Хорошо для души (джен)

* * *

— Знаю, мы уже говорили на эту тему, — сказал Боунс.

Он нахмурился, глядя на показания мониторов над биокроватью, что не очень-то повысило уверенность Джима.

— Но тогда ситуация была чисто гипотетическая. Мне нужно знать, что ты действительно хочешь пройти через подобное испытание, как обсуждали ранее.

Что ж. Стандартный ответ на такой вызов был бы: «Нет, я передумал. Просто сделай очередную обезболивающую инъекцию, и мы позаботимся о последствиях позже». Но Джим никогда не отказывался от вызова, и к тому же Боунс предложил первым.

Доктор заставил его принять полусидячее положение на биокровати, чтобы можно было хорошенько осмотреть повреждения. Кожа на ногах оказалась красной и воспаленной, усеянная мелкими волдырями, тянущимися от линии ботинок до середины бедра (и, слава Богу, не выше). Тонкая пленка блестящего геля, размазанная по повреждённым участкам, делала их чешуйчатыми и влажными на ощупь, словно змеиная кожа. Джим согнул ноги в коленях, чтобы не касаться твердой поверхности биокровати, потому что ожоги с обратной стороны были ещё сильнее.

«Боже, выглядят уродливо». Но Боунс клялся, что от ожогов не останется и следа, за исключением небольших пятен на задней стороне бедра и икры, где ожоги были третьей степени. Боунс сделал пересадку кожи, пока Джим был без сознания, так что всё, что осталось, — пара курсов кожной регенерации, чтобы привести поврежденные места в порядок.

— У тебя ожоги второй степени на двенадцати процентах тела, — сообщил Боунс, когда Джим очнулся. — Технически это считается незначительной травмой. Тебе чертовски повезло.

«Повезло, ничего не скажешь, прямо один случай на миллион — оказаться не в том месте и не в то грёбаное время, если быть откровенным до конца».

Он зашёл в инженерный отсек, чтобы обсудить ремонт катушки подпространственного двигателя со Скотти, когда произошла авария. Энсин стоял на коленях в двух метрах и разбирал консоль — именно он вызвал скачок напряжения; на его счастье, парень был одет в защитный комбинезон и отделался лёгким испугом. Джим считал, что ему повезло, хотя и не завидовал мальчишке, который, вероятно, проведет следующие два месяца, выполняя самую грязную работу под пристальным наблюдением Скотти.

Неожиданно вырвавшийся сноп искр с пульта активировал сигнал тревоги, и примерно через две секунды, прежде чем кто-либо успел сообразить, что случилось, что-то ударило капитана по ногам и обожгло. По крайней мере, так показалось. Как он понял, клапан охлаждающей жидкости перегрелся, расплавив уплотнитель, и послал смертоносный фонтан едкой субстанции прямо в направлении Джима, заставив его ноги помимо воли искупаться в тетрафторборной кислоте. Скотти не пострадал. Джим принял основной удар на себя.

Невольная дрожь пробежала по телу капитана при виде безобразной, распухшей кожи, поэтому он отвёл взгляд от ног и уставился на Боунса.

— Просто сделай как прошу.

— Не самая приятная процедура, Джим, и она займёт какое-то время. Ты должен понимать. — Боунс, кажется, твёрдо собрался решить раз и навсегда насущный вопрос, что, честно говоря, не входило в правила хорошего обращения с посетителями лазарета.

Джим давно хотел, чтобы доктор хоть раз сказал всё как есть, начистоту. Словосочетание «не самая приятная процедура» в его лексиконе чаще всего означало, что «это будет чертовски больно, и не быстро, и, вероятно, вы переживёте такие незабываемые ощущения, которые будут на грани вашего болевого порога».

Джим был явно не в восторге от подобной перспективы, но разве был выбор? Разговор начал понемногу выводить из себя.

— Ради Бога, я согласен на любые процедуры, хорошо? Можем двигаться дальше?

Боунс промолчал. Он явно сопротивлялся такому исходу дела, но Джим не знал почему. Может быть, он был бы счастливее, если бы Джим просто передумал и попросил сделать укол обезболивающего, но в конечном итоге это не решило бы главную проблему, не так ли?

— Пошли, — сказал он. — Давай начнем. Всегда следую рекомендациям моего НМС, ты в курсе...

Боунс фыркнул и закатил глаза.

— Если это правда, то для меня это новость.

Джим улыбнулся.

— Держу пари, что испорчу всё веселье, если тебе так и не удастся сказать, как глупо я поступил.

Боунс нахмурился.

— Поверь, раунд за мной. Чья это была дурацкая идея — болтать на расстоянии плевка от неисправной консоли? Твоя или Скотти?

Улыбка внезапно сползла с лица Джима. Он изучил правила безопасности и протоколы в самом начале тестового полёта — четыре месяца назад, но не всегда им следовал. Очевидно, и Скотти тоже.

Они начали разговор на безопасном расстоянии от места ремонтных работ, но потом Скотти захотел указать на некоторые технические моменты в оборудовании, и они незаметно ушли в сторону... консоль должна была автоматически отключиться, когда произошёл скачок напряжения, но, очевидно, этого не произошло.

— Будет расследование, — сказал капитан, уклоняясь от вопроса. — Мы предпримем меры, чтобы избежать повторения ситуации в будущем.

Взгляд, который бросил на него Боунс, дал понять, что в словах Джима слышна первоклассная отмазка и что друг не хочет давать делу ход. Пауза затянулась, и Джим понял, почему Боунс так зол: травму можно было предотвратить, а Джим — единственный, кто должен был сделать это. Врач всегда испытывал отвращение к небрежности и глупости, особенно когда они приводили к травмам, и Джим знал, что у друга появилась веская причина сердиться.

Подобное отношение только укрепило решимость. Он, вероятно, заслужил любое неприятное медленное лечение, которое Боунс собирался предложить.

— Отлично, — сказал начмед, выглядя так, будто только что пришёл к определённому выводу.

* * *

— Это всё, Боунс? — спросил Джим, проводя рукой по лицу в не очень тонкой попытке скрыть усталость. Осталось всего три дня до старта, и он был завален работой — конференциями, совещаниями и приготовлениями — под завязку. Большая часть рабочего времени была посвящена протоколам, дипломатии, инвентаризации и прочей увлекательной бюрократической рутине, и встреча с начмедом не оказалась исключением.

Боунс сам попросил об аудиенции. Как новый главный врач Джима, он хотел проинструктировать капитана по некоторым административным вопросам, которые предстояло решить в будущем. Джим внимательно слушал, пока доктор знакомил его с инструментами и оборудованием медицинского отсека, и давал краткий обзор исследований, которые будут проводиться в течение шестимесячного полёта.

Он здесь капитан, поэтому задаёт умные вопросы и делает пометки в планшете, но через полчаса Джим закончил со всеми формальностями и был готов покинуть лазарет с чувством выполненного долга. Боунс что-то ещё бубнил о прививках и профилактической медицине, но внимание Джима уже было занято ланчем и непреодолимым желанием выпить чашку крепкого кофе.

— Тебе нужно больше спать. — Боунс хмуро посмотрел на капитана, качая головой. — Ты такой бледный, что сливаешься со стенами.

— Это из-за формы, — возразил Джим, подавляя зевок. — Никому не идёт к лицу жёлтый.

— Если ты начнёшь засыпать на официальных встречах, это тоже ни к чему хорошему не приведёт.

«Справедливое замечание».

— Мы закончили? — спросил Джим, вставая и не дожидаясь ответа. — Потому что мне нужно...

— Подожди минутку, — сказал Боунс, поднимая руку. — Нужно обсудить ещё кое-что.

«Конечно, он понимает». Джим смиренно откинулся на спинку стула.

— Всё в порядке. Слушаю.

— Это касается тебя, Джим. И твоей историй болезни.

Капитан напрягся. Его история болезни, как хорошо известно Боунсу, не была лучшей темой для разговора. Он знает, что Боунс знает, и доктор знает, что он знает, поэтому они никогда не говорят на щекотливую тему. Он уверен, что у Боунса есть вопросы, как у друга, так и врача, но они всегда старались обходить стороной острые углы.

Сейчас они не будут говорить об этом. Не сегодня, когда рабочий график пестрит важными встречами.

— В следующий раз, — сказал он и поздравил себя, что голос не дрогнул.

Он одарил главного врача лучшим капитанским взглядом — или тем, что, как он надеялся, являлось хорошей имитацией выражения лица Криса Пайка в последний раз, когда он выгнал Джима с мостика, — и добавил, поднимаясь со стула:

— Спасибо за информацию, доктор.

— Успокойся, — торопливо сказал Боунс. — Садись. Я хочу поговорить о твоей склонности к аллергии.

«О». Чувствуя себя немного глупо, Джим снова уселся на стул.

— А в чём дело? Ничего нового нет. Я знаю, каких продуктов следует избегать. Не проблема.

— Чертовски надеюсь, что всё будет хорошо, но у тебя аллергия не только на пищевые белки. Проблема в том, что ты склонен подвергать свою импульсивную, склонную к несчастным случаям личность опасности всякий раз, когда появляется возможность...

— Ладно, мам, — перебил Джим, закатывая глаза. — Торжественно клянусь надеть шлем и защитные перчатки. — Он сделал паузу. — Не понимаю, какое это имеет отношение к аллергии?

Боунс вздохнул.

— Ну, проще говоря, ты продемонстрировал побочные реакции и повышенную чувствительность к трём основным классам анальгетиков, а твоя сверхактивная иммунная система быстро делает тебя чувствительным к альтернативам. Это ограничивает набор лекарств, которые я могу использовать.

— Ну и что? Используй какое-нибудь другое средство.

— У меня есть один безопасный эффективный альтернативный препарат, но ты быстро к нему адаптируешься, если буду использовать его слишком часто. К тому же мои запасы не безграничны. Если мы окажемся в сложной ситуации, и ты получишь серьезную травму... — Боунс перешёл на шепот, ожидая, пока Джим додумает концовку.

Джим не пришёл в восторг от намёков друга, но не был уверен, что знает, что должен делать с полученной информацией. Неужели Боунс думает, что он поклянётся «больше никогда не попадать в опасные ситуации»? Он скрыл раздражение улыбкой.

— Перестань слишком сгущать краски. Ты хороший врач, самый лучший, и поэтому стал моим НМС. Всё обойдётся.

— Джим, послушай минутку. — Боунс недовольно засопел. — Придётся принять превентивные меры. Вот об этом я и хотел поговорить.

Он выслушал предложения доктора, а затем кивнул в знак согласия.

— Принято. Так и поступим.

— Это всего лишь руководство к действию, — сказал Боунс, выглядя смущенным. — Мы будем принимать решение в каждом конкретном случае.

Джим встал. Сейчас ему больше всего нужен кофе и сендвич.

— Хорошо, Боунс. «Держись подальше от опасности, иначе...»

* * *

— Перестань придавать случившемуся такое большое значение, — сказал Джим, подтягиваясь повыше на кровати и морщась при переносе веса. — Это не может быть больнее, чем когда я обжёгся, верно? Я выдержал всё нормально.

Доктор на минуту перестал возиться с аппаратурой и бросил в его сторону внимательный взгляд.

— Что ты помнишь?

«Хороший вопрос. Не сильно много, если честно».

Он помнил сильную боль в ногах, которая быстро переросла в нестерпимое жжение, едкий запах охлаждающей жидкости, крики людей. Скотти пришел в себя первым, подтолкнув Джима к аварийной промывочной станции и проорав приказ инженерам немедленно локализовать утечку. Он смутно помнил, как его бесцеремонно лишили всей одежды на нижней части тела, как неуклюже пытался спустить штаны, которые, казалось, разваливались на части прямо на глазах, открывая длинные пятна красной, быстро набухающей кожи. Его схватили за руки и оттащили в сторону, он услышал чей-то крик, а потом всё стало как в тумане.

«Только в перчатках, жидкость очень едкая!» «Медики уже идут... Направь баллончик сюда, здесь самые серьёзные...» «Всё в порядке, Джим, я тебя держу...»

— Э-э, вспышки и обрывки воспоминаний, — признался он.

— Не удивлён. Успокоительное, которое я тебе дал, может вызывать потерю памяти. Наверное, это благословение.

Джим уклончиво кивнул. Ему не нравилось думать о том, что команда, должно быть, видела. Он знал, что большая часть криков исходила от него. И стонов тоже.

«Чёрт возьми».

— Начнём, а там как пойдет, — сказал Боунс, постукивая по трикодеру. — Ожоги, подобные этим, требуют времени. Нужно обработать большую площадь кожи. Вот почему обычно я использую обезболивающее седативное средство для пациентов. Но в твоем случае...

Джим кивнул и отвёл взгляд. Он всё понимал.

То, что доктор предложил несколько месяцев назад, было просто и понятно: прибереги болеутоляющие на тот случай, когда они действительно понадобятся. Во время незначительных процедур Джим старался обходиться без лекарств.

И вопреки мрачным предсказаниям Леонарда, пока всё шло хорошо. Прошло четыре месяца от начала тестового полёта, и капитан держался. Кроме редких приступов мигрени — «Просто отоспись в своей каюте, Джим, и завтра будешь в порядке» — и нескольких растяжений мышц, он держался подальше от медицинского отсека, как и обещал.

До сих пор.

Боунс установил стерильное поле, двигая уверенно и плавно руками, когда настраивал оборудование. Джиму нравилось наблюдать за ним. Начмед компетентен и эффективен, и, хотя явно всё ещё был зол на друга, руки делали работу мягко и профессионально.

В прошлом у Джима не раз бывали ожоги, и он знал, как их нужно лечить: рассеянный лазерный луч использовался для непрерывной обработки раненого участка кожи, нагревая подкожный слой до самого глубокого уровня ожога — межклеточного. Стимуляция вызывала приток нейтрофилов и микрофагов к месту повреждения. Фибробласты и грануляционная ткань росли в два раза быстрее, кровоток увеличивался, и заживление происходило лучше. Это ни в коем случае не было альтернативой «регенерации», но процедура сокращала время заживления в четыре или более раз.

Но ему не нужен был Боунс, чтобы рассказать, что для болезненно чувствительной обожжённой кожи лазерный луч окажется тяжёлым испытанием.

Джим не ждал процедуры с нетерпением. И все же ему не в первый раз приходилось расплачиваться болью за ошибки. Дядя научил этому уроку давным-давно.

Однако он запаниковал, когда Боунс начал подготавливать специальные удерживающие ремни.

— Убери. Не нужно, — натянуто сказал Джим.

— Лечение не окажется эффективным, если не будешь лежать неподвижно, — ответил Боунс, без колебаний затянув один из ремней на правой лодыжке Джима. — И да, это правда.

— Я не сдвинусь с места. Не используй на мне эти штуки. — Джим почувствовал, как сердце начало бешено колотиться.

Боунс поднял глаза к монитору, так что, очевидно, тоже увидел реакцию Джима. Когда он снова посмотрел на друга, взгляд был полон заботы и немого вопроса. Джим плотно сжал губы и почувствовал, как челюсти свело от напряжения, но не намеревался немедленно удовлетворить любопытство доктора.

Боунс немного подождал, затем покачал головой, словно извиняясь.

— Прости, но подобное не обсуждается. Мне не нужно, чтобы у тебя повысилось давление только из-за того, что ты сжал волю в кулак, считаешь себя крутым и полагаешь, что не нуждаешься в небольшой помощи.

— Я сильнее, чем думаешь!

Джим попытался отдёрнуть ногу, но доктор крепко схватил его за руку.

— Я не собираюсь рисковать и прерывать программу лечения только для того, чтобы потешить твоё эго.

Джим негодовал. Он был почти уверен, что давление подскочило, пока он пытался подавить желание вздрогнуть всякий раз, когда Боунс затягивал очередной ремень. Когда доктор отступил, Джим не смог удержаться, чтобы не поправить ремни, чувствуя, как они сжимают тело.

Слегка.

«Боже, как он ненавидит медицинские процедуры. И врачей».

Боунс опустил биокровать так, чтобы Джим лежал на спине, — отлично, теперь он чувствует себя ещё более беспомощным, — и начал процедуру заживления.

— Начнем с правой ноги. Мне нужно будет менять твоё положение каждые двадцать минут или около того.

— Отлично, — скрипнул зубами Джим. Он уже начал чувствовать слабый жар луча, медленно скользящего от лодыжки до бедра, а затем в обратном направлении.

— Ну, вот и всё. Постарайся расслабиться и дыши спокойно.

Джим закрыл глаза.

Луч медленно скользил по ноге снизу вверх, потом сверху вниз. Это не доставляло никакого дискомфорта, было просто тепло. Как будто волна жара постепенно распространялась по коже. Большего всего нагревался повреждённый участок.

Капитан пытался думать о чём-то другом.

Джим вспомнил о первом помощнике. Он не видел Спока с момента аварии, хотя один раз говорил с ним, сразу после того, как пришёл в сознание. Спок казался соответствующим моменту — обеспокоенным, задавал вопросы о травме и лечении, заверил, что будет наблюдать за расследованием аварии, и пожелал скорейшего выздоровления. Сказал именно то, что нужно сказать. Кроме...

И хотя они работали бок о бок последние четыре месяца, не говоря уже о совместном боевом крещении в инциденте с Нарадой, Джиму всё ещё трудно было найти с ним общий язык.

Спок выглядел всегда таким сдержанным, таким профессиональным, что Джим постоянно чувствовал, что должен соответствовать его уровню. Или Спок просто ждал, когда капитан совершит ошибку, чтобы точно указать, где Джим поступил неправильно и почему.

Что он и не преминул сделать вчера, на самом деле.

— Возможно, если бы вы чаще общались с начальниками отделов, капитан, и читали развёрнутые отчёты, а не сокращенные версии, представляемые на брифингах, были бы лучше осведомлены и принимали правильные решения.

Когда Джим логично заметил, что краткие отчёты составляют главы отделов, чтобы спасти капитана от тонн ненужной информации, Спок только поднял бровь, затем кивнул, сцепив руки за спиной.

— В таком случае, сэр, — сухо сказал он, — позвольте взять на себя некоторые технические моменты, поскольку я ваш начальник научного отдела и читаю все отчёты без сокращений.

Джим не мог сказать ничего такого, что не выставило бы его ослом перед командой мостика, кроме:

— Конечно, Спок. Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Его бесило, что Спок иногда заставляет его чувствовать себя импульсивным подростком, чьи пальцы так и чешутся, чтобы ударить собеседника по лицу за неимением других аргументов.

Хорошо, что Крис Пайк не слышал ни этот разговор, ни дюжину других, подобных. Он знал, что сказал бы адмирал: «Джим, очевидно, не готов быть капитаном чего бы то ни было, если не может выдержать даже небольшую критику, и что Джим должен научиться взаимодействовать с командой».

Но если оказаться честным с самим собой, то проблема решаема. Речь не идёт о принятии критики или сравнении себя с чертовски умным и компетентным первым офицером. Дело даже не в недостатке опыта.

Он просто чувствовал, что между ними чего-то не хватает, какой-то теплоты или привязанности, которая должна быть, но её нет.

Он ощущал нечто подобное с тем, другим Споком. Невозможно было ошибочно истолковать чувство, испытываемое им, никак иначе, как сильная любовь — скорее всего, любовь — старого вулканца к своему Джиму Кирку, и ему не нужно было быть для этого плохим парнем, чтобы показать настоящую силу чувств.

Джим провёл не один час, ломая голову над их недолгим знакомством на Дельта Веге, анализируя каждый запомнившийся жест и нюанс. Старый Спок не считал проявление эмоций слабостью, и для него, похоже, не было проблемой признаться в этом Джиму, когда он ошибался или был не уверен. Джиму он нравился.

Может быть, это просто придёт с возрастом или зрелостью. Его Спок намного моложе. А может быть, внезапно подумал он, проблема в нём самом.

Мысль вызвала в душе укол тревоги, но, с другой стороны, это было... правдой. Видит Бог, ему достаточно часто говорили, что от него одни неприятности. Половина однокурсников в Академии терпеть его не могли. Даже у Боунса, который знал его лучше, чем кто-либо другой, есть длинный список недостатков его характера, которые он регулярно озвучивает.

Может быть, он просто слишком испорчен, чтобы Спок мог подружиться с ним. Он агрессивен, не уверен в себе, даже иногда враждебен. Спок, вероятно, просто не любит его. Ему должно быть наплевать на сложившуюся ситуацию, но, черт возьми, ведь это не так, ведь ему не всё равно.

Ещё он не единожды думал о другой временной линии, той, которая должна была быть у него, той, где отец гордился им и провёл рядом всё детство, а брат никогда не убегал из дома. Той, где мама не воспользовалась первой же возможностью вырваться из тисков матери-одиночки и гнетущих воспоминаний, где они навещали дядю Фрэнка раз в год и не чаще, где его никогда не отправляли жить на другую планету. Там он рано поступил на службу в Звёздный флот, продвигался по карьерной лестнице, как и подобает капитану, и со временем доказал свою состоятельность.

Что тот Джим Кирк, вероятно, был лучше, чем он, думал капитан. Он мельком видел его глазами другого Спока, и те воспоминания до сих пор жили в памяти. Он был идеалистом и волевым человеком, уверенным в себе и знавшим своё место в жизни, уважаемым сверстниками и обожаемым начальством. Любимым командой. Тот, другой капитан Джеймс Кирк, должно быть, был абсолютной противоположностью Джима, и, возможно, именно поэтому он и Спок стали такими большими друзьями.

Тот, другой Кирк, вероятно, никогда не попал бы в подобное положение, в котором он сейчас оказался, привязанный к биокровати из-за своей же глупой неосмотрительности.

Луч снова ожил, двигаясь мимо голени вверх по колену, но когда он попадал на нижнюю часть бедра, то внезапно становился горячим. Джим напрягся, ожидая, не станет ли хуже, но ничего не происходило.

Но потом цикл запустился снова, и на этот раз мурашки начали пробегать не только от соприкосновения с наиболее пострадавшим местом, но и от всей области, что выше колена. Луч был похож на движущуюся волну горячего воздуха, и когда он попадал на обожженные участки, то вызывал резкие и болезненные ощущения. Его нога непроизвольно дёрнулась, и он должен был признать, что Боунс оказался прав, решив привязать его.

Между концом прохода луча до середины бедра и началом нового цикла, чуть выше лодыжки, оставалась всего секунда.

«Оу». Он почувствовал, как по спине стекают капельки пота. Некоторые участки обожженной кожи были более чувствительны, чем другие, и, когда луч проходил над ними, Джиму приходилось прилагать все усилия, чтобы сдержать стон.

— Не задерживай дыхание, Джим, — услышал он тихий голос Боунса, неожиданно напугавший его. Он открыл глаза. Доктор был там, где и раньше — сидел в ногах кровати и смотрел на него с беспокойством. — Просто сосредоточься на дыхании. Вдох и выдох, старайся дышать как можно ровнее.

— Всё в порядке, — пробормотал Джим. — Всё в порядке. Всё не так плохо. — «О, чёрт возьми». Не пришёл же Боунс потому, что сенсоры заметили его борьбу с самим собой.

— Хочешь воды?

— Нет, я просто хочу, чтобы ты ушёл. Со мной всё в порядке. Ты можешь... — он сделал глубокий вдох, стараясь скрыть напряжение в голосе. — Ты можешь вернуться в свой кабинет. Я вызову, если что-нибудь понадобится.

«Чёрт возьми, ему больно, но он не имеет права показать как».

— Уверен? Я могу...

— Уверен, — сказал Джим слишком поспешно, его голос немного дрогнул.

Боунс нахмурился.

— Не нужно ничего никому доказывать, дружище.

— Я ничего и не пытаюсь доказать, ясно? — луч скользнул по колену. «Дерьмо, дерьмо, дерьмо». Джим сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить: — И мне не нужно, чтобы ты нянчился со мной как с ребенком!

Боунс выглядел обиженным, и Джим почувствовал укол горько-сладкого удовлетворения. Хорошо. Может быть, теперь он уйдет.

— Я не это имел в виду, и ты знаешь.

— Возвращайся в свой кабинет, Боунс. Пожалуйста. Поработай с отчётами или с чем-нибудь ещё. Оставь меня в покое.

Он снова закрыл глаза и прислушался. Боунс не двигался с места целую бесконечную минуту, но затем Джим услышал скрип стула: доктор поднялся, торопливо шаркая ботинками по полу, и вышел из палаты.

Джим вздохнул с облегчением.

Боль — это личное.

Шаги вернулись через некоторое время, как раз когда луч выключился.

— Ладно, Джим, пора заняться второй ногой.

«Слава Богу». Он кивнул в ответ, не веря, что может нормально говорить.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — выдавил он. В любом случае, это спорный вопрос, так как глаза Боунса были сосредоточены на экране биокровати, который, без сомнения, показывал во всех подробностях, насколько «отлично» чувствует себя Джим.

— Угу, — сказал он, что на языке Боунса означало, что «ты — лживый дурак, но я не собираюсь называть тебя так». — Ну... не так уж и плохо, правда? Ты готов к следующему раунду или тебе нужно обезболивающее?

— Никаких обезболивающих.

— Тогда увидимся через двадцать минут.

Дубль два.

Он получил небольшую передышку перед следующим сеансом. Боунс освободил ему ноги от ремней, нанёс гель и слегка перевязал. На этот раз он не задавал никаких вопросов, просто дал Джиму немного воды, которую тот жадно проглотил, как будто пробежал марафон.

Джим осторожно лёг на живот, положил ноги на матрас, они не болели. В геле должно быть какое-то местное обезболивающее, подумал он с облегчением.

— Этот сеанс... — Боунс проговорил немного неуверенно, но Джим не видел его лица, так как доктор был занят тем, что снова фиксировал ему ноги, — может быть немного сложнее. Ожоги сильнее на тыльной стороне ног, поэтому кожа там будет более чувствительна.

Джим просто кивнул в ответ.

— На этот раз я останусь с тобой. Хочу более внимательно проследить за процессом восстановления.

— Вовсе не обязательно.

После паузы Боунс ответил:

— Ты не должен проходить через подобное испытание в одиночку.

Джим не мог понять, почему Боунс хочет остаться или как он думает помочь. Его никогда не баловали, когда он болел, и уж тем более никто не сидел с ним, когда он лежал в кровати. Он всегда черпал силы из одиночества. У него были стены уверенности в себе и гордости, которые поддерживали его, когда он сражался один на один с проблемами. Мысль о том, что друг будет сидеть рядом и наблюдать, в то время как он будет вздрагивать, стискивать зубы и пытаться игнорировать боль... заставляла поёжиться от нехорошего предчувствия.

Но Боунс всегда был чертовски упрям, а это значит, что ему придется использовать козырь покрупнее.

Он почувствовал, как первое, безобидное прикосновение лазера начало медленно скользить вверх по задней части икры. Приятное и тёплое, как солнце в жаркий летний день. Джим знал, что у него есть максимум семь или восемь минут, прежде чем оно превратится в адский огонь.

— Всё не так уж и плохо, — попробовал он усыпить бдительность друга, кладя голову на руки. — Уже начинаю привыкать. Можешь вернуться в свой кабинет.

— Просто посижу здесь и посмотрю, — проговорил Боунс из-за его спины невыносимо спокойным голосом.

— Боунс…

— Ты никуда не денешься, дружище. Так что не нужно бессмысленно колебать воздух.

— Это грёбаный приказ, доктор Маккой, — огрызнулся Джим, поворачиваясь так, чтобы видеть собеседника краем глаза.

— Ты же знаешь, что не можешь отдавать приказы, когда находишься под моим присмотром, капитан.

— Разве у твоих пациентов нет никаких прав?

— Нет, почему же, какие-то права определённо есть, — ответил Боунс. — Но когда по моему медицинскому заключению выходит, что их желания не в их интересах, тогда о подобных вещах не может быть и речи. Я здесь главный.

Капитана всегда забавлял тот факт, что у Боунса эго размером с хороший звездолёт. Когда лечение закончится, ему придется откровенно поговорить со своим НМС о пределах полномочий.

— Чёрт побери, Боунс, оставь меня в покое хотя бы на несколько минут! — выдавил он сквозь сжатые зубы. — Я в порядке, хорошо?

— Ты не в порядке! Тебе больно. Любой идиот это поймёт.

— Мне не больно, — во всяком случае, пока что. — Если мне будет больно, я дам знать.

— Могу научить тебя дыхательным упражнениям, которые помогут справиться с болью.

— Ты действительно никого не слышишь, кроме себя, не так ли? — огрызнулся в ответ Джим. — Мне не нужно, чтобы ты каждую минуту следил за мной и напоминал, что я должен правильно дышать!

— Действительно не хочешь видеть меня рядом? — спросил Боунс, в его голосе слышалось недоверие. И боль. Определённо.

— Нет, не хочу, дай мне немного чёртова уединения.

Повисла неловкая пауза.

— Тогда буду в своём кабинете. Иногда ты можешь быть таким мудаком, знаешь, Джим?

Джим утвердительно кивнул в ответ: «Да. Он всё прекрасно знает».

Тот, другой Джим Кирк... он, наверное, никогда не отталкивал друзей. Вероятно, он не стыдился признаться, что ему иногда тоже нужна помощь.

По правде говоря, он очень обижен на того парня. И немного завидует.

Боунс прав. Новый цикл ещё хуже.

Он мог бы попросить обезболивающее. Наверное, ему следовало бы попросить лекарство, потому что только самый настоящий идиот стал бы страдать просто так. Он с трудом блокировал боль, и даже его душевные силы не бесконечны, а это говорило о многом.

Теперь он уже и сам не понимал, почему так упрямо цеплялся за свой выбор. Боунс думает, что он пытается что-то кому-то доказать, но это не так. Адмиралтейство, конечно, следит за каждым его шагом, как и первый помощник, но никто из них не видит, через что он проходит каждый раз, оказываясь на грани жизни и смерти, и не похоже, что их вообще беспокоит его болевой порог или склонность к аллергии.

Это даже не наказание — страдать за недопустимую халатность в инженерном отсеке. Может быть, он и заслуживает немного боли в качестве урока за глупость, но не столько же.

Ему просто необходимо... чувствовать, что он жив, что он может справиться с любыми трудностями, и не приходить в ужас от «подарков» Вселенной. Судьба сдала ему плохие карты, некоторые — ужасные, но это никогда его не расстраивало. Он всегда поднимался и продолжал идти к цели, даже когда окружающим было всё равно. Это стало предметом его гордости: он может принять удар, закрыть грудью слабого, безрассудно прыгнуть в пропасть... и никогда не пожалеть о содеянном.

Ему часто приходило в голову, что его философия жизни серьезно испорчена и, возможно, даже граничит с мазохизмом.

Если бы Спок знал о его жизни больше, чем написано в личном деле, то он, несомненно, сказал бы, что Джим ведет себя нелогично и безответственно, не говоря уже о том, что капитан не видит дальше собственного носа и что нет ничего героического в саморазрушении. Крис Пайк, вероятно, узнав некоторые пикантные подробности его жизни, немедленно забрал бы «Энтерпрайз». Боунс мог совсем перестать с ним разговаривать, а когда к нему снова вернулся бы дар речи, он начал бы кричать до хрипоты, рассказывая Джиму, какой он дурак и осёл.

Однако... теперь гордость пела, пока он лежал в одиночестве на биокровати, дрожа от жгучей боли и совершая нечеловеческие усилия по преодолению невзгод.

Трудности пошли примерно через пятнадцать минут после начала третьего сеанса.

Постепенно нарастала тошнота, и он пытался сдержать её, как мог, но у Джима всегда возникал рвотный рефлекс при слишком сильной боли. Хорошего мало, но ничего не поделаешь.

Он, по крайней мере, мог перегнуться через край кровати, так что содержимое желудка по большей части оказалось на полу. Его вырвало еще несколько раз, и теперь он чувствовал себя ещё хуже, потому что ноги горели огнём, в горле першило, а во рту был нехороший привкус.

Он застонал, гадая, заметил ли кто-нибудь его телодвижения. Он сейчас лежал не в главном отсеке лазарета, здесь не было медсестер или других пациентов, чтобы позвать на помощь, даже если захотел бы, чтобы кто-то помог. Боунс, вероятно, следит за его жизненными показателями из кабинета, но Джим не был уверен, что обычная рвота заставит доктора сильно волноваться. И после всего, что Джим недавно наговорил, он, вероятно, будет не особо спешить на помощь.

Джим поднял голову, чтобы отвернуться в другую сторону, по крайней мере, подальше от отвратительного запаха, но внезапно затылка коснулась прохладная успокаивающая ладонь.

— Расслабься, дружище, всё под контролем, — услышал он.

— Откуда ты взялся?

Боунс внезапно оказался рядом, хотя должен был сидеть в своём кабинете.

— Я никуда и не уходил, а был неподалёку, — ответил он, и Джим только сейчас заметил стул, спрятанный за занавеской биокровати.

«Да пошёл ты». Он снова опустил голову на матрас. Он должен был догадаться, что Боунс настолько упрям, что просто так не уйдёт. Прекрасно. Док наблюдал, как Джим потеет, дрожит и блюёт.

— Расслабься, — снова сказал Боунс и прохладной влажной тканью вытер другу лицо.

Джим почувствовал себя хорошо, но долгожданное облегчение не наступало из-за боли в ногах, которую он был не в силах прекратить.

— Не могу расслабиться, — бормотал Джим. Луч, кажется, специально искал самое чувствительное место на задней стороне бедра, и при каждом прикосновении лазера кулаки Джима рефлекторно сжимались.

— Знаю, процедура вызывает боль. Просто потерпи ещё немного.

— Жжётся немилосердно. Мне плохо. Пожалуйста, сделай так, чтобы боль прекратилась, пожалуйста... — «о чёрт», теперь он молил о пощаде.

— Осталось всего несколько минут, — голос Боунса был низкий и успокаивающий. — Ты прекрасно справляешься.

Это уже слишком. Он измучен и несчастен, и сочувствие Боунса вызвало обратный эффект.

— Больше не могу, — выпалил он.

— Да можешь, дружище. Не сдавайся.

— Нет! — он часто задышал, буквально выдавливая из себя слова. — Дай мне что-нибудь, ладно?

— Цикл почти закончился. Просто потерпи ещё три минуты. Ты ведь сможешь столько продержаться, правда?

— Нет... не знаю. — Джим сильно зажмурился, в то время как его снова и снова обжигало безжалостное жало лазера.

Рука Боунса крепко сжала его руку, и пальцы друга обхватили крепко стиснутый кулак Джима.

— Подожди ещё немного, Джим. Потом сам же будешь доволен результатом.

— Полный отстой, — простонал Джим, чувствуя себя одиноким и взбешённым. Он ощущал, как пот стекает по лицу, по шее. Тошнота не отпускала, и всё, о чём он мог думать, — он практически умолял друга избавить его от страданий, и Боунс сказал «нет».

— Мне очень жаль. Ты прав, это отстой. Но всё уже почти закончилось. Ещё две минуты.

Боунс отсчитывал каждые пять секунд, и Джим схватил снова его руку и неистово сжал. Луч, наконец, отключился, и Джим в изнеможении упал на биокровать.

— Остался ещё один сеанс, — сказал Боунс. — Отдохни немного, пока я всё подготовлю.

Теперь, когда Джим больше не ощущал боли, он чувствовал, как щеки краснеют от смущения.

«Господи, неужели он действительно умолял Боунса вырубить его и при этом держал за руку, как девчонка?»

— Думаю, будет лучше, если ты отсюда уйдёшь, — тихо проговорил он.

Боунс тяжело плюхнулся на стул.

— Да знаю я, чего ты хочешь. Но видишь ли, в чём дело... — он выдержал театральную паузу. — Мне насрать!

— Что?! — его НМС — чёртов диктатор.

— Я останусь с тобой.

— Нет, не бывать этому, — сказал Джим так решительно, как только мог. — Мне легче справиться с болью, если рядом никого нет.

— Джим, — вздохнул Боунс. — Кончай нести чушь. Знаю, что ты предпочитаешь, чтобы никто не видел, когда ты уязвим. Но я врач. Подобное — часть моей работы. И я не могу спокойно смотреть, как ты проходишь через мучения в одиночку, когда могу хоть чем-то помочь!

— В том-то и дело, — настаивал на своём Джим, желая, чтобы Боунс наконец-то понял его позицию. — Ты не помогаешь, а наоборот, только усложняешь.

Боунс выглядел грустным, таким Джиму приходилось видеть его нечасто. Он видел его сварливым, злым, надменным, саркастическим, пьяным и даже несколько вариантов возбужденного и счастливого, но Боунс не часто бывал печален.

На несколько секунд Джим почувствовал себя виноватым, но только на несколько.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы меня опекали, — объяснил он в который раз.

— Не опекали, — поправил Боунс, — а помогали, поддерживали, успокаивали.

Джим сделал глубокий вдох. У него больше не было сил спорить.

— Просто дай мне уже болеутоляющее.

— Нет.

Он повернул голову в сторону Боунса, чтобы лучше видеть доктора.

— Чего ты хочешь? Я всего лишь прошу сделать укол!

— Ты и без него зашёл слишком далеко, — упрямо ответил Боунс. — Ты выдержишь ещё один сеанс. Знаю, будет больно, но я уже дал тебе сегодня дозу обезболивающего. Ты уже выбрал лимит.

Джим почувствовал, как предательские слёзы начали щипать в уголках глаз, и единственное, что он мог сейчас сделать, — улыбнуться.

— Ты садист, знаешь?

Боунс вернул улыбку.

— А ты сильнее, чем думаешь, человек.

У Боунса, похоже, не было ни стыда, ни совести, раз он решил ответить другу в подобном саркастическом тоне.

— Ладно. Давай поскорее покончим с этим.

Когда лазер снова начал немилосердную работу, Боунс встал рядом с кроватью Джима и положил руку ему на плечо, когда капитан начал непроизвольно вздрагивать.

Возможно, он и облегчил страдания друга, но в то же время чувство унижения и раздражение никуда не пропали.

— Просто заткнись, — прорычал Джим после нескольких минут инструктажа Боунса.

— Сосредоточься на дыхании, — невозмутимо продолжил Боунс. — Дыши вместе со мной. Вдохни и задержи дыхание... выдохни.

«Будь всё проклято, если он не прав. Упражнения действительно помогают отвлечься, на полминуты, вдох и выдох».

Ближе к концу процедуры Боунс снова начал отсчитывать секунды, и Джим поймал себя на мысли, что слушает с благоговением голос доктора, предвкушает его, наслаждается им.

— Знаю, знаю, скоро всё закончится, Джим. Восемьдесят пять секунд... скоро... семьдесят, всё почти закончилось...

Рука Боунса, должно быть, уже затекла. Джим подумал, сможет ли его друг потом пошевелить пальцами.

— Тридцать секунд... ты молодец, Джим, пятнадцать секунд... всё закончилось...

Джим отключился прежде, чем Боунс успел ослабить ремни на биокровати.

* * *

Он проспал целую ночь и пробудился как раз перед Альфа-сменой, не понимая, где находится. Боунс переместил его биокровать обратно в главный лазарет, понял Джим, и укрыл одеялом. Он всё ещё ощущал небольшой дискомфорт в ногах, словно по ним бегали мурашки, а в целом неплохо — больше ничего не болело.

Доктор появился в лазарете, как раз когда Джим хотел отключить капельницу или, по крайней мере, пытался это сделать. Боунс выглядел бодрым и полным сил, а его возмущённый голос можно было услышать даже в дальнем конце медотсека. От неожиданности Джим замер на месте.

— Куда собрался, капитан? Я ещё не отпускал тебя.

— Сними с меня эту штуку. — Джим настойчиво постучал по прибору, прикрепленному к руке, затем протянул её доктору. — Нужно отсоединить вот здесь. Ты знаешь, что делать.

Боунс посмотрел на монитор над биокроватью, затем скрестил руки на груди и покачал головой.

— Здесь стоит защита именно от таких идиотов, как ты, с шилом в одном месте. Капельницу может отключить только кто-нибудь из медицинского персонала. И я сниму её, когда придёт время, и ни минутой раньше. Твой организм страдает от обезвоживания и потери электролитов.

— Мне нужно заступать в Альфа-смену, — проворчал Джим. — Можно как-то ускорить процесс?

— У тебя нет сегодня смены, так что ложись и отдыхай. Я освободил тебя на следующие сорок восемь часов.

Джим по опыту знал, что ублажить или уговорить начальника медицинской службы совершенно невозможно, когда речь заходит о медицинских вопросах, — а после вчерашнего он может хоть до второго пришествия приказывать, кричать и умолять выписать его поскорее, — и ему не особенно хотелось, чтобы НМС отчитывал его перед пациентами и медперсоналом лазарета, поэтому он умолк. Пока что.

На самом деле тут нечего было сказать.

Он не жаловался, пока Боунс проверял раны и наносил восстанавливающий гель. Он с удовольствием отметил, что волдыри стали меньше, а ожоги уже не такие опухшие и красные, как раньше. Когда медсестра принесла ему поднос с завтраком, он съел всё и даже не пожаловался на отсутствие кофе. Боунс на это только приподнял бровь, но промолчал.

Но, когда Джим покорно принял все указания, как вести себя следующие два дня, Боунс не выдержал.

— Да что с тобой такое? — спросил он, подозрительно наморщив лоб. — Ты слишком молчалив. И покладист.

Джим пожал плечами.

— Кажется, так ведут себя образцовые пациенты.

— На тебя не похоже.

— Надеюсь получить послабление режима за хорошее поведение, — сказал он с усмешкой, но Боунс в ответ нахмурился ещё больше. — Послушай, просто немного устал после вчерашнего. Извини, что не ною и не выпендриваюсь, как обычно, ладно? Обещаю, в следующий раз стану занозой в заднице.

— Знаешь, Джим, не нужно чувствовать себя неловко из-за вчерашнего.

«Да он читает мои мысли». Джим начал тихо ненавидеть своего НМС.

— Почему думаешь, что я чувствую себя неловко?

Боунс издал смешок.

— Брось, Джим, давно тебя знаю. Последнее время ты не мог думать ни о чём, кроме вчерашнего разговора, и, скорее всего, мысленно вил из себя верёвки.

— Нет, ты не уверен на сто процентов! — под осуждающим взглядом Боунса Джим немного стушевался. — Ну, во всяком случае, прав, но не совсем.

— Так вот где собака порылась.

Боунс сделал шаг в сторону друга, но Джим поднял руки в предупреждающем жесте.

— Проехали, Боунс. Нам не обязательно именно сейчас обсуждать мои недостатки.

— Знаешь, случившееся не делает тебя хуже, чем есть на самом деле.

— Знаю. Так что брось докапываться.

Боунс выглядел так, будто поверил словам Джима, но затем всё-таки решился продолжить разговор и прочистил горло.

— Дай высказать всё, что думаю, а потом можешь идти на все четыре стороны.

У Джима возникло неприятное ощущение, что доктор заранее планировал и репетировал свою маленькую речь, но Боунса было не остановить, когда ему приходила в голову какая-то идея, поэтому он просто кивнул, собираясь с духом.

— Ты станешь самым лучшим капитаном, если научишься — хотя бы иногда — принимать помощь от других. Подобное качество не делает тебя менее лидером.

Джим кивнул в знак согласия.

— Совершенно прав. Понимаю.

— Я еще не закончил, — сказал собеседник, и, даже не повышая голоса, Боунс ухитрился придать ему достаточно властности, чтобы Джим испытал невольный трепет. — Дело не в том, чтобы получить место капитана во что бы то ни стало. Всё дело в тебе, Джим, в том, как ты видишь себя со стороны.

Боунс опустился на стул, стараясь смотреть Джиму прямо в глаза. Он подождал, пока друг посмотрит в ответ, а затем продолжил:

— Страдание в одиночестве не имеет никакой ценности. Оно никому ничего не доказывает и не делает тебя сильнее или нечто другое в этом же духе, в чём бы ты там себя ни убеждал. Может быть, когда ты был моложе и жил сам по себе, это было то, что ты должен был делать, чтобы выжить, и это помогло тебе тогда, потому что не было выбора.

Джим отвернулся. Он чувствовал себя незаслуженно разоблаченным как в прямом, так и в переносном смысле. Почему Боунс хочет поговорить именно сейчас, в ярком свете лазарета, когда Джим не в самой лучшей форме?

— Но ты больше не одинок, — продолжил Боунс, и, хотя Джим отвёл взгляд, не мог не признать, что друг говорит правду. — Я здесь ради тебя. Если тебе больно, это не значит, что ты слаб, Джим, и не значит, что не должен принимать помощь.

— Мне тоже так кажется, — тихо ответил капитан.

— Ну, тогда тебе нужно о многом подумать. Потому что на звездолёте уединение — непозволительная роскошь, и команда должна видеть в тебе обычного человека, а не супермена. Дай этим молодым мужчинам и женщинам образец для подражания, кого-то, с кем они могут идентифицировать себя. Позволь им увидеть твои недостатки, и они будут менее критичны к своим собственным.

— Есть на примете какие-нибудь особые изъяны? — кисло спросил Джим.

Боунс криво усмехнулся в ответ.

— У тебя богатый выбор. Сам решай, с чего начать.

— Так и знал, что ты это скажешь.

— И ещё кое-что. — Боунс встал со стула, и Джим неохотно обернулся, чтобы встретиться с ним взглядом. — Ты всегда можешь посоветоваться со мной, дружище. Ты ведь знаешь, правда?

Джим знал, что доктор имел в виду и почему говорит намёками.

— В космосе всё не так просто. Это тебе не Академия. Теперь ты мой НМС. Один из множества офицеров.

— Верно, но время от времени я не на службе, и ты тоже.

«Не на службе?» А теперь к чему он клонит? Он ощущал себя капитаном двадцать четыре часа в сутки. У него никогда не было достаточно времени, чтобы понаблюдать за Крисом Пайком, чтобы понять, как другой капитан справляется с работой. Но, чёрт возьми, он действительно частенько скучал по светлым временам в Академии и по дружеским посиделкам с Боунсом.

Джим вздохнул. Даже капитанам нужна передышка, подумал он.

— Хочешь отпраздновать удачное завершение лечения рюмкой чая?

— Чуть не забыл: мне удалось пронести на борт кое-что. — На вопросительный взгляд Джима доктор поспешно объяснил: — Не очень люблю пить в одиночестве. У меня был один друг в Академии, но в последнее время он очень занят. Решил, что подожду, пока он освободится.

Джим ухмыльнулся.

— Ну, пока его нет рядом, с успехом могу занять его место. Если хочешь знать.

Джим прикрыл рот рукой, стараясь смеяться как можно тише. Боунс лишь улыбнулся в ответ.

— Давай иди уже, неугомонный спиногрыз. Зайдёшь за мной вечером.

Джим был на полпути к двери, когда остановился, а затем резко обернулся.

— Э-э, Боунс…

— В чём дело?

— Спасибо за всё. Серьёзно.

Выражение лица Боунса смягчилось.

— Не за что, дружище. Именно для этого я тут.

* * *

Джим чувствовал себя немного неловко, выходя в коридор в одних шортах и черной футболке, босиком, с ногами, покрытыми блестящим гелем, но он напустил на себя важный капитанский вид и благополучно вернулся в каюту, не потеряв по дороге достоинства.

Как только дверь закрылась, раздался свист комма.

— Да, мистер Спок.

— Рад слышать, что вас выписали из лазарета, капитан.

— Радоваться нечему, поверьте.

— Как вы себя чувствуете?

Джим удивился. Он уверен, что Спок уже просмотрел отчет о его выписке из лазарета — и, вероятно, даже отслеживал его передвижения по корабельным коридорам, так что он точно знал, когда Джим прибудет в каюту, — и у него не было никакой логической причины расспрашивать начальника о здоровье. Но Спок, похоже, был искренне обеспокоен.

— Я в порядке, — машинально ответил он.

— Это... приятно слышать, — невозможно было отрицать, что в голосе Спока прозвучала изрядная доля скепсиса.

«Чёрт возьми».

«Может быть, Боунс прав?»

— Вообще-то, — вздохнул капитан, — мне до сих пор больно ходить, и я очень устал.

— Понятно, и, конечно, этого следовало ожидать. Сам я никогда не испытывал ожогов...

Джим весело засмеялся.

— Будем надеяться, что и не придётся. Лечение — не увеселительная прогулка. Мягко говоря.

— Действительно. Инженерная служба завершила расследование инцидента. Я пришлю краткое изложение доклада. — Он сделал паузу. — Или полный технический отчёт, если хотите.

— Достаточно и краткого, Спок. Я вам доверяю. — Да, он понимал, какое облегчение знать, что его поддерживает такая спокойная компетентность.

— Просто подумал, что вы могли бы предпочесть длинную версию, так как у вас наверняка будет больше свободного времени, пока вы не вернётесь на службу.

— Только краткое изложение, спасибо.

— Также взял на себя смелость составить список документов и журналов, которые должны быть заполнены в течение следующих двух недель. Возможно, вы хотели бы использовать свободное от работы время для достижения прогресса в административной работе. Как вам хорошо известно, Адмиралтейство ценит своевременное получение отчетов.

— Знаю, Спок...

— Хотя, конечно, можете держать их в неведении, как обычно.

Джима неожиданно осенило. «Минуточку, Спок дразнит его? Он подшучивает над ним, ради Бога».

Потом капитан задался вопросом, подшучивал ли над ним Спок раньше или он просто не замечал этого?

— Приму рекомендации к сведению, — мягко ответил он, но потом заколебался.

Капитан ненавидел работать с отчётами.

— Ух... мне может потребоваться несколько дней, чтобы просмотреть документы и привести в порядок.

— Заметил, вы часто используете прокрастинацию как форму принятия решений.

«Отлично, теперь Спок повернул против него остриё сарказма. Когда у первого помощника успело развиться чувство юмора?»

— Удивитесь, когда узнаете, как часто срабатывает этот трюк, — ответил Джим, не в силах сдержать улыбку.

— Желаю хорошо отдохнуть, Джим.

Мысли капитана неожиданно вернулись к другому Джиму Кирку.

Они были разными людьми. Джим знал это и никогда не пытался быть похожим на него. Он тот, кто он есть. Но, может быть, они не так уж сильно отличаются друг от друга — он и тот, другой капитан.

Впервые за последнее время он не испытывал ни ревности, ни горечи — просто любопытство.