Дым над Норой (джен)

Срочное сообщение! Ближайшие выборы отменяются, поскольку вчера в Министерстве Магии был ограблен Отдел Пропаганды. Неизвестные преступники вынесли из кабинета Долорес Амбридж результаты выборов на ближайшие десять лет.

Политический анекдот, журнал «Придира», ноябрь 1997 г.

 

В этот день её разбудило солнце, пробравшееся сквозь неплотно задёрнутые накануне вечером шторы. Узенькая щель, но луч лёг точнёхонько на глаза — и Молли, конечно, проснулась. Впрочем, она не расстроилась: мать семерых детей, она привыкла просыпаться от самых внезапных вещей или одного их предчувствия, так что это был не самый худший способ начать день, верно же? Да и всё равно пора было вставать.

Первое, что она уже долгое время видела, открывая глаза — пожилые семейные часы. Большая часть золотых стрелок тревожно показывала смертельную опасность для её сыновей, и Молли уже почти научилась не задерживать дыханье надолго.

Тихо, чтобы не разбудить досыпающего последние, самые сладкие минуты мужа, Молли перекатилась на другой бок и с едва слышным вздохом откинула одеяло, а затем, спустив ноги, позволила себе задумчиво нащупать ногами тапочки, и только потом достала палочку из-под подушки.

Её одежда послушно поплыла вслед за ней, когда она тихонько отправилась в ванную — привести себя в божий вид. Под тихие вздохи и причитания зеркала она почистила зубы; со скепсисом посмотрев на себя, оделась; причесалась, стараясь не замечать новых седых волос. Эта утренняя рутина очень ей помогала: пока делаешь нечто привычное, то, что год от года повторяется изо дня в день, кажется, что всё не так уж и плохо. Или, по крайней мере, почти нормально.

На пару ровных ударов сердца казалось, что вокруг нет войны, и дом живёт простой утренней жизнью — а затем в груди вновь начинало щемить. Комнаты в доме были пусты, за исключением их с Артуром спальни и ещё двух, в одной из которой, впрочем, жил отнюдь не её владелец — там теперь обитал обряженный в пижаму её Ронни упырь. Эта данность и успокаивала и, одновременно наполняла её материнской горечью: вновь не знать, где её сын, как он, было трудно, но Молли гордилась им и тем, что его сердце было в нужном месте.

Зато в другой спальне забылась тревожным сном её прекрасная Джинни — и Молли, заглянув к ней, несколько долгих мгновений смотрела на дочку, а потом вздохнула и тихо ушла, прикрывая неслышно дверь. Когда Молли спустилась вниз, ступеньки под ней даже не скрипнули, признавая её нежелание будить дочь собственным беспокойством. Могла ли она когда-то подумать, что не сможет радоваться возвращению её маленькой девочки на каникулы?

Молли пристроила часы на столе и огляделась: кухня утром всегда казалась ей больше, и заливающий её утренний свет добавлял ей какой-то особой нарядности. Молли любила её всей душой. Как и готовить завтраки — наверное, даже больше, чем всё остальное.

Нет, она любила готовить и сытные ланчи, и большие обеды, когда в доме собиралось много людей, и вечерние пироги, но завтрак… Завтрак — первая и самая главная пища за день, если уж он хорош — то и день может оказаться хорошим. Но если с завтраком не везёт, то и хорошему дню откуда бы взяться?

Своих убеждений Молли никому не навязывала — этого и без неё хватало вокруг — но зато точно знала, с какой стороны утром браться за ручку сковороды и лопатку. Это давало ей ощущение хоть какого-то влияния на реальность, и в эти дни Молли прочно держалась за эту веру.

Она растопила плиту, а затем разожгла в гостиной камин, чтоб прогрелся: Артуру нужно было ещё до работы добраться, а каминная сеть от всех «принятых мер» чудила, но этому уже никто даже не удивлялся. Да и дом за ночь остыл — на кухне было весьма прохладно. Огонь в плите весело загудел, и Молли наполнила чайник. Но, прежде чем браться за завтрак, нужно было навестить кур и заодно собрать свежих яиц.

Молли вышла на крыльцо, поёжившись на холодном утреннем ветерке, от которого совсем не защищало ещё не слишком тёплое апрельское солнце. Поплотней закутавшись в кардиган, она задумчиво посмотрела на лёгкий белый дымок, поднимавшийся из трубы: такое мирное зрелище; Молли не думала, что снова доживёт до тех дней, когда дым, утром поднимавшийся над домом кого-нибудь из знакомых, будет значить, что на помощь никто не успел.

Она спустилась с крыльца, по дороге сунув ноги в синие сапоги, стоящие на ступеньке, и поспешила в курятник. Когда-то на их крыльце толпился десяток пар, но нынче в строю осталось всего четыре — и то одна лишь для вида, как и всё в их жизни вокруг.

Куры, как всегда, встретили Молли бодрым кудахтаньем, и, пока они жадно клевали корм, она собрала пять… нет — даже шесть яиц: одно закатилось под поилку и спряталось в самом углу, у стены, там, где слегка мерцали укрывающие разобранный мотоцикл покойного Блэка чары, которые Молли уже давно старательно не замечала. Ей оставалось лишь помнить и грустно вздыхать — сожалеть было не о чем разве что курам.

Но прочь сожаления! Пора было браться за завтрак, и заодно поставить вариться к обеду бульон: кастрюля звякнула о плиту, забулькала наполняющая её вода, тихо плюхнулись в воду мясная косточка и куриные шеи. А на чугунной сковороде уже грелась фасоль. Что же ей добавить сегодня? Бекон или… пожалуй, кровяные колбаски; они почти сразу же заскворчали, наполняя дом ароматом. Оставалось только разбить яйца, выложить всё на тарелки, и только затем нарезать хлеб и тоже поджарить — совсем чуть-чуть.

Артур подтянулся на запах: вошёл в кухню всё ещё слегка сонный, в одном халате и перекошенных на носу очках. Он демонстративно засунул палец в левое ухо и пошевелил им там, морщась от громкого свиста закипевшего чайника, а затем обнял жену со спины, принюхиваясь:

— Привет.

— Ещё пять минут, — ответила Молли. — Иди, одевайся.

— А знаешь, мне что-то совсем не хочется, — он зарылся лицом в её волосы. — Возьму и не пойду. Скажу, что тоже заболел лишаём — мы тут все в зоне риска.

— Не скажешь, — вздохнула Молли, переворачивая колбаски и прижимаясь к мужу спиной.

— Не скажу, иначе буду первым магом, кого отправят в Азкабан за прогулы, — согласился он, целуя её в макушку. — Эх, пойду, побреюсь и всё такое, чтобы потом, в надлежащем виде, подрывать бессмысленной бюрократией наше прекрасное Министерство, — он ещё раз показательно вздохнул и ушёл. Зашумела вода в ванной, и её шум, сливавшийся со скворчанием сковородки, создавал ощущение уюта и ускользающего покоя их повседневности. Их утро было таким уже много лет — можно соврать себе, что и сегодня тоже.

Артур вернулся побритым и посвежевшим, и они сели завтракать — и теперь, когда шесть стульев из восьми так и остались стоять придвинутыми к столу, тот казался огромным и каким-то пустым. Молли изо всех своих сил старалась не думать о том, что однажды утром этих задвинутых стульев может оказаться уже семь.

Однажды её муж может просто не вернуться с работы.

Они с ним не раз шутили, что его ещё не арестовали только потому, что бумаги об этом затерялись где-то между отделами, вместе с зарплатными и отпускными ведомостями недостаточно благонадёжных кадров. Но оба хорошо понимали, что это был только вопрос формальностей. За Артуром плотно следили: за всем, что он делал, что говорил, и что он подписывал. Но почему-то никак не удосуживались арестовать.

— Ну, — говорил обычно в таких случаях Артур, — я же чистокровней некуда, и случись что — у них разбежится половина отделов. Кто тогда встанет на пути взбесившихся миксеров и кусачих ключей? И потом, в конце-то концов, им просто выгоднее за мной следить: вдруг я их на кого-нибудь выведу. На них, бедолагах, теперь тоже висит проклятие годового плана.

Молли оставалось разве что снова беспокойно ворчать:

— Я уже даже не знаю, что хуже. Люди просто исчезают, если их не арестовывают.

— Но обычно всё-таки по ночам и из дома, — отмахнулся беспечно Артур. — В Министерстве пока что такого безобразия не бывает — если уж за кем и придут, то устроят целое представление. Маглорожденных у нас уже не осталось, ловить больше некого, так что, как ни удивительно, в целом, почти безопасно.

— Не начинай, — вздохнула Молли, и Артур покачал головой:

— По крайней мере, там меня, если что, всё-таки арестуют, а не придут убивать в кабинет. Согласись, это значительно лучше!

— Ну конечно, намного лучше, — Молли улыбнулась практически против воли, и выдохнула почти побеждённо: — И потом, ты можешь там видеть Перси. Хотя бы знать, как он, — добавила тихонько она.

— Иногда, да, — согласился Артур. — Мы, конечно, с ним делаем вид, что друг друга не замечаем, но я встречаю его в коридорах, а давеча мы даже в лифте столкнулись с ним. Он держится, дорогая, он держится.

Молли смахнула слезу.

— Он — Уизли, наш сын, и к тому же наполовину Прюитт, — бодро ответил Артур, подбирая хлебом остатки соуса и расплывшегося желтка. — Конечно же, он держится. И мне тоже придётся, если я не выйду прямо сейчас, — он торопливо допил чай и вскочил. — Нас стали ужасно ругать за опоздания.

— Вот, — Молли тоже вскочила и, призвав с кухонного стола бумажный пакет, уменьшила и торопливо сунула Артуру в прямо карман. — Твой обед. Я там положила…

— Пусть будет сюрприз, — сказал он, чмокнув её в щёку и торопливо перекладывая пакет с завтраком из кармана в портфель. — Так интереснее. Люблю твои сюрпризы! — он улыбнулся ей и с показной бравадой, уже на пути в гостиную, почти привычно споткнулся о большой потёртый чемодан, который стоял у них с прошлого августа. Наверное, у многих теперь стоят чемоданы… Молли быстро обнялась с мужем, и Артур, стараясь её подбодрить, с улыбкой размашисто швырнул порох в камин — и улетел.

И дом вновь опустел и затих.

Но Молли не могла позволить себе беспокойно дрейфовать в пустоте: её деятельная натура срочно взывала её заполнить, и она привычно занялась домашним хозяйством, которое всегда требовало внимания.

Сегодня Молли запланировала перемыть на кухне шкафы — а то руки до них так и не доходили с самого Рождества. Так что пришёл их час; но сперва она поднялась к Джинни — посмотреть, не проснулась ли та и не нужно ли ей чего-нибудь. Дочь ещё с вечера жаловалась на скверное самочувствие, и, хотя причина этого была по-женски обыденной и понятной, Молли тревожилась всё равно. Но Джинни всё ещё крепко спала, и Молли, конечно же, не стала её будить — просто поцеловала в слегка влажный лоб, ощутив лёгкий жар губами, и, вздохнув, оставила на тумбочке тёплый бульон и зелье.

Её взгляд снова упал на парящие за ней неотступно часы — стрелка Артура привычно колебалась между смертельной опасностью и работой — а затем занесла мясные объедки в комнату упырю и спустилась в сад.

День лишь ещё начинался.

 

— Нет, дорогой, мы-то с вами до абсолютного торжества чистокровных идей всё же не доживём, но вот уже наши дети…

— Детей жалко.

Неизвестные члены Визенгамота, весна 1998 г.

 

Первым делом Молли проведала рассаду, недавно высаженную в парник, а затем отправилась поливать грядки. Закончив с поливом, она бегло осмотрела свой сад — и, наконец, вернулась на кухню. Часы бесшумно заняли на стене привычное место, и Молли начала освобождать первый шкафчик: с крупами, сушёными овощами и специями, то и дело нет-нет, да поглядывая на стену. Стрелки не двигались, но что-то точило её изнутри. Она уже много месяцев просыпалась каждое утро с тревогой, но сегодня на душе было как-то по-особенному тревожно, хотя никакого повода для этого ведь не было, и Молли упорно продолжала бороться с грязью в шкафах.

Солнце поднялось уже высоко, когда, чтобы разбавить тишину и отвлечься от беспокойных мыслей, Молли негромко включила старое колдорадио. Конечно, можно было ещё полистать утренний выпуск «Пророка», но, во-первых, делать это за работой было решительно невозможно, а, во-вторых, даже продукты заворачивать в газеты теперь не хотелось, не то, что заглядывать в них. Чего она там не видела? Снулую физиономию Пия Тинкнесса? Новые списки «задержанных и устранённых»? Селестина, по крайней мере, была верна себе. А после неё будут давать очередной выпуск «Беспечных безумцев и их запретной любви» — Молли в последнее время увлеклась этой радиопостановкой и искренне переживала за безнадёжного романтика Чарльза и его ветреную кузину.

— Два, три, четыре! — тихо подпевала Молли, тщательно протирая полку, на которую рассыпалась-таки паприка. — Ты очаровал моё сердце…

— Выключи эту гадость, — услышала она скрипучий голос и резкий, знакомый тон. — Сколько ей ещё завывать?

Молли даже подпрыгнула от неожиданности и палочку схватила мокрой рукой.

Внимание у неё как у курицы! Чудовищно, непозволительно и беспечно! А ещё она забыла закрыть заднюю дверь!

Кажется, она произнесла это вслух, и тётушка Мюриэль наставительно покивала:

— Вот-вот. Вот хорошо, что я тебя проверяю, — она огляделась и решительно потребовала: — Полдень, милочка. Время ланча. Завари-ка нам чаю, приличного, а не того, который… — тётушка, махнув раздражённо рукой, поставила на стол корзинку, и из неё сами собой начали выскакивать свёртки и коробки.

— Я тут… — начала было Молли, но Мюриэль решительно её оборвала:

— Успеется. Не так уж часто я, племянница, у тебя бываю лично.

С этим Молли не стала спорить — да и, вообще-то, тётя Мюриэль была права: гостей непременно следовало хотя бы напоить чаем. Да и ей не мешало отвлечься … Так что Молли вытерла руки о фартук и взялась за чайник и палочку.

Чай для тётушки Мюриэль — пришлось, конечно же, достать старый семейный фарфор — она накрыла в гостиной. С ложечками, салфетками… и, конечно, не стараясь не бормотать под нос и держать спину прямо. Молли привычно соглашалась с тётей и в основном слушала, не имея ни сил, ни желания изображать подобие светской беседы — впрочем, тётя Мюриэль в этом, как всегда, не нуждалась, и сама щедро делилась с ней новостями. А рассказать ей, конечно же, было что, ведь сейчас к ней перебрались — и перетащили с собой свою штаб-квартиру — близнецы, и, по мнению Молли, сделали её старый дом намного живей, а, по мнению Мюриэль, превратили в филиал сумасшедшего дома. Чарли тоже бывал у неё набегами, и, конечно же, Перси… Перси ей регулярно писал.

Когда Молли только узнала об этом, она, с одной стороны, испытала глубокое облегчение, а с другой — с другой обиду и боль. Два! Почти что два года сын не хотел видеть их, и Мюриэль слишком хорошо её знала, внезапно встав на защиту любимого из внучатых племянников:

— А куда, дорогуша, скажи на милость, бедному мальчику за советом податься, а? — упрекала она. — Он же ушёл из дома! — тётушка фыркнула, пресекая любые возражения с её стороны. — Но он же домашний мальчик! Без семьи ему совсем тяжело, — сказала она, как припечатала. — А еда домашняя? Кто вообще способен питаться в этой их министерской столовой?! Мальчик волнуется и скучает, но он слишком упрям — весь в тебя, — Молли вздыхала, а тётушка Мюриэль качала тогда головой.

С тех пор Перси так порой и бывал у Мюриэль, хотя чаще ей теперь приходилось его навещать, о чём она всегда рассказывала Молли во время своих непривычно частых проверок — такое уж время, когда лишний раз сгорбишься у камина, лишь бы знать, что с родными всё хорошо. Но куда больше, чем частота, Молли удивляли происходившие с её тётушкой с тех пор, как в её доме обосновались Фред с Джорджем, метаморфозы: словно с её плеч тётушки упали давившие них года. И сколько бы она ни ругала их, называя чудовищной помесью джарви, докси и нюхлеров, Молли знала, чьи образы тётушка видела краем глаза, и помнила, на кого ещё та ворчала так любяще и так горько.

От Перси Мюриэль, подкладывая Молли второй сэндвич с паштетом, перешла как раз к рассказу о близнецах, взорвавших недавно погреб — и она пусть и грозилась, но явно даже не собиралась их никуда выгонять.

— Они так похожи на них, — голос Мюриэль непривычно сломался, и Молли, проследив её взгляд, поняла, что та смотрит на висящую на стене колдографию Фабиана и Гидеона. Братья Молли стояли там, обняв друг друга за плечи, улыбались, махали в камеру, и казались такими живыми, весёлыми — и молодыми, какими останутся навсегда.

Сколько тётушка Мюриэль и Молли так просидели, молча глядя на колдографию, она не могла сказать. Вряд ли так уж долго — тётя Мюриэль терпением не отличалась, так же, как и любовью к пустому времяпрепровождению.

— Ну что ты скуксилась, дорогуша? — спросила Мюриэль, с суровым видом подливая Молли чая. — Радуйся, что нам не нужно никого пока хоронить. Все здоровы, все живы, — тётушка бросила скептический взгляд на часы.

— Я и не хороню, — Молли повела зябко плечами.

— Милая моя девочка, кончится, всё это рано или поздно кончится, — сказала Мюриэль с такой непреложной уверенностью — так не предсказывают, не выражают нерешительную надежду, нет, так будущему диктуют, каким ему следует быть, и у него не остаётся другого выбора. — Что ты всё-то переживаешь о том, что ещё не случилось? Маешься и скорбишь, будто похороны уже завтра.

— Я всё время этого боюсь, тётя, — призналась Молли. — Боюсь каждый день, что…

Мюриэль и закончить ей не дала:

— Брось, брось сейчас же! — она сердито сунула ей на тарелку большой кусок принесённого с собой «Баттенберга»⁽¹⁾. — У нас все целы, и всё хорошо, понятно? — её голос звучал сурово, и Молли кивнула. — А эти… эти все… Не стоит печалиться из-за плохих людей. Они всё равно умрут.

— И не то чтобы мы о них сожалели, — вздохнула Молли, расстроенно отковыривая с марципана самым кончиком ложки сахарный серебристый шарик.

Мюриэль согласно сощурилась:

— Помнишь этого немецкого выскочку Гриндевальда? Конечно, не помнишь, но в школе вы его проходили, да. — Молли кивнула, и Мюриэль сурово воздела ложечку: — И где он теперь? А мы вот — сидим и едим превосходный кекс, — она решительно отломила ложечкой жёлтый квадратик бисквита и с демонстративным удовольствием долго его жевала, и с не меньшим удовольствием сделала глоток чая. — А эти безобразия в восьмидесятых? Да, страшно, да, горько, но мы всё равно их пережили и продолжили жить. И снова переживём. Потому что мы, все мы, так или иначе, стремимся к простой и приятной стабильности. А с такими, как этот, никакой стабильности никогда не будет: он же и сам… не того… — она постучала согнутым указательным пальцем себя по виску.

— Кто? — сморгнула Молли. Слышать такое от тёти Мюриэль было настолько странно, что Молли несколько раз моргнула.

— Этот наш, Тот-Который, — Мюриэль презрительно скривила губы. — И можешь мне, племянница, верить, у меня-то сведения из первых рук, и это… многие замечают. Дорогая, ты даже не представляешь…

Молли только скептически подняла бровь, отправив в рот свой кусок, но даже в нынешнем своём настроении она не могла не оценить и мягкость теста, и абрикосовую кислинку джема, и миндальную сладость марципана.

— Мы, старики, любим друг с другом болтать, и особенно жаловаться, тем более на невежливых и совсем неприятных гостей, которых даже не приглашали, — наставительно заявила Мюриэль. — Но этот… он же приходит к ним, этот невежа. Приходит говорить о влиянии и деньгах, и это за вечерним-то чаем! И ничего не приносит с собой. Нет, так он решительно не протянет долго — точно говорю тебе.

— Тётушка, а… насколько они недовольны и насколько напуганы? — осторожно понизив голос, спросила Молли, зная, что не стоит недооценивать старых снобов, которые помнили Волдеморта «совсем другим» и теперь брюзжали, что он «абсолютно испортился».

Мюриэль издала звук, больше всего напоминающий «пфе».

— Не мы — так свои его загрызут, — она постучала ложечкой о край чашки. — Да-да, именно что со страху. Там же у них, стыдно даже сказать… Представляешь, милочка, мальчишка Малфой, говорят, впал в ничтожество и спивается — где это видано, а?

— Драко? — Молли изумлённо округлила глаза.

— Кто? Драко? — тоже удивилась Мюриэль, а потом с досадой сморщилась: — При чём здесь маленький Драко? Конечно же, Люциус! Спивается совершенно, — повторила она, — такой позор! Бедный Абраксас, наверное, беспокойно ворочается там в склепе! Ну да это их собственные проблемы, — фыркнула тут же она. — А у нас всё будет отлично. Билли женили, но со свадьбами же нельзя расслабляться! — добавила тётя многозначительно.

— С какими свадьбами? — отмахнулась со вздохом Молли. — Чарли, кажется мне, скорей будет жить с драконом, а про близнецов я даже не думаю — они до женитьбы просто не доросли. Мальчишки…

— Зато девочки взрослеют куда быстрей, — со значением произнесла Мюриэль, и в ответ на полный смирения и тоски взгляд, которым её одарила Молли, снова лишь покивала: — Джиневра разумная девушка, она справится. Да и Ронни, конечно, Ронни — хоть он полный идиот, конечно, с этой маглорожденной девочкой, и смотрит на неё как телок, но он же всегда долго думает… весь в отца, — она привычно поджала губы, — одно слово — Уизли… зато потом как…

И вот тут Молли, не выдержав, рассмеялась, и это вышло так весело, что даже Мюриэль улыбнулась, впрочем, тут же чопорно отпив чая.

— Ну вот, дорогая, — удовлетворённо констатировала она. — Наконец-то. И прекрати надумывать себе не случившиеся проблемы. Не зови раньше времени горе — и оно, может и не придёт, — чашка Мюриэль опустела, и та, внимательно рассмотрев чаинки на дне, тут же засобиралась: — Посмотри-ка, стрела, пёс и прибыль. Ох, и достанется же кому-то, жаль, что в моём распоряжении три уха, вместо положенных четырёх.

 

— Слышали, Яксли сегодня тоже по радио выступал: «Нельзя позволить страдать простым и честным волшебникам…»

— Видал, нам даже страдать теперь запретили!

Вечерний эфир «Поттеровского дозора», февраль 1998 г.

 

Проводив тётушку Мюриэль, Молли поставила вариться картошку, которой предстояло превратиться в пюре, разобрала неглаженое бельё, а затем, когда тени лениво начали удлиняться, отнесла упырю ещё объедков — пусть хоть кто-то будет сыт и доволен. И только после вернулась к кухонным шкафчикам и, наконец, отмыла их и внутри, и снаружи, и даже перемыла все баночки и жестяные коробки. Она так увлеклась, что не успела выключить колдорадио перед началом выпуска официальных новостей, как всегда делала, и успела услышать не только бодренькую мелодию, но и отвратительное торжественно-исступлённое приветствие ведущего. В досаде Молли так сильно махнула палочкой, что перед тем, как замолчать, радио издало какой-то обиженный всхрип.

Впрочем, Молли его настроение не слишком-то волновало: вытерев руки, она решительно взялась за толкушку. Молли долго-долго толкла и мяла картошку, вымещая на ней своё раздражение и добиваясь идеальной гладкости от пюре, а потом так же тщательно вмешивала в него сливочное масло. Успокоившись, Молли согрела сливки, и медленно, аккуратно влила их в пюре, когда услышала, что наверху кто-то ходит и возится — она и не ожидала, какое облегчение принесут ей эти звуки.

— Мам, четыре почти уже, да? — раздалось сверху, и Молли вдруг спохватилась: чуть же не пропустили!

Она снова вытерла руки, подсела к приёмнику, погладив его с извинением, и принялась настраивать, используя полученный накануне пароль, на волну «Поттеровского дозора». Ей пришлось изрядно повозиться, но в четыре минуты пятого вещание удалось поймать. И под бодрый голос Ли Джорждана в кухню вошла её дочь. Сонная, растрёпанная, в любимой пижаме с лисами и в мягких, пушистых тапках.

— Привет, мам, — невнятно буркнула дочка и с ногами устроилась на соседнем стуле. Молли сжала чуть влажную и тёплую ладонь дочери в своих руках, а потом придвинулась и обняла за плечи.

Так они и сидели, обнявшись, и слушали родные и такие далёкие сейчас голоса, синхронно закатывая глаза, когда их обладатели дурашливо переругивались в прямом эфире. И в этот раз даже было чему порадоваться: «…с гордостью сообщить вам, что вчера вечером недалеко от Честера ветеран отдела Магического Хозяйства Памфилиус Бэтворфи от души накостылял трём оболтусам-Пожирателям, спасая от них свою пожилую соседку-магглу миссис Джерниган и её котов! Он победил их заклинанием для прочистки канализации, — где-то на фоне рассмеялись, но Джордан профессионально удержался и продолжил: — Напомним вам, что бытовые чары в умелых руках — грозное оружие, и вы знаете, что я хочу сказать вам? Что я не завидую тем придуркам!»

Молли вдруг поняла, что думает совсем не о том, что творится в стране. Нет, её мысли странным образам вращались вокруг того, что это были первые каникулы за последние лет… пятнадцать, может быть, или все двадцать, когда дома была только дочка. И не потому, что её братья выросли и обзавелись собственными домами… Если бы всё было так, как раньше, если бы не весь тот кошмар, в котором они жили уже почти целый год, сейчас бы её дети, все дети, которых она давно считала своими, играли бы в квиддич яблоками над их лужайкой, а она ворчала бы, что они впустую изводят эти яблоки, а своих ведь пока ещё нет — апрель, и яблоки стоят денег… а сейчас не было ни яблок, ни остальных детей. Только дочка — вот она сидит, бледная, грустная и немного испуганная. Испуганная не за себя.

— Ну, — сказала Молли, когда радио замолчало, — зелья от любви у меня нет, — она ласково поцеловала тут же недовольно засопевшую Джинни в волосы, — а от других наших дамских проблем я тебе сейчас кое-что дам.

Джинни в ответ только вздохнула благодарно и, выпив зелье, снова отправилась спать, забрав с собой тарелку с почти насильно всунутым Молли кексом. И Молли, стирая всё-таки выступившие на глаза слёзы, услышала через минуту как зашумела вода. Конечно, Джинни не хотела её волновать, но Молли насмотрелась на последствия непростительных ещё в ту, первую войну и знала, что не всё проходит сразу и насовсем. Как знала и то, что, пусть её дочка плакала очень редко, иногда плакать необходимо, пускай и наедине с собой.

 

— Вы знаете, что нам пришлось чары головного пузыря доработать?

— Да что вы? Почему?

— Потому что старые теперь не подходят. У народа лица слишком уж вытянулись!

Запрещенный анекдот, приписывается неизвестному невыразимцу,

которого в силу ведомственного регламента не удалось опознать, март 1997 г.

 

Чтобы не смущать Джинни и не заставлять её сидеть в ванной до бесконечности, Молли вышла во двор, вытирая платком лицо, и остановилась, глядя на небо и на тянущийся из труб дым. Как бы в ночь дождя не было — тот выходил как-то рвано и клочковато.

Только Молли собралась заняться грядками, как услышала почти задорное:

— Привет соседям! — Лесли Фоссет прикрыла за собой калитку.

Фоссеты были одними из самых их близких соседей, и, конечно же, они все всегда общались, а в последнее время дружили, как дружат хорошие люди в тяжёлые времена.

Сверху хлопнуло, закрываясь, окно спальни, и Лесли, подняв голову, улыбнулась:

— Как младшенькая? И тут же вдруг спохватилась: — Ох. Конечно, сначала мордредовы вопросы. Постоянная бдительность, да?

— Да-да, извини, — Молли скомкала платок и сунула его в карман. — Как вы хотели назвать Сандру, когда она ещё не родилась?

— Сесили, — с осуждающей улыбкой ответила Алисия. — Не понимаю, о чём я только думала… Впрочем, я и джем намазывала на солёные огурцы… А где Артур мечтает побывать, если его отпустят наконец в отпуск?

— В Антарктиде, — ответила Молли, и они рассмеялись и приветственно обнялись.

— Дочка в порядке? Я слышала… разное, — вновь спросила Алисия, и Молли сперва только покачала головой, но потом всё-таки сказала:

— Устала. Отсыпается. А так… в порядке, если это так можно назвать.

— Моя вот тоже… ох, вот лучше б отсыпалась, — вздохнула Алисия. — А то ведь выскочила за этого своего балбеса, хорошо хоть фамилию не взяла. Сандра Стеббинс! Пф-ф! Как безвкусно.

— Да, ты рассказывала, — кивнула Молли и тут же предложила: — Пойдём-ка чай пить?

— Пойдём, — вздохнула Лесли, протирая платком очки в тонкой серебристой оправе. — Я всё понимаю, но всё это так странно и так стремительно…

— Вспомни нас, — Молли ностальгически хмыкнула.

— Я даже не знаю, — Лесли поднялась на крыльцо. — Но живут пока, даже ладят… «кролика» нового нам привели. Где на них всех столько клевера взять, ума не приложу, — она улыбнулась, пожимая плечами.

— Нарвём на лугу, а что-то совой закажем, — тут же пообещала Молли, открывая перед ней дверь.

«Кроликами» они называли магглорождённых, которых Фоссеты прятали у себя в подвале под сараем для кроликов, который зачаровал ещё их прадед — да так, что теперь, сколько кто ни старался, посчитать в нём кроликов просто не мог. А уж отыскать вход в подвал, не зная его точного расположения, было почти невозможно.

Конечно же, за чаем Молли с соседкой обсуждали и только что закончившийся эфир «Поттеровского дозора» и подняли чашки за героического мистера Бэтворфи.

— Я уже давно другие новости просто не слушаю, — призналась Молли, и Лесли очень выразительным жестом поправила очки на носу:

— И зря. Я регулярно слушаю. Но такая безвкусная пошлость, ты знаешь… такой потенциал, но так невероятно бездарно подано. Я, каждый раз удивляюсь, до чего ленивая и неизобретательная у нас пропаганда — как будто туда специально набирают идиотов по объявлению!

— Ну, ты же туда не пойдёшь, — иронично хмыкнула Молли.

— Я? — демонстративно удивилась Лесли. — Не пойду, конечно. Меня вполне устраивают мои радионовеллы. Все эти коварные дядюшки, страдающие племянники и любовь, которой не должно было быть!

Лесли Фоссет была, наверное, самым известным сценаристом новелл британского колдорадио — в каком-то смысле она совершила революцию в этом жанре. Молли она за рюмкой хереса признавалась, что часто берёт маггловские романы и просто переписывает их «по-волшебному». Молли эти стёршиеся границы приводили в восторг и придавали в её глазах этим любовным историям особенное очарование.

— Ты знаешь, я в последнее время только их и слушаю, — призналась она. — Из официального так сказать эфира. Остальное просто не могу, а они так отвлекают от всего этого наносного зла.

— Я и сама только ими и отвлекаюсь, — Лесли взяла кусок шахматного кекса и, решительно отломив ложечкой половинку одного из розовых квадратов, протянула: — М-м-м. Ты раньше такой не пекла. Объедение!

— Это не я, — вздохнула Молли. — Тётя Мюриэль заходила.

— Как она? — тут же спросила Лесли. — И близнецы?

— Она их терпит. И ты знаешь, я считаю, этого уже даже больше, чем достаточно.

— Твоя тётушка всегда была очень мужественной и стойкой женщиной, — ответила Лесли, отламывая теперь половинку жёлтого квадратика. — И талантливой, да. Вспоминаю её и каждый раз думаю о нашей Эрне.

— Как у неё дела? — Молли сменила тему, потому что от одной мысли о близнецах в горле вставал комок. — Как Амос? Ты собиралась к ним…

— Я думаю, когда всё закончится, она от него уйдёт, — Лесли положила ложку и провела пальцем по краю чашки.

Молли кивнула.

Она давно думала, что Амос и Эрна Диггори после обрушившейся на них трагедии друг друга лишь мучили. Седрик был их единственным ребёнком, и его гибель уничтожила семью, которая сейчас держалась лишь на чувстве долга и порядочности Эрны, которая, конечно, не могла оставить совершенно сломленного мужа в такое время.

У Молли сердце разрывалось при мысли об Эрне и Амосе, потому что потерять своё дитя… нет, она была не в силах даже думать об этом. Она же видела, как рос Седрик, их дети, разумеется, дружили, так же как и дети Фоссетов, и Лавгудов… И то, что его больше не было, ранило всех.

— Я всё-таки не понимаю, что Сандра нашла в своём этом Стеббинсе, — вздохнула Лесли, и Молли отвлеклась от мрачных мыслей:

— Он милый мальчик.

— Милый, — согласилась Лесли и, нетерпеливо сняв очки, протёрла их салфеткой. — Нет, я понимаю, почему они поженились — сейчас время такое… самое… но почему они вообще встречались? — она вздохнула и надела очки обратно, а затем решительно отломила ложкой целый розовый квадратик кекса.

Вот так они сидели за болтовнёй, и Молли даже не и заметила, что солнце уже начало клониться к закату, и обратила внимание на это, только когда услышала от калитки громкий насмешливый голос Майкла Фоссета, мужа Лесли:

— Эй, соседи, целителя вызывали?

Конечно, Молли к нему тут же вышла: теперь нельзя было уже, как прежде, просто взять и открыть калитку. Последовал обмен паролями, и, наконец, Молли с Майклом Фоссетом вернулись в Нору, и он, как и Артур, споткнулся о стоящий возле входа в гостиную чемодан.

— У нас тоже стоят, — сказал он, и Молли кивнула. — Такое время. О, — добавил он при виде своей жены. — Я так и знал, где тебя искать. Всё-то тебе дома не сидится, — сказал он, когда они поцеловались. — А кролики разбрелись по двору, — проговорил он с шутливым укором, и Молли так же шутливо заступилась:

— Она наносит мне полезный соседский визит. Мы как раз обсуждали клевер.

— Кстати, о клевере, — Майкл улыбнулся шутливо, — Если не вызывали целителя, то за ложный вызов придётся его кормить.

— Конечно, кормить, — фыркнула Молли, — как будто вас отпустят без ужина. А кролики пощиплют пока траву.

— Если мы вам не помешаем, — Лесли со вздохом закатила на мужа глаза, и Молли горячо возразила:

— Конечно, нет! Мы будем рады! Сейчас Артур вернётся…

Она проглотила окончание «я надеюсь», но, похоже, Фоссеты всё поняли правильно, потому что Лесли тут же вскочила на ноги:

— Давай я помогу тебе накрывать. А ты сиди и отдыхай! — велела она мужу, и тот кротко попросил:

— А можно мне сидеть и отдыхать на кухне с вами?

— Такой общительный, — громко вздохнула Лесли. — Он в Мунго у себя не наговорился со своими больными, и просто хочет теперь поболтать с людьми.

— Ох, что б вы, дамы, понимали, — потянулся Майкл по дороге в кухню. — Это ведь совсем разные вещи: дружеские приятные разговоры и профессиональная болтовня.

Пока Молли и Лесли накрывали на стол, Майкл развлекал их целительскими байками и шутливо интересовался здоровьем своего любимого пациента. Именно он ещё прошлым летом раскритиковал их с Роном работу и щедро, по-целительски добавил несколько заклятий от себя так, чтобы ни одна проверка не отыскала разницу, а затем и бумажки на упыря оформить помог.

— Кстати, ты не посмотришь Джинни… если ей не полегчает, — попросила Молли, когда Майкл рассказывал в лицах про одну из своих пациенток, умудрившуюся отрастить щупальца в пикантных местах.

— Конечно, — тут же ответил Майкл, и его лицо стало как будто старше. — Я видел детей, приехавших на каникулы, — сказал он негромко. — В частном порядке, разумеется. Давай, может, прямо сейчас и посмотрю? — предложил он, но Молли покачала в ответ головой:

— Она сейчас спит. Ты завтра ведь выходной? Вот мы и заглянем завтра.

Курица почти пожарилась, когда у калитки, наконец, раздался голос Артура — теперь они пользовались камином только на выход, а после закрывали его, оставляя только для связи. Молли даже рук толком не вытерла, выбегая из дома, и Артуру пришлось напоминать ей про пароли.

— У нас Фоссеты, — почти выпалила она, едва муж открыл калитку, и обняла его так, словно бы они не виделись целый месяц. — У них новый кролик.

— Идём в дом, — Артур обнял её и так и повёл домой.

Потом они все вместе ужинали, и большой стол, занятый уже наполовину, больше не казался таким огромным и пустым, как утром. К середине ужина Артур откуда-то извлёк бутылку Огденского, и разговор плавно съехал, как всегда, на политику, но никто и не планировал обсуждать её сегодня всерьёз — слишком все уже устали от этой серьёзности. Когда её становится слишком много, остаётся лишь только смеяться.

— У нас снова ходили, — рассказывал Майкл, с аппетитом подхватывая кусочком курицы немного пюре и всё вместе отправляя в рот. — Только ленивый целителя и вредителя не рифмует. Но у всех этих сейчас проблема, — весело покивал он. — Они же тоже люди… как ни странно… и некоторые из них даже понимают, что если они пересажают нас всех, кто будет тогда их лечить?

Потом они молча выпили в память о Теде Тонксе, с которым Майкл проработал почти двадцать лет, и за всех, кого они уже потеряли — и Молли с горечью подумала, что на каждом таком ужине имён становилось всё больше и больше…

А ведь были те, кто оказался потерян — но пока ещё жив. И это тоже были совсем не чужие люди.

— Да какой из Ксено преступник и заключённый, — Майкл гневно сжал руку в кулак, когда в разговоре всплыло имя Лавгудов. — Он же наш пациент, и я говорю даже не о том, что он пострадал от взрыва. Лежал бы себе в отделении… как же я тогда его не успел забрать?

Конечно, они все помнили этот день. Когда в доме Лавгудов прозвучал взрыв, а затем в небо поползла копоть. Тушить его пришли все соседи, даже Диггори — у Молли сердце разрывалось при виде сперва бестолково поливавшего всё вокруг водой из палочки, а потом просто тихо севшего на траву и растерянно глядевшего на последствия катастрофы Ксено Лавгуда. А затем появились люди в чёрных плащах, и с тех пор они больше его не видели, как не знали о том, что случилось с его пропавшей из школы дочерью.

 

— Чем занимались до победы патриотических сил Волшебной Британии над прогнившими магглолюбскими предателями, наводнившими Министерство Магии?

— Сидел и ждал.

— А чем занимались после?

— Дождался и сел.

Из очередного допроса Ксенофилиуса Лавгуда, апрель, 1998 г.

 

На крыльцо, куда уютно падал свет из кухонных окон; Фоссеты вышли нагруженные пакетами с крупой и картошкой, с курами — жареными, на сегодня, и сырыми — и, конечно, свежей зеленью, уже выросшей на огороде Молли. И дело было даже не только в том, что Фоссеты не купались никогда в галеонах, и даже не в том, что Молли и Артуру хотелось хоть как-то поучаствовать в судьбе несчастных «кроликов», но начинать неожиданно покупать слишком много еды было просто опасно, особенно для Фоссетов, у которых была лишь одна не слишком благонадёжная дочь. Совсем не то, что большое семейство Уизли: Молли всегда закупалась так, словно собиралась держать осаду против восставших гоблинов, это ни у кого вопросов не вызывало.

Проводив соседей под начавшим накрапывать с потемневшего неба дождём, Артур с Молли обнялись у камина:

— Умаялась? — нежно спросил Молли Артур, и когда она кивнула, прижал её к себе покрепче.

— А ты? — спросила она глуховато, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Лучше всех, — ответил он, и Молли только покачала головой.

— Как Джинни? — спросил Артур. Молли лишь вздохнула, и он прижал её к себе крепче.

— Как на работе? — помолчав, спросила Молли в ответ, и теперь вздохнул уже Артур и повёл её к дивану.

Они сели, не зажигая света, и долго сидели, молча прижавшись друг к другу и держась за руки. Молли положила голову Артуру на плечо, и он иногда беззвучно прикасался к её волосам губами. Время от времени они смотрели на их семейные часы, большинство стрелок у которых так и торчали на отметке «смертельная опасность». Наконец, Артур и Молли переглянулись и сказали почти хором:

— Ну что, спать?

— По-моему, пора ложиться.

— Ну уж на этом-то нашем фронте точно без перемен, — пошутил Артур.

Они тихо рассмеялись и, поднявшись, пошли к лестнице, собираясь сперва проверить мирно спящую Джинни. И Молли, обнимаясь с мужем, словно в их медовый месяц, на середине лестницы, думала, что завтра будет новый день, и нужно будет его встретить…

И тут в дверь постучали.

Громко и очень уверенно.

Артур с Молли вздрогнули и почему-то обречённо прошептали друг другу:

— Ну…вот и пришли.

— Пришли.

Они посмотрели друг на друга с тоской и страхом, и Артур решительно произнёс:

— Я открою.

Но Молли сжала его руку и твёрдо пошла рядом с ним. Они вместе повернули ручку, распахнули дверь — и негромко охнули, увидев промокшего Билла — сын был почему-то даже без плаща. Молли тут же навела на него свою палочку, принявшись его сушить.

— Ма, па, собирайтесь, быстро, — сказал он, стремительно входя в дом. — Пароль: я в детстве ненавидел клубнику и любил петрушку. Скорей.

— А первым в моей коллекции маггловских штук был старый миксер, — выдохнул Артур — и они побежали наверх, будить Джинни.

Собираться никому из них нужды не было: чемодан у камина был давно готов, а Джинни ещё даже толком не распаковала свои вещи после возвращения. Так что через пару минут они все — даже покрытый красными волдырями упырь в пижаме — были внизу, и всё, что им осталось сделать — это забрать семейные часы, снять со стены колдографию братьев Молли, да отправить Фоссетам Патронуса с предупреждением и просьбой за курами присмотреть. И, конечно, оглянуться на прощание — потому что любой из них мог больше никогда сюда не вернуться… или, может быть, вернуться будет просто некуда.

А потом Молли спрятала ключ в роновом сапоге, и с громким хлопком семья Уизли исчезла, оставив сиротливые сапоги на крыльце и запертую дверь дома.

 

— Какая разница между автобусом «Ночной рыцарь» и нашим новым справедливым правительством?

— Никакой! В обоих случаях впереди безумный водитель, позади него сбился народ. Кто не хочет за ним стоять — тот садится. С народа всё время собирают какие-то деньги. Спрыгивать на ходу — запрещается! И на очередном повороте сразу и всех тошнит.

Из сборника запрещённых политических анекдотов, Магическая Британия, 1998 г.

---

1) «Баттенберг» (англ. Battenberg cake) — бисквитный кекс с марципановой глазурью. Выпекается из двух коржей: один розового, другой жёлтого цвета. Коржи разрезаются и скрепляются абрикосовым джемом между собой так, чтобы на срезе получилась характерная для баттенбергского кекса шахматная клетка розового и жёлтого цвета.

Вернуться к тексту