Чудовища в белых одеждах (джен)

Он плотнее сжимает зубы и старается не скулить, чтобы не доставлять своим мучителям такого удовольствия. Чтобы не чувствовать себя ещё более униженным. Рабастан всё ещё видит в этом смысл, хотя его гордость и растоптана. А ещё он не хочет тревожить брата. Того только притащили в камеру, и он так сипло дышит, что, кажется, вот-вот испустит дух. Но Они не позволят ему умереть. Они никого не отпустят, пока не выжмут всё, что хотят. А чего они хотят? Рабастан уже и сам не понимает. Когда их взяли в кольцо во время очередного рейда магглы в странной одежде и шлемах, Пожиратели лишь посмеялись. Но уже через мгновение им было не до веселья. Рабастан всё ещё помнит, как его тело бьётся в конвульсиях на холодной сырой земле из-за воздействия странного маггловского оружия. Это было похоже одновременно и на Круциатус, и на удар молнии. Если бы ему довелось испытать последний на собственной шкуре. Тогда ему показалось, что он потерял сознание. Но лишь показалось. Иначе не мелькали бы в памяти те неприятные образы, явно указывающие на их полную несостоятельность, как волшебников.

Иначе он бы не видел прямо перед собственным носом искажённое в предсмертной агонии лицо Эйвери. «Слабое сердце. В утиль». Эти брошенные вскользь приказным тоном слова, кажется, уже никогда не оставят Рабастана. Нет. Они продолжат вновь и вновь отзываться где-то на краю сознания каждый раз, когда кого-то из них уводят в неизвестность. Каждый раз, когда один из Пожирателей Смерти покидает общую камеру, никто не знает, вернётся ли он. И каждый раз Рабастан против воли начинает дрожать. Тело будто само не может забыть те болезненные, сводящие мышцы ощущения. Как тогда, на холодной земле, под ногами странных магглов. И каждый, без исключений, раз в его голове звучит сдержанное: «В утиль».

Он видел, что кроется за этими словами. Рабастан видел это собственными глазами. Когда после очередной экзекуции магглы в стерильно белых одеждах решили, что его тело не выдержало. Тогда он оказался в очень светлом холодном помещении, совсем один. Так ему показалось. Он так давно не оставался наедине с собой, что отсутствие болезненных стонов, иступлённых криков, сдавленного шёпота повергло его в шок. Сил пошевелиться не было, а уши не улавливали ни звука. Но то было временное явление. Сознание к нему вернулось быстро, а с ним и звуки. Отвратительно высокий визг заставил содрогнуться. Повернув на шум голову, Рабастан пожалел, что магглы ошиблись и он не умер по-настоящему.

Совсем рядом, гораздо ближе, чем хотелось бы, стояли металлические столы. Точно такие же, как тот, на котором лежал он сам. А на них бездыханные тела Эйвери и Пиритса. Пиритс не вернулся два дня назад. Рабастан не узнал бы их, если бы не застывшие, словно маски, лица. В остальном они больше не были похожи на людей. Но не смотреть, как бы мерзко не было, Рабастан не мог. Вскрытые, будто пустующие шкатулки, черепа притягивали взгляд. Заставляли впитывать каждую мельчайшую деталь. Он попытался приподняться, и в глаза ему бросились развороченные и такие же пустые грудные клетки бывших товарищей. Хотя, какие же это клетки? От рёбер почти ничего не осталось. Всюду были какие-то трубки, холодный блеск даже с виду жутких инструментов и яркий ослепляющий свет ламп, которой беззастенчиво подсвечивал все нелицеприятные моменты с ужасающей чёткостью.

Звук, на который Рабастан уже не обращал внимания, резко стих. И только тогда бывший Пожиратель Смерти заметил невдалеке человека со странным прибором в руках. Он нависал над ещё одним телом, лица которого было не разглядеть. Но Рабастан догадывался, что это должен был быть Трэверс, которого забрали в самый первый день пребывания в этом стерильном аду. Если только у магглов не были припасены ещё такие заполненные волшебниками камеры. Неизвестный подошёл к очухавшемуся магу, бегло осмотрел и окрикнул своих коллег. Тогда, вернувшись в камеру, Рабастан ещё долго не мог говорить. Что бы он сказал? Правда для них — безнадёжность, а ложь бессмысленна. Они не выберутся отсюда. Даже мёртвыми. Их просто разберут на части, не позволив никому даже захоронить по-человечески. Так о чём тут говорить?

И всё же Рабастан предпочёл бы как можно дольше избегать того залитого белым светом помещения с металлическими столами и человека с визжащим инструментом в безжалостных руках. Ещё меньше он желал такой участи брату. Но тот с каждым днём выглядел всё бледнее, говорил всё меньше, а дышал всё прерывистей. Это дело времени, когда один из них окажется выпотрошенным на том столе. Но и то, что магглы делали с их пока ещё живыми телами, было немногим лучше. Кто бы знал, что простецы так изобретательны в пыточном ремесле? Хотя сами они называли эти истязания исследованиями, Рабастан был убеждён, что это именно пытки. Чем это ещё могло быть? Расплата за былые проступки. Месть за смерти магглорождённых. Но за те два месяца, что Пожиратели провели в стенах их новой тюрьмы, они расплатились за всё с лихвой. Даже дементоры не могли пробраться так глубоко, как эти существа, не способные даже простейший Люмос зажечь на кончике волшебной палочки.

Они теперь были внутри. Рабастан чувствовал их руки в неприятно пахнущих тонких перчатках у себя под кожей. Эти руки переворачивали его внутренности, оглаживали мышцы, перебирали кости. Он слышал их безэмоциональные голоса в своей голове даже во сне. Они шептали, приказывали, внушали и терзали. От них невозможно было скрыться. Рабастан знал, что даже если однажды им удастся сбежать, эти магглы его не оставят. Не позволят забыть. Он так и останется в этом прозрачном кубе, который играет роль камеры для пленников и сцены для бездушных зрителей в неестественно белых одеждах. Он знал, что даже когда за толстым стеклом никого нет, они наблюдают. У них есть коробки, в которых можно рассмотреть каждую деталь того, что происходит в прозрачном кубе. Эти маггловские омуты памяти позволяют просматривать каждое мгновение жизни запертых волшебников вновь и вновь. Замораживать их. Вычленять нужное.

Но как бы это ни было унизительно, как бы ни угнетало морально, в сравнении с небольшой комнатушкой без окон, с огромным зеркалом во всю стену, эта камера была почти домом. Здесь они могли перевести дух, попытаться забыться в лихорадочном подобии сна. Рабастан не мог знать наверняка, что делают с остальными за пределами камеры. Мало кто выказывал желание обсуждать это. Но он не сомневался, что им приходится ничуть не лучше, чем ему. Невозможно было просчитать, кого уведут следующим. Магглы вообще не отличались предсказуемостью, как оказалось. Точно можно было заключить лишь одно: там, за стеклянными стенами, ждёт боль и унижение. Как бы сильно Рабастан этого ни хотел, он никак не мог вытравить из памяти моменты изощрённых маггловских издевательств. Стоит закрыть глаза, и за сомкнутыми веками вспыхивают слишком подробные картинки. А он всего лишь беспомощная зверушка в холодных руках своих новых хозяев.

Они распоряжались не только его жизнью, как некогда делал так же схваченный, но заключённый в отдельной камере Тёмный Лорд. Магглы завладели и его телом, а со временем и разумом. Да, Рабастан больше не видел в людях, лишённых возможности владеть магией, простейших животных, не способных дать отпор всемогущим волшебникам. Теперь они были несокрушимыми монстрами из самых страшных снов. Дементоры больше не пугали. Не пугала и смерть. Магглы, вонзающие иглы под кожу. Магглы, выкачивающие кровь. Бьющие прирученными молниями прямо в виски. Вживляющие странные механизмы в истерзанное тело. Отрезающие части этого самого тела и дробящие кости просто для того, чтобы посмотреть, как организм волшебника восстанавливается с помощью зелий. Магглы, пичкающие своими странными лекарствами, от которых несколько дней бьёт озноб и выворачивает наизнанку. Смешивающие с чистой кровью мага разъедающий, сжигающий изнутри яд. Вливая его через трубки. Вытесняя саму суть волшебника. Магглы. Чудовища, которые не дадут уйти даже в беспамятство, вновь и вновь возвращая в сознание.

Рабастан не знает, сколько он ещё выдержит. Но помнит, что будет, когда он сдастся окончательно. Он никак не может понять, почему его это мучает больше постоянных истязаний тела. Но стоит представить себя на том холодном столе снова, под ярким светом множества ламп, он тут же хватается за рёбра, чтобы убедиться, что они на месте, как и всё, что они защищают. Ощупывает голову в поисках пока ещё не существующей идеально ровной линии среза. Пока его самый страшный кошмар не воплотился в реальность, у Рабастана ещё теплится надежда, что спасение есть.