Два Рождества (джен)

Темнело стремительно, как бывает только зимними вечерами, когда ночь накидывает своё чернильное покрывало быстрее, чем официантка в местной забегаловке успевает вручить кофе на вынос.​ Разгоняя сумрак, всё больше огней зажигалось вокруг: яркие разноцветные гирлянды, что, казалось, опутали каждое здание в городе, отражались в окнах, переливались и мигали до ряби в глазах.

Дин вдохнул морозный воздух и глянул на небо, на котором не было видно звёзд. Поморщился, спрятав гримасу за одноразовым стаканчиком, повыше поднял ворот куртки и хлебнул давно остывший кофе в тщетной надежде согреть о бортики замёрзшие пальцы и согреться самому. Электронное табло на здании напротив показывало четырнадцать градусов. Это Рождество в Чикаго обещало стать едва ли не самым холодным в истории. Дин не раз пожалел, что так легко оделся, с завистью провожая взглядом прохожих, которые кутались в пуховики и посильнее натягивали на уши шапки.

Оборотень, которого они с отцом выслеживали, занимал все его мысли — было не до сводок погоды. Они так бездарно упустили его в прошлое полнолуние и теперь были вынуждены вернуться, чтобы закончить дело. Тела тех двух жертв, которых можно было бы избежать, будь они быстрее, сильнее, умнее… стояли перед глазами, сколько не отгоняй непрошенное видение.

Из кондитерской по соседству одуряюще пахло шоколадом, зефирками и какими-то сочными тропическими фруктами. Колокольчик над украшенной венком дверью снова и снова мелодично звякал, когда очередной припозднившийся посетитель забегал за тортиком, или парой пирожных, или конфетами для своего ребёнка, что рассматривал витрину сладкого царства как самое большое чудо на свете.

Дин раздражённо вздохнул. Окажись это колокольчики на шее у Санты — затянул бы потуже.

Мимо то и дело проходили парочки, семьи с детьми, группки друзей — беззаботные и счастливые, они смеялись и желали Дину счастливого Рождества в этот самый особенный день в году. Дин выдавливал из себя такое приветливое «с Рождеством», на которое только был способен, так что скулы сводило от вынужденной улыбки. Две девушки выпорхнули из двери с большущей, перевязанной лентой коробкой и, хихикая, прошли мимо, то и дело поглядывая на него. Дин не стал отказывать себе в том, чтобы проводить их внимательным взглядом в ответ, подмигнув.

Отца не было уже четвёртый час. Не маячил вдалеке знакомый силуэт Импалы, не слышалось урчания мотора. Телефон тоже молчал.

Не так Дину хотелось бы провести этот вечер. В мечтах его над головой рассыпались звёзды, таинственные и прекрасные, снег хрустел под ногами, лёгкий, как пух, в небо взмывали тысячей искр фейерверки и было с кем разделить смех и тепло…

Дин оборвал мысль раньше, чем несбывшееся схватило его за сердце надёжнее когтей оборотня, раньше, чем родной образ всплыл в памяти.

Не сегодня. Сегодня у него есть работа.

Дин смял опустевший стаканчик и не глядя кинул его в урну. Разумеется, попал. Засунул руки в карманы и бегло осмотрелся. Поток людей и машин постепенно редел, магазинчики закрывались один за другим, где-то вдалеке бессмертный голос Фрэнка Синатры призывал к миру и любви в эту волшебную ночь. Чей-то пронизывающий оценивающий взгляд прошёлся с макушки до пят, и охотничьи инстинкты толкнули Дина вперёд, на противоположную сторону улицы, не дав ни секунды на размышления.

Переулок между двумя зданиями был абсолютно пустым, тёмным и тихим, словно праздник не дошёл сюда всего пару шагов, лишь пожарная лестница легонько поскрипывала на ветру. Дин затаил дыхание, прислушиваясь, и сильнее сжал в кармане серебряный нож.

Удар сверху был ошеломительным, смешал небо и асфальт под ногами, выбив из лёгких остатки кислорода. Дин попытался откатиться, выбраться из-под тела, но сил не хватило. Нож звякнул о стену, выбитый из руки, размытый силуэт перед глазами резко схватил его за грудки, а потом удар по голове отправил Дина в небытие.

* * *

Очнулся Дин в оглушающей тишине и диком холоде. В затылке разливалась тупая боль. Руки были привязаны к какой-то балке под потолком, ноги, почему-то без обуви, едва доставали до бетонного пола. Замёрзшие пальцы одеревенели и не слушались, бессмысленно царапая ногтями верёвки. Дин на миг закрыл глаза.

Не так ему хотелось бы провести этот вечер.

Свет иллюминации, пробивающийся сквозь грязные окошки, рассеивал мрак. Чуть привыкнув к освещению, Дин различил груду хлама и коробок, разбросанных повсюду, и замотанные изоляцией трубы, что тянулись под потолком. А затем вздрогнул, заметив справа от себя привязанную к стулу девушку: развороченная грудная клетка с торчащими обломками рёбер, приоткрытый в немом крике рот и широко распахнутые остекленевшие глаза, обрамлённые покрытыми инеем ресницами.

Дин почувствовал, что дрожит, и попытался оттолкнуться от пола. Рядом, буквально в шаге, никем не тронутые валялись его берцы, в потайном кармашке лежал маленький складной нож — обычный, не серебряный, — который сейчас был бы очень кстати.

Раскачиваясь на верёвке, чтобы продвинуть её по балке немного влево и дотянуться-таки до обуви, Дин порадовался, что узлы завязаны скорее крепко, чем профессионально. В стылом воздухе слышалось только его дыхание, стук сердца и скрип над головой, даже вода не капала, превратившаяся на стенах в мерцающий лёд. Но так не могло продолжаться вечно: оборотень вернётся в любой момент. Становиться рождественской индюшкой Дин не собирался.

Кое-как нащупав правый ботинок и подцепив его левой ногой, подтянул колени к груди. Дина потряхивало и от холода, и от бушующего в крови адреналина, но желание поскорее убраться отсюда было сильнее. Изловчившись, ухватился руками за ботинок — ножик скользнул между пальцами, и Дин удержал его в последний момент. Потом расслабился, повиснув на верёвках и давая себе секунду передышки. Дальнейшее было делом техники.

Бетон под ногами был ледяным, и Дин запрыгал на одной ноге, стараясь побыстрее обуться. Сунул нож в карман, запахнул куртку и обнаружил то, что сковало его внутренности надёжнее мороза.

Амулета Сэма на шее не было.

Дин встряхнул куртку и присел, слепо шаря по полу: в бледном отблеске огней с улицы мало что было видно, под руки то и дело попадался какой-то мусор.

Дин не мог уйти без своего талисмана. Он не расставался с ним с самого детства, сроднился, словно носил вторую кожу, и было бы особенно жестокой насмешкой судьбы потерять его сейчас, на Рождество.

Шорох за спиной заставил Дина уклониться в сторону в последнюю секунду. Он почти успел: удар дикой свирепой силы задел его по касательной, отправляя в полёт через нагромождение из накрытых полиэтиленом деревянных ящиков. Под лопаткой резануло дикой болью, вспышкой отдаваясь в висках, и Дин заморгал сквозь выступившие слёзы, силясь разглядеть противника.

Он узнал его: милая улыбчивая продавщица из той самой кондитерской ещё в прошлом месяце флиртовала с ним, помогая выбрать пирожное. Теперь она скалилась, обнажая клыки, и с остервенением разбрасывала по сторонам ящики, стремясь добраться до своей добычи. Отчётливый аромат апельсинов и ванили, такой неуместный и сюрреалистичный в этом антураже, смешивался с запахом металла и забивал ноздри. Дин нащупал арматуру, прекрасно осознавая, что ему это не поможет.

Три выстрела, прозвучавшие подобно разорвавшейся над ухом петарде, заставили его мотнуть головой, а оборотня — взвизгнуть и повалиться на пол, больше не шелохнувшись. В нескольких шагах, выплыв из тени, словно грёбаный Индиана Джонс, с пистолетом в руках появился отец.

— Цел? — только и спросил он, осматриваясь, а потом подал руку.

Дин ухватился за неё, скрипнув зубами, и выдавил:

— Немного.

— Идём, — кивнул он, помогая подняться, — я потом здесь уберу.

Под лопаткой пылало огнём, кровь пропитывала футболку и стекала по боку, но Дин молчал. Он взял куртку, бросил последний разочарованный взгляд на подвал и вслед за отцом поднялся наверх.

От первого же глотка кислорода закружилась голова, и Дин почувствовал, как его ведёт в сторону. Он и внимания не обратил, насколько удушающим был воздух в том подвале, пропитанный смертью и цитрусами, пока не оказался на улице. Гирлянды всё так же переливались всеми цветами радуги, прохожие спешили к друзьям и семьям, венки из еловых веток покачивались на ветру, и казалось, что прошло всего пару минут, а не несколько часов. Дин осторожно залез на сиденье Импалы и наконец-то расслабленно прикрыл глаза. Он был дома.

* * *

Дин не то задремал, пригревшись в тепле салона, не то отключился, но, когда пришёл в себя, машина остановилась на парковке у отеля. Под лопаткой тянуло и пульсировало, кровь засохла, и футболка прилипла к телу, неприятно дёргая при каждом движении.

— Дай посмотрю, — сказал отец, наверное, всё-таки заметив, как он морщится.

Дин без слов стянул куртку с плеча и повернулся к нему спиной.

— Надо зашить.

Дин в ответ только хлопнул дверью Импалы, рыская по карманам в поисках ключей. Открыв дверь, щёлкнул выключателем и рухнул на ближайшую кровать. Потом, подумав, вытащил из-под неё сумку и нашёл свою аптечку.

Тишина была не менее угнетающей, чем в подвале, но Дин не хотел говорить — к чёрту слова. Он давно уже не ребёнок и давно принял правила игры. Бесполезно бросаться обвинениями, когда дело сделано, нужно было двигаться дальше, от города к городу, от штата к штату, и, может быть, однажды их месть свершится.

Отец подал Дину бутылку дешёвого виски, и он глотнул его прямо из горла. Это помогало примириться с действительностью — и болью, — когда игла в первый раз проткнула кожу, делая стежок. Дин лишь надеялся, что не опустошит бутылку раньше, чем отец закончит.

Натянув первую попавшуюся рубашку, Дин обернулся. Отец всё ещё стоял рядом. Он покопался в кармане, а потом протянул ему целёхонький амулет.

— Ты обронил.

Слегка кивнув, не мешкая надел его на шею.

— С Рождеством, Дин.

— С Рождеством, пап.

Дин какое-то время сидел на месте, глядя вслед отцу, на закрывшуюся за ним дверь, слушая, как завёлся мотор, как зашуршали шины по асфальту, как, на миг осветив фарами окна, машина отъехала с парковки и характерный рёв её постепенно затих вдалеке. Потом подождал ещё немного, встал, нашарил в сумке горсть монет и вышел из номера.

Здесь, вдали от шума людных улиц и огней небоскрёбов, воздух и небо словно бы были чуточку чище, и Дин не спеша шёл вперёд. Шаги его гулко отдавались по пустынному тротуару, и лишь грохот фейерверков где-то вдали вторил им. Зайдя в телефонную будку, Дин набрал номер, который помнил наизусть, но никогда не звонил. Соединило раза с четвёртого, и после долгих гудков, когда впору было повесить трубку, на том конце послышалось:

— Алло?

Голос, такой родной и живой, словно наполненный брызгами шампанского и искрами бенгальских огней, задорный и смеющийся, — он один вобрал в себя всю яркость этого праздничного дня, щедро делясь ею в каждом своём отзвуке.

— Алло? Да, говорите.

Где-то на фоне слышался хохот и гремели басы. Дин почувствовал, как подкашиваются ноги и становится легче дышать. Вся усталость прошедшего дня накатила разом, заставив покрепче упереться ступнями в пол. В трубке вскоре послышались короткие гудки, и Дин выпустил её из рук.

— С Рождеством, Сэмми.