Металлический брат (джен)

Мир обращался в пустыню. Наверное. Наверное, мир всё-таки слишком велик, чтобы обратиться в пустыню полностью, но маленький — три часа от края до края — остров Ноэр-Та точно обещал в ближайшие недели стать пустыней. Солнце, восемь месяцев кряду неустанно стоявшее на небе, пожгло и без того скудные здешние поля, иссушило озеро и теперь размеренно поджаривало лес. Крепость, сложенная из гладких блестящих чёрных плит, стала воистину королевской гробницей. В подземельях, наверное, было ещё прохладно, но они не имели выходов вне её, так что рыжий, раскалённый воздух должен был добраться и туда.

Наверное. Лиэйн не поднимался в крепость уже месяца два, предпочитая прятаться в нише почти высохшего фонтана над высоким берегом моря. Само море он тоже давно не видел: оно опустилось ниже, за скалы, и, чтобы его увидеть, пришлось бы минут на десять выйти на солнце. Лиэйн любил море, но с него и так слезала обожжённая кожа. Не стоило море ещё большей боли.

Море… На рассвете оно здесь красивое. Пока Ноэр-Та не был островом (а год назад он ещё цеплялся за материк Дольмарским перешейком), всю красоту загораживал прибрежный лес. Однако после крушения над морем появились прекраснейшие рассветы, озарявшие мир удивительным розово-жёлтым сиянием.

Только теперь и рассветов не было. Солнце не заходило, а значит, и взойти не могло.

Вверху, по нависавшему над фонтанной нишей карнизу, кто-то прошёл. Лиэйн надеялся, что это Кера — единственный взрослый человек на острове. Ей не был страшен жар, и она все восемь месяцев находила на острове что-то съестное. Приходила раз в день, приносила то сушёную рыбу, то какое-то подобие хлеба. Месяц назад у Лиэйна был день рождения, и она подарила ему восемь сушёных клюквин — по одной на каждые два года.

Увы, скорее всего, это не Кера. Её не было уже пять дней. Наверное, она больше не могла приходить. Кера не говорила, но Лиэйн читал в её глазах: день ото дня на острове становилось всё меньше и меньше людей. Приют Керы — с трудом спасённые дети, почти все младше Лиэйна — постепенно вымирал. Наверное, она их даже не хоронила — зачем, если солнце само их сожжёт?

Шаги прошли по лестнице и ступили на растрескавшуюся землю. Красноватое полуденное марево прорезала угловатая тень. Только не он!

Лиэйн как можно более бесшумно вытянул из глубины ниши рубаху, в которую заворачивал оставленную про запас еду, и за рукава привязал её к поясу на случай, если придётся бежать.

Тень приблизилась. Уже можно было разглядеть неуклюжий силуэт лиаса. Наверное, у него было имя — у всех лиасов, человекоподобных металлических уродцев, созданных отцом Лиэйна, были имена. Но Лиэйн никогда их не помнил.

Этот отличался от остальных одним: отец, перед тем как покинул Ноэр-Та, указал ему на Лиэйна и что-то произнёс одними губами. У отца не было языка, а его жесты и резкие, неестественные движения губ Лиэйн понимал не всегда. Чего отец хотел от лиаса?

Это было уже давно. Лиас с тех пор неотступно следовал за Лиэйном. Его пустое серое лицо постоянно маячило где-то рядом. Лиэйн видел его каждый день в течение года, рассматривал острые когти, гладкий серебристый металл, день ото дня покрывавшийся следами плавления, похожими на пот.

Солнце, наверное, нагрело мир недостаточно, чтобы металл плавился, но сердце лиаса, сделанное из настоящего человеческого, уже не выдерживало. Наверное, оно давно сварилось, зажарилось, обуглилось.

Мысль о том, что внутри лиаса лежит сердце когда-то живого человека, внушала Лиэйну ужас. Отец же любил своих чудовищ: «Э-т-о т-в-о-и б-р-а-т-я», — сообщил он однажды.

Другие «братья» давно не вставали — лежали бессмысленными грудами металла то тут, то там. А этот стоял. Кера говорила, ему тоже немного осталось. Потом придётся искать новое сердце.

Лиас это слышал — он тогда привычно стоял за спиной Лиэйна. Уродцы-«братья» были не то чтобы разумны (для этого им недоставало души), однако иногда Лиэйну казалось, что это совсем не так.

Наверное, он всё себе придумал, но что, если лиас решит забрать его сердце, чтобы спасти свою жизнь? Вернее, существование, он ведь он всё-таки не живой. Лиэйн прятался в нише на краю острова не только от солнца, но и от лиаса.

И вот — ломаная тень перекрыла свет — лиас его нашёл.

Он стоял, слегка нагнувшись и повиснув руками на своде ниши. Лиэйн медленно встал. Под руками лиаса, между ним и стеной, оставалось достаточно места. Если быстро-быстро побежать…

От одной мысли об этом потемнело в глазах. Лиэйн сделал один шаг на пробу и тяжело привалился к стене. Он не убежит: слишком ослаб. А ещё там солнце, которое сожжёт его.

Лиас молча смотрел на Лиэйна, и тот только сейчас заметил, что у этого лиаса, явно единственного среди всех уродцев, вокруг глазных дыр нарисованы ресницы. Наверное, это ещё мама пошутила, когда была жива, — больше такое никому не пришло бы в голову. Значит, этот лиас самый первый из созданных отцом — других она не видела. А ещё он почти ровесник Лиэйна.

Почему-то вдруг стало светлее. Лиэйн открыл глаза. Лиаса рядом не оказалось. Он ушёл? А сам Лиэйн, наверное, упал в обморок. Наверное… Может, тогда и ресницы ему привиделись?

Лиэйн стянул с пояса свой узелок и раскрыл его. Кусок хлеба размером с мизинец и последняя клюквина — всё, что осталось.

Пойти поискать что-нибудь самому? Лиэйн ухмыльнулся, подполз к краю тени, образованной его нишей, и высунул наружу левую кисть. Словно в печь засунул! Будто за это время что-то могло измениться… Он ведь не Кера!

Окунув обожжённую руку в лужу в глубине ниши, Лиэйн откусил немного от куска хлеба и, убрав его и клюквину на место, улёгся головой к воде. Раньше она хотя бы иногда капала. Сейчас — лишь потихоньку испарялась.

Сколько Лиэйн так лежал, он не мог сказать. Определять время было нечем, а считать не получалось. Разве что вести обратный отсчёт: минус кусочек хлеба, минус ещё один, минус третий, минус последний, минус клюквина. Вне ниши по-прежнему плыло красное марево, скакали рыжие пятна… Постепенно они темнели, будто надвигался закат. Становилось менее жарко.

Вновь возникла тень. Высокая, растянутая в пространстве, словно бы вьющаяся чёрным плащом.

Кто-то вошёл в нишу и склонился над Лиэйном. Он различил тёмно-красные волосы, будто облитые кровью. Бледно-голубые глаза. Тёмные губы, искривлённые в попытке что-то сказать.

— Отец?..

— З-в-е-з-д-а п-о-г-а-с-л-а.

К чему он?.. Погасла? То есть жара больше не будет?..

Лиэйн прикрыл глаза: наконец-то!

* * *

Лиассай стоял на берегу моря и смотрел на отца. Сзади шумело море, над головой темнело небо. За последние полтора часа мир изменился. В нём стало холоднее. Наступила ночь.

Отец повернулся к Лиассаю и заговорил:

— Т-ы д-о-л-ж-е-н б-ы-л х-р-а-н-и-т е-г-о.

Лиассай хранил. Сыну отца ничего не угрожало. Лиассай был рядом на случай, если кто-то будет угрожать.

— С-о-х-р-а-н-и х-о-т-я б-ы е-г-о с-е-р-ц-е.

Лиассай начал откручивать заклёпки, которые удерживали заслон, закрывавший его внутренности. Чтобы принять новое сердце, нужно было достать старое.