Если только... (джен)

— Мисс Спарклз! Пару вопросов!

— Мисс Спарклз! Как официальное лицо Уанслер Корпорейшен, что вы скажете об ухудшении экологической ситуации?

— Вы будете продолжать свою модельную карьеру, когда перестанете рекламировать всемнужки? На какой товар вы переключитесь? У вас уже есть предложения?

Вспышки фотокамер, наседающая толпа, гомон и свалка… Лица у них всех ожесточенные, хищные и какие-то… пустые. Они жаждут крови. Они чуют ее. С какой жадностью эти шакалы набросятся на могучего льва, стоит ему лишь чуть оступиться!..

Пока что мне удается сгладить ситуацию. Я еще способна загородить Уанслера своей улыбкой, отвлечь огонь на себя, ослепить их всех своей популярностью, но очень скоро — да, это неизбежно! — его уже ничто не сможет спасти. Мой несчастный, покинутый, заблудший друг! Он пока что тоже не понимает этого. Сегодня его триумф кажется незыблемым и вечным, и голоса этих немногих, что уже сейчас атакуют меня подобными вопросами, пока еще тонут в стройном хоре почитателей всемнужки и ее гениального создателя, но скоро, очень скоро они превратятся в большинство.

Как же мы допустили это? Ведь все начиналось так волнующе, невероятно, словно в сказке! Всемнужка должна была стать порталом в будущее, раскрыть для человечества безграничные возможности для развития, совершенствования, помочь отыскать пресловутый смысл жизни наконец! А вместо этого… Вместо этого она это будущее стреножила, опутала своими нежнейшими и прочнейшими щупальцами; люди остановились, замерли в пространстве, зачарованно наблюдая в прямом эфире за головокружительным взлетом на сверкающий Олимп никому не известного прежде странного парня. И никому — начиная с самого Уанслера — не было дела до того, что в сиянии его славы гибнет прекрасный, чистый, волшебный мир, виновный лишь в том, что содержит в себе нечто, способное приносить кому-то большие деньги.

О, я-то знаю, что делают с человеком внезапно свалившиеся на его голову популярность и богатство! Это я, запутавшись в неясно откуда прилетевшей странной штуковине, немыслимым образом соорудила из нее самый модный за последнее десятилетие аксессуар, за мгновение превративший меня — вчерашний синий чулок — в престижнейшую модель в мире. Это я сопровождала Уанслера на все эксклюзивные интервью, пресс-конференции, официальные заседания и телешоу, дабы наглядно продемонстрировать безграничные возможности всемнужки.

И всегда где-то рядом крутился Лоракс — рыжий, нелепый и надоедливый, он страшно злил Уанслера. Поначалу я даже не вслушивалась в его бормотание: ведь я была так занята своим преображением, так преданно внимала речам гениального изобретателя, который вынул меня из тьмы и явил миру. Но постепенно эйфория от бесконечного внимания прессы, позирования, раздачи автографов и разрезания ленточек схлынула, и я стала разбирать в причитаниях Лоракса отдельные фразы — что-то о деревьях, чистом воздухе и неких обещаниях, — но для меня они были пустым звуком.

Ровно до того момента, как я оказалась в лесу.

Вернее, бывшем лесу, потому что теперь это было похоже на поле боя. Поваленные деревья лежали повсюду, подобно павшим воинам, и кроны их были беззащитно обнажены — жестокие мародеры не оставили ни пушинки, собирая драгоценный материал. Когда-то зеленая и сочная трава ныне высохла, земля была перепахана и во многих местах залита машинным маслом.

Я помню, что долго пыталась убедить себя в том, что не понимаю, как все это случилось. Я села на ближайшее поваленное дерево и оторопело изучала раскинувшийся почти до самого горизонта зловещий пейзаж — лишь очень далеко отсюда еще виднелась жизнерадостная разноцветная полоска — ничтожный остаток трюфельной рощи.

— Я вижу, вас это зрелище тоже не радует, мисс Спарклз, — раздался за моей спиной ворчливый голос, заставивший меня вздрогнуть.

Я не стала оборачиваться. Во-первых, я и так знала, кто это, а во-вторых… мне почему-то было стыдно.

— Поговорите с ним, — попросил Лоракс, усаживаясь рядом со мной и тоже глядя на далекое разноцветье.

Я не стала делать вид, что не понимаю, о ком он.

— Он… не станет меня слушать, — деревянно уронила я после паузы и покосилась на рыжий мех своего собеседника.

Мне показалось, или отливавшая раньше золотом шерсть поблекла и поредела подобно окружившему нас запустению?

— Не станет, — сокрушенно согласился Лоракс, поглаживая пушистой лапкой ствол, на котором мы сидели. — Как не слушает и меня… Но это не значит, что мы не должны пытаться.

Мы сидели так молча еще очень долго. К далеким деревьям подкрался очередной мародер — мы видели, как дрогнули кроны и взметнулись в небо птицы.

Но ни в тот день, ни через неделю я так и не осмелилась поговорить с Уанслером -может быть потому, что ни разу больше не видела Лоракса…

А вот сегодня мне стало кристально ясно, что разговор откладывать больше нельзя — пусть он рассвирепеет, пусть даже прогонит меня, но я должна попытаться остановить его.

Каких-то полтора часа — и я в его резиденции. У входа — бдительная мадам Гризельда, которая, как ни странно, всегда мне рада. Открываются высоченные двери, и вот я уже в кабинете Уанслера, и он смотрит на меня с привычной снисходительностью и вопросом в темных глазах. И впервые с тех давних времен, когда он, полный энтузиазма, отплясывал со старенькой гитарой на городской площади, рекламируя никому не известную всемнужку, я вижу в его лице… отчаяние?..

— Деревьев почти не осталось, — говорю я почти равнодушно.

— Глупости, — с привычной манерностью возражает он.

— Мы не должны… Мы все разрушили, Уанслер, — говорю я горько.

— Ты преувеличиваешь, Норма. — Он приближается ко мне и осторожно берет меня за плечи. — Нас ждет блестящее будущее. Я планирую все-таки однажды жениться на тебе.

Я улыбаюсь — это наша давняя шутка.

— Возможно, однажды я соглашусь, — отзываюсь я слабым голосом, понимая, что не в силах пытаться убедить его в чем-то, и все же добавляю: — Если только когда-нибудь вокруг снова вырастут деревья.