Fate (джен)

Драко ненавидит тишину. Она действует ему на нервы, давит, заставляет вслушиваться и ждать — он сам не знает чего: стука, хлопка, вздоха. А в крошечной квартире, где он заперт под домашним арестом до суда, стоит извечная тишина, нарушаемая лишь самим Драко.

Он ставит чайник на плиту, разжигает под ним огонь совершенно по-маггловски, потому что палочку у него отобрали до вынесения приговора. Шипение огня, а вслед за ним — бульканье закипающей воды, хоть ненадолго рассеивают мертвенную тишину его тюрьмы. Резкий свист чайника возвещает о закипании, и Драко не остаётся ничего, кроме как заварить себе чашку дешевого чая, отдающего вкусом половой тряпки, после чего его снова накрывает тишина.

Он живёт так уже несколько месяцев. Визенгамот не торопится рассматривать прегрешения проигравших, идя по списку: от самых верных последователей Тёмного Лорда к неудачно сочувствующим. Сам Драко — во второй половине этого списка. Он даже знает дату своего заседания — двадцать четвёртое декабря, в канун Рождества. Он оказался ниже своего отца и даже некоторых незаклейменных Меткой подсудимых благодаря своей жалкой попытке переметнуться на побеждающую сторону — в последний момент, бросив палочку Поттеру для его финальной дуэли, Драко отсрочил свое наказание, но не более.

Он должен был сделать больше.

Замкнутое пространство пустой квартиры, где он предоставлен сам себе долгие недели, тянущиеся словно месяцы, не оставляет ему выбора, кроме как раз за разом прокручивать в голове воспоминания, пытаясь понять, где и в какой момент его жизнь свернула не туда.

Он помнит, каким оскорбленным чувствовал себя одиннадцатилетний Драко, когда его дружбу отвергли в пользу предателя крови и грязнокровки. В тот день он заклеймил Гарри Поттера своим врагом, раз уж друзьями им было стать не суждено. А дальше все покатилось по наклонной как снежный ком, хотя им обоим требовалось лишь раз пойти на попятную: Гарри мог бы перестать относиться к нему предвзято из-за того, что Малфой попал на Слизерин, а Драко должен был отказаться от грубых определений Уизли и Грейнджер, завязанных на предрассудках его родителей. Ведь как показал исход этой войны, ничего из того, что вдалбливал в него отец, не имело значения. И грязная, и чистая кровь на его руках была одинаково красной.

Отец… Драко бросает взгляд на сложенные стопкой в углу газеты — за все время его заключения, а потом — на две, отложенные в сторону. «Люциус Малфой признан виновным в пособничестве Тому-Кого-Нельзя-Называть, пытках и убийствах магов и магглов и приговорён к казни через Поцелуй дементора» — выпуск от десятого сентября. «Нарцисса Малфой оправдана в связи с неоценимой помощью, которую она внесла в победу над Тем-Кого-Нельзя-Называть» — выпуск от пятнадцатого октября. Свидетельства Поттера, что Нарцисса солгала Темному Лорду, что Гарри мертв, хватило, чтобы оправдать супругу и мать Пожирателей Смерти.

В сердце Драко — пустота, когда он думает об отце. Тот совершил слишком много ошибок за свою жизнь, продолжал слепо следовать идее превосходства чистокровных над остальными волшебниками и, что самое мерзкое, вбил эти же идеалы в голову Драко, а затем и вовсе отдал его в услужение Темному Лорду. И чем это для них закончилось? Отец мертв, мать покинула страну, а сам Драко ждет своего приговора.

Он почти не сомневается, что его не оправдают. И вопрос лишь в том, казнят его или отправят в Азкабан. Все же именно он готовил покушение на Альбуса Дамблдора, пустил Пожирателей Смерти в Хогвартс, применял все три Непростительных, участвовал в похищениях и пытках…

Драко мутит. Возможно, виной тому — жалкое подобие чая, который он пьёт, разбавив позавчерашним молоком, лишь бы отбить вкус, а возможно, в нем все же просыпается жалкий огрызок того, что у нормальных людей зовется совестью. Но Драко — не нормальный, Драко — Малфой. А они никогда не сожалеют, никогда не сомневаются в принятых решениях и никогда не просят прощения. Он и так уже нарушил почти все из этих заповедей, но что пустые слова Драко сделают тем, кто пострадал от его рук?

Как будто семья маггла, убитого Драко для получения Метки, примет его извинения, а не плюнет ему в лицо? Как будто Кэти Белл, попавшая под действие проклятия, находясь под Империусом, поверит в раскаяние Драко? Как будто десятки магглорожденных волшебников, пострадавших от рук Драко, испытают хоть толику сочувствия к пожирательскому отродью? Как будто Луна Лавгуд простит ему заключение и пытки? Как будто мистер Олливандер сможет понять и простить? Как будто все, кого так или иначе ранили заклинания Драко, смогут проявить сочувствие? Как будто семьи тех, кто погиб из-за Драко или от его руки, будут снисходительны?

Драко швыряет опустевшую чашку в стену, но она не разлетается на осколки. Все в этой квартире-тюрьме зачаровано на неразбиваемость, чтобы запертый в ней волшебник не смог покончить с жизнью без суда и следствия.

А Драко пытался. Потому что это заключение — лишь отсрочка, потому что когда наступит фарс под названием «судебное разбирательство по делу Драко Малфоя», его ждёт та же судьба, что и его отца.

Мама заходила к нему после своего суда. Похудевшая и осунувшаяся, потерявшая мужа, вместе с ним она потеряла и гордость. Под пристальными надзором аврора, охранявшего квартиру, где держали Драко, она умоляла его дать показания на суде, просить прощения за содеянное и искренне раскаяться в совершенных преступлениях. Она не хотела потерять ещё и сына. Но Драко не смог переступить через остатки своей гордости и пообещать ей это. Он понял ещё после суда над отцом, а также из результатов других заседаний, что Метка — это уже приговор. Ни один суд над Пожирателем не заканчивался оправданием. А если выбор стоит между Поцелуем и Азкабаном, лучше уж умереть, чем коротать оставшиеся ему годы в компании дементоров.

Драко смирился. Он сотворил слишком много зла, чтобы рассчитывать на прощение. А его слова, пусть даже искренние, ничего не изменят.

Он сожалел. Совершенно не по-малфоевски, но правда сожалел обо всем, что успел натворить за свою короткую и бессмысленную жизнь. День за днем, предоставленный сам себе, он перебирал воспоминания и лишь приходил к выводу, что его грядущее наказание будет полностью заслуженным. За каждую пролитую им каплю крови, за каждый крик боли, за каждую отобранную жизнь он должен отдать свою. Если бы он мог — отдал бы столько раз, сколько убийств он совершил. А их было восемь.

Первым от его руки погиб маггл, Генри. В ушах Драко до сих пор стоит истошный крик его жены и ребёнка, на глазах которых погиб их муж и отец. Погиб ни за что, просто по прихоти Повелителя, который решил, что эта семья подойдёт для финального испытания Драко, для доказательства его преданности.

Драко чувствует мерзкий, липкий пот, покрывающий его кожу, когда он вспоминает свои самые серьёзные прегрешения, но он не позволяет себе остановиться. Он должен помнить, должен страдать, раз за разом тупым ножом расковыривая гноящиеся раны на своей оскверненной душонке, — хотя бы так он должен почтить память погибших из-за него людей: помня о них.

Второй была магглорожденная журналистка Стейси Тёрнблад, пойманная в округе Малфой-мэнора. Тёмный Лорд в тот день был в гневе, потому что кто-то разнюхал его укрытие и заслал журналистов. На правах хозяина дома с журналисткой должен был разобраться Люциус, но в последний момент Тёмный Лорд передумал и поручил это Драко. Он помнит, как дрожал кончик палочки, наставленный на чересчур любопытную девушку, которая зашла слишком далеко в своём расследовании, и как Тёмный Лорд наставил палочку на его мать, не оставляя Драко выбора. Конечно, он выбрал жизнь своей матери, оборвав смертельным проклятием жизнь Стейси.

Потом был тот злосчастный рейд. На летних каникулах перед седьмым курсом Драко был удостоен «чести» участвовать в налетах Пожирателей на магглорожденных волшебников, их семей, а также всех, кто открыто высказывался в поддержку «Нежелательного лица номер один». Конечно, никакой честью это не было — просто акт террора и устрашения. Пожиратели били направо и налево, отражая слабый отпор тех, кто не успел скрыться, насиловали женщин на глазах их мужей, убивали детей на глазах родителей, пытали мужчин на глазах их семей. Драко мутило. Он не хотел быть частью этого. Он не хотел. Но его заставляли. Он помнит испуганный, загнанный взгляд девушки, сменяющийся стеклянным и безразличным под Империусом. Помнит гогот других Пожирателей, решивших, что настало время сделать Драко мужчиной. Помнит распластавшееся под ним и не сопротивляющееся тело. Помнит страх, сковывающий его, не позволяющий насладиться своим первым разом. Да какое тут насладиться! Драко испытывал омерзение от самого себя и не смог закончить начатое, но за него это с радостью сделал Макнейр. И Эйвери. И Крэбб и Гойл, старшие. Даже Нотт, несмотря на почтенный возраст, принимал участие в этой забаве. Для них это было забавой! Драко помнит, как заметил движение под кроватью. В комнате были дети. Трое малышей забились под кровать, на которой добрый десяток мужчин один за другим насиловали их не сопротивляющуюся мать. Драко выходил из комнаты последним и видел, как три светлых головы выползли из-под кровати и пытались привести в чувство маму. А потом именно ему приказали поджечь дом, стереть следы их преступления. И Драко не мог воспротивиться. Когда огонь поглотил все здание, он убежал как можно дальше, лишь бы не слышать детских криков, лишь бы верить, что хотя бы дети успели спастись из пожара.

Но в глубине души Драко прекрасно понимает, что врёт сам себе. Никто не спасся. И эти четыре жизни — на его совести.

Драко не хочет вспоминать. Не хочет видеть стекленеющие, потухающие глаза своих жертв. Не хочет слышать крики мучений. Не хочет помнить их боль и кровь, хочет отгородиться от всего. Но тишина и пустота квартиры давят на него не хуже дементора, поэтому он вспоминает раз за разом, снова и снова. Словно сдирает едва засохшую кровь с царапины, заставляя её заново кровоточить.

Седьмой жертвой стал оборотень, чьего имени Драко даже не знал. Провинившийся, упустивший магглорожденного гриффиндорца, у которого Тёмный Лорд хотел выпытать информацию, где скрывается Поттер. Жалкий пёс посмел возразить господину, за что поплатился жизнью. К этому времени Тёмный Лорд окончательно разочаровался в Люциусе и отыгрывался за это на Драко. Так что именно Драко применял к этому оборотню Круциатус, именно он наложил на него Империус и именно он приказал оборотню свернуть самому себе шею.

Восьмое же убийство свершилось уже в Хогвартсе. Магглорожденная пятикурсница не вынесла известий, которые по приказу Кэрроу ей сообщил Драко, что её семья, включая младшую сестренку, была убита. Она упала в обморок и не очнулась. Отказ сердца, как, поджав губы, сообщила мадам Помфри, когда Драко отлевитировал девочку в Больничное крыло. Глупая, бессмысленная смерть, о которой было уже некому сообщить.

Драко уронил голову на стол, сцепив руки на затылке. Он заслуживал смерти. Пусть он и не наслаждался убийствами, пусть он действовал по чужому указу, пусть ему и его семье угрожали. Убийство все равно оставалось убийством. И никакие слова, что он может сказать в свое оправдание, не вернут тех, чьи жизни он отнял. Вся боль, что он причинил, не будет прощена и забыта. Даже если на сторону Драко встанет сам Гарри Поттер, этого будет недостаточно. Драко не заслужил.

Тогда, во время последней битвы, он считал, что ещё не поздно что-то исправить. Что его помощь в окончательном убийстве Тёмного Лорда сможет что-то изменить, загладить хоть часть его вины. Но когда его взяли под стражу и посадили под домашний арест, он понял, что его надежды тщетны. А за несколько месяцев наедине с собой он убедил себя в том, что не заслуживает второго шанса.