Кто же главный злодей？ (джен)

Розы — очень капризные растения. Нет-нет, речь не идёт об этих нелепых кустах шиповника, который в изобилии рассыпают на газонах крупных и не очень городов, этих кустах, которые вульгарно пахнут и цветут весь тёплый сезон, и которых обыватели, ничего не смыслящие в цветах, называют розой. Нет. Настоящее искусство вырастить вот те розы, которые дают один шикарный бутон на тонкой ножке, еле удерживая царственную голову безупречного оттенка. Или те, что дарят чуть заметный, элегантный аромат, скромно сжимая свои лепестки в прекрасной форме бокала. Или вот те, которые дают несколько стеблей, но чьи лепестки разнятся градиентом цвета, изящными каёмочками или кудряшками.

Для того чтобы вырастить такие розы, надо приложить немало труда. Эти розы не любят холодов, но и жару переносят плохо, они не любят повышенной влажности или чересчур сухого воздуха. Им нужна определённая почва, если вдруг каких элементов в ней будет избыток, то куст может умереть. Как, впрочем, и из-за недостатка удобрений. Такие розы очень капризны — их нужно поливать на рассвете, распыляя воду и увлажняя землю. Их нужно укрывать на ночь специальными тканями, чтобы они не переохладились от росы или чтобы почва оставалась влажной, даже если взошедшее солнце будет слишком ярким. Такие розы ненавидят паразитов — их трепетные тела не выносят никаких насекомых, даже если речь идёт об опылении, хотя тут, может быть, и стоит сделать исключение.

Выращивание таких роз — настоящее волшебство.

Теперь, когда Дадли вырос, она могла часами ухаживать за своим палисадником, выращивая самые красивые розы на зависть соседям. Да, её не звали Розой, но она хотела бы ей быть, так же, как хотела быть волшебницей. И сейчас на её клумбах цветут розы её мечты — у неё все получилось. Петуния с гордостью оглядела свой небольшой сад.

 * * *

— Доченька, смотри, у мамы животик! — помнила она мамино восклицание.

Её мама не была полной — скорее уж наоборот, всю жизнь Петунья была похожа на свою худощавую мать. Поэтому даже в том юном возрасте она сразу заметила неладное.

— У тебя скоро появится сестричка или братик. Ты будешь с ними играть?

В представлениях Петуньи как-то быстро появилось ощущение, что родители хотят подарить ей еще одну куклу. Как ещё можно играть с братиком или сестричкой, она на тот момент не знала. Но она была уже очень взрослой, как говорили все вокруг — она уже помогала своей маме накрывать на стол, она могла перемешать тесто для бисквита, могла потереть морковь или подмести пол.

— Какая ты у меня молодец! — часто восклицала мать и показывала Петунье еще что-то интересненькое из домашних дел.

Мама очень любила возиться по дому. На всех поверхностях лежали связанные ей тонкие хлопковые салфеточки — даже телевизор украшала затейливая салфетка, которая прикрывала его от пыли, когда им не пользовались. Еще у них в доме всегда было много цветов — цветы стояли в горшках и кадках около окон, они стояли в вазах на столах и комодах, они украшали детскую и взрослую спальни. Наверное, поэтому обоих детей звали цветочными именами.

Мама начинала свой день не с зарядки, а с протирания пыли. Идеальная хозяйка.

 * * *

— Посмотри, какая она хорошенькая!

Ребёнок, которого принесли родители, не был похож на куклу. Даже на пупсика. Петунья злилась на это маленькое чудовище, потому что из-за него мама слишком долго пролежала в больнице.

— Слишком крупный плод, — судачили соседки. — Болезненная девочка-то родилась, даром что рыжая. И в кого такая?

Новорождённая часто и подолгу плакала — этот звук очень раздражал Петунью. Будто кто режет это красное надутое существо, думала она. Мама даже забросила свою привычку протирать пыль и чистить пол. Но ведь Петунья была уже взрослой, поэтому она стала делать это как мама и… не получила привычного “какая ты у меня молодец!”. Папа иногда мог потрепать её по голове.

Папа не был мамой.

Папа не умел заплетать её тонкие светлые волосы — у него получалось всё не так, как у мамы, но мама была слишком занята этой новенькой, сестрёнкой, как говорили родители.

Папа почему-то на разговоры соседок никак не реагировал, его волосы тоже не были рыжими. То, что осталось от его шевелюры, было скорее тёмно-коричневого цвета, только на ярком свету можно было уловить иногда красный отблеск.

Зато усилия Пэт, особенно в саду, были оценены соседками:

— Миссис Эванс, какая у вас старшенькая-то помощница! Вот бы и вторая такая выросла!

— Ваши слова — да Богу в уши! — вздыхала мать. — Надеюсь, с ней всё будет в порядке.

Еще до того, как Лили пошла в школу, её нередко забирали в больницы — мама обычно старалась ехать с ней.

— Болезненный ребёнок, — судачили соседки, — слабенькая. Как бы умненькой выросла, а то уже, кажется всем переболела — и асфиксия, и скарлатиной болела, и свинкой, и менингитом. Да, лучше бы мальчик был — меньше бы мучился, сразу бы Богу душу отдал.

Мать обычно хмурилась, когда слышала это, а Петунья ждала — слабых детей, оказывается, Бог забирает. И приглядывалась — всё ли хорошо у её сестры с головой. Как старшая, она всегда очень ответственно относилась к своим обязанностям — выгуливала сестру, одевала её тепло, не позволяла бегать.

— Лили, держи меня за руку, иначе в следующий раз я расскажу маме и она не отпустит тебя со мной.

И сестра её слушалась. Это было маленькое торжество Петуньи — сестра её слушалась и смотрела на Пэт с таким восторгом, словно Петунья была доброй феей, которая может сделать что угодно.

Поэтому она воспитывала сестру. Мама, видимо, считая, что Лили очень слабенькая, не учила младшую так много, как старшую. Петунью возмущало то, что она уже умела ухаживать почти за всем домом, а Лили даже не всегда со стола убирала за собой. И старшая считала своим долгом донести до Лили всю важность домашних дел.

Но больше всего Петунья расстроилась, когда мама заметила:

— Смотри-ка, Пэт, кажется, рядом с Лили и цветы распускаются раньше, да и бутоны краше, ты не находишь?

Петунья не могла понять, с чего бы этому быть правдой, ведь Лили просто сидела рядом с клумбой и играла в свои игрушки.

Когда Лили пошла в школу⁽¹⁾, Петунья и правда заметила за ней странности. Ну, не совсем она — ребята подсказали ей. Она-то в школу ходила уже давно, и её друзья стали спрашивать:

— Пэт, это твоя сестра, что ли? Странная она какая-то, — говорили они, — с цветами, птичками разговаривает. Она принцесса что ли?

И, несмотря на то, что Лили в школе все считали странной, дети к ней тянулись — она была куда более популярна, чем Петунья. Старшая сестра продолжала обиженно недоумевать — как так, ведь она умница и учится хорошо, и воспитана хорошо, и мамина помощница, а Лили всё равно краше и милее.

Сама Лили не спешила заводить дружбу с школьными товарищами — она предпочитала везде хвостиком ходить за Петуньей. Старшую это раздражало, ей хотелось произвести впечатление самостоятельной, но у неё всегда рядом была Лили.

Петунья очень обрадовалась, когда её перевели в среднюю школу. Родители долго обсуждали, но решили, что Петунья должна последить за сестрой, поэтому она продолжила обучение в Коукворте, перейдя в соседнее здание.

— Ты же понимаешь, солнышко, ты уже взрослая, и нам очень нужна твоя помощь, — сказали ей родители. — Присмотри за Лили, хорошо? Иногда она ведёт себя очень странно, но тебя она слушается…

Таким образом, Петунья не поступила в колледж, но узнала, что даже родители считают поведение младшей дочери странным. Это слово преследовало Лили.

Лили любила петь — иногда она могла запеть песню прямо на уроке. Правда, к третьему классу она выучила правила и узнала, что на уроке петь не надо. Или она могла вдруг начать танцевать:

— Пэт, ты же слышишь эту прекрасную музыку? — кричала она и кружилась под одной ей слышимую мелодию.

Лили не обращала внимание на телевизор — иногда казалось, что это её личный враг. Несколько раз она проливала на него воду, один раз столкнула его с треноги. Но большей частью просто игнорировала. Как и многие электрические приборы. Когда Лили была чем-то недовольна, даже лампочки могли сломаться в её присутствии.

Да, она была немного странной. Но Петунья любила её, потому что Лили её слушалась и бежала в первую очередь к своей сестре, если придумывала очередную историю или слышала новую музыку.

Лили рассказывала Петунье замечательные истории — они были куда более интересные, чем те сказки, которые читала на ночь им мама. И это было тоже странно.

— Знаешь, — как рассказывала она, — тот народ холмов, который живёт у дедушки и бабушки, скорее всего, подкинул вам меня.

И хохотала, будто это была забавная шутка. Хотя папа тоже так иногда считал — он был из Ирландии и именно он рассказывал им о волшебниках, феях и прочих обитателях холмов.

— Когда я вырасту, я поймаю дракона и буду летать на нём по небу. Он похож вот на то облако и мчит быстрее любой машины.

И опять заливалась смехом.

Однажды она притащила Петунью на их любимую детскую площадку.

— Смотри, Пэт, чему я научилась, — сказала она и протянула руку к ветке шиповника.

Была ранняя осень, и кусты шиповника были покрыты плодами — в этом году их было на редкость много вокруг площадки. Протянутая ладошка Лили и ветка так соединились, будто бы ветка сама ткнулась в её руку, но Петунья уже привыкла к фокусам младшей сестрёнки. Старшая была уверена, что Лили просто очень наблюдательная и ловкая, как все фокусники.

На раскрытой ладони Лили лежал конец ветки с пожелтевшими по краям листьями и вдруг Петунья увидела, как на самой верхушке начинает набухать бутон. Он был светлым, почти салатовым, как в начале весны. Постепенно, будто на ладошке Лили были неведомые удобрения, он наполнялся силой, разрастался и вдруг с чуть слышным щелчком раскрылся. Самый последний ароматный цветок осени. Петунья в ужасе смотрела на сестру — она слышала, что быть колдуньей — это плохо, во всех сказках они были злыми.

— Ты что, колдунья? — наконец спросила она.

— Наверное, нет, — засмеялась своим хрустальным смехом Лили, — я хочу быть феей. Ну или доброй волшебницей, помнишь, той, что помогла Золушке и Спящей Красавице.

И именно в этот момент из соседних кустов вылез мальчишка. Петунья всё еще была напугана и пыталась объяснить себе увиденное чудо тем, что её сестричка опять ловко обманула её, спрятав бутон и цветок под своей ладошкой. Поэтому мальчик показался ей вдвойне опасным — если он видел, что сестра её обманула, что он может всем рассказать, а если поверил в колдовство, то обвинить её сестру и напугать их друзей.

Мальчишка выглядел как испуганный олень, вышедший на зов Золушки, но у Петуньи он вызывал неприязнь — весь какой-то неряшливый, одетый в старую плохо починенную одежду, которая ему была местами велика, а местами — мала. Кажется, он был грязный, хотя не пах, как те нищие, которых она с родителями видели у церкви. Но больше всего Петунью отпугнули его глаза — два чёрных бездонных омута. В них невозможно было рассмотреть, где заканчивается радужка и начинается зрачок. Тем более они были у него широко раскрыты и занимали почти всё лицо — больше занимал только изогнутый как у ведьмы нос. Он не решался подойти к девочками, но ему почему-то было необходимо это сделать.

Петунья вспомнила, как в одной из передач рассказывалось, что такие глаза бывают у наркоманов, и что воспитанным детям не стоит подходить к ним близко, а лучше вызывать полицию или врачей, потому что наркоманы могут быть очень опасны.

— Не подходи к нему! — прошипела Петунья, пытаясь схватить Лили за руку и как можно быстрее уйти домой, но было уже поздно.

Как только что младшая сестра протягивала руку к ветке шиповника, так же она протянула руку мальчишке и смело, продолжая улыбаться, двинулась к нему навстречу. Тот нерешительно замер и тоже протянул руку.

В этот момент Петунья увидела второе чудо за этот вечер — на ладони у мальчика заплясали небольшие искорки света. Похоже на мелких мотыльков в свете прожектора. Старшая обернулась посмотреть на единственный фонарь около площадки — именно около него собиралась всякая мошкара и танцевала свои светящиеся танцы, но сейчас он еще не был включен.

Когда она посмотрела на детей вновь, то увидела, что те держатся за руки и как будто без слов разговаривают, пристально вглядываясь в глаза друг друга.

— Добрый вечер, — медленно, не отрывая взгляда от глаз её младшей сестры, вежливо поздоровался этот неприятный мальчик, — меня зовут Северус. Я видел, что ты сделала. Ты такая же волшебница, как и я.

 * * *

Общение с сестрой для Петуньи с этого момента разделилось на до и после. Как какая-то жирная черта, за которой шло понимание — её сестра никогда не будет нормальной, как все.

Если раньше авторитет Петуньи для сестры был непререкаем, то теперь даже если бы Петунья и хотела что-то приказать сестре, то та всё равно не сделала бы этого. Каждый божий день Лили сразу после уроков неслась на ту старую площадку или ещё куда — через некоторое время Петунья перестала проверять, потому что результат был всегда один. Младшая встречалась с Северусом. Теперь все рассказы были либо о нём, либо для него.

Иногда Лили приводила его домой. Он был весьма стеснителен, и в гости приходил не часто. Воспитан он был хорошо, всегда придерживался чуть старомодных правил этикета, ел опрятно, разговаривал тихо и чётко выделял каждое слово. Несмотря на вежливость, всегда одет был весьма плохо, а подарки с одеждой или едой не принимал даже из рук Лили. Родители были настороже — они тоже рассматривали возможность ранней детской наркомании, поэтому всегда активно зазывали детей общаться в их доме. Тем более мама как-то быстро у соседей навела справки о ребёнке с того берега и узнала, что он живёт в одной из самых неблагополучных семей коуквортских трущоб. Не понятно было даже, посещает ли он школу.

У Петуньи было много дел помимо наблюдения за сестрой — ей нравились мальчики, особенно один, капитан школьной команды по футболу. Проблема была в том, что он нравился не только ей — по нему вздыхали все девушки, начиная с 11 лет и заканчивая выпускницами. Тем не менее Петунья лелеяла надежду, что однажды он взглянет на неё. Ну или хотя бы любой парень из этой команды.

Полностью уйти в школьную жизнь ей не давала мама — она беспокоилась о младшей дочери, и Петунья вынуждена была прерывать свои увлекательные и необходимые в её возрасте занятия ради слежки за сестрой все эти два года, пока Лили не уехала. Те мальчишки уже успели выпуститься, а она как пасла свою младшую ненормальную сестричку, так и пасла.

— Пэт, мы сегодня в парке будем, на нашем месте, — Лили, добрая душа, думала, что Петунии интересно слушать их разговоры.

— Обойдусь, — старшая сестра рада была избавиться от своей неожиданной обязанности.

Самое обидное было, что за время наблюдений ничего особенного больше не происходило — чаще всего застенчивый парень приносил какие-то книги в дорогих, но очень потрепанных переплетах, которые они вместе читали, или что-то тихонько рассказывал Лили. Иногда Лили приносила ему свои конспекты и учебники — он быстро разбирался, в чём дело, и помогал ей делать домашнюю работу. Пару раз они пытались включить в свои игры Петунью, но она не хотела становиться как они, сумасшедшей, поэтому активно отказывалась — никаких игр в колдовство и магию, не надо.

Петунья завидовала сестрёнке — казалось, что та уже нашла свою пару. Северус явно души не чаял в своей подруге, и мелкая тоже неслась к нему как на крыльях ветра. Когда они обсуждали что-то или даже когда они просто читали друг другу древние книги Северуса, их глаза сияли. Иногда он дарил ей букеты полевых цветов, которые набирал, пока шёл по парку, соединяющему оба берега, иногда приносил интересные камни или перья птиц.

Петунья не понимала, почему она должна просиживать с ними столько времени, когда ей самой хотелось любви, ухаживаний, сияющих глаз, которые смотрели бы так на неё. В конце концов хотя бы крепкой дружбы с какой-либо из одноклассниц — из-за того, что она часто ходила на свидания Лили, её высмеивали в школе, и даже самые лояльные к ней девочки не спешили обсуждать с ней свои тайны. Тем более своей тайной она поделиться ни с кем не могла.

И каждый раз, приходя домой, вечером слышала от родителей одни и те же вопросы:

— Он ничего не предлагал Лили попробовать? У него не было с собой таблеток или порошка? Они не курили?

Уж лучше бы курили — тогда бы от Петуньи отстали, а Северуса сдали бы в службы опеки. Но нет — Лили стала лучше учиться, её кругозор стал гораздо шире, и появился самоконтроль и какое-то подобие старомодных северусовых манер. Мальчик явно влиял на Лили в лучшую сторону.

 * * *

А потом сестре пришло письмо.

Из школы волшебства и магии.

Большего идиотизма Петунья и представить себе не могла.

Ну кто в здравом уме поверит в сов, разносящих корреспонденцию, когда во всех домах уже были установлены телефоны, в Соединённом королевстве исправно действовали почтовые службы и даже можно было заказать курьера. Сама Петунья этого не видела, но родители, видимо, тоже помешались, раз поверили Лили.

Петунья потребовала, чтобы ей тоже дали почитать письмо, в котором витиеватым почерком, зелёными чернилами было написано приглашение.

“А! — догадалась Петунья. — Всё понятно, это сделано, чтобы успокоить Лили. Скорее всего, это письмо из интерната для сумасшедших детей и её скоро заберут!”.

Этим вечером уже почти взрослая Петунья устроила свою первую истерику с икотой и рыданием навзрыд — она и сама не знала, оплакивает ли она сестру, потому что не хочет отпускать, или надеется, что ее поскорее увезут и вылечат.

Лили же, добрая душа, предложила старшей сестре тоже написать директору, чтобы они могли поехать туда вместе, ведь Северус тоже едет — кто бы сомневался.

Петунья была в ужасе — написать директору сумасшедшего дома, который так же безумен, как его пациенты, чтобы её забрали вместе с сестрой и её дружком — ну уж нет. Но одной из ночей того лета, после того, как родители имели разговор с чопорной представительницей этой школы и сходили в какой-то магазин за псевдоволшебными сувенирами и книгами, Петунья всё-таки попробовала написать этому директору письмо.

Она так часто смотрела, как Северус учит Лили, подглядывала в их книги, что ей вдруг показалась, что она смогла бы научиться… Тем более это означало, что не только Лили поедет в частную школу-пансионат, но и она тоже перестанет учиться в средней школе Коукворта.

Ей пришёл вежливый, но категоричный отказ. В этот раз она ревела тихо, гася подушкой любые звуки.

Ей казалось, что она потратила всю свою жизнь на сестрёнку, а теперь она оставалась ни с чем — Лили досталась любовь парня, школа-интернат, поддержка родителей. Ей не надо было ни за кем следить, не надо было отчитываться не в своих поступках, не надо было искать объяснений. Её этот безумный мир расширялся — в нём находились те, кто испытывает подобные галлюцинации и готов разделить с Лили её фантазии.

— Понимаешь, Пэт, школа Лили обходится нам не дёшево, давай ты закончишь всё-таки коуквортскую школу? — уговаривала его мама

— Куда бы ты хотела поступить, какой колледж приметила? — спрашивал отец, подразумевая, что ей уже поздно сдавать куда-либо экзамены, ведь ей не 11-12 лет.

Петунья всё понимала, но зависть и обида продолжали душить её. Её лицо, отличавшееся строгими чертами, еще больше вытянулось — она стала поджимать губы и говорить минимум, чтобы не выдать тайну семьи. Она привыкла быть любезной с соседями и одноклассниками, но не подпускать к себе близко. У неё не было какой-то конкретной мечты, ей просто хотелось стать лучшей.

В школе она по привычке продолжала делать то, что она умела — следить и доносить. Она знала, кто из девочек с кем целовался, кто курил, кто пробовал порошки. Она видела, как её одноклассники повально становились кто хиппи, а кто — рокерами. Рокерами было быть почётно, тогда как хиппи считались уже вчерашним днём, но у них была травка. И всё это она исправно приносила сначала маме, терявшейся от обилия ненужной информации, а потом гораздо более заинтересованным директору и деканам. И эта её деятельность не добавляла ей популярности, только множила её пуританские убеждения и зависть.

И каждое лето Лили напоминала ей всё то, чего не было у Петуньи. Она приезжала наполненная впечатлениями, с кипами книг, каких-то неведомых безделушек. Каждый год она становилась все более яркой и все более вредной — научилась шипеть и огрызаться. Общаться с ней хотелось все меньше.

Когда из школы возвращалась Лили, то обязательно рано или поздно на пороге появлялся с каждым годом становящийся всё прозрачнее Северус. В своей зависти Петунья даже не замечала что с каждом годом он появлялся всё позже и всё реже, так же как и Лили больше не неслась на встречи с ним, а скорее лениво принимала его знаки внимания, посматривая на друга с небольшой подозрительностью.

Петунья всё вынюхивала, когда же сальный нездоровый мальчишка залезет к её сестре под юбку, но он продолжал быть терпеливым учителем, лучшей подружкой и мальчиком для битья одновременно.

Своей победой Петунья считала добытые после третьего года обучения сестры сплетни — Северус и правда водился с плохой компанией, покупал запрещённые препараты! Он и правда был наркоманом!

Естественно, родители запретили Лили с ним общаться, но тут юная ведьмочка впервые показала норов — весьма авторитетно она высмеяла Петунью, заявив, что Северус отличный зельевар — что это значит и какие конкретно “зелья” он варил, она не уточнила — и конечно же, ему нужны разные реагенты. Родителей это не убедило, и Лили продолжила тайно встречаться с другом, а Петунья продолжила тайно следить за ними.

Вскоре Петунья закончила свою школу и поступила на курсы стенографии и секретарского мастрества в Литтл-Уининге — практически предместье Лондона. Она сделала это сама, ни отец, ни мать ей не помогали, и получила за эту такую долгожданную награду:

— Доченька! Я так рада! Ты такая молодец! — восклицала мать, помогая Пэт собираться.

— Дорогая, — степенно басил отец, — я так горжусь тобой.

Петунью распирало от гордости и важности, больше ей не нужно было завидовать сестре — теперь начиналась её собственная жизнь!

Она сама арендовала комнату, устроившись работать в небольшую фирму по продаже дрелей — ей не нужны были деньги родителей, пусть лучше продолжают оплачивать обучение Лили.

 * * *

Мистер Дурсль, директор фирмы, обратил на неё внимание. Он ухаживал степенно, шаг за шагом добиваясь внимания Петуньи — она была в полнейшем восторге. Всё происходило как в хороших фильмах: цветы, приглашение в ресторан. Потом свидание в парке. Свидание в кино, где он отважился взять её за руку. Галантные поцелуи кончиков пальцев на их следующей встрече — она фантазировала, что за ней ухаживает сам мистер Дарси, для этого надо было лишь чуть-чуть перефразировать фамилию. Прогулка по Лондону — изначально планировалось, что это будет деловая поездка, но после они почти спонтанно решили пойти в музей и катались на кораблике. В этот момент Петунья чувствовала себя такой дерзкой, красивой и свободной.

Все их встречи чаще всего планировались заранее, и на ухаживание до знакомства с родителями потребовалось больше двух лет, но Петунью это устраивало, вписывалось в её картину мира. Даже предложение о помолвке Вернон делал степенно, без суеты, пригласив её заранее в шикарный лондонский ресторан — у неё было две недели, чтобы подобрать наряд для такого события и подготовиться.

Когда она позвонила родителям предупредить о том, что приедет с женихом, то узнала, что Лили и тут её опередила. Нет, она ещё не успела обручиться, ведь до окончания её колледжа был ещё год, но она, рассорившись в прошлом году с Северусом, подружилась с другим парнем и теперь притащила целую шальную компанию таких же сумашедших, как она сама, к родителям в гости.

Петунья была расстроена и постаралась договорится с мамой так, чтобы сестра дома ещё была — та собиралась погостить у своих новых знакомых — а её компании уже не было. Но это ведь Лили — первое, что увидела Петунья, выходя из машины Вернона, как Лили с каким-то безумным парнем целуются прямо на крыльце родительского дома! Старшая сестра позволяла своему жениху лишь скромные поцелуи в щёку, а эта мелкая…

Судя по всему, воспитания у этого парня было в разы меньше, чем у того же заморыша-Северуса. Родные рассказали Петунье, что Джеймс — наследник древнего магического рода, что он аристократ и очень-очень богатый. Но это не делало его приятным человеком, несмотря на его словоохотливость и восторженное отношение ко всему, что он видел в доме старших Эвансов.

Он выглядел вполне себе респектабельно — обладая смуглой кожей и тёмными волосами, носил стильные льняные брюки со стрелками и в тон к ним тёмно-бежевый тонкий пуловер поверх белоснежной футболки-поло, что ему несомненно шло и указывала на достаток его семьи. С такой внешностью удивляло, что его шутки были весьма неприятны — в первый же день за обедом Вернон почувствовал дурноту и все домочадцы, кроме двух сумасшедших, заходящихся радостным смехом, увидели, что из жениха Пэт полезли слизни. Лили убежала куда-то со своим парнем, весело крикнув, что само пройдёт, но выглядело оно жутко, и казалось, что Вернон может в любой момент задохнуться или захлебнуться этими мерзкими созданиями. Поэтому Петунья, не желая потерять расположение Вернона, решила сходить к Северусу.

Мальчишка был в скверном состоянии — он выглядел измученным и заморенным голодом, жмурился от неяркого света фонарей, когда Пэт с отцом постучались к нему. Северус был крайне удивлён и спросил, чем он может помочь им. Узнав, что произошло, он с какой-то горькой печалью покачал головой и через минуту раздумий изрёк:

— Я не буду к вам заходить, попросите миссис Эванс и мистера Дурсля выйти на задний двор, я там буду.

Надо отдать должное, осмотр занял несколько секунд, благо количество слизней, выползающих из Вернона, за это время и правда уменьшилось. Северус даже поводил руками над всеми домочадцами, поверяя их состояние. Тонкая черная палочка Северуса, похожая на элегантное перо, вмиг остановила действие неведомого отравления. После чего он передал самой Петунье, Вернону и родителям небольшие пузырьки.

— В них обеззараживающая настойка и немного ромашки — уберёт последствия, — сказал он, — на вас некоторые простые заклятия влияют немного более неприятно, чем на магов. Старайтесь как можно меньше общаться с мистером Поттером.

Последнее слово он буквально выплюнул, неожиданно гневно сверкнув глазами. Вздохнул и, выйдя из-под света их уличных фонариков, растворился в темноте. В будущем Петунье очень пригодилось знакомство с ещё одним магом, хотя иногда она находила его в совсем удручающем состоянии.

Например, когда Лили уже уехала к своим друзьям, Петунья встретила его около магазина. В сумерках она могла и не узнать его, но в какой-то момент он зашевелился, и она обратила на него внимание. Похоже, он был очень пьян, бутылка из-под дешёвого портвейна валялась невдалеке.

— Чего, мальчишка, захотел быть как отец? — Петунья чувствовала торжество справедливости, ведь происходило ровно то, что она давно предсказывала.

— Дура, — медленно выплюнул парень, — отъе….

— О! Так ты и правда из этих! — торжествовала Петунья. — Я так и знала, что это только фасад — такой воспитанный мальчик…..

— Да что ты можешь знать, — неслушающимся языком выводил он, пытаясь подняться. Руки его не держали и он упал лицом в грязь.

— Как мерзко! — Петунье стало дурно. — Поднимайся сейчас же, не то полицию позову!

— Дура, — невнятно лепетал он и всё-таки смог, пошатываясь, подняться на ноги, — я вот могу тебя убить… я знаю как…

— Что? Ты мне угрожаешь?!

— А ты меня нет, Пэт… — он внезапно навалился на неё, обхватив её шею своими длинными паучьими руками, — убей меня, пожалуйста…. Я так больше не могу…

Петунья помнит, как оттолкнула его и завизжала. На звук сбежались люди, Северуса и правда увёл полицейский. Потом ей было немного стыдно, ведь он-то ей помог, а она его… Но она легко успокоила себя, что это то, что он заслужил, он только притворялся хорошим и воспитанным, а сам — сын алкоголика, наверняка и правда всякую дрянь употребляет.

С Лили тем летом они больше не встречались, а на следующее была назначена свадьба Петуньи.

 * * *

Пэт с большим удовольствием вернулась в Литтл-Уининг, тем более им с Верноном предстояли приятные хлопоты — они наметили выбрать для себя удобный домик и начать обставлять его:

— Ох, какая же ты хозяюшка! — гулко восхищался Вернон, когда выезжал с ней в магазины.

Петунья расцветала от его похвалы и однажды даже, когда они подобрали гардины для гостинной, разрешила на прощанье поцеловать себя в губы. Ничего особенного она не почувствовала — в фильмах как-то слишком разрекламировали этот момент. Всё, что она запомнила — это ощущение колких и щекотных усов Вернона на коже под носом. Проконсультировавшись с соседками, она выяснила, что в аптеке есть очень хороший крем, который снимает раздражение “от этого” — сам факт поцелуя звучал куда более волнительно, тем более у неё теперь был крем, чтобы быть готовой к следующему поцелую.

Она считала дни до свадьбы и испытывала небывалый подъём — Вернон не уставал её радовать маленькими знаками внимания, с курсов ей прислали диплом о том, что она окончила их с максимальным баллом, на работе она стала вторым после Вернона человеком, и вся их фирма неизменно уважала её.

Но прежде, чем окунуться в великолепную семейную жизнь, которую она создала своей организованностью и правильным поведением, ей еще предстояла свадьба. Свадьбу она готовила так же педантично, как делала всё остальное — весь год она обзванивала разные агентства, согласовывала сроки и количество, считала гостей и обслуживающий персонал. В конце концов — ходила на примерку платья, как на профилактические осмотры врачей — регулярно и дотошно добивалась поставленного результата. Платье должно было отражать респектабельность Вернона, скромность и серьёзность невесты, должно было произвести впечатление на всех приглашённых соседей и родственников, должно было быть удобным и при этом чтобы потом им можно было воспользоваться как праздничным вариантом на выход. Сложнее всего было подобрать к этому платью фату, так как она должна была символизировать невинность и чистоту невесты, а ей предлагали сплошь какие-то странные романтические занавески вместо внушительной и достойной фаты. Немало трудов она так же потратила на подбор цветов — пришлось заказывать так любимые ею розы в Лондоне. Вернон тогда впервые посмотрел на неё с лёгким осуждением — он считал цветы пустой тратой денег. Теперь, когда она вырастила лучший розарий на их улице, он больше так не считает.

 * * *

Приглашать на свадьбу сестру было большой ошибкой. Как ей вообще могло прийти в голову, что это не будет богохульством — впустить её и её нового дружка в церковь. Наверное, тогда она больше беспокоилась о родителях, раз сделала это. Если в церкви Лили вела себя прилично, хотя и была одета так, что некоторые из гостей думали, что пришли на свадьбу к младшей, то то, что она устроила на торжественном банкете, могло быть вызвано только жгучей завистью и ненавистью к ней, Петунье. До сих пор она не может понять этой чёрной неблагодарности от Лили, которую практически вырастила сама.

Петунью всю передёргивает, стоит ей только вспомнить весь тот ужас, что сотворили Лили и её компания. Дело даже не только в магии, из-за которой Вернон покрылся зелёной кожей и жабьими борадавками, некоторые цветы стали, подобно спрутам, нападать на гостей, а ужин, что привезли из ресторана горячим, вмиг стал пахнуть плесенью и нечистотами. Нет… Дело еще в том, что Лили и правда воспользовалась случаем — сразу после свадьбы сестры она пошла и у приглашённого чиновника зарегистрировала свой брак с Джеймсом Поттером — именно поэтому они пришли на свадьбу Петуньи не вдвоём, а с целой компанией.

Как потом объяснила сама Лили, пытаясь выпросить прощение если не у Пэт, так хотя бы у родителей, она хотела отметить свою свадьбу с ними:

— Это безобидное волшебство, ваша суть не меняется, как и суть еды. Если бы ты попробовала торт, то поняла, что он всё такой же свежий, а цвет кожи у тебя оставался розовым — это просто иллюзия, и всё. Это же была просто шутка, — оправдывалась она, пытаясь успокоить плачущую мать.

— То есть ты хочешь сказать, что есть обидное волшебство? Вредное? — негодовала Петунья.

— Ну, конечно! — Лили была очень растеряна и крутила кольцо — ей явно не хватало её хулиганистого мужа. — Есть коварные волшебники — они меняют суть предметов или существ, ты даже можешь не заметить обмана, приворота или того, что твои мысли захватили в плен. Это волшебство вообще незаконно — в нашем мире нельзя манипулировать мыслями другого, нельзя использовать тёмную магию и убивать.

— Я правильно понимаю, то есть калечить можно? — всё больше распалялась Пэт.

— Ну, у нас очень хорошая медицина — если человек жив, его можно почти от всего вылечить… Хотя вот сейчас многие волшебники старшего поколения подхватили какую-то странную разновидность драконьей оспы… — задумчивый тон сестры не сбил воинственного настроя старшей.

— У нас так не бывает. Люди остаются калеками на всю жизнь, люди получают психологические травмы, от которых потом не избавиться, люди страдают от потерянных конечностей, органов чувств или внутренних болей. У нас нет таких лекарств, а ваши почему-то нас не лечат. Может, потому что вы живёте в своём выдуманном мире, как наркоманы — курите одну какую-то дрянь на всех и видите одну галлюцинацию. — Петунья шипела, понимая, что её странная младшая сестра даже не задумывалась над этим. — В чём, спрашивается, различие вашей магии и тёмной, если и ваша приносит только вред простым людям?

— Наша — светлая! Я — светлая волшебница! Моя магия никому не навредила, — в глазах младшей стояли слёзы, но Петунья видела, что сестра её не понимает. — Вы обратились к Снейпу — вот он тёмный маг, он даже ритуалы на крови может практиковать. Больше никогда не зовите его.

Они расстались ни с чем, потому что после фееричных шуток четы Поттеров на свадьбе Пэт Лили с компанией поехали отмечать своё событие уже с родителями мужа, совершенно забыв про Петунью и её гостей — этого и расстройства родителей Пэт сестре простить не могла.

— Вот теперь, — кричала Лили тогда, весело хохоча, — твоя свадьба, Пэт, по правде запомнится надолго. Это безобидное волшебство, пройдёт само.

Мама, как только начались странные преобразования на свадьбе, прибегла к проверенному способу, благо праздновали они в Коукворте. Она пошла за Северусом. Дома у него никого не оказалось, но через полчаса, когда истерика и паника на свадьбе набрали обороты, а Лили уже отбыла на свой праздник, он появился будто всё время тут и находился. Выглядел он, на фоне общей неразберихи, внушительно — тёмный плащ, чёрный хорошо скроенный старомодный костюм из дорогого сукна, остриженные до плеч и уложенные в гладкое каре волосы, надменный взгляд. Он выглядел одновременно и женихом, который не может понять, кто их этих людей его невеста, и злым колдуном, ищущим себе девственницу на съедение. Пэт постеснялась к нему подойти, хотя он и произвёл на неё впечатление — их последняя встреча выставляла её в неприглядном виде, а тут еще и зеленоватая кожа лягушки, которой её наградила сестра.

Выслушав, он покачал головой и попросил позвать распорядителя для того, чтобы максимально задержать гостей. Его голос тоже изменился — стал ниже, в каждом слове появилась весомость и неторопливость, будто он получил наследство и теперь является если не принцем крови, то родовитым лордом.

— И пригласите моего отца, пожалуйста, — просьба обескуражила и Петунью, и её родителей, — это моё условие. Вы никому не сможете рассказать обо мне и запомните всё то, что сейчас будет происходить, чтобы у вас не было никаких иллюзий насчет волшебного мира в целом и меня в частности.

Пьяница-Снейп со-товарищи только рад был погулять на чужой свадьбе нахаляву, поэтому появился мгновенно. Гости продолжали суетиться и многие уже добрались до парковки, покидая этот сумасшедший дом.

— Миссис Дурсль, — мягкое рокочущее обращение Северуса, от которого что-то затрепетало где-то внизу живота, пролило мёд на её охваченное паникой сердце, — предоставьте мне ваши записи — списки гостей, официантов, расписание действа.

Колдун склонился над ними и что-то прошептал, взмахнув палочкой. Над её органайзером вспыхнул свет, и четыре маленькие звездочки с треском вонзились в висок каждого из членов семьи.

Дальнейшее Петунья помнит смутно. Вроде как она видела, как Снейп-младший, надев на лицо диковинную маску, направился к своему отцу. Он склонился над пьяным Тобиасом, глянув на его дружков, и что-то сказал ему, потом распрямился и остановился. Оставшиеся гости, почувствовав неладное будто их кто позвал, повернулись к этим двум — сползающему по стулу Снейпу-старшему и чёрной фигуре колдуна в маске. Последний взмахнул рукой и зелёный луч ударил пьяницу прямо в сердце. Поднялась паника — кто-то попытался схватить колдуна, кто-то вопил, что это убийца, кто-то пытался выбежать на парковку. Вдруг из тела поверженного мужчины выползла огромная дымовая змея, которая будто поднималась в небо, оплетая висевший там откуда-то взявшийся череп. Внезапно появились люди в красном, много людей, их небольшой двор с палатками и танцполом оцепили. Потом их долго опрашивали. Тела убитых — и Снейпа-старшего, и всей его компании — унесли как-то быстро и незаметно.

Оказалось, что у этих сумасшедших есть еще и полиция, и всё, что происходило на её свадьбе, было абсолютно незаконно. Авроры вернули тех гостей, которые покинули свадьбу, будучи свидетелями колдовства — Петунья не помнила, сколько времени это продолжалось, кажется, уже стемнело. Потом было много махания палочками, и гости возвращались в привычный вид, после чего засыпали на стульях вокруг столов. Когда очередь дошла до их семьи, их тоже посадили за главный стол и аврор взмахнул палочкой:

— Обливиэйт!

Петунья не знала, что должно было произойти, но у неё в тот момент появилась вторая картинка свадьбы — той, на которой всё пошло по плану, гости праздновали, родители радовались, а сестра поздравила на пороге церкви, поцеловав в щёку и ушла со своим женихом. Доминирующими воспоминаниями кошмар стал тогда, когда вечером она взглянула в свою записную книжку, желая удостоверится, что ничего не забыла в этот тяжёлый день.

Вернон же отнёсся спокойно — он вроде бы и помнил, что был какой-то кошмар, связанной с её сестрой, но всё-таки основным его воспоминанием было приятное празднование. Сестра Вернона и матушка впоследствии не вспоминали ничего криминального на свадьбе, а только нахваливали невестку и восторгались её вкусом.

Поэтому со временем Пэт успокоилась и еще больше возненавидела волшебный мир — мало того, что они все были сумасшедшими, думала она, так еще и обижали добропорядочных граждан.

Её мама хуже перенесла двойную свадьбу дочерей — она так и не смогла примирить два воспоминания и через месяц, после продолжительных ночных кошмаров, слёз разочарования в младшей дочери и постоянных мигреней, у неё случился инсульт. Её частично парализовало, и папа был вынужден ухаживать за женой. Он тоже плохо перенёс баловство младшей дочери и болезнь жены. Через год после инсульта жены он скончался от инфаркта, чуть-чуть не дождавшись рождения внука. Двух внуков, как выяснилось позже.

Это омрачало простое семейное счастье Петуньи, и она даже хотела отложить рождение ребёнка для Вернона, но тут её покладистый муж заявил, что он и его семья требуют наследника, поэтому, как бы не утомляла Пэт обязанность возлежать с Верноном, она потерпела, пока не забеременела. Слава Богу, после этого Вернон больше не проявлял к ней плотского интереса и не лез под её ночную сорочку — видимо, ему тоже было в тягость такое физическое напряжение. Когда её срок уже подходил, умер отец, поэтому ей пришлось определить мать в дом престарелых — миссис Эванс плохо помнила себя и свою семью, больше половины тела было парализовано, она не могла говорить — что-то невнятно мычала — и ей каждый день требовалась сиделка. Петунья поступила, как примерная дочь, оплачивая счета из хосписа. В следующий раз она видела мать уже в гробу, это произошло много позже, когда Дадли было почти пять лет. Она видела на кладбище тень Снейпа, тот пришёл, когда немногочисленные гости покидали кладбище — его небольшой букет из шикарной розы, нескольких нежных веточек петуний и пары огненных лилий еще долго не увядал: “с благодарностью миссис Розе Эванс ” гласила небольшая карточка, спрятавшаяся в листве. Иногда волшебство и правда приносило пользу.

Семейная жизнь тем временем шла своим чередом — Петунье после замужества больше не надо было работать. Муж радовался её домашним талантам и не уставал хвалить её, чем очень поддерживал во всех горестях, свалившихся на неё и её родителей. Дадли родился им на радость крупным и здоровеньким малышом, ровно в срок. Он жадно кушал, поэтому Петунья сразу перевела его на смесь и молоко молочных мам — ей импонировало давать Дадли только проверенную и сбалансированную пищу ровно по часам. Он рос крепеньким и бойким — было видно, что он своего в жизни не упустит. Каждая минута с маленьким Дадликом приносила в их дом только счастье, пока не появился ОН.

Даже тут её неугомонная сестрица умудрилась вмешаться — подкинула им своего ребёнка и умерла. Петунье не было дела до их разборок, доигралась она в своё колдовство и слава Богу, но её заморыш — какое она, Петунья, имела отношение к его существованию? Почему опять выбрали её? Мало ей было возиться с сумасшедшей сестрой, так еще и ребёнка такого же притащили! Вероятность того, что он еще более больной, чем её сестрёнка, была максимальная — отец ребёнка маг в каком-то там колене.

Она было подумала послать Вернона за Снейпом — мало ли в третий раз повезёт, но муж сказал, что когда приехал, странные полицейские волокли то ли вусмерть пьяного, то ли мёртвого Северуса куда-то. Эти ужасные сумасшедшие оставили ей безумного ребёнка наверняка с каким-нибудь синдромом отмены или ломки — что там у этих наркоманов бывает, если их лишить привычного безумия — и даже тот единственный знакомый маг, который ей худо бедно помогал, окочурился и не оставил ей выбора.

Ребёнок и правда был тяжёлый — всё время плакал, спал плохо, будил Дадли. Так как они с Верноном не планировали двоих детей, у них не было лишней комнаты на подкидыша, одно время он жил в гостинной, но был абсолютно не приспособлен к быту, видимо ожидая, что всё само волшебным образом сделается — даже ходить отказывался. Носить его на руках у Петуньи не было никакого желания. Ел тоже очень плохо — чаще всего он доедал за Дадли его каши, но при этом умудрялся еще и раскидать еду, часть отпихнуть. Всё это крайне нервировало миссис Дурсль.

У подкидыша даже документов не было — только нелепое сопроводительное письмо от того самого директора, который некогда отказал Петунье. Поэтому, чтобы подкидыша могли хоть изредка забирать в стационары, когда тот, как и его мама, тяжело болел, пришлось еще и оформлять документы, опеку, становиться на учёт в органы социального сопровождения.

Был большой соблазн отдать Гарри Поттера в детский дом, но завуалированная угроза мистера Дамблдора пугала Петунью — она знала, что нет никакой разницы между тёмным и светлым волшебством.

Вот так и жили — Петнуья старалась как могла обучить Гарри Поттера хотя бы домашнему хозяйству, боялась его и ненавидела. Любила своего сына и обожала мужа, который гордился своей женой — идеальной хозяйкой, хорошей матерью и доброй христианкой, приютившей неблагополучного ребёнка и пытающейся вырастить его без сумасшествия его матери — сделать его нормальным человеком.

Честно говоря, они вздохнули свободно, когда огромный, невоспитанный, немного умалишенный великан забрал Поттера. До полной свободы было еще далеко, но видеть его всего 8 недель в году гораздо проще, чем жить и воспитывать его.

Теперь же, когда они пережили самые неприятные моменты — этот самый племянничек вдруг спокойно объяснил, что им надо на время покинуть Великобританию, если они не хотят из-за него нарваться на крупные неприятности с волшебниками. Они последовали его совету и получили хороший опыт — во время путешествия Дадли сблизился с отцом и проникся бизнес-идеями. По приезду он поступил в лондонскую школу Экономики и Бизнеса, которую закончил с отличием. Неожиданным образом, племянник помог им, хотя Петунья и не испытывала сильной благодарности — достаточно, что она перестала его бояться так сильно, как всех магов.

И теперь у Петуньи был лучший розарий в округе, где цвели самые красивые, самые дорогие розы, которые ей помог посадить Гарри, попросив у неё прощения и за мать, и за всех волшебников, которые когда-либо вторгались в жизнь Петуньи.

1) в Англии, если не ошибаюсь, это возраст около 5 лет

Вернуться к тексту