Fate (джен)

Драко ненавидит тишину. Она действует ему на нервы, давит, заставляет вслушиваться и ждать — он сам не знает чего: стука, хлопка, вздоха. А в крошечной квартире, где он заперт под домашним арестом до суда, стоит извечная тишина, нарушаемая лишь самим Драко.

Он ставит чайник на плиту, разжигает под ним огонь совершенно по-маггловски, потому что палочку у него отобрали до вынесения приговора. Шипение огня, а вслед за ним — бульканье закипающей воды, хоть ненадолго рассеивают мертвенную тишину его тюрьмы. Резкий свист чайника возвещает о закипании, и Драко не остаётся ничего, кроме как заварить себе чашку дешевого чая, отдающего вкусом половой тряпки, после чего его снова накрывает тишина.

Он живёт так уже несколько месяцев. Визенгамот не торопится рассматривать прегрешения проигравших, идя по списку: от самых верных последователей Тёмного Лорда к неудачно сочувствующим. Сам Драко — во второй половине этого списка. Он даже знает дату своего заседания — двадцать четвёртое декабря, в канун Рождества. Он оказался ниже своего отца и даже некоторых незаклейменных Меткой подсудимых благодаря своей жалкой попытке переметнуться на побеждающую сторону — в последний момент, бросив палочку Поттеру для его финальной дуэли, Драко отсрочил свое наказание, но не более.

Он должен был сделать больше.

Замкнутое пространство пустой квартиры, где он предоставлен сам себе долгие недели, тянущиеся словно месяцы, не оставляет ему выбора, кроме как раз за разом прокручивать в голове воспоминания, пытаясь понять, где и в какой момент его жизнь свернула не туда.

Он помнит, каким оскорбленным чувствовал себя одиннадцатилетний Драко, когда его дружбу отвергли в пользу предателя крови и грязнокровки. В тот день он заклеймил Гарри Поттера своим врагом, раз уж друзьями им было стать не суждено. А дальше все покатилось по наклонной как снежный ком, хотя им обоим требовалось лишь раз пойти на попятную: Гарри мог бы перестать относиться к нему предвзято из-за того, что Малфой попал на Слизерин, а Драко должен был отказаться от грубых определений Уизли и Грейнджер, завязанных на предрассудках его родителей. Ведь как показал исход этой войны, ничего из того, что вдалбливал в него отец, не имело значения. И грязная, и чистая кровь на его руках была одинаково красной.

Отец… Драко бросает взгляд на сложенные стопкой в углу газеты — за все время его заключения, а потом — на две, отложенные в сторону. «Люциус Малфой признан виновным в пособничестве Тому-Кого-Нельзя-Называть, пытках и убийствах магов и магглов и приговорён к казни через Поцелуй дементора» — выпуск от десятого сентября. «Нарцисса Малфой оправдана в связи с неоценимой помощью, которую она внесла в победу над Тем-Кого-Нельзя-Называть» — выпуск от пятнадцатого октября. Свидетельства Поттера, что Нарцисса солгала Темному Лорду, что Гарри мертв, хватило, чтобы оправдать супругу и мать Пожирателей Смерти.

В сердце Драко — пустота, когда он думает об отце. Тот совершил слишком много ошибок за свою жизнь, продолжал слепо следовать идее превосходства чистокровных над остальными волшебниками и, что самое мерзкое, вбил эти же идеалы в голову Драко, а затем и вовсе отдал его в услужение Темному Лорду. И чем это для них закончилось? Отец мертв, мать покинула страну, а сам Драко ждет своего приговора.

Он почти не сомневается, что его не оправдают. И вопрос лишь в том, казнят его или отправят в Азкабан. Все же именно он готовил покушение на Альбуса Дамблдора, пустил Пожирателей Смерти в Хогвартс, применял все три Непростительных, участвовал в похищениях и пытках…

Драко мутит. Возможно, виной тому — жалкое подобие чая, который он пьёт, разбавив позавчерашним молоком, лишь бы отбить вкус, а возможно, в нем все же просыпается жалкий огрызок того, что у нормальных людей зовется совестью. Но Драко — не нормальный, Драко — Малфой. А они никогда не сожалеют, никогда не сомневаются в принятых решениях и никогда не просят прощения. Он и так уже нарушил почти все из этих заповедей, но что пустые слова Драко сделают тем, кто пострадал от его рук?

Как будто семья маггла, убитого Драко для получения Метки, примет его извинения, а не плюнет ему в лицо? Как будто Кэти Белл, попавшая под действие проклятия, находясь под Империусом, поверит в раскаяние Драко? Как будто десятки магглорожденных волшебников, пострадавших от рук Драко, испытают хоть толику сочувствия к пожирательскому отродью? Как будто Луна Лавгуд простит ему заключение и пытки? Как будто мистер Олливандер сможет понять и простить? Как будто все, кого так или иначе ранили заклинания Драко, смогут проявить сочувствие? Как будто семьи тех, кто погиб из-за Драко или от его руки, будут снисходительны?

Драко швыряет опустевшую чашку в стену, но она не разлетается на осколки. Все в этой квартире-тюрьме зачаровано на неразбиваемость, чтобы запертый в ней волшебник не смог покончить с жизнью без суда и следствия.

А Драко пытался. Потому что это заключение — лишь отсрочка, потому что когда наступит фарс под названием «судебное разбирательство по делу Драко Малфоя», его ждёт та же судьба, что и его отца.

Мама заходила к нему после своего суда. Похудевшая и осунувшаяся, потерявшая мужа, вместе с ним она потеряла и гордость. Под пристальными надзором аврора, охранявшего квартиру, где держали Драко, она умоляла его дать показания на суде, просить прощения за содеянное и искренне раскаяться в совершенных преступлениях. Она не хотела потерять ещё и сына. Но Драко не смог переступить через остатки своей гордости и пообещать ей это. Он понял ещё после суда над отцом, а также из результатов других заседаний, что Метка — это уже приговор. Ни один суд над Пожирателем не заканчивался оправданием. А если выбор стоит между Поцелуем и Азкабаном, лучше уж умереть, чем коротать оставшиеся ему годы в компании дементоров.

Драко смирился. Он сотворил слишком много зла, чтобы рассчитывать на прощение. А его слова, пусть даже искренние, ничего не изменят.

Он сожалел. Совершенно не по-малфоевски, но правда сожалел обо всем, что успел натворить за свою короткую и бессмысленную жизнь. День за днем, предоставленный сам себе, он перебирал воспоминания и лишь приходил к выводу, что его грядущее наказание будет полностью заслуженным. За каждую пролитую им каплю крови, за каждый крик боли, за каждую отобранную жизнь он должен отдать свою. Если бы он мог — отдал бы столько раз, сколько убийств он совершил. А их было восемь.

Первым от его руки погиб маггл, Генри. В ушах Драко до сих пор стоит истошный крик его жены и ребёнка, на глазах которых погиб их муж и отец. Погиб ни за что, просто по прихоти Повелителя, который решил, что эта семья подойдёт для финального испытания Драко, для доказательства его преданности.

Драко чувствует мерзкий, липкий пот, покрывающий его кожу, когда он вспоминает свои самые серьёзные прегрешения, но он не позволяет себе остановиться. Он должен помнить, должен страдать, раз за разом тупым ножом расковыривая гноящиеся раны на своей оскверненной душонке, — хотя бы так он должен почтить память погибших из-за него людей: помня о них.

Второй была магглорожденная журналистка Стейси Тёрнблад, пойманная в округе Малфой-мэнора. Тёмный Лорд в тот день был в гневе, потому что кто-то разнюхал его укрытие и заслал журналистов. На правах хозяина дома с журналисткой должен был разобраться Люциус, но в последний момент Тёмный Лорд передумал и поручил это Драко. Он помнит, как дрожал кончик палочки, наставленный на чересчур любопытную девушку, которая зашла слишком далеко в своём расследовании, и как Тёмный Лорд наставил палочку на его мать, не оставляя Драко выбора. Конечно, он выбрал жизнь своей матери, оборвав смертельным проклятием жизнь Стейси.

Потом был тот злосчастный рейд. На летних каникулах перед седьмым курсом Драко был удостоен «чести» участвовать в налетах Пожирателей на магглорожденных волшебников, их семей, а также всех, кто открыто высказывался в поддержку «Нежелательного лица номер один». Конечно, никакой честью это не было — просто акт террора и устрашения. Пожиратели били направо и налево, отражая слабый отпор тех, кто не успел скрыться, насиловали женщин на глазах их мужей, убивали детей на глазах родителей, пытали мужчин на глазах их семей. Драко мутило. Он не хотел быть частью этого. Он не хотел. Но его заставляли. Он помнит испуганный, загнанный взгляд девушки, сменяющийся стеклянным и безразличным под Империусом. Помнит гогот других Пожирателей, решивших, что настало время сделать Драко мужчиной. Помнит распластавшееся под ним и не сопротивляющееся тело. Помнит страх, сковывающий его, не позволяющий насладиться своим первым разом. Да какое тут насладиться! Драко испытывал омерзение от самого себя и не смог закончить начатое, но за него это с радостью сделал Макнейр. И Эйвери. И Крэбб и Гойл, старшие. Даже Нотт, несмотря на почтенный возраст, принимал участие в этой забаве. Для них это было забавой! Драко помнит, как заметил движение под кроватью. В комнате были дети. Трое малышей забились под кровать, на которой добрый десяток мужчин один за другим насиловали их не сопротивляющуюся мать. Драко выходил из комнаты последним и видел, как три светлых головы выползли из-под кровати и пытались привести в чувство маму. А потом именно ему приказали поджечь дом, стереть следы их преступления. И Драко не мог воспротивиться. Когда огонь поглотил все здание, он убежал как можно дальше, лишь бы не слышать детских криков, лишь бы верить, что хотя бы дети успели спастись из пожара.

Но в глубине души Драко прекрасно понимает, что врёт сам себе. Никто не спасся. И эти четыре жизни — на его совести.

Драко не хочет вспоминать. Не хочет видеть стекленеющие, потухающие глаза своих жертв. Не хочет слышать крики мучений. Не хочет помнить их боль и кровь, хочет отгородиться от всего. Но тишина и пустота квартиры давят на него не хуже дементора, поэтому он вспоминает раз за разом, снова и снова. Словно сдирает едва засохшую кровь с царапины, заставляя её заново кровоточить.

Седьмой жертвой стал оборотень, чьего имени Драко даже не знал. Провинившийся, упустивший магглорожденного гриффиндорца, у которого Тёмный Лорд хотел выпытать информацию, где скрывается Поттер. Жалкий пёс посмел возразить господину, за что поплатился жизнью. К этому времени Тёмный Лорд окончательно разочаровался в Люциусе и отыгрывался за это на Драко. Так что именно Драко применял к этому оборотню Круциатус, именно он наложил на него Империус и именно он приказал оборотню свернуть самому себе шею.

Восьмое же убийство свершилось уже в Хогвартсе. Магглорожденная пятикурсница не вынесла известий, которые по приказу Кэрроу ей сообщил Драко, что её семья, включая младшую сестренку, была убита. Она упала в обморок и не очнулась. Отказ сердца, как, поджав губы, сообщила мадам Помфри, когда Драко отлевитировал девочку в Больничное крыло. Глупая, бессмысленная смерть, о которой было уже некому сообщить.

Драко уронил голову на стол, сцепив руки на затылке. Он заслуживал смерти. Пусть он и не наслаждался убийствами, пусть он действовал по чужому указу, пусть ему и его семье угрожали. Убийство все равно оставалось убийством. И никакие слова, что он может сказать в свое оправдание, не вернут тех, чьи жизни он отнял. Вся боль, что он причинил, не будет прощена и забыта. Даже если на сторону Драко встанет сам Гарри Поттер, этого будет недостаточно. Драко не заслужил.

Тогда, во время последней битвы, он считал, что ещё не поздно что-то исправить. Что его помощь в окончательном убийстве Тёмного Лорда сможет что-то изменить, загладить хоть часть его вины. Но когда его взяли под стражу и посадили под домашний арест, он понял, что его надежды тщетны. А за несколько месяцев наедине с собой он убедил себя в том, что не заслуживает второго шанса.

Внезапный стук в дверь набатом разрушает тишину. Наверняка это его воображение так зло шутит — кому он нужен после стольких дней? За все это время к нему приходила лишь мама. Ни бывшие друзья, ни однокурсники, — никому не было до Драко дела. Он так долго считал себя центром вселенной, — он же Малфой! — что не заметил, что на самом деле он никому не нужен. Даже вчерашние враги, сегодняшние победители, не одарили его визитом. Не пришли ни поглумиться, ни поблагодарить. Он был для них пустым местом. Пожиратель, предатель, перебежчик.

Стук повторяется. Драко медленно поднимает голову, силясь понять, кто мог бы его навестить. Но, увы, нет даже идей. А стук, уже совершенно точно реальный, вновь врывается в его ненавистный покой. Авроры не стучали бы — у них есть полное право зайти без приглашения.

Драко встаёт из-за стола и проходит к двери. Нажимает на ручку — все равно дверь запирается снаружи. В принципе, раз к нему посетитель, явно одобренный Министерством, то охранники его пропустили бы и так — Драко же заключенный, а не важная персона. К чему эти формальности в виде стука?

Однако вселенной удаётся его удивить, когда на пороге своей квартиры он видит Луну Лавгуд.

Живот скручивает узлом, потому что один её вид напоминает о тех трех долгих месяцах, что Лавгуд провела в подземельях их мэнора, тогда как Драко по приказу своей сумасшедшей тетки день за днем пытал её. Чистокровную несовершеннолетнюю волшебницу. В тот момент Драко отчётливо осознавал, что если бы в мэноре были ещё Пожиратели, их идеология трещала бы по швам, потому что в борьбу за чистоту крови не вписываются пытки чистокровных. Но их там не было. Только Люциус, Нарцисса, Белла и сам Драко. И если отец, выпавший из фавора Повелителя, был уже не при делах — он лишился даже палочки, — то из Драко тётя Белла рассчитывала вылепить идеального маленького Пожирателя. А если Драко перечил — страдала уже мама, так что выбора у него не было.

И сейчас девушка, которая вынесла от его рук больше прочих, стоит на пороге квартирки, переминаясь с ноги на ногу. За её спиной маячит безэмоциональный аврор.

— Привет, Драко, — неловко здоровается она словно со старым другом, с которым не виделись несколько лет. — Можно я войду?

Сперва ему хочется захлопнуть дверь прямо перед носом незваной гостьи, что нарушила его уединение и покой, — или беспокойство? — но затем крохотная искра любопытства в нем пересиливает. Он хочет знать, зачем она пришла. Хоть какое-то разнообразие среди его серых и однотипных дней.

Драко отступает в сторону, делая приглашающий жест рукой, и Лавгуд, а следом и аврор, которому разрешение не требовалось, заходят внутрь. Роскошь в виде разговоров наедине для Драко недоступна. Луна обводит рассеянным взглядом его скромное жилище и проходит в гостиную, где стоят диван, служащий Драко ещё и кроватью, небольшой низкий столик и полупустой книжный шкаф. Выбор литературы у Драко невелик — только исторические и художественные книги, да и те были прочитаны ещё в первые недели заключения. А потом Драко перешёл к самокопанию.

— Зачем пришла? — небрежно бросает Драко, подпирая дверной косяк, пока Лавгуд делает вид, что заинтересованно рассматривает корешки книг. Собственный голос звучит чужеродно и незнакомо после стольких недель молчания.

— Я подумала, что тебе здесь должно быть одиноко, — пожала она плечами, не оборачиваясь. — У вас в поместье я хотя бы могла поговорить с мистером Олливандером, а ты здесь совсем один.

Она смеет сравнивать его с собой! В душе на секунду разгорается огонёк раздражения, но тут же потухает — у Драко не осталось сил даже на яркие эмоции. Единственная разница в том, что Драко никто не пытает — он прекрасно справляется с этим сам, мазохистски копаясь в воспоминаниях.

— И какое тебе дело до моего одиночества? — Драко пытается говорить с привычным презрением в голосе, но тот не поддается, выдавая какую-то крайне жалобную эмоцию.

— Человек не должен быть один, — словно очевидную истину, озвучивает Луна, поворачиваясь к Драко. — Даже такой, как ты.

Тот скептично приподнимает бровь.

— У тебя чуть ли не больше всех причин ненавидеть меня, — замечает Драко. — Так что я не понимаю, почему именно ты здесь.

— Я тебя не ненавижу, — задумчиво наклоняет голову к плечу Луна. — Ты делал то, что должен был, чтобы защитить близких. Как можно злиться на это?

Драко удивлённо моргает, и ещё раз. До него не сразу доходит смысл сказанного. Как можно не ненавидеть его, когда сам Драко считает себя заслуживающим всего спектра негативных эмоций?

— Я пытал тебя, — напоминает он, словно стараясь переубедить Луну. — Даже понимая, что ты не знаешь, где Поттер.

— Я помню, — коротко отвечает она, пытаясь скрыть невольную дрожь. — Но ты не хотел этого делать, так что я не могу искренне ненавидеть тебя.

Вот так просто? Драко не понимает эту девушку. Она стоит перед ним, обнимая себя руками, одетая в цветастый объемный кардиган, с серьгами-редисками в ушах и каким-то невероятным пучком на голове, и выглядит совершенно спокойной, словно Драко не вызывает у неё ассоциаций с болью, холодом и камерой в подвале мэнора. Хотя все это игра — Драко замечает и подрагивающие губы, и сжимающиеся добела пальцы, и чуть участившееся дыхание, — но Луна быстро берет себя в руки. Вот Драко такой выдержкой похвастаться не может — он помнит свою дрожащую палочку и слабые попытки произнести Круцио, пытаясь выполнить приказ тетки. Помнит всхлипы матери, когда в неё прилетело простое бытовое заклинание-ножницы, которого было достаточно, чтобы замотивировать Драко. У мамы остался шрам на левой щеке, как напоминание о его слабости. А теперь он вспоминает и на удивление ясный взгляд Луны как до, так и после пыток. В нем была боль, понятное дело, но ненависти, по крайней мере, когда она смотрела на Драко, — не было.

— Мы оба — жертвы обстоятельств, — словно невзначай добавляет Лавгуд, усаживаясь на диван, в углу которого лежат свернутая подушка с одеялом. — Пусть это тебя и не оправдывает, но я не держу на тебя зла, Драко. И мне бы очень хотелось верить, что даже такой как ты, может измениться.

Он стоит, не зная, как правильно реагировать. Смысл сказанных слов ускользает от Драко, потому что в его картине мира их не может существовать. Никто не должен прощать его за все то зло, что он причинил — неважно, намеренно или под давлением. Но вот Луна Лавгуд сидит перед ним и пытается даже улыбнуться ему, словно другу.

Драко было бы проще, если бы она пришла с целью проклясть его, накричать, подлить яд ему в чай, — отомстить за всю боль и страдания. Это бы он понял, этого он даже подсознательно ждал. Но что делать с Лавгуд, которая прощает его, которая пришла навестить его просто так, чтобы ему не было одиноко, которая признает его вину, но верит в искупление — Драко не понимает.

Впрочем, Луне его ответ и не требуется, потому что она вдруг ойкает и, отпустив руки, начинает расстегивать внезапно зашевелившийся кардиган. Драко с неподдельным интересом подходит ближе и неловко присаживается на другую половину дивана, отложив спальные принадлежности на столик.

Из-за пазухи Луны первыми показываются черные уши, а через пару мгновений вся мордочка целиком. Чёрная кошка недовольно фыркает и вытягивает лапы, цепляясь коготками за вязаную кофту.

— Фейт! — укоризненно качает головой Луна, отцепляя когти от своего кардигана.

Ответом ей служит только широкий зевок, и Драко невольно усмехается. Кошка тут же, услышав присутствие ещё одного человека, разворачивает к нему голову, глядя на нарушителя её спокойствия своими глазами цвета жидкого золота. Драко медленно подносит к ней руку, и кошка, недоверчиво принюхавшись, позволяет себя погладить.

Луна смотрит на эту картину с нежностью.

— А ты умеешь обращаться с кошками, — невпопад замечает она.

— У Панси был кот, — пожимает плечами Драко, ухватываясь за более безопасную тему для этого неловкого разговора. — Полосатый бандит, которого она в шесть лет вытащила из какой-то мусорной кучи в Лютном и заявила родителям, что теперь он будет жить с ними. Она брала его с собой в Хогвартс, и всему Слизерину приходилось уживаться с этим чудовищем.

Слова льются из него рекой, словно появление этой кошки внезапно прорвало какую-то плотину, за которой он спрятал хорошие воспоминания, чтобы они не мешали ему предаваться унынию.

— Его звали Маркиз, хотя манер у него не было от слова совсем — Панси не раз жаловалась, что он совершенно не ручной. Хотя все дело было в том, что она была слишком шумной и шебутной, вот и кот вёл себя соответственно.

Луна внимательно слушает его, не перебивая, пока кошка, завозившись, перебирается из кардигана на колени хозяйке, с прищуром глядя на Драко.

— А потом она оставила его на лето у меня, и за пару месяцев Маркиза стало почти не узнать. Он успокоился, начал давать себя погладить, приходить на руки. Панси с младшими братьями не давали коту прохода, тогда как в нашем мэноре ему было спокойно. Я ему нравился, — с тёплой улыбкой замечает Драко.

— Что с ним случилось? — спрашивает Луна, подметив, что Драко говорит в прошедшем времени.

— Умер. От старости. Все же Панси подобрала его уже взрослым, — Драко тихо вздыхает. За то лето он правда привязался к этому полосатому коту, который подрал не один десяток его мантий, охотился на павлинов и в целом приносил в тихую жизнь Малфой-мэнора хаос. Ещё до того, как хаос принёс Тёмный Лорд, и не столь безобидный.

— Жаль его, — с каплей печали в голосе произносит Луна, поглаживая Фейт, которая слегка перебирает лапками её колени, выпуская и втягивая коготки.

А потом Фейт, в лучших традициях кошек, надоедает ласка, и она спрыгивает с коленей Луны, отправляясь исследовать все вокруг. Запрыгивает на кофейный столик, принюхиваясь к сложенным на нем подушке с одеялом, наступает на них лапами, проваливаясь в мягкую глубину, и недовольно выпрыгивает наружу. Затем она обращает взгляд на Драко: принюхивается, подходит чуть ближе. Осторожно трогает лапой колено — более твёрдое, чем подушка, — и тянется вперёд, чтобы перебраться на него, не прыгая.

Драко сидит, затаив дыхание, чтобы не спугнуть жаждущую исследований кошку. Та же осторожно ступает по его брюкам и, потоптавшись, ложится уже на его коленях, свернувшись клубочком. Драко медленно и осторожно проводит рукой по гладкой шерсти — мягкая! — и получает в ответ одобрительное «ке-ке-ке».

Луна рядом улыбается, уже искреннее.

— Фейт чувствует хороших людей, — говорит она. — И ты ей понравился.

Драко не находится с ответом. Он? Хороший? У Лавгуд явные проблемы с восприятием реальности, раз она считает Драко хотя бы просто человеком, а не мусором, которым он считает себя сам. Хотя сейчас у него в голове ни единой мысли о собственном ничтожестве, потому что теплый комочек на его коленях начинает урчать в ответ на ласку, и у Драко щемит сердце. Он не замечает, как летят секунды или минуты в тишине, теперь наполненной тихим утробным урчанием, отдающимся вибрацией под пальцами.

— Мисс Лавгуд, — негромко окликает посетительницу аврор, стоявший на кухне. — Время посещения вышло.

— Спасибо, мистер Честер, — улыбается аврору Луна, вставая с дивана. — Фейт, нам пора.

Кошка даже не открывает глаз, полностью игнорируя хозяйку.

— Давай, Фейт, просыпайся, — тихо шепчет Драко, нежно почесывая ей щеку, и кошка изгибается, чтобы подставить шею.

— Ладно, вредина, — Луна чуть обиженно надувает щеки. — Оставайся, если хочешь!

— В смысле? — переспрашивает Драко, удивлённо переводя взгляд с кошки на Лавгуд. — Это же твоя кошка, да и разве мне разрешат её оставить?

— Авроры уже проверили её вдоль и поперёк, — пожимает плечами Луна. — Это просто кошка, не анимаг, не артефакт, а самая обыкновенная кошка. Да и она своя собственная, — Луна тепло улыбается, присев на корточки рядом с Драко, чтобы поцеловать кошку в лоб и нежно погладить. — Она пришла ко мне спустя несколько дней после того, как Гарри вытащил меня из мэнора, и помогла мне пережить самый сложный период, когда я собирала по кусочкам то, что осталось от моей жизни. А теперь она выбрала тебя. Видимо, чувствует, что тебе она нужнее.

Драко рассеянно гладит кошку, испытывая и жгучее чувство вины — как за то, что Лавгуд пришлось перенести по его вине, так и за то, что отнимает у неё друга. Точнее, не отказывается, когда Луна позволяет Фейт остаться.

— Пригляди за ним, Фейт, — словно в назидание говорит Луна, покачивая пальчиком. — А ты позаботься о ней, Драко.

— Сделаю все, что в моих силах, — с искренней благодарностью кивает Драко и, чуть помедлив, добавляет слова, которые он никогда не думал, что произнесет. — Спасибо, Лавгуд.

В эти два слова Драко пытается вложить все, что у него на душе. Всю ту бурю, что не улеглась, но подуспокоилась, придушенная тонкими лапами, которые перебирали коготками его колено. Весь его мир сосредоточился сейчас на миниатюрной нескладной кошке, которая одним своим появлением развеяла сгустившиеся тучи на его сердце.

Луна улыбается в ответ так широко, словно они давнишние друзья, а не враги. Словно у них не было никакой предыстории, не было жутких трех месяцев в Малфой-мэноре, не было войны. Драко не понимает её. Как она прощает так легко?

— Я скоро навещу вас, — обещает она, выходя к аврору.

И Драко правда надеется, что она зайдет к нему снова.

Фейт приносит в жизнь Драко разнообразие. У него не остаётся времени на скорбные размышления, потому что молодая кошка, заключенная с ним в четырёх стенах, требует внимания, и что уж тут лукавить — Драко только рад этому.

Домовой эльф, приносящий заключенному еду два раза в день, после внезапно вежливой просьбы Драко начинает приносить ещё и миски с сырым мясом, молоком и водой — для Фейт. Так что голодной она не остаётся, и энергии у неё хоть отбавляй! Драко играет с ней пером, за которым Фейт радостно охотится, подпрыгивая вверх в попытках поймать. Он катает шарики из пергамента, потому что Фейт нравится гонять их по полу с довольным ворчанием. Он оставляет стакан с водой на кофейном столике на ночь, потому что Фейт предпочитает ночью пить из него, чтобы не уходить далеко от Драко. Она спит с ним: то устраивается в ногах, положив голову ему на щиколотку, то, стоит Драко перевернуться на спину, приходит к нему на грудь, иногда и вовсе устраивается у Драко на голове, словно охраняя его сон от вездесущих мозгошмыгов, про которых ему рассказывает Луна.

Она правда держит свое обещание и приходит к нему снова всего через несколько дней. А потом вновь и вновь возвращается.

Драко пытается убедить себя, что тому виной одиночество, но он правда рад ее визитам. А со временем даже начинает получать от них удовольствие. Скажи ему кто-нибудь несколько недель назад, что он будет сидеть на ковре с Луной Лавгуд, обсуждая мозгошмыгов и перебрасывая друг другу бумажный шарик, за которым будет охотиться кошка, он бы поднял этого человека на смех. Однако сейчас он искренне рад компании Луны, — он и вслух уже начал звать её по имени, а не по фамилии, — и готов говорить с ней о чем угодно, лишь бы эти встречи не заканчивались. Он с удивлением осознает, что проникается симпатией к этой простой и открытой девушке, которая за свою короткую жизнь и так достаточно натерпелась. Она не похожа на жесткую и язвительную Панси, в ней нет того льда, что был в Дафне, она не такая шебутная и неусидчивая, как Трейси, и не столь забитая и неуверенная в себе, как Милли. Луна не похожа на знакомых ему слизеринок, и это в ней его привлекает, заставляя желать узнать её поближе.

Она умная и начитанная, не зря же Шляпа распределила её на Рэйвенкло, поэтому в один из её визитов Драко обнаруживает, что они обсуждают тонкости приготовления Феликс Фелицис, потому что цвет глаз Фейт напоминает это зелье. Она добрая и верная, с улыбкой рассказывает ему о кружке обучения Защите, в котором она состояла в год, когда Хогвартсом заправляла Амбридж. Она мастерски умеет сглаживать острые углы, потому что ни разу не припоминает Драко, что он состоял в инспекционной дружине, а его отец был одним из их противников в Министерстве.

Она вообще много и охотно говорит о своих друзьях: о Поттере, о Грейнджер, о всевозможных Уизли, о Лонгботтоме. Она рассказывает истории, которые едва ли могли дойти до ушей Драко другим способом, приоткрывает перед ним ширму той жизни, что он упустил, поссорившись с Поттером на первом курсе. Ведь он мог бы тоже не ловить нарушителей режима, а стоять с ними плечом к плечу, давая отпор Темному Лорду и его приспешникам. С помощью таких друзей он мог бы найти в себе храбрость противостоять отцу, не попасть в услужение к Темному Лорду. Ну, лишили бы его наследства, и что с того? Будто сейчас оно не отобрано Министерством!

Драко слушает Луну и не может перестать представлять, а что было бы, если бы… Пустые, пустые мечты. Нельзя исправить прошлое, перелистнуть назад страницы их жизни, вырвать все плохое с корнем, предать пламени все ошибки и написать новую историю с нуля. Так что Драко только и остаётся что слушать, чем жили те, кого он считал ниже себя, кого он презирал и ненавидел. Слушать и завидовать, потому что их жизнь, несмотря на то, как сам Драко старался её испортить, была куда лучше его собственной.

Но что его поражает, так это то, что в рассказах Луны никогда нет осуждения: ни самого Драко, ни других людей, когда-либо причинявших ей зло. И когда он спрашивает об этом, Луна открывает ему свой секрет, — точнее, не секрет, как она исправляется — просто никто не спрашивал. Чужие чувства и эмоции для неё столь же очевидны, как то, какого цвета у собеседника волосы или глаза. Она видит любого насквозь и поэтому никогда не может ни на кого злиться. Ведь она чувствует эмоции, может догадываться о мотивах, — а так уже можно и поставить себя на место обидчика, понять и простить. Девочки с её курса прятали её вещи, потому что завидовали, что она учится лучше них. Рон Уизли называл её Лунатичкой, пытаясь показать свое превосходство и пряча свою неуверенность. Гермиона Грейнджер сперва невзлюбила её, потому что у них совершенно различался подход к магии и Луна вызывала у неё раздражение. Сам Драко, наставляя на неё палочку, испытывал страх за свою семью. А вот Беллатрикс, да, была единственным человеком, про которого Луна сказала, что ненавидит её. Его сумасшедшая тетушка упивалась чужой болью и страданиями, и Луна с дрожью вспоминала те несколько раз, когда её пытала Белла.

Драко не заметил, когда они от ни к чему не обязывающих повседневных тем и воспоминаний перешли к чему-то настолько личному и тяжелому. Но при этом он замечает, что с каждым разговором на душе становится немного легче. В их следующую встречу, после того как Луна призналась в своих способностях, Драко прорывает, и он взахлеб рассказывает ей, какими были его последние годы. Рассказывает о всем ужасе, что ему пришлось сотворить и пережить, рассказывает, каким потерянным и запутавшимся себя чувствовал и как сильно он сожалеет о содеянном. Луна слушает его не перебивая, позволяя высказаться, выплакаться и отпустить прошлое. Она накрывает его ладонь своей, поддерживая, — и это тепло, а её слова, что она прощает его за все, зажигают в душе Драко крошечную надежду, что все образуется.

Драко не замечает, как пролетают дни, складываясь в недели и месяцы. И когда Луна во время своего очередного визита спрашивает, почему он не волнуется из-за завтрашнего заседания, он на секунду впадает в ступор.

Он читал «Пророк» невнимательно — наискосок пробегал взглядом заголовки, выбирая интересные статьи, чтобы было что обсудить с Луной, но давно перестал смотреть на даты. Он знал лишь то, что уже наступила зима, потому что за окном было бело, а в волосах навещающей его каждый день Луны таяли снежинки. Но он банально забыл, что завтра ему вынесут окончательный приговор.

Паника комом подступает к горлу, голова идёт кругом. Драко настолько погрузился в момент: в это беззаботное счастье, которое подарили ему Луна и Фейт, скрасив его дни в заключении, заставив его забыть о том, что он ждёт суда, и вместо этого ждать следующей встречи. Как он мог забыть?!

— Драко, дыши, — мягкий голос Луны пробивается сквозь пелену его затуманенного восприятия. — Просто дыши. Все хорошо.

Он не сразу понимает, что она гладит его по руке. Тепло её тонких пальцев обжигает, отвлекает, успокаивает. Приступ паники отступает, сворачивается клубочком на задворках сознания, словно змея, подчиняющаяся гипнотической мелодии факира. Драко делает глубокий вдох. Затем медленно выдыхает. И открывает глаза.

Луна смотрит на него с тревогой, нервно кусает губы, явно виня себя в том, что задала неуместный вопрос.

— Всё в порядке, — кривовато улыбается Драко, накрывая её ладонь своей. — Просто с тобой я потерял счёт времени, — он говорит это абсолютно искренне и без укора, констатируя очевидную и приятную истину. — Так что спасибо, что ты напомнила мне о заседании! А то завтра я бы удивился сильнее.

Драко пытается говорить расслабленно и свести все к шутке, но лёгкая дрожь в голосе выдаёт его нервозность, которую не удалось замаскировать. Да и толку, пытаться спрятать от Луны эмоции почти невозможно.

Но несмотря на его напускную браваду, Луна все равно остаётся понурой.

— Драко… — она отводит взгляд, избегая прямого контакта. — Дело не только в заседании… — она запинается, впервые на памяти Драко, не находясь со словами.

Драко непонимающе приподнимает бровь.

— А в чем ещё? — напряженно спрашивает он, пытаясь понять.

— Во мне, — расплывчато отвечает Луна. — Я так больше не могу!

Она вскакивает с дивана и начинает мерить шагами комнату, собираясь с мыслями.

— Мне не стоило приходить, не стоило предлагать Гарри свою помощь! Я не знала, что будет так сложно!

Драко не понимает, о чем идёт речь, совсем. Фейт, напуганная внезапной экспрессией Луны, и вовсе соскальзывает с дивана и уходит на кухню, подальше от шума.

— О чем ты, Луна? — мягко спрашивает Драко, встав с дивана и подходя ближе в надежде её успокоить. — При чем тут Поттер?

— Да как обычно, при всем! — она отталкивает протянутую к ней руку. — Я не могу больше врать.

Драко неверяще отступает на шаг назад. Врать?..

— Я пришла к тебе не совсем по своей воле, — слова придавливают Драко куда сильнее, чем он мог бы ожидать. — Твоя мама буквально умоляла Гарри помочь спасти тебя от Азкабана, ведь сам ты себя не спасешь. Но Гарри не знал, что с тобой делать и как подступиться, и решил посоветоваться со мной.

Драко чувствует, как к горлу подступает горький комок. Это все было фарсом?

— Я сама предложила навестить тебя вместо Гарри. Все же у вас с ним много лет вражды, а со мной — так, несколько месяцев моего заключения! — Луна обхватывает себя руками, отворачиваясь от Драко. — Я хотела понять, почему он счел тебя достойным второго шанса. Ведь после всех твоих проступков ты заслуживал наказания! — Луна отходит к окну и тяжело опирается на подоконник, наблюдая за снежинками. — Только вот я узнала тебя ближе, и мне стало тебя жаль.

Эта неосторожная фраза оказывается последней каплей для Драко. Последнее, что он мог бы стерпеть — это жалость.

— Мне не нужна твоя жалость, Лавгуд, — злобно шипит Драко.

— Ты просто запутавшийся мальчишка, попавший в дурную компанию. Вокруг тебя было куда больше настоящих ублюдков и психопатов, — конечно, ты не мог пойти против них! — Луна полностью игнорирует Драко.

— Лавгуд, — медленно цедит Драко. Она ходит по очень тонкому льду.

— Нет, это все равно тебя не оправдывает, но ты хотя бы искренне сожалеешь о содеянном и сам считаешь себя заслуживающим наказания. И я вижу, что ты можешь измениться! — Луна оборачивается к Драко и тут же отступает на шаг — такая пугающая ярость отображена на его лице. Но затем она берет себя в руки и сумбурно продолжает: — Только тебе нужно дать шанс, который при отсутствии показаний с твоей стороны никто тебе не предоставит! Поэтому мы с твоим адвокатом тщательно подготовились к заседанию, чтобы отстоять твою свободу…

Ещё и адвокат нарисовался, как у магглов! Незнакомка, которой Луна, судя по её дальнейшему сбивчивому рассказу, сливала всю информацию, которой он с ней делился. Делился искренне, как с другом, не под запись, а просто потому что общение с Луной располагало к такой открытости. А она вела двойную игру: улыбалась ему, сочувствовала, поддерживала, чтобы, едва переступив порог этой квартиры, растрезвонить какому-то третьему лицу всю подноготную Драко Малфоя. Это было мерзко.

— Выметайся, — шепотом цедит Драко, опустив голову и сжимая кулаки. Луна замолкает на полуслове. — Я не просил о помощи.

— Но, Драко!.. — пытается возразить она, делая нерешительный шаг в его сторону. — Мне уже не все равно. Я хочу помочь тебе!..

— А мне уже все равно, — бесцветно отвечает Драко, отступая на шаг назад. — Пожалуйста, просто уйди. Я не хочу тебя видеть.

Луна поникает ещё сильнее, чем в начале этого разговора. Драко больно видеть её такой — сломленной и расстроенной. Но обида в его собственной душе заглушает все остальные чувства, поэтому он, вернув на лицо непроницаемую маску, просто повторяет:

— Уйди.

Луна тихонько всхлипывает и начинает медленно собирать вещи: складывает в сумку блокнот, в котором она постоянно рисовала — то Драко, то Фейт, то абстрактные узоры, — закрывает чернильницу, прячет перо, подбирает с пола свой шарф и повязывает его на шею. Недопитые чашки с хорошим чаем, который однажды принесла Луна, сиротливо остаются на столике, и Драко, чтобы не смотреть на нее, поднимает их и уносит на кухню, отправляя остатки чая в слив. Прямо как Луна поступила с их едва завязавшейся дружбой.

Фейт осторожно трется о ноги Драко, и он не находит в себе сил оттолкнуть её. Кошка не виновата, что та, что принесла её в эту квартирку, оказалась двуличной и подлой.

— И забери Фейт, — с тяжестью на сердце произносит он. — В Азкабан меня с кошкой точно не пустят. А ей нужен дом.

Драко приседает на корточки, гладя кошку, к которой успел очень сильно привязаться за время их внезапного сожительства, берет её на руки, прижимая к груди и зарываясь носом в гладкую шерстку. Фейт доверчиво тыкается мордочкой куда-то в область его уха, негромко мурлыча. Драко приходится приложить немалые усилия, чтобы отпустить этот тёплый комочек нежности, который пробудил его от апатии.

Аврор, безмолвным наблюдателем стоящий у двери, открывает её для Луны, которая, подхватив Фейт, понуро уходит, оставляя Драко вновь в одиночестве. Она хотела сказать ещё что-то, но Драко прервал её поднятой ладонью. Она сказала достаточно.

Тишина, в которую вновь погружается квартирка, давит хуже прежнего. Драко машинально споласкивает чашки и возвращается в комнату, падая на диван без сил, прикрыв глаза рукой.

За что она с ним так?

Впервые в жизни Драко пошёл против своих принципов: открылся другому человеку, показал свои слабости, и что получил взамен? Удар в спину. Предательство. От девушки, от которой он никогда не ждал такого поступка.

Драко закусывает губу — до крови. Он чувствует металлический вкус на зубах и снова стремительно падает в пропасть сомнений, страданий и боли. Почему он вообще решил, что заслуживает шанса на искупление? Почему не все равно маме — он понимает. Он — последнее, что у неё осталось. Но почему Поттер, с которым они грызлись все семь лет в Хогвартсе, считает, что Драко заслуживает второй шанс? Почему Луна пошла даже на предательство, чтобы вытащить Драко? И зачем ему эта свобода ценой разбитого сердца?

Драко не хочет думать, не хочет разбираться, не хочет понимать. Завтра его ждёт суд. И будь что будет. Он не собирается делать ничего. Проще поставить на себе крест, чем получить эту фальшивую свободу, которой он даже не заслужил.

Он переворачивается на бок и тянется к отложенной под столик книге — для неё не хватило места на столешнице, когда пришла Луна, — скользит пальцами по корешку, пытаясь дотянуться, — лишь бы не вставать! — и наконец хватается за твердый переплёт. Он подтягивает книгу к себе, поднимает над головой и раскрывает на месте последней закладки. Но в его планы почитать, чтобы отвлечься, вмешивается вырванный из блокнота лист, спланировавший на лицо, стоило открыть книгу. Он ловит лист одной рукой и, отложив книгу на столик, переворачивает его. На него смотрит его собственный портрет: отросшие волосы уже достаточно длинные, чтобы мешаться, но ещё недостаточно длинные, чтобы собрать в хвост, лежат небрежной копной, обрамляя узкое лицо, на котором — Драко не верит своим глазам — улыбка. И не насмешливо-надменная искусственная улыбка, которую Драко натягивал, как вторую кожу, а настоящая, искренняя улыбка. В уголках глаз — морщинки, а сами глаза чуть прикрыты — он напоминает на этом рисунке Фейт — такой же расслабленный и счастливый. Ещё не знающий, что все это — иллюзия.

Драко отводит руку с рисунком в сторону и разжимает пальцы. Лист бумаги с неровно оборванным краем планирует на пол под тихий стон Драко.

Это будет очень долгая ночь.

Он не сомкнул глаз до самого утра. Мысли словно насекомые роились и роились в тяжёлой голове, не позволяя отключиться, забыться и вновь привыкать к одиночеству. В конце концов, камеры в Азкабане одиночные, а Драко не сомневается, что именно тюрьма станет его пунктом назначения уже этим вечером. Отличный подарок победителям под Рождество — мир без Драко Малфоя!.. Будь хоть кому-нибудь до него дело.

Аврор приходит ровно в восемь. Все тот же молчаливый мистер Честер, его почти бессменный наблюдатель, скептическим взглядом окидывает внешний вид Драко, который уже успел выпить чашку утреннего чая — снова помойного, потому что к листьям, что принесла ему Луна, он не находит сил прикоснуться. Сам Драко выглядит паршиво: круги под глазами, впалые щеки, потухший взгляд. И ощущает себя так, словно уже повстречался с дементором — только у его дементора был переливчатый смех и два десятка вязаных кардиганов всех цветов радуги вперемешку.

Они перемещаются в Министерство камином с первого этажа здания, в котором держали Драко. Не в Атриум, и на том спасибо, — Драко не выдержал бы взглядов всех сотрудников и посетителей, — а в личный кабинет Честера. Оттуда до зала, где уже собрался весь Визенгамот, рукой подать. Так что Драко не замечает, как всего спустя пару минут он уже стоит перед тяжёлыми дверями, а ещё минутой позже оказывается прикован к креслу для подсудимых.

Мрачная и тусклая атмосфера тёмной залы производит гнетущее впечатление. А взгляды — цепкие, липкие — он чувствует даже без способностей как у Луны. Судьи смотрят на него, оценивают и взвешивают — кажется, что их решение уже принято, и он здесь лишь для того, чтобы услышать его.

Драко сидит лицом к Верховному Чародею, чьи обязанности в настоящий момент исполняет новый Министр — Кингсли Шеклболт. Он не видит скамьи со свидетелями, лишь кафедру для ответчика, часть боковых трибун и, если скосить взгляд в сторону, — стол — странное нововведение в не меняющемся веками интерьере залы. За этим столом сидит, обложившись бумагами, молодая женщина в строгой мантии. Видимо, его адвокат — следствие излишнего влияния магглорожденных и полукровок на магический мир. Та, кому Луна рассказала все то, что не должно было достичь чужих ушей. Но достигло, и Драко теперь с этим жить.

Заметив интерес к своей персоне, девушка улыбается Драко и кивает, словно пытаясь сказать, что у них все схвачено и все будет хорошо. Драко очень хочет скривить губы, но под взглядами сотни волшебников не решается, предпочтя оставить на месте маску скучающего безразличия. Зря эта девушка настроена так хорошо! Она защищает Пожирателя, и место ему — в тюрьме.

Стук молотка призывает к порядку, и зал стихает. Драко пытается расслабленно откинуться в кресле — все равно процесс обещает быть небыстрым, особенно с авантюрой Поттера и Лавгуд, которые вознамерились вытащить Драко вопреки его желаниям и здравому смыслу. Да и Мордред с ними! Какая разница, отправится он в Азкабан через час или через пять? А если его ждёт Поцелуй — то и вовсе разницы нет, все равно он проведёт оставшееся ему время в цепях.

Мысль, что его действительно могут оправдать, Драко даже не допускает. Особенно пока слушает длинный список своих прегрешений, зачитываемый секретарем Визенгамота. Кажется, это очередной Уизли — Драко бросает на него скошенный взгляд — рыжий долговязый парень в очках в роговой оправе зачитывает пергамент с брезгливым выражением лица, явно не понимая, зачем они вообще рассматривают это дело. Кажется, он был старостой, когда Драко учился на младших курсах; разумеется, он не запоминал его имени — не Малфоевское это дело, помнить всех Уизли.

Как и имя девушки, что выступает следующей, ему ничего не говорит. «Пенелопа-Кристал-ваша-честь» явно полукровка, судя по смешкам, прокатившимся по залу Визенгамота вслед за таким обращением. Впрочем, Пенелопу это ничуть не смущает — она перехватывает свои бумаги и начинает зачитывать проникновенную речь, что каждый человек заслуживает второго шанса и что она в течение сегодняшнего заседания донесет до каждого в этом зале, что именно Драко Малфой — тот, кто сможет послужить прекрасным примером справедливости их судебной системы.

Драко видит со своего места лишь часть трибун, где заседают члены Визенгамота. В зале царит полумрак, в котором почти не видно лиц — лишь тени, безликие вершители судеб тех, кто мог бы быть на их месте, если бы удача была на стороне Тёмного Лорда. По скрытым в тени лицам проходит волна: ропот, презрение, сомнение, — Драко слышит отголоски их недовольства. Оно и понятно — куда проще выносить два приговора: заключение или казнь, не испытывая и малейшего угрызения совести за свой вердикт. А эта Пенелопа сейчас стоит перед ними с гордо поднятой головой, надеясь пошатнуть их веру в справедливость таких приговоров. Какая ей выгода? Чем её подкупил Поттер? Драко не понимает.

Но своего решения он менять не собирается: он не скажет ни слова в свою защиту. Он верит в свою вину, члены Визенгамота верят в его вину; и только Поттер, Лавгуд и Кристал по одной им ведомой причине верят, что он заслуживает второго шанса. Ну и пускай возятся. Драко им помогать не намерен.

Когда начинают вызывать свидетелей обвинения, Драко становится сложно дышать. Каждое слово тупым ножом вскрывает едва затянувшиеся раны, каждое обвинение повисает у него на шее камнем, каждое оскорбление и призыв к наказанию — заслужены от первой и до последней буквы. Он виноват в страданиях этих людей и заслужил их ненависть.

— Протестую, — звонкий голосок Пенелопы прерывает долгую тираду миссис Тёрнблад, узнавшую, что именно Авада Драко прервала жизнь её дочери.

Если бы не информация, предоставленная Луной, Стейси по-прежнему числилась бы пропавшей без вести. А теперь её мать знала имя её убийцы и призывала судей к высшей мере наказания. И как знание о его причастности к убийству журналистики могло помочь Драко избежать наказания? Лавгуд, похоже, не зря прозвали Лунатичкой, если она решила, что это поможет.

— Личные суждения свидетеля о подсудимом являются не более чем домыслами и отношения к делу не имеют, — припечатывает Пенелопа.

Шеклболт едва заметно закатывает глаза, явно раздраженный тем, что заседание затянется, но протест удовлетворяет. Миссис Тёрнблад возвращается на свое место на скамье за спиной Драко, едва не плюнув ему в лицо, проходя мимо. Пенелопа же достаёт какие-то бумаги и передаёт их Министру, прежде чем продолжить.

— У защиты есть свидетельства того, что мистер Малфой действовал под принуждением и угрозой жизни его близких. Это подтвердили показания, полученные от миссис Малфой при её допросе с сывороткой правды в октябре и показания мистера Яксли, полученные при его допросе в августе. Также на основании информации, полученной от мистера Малфоя в приватном диалоге, мы получили полный список присутствовавших в тот день в Малфой-мэноре лиц. Данная информация была перепроверена путем допроса того же мистера Яксли, в настоящий момент отбывающего свое наказание в Азкабане. В результате мы получили список лиц, до текущего момента избежавших правосудия за пособничество Тому-Кого-Нельзя-Называть.

По залу проходит пораженная волна шепотков. А Драко опускает голову, горько усмехнувшись. Так вот в чем заключался их план — вытащить из рассказов Драко информацию обо всех сочувствующих режиму Тёмного Лорда и провести ещё более масштабные чистки, не оставив ни единого сорняка. И действительно, им даже не нужно было содействие Драко на суде — его воспоминания, которыми он делился с Луной, были перепроверены через тех, кого можно было без зазрения совести напоить сывороткой правды и кому можно было задать уже очень конкретные вопросы: с временем, датой, событиями.

Впрочем, Драко уверен, что этого все равно не будет достаточно. Он натворил дел, и просто сдачей других пособников Тёмного Лорда он не отделается — максимум скостит себе срок, тем более что он не даёт показаний напрямую.

А судебное заседание тем временем продолжается. Друг за другом призывают к ответу свидетелей обвинения, и раз за разом Кристал пытается если не вывернуть их слова в пользу Драко, то хотя бы надавить на информацию, которую они смогли получить благодаря его участию. Список новых лиц, подлежащих обвинению, получается внушительным, и Шеклболт, делая пометки в своём пергаменте, довольно потирает руки. Предстоящая чистка будет серьёзной.

А затем наступает очередь свидетелей защиты, и первой к помосту выходит, к удивлению Драко, мадам Помфри — школьная медсестра. Впрочем, её показания касательно Драко ограничиваются лишь тем, что он пытался своевременно оказать помощь погибшей школьнице и не желал той смерти — это было даже не убийством по неосторожности, а просто неудачным стечением обстоятельств.

Но когда мадам Помфри уступает кафедру профессору Слагхорну, Драко перестаёт понимать хоть что-то. Профессор не даёт показаний о Драко, а внезапно зачитывает короткую тезисную лекцию об усовершенствованной сыворотке правды, над которой он работал совместно с авроратом. И слушая об отличиях этой сыворотки от базовой версии, Драко понимает, насколько страшную вещь они создали. Новая сыворотка не имеет выраженного вкуса и аромата, по которому опытный человек мог без труда вычислить, что его пытаются опоить; не вызывает желания отвечать на вопрос, а все ещё позволяет субъекту сохранить собственную волю в том, давать ответ на вопрос или нет — за счёт чего её применение вычислить сложнее. Человек почувствует сопротивление сыворотки только если попытается солгать, а если он говорит правду и искренне, то её практически невозможно идентифицировать. А потом Слагхорн переходит к способам применения сыворотки, и Драко понимает, почему профессор анонсирует такое открытие именно на суде над Драко Малфоем. Классическую сыворотку можно использовать только в формате капель — в чистом виде или разводят в напитке. А в сыворотке этой версии можно вымочить другие объекты без потери свойств зелья, что открывало целый спектр возможностей, чтобы подсунуть это зелье совершенно не подозревающему волшебнику. Как пример, вымоченные в сыворотке чайные листья при заваривании из них чая, передавали свойство сыворотки всему напитку.

Дальше Драко не слушает. Долбаный чай, принесенный Луной, был ловушкой. Драко так соскучился по нормальному крепкому чаю, что принял её подарок без малейшего сомнения. Луна не казалась ему той, кто мог бы поступить так подло. Но судя по дальнейшим словам Слагхорна, именно Драко, с одобрения Аврората, и стал первым испытуемым для этого зелья.

И он не понял этого. Не почувствовал, что вся его откровенность проверялась, наблюдалась, документировалась. Он был просто подопытной крысой, которой не верили на слово и хотели уличить во лжи. Драко чувствует себя использованным. С одной стороны, он и так не собирался лгать Луне, говоря от чистого сердца, но сам факт проверки — раздражает его до зубовного скрежета. Да, он понимает, почему Луна так поступила, в отчаянной попытке его спасти — ведь раз его слова были сказаны под сывороткой, то они имеют вес в качестве свидетельских показаний. А раз он ни разу не почувствовал сопротивления, даже не думал лгать, — это аргумент в пользу того, что он правда сожалеет о своих поступках и заслуживает второго шанса.

Драко чуть запрокидывает голову, горько усмехаясь. Его переиграли. Вся ватага его незваных спасителей спланировала все так, что уже было не важно, что Драко скажет или не скажет на суде. Он не просил этой помощи, но его все равно невольно тащили из той ямы, в которой он уже был готов похоронить себя до того дня, как порог его квартиры переступил Луна.

У Драко начинает сосать под ложечкой, потому что он прекрасно понимает, кого Пенелопа вызовет своим следующим свидетелем. И он не готов к тому, насколько уставшей и потерянной выглядит Луна, словно эту ночь не один Драко провел без сна. Сердце сжимается словно тисками с каждым её словом, пока она пытается донести до судей одну мысль: виноват, но сожалеет, хочет искупить вину, но не знает как. И подтверждает это полутора месяцами их близкого общения и той информацией, что она узнала от него как под сывороткой, так и без неё.

Она не смотрит на Драко, отводит рассредоточенный взгляд, смотрит словно насквозь, и от этого ему ещё больнее. Ему кажется, что между ними выросла невидимая стена изо льда, сковавшего сердце Драко, когда он впервые в жизни испытал на своей шкуре предательство. Пусть во имя его же блага, но все равно предательство.

Луна бросает на него всего один взгляд, когда покидает кафедру. В её глазах — чуть ли не слезы, и она одними губами шепчет «прости», проходя мимо Драко назад к скамье свидетелей. В душе Драко поднимается буря, но в этот раз она направлена не на Луну, а на самого себя. Ей было не все равно, правда не все равно, а он — ещё один пункт к списку его прегрешений! — оттолкнул от себя единственного человека, который искренне хотел ему помочь. Какой же он все-таки мудак! Не оценил то, что Луна не захотела продолжать вести двойную игру, не оценил её честность, когда она решила открыть причины, почему она пришла в начале, не выслушал, когда она пыталась донести до него, что ей правда не безразлична его судьба. Возможно, она не лучшим образом подбирала слова, невольно проехалась по больным точкам, но она была с ним честна. А он повел себя как последний козёл!

Вышедший вслед за Луной аврор Честер подтверждает все её слова, задокументированное применение сыворотки под его надзором, и без лишних церемоний уступает место последнему свидетелю — самому Гарри Поттеру. Разумеется, Мальчика-который-выжил, героя войны и одного из самых влиятельных людей в Магической Британии, Пенелопа оставляет на десерт. Потому что финальный аккорд защиты должен либо вбить гвоздь в крышку гроба Драко, либо совершить чудо и изменить мнение сотни волшебников, которые всего несколько часов назад были готовы упечь Драко за решетку без суда и следствия, если не приговорить к высшей мере наказания.

И Поттер старается, даже слишком. В лучших традициях покойного Дамблдора, он начинает издалека, и ему, в отличие от кого бы то ни было ещё, никто не смеет перечить. Он предлагает собравшимся вспомнить, какой ужас на них наводило одно имя Волдеморта, вспомнить гнетущую атмосферу ужаса, в которой их страна находилась последний год, пока Тёмный Лорд уверенно шёл к власти. А потом предлагает поставить себя на место человека, попавшего к нему в услужение не по своей воле. Рассказывает историю, как Драко получил Метку за ошибки Люциуса — Пенелопа тут же подкрепляет рассказ показаниями Нарциссы, — рассказывает о невыполнимом задании — убийстве Дамблдора, в ходе которого Тёмный Лорд надеялся от Драко избавиться, рассказывает, как Драко чуть не переметнулся на светлую сторону, когда Дамблдор предложил ему и его семье защиту, подтверждая это собственными воспоминаниями, и как этот шанс для Драко оказался упущен вместе со смертью директора. А потом припоминает те редкие моменты, когда Драко пытался поступить правильно, невзирая на страх перед своим Повелителем: как он не опознал Гарри, подарив ему возможность сбежать и спасти Луну с мистером Олливандером, и как он бросил Гарри собственную палочку в последней битве, позволив Гарри сойтись с Волдемортом в честной дуэли. А затем, выдержав паузу, чтобы дать судьям переварить услышанное, он заканчивает свою речь проникновенной тирадой о том, что даже Дамблдор был готов дать Драко второй шанс, веря, что тот может исправиться.

Драко готов признать, что речь Поттера проняла даже его. И — невольно — снова начинает надеяться. Хотя объективно шансы не в его пользу.

Министр накрывает центр залы и скамью с журналистами и свидетелями пологом тишины, чтобы Визенгамот мог обсудить материалы дела без лишних ушей, и на Драко вновь опускается тишина. От него ничего не зависело с самого начала. Кто только ни играл его жизнью: родители и Тёмный Лорд, Дамблдор и Снейп. Теперь вот с его жизнью играют Поттер, Лавгуд и Кристал, а помимо них — Визенгамот в полном составе. Так несложно удариться в фатализм, когда от тебя ничего не зависит. Тени за пределами купола копошатся, активно жестикулируют — наверное, это хороший знак?

— Мы заставили их задуматься, — раздается довольный голос у Драко над ухом. Пенелопа Кристал, которую тоже отрезали от зала суда, решила подойти к Драко и перекинуться с ним парой слов. — У меня хорошее предчувствие, что в Азкабан ты не отправишься.

— Зачем давать мне надежду? — горько спрашивает Драко. — Да и вообще, почему ты мне помогаешь? — Кристал первой нарушила субординацию, так что Драко не видит смысла в расшаркиваниях.

— Мой дядя, он маггл, адвокат. И он привил мне мысль, что почти любой человек заслуживает второй шанс, если он способен искренне раскаяться в содеянном, — Пенелопа охотно делится с Драко своей историей, словно ждала этот вопрос и заготовила речь. — А видя, как Визенгамот отправляет всех последователей Того-Кого-Нельзя-Называть в Азкабан без разбора, а некоторых и вовсе приговаривает к Поцелую, я пришла к выводу, что это несправедливо и систему нужно менять. Поэтому, когда ко мне обратилась Луна с просьбой помочь тебе, сказав, что протолкнуть идею защитника подсудимого в Визенгамоте поможет сам Гарри Поттер, я не думая согласилась.

— То есть ты из тех идейных... реформаторов, которые верят, что смогут изменить магический мир? — кривит губы Драко.

— Не попробовав, не узнаем, — беззлобно отвечает Пенелопа. — И я чистокровная, если для тебя это важно.

— Да, если честно, мне уже плевать на чистоту крови, — устало выдыхает Драко.

— Вот видишь! Что-то мы уже смогли изменить, — ухмыляется Пенелопа. — А ещё я смогу утереть нос Перси, который считал, что не стоит и пытаться изменить устоявшиеся порядки. Вон как бесится, смотри! — она кивает на рыжего секретаря, который, пока судьи ведут обсуждение, буравит взглядом Пенелопу и Драко, чуть не ломая зажатое в пальцах перо.

Драко усмехается. Ему даже нравится эта пробивная девушка.

— Кстати, не знаю, что там у вас с Луной случилось, но на ней со вчерашнего дня лица нет. Так что когда тебя выпустят на свободу, разберешься с этим? — внезапно серьёзным тоном спрашивает Пенелопа.

Драко неловко отводит взгляд. По результатам прошедшего заседания и правда кажется, что у него есть шанс на освобождение. И в этом заслуга преимущественно Луны, которая, понимая, что он не стал бы сотрудничать, приди она к нему с допросом, пошла на уловку. И если верить её словам, ей правда стало не все равно, когда она узнала его поближе. Она поверила, что Драко достоин второго шанса, так почему он должен лишать его её саму?

— Конечно, — так же серьёзно отвечает он. — Мне есть за что извиниться.

Пенелопа кивает ему, довольная ответом, и возвращается к своему столу. Судя по копошению секретаря, быстро строчащего что-то на пергаменте, Визенгамот принял решение.

— Визенгамот рассмотрел дело Драко Малфоя и вынес следующий вердикт. Мистер Малфой признан виновным в убийствах, пытках и пособничестве Тому-Кого-Нельзя-Называть.

Сердце Драко уходит в пятки. Это конец?

— Однако, с учётом обстоятельств, а также неоценимой помощи в выявлении лиц, причастных к организации «Пожиратели Смерти», приговор мистера Малфоя был смягчен. Ввиду того, что мистер Малфой проявляет признаки раскаяния, Визенгамот постановил, что он заслуживает второго шанса.

Драко не верит своим ушам.

— Визенгамот назначил мистеру Малфою десять месяцев общественных работ в больнице Святого Мунго в отделении по лечению последствий проклятий. Ограничение на колдовство будет снято под поручительство мистера Ксенофилиуса Лавгуда, который вызвался стать куратором мистера Малфоя на ближайшие десять месяцев.

Драко жалеет, что не видит всей залы! Луна рассказывала ему, что её отец был против её визитов к Драко, потому что не верил, что тот правда мог измениться. Но теперь старик Ксено вызвался стать его куратором. Почему? Это из-за Луны?

— Приговор привести в исполнение немедленно, — завершает читать свиток Перси, и, повинуясь взмаху его палочки, цепи, стягивающие запястья и щиколотки Драко, ослабевают. — Забрать свою палочку вы сможете при выходе из зала.

— Мистер Малфой, вы хотите что-нибудь добавить? — спрашивает с серьёзным видом уже Кингсли Шеклболт.

Драко потирает запястья, на секунду задумавшись, стоит ли открывать рот или до последнего молчать. Но потом он понимает, что все и правда закончилось. Его простили, ему поверили, ему дали второй шанс, несмотря на то, что сам Драко не проронил и слова.

— Я… — он встаёт с кресла и разворачивается к собравшимся в зале волшебникам. — Я благодарен всем вам за данный мне шанс. Я обещаю не подводить вас и использовать его для искупления всего зла, что я причинил.

Впервые в жизни он говорит столь пафосные слова. Но тем не менее, от всего сердца.

И Луна, в чьи глаза он смотрит, произнося эти слова, несмело улыбается ему в ответ.

* * *

— Драко! — Луна налетает на него на выходе из зала, стоит Драко забрать свою палочку у аврора и отойти на несколько шагов. Она порывисто обнимает его и тут же отступает назад. — Я очень рада, что тебя освободили.

— Спасибо, — искренне отвечает Драко. — Я знаю, как много ты сделала для того, чтобы это стало возможным. И прости за то, как я среагировал вчера.

Слова даются тяжело, но он чувствует, что если не произнести их сейчас, то потом может быть слишком поздно.

— Это ты прости, — тут же отвечает Луна. — Мне следовало рассказать тебе обо всем раньше. Но я никак не могла выбрать подходящий момент, пока не стало слишком поздно.

Драко протягивает ей открытую ладонь.

— Мир? — с робкой улыбкой спрашивает он.

— Конечно! — Луна игнорирует его руку и крепко обнимает его, уткнувшись лицом ему в плечо. Драко нерешительно обнимает её в ответ, чувствуя, как она расслабляется и тихонько всхлипывает.

Они стоят так несколько минут, пока спина Луны перестаёт подрагивать и она не отстраняется.

— Ты уже решил, где ты будешь праздновать это Рождество? — внезапно спрашивает Луна.

— До получаса назад был уверен, что в камере Азкабана, — Драко сводит все к шутке, но Луна тут же несильно бьёт его кулачком по плечу. — Ай! Ладно-ладно! — смеётся Драко. — Нет, даже не думал на эту тему.

— Тогда как насчёт того, чтобы встретить его у нас с папой? — смущенно предлагает Луна. — Мы недавно закончили ремонтировать дом, и у нас есть свободные комнаты. Можешь оставаться у нас сколько пожелаешь.

Драко не сразу находится с ответом. Он правда ещё не думал, что ему делать с этой новообретенной свободой. Дом отобрало Министерство, мама за границей, бывшие друзья явно и знать его не желают, раз даже не навестили. Ему некуда идти. Но даже если бы варианты были, его ответ все равно бы не изменился.

— Если я вам не помешаю…

— Не помешаешь, иначе я бы не предлагала, — заверяет его Луна.

— И если мистер Лавгуд не будет против…

— Он уже поручился за тебя. Конечно, я это с ним обсудила!

— Тогда…

— Драко! — возмущенно топает ногой Луна. — Я задала простой вопрос. Просто скажи: да или нет.

— Да, — не сомневаясь, отвечает Драко. — Я буду счастлив встретить Рождество с тобой.

— Тогда пойдём! — просияв, берет его за руку Луна. — У нас ещё ёлка не наряжена!