Вечность в один день (гет)

Песок времени сыпался сквозь пальцы, как всегда, неумолимо. Доктор стоял на пороге ТАРДИС, сжимая пальцы до побеления. Где-то в лабиринтах временнóго вихря зияла дыра, и он знал, что это ловушка. Но Роза уже шагнула туда — её смех, тёплый, как летний ветер в Лондоне, растворился в стальном гуле механизмов.

— Роза, нет! — его голос сорвался, но было поздно.

Она исчезла.

* * *

День первый. Или сороковой?

Роза открыла глаза на знакомом диване в квартире на Пауэлл Эстейт. За окном кричали чайки, а из кухни доносился запах жареного бекона.

— Проснись, ленивица! — Джекки хлопнула дверью, как в тот день, когда всё началось. Тот самый день.

Сердце Розы сжалось. Она помнила. Вчера — если это было вчера — она умерла. Нет, хуже: её стерли из времени, разорвали на атомы в попытке спасти Доктора от далеков. Но теперь она здесь, снова, и часы на стене показывали 7:32 утра.

— Нет, нет, нет... — шептала она, вцепившись в подушку. Петля.

Доктор ворвался в её жизнь на третий «день». Его пальцы впились в её плечи, глаза, тёмные, как космос перед сверхновой, искали ответы.

— Ты помнишь? Сколько раз? — голос дрожал, будто он боялся услышать правду.

— Тридцать девять, — выдохнула Роза. — Ты всегда находишь меня. Но не можешь остановить... это.

Он отпрянул, будто обжёгся. «Это» — момент, когда чёрная дыра времени поглощала её, требуя плату за нарушение законов бытия. Каждый цикл Доктор изобретал новый способ спасти её: переписывал код ТАРДИС, жертвовал частью своих воспоминаний, даже пытался отдать ей своё сердце-часы. Но петля не размыкалась.

— Почему ты не говорил, что любишь меня? — спросила Роза в сороковой раз, когда они сидели на крыше её дома, ноги болтались над пропастью лет.

Доктор сглотнул. Галактики рождались и умирали в его взгляде.

— Потому что… если я скажу это вслух, это станет реальностью. А реальность для меня — хрупкая вещь, Роза.

Она взяла его руку, прижала к груди, где билось человеческое сердце — простое, ненадежное, её.

— Может, в этом и есть ответ?

* * *

День пятидесятый

Они стояли в эпицентре временнóго шторма. Стены реальности трещали, обнажая пустоту за гранью. Роза светилась, как сверхновая, её кожа трескалась золотыми прожилками.

— Отпусти меня, — прошептала она. — Или ты потеряешь всё.

Доктор тряс головой, слёзы смешивались с дождём из эпох. Его пальцы сплелись с её — тёплым янтарём против ледяного металла.

— Я терял миры, Роза. Целые цивилизации. Но ты... ты не вселенная. Ты больше.

Она засмеялась сквозь боль, и в этом смехе звучали все их украденные моменты: танцы под дождём на планете, где небо было фиолетовым; тихие ночи в ТАРДИС за чаем с печеньем; его рука, сжимающая её, когда страх грозил разорвать её на части.

— Тогда скажи. Хоть раз скажи правду.

Он притянул её к себе, лоб прижался к её виску.

— Я люблю тебя. Сотни лет, сквозь все свои лица. Любил, даже когда не смел признаться. Люблю сейчас, хотя знаю, что это убьёт нас обоих.

Вселенная замерла.

* * *

День единственный

Роза проснулась. На столе в ТАРДИС дымилась чашка чая, а Доктор спал, свернувшись у её ног, как страж. Петля разомкнулась — ценой его временнóй энергии. Теперь он был смертен, хрупок — человек настолько, насколько это возможно для Повелителя Времени.

— Ты останешься? — спросила она, пальцы замерли в его волосах.

Он улыбнулся, и в этой улыбке не было прежней бездны одиночества.

— С тобой? Всегда.

И где-то в сердце ТАРДИС, повреждённой, но живой, звенел смех — хрупкий, как первый снег, и вечный, как звёзды.

Когда-нибудь они умрут. Но сегодня солнце вставало над Лондоном, а их пальцы были сплетены — не в попытке удержать время, а чтобы ощутить его течение. Вместе.