы. Родной дом всегда казался Регулусу величественным и строгим, но не мрачным. Однако теперь сквозь сдержанную роскошь нет-нет да проступают признаки запустения и тлена. То померещится, что обои наполовину ободраны и отстают от стен, то всколыхнет сквозняк бахрому пыльной паутины.

Стоит моргнуть, и наваждение исчезает… Хотя вряд ли этим видениям такое наименование подходит. На самом деле они не морок, не галлюцинация. Они — реальность, оставшаяся с другой стороны. Та, на которую можно смотреть через портретные рамки и которую помнит Сириус Блэк.

Сириус. Бродяга, изменник, предатель рода, выжженный из генеалогического древа дрожащей рукою матери. К счастью, здесь это ровным счетом ничего не значит. Здесь гобелен цел, избавлен от уродливых черных пятен.

Из своего любимого кресла в темном углу гостиной мать смотрит на сыновей волчицей, рассерженной и... виноватой. И столько в ее взгляде противоречивых чувств: гнев, раскаяние, упрямство, любовь. Регулус уже знает, чем обернулся его уход. Первым не выдержало сердце отца, а через полгода слегла и уже не встала обрекшая себя на добровольное заточение мать. Когда она не нашла следов Регулуса и в Посмертии, то практически обезумела: не отходила от портрета, который еще при жизни намертво приклеила к стене прихожей, и только и делала, что смотрела сквозь него на опустевшее ветшающее родовое гнездо. Много лет просидел Регулус в своем хрустальном шаре. И все это время мать ждала его появления дома, как при жизни, так и после смерти. Но видела только старого Кричера, да в последнее время еще и непрошенных наглых гостей. В бессилии она призывала на них проклятия и ругала сына, первого, так похожего не нее пылким и упрямым нравом, отвергнутого, но тем не менее любимого. Регулус всегда чувствовал, что его любят за правильные поступки, а Сириуса — просто так. И мирился. Но, возможно, он был неправ, ведь теперь мать глядит на них одинаково. И мимолетные материнские объятия вкупе со слезами радости при первой встрече быстро сменились суровой отповедью и поджатыми губами. Он почти уверен, что и ее первая встреча с Сириусом на этой стороне была такой же.

Тем глупее их детская вражда.

— Почему ты? — После непростого разговора с родителями братья наконец могут поговорить неспеша.

Сириус отвечает своей коронной бесшабашной ухмылкой, не изменившейся с юных лет, несмотря на залегшую глубоко в глазах тоску.

— Так уж вышло, что способность ходить сквозь арки досталась мне. — И добавляет серьезнее: — Если б я знал, что это такое и как пользоваться, то нашел бы тебя раньше. Однако меня самого просветили лишь, когда решили созывать Совет.

— Совет?

Они сидят в комнате Сириуса. Тот на краю кровати, а Регулус — в кресле напротив, прямо под флагом с надписью "Гриффиндор".

— Угу, сборище всех когда-то живших и достигших совершеннолетия членов семейства, кроме перешедших в другую семью или отрешившихся. Созывается для принятия решений, которые воплощаются волей рода. И тут такая фишка: хотя бы одного, умершего под фамилией Блэк и не канувшего в Отрешение, нет — и все: решение не имеет силы, так-то. — Сириус цыкнул языком и подмигнул. — Потому и меня отыскали, и Альфарда. Только тебя не могли: ни в живых, ни в Посмертии. А прыгнуть сразу в Отрешение невозможно. Так что ты красавчик, задал нашим мудрейшим загадку, — Сириус снова одобрительно хохотнул. — Дело сдвинулось только, когда Найджелус...

— Тот, что был директором Хогвартса?

— Он самый. Он у нас теперь Глава рода в Посмертии, по земному времени года три назад избрали. Так вот он предположил, что ты мог окуклиться. А потом старик Сагитариус, подняв свой корявый палец, изрек: "Среди нас есть Ходя-ащий", — и ткнул им в меня. Так я узнал про свой посмертный дар, хм, спасибо сестрице.

— Какой сестрице?

— Белле. Это она мне ускорения для пролета через Арку Смерти придала. — Он поморщился. — Не будем об этом, лады? Я не уверен, что она этого хотела, да и не худший получился вариант. Но все равно не самая приятная тема для разговора.

— А кто такой этот... Сагитариус?

— О! Это ж самый древний из всех Блэков, остающихся в Посмертии. Я слышал, он сидит тут уже больше тысячи лет, разводит огород и никуда не собирается.

— Ты про Отрешение? А что это?

— Мутная штука. Примерно то же, что для живых Посмертие. Никто толком не знает, что там. Известно только, что это дорога в один конец и что маги, в отличие от магглов и сквибов, могут самостоятельно решать, когда им трогаться в путь, а до той поры спокойненько существовать в Посмертии, отдаленно напоминающем мир живых. Я бы, честно говоря, прогулялся, но сначала за крестником надо было приглядеть, хотя бы через щелочку, потом, вот, тебя искал.

— Спасибо, — улыбается Рег. — Но ты теперь тоже пока не торопись. А то я с тобой не наговорился...

Сириус театрально прикладывает руку к груди, говорит, что чрезвычайно тронут, и дурашливо клянется, что в ближайшие неделю-две точно никуда не сбежит. А Регулус вдруг вспоминает о том, что успел узнать о крестнике брата и почему за ним больше нет нужды приглядывать, и неприятный холодок заползает промеж лопаток.

— Волдеморт тоже здесь? В Посмертии?

— О, нет! Такие как он лишаются выбора. За ними в Посмертие приходят стражи и уводят за вторую черту.

— Это хорошо...

Каждый из братьев задумывается о чем-то своем, и интерьеры оформленной в подростково-бунтарском стиле комнаты слегка плывут, потому что все здесь держится на памяти и воображении.

— К слову, ты ведь еще не знаешь, по поводу чего совет? — будто с сомнением выдает Сириус.

— А что?

— Это в связи с возрождением рода.

— Возрождением? — с упавшим сердцем, если уместно так говорить, переспрашивает Регулус и слышит в ответ то, что и сам ровно в ту же секунду понял.

— Он же оборвался фактически. Я был последним. Но несколько месяцев назад появилась, — Сириус выдерживает странную паузу, — наследница.

— Правда?! Это же хорошо! Кто она?

Сириус отвечает тяжелым взглядом.

— Дочь Беллатрикс.

— Белла все-таки решилась? Но подожди: ведь дочь, кажется, была и у Андромеды, а у Нарциссы — сын. Почему?..

— Они принадлежат семьям своих отцов.

— А дочь Беллы...

В этот момент в дом начинают прибывать гости. Они слетаются отовсюду, сквозь стены, окна и даже потолки. Приватной обстановке пришел конец.

— Она не Лестрейндж, — сквозь зубы сцеживает Сириус. — А остальное ты вскоре и так узнаешь.

Несмотря на изначальную сутолоку, вся родня умещается в зале приемов и даже за одним длинным столом. Нечему удивляться. Если пространство и время относительны даже в мире живых, то в Посмертии и подавно.

Всесемейно избранный Главой рода в Посмертии Найджелус Блэк занимает место во главе стола. По левую руку недавно уступивший ему это место дед Ликорус — совсем прозрачный, но не отрешенный.

— Как вам всем известно, — вещает Найджелус, вполне себе плотный, — мы собрались по поводу одновременно печальному, но вместе с тем и дающему надежду...

Поскольку повод Регулусу известен, он решается пока выяснить у сидящего рядом брата:

— От чего зависит... степень телесности?

— Да хрен его, — пожимает плечами тот.

Но с другого бока к Регулусу чуть наклоняется дядя Альфард — они едва успели поздороваться — и шепчет:

— От того, сколько людей еще помнят о нас среди живых.

— И кто же эта последняя? — сварливо спрашивает какая-то призрачная старуха.

— Аскелла — кузина Ликоруса, — не дожидаясь вопроса, поясняет дядя и добавляет с усмешкой: — На редкость неприятная особа даже для нашей семьи.

— Она похожа даже не на привидение, а на его тень, — хмыкает Сириус.

— Речь о Дельфини Блэк, Аскелла.

— Об этой байстрючке?

— Не смей называть так мою дочь, ты!.. С-старая... дрянь! — голос, похожий на хриплый рык, раздается от окна, и только сейчас Регулус, и — похоже — не только он, замечает кузину Беллу, вероятно, с самого начала стоявшую в стороне.

— А ты вообще молчи! — взвизгивает старуха. — Ты Лестранд и гулящая к тому же!

— Лестрейндж, — возвышает голос, вступаясь за задохнувшуюся от возмущения Беллу, дядя Сигнус. — Моя дочь — часть благородной семьи Лестрейндж. И чести в ней уж точно побольше, чем в вас — засохшей бесплодной ветке.

— Я была и осталась Блэк!

— Потому что замуж тебя никто не взял, — ехидно перебивает ее еще одна полупрозрачная родственница.

— Хестер — сестра Ликоруса, кузина Аскеллы, — быстрым шепотом поясняет дядя Альфард. Происходящее его, кажется, забавляет.

— Тебя, можно подумать, взяли?

— Я сама всем отказала...

— Дамы! — возвышает поставленный директорский голос Найджелус. — Полномочиями, переданными мне Семейным Советом, при всем уважении к собравшимся призываю прекратить балаган. И перейти к делу, — заканчивает он уже в тишине.

Только разобиженная Аскелла все еще тихо ворчит:

— Все равно ей здесь не место.

— Как мать девочки моя племянница имеет полное право здесь быть, — весомо замечает Вальбурга.

— Присутствие Беллатрикс соответствует правилам, — окончательно закрывает вопрос Найджелус и смотрит на виновницу склоки: — Ты можешь занять место за общим столом.

— Спасибо, я постою здесь, — хрипло отзывается Белла и с несвойственной ей задумчивостью отворачивается к окну.

— Хорошо. Итак, Дельфини Блэк. Да, девочка незаконнорожденная, но именно благодаря этому и тому, что из Гонтов на нее претендовать давно некому, она часть нашей семьи.

"Гонты, — силится вспомнить Регулус, — что-то знакомое. Говорили... — он вспоминает и едва не задыхается, хотя в нынешнем состоянии это вроде бы в принципе невозможно. — Дочь Волдеморта! Не может быть..."

— ...лично я не питаю ни малейших иллюзий насчет того, обеспечит ли эта женщина счастливое детство и достойное воспитание для Дельфини, — продолжает Найджелус, когда к Регулусу возвращается способность слышать. — Ведь спросить с нее некому.

— Чего еще было ждать при такой-то матери, — шипит никак не желает уняться Аскелла, но Белла на сей раз лишь презрительно кривит губы.

— Жаль, что я не могу удалить вас с Совета, — качает головой Найджелус.

— Я и сама могу уйти, — склочная старуха вскидывается белесой дымкой.

— Извольте. Ваш голос будет засчитан как "воздержавшийся".

Найджелус отворачивается от Аскеллы, которая, конечно, никуда не уходит, так и сидит на своем стуле, слегка расплываясь подобно неверной туманной дымке.

— В сложившихся обстоятельствах девочке нужен Хранитель, который станет ей помогать, наставлять и не позволит сбиться с пути. Одним словом, тот, кто приложит все силы, чтобы наш род не угас. Хранителем может стать любой представитель фамилии, пребывающий в Посмертии, при условии его избрания Советом. Прошу голосовать за то, чтобы провести процедуру избрания. Напоминаю: "за" — капля крови с правой руки, "против" — с левой.

С последними словами Главы из темной — мореного дуба — столешницы перед каждым сидящим высовывается острый шип. Капля крови — сущая мелочь, но какую руку поранить о шип? Хранитель нужен, чтобы возродился род Блэк, но что может возродиться от отпрыска Волдеморта? Нужен ли такому чудовищу Хранитель? Мысли спотыкаются друг о друга, вязнут. Рядом в не менее тяжелых раздумьях шумно дышит брат. А дядя Альфард тем временем протягивает правую руку к шипу и, надавив, прокалывает об него указательный палец. Капля густой крови медленно течет вниз. Она отливает призрачно синим.

— Ты проголосовал "за"? — Не поднимая низко опущенной головы, поворачивается к нему Сириус.

— Плохие учителя и недостаток радости в детстве чаще всего остального плодят чудовищ. Я хочу, чтобы у Дельфи было побольше шансов не превратиться в одно из них.

От этих слов, произнесенных невозмутимо и ровно, Регулусу одномоментно становится и легко, и стыдно. Девочка не в ответе за преступления своего отца.

Капля крови Регулуса, в отличие от дядиной, оказывается красной.

— Беллатрикс, ты будешь голосовать? — раздается голос Найджелуса ровно в тот момент, когда лакированная плоть столешницы как раз успевает впитать ответ Сириуса Блэка.

— Да, — неуверенно оглянувшись, Белла кивает, после чего решительно, кратчайшим путем, подходит к столу, останавливается между Сириусом и своим отцом, быстро прокалывает большой палец правой руки о показавшийся специально для нее нее шип и возвращается на прежнее место. Но Регулус успевает заметить взгляд на собственноручно угробленного кузена. "Она не хотела... Кажется, так и есть".

Над столом загораются буквы и цифры: сто три "за", шесть "против", двадцать один "воздержался". Найджелус предлагает перейти к обсуждению кандидатур.

— А не лучше ли до того внести ясность относительно целей, которые встанут перед Хранителем? — перебивает его статная пожилая дама, сидящая по левую руку. Даже на просвет видно, что ее платье когда-то было черным, но отливающим серебром.

— Элладора, сестра главы, — привычно бросает дядя Альфард.

— Я имею в виду условия, при которых дети Дельфини продолжат род Блэк. Ведь если она выйдет замуж за волшебника, то и сама, и приплод станут частью другой семьи.

На короткое время в зале повисает тишина, но ее в хлам разбивает первая же реплика:

— И что же делать?

— Рожать вне брака.

— Хорошенькое дело...

— Я слышал, есть ритуал, чтоб муж был принят в семью жены.

— И кто согласится?

— Для любого это будет честь!

— Не в нынешних обстоятельствах. К тому же, она незаконная...

— Разве какой-нибудь безродный магглокровка.

— Ага, а лучше и вовсе маггл.

— С ума сошли?! Пусть лучше родит вне брака!

— Второе поколение бастардов утратит связь с родом.

— Вы это сами только что придумали?..

— А, может быть, пусть девочка сама решит, за кого ей выходить замуж и от кого ей рожать?! — поднявшись с места, дядя Альфард пытается перекричать гудящую, будто осиный рой, родню. И Регулус всецело на его стороне. Ему уже невыносимо жаль девочку, которая для большинства предков лишь инструмент.

— Ты известный либерал, Альфард, — тут же подтверждает подозрения Регулуса тучный мужчина, в котором он не без труда узнает прапрадеда Сигнуса Второго. — Но попридержи при себе свои взгляды. На кону будущее рода, — трясет он толстым коротким пальцем. — Мужа девочке должен будет выбрать Хранитель как представитель рода. И, я считаю, это должен быть чистокровный.

— Вот-вот, — устало парирует Альфард, — стараниями таких, как вы, ревнителей чистой крови мы и дошли до этой черты.

Спор некоторое время продолжается, но к единому мнению так и не приводит.

— Тихо! — вскидывает руку Найджелус и хмуро оборачивается к сестре. — Ты довольна, Элла?

Та встает.

— С позволения всех собравшихся я подведу итог, — горькая улыбка появляется на ее губах. — Конечно, многие из нас предпочли бы, чтобы возрождение нашего рода началось с чистокровного волшебника. А у Дельфини, конечно, есть право самостоятельного выбора, и оно у нее останется, что бы мы сейчас здесь ни решили. Но тот, кто будет избран Хранителем, всегда должен помнить про принцип "не навреди". Ведь всем нам будет весьма печально, если волшебный род Блэк станет лишь частью истории. И с этой точки зрения брак с магглом не худший... а откровенно говоря, едва ли не лучший вариант. Учтите это, когда будете выбирать. Это все, о чем я хотела вас попросить.

— Наш род возродится из полукровок? — делает страшные глаза Кассиопея Блэк, тетя Кэсс. Ее Регулус хорошо помнит, только более молодую. Видно, что его самого она пережила лет на десять, следовательно почила совсем недавно.

— А ты бы предпочла, чтобы он и вовсе не возрождался? — прищурясь, впервые заговаривает длиннобородый старик, будто светящийся изнутри голубоватым светом.

— Нет, Старейший, конечно, нет, — вскакивает и приседает тетушка, — но полукровки...

— Сагитариус, — шепчет на ухо Регулусу брат.

— Обо мне все забыли, — хитро улыбается в бороду Старейший, — но я нахожусь здесь уже тысячу лет и наблюдаю за живыми. И полукровки отнюдь не худшее из того, что уже случалось в нашей семье.

— Но они слабы.

— Вот это вздор!

— В моей дочери столько магической силы, — подает голос притихшая у окна Беллатрикс, — что даже разбавленная вдвое она будет погуще, чем у большинства из вас.

— Что я слышу?! — хлопает себя по колену Сириус и всем корпусом оборачивается к кузине. — Ты согласна на брак собственной дочери с магглом?

Черные глаза Беллы нехорошо сверкают.

— Я урожденная Блэк!.. — С жаром начатая фраза вдруг теряет силу и обрывается на полуслове. — Да и будто бы от меня здесь что-то зависит. Я лишь сказала, что Дельфини особый случай.

Особый...

"Она всего лишь ребенок", — напоминает самому себе Регулус и тяжело пытается продохнуть.

— Ты могла бы сама стать ее Хранителем, Белла, — осторожно предлагает Друэлла Блэк, не сводя с дочери пытливого взгляда.

— А вот это не лучшая идея, — качает головой Сириус.

— Не волнуйся, кузен, я и не буду, — невесело смеется Белла и кивает на окна. — Я уйду с теми, кто давно уже меня ждет.

— О чем ты? — От ее слов между лопаток Регулуса вновь растекается холод. Он снова боится, но на сей раз не за себя.

— О Стражах, — отвечает вместо криво усмехнувшейся племянницы дядя Альфард.

— Но, если мы выберем тебя Хранителем, — не отступается от дочери Друэлла, — будет отсрочка.

— Дело не в Стражах, — досада отражается на лице одиноко стоящей у окон кузины, и вдруг становится отчетливо видно, насколько она устала, измождена. — Я уйду с ними, раз уж пришли. И мне не придется искать дорогу. Но я бы ушла и без них. Просто... мое место не здесь. Не с вами.

Вздох не то сожаления, не то осуждения проносится вдоль стола.

— Что ж, мы отошли от темы, — кашлянув, замечает Глава. — Какие еще есть кандидатуры?

Кто-то предлагает Вальбургу, на что Аскелла тут же вставляет ехидное:

— Ну, конечно. Она ведь так здорово позаботилась о двух своих сыновьях!

Мать болезненно взмахивает рукой и ею же прикрывает глаза:

— Самоотвод.

— Тогда Альфард.

— Ну, с этим точно вырастет черт знает что!

— Найджелус?

— Он нужен здесь.

— Сигнус?

— М-м... Воспитание младенцев не мой конек.

Возникает напряженная пауза, и на ее пике Сириус вдруг выдает:

— А как насчет Регулуса?

Вот это, конечно, новость.

Большая черная бабочка с серебристой окантовкой и двумя переливчатыми серо-голубыми пятнами на крыльях сидит на бортике детской кроватки и смотрит на спящую в ней девочку. Сторонний наблюдатель мог бы удивиться, а знакомый с магией — даже насторожиться. Ведь за окном декабрь. Но в комнату никто не заходит, потому и задаваться вопросами некому.

Хранитель способен существовать в трех формах: анимагической, человекоподобной и невидимой. Регулус решил, что для знакомства лучше всего подойдет первая. Правда, впервые узнав, какой она будет, он не на шутку огорчился:

— Это что, стоит мне зазеваться в анимаформе и кто-угодно может просто взять и прихлопнуть меня?

— О, нет! — заулыбавшись, встопорщил усы старик Сагитариус, который повидал-таки на своем веку одного Хранителя. Только кто им был и кого хранил, говорить отказался. — Невозможно убить посланника мира мертвых. Однако сильный посвященный маг способен его пленить. Поэтому много зевать в любом случае не советую. Да и миссия у тебя такая, что не раззеваешься, — и он мелко ехидненько захихикал.

* * *

Что скучать не придется, Регулус догадывался и напрасных иллюзий не питал. Возможности Хранителя оптимизма сильно тоже не добавляли. Как выяснилось, способности влиять на материальные объекты он лишен напрочь. Даже, принимая свой человеческий облик, он фактически остается бестелесным. Правда, может навести иллюзию прикосновения, объятий, согреть, но не перенести, не потянуть за руку, не заслонить от удара. Хотя от большинства проклятий — да. Вообще все силы Хранителя так или иначе лежат в области тонких материй: поговорить, создать иллюзию, угадать намерения. Именно угадать, настроившись на эмоции и настроение человека, а не прочитать. Еще можно попытаться навести на человека некий эмоциональный фон, но успех будет зависеть от того, насколько понятными окажутся новые чувства объекту и насколько хорошо Хранитель сможет их воссоздать в себе.

Собственно, этим Регулус первые два дня и занимался... то есть вначале он наблюдал и прислушивался.

Миссис Роули — профессиональная сиделка — работала в прошлом и в Мунго, и на дому. По ее представлениям, миссия ее сводилась к тому, чтобы "больной" оставался чистым, сухим и сытым, а помещение — регулярно проветривалось и не было ни холодным, ни душным. Поскольку большая часть задач решалась при помощи стационарных чар, непосредственные контакты с "больным" сводились к эпизодам кормления, ну и общей диагностике состояния здоровья с помощью одного из простых заклинаний, доступных волшебнику без колдомедицинского образования. Ту же схему работы миссис Роули сочла подходящей и для ухода за младенцем. Дельфи скучала и страдала от одиночества, хотя толком еще и не могла этого осознать. И следующим шагом Регулуса-Хранителя стала попытка повлиять на опекуншу.

Какое чувство он мог легко вспомнить и воссоздать в себе? Страх. Заставить женщину быть внимательней и ласковей к ребенку из страха, что кто-нибудь из скрывшихся от суда Пожирателей явится и спросит, возможно, и получилось бы, но вряд ли поспособствовало установлению по-настоящему теплых отношений и нормальному воспитанию.

Поэтому остановился он на том, что было ему, пожалуй, известно даже лучше страха: ответственность и чувство вины. Сработало. Миссис Роули наколдовала подопечной теплый комбинезон и вышла с ней в сад. Смотреть, как малышка радуется виду заснеженных деревьев и летящим снежинкам, оказалось безумно приятно.

— Снег, — говорила ей миссис Роули.

— эг, — пыталась повторить Дельфи.

"Она не монстр", — улыбался невидимый Регулус и уже почти не ощущал досады от того, что позволил себя уговорить.

А ведь он пытался отбиться. Говорил, что и близко не представляет, что делать; что у него нет опыта общения с детьми, и совершить какую-нибудь крупную ошибку он способен запросто; и если уж говорить честно, то он вообще трус и потому на роль Хранителя не годится.

Но на все доводы ему отвечали, что пусть и без опыта, зато он добрый, и судьба малышки ему не безразлична; и отсутствие чрезмерной самоуверенности в его новой роли не недостаток, а большой плюс; главное, что ответственный и на самотек дело не пустит.

— И ты далеко не трус, — категорично заявил Сириус, которому Рег хотел было сказать, что от него вообще не ожидал такой подставы, но не успел, потому что слова матери окончательно решили дело.

— Я верю в тебя, Регулус! — И что ему оставалось делать? Не разочаровывать же ее после всех неприятностей, которые он ей уже доставил.

* * *

И вот он в добротном, но каком-то мрачном и неприветливом загородном доме миссис Роули сидит на бортике детской кроватки и ждет пробуждения подопечной. Она смешно топорщит маленькие губки и трет нос, а по выпуклому детскому лбу разметалась прядка серебристо-белых волос. Он не хочет искать в ней черты сходства с родителями и не станет. Куда важнее, что она его племянница и просто ребенок, нуждающийся в защите, поддержке и любви. Регулус ощущает себя на удивление уверенным и сильным. Он верит, что огонек, затеплившийся в душе от наблюдения за малышкой, поможет все сделать правильно.

Регулус не станет внушать ей мысль о необходимости выйти замуж, тем более — указывать, за кого, и пусть кто угодно наблюдает за ним из портретов. Он просто расскажет Дельфи о том, что такое семья, любовь близких. И объяснит ей, что люди разные, но их достоинство не измеряется чистотой крови и силой магии. Когда-нибудь он расскажет ей и о родителях, благо до неизбежных вопросов еще достаточно времени, чтобы подумать над ответами. Все эти разговоры позже, а сейчас Дельфи открывает голубовато-серые, как и у Рега, глаза и кряхтя садится.

Сонно оглядываясь, она замечает бабочку и замирает с восхищенным вздохом:

— Ах! — вырывается у Дельфи, когда Рег шевелит усиками. Лучась незамутненной радостью, она смеется.

Хранитель взмахивает черными бархатными крыльями и впервые ей шепчет:

— Привет!