Арабская ночь (гет)

Душна арабская ночь, что меняет раскалённо жаркий день Аграбы. Робкий ветерок шёпотом раздувает невесомую вуаль штор, но почти не студит разгорячённую кожу. А за окном — бархат тьмы с монетой луны из белого золота, за которую удавится любой воришка. Если пролететь на волшебном ковре сквозь мрак ночи, то ощутишь в волосах скорость, а на лице — настоящий ветер. Но принцесса отгоняет странную фантазию родом из сказки. Её тело сейчас истомлено сладкой негой и раслабленно возлежит на смятых простынях и узорчатых подушках. После знойной любви Джафара вряд ли достанет сил для прогулки. Жаль, что ему никогда не сделаться султаном Аграбы — он ведь не принц. Принцы избалованные, вальяжные, самовлюблённые эгоисты, думающие лишь о длине своей родословной, бороды и пера на чалме. А Джафар... Джафар знает народ и заботится о нём — так, разомлев, думает никогда не покидавшая дворца Жасмин.

Джафар говорит, что базар несказанно ярок и богат любыми товарами, что корабли косяками стоят в море, чтобы сгрузить бесценные иноземные диковины или, наоборот, отбыть, увозя шелка и специи. Что по улицам прогуливаются в тени домов зажиточные горожане, обмахиваясь опахалами... Он говорит, что стражники зорко следят за тем, чтобы торговцы не обвешивали на рынке людей и всем было вдосталь хлеба. Он говорит, что волею Аллаха, султана и скромной помощью его великого визиря в Аграбе почти не осталось бедняков. Он говорит, что от мала до велика народ славит имя доброго султана и его прекрасной дочери... Пусть они никогда её и не видели. Он говорит, говорит, и тают в чёрных глазах красноватые отблески его посоха в виде змеи — как тлеющие угольки. Жасмин любит слушать Джафара. Когда он рассказывает о разбойниках и волшебных пещерах, полных сокровищ, о джиннах и летающих коврах, о ручных тиграх и говорящих попугаях. О — что за небылица? — принцессе, полюбившей босяка.

Красное с тяжёлым золотом одеяние брошено на пол, и ничто не сковывает движений. Блики свечей бронзово подсвечивают кожу и завитки чёрных волос. Ей восемнадцать лет и ещё почти один лунный месяц, она хороша и знает об этом. Взгляд её верного визиря полон внимания и страсти, он высок и статен, смугл и чернобород. В глупые шестнадцать лет она и не замечала, как он необыкновенно красив. А теперь она созрела, чтобы по-настоящему оценить его мужскую привлекательность. И всё же… Выгнувшись, как сытая тигрица, в шёлковых простынях, Жасмин просит:

— Расскажи мне ещё раз о принцессе Ясмине и том бедном воришке.

* * *

Полна видений арабская ночь. Жасмин снятся странные сны. Уже два года. С тех самых пор, как она будто очнулась от долгого сна у фонтана в потаённом саду дворца, где часто проводила свои дни. Рука сама собой потянулась и погладила воздух… Но не было никого рядом с ней, чью шерсть она могла бы взъерошить. Чёрно-золотистую шерсть… Зыбкое зеркало воды отразило красное одеяние, очень красивое и дорогое, но почему-то чужое. В голове же истаивал причудливый сон, и там она носила голубое, летала, боролась, любила… Но она же никогда не покидала даже этого дворца! Изнеженная принцесска… Украдкой Жасмин вздохнула — ответил ей лишь шорох кустов. Она вздрогнула. За ней кто-то наблюдает! И тут же, точно стремясь развеять её испуг, из-за дерева вышел Джафар, великий визирь её отца. Не очень приятный, но хорошо знакомый.

— А, это ты, Джафар. — Жасмин и не собиралась скрывать своего недовольства.

— Доброго вечера, принцесса Жасмин. — Он склонился в изысканном поклоне. — Могу быть чем-то полезен?

— Я тебя не звала и не держу. — Она отвернулась, и волосы, стянутые золотой заколкой в высокий хвост, хлестнули по плечам.

Какая досада, он по-прежнему возвышался над ней — высокий, худой, с какой-то кривой бородой… пугающий. В глазах змеи его посоха багряными угольями тлели страхи, надежды и мечты. Жасмин поймала себя на том, что не может отвести от красного свечения взгляда.

— Может, принцесса желает поговорить о чём-то? — вкрадчиво обратился к ней Джафар.

— Что?.. Нет, благодарю. Позже, быть может.

Темна арабская ночь. А звёзды сияют так ярко, как алмазы в казне султана. Только сны донимают, мучают, жалят тоской о никогда не пережитом. Жасмин мечется на влажных от пота шёлковых простынях. Целый новый мир⁽¹⁾, полёт, любимые руки на талии, любимые губы на губах — там, во сне. А здесь лишь огромный пустой балкон с видом на сад и одиночество. Но она не может даже спуститься туда, охладить пышущие жаром стопы о прохладную траву, ведь у неё нет волшебного ковра. А идти через дворец — обязательно доложат султану служанки. Жасмин задумчиво смотрит с балкона вниз. И вдруг видит его, Джафара. Он стоит, как изваяние, под её балконом и глядит на неё, глаза — два чёрных омута. Да отсвечивают багровым незрячие каменья посоха-змеи. Что за диковинные самоцветы?.. Они притягивают взгляд.

— Доброй ночи, моя принцесса, — мягким бархатом стелется его голос.

— Здравствуй, Джафар, — сдержанно произносит Жасмин. — Ты что, следишь за мной? Королевских стражников уже недостаточно?

— Я знаю, какая печаль тебя одолевает.

Бросает в жар щёки.

— Неужели? — холодно спрашивает принцесса Аграбы, подняв бровь.

— Если принцесса соизволит, — Джафар склоняется в учтивом поклоне, — я расскажу ей сказку, чтобы скрасить унылую ночь.

— Пожалуй, — решается Жасмин. И слушает, облокотившись на балюстраду и подперев кулачком подбородок, как льётся из тонких губ никогда не звучавшая сказка. О принцессе Ясмине, о бедняке, переодевшемся принцем, о джинне… И кажется Жасмин, что она уже слышала эту сказку, и чаруют угольки змеиных глаз… И эту ночь она спит спокойно, без снов. А наутро не может вспомнить, что было раньше: крадущие покой видения или сказка, что полушёпотом поведал ей в духоте арабской ночи верный советник её отца.

И когда сон возвращается, она спешит к балкону. И неизменно находит там его. Он бережёт её сон? Странный хранитель… Кому-то покажется — жестокий и беспринципный. Но теперь Жасмин с ним связывает общая тайна. Она уже не помнит, сколько раз слышала из его уст отдающую горечью и сладостью сказку, самую её любимую среди других, которые он рассказывает не с таким чувством. Жасмин уже помогает наполнять сказку подробностями из собственных снов, самыми сокровенными. О полёте, о поцелуе, о бешеной погоне в бедных кварталах за руку с оборванцем и вором, имени которого Джафар не называет никогда…

Скоротечна арабская ночь. Жасмин уже семнадцать, сегодня её день рождения, но она наотрез отказывает отцу в шумных празднествах. Пусть считает её капризной и избалованной… Она ни с кем почти не общается, кроме Джафара. Он единственный её понимает и слушает, а сам такой загадочный и влекущий… Его роль в сказке незавидна, но Жасмин всё равно — это же сказка. Он не обеляет своего сказочного двойника, и Жасмин это только будоражит. Она уже привыкла к красным одеяниям — ведь Джафар смотрит на неё с удовлетворением садовода, вырастившего прекрасный, яркий цветок.

Она выходит на балкон: придёт, не придёт? Конечно, он здесь — теплеет на душе.

— Моя принцесса. — Он прижимает руку к груди. А потом делает знак — откуда-то из-за кустов невидимый лучник выпускает стрелу с крюком и верёвкой. Жасмин в непонимании отскакивает назад — но вот уже от окна её спальни протянулся узкий мостик в сад. Эта свобода мнима, но это свобода!

— Джафар, что это значит? — громким недоумённым шёпотом обращается она к нему. — Это непохоже на тебя!

— Может быть, принцесса меня плохо знала? — загадочно шепчет он в ответ. — Сегодня твой день рождения. Ты доверяешь мне? — внезапно меняется его тон и манера обращения.

— Что?.. — Это кажется знакомым — как вчерашний сон.

— Ты мне доверяешь? — повторяет Джафар и протягивает руку. Посох во второй гипнотизирует и манит.

— Да… Да!

Кружит голову жажда полёта, жажда приключения, жажда любви! Не давая себе передумать, она обматывает руки подвернувшимся платком и ловко (для затворницы!) скользит вниз по верёвке. Вот он, полёт, что снился ей во снах! Жаль, короток. Но в первый раз она падает в объятия Джафара, когда он мягко ловит её у земли. Миг неловкости, частого дыхания, касания обнажённых плеч о ткань его всегда закрытого придворного наряда — и Джафар отпускает её. Она босиком, и трава долгожданно холодит босые ступни, и хочется зарыться в неё пальцами ног.

— С днём рождения, моя принцесса, — с придыханием поздравляет он. И вынимает из-за спины… Всего лишь тёмно-бордовую розу. Но Жасмин рада ей больше, чем любому из украшений, которые грудой навалили ей на столик отец и бесконечно сватающиеся принцы.

— Спасибо! — Жасмин подносит цветок к лицу и с наслаждением вдыхает трепетно-сладкий аромат. Ей немного не по себе оказаться наедине с мужчиной под куполом тёмной арабской ночи, ведь он едва заметным жестом отпустил лучника. Но в то же время и жутко заманчиво, и неясное томление будоражит кровь. Первый раз она делает что-то не как принцесса! Сбежала из своей спальни по верёвке, как вор, ха! В какой ужас пришёл бы её достопочтенный, но, увы, консервативный отец! Жасмин не выдерживает — смеётся.

— Моя принцесса довольна? — тут же спрашивает Джафар.

— О да! — искренне откликается Жасмин, ароматы ночного сада пьянят, как дым отцовского кальяна. Она пытается воткнуть розу в волосы — отчего-то хочется казаться ещё красивее для него, но шип впивается в палец.

— Позволь я помогу. — Джафар принимает у неё розу, обходит Жасмин и, стоя позади, бережно вставляет розу в причёску. Даже спиной ощущается исходящий от его тела жар.

А потом он снова встаёт перед ней и снова любуется своей работой.

— Прекрасный цветок пустыни…

И привыкшая к комплиментам принцесса стыдливо опускает глаза.

Загадочна арабская ночь. Долго бродят они аллеями сада, такого не узнаваемого при свете луны. И по-южному скоро наливается красками восточный край неба, а Жасмин молит солнце подождать.

— Сожалею, что не могу показать тебе весь мир.

“Целый новый мир”, — тревожно отзывается голос из сна.

— А город? Ты можешь показать мне хотя бы город?! — восклицает Жасмин, чтобы заглушить его. Джафар так много рассказал ей сейчас о том, какое это необычное место.

— К сожалению, принцесса не может ступить там же, где ходят… Когда-то ходили босяки.

Жасмин расстроена и не скрывает этого.

— Впрочем, — Джафар задумчиво прикладывает палец к губам, — когда тебе исполнится восемнадцать лет и один лунный месяц, думаю, я найду способ.

— О, спасибо, спасибо! — Она готова броситься ему на шею, но робость и приличия всё же пока берут верх.

— Что же, принцессе пора возвращаться в спальню, — замечает Джафар, улыбаясь краешком рта. — Пока не наступило утро и служанки не подняли шум. Я проведу тебя тайным ходом.

— Был тайный ход? — И оттого, что пришлось спуститься по верёвке, ещё задорнее на душе.

— Конечно, — чуть самодовольно отвечает Джафар. — У меня всегда есть тайный ход.

Он провожает её до дверей спальни, о которых она и не знала, и ждёт, не смея переступить порог запретного для него места.

— Моя принцесса. — Рука к сердцу, полупоклон. Миндалевидные глаза, подведённые в восточной традиции чёрным. Тонкие длинные пальцы, ухоженные ногти. Пряный запах благовоний. Он и правда красив, только она раньше не замечала. Губы, созданные для презрительного изгиба. Для других — не для неё. Для неё с них слетают чарующие сказки, переплетённые с явью, как кроны обнявшихся деревьев. Сдержанная улыбка уверенного в себе мужчины. Ей вдруг становится тесно в узком потайном проходе.

— Добой ночи, Джафар! — быстро прощается она. И бежит в спальню, захлопнув дверь перед его лицом. А потом ещё придвигает к двери тахту. Стоит ли говорить, что на следующую ночь Жасмин, ругая себя, освобождает тайный ход?..

Таинственна, но слишком коротка арабская ночь, чтобы довольствоваться лишь ею. Оттого Жасмин видится с Джафаром днём во дворце, начав проявлять интерес к государственным делам и бумагам, которые, почти не глядя и полностью доверяя своему визирю, подписывает султан. Ей уже восемнадцать, и за этот год она многое поняла об управлении Аграбой.

— Отец, а что это? — берёт Жасмин один из указов на длинном пергаменте. Он в самом низу стопки и, очевидно, лежит здесь уже давно.

— А. Это Джафар предлагает открыть школу в бедняцком квартале. Но, дорогая, зачем им школа? Там одни воры и мошенники! — напыщенно закипает султан. — Только и мечтают о том, чтобы золото падало на них с неба! — Возмущению его нет предела.

Жасмин хлопает ресницами. Бедняцкий квартал… Школа! Смешанные чувства стесняют грудь. Он врал ей, говоря, что нет больше бедняков! Но школа… Он рисовал ей светлые картины будущего Аграбы? Она сверлит его взглядом, но днём он непроницаем, надменно вежлив и иронично спокоен.

И, едва дождавшись ночи, Жасмин спешит в ход, что выведет её в сад тайных свиданий. Его посох, как всегда, с ним, но он оставляет его у дерева, когда они прогуливаются. И змея буравит красными зрачками равнодушную кору.

— В одном твой отец прав, — предваряет её расспросы Джафар. — Некоторым людям проще воровать. Я дал им работу. Я дал школу их детям. То, что ты видела, это вторая, — поясняет он. — Но некоторым личностям всё равно проще воровать.

— С чего бы такая благотворительность? — запальчиво вопрошает Жасмин, уперев в бока руки.

— С чего? — Он задумчиво рассматривает холёные ногти. — Мои стражники не могут переловить всех. У меня личные счёты с бедняками. Поэтому я истребляю их, как могу. Дав им возможность перестать быть бедняками.

— Это даже… Благородно? — Жасмин не знает, верить ли ему теперь. Почему-то, когда на неё, кроме чёрных, смотрят красные глаза змеи, верить легче…

— Не все оценят, — кривится Джафар. Работа на копях в пустыне тяжела, и денег приносит не много…

— А что они ищут? Золото?

— Почти. — Джафар смотрит вдаль, будто сквозь стену, туда, где никогда раньше не бывала Жасмин. Но тут же он вспоминает о ней. — Пусть моя принцесса простит меня. Оставим разговоры о делах дню, а для ночи есть более приятные беседы.

Сверкает во тьме белизна зубов, и Жасмин, поколебавшись, подаёт ему руку. Давно, не сговариваясь, начали они ходить по тенистому саду за руки. Это как тайна, которую сохранит ночь, и можно сделать вид, что ничего не происходит, когда переплетаются пальцы и ладони встречаются самыми своими нежными частями.

— Я верю тебе. Но я бы хотела знать тебя больше, — шепчет Жасмин. — Чтобы ты больше никогда ничего не скрывал от меня. — Она останавливается. Взволнованно ловит во тьме отблески в его глазах.

— Что ж… В восемнадцать лет и один лунный месяц ты узнаешь. И не хотел бы я, чтобы это было так скоро.

— Вовсе не скоро! — протестует Жасмин. — Ещё целый месяц!

К её удивлению, он молчит. Не развлекает её лёгкой беседой, не рассказывает новые и старые сказки. И Жасмин муторно и сладко одновременно. Она подаётся ему навстречу, разорвав контакт ладоней, но сейчас же её руки обвивают его шею.

— Я бы хотела знать тебя больше, — выдыхает она, глядя снизу вверх, он намного выше её. И тянется к его надменно-тонким губам. Но Джафар придерживает её за плечи.

— Поцелуй, чтобы предать? — горько спрашивает он. Жасмин непонимающе хмурится. И вдруг понимает.

— Ты перепутал сказку и явь, мой дорогой визирь. — Улыбка игриво скользит по губам. — В сказке принцесса была глупа, а визирь стал злым колдуном. Поэтому её поцелуй был поцелуем змеи. Прими же мой поцелуй — лепестков розы.

— Мой прекрасный цветок пустыни!.. — шепчет он страстно. И уже не противится — он держит её в объятиях так же крепко, как власть в Аграбе.

Тиха арабская ночь. Такой же тихой ночью восемнадцать лет назад супруга султана тихо ушла, оставив новорождённую красавицу-дочь, которая вовсе не хотела быть тихой. Она хотела стать смелой и чтобы голос её услышал весь мир.

И сейчас, увидев сквозь чёрные кроны деревьев сада звёздное небо, она издаёт приветственный крик радости.

* * *

Коварна арабская ночь. Как и два года назад, когда Джафар потерпел сокрушительное поражение от босяка. Он стал султаном, он стал могущественным колдуном, способным подчинять своей воле всех… почти. Нужно было остановиться на этом, а не велеть синему джинну делать джинном его самого. Босяк обманул его, короля хитрости Джафара! Но сам поплатился за это. Он не смог удержать вновь созданную лампу, что жгла руки калёным железом. И наручники ещё не до конца захлопнулись на запястьях свежеиспечённого джинна… Он успел причинить вред хозяину лампы. Плюнул в него огнём — только обгорелые кости остались от уличного воришки, без меры наглого и мерзкого. Но она, с глазами, полными решимости и злых слёз, встала на его место. И удержала нежными руками раскалённую чёрную лампу, пока Джафар-джинн не втянулся в её носик. Кажется, попугай Яго погиб некрасивой смертью, когда Джафар в панике уцепился за его хвост. Но он услышал её первое и последнее желание — ему как джинну.

— Я хочу, чтобы этой лампы никогда не было, — шептала она в слезах. — Ни этой, ни другой… Никогда.

И навалилась тьма. Он думал — на тысячи и тысячи лет заточения в лампе. А может, не было времени. Но довольно скоро Джафар очнулся. И увидел себя в человеческом теле и одежде визиря, и руки сжимали знакомый посох с головой кобры. Джафар, затаив дыхание, сделал жест — магия не сорвалась с кончиков пальцев, не брызнула из глаз змеи. Просто человек… Но как?! Я хочу, чтобы этой лампы никогда не было. Ни этой, ни другой… Никогда.

Неужели?..

— Джафар!!! — раздался над ухом писклявый голосок пухлого султана. — Ну где тебя носит?! У меня отличная идея, за кого нам выдать замуж Жасмин!

— Да, мой повелитель. — Спина привычно согнулась в поклоне.

Значит, всё вернулось? И не было ни пещеры, ни лампы, ни босяка?

— Ваше величество, я ударился головой поутру, пожалуйста, напомните, сколько лет принцессе… — скрывая волнение, попросил Джафар.

— Ты что? Шестнадцать уж!

Шестнадцать, вереница женихов… Похоже, он вернулся в начальную точку своего поиска. Джафар пристально взглянул на султана. Нет, непохоже, что он помнит, иначе бы обращался… А Жасмин? Он ведь сначала хотел потратить своё третье желание на то, чтобы она отчаянно и безнадёжно в него влюбилась. Это было серьёзно или чтобы досадить босяку? До этого он разрешал себе думать о принцессе лишь как о способе стать султаном… И воспринимал её как избалованную неженку. Но какая она была там!.. Прекрасный цветок пустыни… Роза, но с шипами. Решительная, дерзкая, хитроумная!.. Как она почти обманула его с этим поцелуем! А её губы!.. Что розовые лепестки. Она достойна его! Он её совсем не знал. Она могла бы стать для него прекрасной парой, если бы он употребил своё обаяние не на попытки подольститься к султану, а на то, чтобы сделаться сердечным другом принцессы. А потом… Но помнит ли она? Если да, то добиться цели будет сложнее.

И Джафар с незнакомым трепетом крался к фонтану, где коротала свои дни Жасмин в компании одного лишь тигра Раджи. Она спала сейчас, раскинувшись на камне парапета, как на пуховой перине. Спал и зверь, опасный и способный помешать. И Джафар понял, что мешкать не стоит. Его люди связали спящего не простым сном тигра, и Джафар думал размозжить ему голову острым концом своего посоха... Но что-то удержало его руку. Пусть живёт пока, может, ещё будет полезен. И он сдал хищника в проезжающий цирк, ещё и доплатив, чтобы его там не сильно били и кормили мясом почаще. Убеждать он умел — циркачи по взгляду мигом поняли, что в Аграбе им лучше больше не показываться, если с тигром что-то случиться.

Голубой наряд Жасмин неприятно напоминал о поражении, и Джафар велел служанкам переодеть сонную принцессу в его любимый красный. А потом стал ждать пробуждения. И какова же была его расчётливая радость, когда она очнулась и непонимающим взглядом обвела вокруг себя. Она не помнила, она всё забыла! А значит, она может стать его ступенькой к султанству… И любимой женой.

И всё же он не отпускал надежду найти лампу. Он искал Пещеру чудес, но безрезультатно. А пустынный оракул навещал ему, что не существует ни здесь, ни где бы то ни было другой волшебной лампы… А ещё, попросив пару монет, он нашептал потрескавшимися губами: “Она всё вспомнит в восемнадцать лет и один лунный месяц”.

Джафар тогда назвал его спятившим шарлатаном, но сам внутренне содрогнулся. Она всё вспомнит… Значит, надо ускорять исполнение своего плана! И она уже что-то вспоминает, это видно по тоскующему взгляду в небо… Пусть думает, что ей всё приснилось. А он, способный убедить кого угодно в чём угодно, расскажет ей такую сказку, что она поверит ему больше, чем себе.

И он проводил дни и ночи с принцессой, и план его успешно исполнялся… С одной маленькой оговоркой. Цветок пустыни всё больше вызывал желание не сорвать, использовать и растоптать, а бережно лелеять и любоваться. Близился срок. В восемнадцать она по доброй воле отдала ему себя. И он понял, что не отпустит. И что сам попал в свои же сети — отчаянно и безнадёжно глупо в неё влюбился. С собой-то он привык быть честным, оставив ложь для всех остальных.

А ещё он всё это время следил за тем самым босяком. Который вновь, живой и здоровый, беззаветно и беззастенчиво воровал на рынке еду, а потом бегал от стражников. С непревзойдённой ловкостью — нельзя не признать. Но это пока ему… Сколько? Шестнадцать? Восемнадцать? Двадцать?.. Джафар не врал Жасмин: он действительно развернул целые раскопки в пустыне в умирающей надежде найти-таки лампу. Или хотя бы Пещеру чудес. Он правда платил людям из казны немного денег и действительно открыл нечто вроде приюта для детей тех, кто добровольно ушёл в пустыню. И чтобы дети бедняков сильно не баловались, заставил их учиться читать Коран. Не для них же — для своей цели. Раскопки оказались почти бесполезны, но редкие серебряные монеты и мелкие драгоценные камешки среди мешков и мешков песка несказанно радовали копателей и побуждали работать усерднее. А босяк всё воровал и спасался бегством, хотя Джафар лично переоделся согбенным стариком и обольщал его перспективами будущих богатств. Какой там “алмаз неогранённый”? Лентяй и плут. Недостойный Жасмин.

Но этой ночью она вспомнит и его, и их неземную любовь — аж скулы сводит. А его — Джафара — возненавидит. Запереть, загипнотизировать посохом, обмануть? Как делал всю жизнь и со всеми. Нет, она достойна быть кем-то большим, чем птицей в золотой клетке. Его цветок.

* * *

Душна арабская ночь. Жасмин, подперев точёный подбородок смуглыми кулачками, слушает “сказку” о босяке и принцессе Ясмине. И иногда поглядывает в глаза змеи на посохе.

— Не смотри! — срывается вдруг Джафар. Не хочется больше туманить Жасмин голову. Пусть всё летит шакалу под хвост!

Он вскакивает и разбивает своё единственное орудие власти и подчинения о пол. Жасмин удивлённо вскрикивает, но пока ещё в её глазах теплится любовь.

Джафар снова садится. Медлит на рассказе о поцелуе… Скоро её поцелуи снова насытятся ядом. Полная луна заглядывает в спальню. С минуты на минуту… И с болью в сердце — а он и не думал, что оно у него есть — он видит, как проясняется полный истомы взгляд принцессы. Как она тревожно оглядывает спальню, спешно прижимает к роскошной груди простыню и, наконец, останавливает острый взгляд на Джафаре.

— Ты!.. — обвиняюще восклицает она и быстро собирает раскиданные вещи. — Ты убил его! Убирайся из моей спальни!!! Я скажу отцу, что ты предатель, что ты меня соблазнил! Я!.. — Летят из глаз искры. Её пощёчина — от души.

Она рычит тигрицей. А он напоследок любуется её стремительной грацией — больше вряд ли доведётся. Султана он не боится, даже без посоха. Теперь уже всё равно… Пусть она бросит его в темницу. Пусть. Небось помчится сейчас в объятия к своему босяку. То-то он обрадуется, небось тоже всё вспомнил. И смотрит на неприступный дворец, почёсывая вшивый затылок.

Джафар тяжело опускается на смятую перину и в первый раз в жизни ждёт своей участи. Он знает, что в ящике комода всё это время лежит засушенная роза.

* * *

Жестока арабская ночь. Ещё откликается любовной негой лоно, ещё ноют груди, прося новой ласки, пока Жасмин из-под ресниц наблюдает за Джафаром-сказителем и вполуха слушает знакомую сказку. Как вдруг лунный луч высвечивает в любимом лице оскал злодея и врага. Воспоминания бьют ледяной струёй, смывая с глаз маслянистую плёнку забвения. О, теперь-то она видит ясно, кто перед ней! Предатель её отца, насмехавшийся над ним, самый несказочный из сказочных злодеев, надевший на неё саму цепи и заставлявший прислуживать! Лжец, интриган, ценящий только богатство и власть!

Со жгучим стыдом Жасмин осознаёт собственную наготу. Он заставил её надеть красное вместо любимого голубого! Он…

— Где Раджа?! — шипит она. — Его ты тоже убил?!

— Тоже? — вскидывается Джафар. — Я ещё никого не… По крайней мере, здесь, где мне дан второй шанс. Тобой дан.

Нет, она не позволит себе снова потонуть в чёрной бездне его лживых глаз.

— Раджа смотрит мир где-то с цирком, — говорит он, неопределённо пошевелив длинными пальцами.

— Увидим, — цедит она, сведя брови.

Наскоро одевшись, она стремглав вылетает из спальни. В город! Она уже немного знает его. И точно помнит, где живёт её любимый Аладдин! Только бы он был у себя, может, тоже мечется, ищет её…

Жасмин подходит к стене сада. Тогда, в другой жизни, она перелезла через неё и скрылась во тьме безбрежной арабской ночи. Но теперь она выйдет через ворота.

— Выпусти меня, Хаким. Тебе приказывает принцесса, — звенит металлом её голос.

И стражник слушается и, отступив, выпускает её из дворца.

Мелькают полузнакомые дома и улицы. Жасмин стремится в бедный квартал… Как будто здесь стало чище, и больше цветных тряпок сушится на верёвках. Но Жасмин вне себя и не хочет оправдывать Джафара. Не мог он сделать ничего хорошего… Жасмин внезапно останавливается. Тот самый дом! Она поправляет волосы под капюшоном и, дрожа, поднимается по ветхим ступеням. Только бы встретить его, того, кто показал ей целый новый мир!.. И, о чудо! Он здесь, лежит на какой-то рухляди и наблюдает за сверкающим в своём великолепии дворцом. Он и тогда говорил, что мечтал бы жить там.

— Аладдин… — несмело окликает Жасмин.

Сейчас он обернётся и обомлеет, сейчас он узнает её, сейчас бросится с объятиями…

Он и правда оборачивается. И явно сражён увиденным, но нет в глазах узнавания, нет утолённого горя разлуки и жгучей радости встречи.

— Я как будто сплю и увидел дочь султана, — бормочет он, протерев глаза.

— Аладдин, это же я, Жасмин! — Она кидается ему на шею, и знакомые руки ложатся ей на талию.

— Простите, я вас не знаю. — Он пристально смотрит ей в глаза, и всё обрывается у неё внутри. — Впрочем, это не мешает нам познакомиться поближе, начало уже положено, — белозубо улыбается он. — К примеру, вот мой будущий дом! — Аладдин широким жестом обводит вид дворца, а вторую руку оставляет на её талии.

— Твой дом?

— Да, — воодушевлённо продолжает он. — Когда-нибудь я разбогатею, как султан, женюсь на принцессе и мне будут кланяться все стражники Аграбы и сам великий визирь! — Самодовольство сквозит в каждом слове и в том, как вольно гуляет по её талии и ниже его рука. Жасмин хочется отстраниться. Но она же любит его, просто были другие обстоятельства, он тогда спас её, она была моложе… Даже чуть сама не поцеловала его в первый час знакомства! А теперь она точно знает, сколько зарабатывает каждый пустынный копатель, сколько платит налогов каждый рыночный торговец, сколько голов баранов в Аграбе, сколько стихов Корана выучили в школе-приюте… Не зря она целый год просидела, вникая в скучные бумаги, только чтобы быть ближе к… тому, о ком ей лучше сейчас не вспоминать.

— Ты думаешь, богатство само свалится на тебя, подобно золотому дождю? — Против воли в голос прорывается ехидство. — А что ты сам сделал для того, чтобы разбогатеть?

Кажется, он недоволен вопросом, красивое лицо, достойное принца, кривится.

— Оу-оу, полегче! Ты прям как моя покойная матушка. Или жёнушка, кстати, у меня её нет. — Он солнечно улыбается, играя бровями, разворачивает её к себе и приближает лицо к её губам. Он хочет её поцеловать? Она стремилась сюда затем, чтобы очутиться в его объятиях. Но сейчас она хочет вырваться и оказаться отсюда как можно дальше. Даже подлец Джафар ждал так долго, пока она сама не поцеловала его! Ах-х!..

— Что не так? — Аладдин замирает на волоске от поцелуя. — Ты сама ко мне пришла, красотка. Я прирождённый вор, видела бы, как я надуриваю стражников, пришла бы в восторг! Не хочу гнуть спину на богатеев! И торгашом на рынок не хочу, много чести!

Жасмин отступает от него, на глаза наворачиваются слёзы. Нет, это не он…

— Прости, — шепчет она. — Я ошиблась!

— Эй, куда ты?

Она бежит, и плащ стелется по освещённым улицам Аграбы. Порой арабская ночь несёт в себе разочарования.

* * *

Беглой принцессе некуда податься. Она неплохо изучила Аграбу — по картам и схемам. И даже корабли действительно стоят в порту. Мелькает шальная мысль: если она попросится, её возьмут на любой из них. Прислуживать, развлекать капитана и молчать. И может, она увидит берега дальних стран из окна капитанской каюты. Целый новый мир. Это во дворце она принцесса, а посреди моря — простая портовая девка. Или продадут в рабство какому-нибудь принцу из тех, которым она отказала… Вперёд — невозможно, назад — невыносимо. К Аладдину в каморку — Жасмин истерически смеётся. Все воспоминания о прошлом поблекли, а здесь и сейчас — липкий, масляный взгляд, запах немытого тела, чересчур смелые прикосновения. Жасмин хочется принять ванну с лепестками роз, чтобы смыть с себя грязь встречи. Но самое главное — что он говорил! Мечтает о богатстве, которое вдруг свалится на него с неба! В другой сказке на него ведь действительно оно свалилось… А в этой, в мире без волшебных ламп, босяк так и останется босяком. Можно взять его во дворец, отмыть, одеть в чистое и… что? Позволить себя любить? Сейчас кажется, что половина её былой любви к нему — благодарность за спасение жизни, а вторая половина — за чувство полёта. Но волшебного ковра у него тоже нет. А красивое лицо, поджарая фигура… Против воли вспоминается саркастический изгиб рта, жилистое подтянутое тело, выразительные чёрные глаза. И ум. Расчётливый, холодный, но он хотя бы есть. Жасмин снова смеётся — над собой. Непохожа она на героиню сказки. В сказках прекрасные принцессы выбирают чистых душой (и кошельком. И мозгами). А она… видимо, неправильная принцесса.

Пахнет криками чаек арабская ночь. Луна светит ярко, и по счастливой случайности дорожка света не изломана силуэтами кораблей. Жасмин раскидывает руки и закрывает глаза, ловя ночной бриз. В душе — странный мир, будто она отпустила прошлое и приняла настоящее. Можно быть любой. Можно быть злой, нечестной, глупой. Можно дать пощёчину и не просить прощения. Можно даже любить негодяя.

Она покачивается, словно в полёте, и руки-крылья взлетают в танце под незримую музыку. Она стоит на краю. И вдруг её поперёк живота перехватывают жёсткие руки. Даже не оборачиваясь, она знает — чьи. И счастливая усмешка возвращается на губы, а по телу прокатывается сладостная волна. И Жасмин понимает, что она попалась в сети злодея из сказки. Принц-белоручка бы не смог её выследить.

— Я вовсе не собиралась прыгать.

— Я не мог рисковать… своим тщательно взращённым цветком пустыни и отпускать её в дальнее плавание, — струится позади до мурашек в затылке знакомый голос. — Слишком много сил и времени вложено.

О, она узнаёт эту скучающую интонацию главного казначея Аграбы. Это идёт ему больше, чем смиренный образ брошенного любовника.

— Может, сочтёмся, — она оборачивается в его объятиях, — когда-нибудь?

Оценивающий взгляд сверху-вниз.

— Может быть.

— А высоки ли проценты? — продолжает игру она.

— Пятьдесят семь процентов в год.

— Это грабёж! — Она шутливо бьёт его кулачком в грудь.

— Я знаю. Моя принцесса любит воров, не так ли? — Жасмин не даёт тени прежней любви и боли просочиться на лицо, но он всё уловил. И больше не повторит такой ошибки. — Ты не сказала султану, — замечает он, ловко сменив тему.

— Посчитай, сколько ты мне должен, — благодарно возвращается к игре она. — Девяносто процентов в год?

— Это грабёж!

— Ты любишь воровок?

Несколько секунд он будто бы серьёзно размышляет над этим вопросом.

— Нет. Я люблю цветы.

— Розы?

— Жасмин. Розы слишком слащавы и режут пальцы.

Высохшая, почти чёрная роза лежит в ящике её туалетного столика. И всё же нужно узнать…

— Отец ничего не помнит? И…

— Султан был уже без сознания, когда песочные часы времени перевернулись. А твой… — Он словно глотает горькое лекарство. — Аладдин уже обратился грудой обгорелых костей.

В первый раз Джафар назвал его по имени. Даже в сказках, оказавшихся былью, он не произносил имени босяка.

— Вероятно, я должен выразить свои сожаления и извинения. — Джафар играет желваками, ему непросто выдавить из себя такое. И Жасмин осознаёт, что окончательно попалась.

— Я принимаю твои извинения. — Она склоняет голову. — Тем более сейчас босяк вполне жив и здоров. Мечтает о несбыточном и прожигает жизнь. — Джафар хищно вскидывает бровь, не слыша ненавистного имени в речи Жасмин. — Только верни мне тигра. И проценты в виде тигрёнка!

Это чувство полёта, когда тебя подхватывает на руки кто-то, кто намного выше и сильнее. Нет прошлого и будущего, есть только вращение звёзд и танец луны — по кругу, по кругу.

Непредсказуема арабская ночь. Здесь вор может остаться лишь вором. А визирь с дурным нравом и ужасным властолюбием получить принцессу. Она сама своим желанием выпустила этого джинна на свободу. И теперь должна обуздывать его тёмные порывы не хуже оков на запястьях. Почему-то от этой мысли совершенно не страшно — азартно до щекотки.

— Не забудь, о джинн, что ты должен мне ещё два желания! — игриво напоминает Жасмин.

— Глупые ограничения для посредственностей, — чопорно поджимает губы Джафар. — Моя принцесса может загадывать, сколько пожелает! — Щедрый взмах тонкой кисти.

Она счастливо смеётся. Ведь впереди ещё много-много тёмных, благоуханных, знойных арабских ночей.

1) Песня, которая звучит, когда Жасмин и Аладдин летают на ковре

Вернуться к тексту