The Art of Self-Fashioning / Искусство обретения формы (джен)

Примечание автора:

Это фанфик категории «джен» и здесь не будет любовной линии. Рейтинг выставлен за сцены насилия. Пожалуйста, обратите внимание на предупреждения. В первой главе происходит убийство животного. Психика Гарри серьезно расшатана из-за того, как Дурсли обращались с ним, и впоследствии он совершает довольно странные поступки. В тексте будет достаточно много как насилия, так и теории магии.

* * *

Однажды Гарри попробовал.

В начальной школе у него была учительница, которая ему очень нравилась. Миссис Джут, казалось, видела всех насквозь. Она знала, когда ученики списывали домашнее задание друг у друга, знала, когда кто-то увлекался игрой вместо того, чтобы быть внимательным на уроке, и даже несколько раз останавливала Дадли и его банду от издевательств над Гарри.

Она даже рассмеялась, когда Гарри покрасил волосы другой учительницы в синий цвет. И он решил, что может ей доверять.

Гарри рассказал ей о Дурслях. Он рассказал ей про чулан, а когда она слабым голосом спросила: «Что еще они с тобой делали?», он рассказал ей о криках и ругани, и о том, как Дадли постоянно избивает его, а не только те несколько раз, когда она сама была тому свидетелем. Он рассказал ей о работе по дому и о том, что ему не хватает еды.

Когда он закончил, миссис Джут наклонилась к нему и сжала его руку в своей. У нее был такой вид, словно она собиралась оторвать кое-кому голову. Гарри слышал это выражение от тети Петунии, но никто и никогда не был готов сделать это для него.

— То, как они обращались с тобой, неправильно, — тихо сказала ему миссис Джут. — Мы позаботимся о том, чтобы кто-нибудь забрал тебя оттуда. Вот сразу после занятий и займусь этим.

И Гарри поверил ей.

* * *

Позже он понял, насколько это было глупо, когда в дом пришла сотрудница социальной службы, и дядя Вернон с тетей Петунией так легко ее переубедили. Они просто сказали ей, что это ложь и ревность, что у него нет друзей, а у Дадли есть, и поэтому Гарри выдумывает небылицы, чтобы доставить кузену неприятности. Они показали ей вторую спальню Дадли и сказали, что там собраны все игрушки, которые Гарри сломал в приступах ярости. Они с грустью поведали, что пытались приучить его к дисциплине, поручая ему кое-какую работу по дому, но это не сработало, и вот так жестоко они вознаграждены за свою доброту.

Соцработница ушла, и после этого миссис Джут смотрела на Гарри с жалостью и пыталась поговорить с ним о его «вспышках гнева». Но никто и никогда ему больше не верил.

А крики и ругань только усиливались, и, хотя дядя Вернон никогда не бил Гарри, он постоянно угрожал это сделать, особенно когда Гарри, убегая от Дадли, оказался на крыше школы.

Из всего этого Гарри сделал кое-какие выводы — никогда и никому не рассказывать о вещах, которые были для него важнее всего, потому что это было небезопасно и все равно ничего бы не изменило.

* * *

Однажды, когда Гарри пропалывал сад, он услышал жалобные звуки, похожие на плач. Он обернулся, предполагая, что это еще один ребенок, которого избил Дадли. Это было похоже на те звуки, которые иной раз издавал сам Гарри, когда его пинали под ребра.

Но вместо этого трава зашевелилась, и оттуда вылезло что-то маленькое и черное. Гарри увидел, что это был котенок — черный, без единого белого пятнышка. И у него были зеленые глаза, как у него самого. Котенок сел, уставился на Гарри и снова заплакал.

Гарри тут же налил из шланга немного воды в маленькую мисочку, которой он поливал самые нежные цветы. Котенок лакал так, словно несколько дней не видел воды. Гарри сидел и смотрел на него. Ему было знакомо это чувство — после долгих часов, проведенных взаперти в чулане.

Он никогда не встречал кого-либо, кто испытывал бы такую же жажду, как он сам.

Для себя самого Гарри бы этого не сделал, но сейчас он прокрался в дом, пока тетя Петуния находилась в саду за домом и сплетничала с кем-то из соседей, и украл немного хлеба и жаркого, которое собирались подать на ужин. Котенок ел угощение так быстро, что едва не подавился, и Гарри пришлось погладить его по спинке. Затем малыш свернулся калачиком рядом с ним и замурлыкал так громко, что Гарри обеспокоился, что это привлечет внимание скорее, чем мяуканье.

Ему удавалось прятать котенка весь тот день, когда он работал в саду, а потом он тайком пронес его в чулан. В тот вечер Гарри дали поесть, и он поделился едой с котенком, а когда его выпустили в туалет, на обратном пути он тайком принес воду в сложенных ковшиком ладонях. Тетя Петуния, дядя Вернон и Дадли смотрели телевизор. Никто не заметил, как Гарри предложил воду котенку, и тот лакал снова и снова, и намочил пол, а потом перекатился на спину, чтобы зацепить лапкой обтрепавшийся край Гарриных джинсов.

В ту ночь Гарри лег спать с котенком, который дремал у него на животе и мурлыкал так, что матрас под ними сотрясался.

* * *

Так продолжалось три дня.

А потом тетя Петуния открыла чулан раньше, чем обычно, и увидела, как Гарри кормит котенка припрятанной рыбой. Она закричала и схватила Гарри. И дядя Вернон тоже ворвался в чулан и схватил котенка.

Гарри, яростно извиваясь, вырвался из рук тети и бросился за дядей Верноном, который нес пищащего котенка к двери. Он почти успел. Но тетя Петуния снова схватила его, а дядя Вернон выскочил на улицу, крича что-то вроде «Грязь!» и «Уроды!».

А потом котенок громко, скорее даже отчаянно, закричал, и это было последнее, что услышал Гарри.

Он не знал точно, что произошло, но дядя Вернон вернулся с окровавленными руками и минут десять орал ему в лицо, и Гарри понял кое-что еще — животные, конечно, лучше людей, но лучше не показывать, что ты их любишь.

* * *

Однажды вечером дядя Вернон сидел за столом и рассказывал о каком-то сотруднике, с которым он работал в «Граннингс» и который никогда не мог четко выполнить распоряжение. Гарри готовил ужин — новый рецепт курицы, с которым нужно было быть внимательным, потому что специи были довольно коварными.

Дядя Вернон опрокинул в себя еще один стакан спиртного и продолжил:

— И тогда я сказал: «Все, что тебе нужно, Драммлер, — это такой славный парень, как Дадли. А не та стая девчонок, что у тебя дома. Чем больше времени мужчина проводит с девушками, тем более женственным он становится сам». Это всем известно, — он сделал еще один глоток и кивнул тете Петунии. — И как ты думаешь, что мне на это ответил Драммлер?

— Что это неправда, потому что из всех, кого он знает, ты больше всех похож на женщину? — пробормотал Гарри.

* * *

Он сидел в своем чулане, залечивая ожоги на руках, которые получил, когда дядя Вернон отнимал у него еду, и синяк на шее. Дядя Вернон схватил его «за шкирку», точно так же как сделал это с котенком.

Дядя Вернон так громко кричал на него и так сильно тряс, что Гарри не расслышал большинства его слов. Но он знал, что это были за слова. Что Гарри урод и неблагодарное отродье, и если он еще когда-нибудь выкинет что-нибудь подобное, то узнает, куда делись люди, которые не нравились дяде Вернону. Потому что Вернон Дурсль знал нужных людей и мог сделать так, что Гарри тоже познакомится с этими людьми.

Гарри получил урок, который не исчез вместе с ожогами и синяками — ты можешь язвить сколько угодно, но держи свои слова при себе. Эти люди ничего не могут поделать с тем, что ты думаешь, но они определенно могут отреагировать на то, что ты говоришь.

* * *

Гарри моргнул и поправил сползающие очки. Он не мог поверить, что это были его оценки. Нельзя сказать, что раньше он был равнодушен к учебе, но в этом году ему стало по-настоящему интересно. У них появились новые учителя, которые с большим энтузиазмом относились ко всем предметам, даже к математике, и Гарри достиг высоких результатов.

Это был новый опыт — видеть, как люди одобрительно улыбаются ему, и он работал еще усерднее, вероятно, потому, что хотел большего. Гарри пожал плечами. Он и так знал, что хорошие оценки могут помочь добиться многого. Хорошей работы, приличных денег, поступления в университет… Все это понадобится ему, если он когда-нибудь захочет освободиться от Дурслей.

Гарри шел домой, продолжая мечтать на ходу. Он давно так не делал, а это означало, что он не настолько тщательно спрятал свой табель с хорошими оценками, как следовало бы. Дадли нашел его и отнес родителям, и тетя Петуния вышла к Гарри, когда он вскапывал новую клумбу для ее роз.

* * *

Гарри потер руки. Шипы роз впились в кожу, когда тетя Петуния развернула его к себе и начала отчитывать за жульничество. По ее мнению, он мог получить настолько хорошие оценки только одним способом — списывая у Дадли.

И в результате он три дня сидел без еды, а потом еще неделю на хлебе и воде.

Гарри запрокинул голову и уставился на паутину, свисающую с потолка чулана. Он ненадолго задумался о том, что узнал о пауках в школе. Как они плетут паутину и откладывают яйца.

Затем он отвел взгляд. Возможно, ему пригодятся хорошие отметки, чтобы избавиться от Дурслей, но как он собирается их получить, если умрет с голоду, прежде чем покинет Тисовую улицу? Ему оставалось только ждать и надеяться, что к тому времени, когда они с Дадли пойдут в разные школы, его тетя и дядя изменят свое мнение. Может быть, у Дадли появится много богатых друзей, и он будет хорош в спортивных играх, и тогда их больше не будет волновать, что оценки у Гарри выше.

И благодаря этому новому уроку он многое узнал о том, как лгать лицом и телом. Ты можешь быть сколько угодно умен и начитан, но это нужно скрывать. Слишком много людей могли бы прийти к нежелательным выводам, потому что Гарри-урод просто не был настолько сообразительным.

* * *

Гарри задержался у дверей. Если бы его одежда не выглядела так плохо… Затем он тряхнул головой и вошел в новый книжный магазин, который открылся недалеко от дома Дурслей.

Женщина, которая расставляла книги по полкам, обернулась и посмотрела на него. У нее были короткие каштановые волосы и маленькие круглые очки, и Гарри на секунду напрягся, потому что она была похожа на учительницу. Но он не думал, что она заявит на него только потому, что так выглядела, поэтому он откашлялся и обратился к ней:

— Здрасьте. Я заметил объявление в окне. Там написано, что вам нужна помощь на неполный рабочий день.

— Сколько тебе, десять? — женщина говорила резко, но не зло. — Ты слишком мал, чтобы помогать мне.

Гарри кивнул, потому что ему действительно было десять, но ответил:

— Я уверен, что смогу таскать тяжелые коробки. И я могу расставлять книги по алфавиту. И знаю здешний район. Если хотите, я могу разносить книги по адресам.

Женщина открыла рот, но запнулась. Затем она все же спросила:

— Тебе есть где жить, мальчик?

Гарри покраснел. Он знал, что все дело в одежде. Но постарался говорить четко, отвечая на вопрос.

— Есть. Я просто очень хочу заработать немножко. У нас не так уж много денег, — по крайней мере, она сочла бы, что и это правда, судя по тому, как он выглядел.

— Хм-м, — женщина указала на одну из коробок, стоявших на полу рядом с ней. —Посмотрим, сможешь ли ты ее поднять.

Эта коробка чуть не оторвала ему руки, но Гарри сумел это сделать. Еще бы он не смог. В тех редких случаях, когда тетя Петуния соглашалась взять его с собой в Лондон или Суррей, ему приходилось таскать еще более тяжелые покупки.

— Ну, что ж, — женщина присела на прилавок. — Много я платить тебе не смогу, и, как ты понимаешь, это будет неофициально. На самом деле мне нельзя нанимать людей твоего возраста.

— Даже и немного пригодится, — сказал Гарри и постарался не улыбаться ей слишком широко, а то, чего доброго, его примут за психа. — Спасибо.

* * *

Казалось, что все должно было получиться, пока тетя Петуния не зашла в тот самый магазин. Она подняла шум по поводу Гарри и сумела намекнуть хозяйке магазина, не говоря этого вслух, что у него немного не в порядке с головой, так как у семьи достаточно денег, а он просто жадный. Улыбка женщины застыла на ее лице, и она кивком указала им на выход.

Тетя Петуния так сильно шлепнула Гарри по затылку, что у него зазвенело в ушах. Всю следующую неделю, за исключением посещения школы, его не выпускали из чулана. А потом, когда наступили летние каникулы, Гарри, если и выходил оттуда, то проводил время в саду или на кухне, где тетя Петуния могла следить за ним.

Тогда Гарри узнал кое-что еще. Он мог работать, но многим людям, вероятно, было бы на это наплевать. Точно так же он мог бы работать над тем, чего хотелось ему, и просто не говорить им об этом. Они в любом случае увидят, что он завален работой.

* * *

Ребенком Гарри узнал многое, но не так много, как в тот день, за неделю до своего одиннадцатого дня рождения, когда высокая женщина со строгим лицом и в черной мантии постучала в дверь, держа в руке письмо, и представилась как «профессор Минерва Макгонагалл».

Минерва с содроганием оглядывалась по сторонам, идя вдоль улицы к тому дому, о котором говорилось в письме. Все было таким… бледным.

Да, во дворах росли цветы, а на некоторых домах вдобавок были эти маленькие пластиковые украшения, которые, похоже, так любят маглы. Они были кричаще-красными, оранжевыми и зелеными, а иногда голубыми или белыми.

Но для Минервы этот мир по-прежнему казался тусклым без того налета витающей вокруг магии, который покрывал Хогвартс и Косой переулок, и даже деревни или дома, в которых волшебники жили среди маглов. Цвета в таких местах были более насыщенными. Звуки воспринимались глубже. Ощущение, что она может обернуться и увидеть, как кто-то дружелюбно улыбается ей, сохранялось независимо от того, насколько враждебно на самом деле был настроен этот волшебник.

(Минерва была несколько обескуражена, заметив, что чувство «дома» сохранялось даже тогда, когда она оказалась в доме Северуса Снейпа в тупике Прядильщиков, и этот опыт никто из них не хотел повторять).

Подняв руку, чтобы постучать в дверь, она подумала, что, возможно, отсутствие ощущения магии было признаком того, что Гарри превратился в сквиба. Затем она прикусила губу и велела себе не выдумывать глупостей. Будь это так, он не получил бы письма.

Дверь открылась сразу. Маленький мальчик смотрел на нее снизу вверх. Очки на переносице сбились, и он дернул головой, вместо того чтобы просто поправить их пальцем.

Минерва обнаружила, что ее голос изменил ей. Она могла только смотреть. Его глаза были точно такого же оттенка, как у Лили, когда Макгонагалл видела их в последний раз, — отрешенные, остекленевшие и больше не узнающие ее.

— Вы кто?

Его голос не был неприятным, но в нем чувствовалось то же странное отсутствие резонанса, что и во всей округе. «Это не его вина», — сказала себе Макгонагалл. Любой ребенок-волшебник, выросший в таком окружении, вероятно, был бы подавлен.

Застарелый гнев, вероятно, сделал ее голос более резким, чем следовало бы, когда она ответила. Мерлин свидетель, это не была вина мальчика. Просто все сложилось так несправедливо.

— Меня зовут профессор Минерва Макгонагалл. Я знаю, что ты, вероятно, все знаешь о магии, но поскольку ты вырос в магловской семье, я подумала, что будет лучше, если я приду и представлюсь лично.

Мальчик просто смотрел на нее. Теперь, присмотревшись, Минерва видела Джеймса в его растрепанных темных волосах и даже в форме его рук — вполне вероятно, рук Ловца. Но ни у кого из его родителей не было такой бледной кожи или такого острого, настороженного взгляда.

«Джеймс, каким он был. Не тот, какой он сейчас».

Минерва снова сглотнула и хотела спросить, не хочет ли мальчик, чтобы она оставила письмо и ушла, но это была недопустимо трусливая реакция для гриффиндорки.

— Я полагаю, твои тетя и дядя уже все объяснили? — вместо этого спросила она.

— Объяснили что.

Это не было вопросом. И когда Гарри — должно быть, это Гарри, хотя он так не похож на веселого, подпрыгивающего малыша, которого она встречала несколько раз, — повернулся и посмотрел внутрь дома, Минерва поняла, почему здесь не было магии. Человек не может осознанно выражать и распространять вокруг то, о чем он и не подозревал.

Волшебная палочка прыгнула ей в руку, когда из другой комнаты (судя по мелькнувшему в проеме столу, там, вероятно, находилась кухня) ворвался крупный мужчина. Минерва напомнила себе быть осторожной. Она не стала мягкой и всепрощающей, какой должна была бы стать после долгих лет мира. Военные инстинкты всегда были с ней, заставляя ее быть готовой выпалить заклинанием в ответ на резкие движения… или трансформировать.

Но мужчина зарычал на Гарри:

— Кто это? — его взгляд упал на мантию Минервы, он выпрямился и заорал. — УРОДЫ!

«Не такой уж и бесполезный навык, как-никак». Минерва проигнорировала желание превратить толстяка во что-нибудь более эстетичное и вместо этого взмахнула палочкой в сторону уродливой вазы, стоящей на полке.

— Коммуто фиделиам фелим!

Очертания вазы на мгновение расплылись, она задрожала, а затем на полке выгнул спину черный кот, хлеща себя по бокам хвостом. Толстяк заткнулся. Минерва улыбнулась. Она обнаружила, что небольшая неожиданная трансфигурация в животное почти всегда эффективно справляется с этой задачей.

Она взглянула на Гарри, который во все глаза наблюдал за происходящим. Однако он не выглядел испуганным, несмотря на то что, по-видимому, был совершенно не осведомлен о вещах, которые должны были стать его законным наследием. Глаза мальчика были широко раскрыты от восторга.

— Итак, — заговорила Минерва. — Здесь нет никаких уродов. Я профессор Минерва Макгонагалл из Школы чародейства и волшебства Хогвартс, и я пришла, чтобы отвести Гарри за покупками в Косой переулок, — она взглянула на Гарри, который, казалось, по какой-то причине не мог отвести взгляда от кота. — Похоже, мне придется также рассказать ему о магии, о войне и о том, кем на самом деле были его родители.

— Эти уроды, — произнес женский голос.

Минерва обернулась, чтобы посмотреть, кому еще нужно преподать урок.

В дверях кухни стояла невероятно худая женщина, а мальчик, который стоял позади нее, был таким толстым, что походил на диван, на котором она могла бы уместиться. Минерва внимательно рассматривала лицо женщины, но в итоге покачала головой. Она знала, что у Лили есть сестра, однако никакого сходства не было видно.

— Я же просила вас не называть нас так, — любезно напомнила Минерва.

— Я буду называть вас так, как захочу! — голос женщины был настолько пронзительным, что напомнил Минерве о летучих мышах, которых она как-то поймала. — Моя сестрица — та еще стерва, судя по тому, как она всегда разговаривала, и подумать только, мы должны терпеть такое в нашем доме…

— Коммуто фелим леонем.

Наверное, ей не следовало этого делать, признала Минерва, когда черный мех превратился в золотой, и с треснувшей полки спрыгнул лев и приземлился между ней и Петунией. Это было по-детски. Это было недостойно. Это можно было бы классифицировать как травлю маглов.

Но когда лев зарычал прямо в лицо его тете, и та отшатнулась, теряя сознание, в то время как толстый мальчишка позади нее с визгом убежал прочь, а толстяк последовал за ним, Минерва случайно взглянула на Гарри Поттера.

Его лицо светилось такой радостью, что она простила бы себе гораздо худшие прегрешения.

* * *

Профессор Макгонагалл отвела Гарри в маленькое кафе — теперь он знал, что это магловское кафе — пообедать, прежде чем они отправятся в Косой переулок. Она также наложила на них заклинание, которое, по ее словам, не даст людям понять, что они говорят о магии. Гарри съел толстый сэндвич с таким количеством бекона, что тот постоянно вываливался. Это был лучший обед в его жизни.

И профессор сказала, что ответит на его вопросы. А у Гарри их было много.

— Если я умею колдовать, почему я не могу делать то, что делаете вы?

Макгонагалл слабо улыбнулась ему и промокнула салфеткой уголки губ. Гарри попытался подражать ей. Он знал, что его манеры за столом были не самыми лучшими. Тетя Петуния постоянно говорила ему об этом.

Если бы он хватал еду со стола в отчаянной попытке поесть, прежде чем ее отберут, то, конечно, его манеры были бы не идеальными. Но здесь ему незачем было беспокоиться.

— Потому что у вас нет волшебной палочки, — ответила профессор. — Трансфигурация — чрезвычайно продвинутый раздел магии, в котором большинству взрослых требуется углубленное обучение, прежде чем они смогут добиться таких результатов, как у меня, — она прикусила внутреннюю сторону щеки. — Но я хочу, чтобы вы запомнили, мистер Поттер, что в большинстве случаев нельзя использовать магию в присутствии маглов. Я сделала это только потому, что это была особая ситуация, и я думала, что ваши родственники уже знают о магии.

— Они знали. Я — нет.

— Я понимаю. Мне очень жаль.

Гарри склонил голову набок, затем кивнул. Она приносила извинения, которые, по его мнению, были приемлемы. Не было похоже, что она испытывала к нему жалость (то, что он всегда ненавидел).

— Ладно, я не буду колдовать в присутствии маглов. Но кое-что я уже делал, например, покрасил волосы одной учительнице в синий цвет.

— Н-да, — Гарри знал, что Макгонагалл прячет улыбку, хотя он понял это только потому, что пристально смотрел на нее. Он подумал, что по большей части она бывает довольно суровой. — Это называется стихийной магией. Дети пользуются ей в моменты сильных эмоций, и волшебная палочка им не нужна. А когда они получают волшебную палочку и приступают к обучению в Хогвартсе или другой школе, а иногда внутри своей семьи, их стихийная магия обычно успокаивается.

Гарри тщательно обдумывал свои следующие слова. Он не хотел слишком много открывать профессору Макгонагалл, которая, вероятно, отнесется к этому сочувственно, но может… сделать то, чего он от нее не хотел.

— У меня было много случаев, когда я чувствовал что-то… чрезмерное. Но моя магия ничего не делала.

«Почему я не смог спасти котенка?»

— Возможно, сказывалось отсутствие подготовки. Занятия в Хогвартсе научат вас накладывать заклинания тогда, когда вы этого захотите, и с нужным вам эффектом, вместо того чтобы полагаться на, по сути, хаотичную смесь силы, воли и желания. Возможно, вы были достаточно сильны эмоционально в те моменты, когда хотели чего-то, чтобы использовать магию, но недостаточно сильны магически. Или ваши чувства могли быть более могущественными, когда вы были младше, чем сейчас, хотя они и не казались такими, потому что усилилось ваше осознание собственных желаний. Например, я видела младенцев, которые могли призвать к себе любимую игрушку, но не могли пожелать, чтобы их подгузники стали чистыми, хотя во втором случае они плакали сильнее, чем в первом.

Гарри не понравилось сравнение себя с младенцем, но он знал достаточно, чтобы промолчать об этом. Несколько секунд он водил пальцем по столу, а затем спросил:

— Что вы можете делать с помощью трансфигурации?

Макгонагалл улыбнулась. Гарри не мог не улыбнуться в ответ. Она напомнила ему ту восторженную учительницу математики в начальной школе. Похоже, ей действительно нравилось, когда кто-то интересовался ее предметом.

— Превращать предметы в животных, как вы видели. Превращать одних животных в других или одни предметы в другие. Оживлять предметы для различных целей. Превращать себя в животное, как это могу я, — профессор огляделась, словно желая убедиться, что ее заклинание конфиденциальности действует, но затем все равно наклонилась к нему и понизила голос. — Я могу превратиться в кошку. Если хотите, я покажу вам позже, когда мы окажемся в магическом окружении. Это не то, чем я хотела бы рисковать перед маглами, которые ничего не знают о волшебстве. Я и так уже достаточно нарушила законы.

— Я бы хотел это увидеть, — тут же заявил Гарри.

Его голова гудела от мыслей. Он не мог не обдумывать множество вопросов.

«Могу ли я превращать предметы в животных, чтобы они защищали меня? Или составили мне компанию? Могу ли я превратить свои ногти в когти, чтобы поцарапать Дадли? Могу ли я превратить двери в доме в монстров, чтобы Дурсли оставили меня в покое?»

Гарри подумал, что вряд ли будет правильно задавать все эти вопросы вслух. Кроме того, у него были и другие.

— Вы раньше говорили о войне. Что это за война?

— Кое-кому следовало проверить, как вы живете! — пылко высказалась Макгонагалл, и Гарри слегка вздрогнул. Но она почти сразу успокоилась, так что он не подумал, что она расстроилась из-за него.

— Эта война началась, когда ваши родители были еще маленькими и учились в школе, — наконец заговорила она. — В то время жил Темный лорд — волшебник, который практиковал злую магию и провозгласил себя и своих последователей выше всех остальных волшебников. Как он утверждал, люди с любой примесью магловской крови или маглорожденные…

— А это кто?

— Волшебники или ведьмы, у которых двое родителей-маглов. Есть люди, у которых один родитель — маг, у других — оба, но есть и много других, выросших в магловских семьях.

Она сделала паузу. Гарри решил, что она собирается сказать что-то о его предположительно магловской семье, но он молча смотрел на нее и думал изо всех сил: «У меня нет семьи».

Профессор Макгонагалл либо тоже могла читать его мысли, либо она сделала свои собственные выводы о тете Петунии и дяде Верноне, потому что она продолжила сдавленным голосом:

— И люди, у которых двое родителей-волшебников, или у которых были волшебные предки на протяжении нескольких последних поколений, часто называют себя «чистокровными». Они считают себя выше других. Они составляли значительную часть последователей этого Темного Лорда.

— Почему?

— Почему что? Почему они последовали за ним или почему считают себя выше других?

— И то, и другое.

Гарри задумался, всегда ли ему придется уточнять, что он хочет узнать. Ей следовало бы понять, что он ничего не знает об этом мире — мире, к которому он должен был принадлежать, — поэтому у него появится много вопросов.

Макгонагалл просто кивнула, вместо того чтобы расстроиться, так что он предположил, что это прозвучало не настолько грубо.

— Они считают себя выше других, потому что они более далеки от маглов, которых они представляют себе неуклюжими, грубыми и невежественными. Разумеется, маглов намеренно держат в неведении о нашем мире, поскольку так распорядилось правительство, но эта деталь, похоже, ускользает от внимания многих чистокровных.

Гарри усмехнулся.

— И они считают маглорожденных, которые часто ничего не знают о магии, пока не получат письмо из Хогвартса, теми, кто разделяет эту неполноценность, — она покачала головой, и несколько прядей волос выбились из тугого пучка у нее на затылке. — Не думаю, что могу объективно представить их точку зрения, поскольку я сражалась против Сами-знаете-кого, — в этот раз она, казалось, почувствовала вопрос еще до того, как Гарри озвучил его, потому что добавила: — Так большинство людей называют этого Темного Лорда. Он внушал такой страх, что люди придумали для него вымышленные имена. Его также называют Тот-кого-нельзя-называть.

— А как его зовут на самом деле?

Макгонагалл слегка вздрогнула, но произнесла: «Лорд Волдеморт».

Гарри на секунду задумался, а затем сказал:

— Это звучит глупо. Наверное, я буду звать его просто «Даддерс». В честь моего кузена.

Макгонагалл громко расхохоталась. Гарри подумал, что такое с ней случается нечасто, если судить по тому впечатлению, которое успело у него сложиться. В следующий момент она виновато прикрыла рот рукой. Гарри снова улыбнулся ей. Она нравилась ему, и не только потому, что была первой взрослой волшебницей, которую он встретил. Просто она была… приятнее других людей.

— Ну, во многих ситуациях я бы не советовала вам использовать это имя, потому что другие не поймут, — Макгонагалл немного чопорно откашлялась и вернулась к своей истории. — Итак, Сами-знаете-кто собрал множество последователей. Он обещал избавиться от маглорожденных, а тем, кто последует за ним, — власть и возможность пытать других. Этого было достаточно, чтобы многие примкнули к нему. Другие последовали за ним из страха.

«Еще больше похоже на Дадли». Но это могло бы дать Макгонагалл слишком много информации о Дурслях, поэтому Гарри только кивнул и спросил:

— Он все еще здесь?

Макгонагалл покачала головой, и на ее лице отразилось благоговение.

— Он потерпел поражение, когда вам был один год. Он напал на семью Лонгботтомов — чистокровных, но они сражались против него, вместо того чтобы присоединиться к нему. И Фрэнк, и Алиса, которые были родителями их единственного ребенка — мальчика, — были убиты палочкой Сами-знаете-кого. Но каким-то образом, никто точно не знает как именно, этот маленький мальчик, Невилл Лонгботтом, пережил самое сильное заклинание Сами-знаете-кого, Убивающее проклятие, отделавшись лишь шрамом на лбу. А Сами-знаете-кто исчез.

Гарри моргнул. Для него это звучало фантастически, но, в конце концов, в этом мире была магия.

— Значит, он герой?

Макгонагалл улыбнулась.

— Да. Его называют «Мальчик-который-выжил», и в нашем мире его почитают. На самом деле, он ваш ровесник и будет учиться в Хогвартсе вместе с вами. Возможно, вы станете друзьями.

Однако сейчас Гарри больше интересовало другое.

— Значит, мои родители тоже погибли на войне? — по крайней мере, это было гораздо лучшим оправданием для того, чтобы оставить его у Дурслей, чем те дурацкие истории, которые Дурсли рассказывали ему.

Макгонагалл пристально посмотрела на него и произнесла семь слов, которые навсегда изменили его жизнь.

— Мистер Поттер, но ведь ваши родители живы.

* * *

Минерва даже не предполагала…

Мальчик ничего не знал о магии. Она должна была подумать об этом. И тем не менее, она бы предположила, что его родственники просто рассказали ему какую-нибудь нелепую историю о том, почему его родителей сейчас нет рядом. Она никогда бы не подумала, что они скажут ему, что Джеймс и Лили Поттеры мертвы.

— Что вы имеете в виду? — прошептал Гарри. Его голос был очень тихим, а взгляд прикован к остаткам обеда, как будто они могли наброситься на него.

Минерва сдержала искушение потянуться к нему и вместо этого скомкала салфетку на коленях. В скором времени ей придется снять чары, иначе маглы начнут удивляться, почему никто не сидит за этим столом. Но ей все же удалось выговорить:

— Здесь не лучшее место, чтобы обсуждать это. Может, пойдем возьмем по мороженому?

Гарри кивнул. Минерва отменила заклинание, оплатила счет, когда к ним подбежал извиняющийся, бормочущий что-то официант, а затем последовала за Гарри на улицу, не спуская с него глаз. Мальчик был в растерянности. Он стоял на улице и поворачивался туда и сюда, словно забыл, как выглядят другие люди.

Минерва решительно повела его в маленькое кафе, где продавалось столько вариантов мороженого, что она заколебалась, принимая решение. К тому времени, как она выбрала шоколадно-ванильный «твист»⁽¹⁾, Гарри, казалось, немного пришел в себя. Он взял чистый шоколад и последовал за ней к маленькому столику на открытом воздухе, где Минерва наколдовала более надежные чары уединения.

— Расскажите мне, — Гарри запнулся, и поторопился смягчить резкость своих слов вежливостью, которая, как подозревала Минерва, была ему не свойственна. — Пожалуйста.

Минерва вздохнула. Ее первым побуждением было скрыть часть правды, чтобы не ранить его.

Но, глядя ему в глаза, она сомневалась, что он простит ее, если она так поступит. Она уже изменила его мир своими неосторожными, грубыми словами. Единственное, что она могла сделать, — это продолжать в том же духе и надеяться, что это в некотором смысле компенсирует неудачи других.

«Включая и меня», — подумала она. Но Визенгамот, который кратко обсудил этот вопрос в связи с наследством и отсутствием у Джеймса других родственников из рода Поттер, казалось, был настолько удовлетворен решением поместить Гарри в его магловскую семью, что Минерва больше не думала об этом.

— На ваших родителей тоже напали, — тихо сказала она. — Однако, не Сами-знаете-кто. Его последователи — их называют «Пожиратели смерти» — чистокровные волшебники Беллатриса и Родольфус Лестрейндж. Они пытали ваших родителей чрезвычайно болезненным проклятием, известным как Круциатус. Ваши родители сошли с ума от того, что находились под его воздействием. Они уже долгое время содержатся в магической больнице Святого Мунго.

— Они были слабыми?

«Он не будет Гриффиндорцем», — но Минерва хотя бы могла скрыть свою печаль и дать ему то, что должна была дать.

— Нет. Каждый из них провел под пыткой больше десяти минут. Обычно двух минут достаточно, чтобы навсегда искалечить кого-нибудь или убить.

Гарри кивнул, его глаза блестели.

— Как их звали? Я имею в виду, их полные имена? Я знаю, что мою маму звали Лили, потому что иногда моя тетя выкрикивала его, когда ругала меня.

«Я точно что-нибудь сделаю».

— Полное имя вашего отца Джеймс Карлус Поттер — Карлус в честь его дяди. Кажется, второе имя вашей матери — Джойс. В честь ее матери.

Гарри вдохнул так, словно вдыхал ароматы целого сада, полного роз.

— Вы отведете меня посмотреть на них?

Минерве пришлось сморгнуть слезы. «Он не будет гриффиндорцем, но он такой же храбрый, как и все остальные».

— Если это то, чего вы хотите. Видеть их… тяжело.

— Вы навещали их?

— Несколько раз.

К еще большему стыду Минервы, в прошлом году она не ходила к ним. Было так тяжело видеть, как ее когда-то яркие, жизнерадостные ученики превратились в таращащих глаза и бормочущих что-то невнятное развалины. Но стыд не должен был помешать ей поступить правильно.

— Я отведу вас сегодня днем.

Гарри кивнул и наконец съел немного мороженого — целый кусок, который он почти что всосал прямо из креманки. Минерва подумала, что надо бы поправить его застольные манеры, но воздержалась. Не сегодня.

— Как это произошло? Я имею в виду, почему на них напали?

— Ваши родители были героями войны, — тихо заговорила Минерва, в ее мыслях вставали картины прошлого: Джеймс Поттер сражается с Рабастаном Лестрейнджем в гуще битвы, а Лили бросается вперед, чтобы спасти двух павших членов Ордена Феникса, и аппарирует вместе с ними. — Сами-знаете-кто ненавидел их за то, что они бросили ему вызов. Кроме того, ваша мать была маглорожденной, а я уже говорила вам, что он принципиально ненавидел таких. Джеймс представлял собой тех чистокровных волшебников, которые отрицали любые Темные убеждения, особенно после того, как женился на Лили. И тогда Сами-знаете-кто натравил на них нескольких своих самых сильных последователей.

— Как они проникли внутрь? Разве не существует систем безопасности, которые охраняют волшебные дома?

— Да, такие есть, — ответила Минерва, сдерживая дрожь. — На вашу семью было наложено одно из самых мощных защитных заклинаний, чары Фиделиуса. При этом кто-нибудь другой обязуется хранить тайну. И пока этот человек хранит верность, тайну у него нельзя вырвать даже под пытками.

Гарри выпрямился, и его глаза похолодели, чего Минерва никогда не видела у Лили.

— Значит, кто-то по своей воле предал их?

Минерва могла побиться об заклад, что это были глаза человека, которого предавали множество раз.

— Они доверились не тому человеку, — кивнула она. — У них был друг, Питер Петтигрю, который был с Джеймсом так долго, что, как я полагаю, Джеймс верил, что никто не сможет заставить его сменить сторону. Но Петтигрю был тайным Пожирателем смерти. Когда Джеймс и Лили доверили ему свое местонахождение, Питер отправился прямиком к Сами-знаете-кому и раскрыл секрет, а тот передал его Лестрейнджам.

— Петтигрю в тюрьме?

— Возможно, даже лучше, — мимолетно улыбнулась Минерва, но затем вспомнила, во что еще им обошлось это сокрытие, и поморщилась. — Он мертв.

— Как это вышло?

— У ваших родителей был еще один друг, — сказала Минерва и невидящим взглядом уставилась на свое мороженое, пока оно не перестало плыть у нее перед глазами. — Сириус Блэк. Полагаю, можно сказать, что он был Джеймсу чем-то вроде кровного брата, ближе к нему, чем кто-либо другой. Он был вашим крестным отцом. Первоначально ваши родители собирались именно его сделать Хранителем тайны, но подумали, что Сами-знаете-кто заподозрит его, потому что он знал, насколько близки были Джеймс и Сириус. Поэтому они поменяли свой выбор на Петтигрю, ну и…

— Сириус понял, что произошло, как только увидел ваших родителей, лежащих на полу. Он повернулся и убежал, крича что-то о Петтигрю, и мы не смогли вовремя догадаться, куда он отправился. Сириус выследил предателя и сразился с ним. Бой был таким беспощадным и яростным, что они оба погибли.

На этот раз Минерва была вынуждена полностью закрыть глаза. Это ей пришлось опознавать тела Сириуса и Петтигрю. Так много ее учеников погибло, что она стояла там, не в силах избавиться от ощущения пепла в горле⁽²⁾, даже когда остальная часть магической Британии пела и танцевала, празднуя окончание войны.

— У него… у него есть могила, куда я мог бы прийти?

Не нужно было спрашивать, кого из старых друзей своих родителей имел в виду Гарри. Минерва заставила себя открыть глаза, вдохнуть полной грудью, заставить свой мир двигаться дальше. В этом у нее была большая практика.

— Да, есть. Мы похоронили Сириуса через несколько дней после той схватки, и, хотя он долгое время не общался со своей семьей — они поддерживали Сами-знаете-кого и, как я подозреваю, третировали Сириуса, — его брат Регулус установил надгробный камень. Это в Годриковой Лощине, где жили ваши родители.

Гарри кивнул, словно запоминая услышанное. Вероятно, так оно и было. Он был самым серьезным и сосредоточенным ребенком, которого Минерва когда-либо встречала.

— Понятно, — он проглотил еще немного мороженого. — Мы можем идти? Я хочу увидеть всё.

* * *

И они увидели.

В голове Гарри осталась череда образов. Они пронеслись мимо него, и он знал, что запомнит их навсегда, даже после того, как все остальные детали этого дня станут всего лишь не имеющими значения коридорами, по которым он шел от одного впечатления к другому.

Первым делом они отправились в больницу Святого Мунго. Там Макгонагалл пришлось довольно долго спорить с волшебниками в зеленых мантиях по поводу того, могут ли они вообще навестить его родителей. Затем Гарри шагнул вперед и прошептал:

— Пожалуйста, позвольте мне их увидеть. Я их никогда не знал.

Одна из ведьм в зеленой мантии судорожно вздохнула и кивнула, а затем убежала. Пока они шагали вглубь больничного здания, Гарри посмотрел на Макгонагалл, ожидая объяснений. Она как-то неловко улыбнулась и сказала:

— У вас глаза вашей матери.

Гарри никогда этого не знал. Когда их проводили в отделение Януса Тики, он огляделся и сразу увидел женщину с зелеными глазами. Она сидела на краю кровати, глядя себе под ноги. У женщины были рыжие волосы — этого Гарри тоже никогда не знал — и на ней была бесформенная мантия.

— Лили? — голос Макгонагалл был таким ласковым. — Я привела к вам Гарри. Вашего сына, — она коснулась плеча мальчика.

Гарри не нужно было подталкивать. Он двинулся вперед. Чувство было такое, будто он шел по воде, как во сне.

Мама подняла голову. Ее глаза были широко раскрыты и остекленели, казалось, она смотрит куда-то мимо него. Лили моргнула, и, сделав усилие, протянула дрожащую руку. Гарри осторожно взял ее, удерживая даже тогда, когда ему показалось, что мама ее отдернет. Кожа руки была холодной и сухой, и на пальцах были обломаны ногти.

Мама взяла Гарри за подбородок и посмотрела на него, а затем отвела взгляд, пробормотав:

— Зеленый, как Слизерин.

— Что такое Слизерин? — спросил он у Макгонагалл.

Гарри не нужно было спрашивать, чтобы понять, что мама его не узнала. Это было нормально. В нем уже росла яростная решимость. Что-то, что он собирался сделать.

— Один из факультетов Хогвартса. Все ученики распределены по четырем факультетам, и в начале учебного года вы попадете на один из них в процессе Сортировки, — по тому, как это прозвучало, Гарри понял, что «Сортировка» важна. — Слизерин — это… факультет, который имеет несколько недобрую репутацию, как выпускающий тёмных волшебников. Это факультет, где учился Сами-знаете-кто, и из него же вышли многие его последователи.

— То есть, мои родители там не учились.

— Нет. Однако… против Слизерина существует сильное предубеждение, которое не совсем справедливо. Отличительные черты Слизерина — хитрость и честолюбие. Это не значит, что каждый, кто там учится, воплощает зло.

Гарри было все равно. Он туда не собирался.

— На каком факультете учились мои родители? — он огляделся в поисках отца, но того пока что не было видно. Может быть, он в ванной?

— На Гриффиндоре, — по тому, как улыбнулась Макгонагалл, и потеплел ее голос, Гарри без труда догадался, на каком факультете училась она сама. — Факультет, цвета которого красный и золотой. И отличительные черты которого — храбрость и рыцарство. Он был и моим тоже, — она сделала паузу. — Я декан факультета Гриффиндор.

— Тогда это мой.

— Не пытайтесь подражать своим родителям, мистер Поттер. Они бы этого не хотели.

Гарри не ответил, отчасти потому, что в этот момент вышел его отец, и он был в очках. Совсем как Гарри. Его волосы были растрепаны, тоже совсем как у Гарри. Макгонагалл представила их друг другу, но, хотя папа и пожал Гарри руку, это еще меньше, чем с мамой, походило на то, что он узнал сына. Джеймс сел на кровать, тяжело вздохнул и начал что-то бессвязно бормотать. Его губы тряслись, так что иногда по подбородку стекала слюна. Напрягая слух, Гарри смог разобрать «метлы» и «Сириус».

Другая причина, по которой Гарри не ответил, заключалась в том, что никто никогда не пытался заставить его следовать примеру своих родителей. Дурсли пытались заставить его отказаться от этого, хотя в то время Гарри не осознавал, что они делают.

Если Гарри хотел быть похожим на своих родителей, это было его право. Право, о котором он даже не подозревал.

* * *

Во второе место профессор Макгонагалл провела Гарри через неудобную, сжимающую тело телепортацию — она сказала, что это было «Аппарирование» — и они оказались перед чьей-то могилой. Гарри двинулся вперед. Он предположил, что это было обычное кладбище, с тишиной, скамейками и надгробными плитами повсюду, но, с другой стороны, он только иногда видел их по телевизору или читал в книге, так что не мог знать наверняка.

Могила представляла собой большой зеленый холм. В изголовье стоял надгробный камень. Все надписи на нем были исполнены заглавными буквами, кроме последней строчки:

СИРИУС БЛЭК

3 НОЯБРЯ 1959 — 1 НОЯБРЯ 1981

ЛЮБИМЫЙ ДРУГ

TOUJOURS PUR

Он шел до конца ⁽³⁾

Гарри молча смотрел на камень и на могилу под ним, где покоился его крестный. Он заметил, что рядом с камнем лежал перевязанный лентой букет цветов — они были похожи на розы, только черные. Он повернулся и по-прежнему молча указал на них, глядя на Макгонагалл.

— Черные розы, — сказала Макгонагалл, кутаясь в мантию, как будто ей было холодно. — Наколдованные цветы. Наверное, его брат регулярно оставляет их здесь.

— Что означают эти слова на могиле?

Гарри, не отрываясь, смотрел на даты и подсчитывал в уме. Сириусу Блэку было почти двадцать два, когда он умер.

Гарри иногда сомневался, доживет ли он сам когда-нибудь до двадцати двух лет, но для взрослого это казалось таким ранним сроком.

— Он был лучшим другом вашего отца, — тихо заговорила Макгонагалл, голос которой почти не слышался из-за усиливающегося ветра. — И близким другом вашей матери, до самого конца. «Toujours pur» — это девиз рода Блэк. На французском означает: «Всегда чисты».

Гарри слегка улыбнулся.

— Но он не всегда был таким уж чистым, не так ли?

Гарри страшно гордился этим. Это было полной противоположностью чувству, которое он испытал, когда дядя Вернон убил его котенка. Его отец был «неправильным» чистокровным, как и его крестный. И это было замечательно. Гарри не хотел иметь ничего общего с безумным лордом Даддерсом и его чистокровными подонками.

— Нет, не был, — Макгонагалл немного поколебалась, а затем добавила: — Я не уверена, что означают последние слова. Это Регулус добавил их. Возможно, он имел в виду, что Сириус погиб, пытаясь поступить правильно.

— Убив кого-то?

— Ну… у Блэков действительно определенная репутация, мистер Поттер. Да, они чистокровные и фанатичные последователи различных Темных Лордов, но также одержимы навязчивыми стремлениями, доходящими до безумия. Возможно, с точки зрения Блэков, вполне закономерно, что Сириус умер именно так.

Гарри провел рукой по камню.

— Он ведь тоже учился в Гриффиндоре, да?

— Да. Единственный Блэк, кода-либо попавший в Гриффиндор. Все остальные члены его семьи были слизеринцами.

Гарри мысленно поздоровался и простился с крестным, которого никогда не знал, и дал молчаливое обещание. Он не собирался попадать в Слизерин, что бы ни случилось. Гарри допускал, что у него есть некоторые черты характера, которые могли бы помочь ему освоиться там. Он был хитрее или, по крайней мере, умнее, чем Дурсли. Они победили только потому, что умели притворно улыбаться и были сильнее его. И у него было честолюбие, зародившееся в нем в ту минуту, когда он понял, что случилось с его родителями.

Но Гарри не собирался становиться слизеринцем. Он не собирался быть чистокровным — впрочем, вероятно, и не мог бы им стать, поскольку его мама была маглорожденной. Во всяком случае, если он правильно понял профессора Макгонагалл.

Его существование станет источником беспокойства и раздражения для тех, кто запытал до безумия его родителей и убил его крестного. А когда он подрастет, то станет намного опаснее.

Макгонагалл кашлянула. Гарри обернулся, предполагая, что она хочет уйти, и замер, увидев, что она протягивает ему наколдованный букет белых цветов.

— Лилии, — пояснила она. — Для вашей матери.

Гарри кивнул и аккуратно положил их по другую сторону могилы, напротив черных роз. Затем он развернулся, и они ушли.

Ему показалось, что он заметил высокого темноволосого мужчину в мантии, как у Макгонагалл, который наблюдал за ним с дальнего конца кладбища. Но когда он повернул голову, мужчина уже отвернулся и зашагал дальше. А потом они аппарировали, так что у Гарри не было возможности убедиться в этом.

Ну что ж. Если этот человек был врагом, Гарри намеревался быть готовым к встрече с ним в будущем.

* * *

Третьей остановкой был магазин волшебных палочек, и мистер Олливандер пытался подобрать палочку для Гарри.

Гарри пробовал одну палочку за другой. Подавая их, Олливандер называл вид дерева и сердцевину. Казалось, он особенно надеялся на палочку из остролиста, но ни одна из них не сработала. Дубовые палочки практически вырывались у Гарри из рук. Когда он взял в руки палочку из розового дерева, по магазину пронесся порыв холодного воздуха, но, похоже, это был не тот результат, который требовался Олливандеру.

Наконец, Олливандер обернулся и с измученным видом вручил Гарри палочку большего размера, чем предыдущие, объявив:

— Ясень, сердечная жила дракона, тринадцать дюймов, жесткая. Если эта не подойдет, посмотрим еще…

Но Гарри уже чувствовал, как что-то поднялось по его руке, приветливое и зубастое одновременно, как если бы лев, трансфигурированный профессором Макгонагалл, пытался лизнуть его в лицо. Он взмахнул палочкой. Белое облачко дыма вылетело из нее и на мгновение превратилось в мышь, бегущую по прилавку магазина, прежде чем снова стать дымом.

Олливандер захлопал в ладоши и радостно захихикал.

— Да, да, вот она, ваша палочка! И, поверьте мне на слово, чрезвычайно мощная в трансфигурации.

— Мистер Поттер достаточно благоразумен, чтобы подождать с изучением трансфигурации, пока он не пройдет определенную подготовку, — отрезала Макгонагалл.

Гарри погладил волшебную палочку и улыбнулся.

* * *

После этого Гарри вернулся на Тисовую улицу. Первый раз в жизни он лежал на кровати во второй комнате Дадли и любовался закатом за окном. Макгонагалл тихо, но крайне резко поговорила с дядей Верноном и тетей Петунией, и они переселили Гарри наверх, а затем удалились, что-то бормоча. Гарри так и лежал там в полном восторге и рассматривал свою волшебную палочку и книги, которые он купил во «Флориш и Блоттс». Профессор Макгонагалл сказала, что это подарок от нее на его день рождения, особенно все книги по трансфигурации, хотя они сходили в его хранилище в банке «Гринготтс», и, похоже, у Гарри было полно денег.

Профессор Макгонагалл строго-настрого предупредила его не использовать волшебную палочку вне школы. За это его могли исключить из Хогвартса. Гарри охотно согласился. В любом случае, ему было что почитать, и именно этого он хотел сейчас больше всего.

Потому что он понял!

Трансфигурация — это сила. Так сказала профессор Макгонагалл, а мистер Олливандер подчеркнул, что Гарри получил волшебную палочку, которая особенно подходит для трансфигурации.

Магия способна на многое. И это означало, что магия должна быть способна исцелить его родителей.

Конечно, магия не могла сделать так, чтобы то самое проклятие Круциатуса никогда не случилось. Но Гарри придумал нечто другое и был уверен, что это сработает.

Это потребует подготовки. И времени, и изучения. Профессор Макгонагалл так и не удосужилась показать ему свою кошачью форму. Гарри не винил ее за это, учитывая все остальное, что произошло. Но она сказала, что ей потребовалось много времени, чтобы стать такой сильной ведьмой.

Гарри нашел бы время. Он бы всему научился и все узнал. Он бы трансфигурировал предметы и животных, пока не достиг совершенства. Он прочитал бы все книги. Он бы позаботился о том, чтобы другие люди не знали, что он делает, потому что они, вероятно, попытаются его остановить.

И, в конце концов, он преобразовал бы мозги своих родителей, снова сделав их такими, какими они должны были быть. Они станут нормальными и здоровыми, а он вернет себе папу и маму.

Гарри решительно кивнул, взял первую книгу из стопки и начал читать.

1) Что-то вроде такого: https://images.seattletimes.com/wp-content/uploads/2023/05/05302023_Milk_Drunk-July_9_Taste-Pacific_NW_Magazin.jpg

Вернуться к тексту

2) Пепел в горле, пепел во рту (англ. ashes in your mouth) — идиома, означающая внезапное и сильное разочарование или ощущение полной безысходности.

Вернуться к тексту

3) В оригинале «he died trying». Это отсылка к популярному выражению «do something or die trying (сделать что-нибудь или умереть, пытаясь)». Означает «сделать любой ценой», «идти до конца».

Вернуться к тексту

— Вот мы и на месте.

Гарри вышел из машины, огляделся и кивнул. Это был вокзал Кингс-Кросс, куда профессор Макгонагалл велела ему прийти. И когда он повернул голову в сторону и немного расфокусировал зрение, глядя на то, что там было в действительности, вместо того, что ожидалось, он сумел разглядеть спешащих людей, одетых в мантии, и сов в клетках.

Гарри положил руку на волшебную палочку, надежно спрятанную в кармане, ближе к бедру. Он сделает все необходимое, чтобы защитить своих родителей, и это включало необходимость быть начеку в отношении людей, которые могли бы попытаться причинить ему вред.

За последний месяц он прочитал книги по истории магии, в том числе и по новейшей истории.

— Мы не хотим, чтобы ты возвращался на каникулы. Слышишь меня, мальчишка?

— Да, дядя Вернон.

«Честно говоря, они волнуют меня гораздо меньше, чем раньше», — подумал Гарри, направляясь к платформе 9¾. Он все равно не дал бы себя в обиду, если бы пришлось, и когда-нибудь он отомстит Дурслям, но они просто не были так важны, как его родители. И вряд ли это когда-нибудь изменится.

Некоторое время Гарри бесцельно бродил взад-вперед, мечтая о том, что произойдет, когда он преобразует мозг своих родителей, как мама посмотрит на него, узнавая, а папа позаботится о том, чтобы у него были самые лучшие очки. Затем он огляделся и заметил, что на самом деле платформы 9¾ нигде нет.

Но, опять же, все, что ему нужно было сделать, это посмотреть, и он снова увидел людей в мантиях, несущих клетки с совами. Трое из них подождали, пока большинство людей, кроме Гарри, будут смотреть в другую сторону, а затем побежали прямо к барьеру между платформами 9 и 10. На мгновение Гарри увидел, как они заискрились, вокруг их тел, казалось, закружились звездочки, а затем все трое просто исчезли.

Вот, значит, как. Гарри неспешно зашагал за ними, и ему пришлось ждать еще меньше времени, пока люди вокруг отвернутся, потому что у него не было совы или чего-нибудь странного в этом роде. И у него был опыт, как заставить людей не смотреть на него. Он был просто уродом, нежеланным племянником Дурслей.

«Впрочем, это поможет, когда я окажусь в Хогвартсе». Все, что Гарри читал, говорило о том, что Трансфигурация опасна, и не было никаких предыдущих попыток добиться того, что хотел сделать он. Если он хоть сколько-нибудь понимал учителей, это заставило бы их чувствовать, что они должны «уберечь» его для его же блага.

Но они не смогут остановить его, если не будут знать о нем и его планах.

Пройдя через барьер, Гарри буквально застыл, разинув рот. Хогвартс-экспресс оказался огромным ярко-красным паровозом, а вокруг стояли такой шум и суета — люди носились по платформе, держась за свои шляпы и тележки, обнимались и кричали друг на друга — что у Гарри словно опустело в голове.

Однако минуту спустя он решительно тряхнул головой и пошел дальше, сквозь клубящийся пар и шум. Он не хотел останавливаться или замедлять шаг. Поезд мог уйти без него! Гарри с трудом удалось уговорить Дурслей привезти его вовремя. Дядя Вернон, вероятно, согласился только потому, что это означало, что его не будет в их доме десять месяцев.

Как только Гарри сел в поезд, внутри стало тише и не так многолюдно, и на него не обращали внимания. Все студенты, казалось, искали своих друзей или братьев и сестер. Гарри проскользнул в пустое купе в конце вагона и устроился там со своим сундуком и книгами.

* * *

— Ну, и кто же ты такой?

Гарри поднял голову. За прошедшие часы в его купе заглянули несколько человек, но все они уходили, когда понимали, что не знакомы с ним. Гарри купил несколько шоколадных лягушек у продавщицы сладостей, во-первых, потому что был голоден, а во-вторых, потому что хотел узнать, как действуют наложенные на них чары.

Но эта компания, похоже, не собиралась уходить. Двое из них разошлись в стороны, как будто хотели заблокировать дверь. Гарри незаметно взял в руку палочку. Он изучил повадки хулиганов, наблюдая за Дадли и его бандой.

Однако, на этот раз ему будет можно использовать заклинания, которые он не мог испытать на практике все лето. Гарри читал о некоторых защитных заклинаниях, пока в голове у него не начинало гудеть от обилия информации, и махал палочкой, пока мышцы не заучивали нужные движения наизусть.

— Ты что, немой? Я, кажется, спросил тебя.

Тот, что стоял посередине, был светловолосым и заносчивым. Он не был таким толстым, как Дадли, но Гарри подумал, что это единственное существенное отличие.

— Почему я должен представляться тебе, если не знаю, кто ты?

Блондин моргнул, а затем покачал головой.

— Ты должен знать, кто я. Я Драко Малфой. Люциус Малфой мой отец.

Гарри рассмеялся бы, но подумал, что не сможет остановиться. Имя Люциуса Малфоя было в самой последней книге по истории, которую он прочитал. Он был Пожирателем смерти. О, после войны он просил прощения и утверждал, что лорд Даддерс держал его под так называемым проклятием Империус, но Гарри сомневался в этом. Это было похоже на то, как Вернон льстил своим боссам, а потом за их спинами жаловался на них.

Гарри хотел сказать что-нибудь о том, как низко он ценит имя Малфой. Но с этим Драко было двое крупных парней. Не стоит того.

— Меня зовут Гарри Поттер.

Гарри был уверен, что никто не знает его имени. Он не был так знаменит, как Мальчик-который-выжил.

Но, к его удивлению, Малфой вздрогнул и уставился на него.

— Тот самый, чьим родителям нужна помощь, чтобы сходить в туалет?

Гарри ничего не планировал. Прежде чем он успел подумать об этом, он уже был на ногах, пересёк купе и прижал палочку к горлу Малфоя. Это просто случилось. Вот он здесь, а в следующую минуту там. Малфой стал задыхаться.

Его спутники начали раскачиваться, ударяя кулаком одной руки в ладонь другой.

— Если вы тронете меня, я превращу его в жука и наступлю на него, — Гарри не знал, сможет ли он это сделать, но это была интересная угроза.

И это заставило обоих задуматься. Гарри предположил, что, возможно, дело было в том, как он это произнес. И как смотрел на них. Это был спокойный голос и пристальный взгляд, которым он смотрел на Дурслей весь август. Даже дядя Вернон иногда поглядывал на Гарри так, словно не понимал, что случилось с мальчишкой, которого он прежде тиранил изо дня в день.

— Ты не можешь этого сделать, — выдохнул Малфой. Теперь он стоял почти на цыпочках. Ему в лицо была направлена палочка Гарри, за спиной была дверь купе, и никто из них не двигался. — Я расскажу отцу! Тебе не поздоровится!

Гарри рассмеялся. Подручные Малфоя вообще перестали двигаться, а сам он выглядел так, словно вот-вот упадет в обморок.

— Я живу в мире маглов, — прошептал ему Гарри. — Там твой отец ничего не может мне сделать. И моим родителям он тоже не может пожаловаться. Ведь не может? Ты мне не нравишься, Малфой. Я знаю, кто твой отец и за что он боролся. И я буду сражаться с любым Пожирателем смерти, который придет за мной.

Малфой поднял руку и сделал короткий жест. Парни, что были с ним, открыли дверь купе и осторожно отступили на шаг.

Гарри обдумал это своеобразное предложение перемирия. Затем он поднял палочку и тоже отступил назад.

Малфой кашлянул в последний раз и потер горло. Он пристально посмотрел на Гарри и покачал головой. Выражение его лица больше не было испуганным, скорее недоверчивым.

— Ты заплатишь за это, Поттер. Возможно, ты еще не знаешь, каким образом, но ты заплатишь.

— Я уже сказал тебе, что я сделаю.

Малфой повернулся и пошел прочь, бросив через плечо:

— Крэбб, Гойл. Пошли отсюда. Не похоже, что этот парень окажется на Слизерине. Мы преподадим урок ему и прочим гриффиндорцам позже.

Парни, которых, по-видимому, звали Крэбб и Гойл, посмотрели на Гарри и многозначительно хрустнули костяшками пальцев. Гарри просто улыбнулся им и закрыл дверь купе. Секунду подумав, он попробовал наложить на нее Запирающее заклинание.

Со щелчком дверь, казалось, поудобнее разместилась в проеме. Гарри кивнул и снова устроился с книгой, довольный тем, что его больше никто не потревожит.

* * *

— Первачки! Первачки сюда!

Мужчина гигантского роста, который звал Гарри и остальных, размахивал таким же огромным фонарем. Следуя за ним, Гарри без труда вышел от поезда к озеру, где народ, толпясь, рассаживался по лодкам. Казалось, всем хотелось залезть в ту, где, сложив руки на груди и упершись взглядом в колени, сидел мальчик с каштановыми волосами. Гарри безучастно подумал, не это ли Невилл Лонгботтом.

В итоге он оказался в одной компании с молчаливой блондинкой, высоким темнокожим парнем с хмурым выражением лица и улыбающимся мальчиком с волосами песочного цвета, который болтал без остановки. На самом деле, так было проще. Никто не спросил, как его зовут. Гарри просто кивнул всем и неразборчиво пробормотал какую-то бессмыслицу, а затем повернулся и, вместе со всеми, глазел разинув рот, когда они выплыли из-за угла и показался Хогвартс.

«Он сияет», — подумал Гарри.

В замке было так много окон, башен и башенок, что, должно быть, там было много мест, где можно спрятаться. А каменные стены тянулись вверх, и Гарри подумал, что мог бы практиковаться на них в магии, и они никогда бы не разрушились. Он вытянул руку, потом сообразил, как, должно быть, выглядит со стороны, и отдернул ее.

— Ты в порядке? — мальчик с песочными волосами с беспокойством смотрел на него.

«Такое чувство, словно я возвращаюсь домой», — подумал Гарри.

Но тогда бы они спросили, почему он чувствует себя так, будто никогда раньше не был дома. Ему удалось улыбнуться.

— Это было просто ошеломляюще, вот и все.

— Ага, знаю. Словно дыхание перехватило, — мальчик улыбнулся ему и протянул руку. — Симус Финниган. Моя мама — ведьма, и она мне все о нем рассказала, но предупредила, что я все равно ахну, когда увижу его.

— Я не слышал, чтобы ты ахнул.

Финниган весело рассмеялся.

— Ты был слишком занят, пытаясь отдышаться, приятель!

Он вздернул бровь, глядя на Гарри, и тот решил, что может сказать ему свое имя. «Финниган» не звучало как имя Пожирателя смерти. Конечно, если волшебницей была только его мать, она могла бы оказаться кем-то не на той стороне войны и вышла замуж, чтобы скрыть свое имя.

«Но, скорее всего, нет, если она вышла замуж за магла».

— Гарри Поттер.

— Слышал о твоем отце, — сказал Финниган и неловко похлопал его по спине. —Моя мама говорит, что он был хорошим парнем. Мне жаль.

— Да, — тихо ответил Гарри. — Спасибо.

Финниган повернулся к другим пассажирам в лодке и уставился на них. После недолгого молчания высокий парень пошевелился, сказал: «Блейз Забини» и отвел взгляд.

Блондинка кивнула и пробормотала: «Дафна Гринграсс».

Имя Забини было незнакомо Гарри, но Гринграсс принадлежало семье Пожирателей смерти — одной из тех, кто, вроде бы, только жертвовали деньги лорду Даддерсу, вместо того чтобы сражаться за него. Гарри постарался убедиться, что между ними имелось некоторое расстояние.

— Ну, тогда, наверное, у нас тут два разных факультета, — весело заявил Финниган. — Кажется, моя мама — троюродная сестра брата мужа твоей мамы, Гринграсс. Или что-то в этом роде. Я никогда не удосуживался выслушать, когда она рассказывала мне об этом. Она говорит, что ваших всегда сортируют на Слизерин, — он проигнорировал взгляд, которым Гринграсс одарила его, и повернулся к Забини. — И ты похож на того, кто уносит секреты с собой на Слизерин.

Забини моргнул, но не стал с ним спорить. Он только бросил взгляд в сторону Гарри, что тому вовсе не понравилось, и спросил:

— И где, по-твоему, будет Поттер?

— На Гриффиндоре, разумеется! С такими родителями, как у него? Не вопрос, — фыркнул Финниган.

Гарри улыбнулся. Забини не выглядел впечатленным, но Гарри начинал думать, что тот всегда такой. И он ничего не должен тому, кто будет учиться на Слизерине.

Лодки скользнули в темный туннель и наконец остановились у широких ступеней. Все одновременно попытались высадиться на берег, за исключением лодки, в которой сидел Гарри. Финниган был тем, кто в конце концов потащил Гарри на ступеньки и далее в толпу разбегающихся учеников, но тут же остановился и ахнул, увидев что-то перед ними.

Гарри присмотрелся. К ним подлетели призраки. У одного из них голова свисала с шеи. Другой был похож на монаха. Гарри стоял и смотрел на них. Хотел бы он знать, не стал ли его крестный привидением. Возможно, есть какой-нибудь способ поговорить с ним?

— Ну что ж, рад видеть вас здесь! — призрак, который почти лишился головы, кивнул им. — Надеюсь встретить вас на своем факультете. Я, знаете ли, был гриффиндорцем.

Похожий на монаха призрак попытался что-то сказать, но в этот момент вперед вышла профессор Макгонагалл, держа в руках длинный свиток и выглядя еще более суровой, чем во время визита к родственникам Гарри. Гарри расслабился. Профессору достаточно было только один раз посмотреть вокруг и приказать: «Тишина». Все тут же замолчали. Гарри краем глаза заметил светлые волосы и понадеялся, что Малфою холодно и неуютно.

— Я провожу вас в Большой зал, — заговорила профессор Макгонагалл. — Вы наденете на голову Распределяющую шляпу, и она назовет факультет, который вам подходит. Я буду называть ваши имена в алфавитном порядке, так что соблюдайте его, — на мгновение ее взгляд задержался на ком-то позади Гарри, как будто она ожидала, что они нарушат порядок, если будет такая возможность. — Приготовьтесь.

Затем она развернулась, а Гарри стоял и слушал биение своего сердца. Он задумался, как далеко в списке будет стоять его имя. Может быть, имена распределены равномерно, и он окажется в середине, как и положено человеку с фамилией на букву «П». Это заставило бы больше людей забыть о нем.

Внезапно Гарри пришло в голову, что Финниган так и не сказал, куда распределят его самого, и он взглянул на него.

— Куда ты поступишь? — прошептал Гарри.

— Гриффиндор, — подмигнул Финниган. — Никаких сомнений. С такой мамой, как моя?

Гарри хотел расспросить его, какая она — его мама, каково это — расти с родителями-волшебниками или хотя бы с одним из них, но тут двери перед ними распахнулись, и они вошли в Большой зал.

* * *

Минерва строго сказала себе, что дрожащие руки в ее возрасте — это просто девчачья привычка. Выставив подбородок, она резко отвернулась от первокурсников и уткнулась в свиток. Среди детей она заметила Гарри, который выглядел слишком спокойным. А еще в этом году поступали Малфой и Мальчик-который-выжил. Больше, чем когда-либо за долгое время Минерва волновалась о том, куда попадут все эти первокурсники, о ком из них она будет заботиться в течение следующих семи лет.

«Представь, что за тобой гонится собака Хагрида. Тебя это всегда успокаивает».

Так получилось и на этот раз. Во время песни Распределяющей шляпы Минерва представляла себе, как царапает зверюге нос, стараясь представить это как можно подробнее, и ее голос звучал ровно, когда она прочитала: «Аббот, Ханна!».

Белокурая девочка, которая нерешительно подошла к табурету и надела Шляпу, была предсказуема. Минерва улыбнулась, когда Шляпа нараспев объявила: «ХАФФЛПАФФ!». Она хлопала бы вместе с остальными, но нужно было читать список дальше.

— Боунс, Сьюзен!

Минерва стояла поодаль и кивала, наблюдая за тем, как подходят остальные. Она улыбнулась, когда девочка по фамилии Браун стала ее первой студенткой. Минерва знала членов семьи Браун большую часть своей жизни, и хотя Лаванда — кажется, так звали девочку — будет среди них первой гриффиндоркой за последние несколько лет, она продолжала прекрасную традицию.

Остальная часть Сортировки, казалось, пронеслась мимо, приближаясь к тому, кого Минерва ждала больше всего — или, возможно, с таким же нетерпением, как желала узнать, куда попадет Гарри. Была только одна задержка, с девушкой по фамилии Грейнджер, которая не менее пяти минут сидела под Шляпой, беззвучно шевеля губами. Минерва склонила голову набок. По крайней мере, один раз ей показалось, что она разобрала слово «Рейвенкло», но в конце концов Шляпа выкрикнула: «ГРИФФИНДОР!».

Минерва решила, что будет присматривать за девочкой. Могут возникнуть небольшие проблемы с ее обживанием на факультете, если ее характер, по мнению Шляпы, помог бы ей успешнее проявить себя на Рейвенкло.

«С другой стороны, когда-то именно так кто-нибудь мог подумать обо мне».

Наконец, настал момент, когда она вызвала: «Невилл Лонгботтом!» — и увидела, как весь зал отреагировал на это имя.

— Это он?

— Я думал, он будет выше ростом.

— И не такой бледный.

Лицо Лонгботтома действительно было бледным, когда он выбежал вперед. Но Минерва не сочла это чем-то примечательным. Она знала, что Августа, его бабушка, по возможности дольше держала бы Невилла за закрытыми дверями, обучая и давая потренироваться с волшебной палочкой, насколько это допускалось до его одиннадцатого дня рождения. В один вечер Августа неожиданно потеряла сына и невестку. Конечно же, она изо всех сил цеплялась за внука.

Минерва видела, что, как только Шляпа опустилась на его голову, Невилл зажмурился и отчаянно стиснул кулаки. Она вздохнула. Кажется, она знала, куда хочет попасть Лонгботтом, но Шляпа беседовала с ним еще дольше, чем с Грейнджер.

Но, наконец, Шляпа сказала: «ГРИФФИНДОР!», и стол ее факультета разразился аплодисментами. Лонгботтом встал и пошатнулся, выдавая этим, насколько он был напряжен, и Минерва краем глаза заметила, как усмехается Северус.

Она поборола искушение усмехнуться в ответ, когда юный Малфой сходу оказался на Слизерине. Естественно. Но проблема была в том, что Северус воспримет присутствие мальчишки на своем факультете как триумф, а не наказание, как посчитала бы Минерва.

И вот настал момент, когда она поймала себя на том, что смотрит, словно встревоженный родитель, как Распределяющая шляпа опускается на голову Гарри Поттера.

* * *

«А, мистер Поттер. Я вижу, кем ты хочешь стать. И я вижу, кто ты есть».

«Кто-то, кто может исцелить моих родителей?» — Гарри даже в голову не приходило, что Шляпа, которая читает мысли, может сказать ему, справится ли он со своей задачей. С другой стороны, пока он не оказался здесь, Гарри даже не знал, что в Хогвартсе есть Шляпа, которая может читать мысли.

Шляпа задумалась. Гарри не знал, каким образом он понял это, но он знал. Затем она пробормотала: «Могу сказать тебе, что ты не подходишь для Гриффиндора».

У Гарри было такое чувство, словно Шляпа уже сказала ему, что он все-таки не сможет исцелить родителей. Или, по крайней мере, что Сириус не стал призраком, и Гарри никогда не сможет с ним поговорить.

«Но я именно такой. И они именно такие. Разве это не храбрость — желать сделать что-то, чтобы исцелить их и вернуть? Вернуть им их жизнь?»

Гарри умолял так, как не умолял никого с тех пор, как ему исполнилось шесть. Он осознал это и поморщился. По крайней мере, никто другой не мог этого услышать.

«Ты храбрый. Но Гриффиндор — это нечто большее, чем просто храбрость. Он также основан на… прямодушии, которого у тебя нет». Распределяющая шляпа секунду поколебалась, а затем добавила: «Мистер Поттер, по правде говоря, из всех факультетов ваша натура нашла бы свое истинное выражение на Слизерине».

«Нет».

«Слизерин — не абсолютное зло», — убеждающим тоном заметила Шляпа. — «Их амбиции могут вести их не только к этим вершинам, но и в других направлениях. Из Слизерина вышло много великих целителей и экспериментаторов. Ты мог бы…»

«Нет».

«Тебе следует думать не только о том, разочаруются ли в тебе твои родители. Ты самостоятельная личность. У тебя есть право на судьбу и предназначение, которые сделают тебя независимым от родителей, если ты этого захочешь».

«НЕТ!»

Гарри чувствовал направленные на него взгляды. С каждым новым именем Большой зал замолкал, потому что все, по-видимому, хотели услышать, на какой факультет попадет очередной кандидат, но теперь в зале слышались перешептывания.

Это было последнее, чего хотел Гарри. Люди, считающие его странным, потратят время, пытаясь раскусить его, а потом посмеются, узнав, к чему он стремится. Следовало поторопиться и заставить Шляпу выбрать Гриффиндор.

«Ты не можешь меня заставить», — мягко прозвучало в его голове. — «Я могу предоставить студентам выбор, но не могу просто отправить тебя на факультет, который тебе совершенно не подходит. И я всегда предложу тот, который считаю лучшим».

Слизерин, однако, не был его выбором, что бы там ни говорила Шляпа. Гарри решительно вычеркнул его. «Какие у меня есть еще варианты?»

«Давай посмотрим».

Гарри подумал, что Шляпа тянет время, но затем почувствовал, как она роется в его голове, перелистывая воспоминания, будто страницы книги. Секундой позже Шляпа издала тихий свист, хотя, вероятно, это тоже было только в голове Гарри. «Ну, что ж. У тебя есть страсть, не так ли? И эта страсть интеллектуальная. Будет лучше на…»

— РЕЙВЕНКЛО!

Гарри сорвал шляпу с головы, когда студенты, сидящие за столом слева, начали аплодировать. Их цвета были синими и бронзовыми, а на знамени, висящем позади них, был изображен орел. Гарри направился к ним, чувствуя, как у него сводит живот, словно его вот-вот вырвет.

Он хотел быть похожим на своих родителей. Но если так вышло, он бы предпочел не быть их противоположностью. С этим можно было смириться.

Пока Гарри проходил к своему месту, ему жали руку и хлопали по спине. Один из студентов представился как: «староста Флимонт Иверсон, мой дедушка был знаком с твоим, чрезвычайно рад, что ты с нами, Поттер», — и все это на одном дыхании, а другие, такие же первокурсники, как и он, с любопытством глазели на него. Однако, среди них не было тех, с кем Гарри плыл в одной лодке. Финниган, как и предсказывал, поступил на Гриффиндор, Гринграсс — на Слизерин, а Забини все еще ждал своей очереди.

К тому времени, как Гарри немного пришел в себя, Забини уже прошел Сортировку, и да, это был Слизерин. Финниган оказался прав насчет него.

«Как бы я хотел, чтобы он оказался прав и в отношении меня».

Иверсон замолк на время короткого и странного выступления директора, но продолжил сразу после его завершения. Гарри слушал, потому что у него не было выбора, даже когда они ели картофельное пюре или густое мороженое, которое, по его мнению, могло бы намертво склеить челюсти Дадли.

— …мы стараемся не говорить, что мы лучший факультет, это подстегивает соперничество между факультетами, а профессорам с этим и так хватает проблем, когда речь заходит о Гриффиндоре и Слизерине, понимаешь? Как дети, право. Вечные споры на тему: «мой дедушка женился на магле — а семья моей матери порвала с маглами девять поколений назад». Но у нас действительно лучшие оценки. И только на Рейвенкло ты действительно можешь учиться и чувствовать, что ты в школе. Остальные в половине случаев воспринимают Хогвартс как клуб по интересам. Вообще-то, хаффлпаффцы не так уж плохи. И некоторые гриффиндорцы понимают, что мы здесь не для того, чтобы развлекаться, а ради более высокой цели. Но ты бы видел этих близнецов Уизли — какая бесполезная трата способностей! Они могли бы посрамить своих старших братьев, если бы только учились. А слизеринцы рассчитывают, что получить достойную работу им помогут семейные связи, а не школьные оценки. Хотя какая там работа! Большинство из них будут просиживать свои задницы и считать галеоны. А потом они приходят к нам за помощью на экзаменах и делают вид, что удивлены. Так что, как видишь, это лучший факультет для того, чтобы быть хорошим студентом, для чего, в конце концов, мы здесь и находимся…

— Вы только что сказали, что мы не должны говорить, что наш факультет — самый лучший, — заметил темноволосый первокурсник, который представился как Бут.

Иверсон слегка покраснел.

— Да, верно. Но когда смотришь на эти факультеты…

«Вот это будет проблемой», — подумал Гарри.

Они заметят, что он не гонится за высокими оценками. А Гарри не собирался этого делать. Сокрытие умственных способностей пригодилось бы ему здесь так же, как и у Дурслей. Профессора обращают внимание на студентов, которые произвели на них впечатление, а это значит, что они догадаются, чем он занят. Наверное, придется постараться стать рейвенкловцем-середнячком. Должны же быть такие.

Гарри взглянул на преподавательский стол. Декан факультета Рейвенкло, профессор Флитвик, был невысоким человеком, похожим на гоблинов из Гринготтса. Гарри подумал, что он выглядел самым жизнерадостным из всей компании, кроме, пожалуй, чудака директора. Возможно, это и к лучшему. Счастливые люди склонны видеть счастье повсюду, и их легче одурачить.

Там же сидели профессор Макгонагалл, выглядевшая, как всегда, сурово, и мужчина в тюрбане, который, казалось, готов был подпрыгнуть от малейшего движения мантии Макгонагалл. А следующим был мужчина с жирными темными волосами, который злобно сверкал глазами.

На Гарри.

Гарри секунду молча смотрел на него, прежде чем расправить плечи. Он знал этот взгляд. Именно так на него всегда смотрели Дурсли. За то, что он есть. Этот человек был хулиганом, тем, кто уже решил, что ненавидит Гарри.

— Кто это там? — наконец спросил Гарри, когда ему удалось вклиниться в поток слов Иверсона.

— Этот? — второкурсница по имени Чанг проследила за его указующим пальцем и слегка покачала головой. — Профессор Снейп, декан Слизерина. Он преподает зельеварение. Лучше его не злить.

Гарри слегка улыбнулся. Профессор отвернулся от него, возвращаясь к своему ужину, но Гарри уже знал, что, скорее всего, произойдет. Профессор Снейп попытается цепляться к Гарри за то, что он не слизеринец, или за то, что он сын гриффиндорских родителей, или еще по какой-то причине, кто знает.

И Гарри не собирался этого терпеть. Он знал, как обращаться с задирами.

Они станут лишь еще одним препятствием на пути к его целям. Если профессор Снейп не будет слишком сильно беспокоить его, Гарри не станет обращать на него внимания. В противном случае Гарри позаботится том, чтобы Снейп не смог причинить ему вреда, так же как он справился с Малфоем.

Он снова вспомнил остекленевшие, пустые глаза матери, и то, как его отец едва мог контролировать свою речь.

И всё вокруг него, эта пустая болтовня, возможные союзы, дружба и политика, о которых он ничего не знал, потеряли всякое значение.

Что могло быть важнее того ада, в котором оказались его родители?

НИЧЕГО.

— Привет. За ужином мы не были представлены друг другу должным образом, поскольку все разговоры вел Иверсон. Я Терри Бут.

Гарри кивнул и пожал однокурснику руку.

— Привет. Я Гарри Поттер.

Он медленно прошел через гостиную Рейвенкло, разглядывая потолок, расписанный звездами. Некоторые из них, казалось, мягко светились, отражаясь отблесками света на книжных шкафах, столах и стульях, разбросанных по комнате.

Гарри внимательно рассматривал рабочие столы, но в итоге покачал головой. Здесь будет сложно работать над тем, что он задумал. Уединиться было почти невозможно. Любой мог просто подойти и спросить, что ты читаешь. Возможно, в библиотеке найдется больше укромных уголков.

— Что-то не так?

Бут все еще стоял рядом. Гарри пожалел, что в начальной школе у него почти не было друзей, тогда бы он знал, как поддержать разговор.

— Да нет. Просто интересно, сколько времени мы на самом деле проведем за этими столами. Наверняка, большая часть из них уже занята старшекурсниками?

Староста Иверсон, который стоял возле одной из полок и показывал какие-то книги девочке-первокурснице, тут же развернулся и подошел к ним.

— Нет, Поттер, мы всегда за справедливость, уверяю тебя. У профессора Флитвика есть список столов и книг, пользующихся спросом, вон там на стене, видишь? — он кивнул в сторону одного из окон, и, присмотревшись, Гарри увидел лист пергамента, висящий рядом. Честно говоря, его было легко не заметить из-за высоты окон и декора на стенах. — Это означает, что у людей есть расписание, определяющее, где и когда они могут сесть и читать книги. Все, что нужно сделать, это добавить свое имя в список. Он защищен от копирующих заклинаний и тому подобного. И каждый, кто передвинет свое имя или вычеркнет чужое, получит выговор от профессора Флитвика. Он не такой уж суровый, но вы же не хотите, чтобы он разочаровался в вас. Это все равно что обмануть щенка. Вы бы видели его глаза…

Гарри решил, что, если он когда-нибудь захочет узнать что-нибудь о Хогвартсе, то может просто упомянуть при Иверсоне какую-нибудь отдаленно связанную с этим тему. И это отлично отвлекало внимание Бута от неумения Гарри вести светские разговоры.

Он подумал, что может заодно спросить о том, что его интересовало.

— А как насчет библиотеки Хогвартса? Она такая же хорошая, как эта?

— Не настолько. Она и близко не такая. У нас лучшая гостиная, Поттер, и не позволяй никому другому утверждать обратное, — учитывая, что Гарри было совершенно неинтересно сравнивать гостиные комнаты разных факультетов, ему оставалось только торжественно кивнуть и сделать большие глаза. Иверсон разливался соловьем. — В школьной библиотеке полно темных углов, куда трудно пробиться свету. И расположение полок нелогично. Здесь у нас все книги расположены в алфавитном порядке по фамилии автора. Без сомнения, это лучший способ. А библиотека Хогвартса — это владения мадам Пинс. И разочаровывать ее гораздо больнее, чем огорчать профессора Флитвика…

— Флимонт, ты уже первачкам все уши прожужжал, — к ним подошла высокая темноволосая рейвенкловка, которая дружески кивнула Гарри. — Я вторая староста пятого курса, Клаудия Анорана. Заходите ко мне, если вам когда-нибудь понадобится карта школы. Я выучила ее наизусть еще в первую неделю своего пребывания здесь.

— Эй, Клаудия, не было такого.

— Может, ты покажешь им их спальни, прежде чем мы начнем спорить об этом?

Иверсон слегка покраснел и кивнул, направляя Гарри, Бута и еще двух мальчиков через всю комнату к мраморной статуе женщины со сложенными руками, стоявшей у стены. Гарри удивленно уставился на нее. Женщина показалась ему знакомой, и он предположил, что, должно быть, видел ее лицо в одной из своих книг.

— Ровена Рейвенкло, основательница нашего факультета, — гордо произнес Иверсон. Статуя уже отодвигалась в сторону, открывая лестницу. — Ваши комнаты наверху. Здесь вы проведете ваш следующий год. Кровати уже должны быть приготовлены… О, отлично.

Гарри вошел в просторную и уютную комнату, оформленную в синих и бронзовых тонах, как и вся остальная часть факультетской башни. С левой стороны в камине весело гудел огонь. Справа, на равном расстоянии друг от друга, были расставлены кровати. Они были огромными, четыре столбика по углам поддерживали полог, который, вероятно, можно было задернуть вокруг. За последней кроватью в ряду Гарри заметил дверь. Он предположил, что она ведет в ванную.

— Ваши сундуки стоят возле кроватей. На кровати наложены чары комфорта, если у вас возникнут проблемы, сообщите об этом домашним эльфам. Грязную одежду можно бросить в корзину у изножья, но если вы оставите ее лежать на сундуке, эльфы все равно придут за ней. Единственное, что нужно сделать, это убедиться, что вы не…

— Флимонт, профессор Флитвик хочет, чтобы мы явились в его кабинет вместе с другими старостами.

— Иду, Клаудия, — вздохнул Иверсон, направляясь к выходу из спальни. — Она такая заноза, — добавил он на ходу, как будто считал, что это жизненно важный факт, которым нужно поделиться немедленно, и закрыл за собой дверь.

Гарри нашел свою кровать, вторую в ряду от камина. У всех остальных, как он заметил, были домашние животные — возле сундука Бута и столбика кровати высокого светловолосого мальчика стояли пустые птичьи клетки, а у другого мальчика, с застенчивым лицом, на подушке лежала крыса, которую он, усевшись на кровать, тут же прижал к себе, чтобы успокоиться.

— У тебя нет питомца, Поттер?

Бут, кажется, решил, что теперь они друзья. Гарри не стал его поправлять и только покачал головой.

— Я живу со своими дядей и тетей. Они маглы, — объяснил он, доставая свои книги и начиная раскладывать их на прикроватном столике, который разложился в небольшую книжную полку. — Они не очень-то любят животных.

— Но ведь Поттеры — чистокровные.

Это был тот самый блондин, который плюхнулся на кровать и раскинул руки, словно хотел обнять подушку. Гарри взглянул на него.

— Я не расслышал твоего имени, — сказал он.

— О, прости. Энтони Голдстейн.

— Майкл Корнер, — представился мальчик с крысой.

Он отпустил ее и, повернувшись, уселся на кровати, скрестив ноги, как будто теперь ему не нужно было быть таким осторожным рядом с ними.

— Да, это известный род, — согласился Гарри. — Но моя мать маглорожденная. И я живу с родственниками с ее стороны.

— Что случилось с твоими родителями?

Бут сделал предупреждающий жест в сторону Корнера, но Гарри не видел смысла притворяться. Возможно, это объяснит им, почему он молчит.

— Во время войны они подверглись пыткам. Теперь они в больнице Святого Мунго.

— Ох, — Корнер покраснел и спрятался за книгой, что-то о зельях.

— Нам очень жаль, приятель, — пришел на выручку Голдстейн. — Моя тетя, она сущий дракон, но любит сов. А мама просто замечательная. И…

Гарри предоставил словам течь мимо него, и только кивал время от времени. Затем Бут заговорил о квиддиче, а Корнер спросил, как каждый из них привык заниматься, и Гарри пришлось вступить в разговор. Но было довольно просто задать вопрос о метле Бута или семье Голдстейна, и они начинали болтать без умолку. Они говорили почти так же много, как Иверсон.

Гарри был рад, когда наконец смог забраться в свою постель и задернуть полог.

«Мне нужно найти уединенное место. Похоже, что библиотека вряд ли подойдет для этого, особенно с библиотекаршей, которая все замечает. Но замок все равно слишком велик для такого количества студентов. Наверняка где-нибудь есть такой уголок, где меня никто не хватится».

* * *

Губы Минервы слегка дрогнули, пока она наблюдала, как первокурсники Рейвенкло и Хаффлпаффа торопливо заходят в класс. Честно говоря, это был один из ее любимых уроков, как бы ей ни нравилось учить новоиспеченных гриффиндорцев и узнавать их сильные и слабые стороны. Студенты Рейвенкло любили учиться и часто преуспевали в трансфигурации, поскольку этот предмет требовал большой концентрации; хаффлпаффцы же были достаточно трудолюбивы, чтобы не нарушать ход урока.

Минерва встала и потянулась, отставив одну заднюю лапу, затем другую. Она сидела на своем столе в кошачьем обличье, и ее ноздри наполнялись новыми запахами. От первокурсников пахло тканью, потом, чернилами и бумагой. Минерва годами училась различать их и теперь могла поворачивать голову из стороны в сторону и по желанию вдыхать новый, более насыщенный, аромат.

В данный момент особенного желания не было. Она снова села, преодолев искушение начать вылизываться, и стала ждать, когда на нее обратят внимание.

Лишь немногие взглянули на нее, большинство детей продолжали смотреть на дверь. Гарри Поттер сидел, подперев подбородок рукой, и не сводил с нее глаз. Минерва на мгновение задумалась, не природный ли талант к трансфигурации позволил ему отличить анимага от обычной кошки. Некоторые люди это умеют.

«Но обычно нужна серьезная подготовка. Чего у него никак не могло быть, ведь он не знал, что такое магия, до своего одиннадцатого дня рождения».

Минерва на время отвлеклась от этой загадки и сосредоточилась на других учениках. Казалось, это была обычная компания — болтающие, хихикающие, восторженные, нервные, уверенные в себе. Ей хотелось бы сказать, что Гарри выделялся среди них, но, возможно, это говорила ее любовь к его родителям.

Число людей в классе наконец-то сравнялось с числом имен в ее списке. Минерва встала, вальяжно подошла к краю стола, затем села и мяукнула, чтобы привлечь их внимание.

— Что здесь делает эта кошка? — прошептал парнишка рейвенкловец, сидевший рядом с Гарри. — У нее отметины вокруг глаз. Хм-м. Будто очки?

— По-моему, это мило, — заметила какая-то девочка, тоже из Рейвенкло. Судя по ее общему сходству с одной из новых студенток Минервы, это должна была быть Падма Патил.

— Она может быть какой угодно милой, но не должна сидеть на столе преподавателя, разве не так? — уточнила Сьюзен Боунс, поразительно похожая на свою бабушку.

— Не знаю. Полагаю, это решать профессору Макгонагалл.

— Если она когда-нибудь доберется сюда!

Один из хаффлпаффцев в заднем ряду начал что-то рисовать пером на листе пергамента. Минерва отсчитала шестьдесят ударов сердца с этого момента, а затем подошла к краю стола и спрыгнула на пол.

За время прыжка она преобразилась — мех превратился в одежду, передние лапы — в руки, и когти втянулись с той странной щекоткой, которая всегда возникала, когда она превращалась. Ступни ног стали более плоскими, чем когда она ходила кошкой, а усы снова спрятались в коже лица. Минерва, как всегда, подавила желание чихнуть, когда вместе с усами исчезла и ее чувствительность к воздушным потокам и запахам, и повернулась к классу.

Большинство из детей выглядели ошеломленными. Кто-то сидел с открытым ртом, щеки других горели виноватым румянцем, вероятно, они испугались, что она слышала их разговоры. На лице Гарри играла легкая улыбка, которая больше отражалась в его глазах, чем на губах. Минерва иногда видела то же самое в глазах его матери, когда та успешно применяла заклинание отмены трансфигурации, что всегда было для нее более сложной задачей.

«И, конечно же, Гарри знал, что я анимаг. Я сама ему сказала».

Довольная тем, что решила эту интеллектуальную головоломку, Минерва посмотрела на первокурсников поверх очков и мягко заговорила:

— Думаю, вы быстро поймете, что то, что вы, как вам кажется, испытываете в Хогвартсе, не всегда соответствует действительности. А трансфигурация — это тонкое искусство, стирающее границы. На моих уроках вы узнаете, что животных и предметы не всегда можно отличить между собой. Как и людей от животных.

Она внимательно следила за учениками и увидела, что ее слова задели нескольких маглорожденных, как и некоторых чистокровных. Обе группы, каждая по-своему, придерживались традиций, которые могли сделать это заявление особенно оскорбительным для них.

«Если вы посмотрите в зеркало, то увидите, насколько ваше собственное лицо похоже на обезьянье», — хотела сказать она им, но передумала. Минерва потянулась за свитком и начала просматривать список, остановившись, когда дошла до имени хаффлпаффца, который что-то нацарапал на своем пергаменте.

— Захария Смит.

Он вздрогнул и посмотрел на нее с таким выражением лица, словно не мог решить, должно ли оно быть виноватым или дерзким. Минерва лишь приподняла бровь и сделала вид, что ставит пометку рядом с его именем. Некоторых это нервировало как ничто другое.

Отложив свиток, она встала у своего стола и оглядела их. Такие маленькие. Такие юные. Даже меньше ростом, подумала она, чем слизеринцы и гриффиндорцы. Похоже, что именно эти два факультета собрали на Сортировке всех самых высоких первокурсников.

— Трансфигурация — самое сложное искусство, которое вы будете изучать здесь, в Хогвартсе. Пройдет некоторое время, прежде чем вы сможете справиться даже с элементарными преобразованиями. Вы должны освоить произношение заклинания и движения палочки, что является важным и для любого другого заклинания, которое вы станете выполнять, но кроме того, вам нужно подключить свое воображение. Если вы неправильно представите себе какую-нибудь деталь, то созданное вами может выглядеть очень красиво, но это не будет правильно трансфигурированным объектом.

Минерва повернулась к своему столу. Она уже превращала его в свинью на первом объединенном занятии с Гриффиндором и Слизерином, но на этот раз ей захотелось пошалить. А, может быть, это был своего рода подарок для Гарри, который, казалось, ни разу не моргнул, наблюдая за ней.

Чтобы сделать сюрприз еще более неожиданным, она выполнила преобразование невербально, хотя это требовало дополнительных усилий. Она будет читать лекции этому классу и никому из них не позволит даже попытаться трансфигурировать что-нибудь, пока они не напишут хотя бы несколько эссе.

«Коммуто менсам пардум».

Сила текла и бурлила в ее венах и вырвалась из палочки, окутывая стол. Класс дружно ахнул, когда золотой и черный цвета проступили сквозь обычное дерево, а затем — под настроение Минерва умела создавать специальные эффекты — дерево словно разлетелось в стороны, освобождая скрывающееся под ним животное, вместо того чтобы просто преобразоваться.

Стоящая перед классом взрослая самка леопарда опустила голову и зарычала. Минерва позволила ученикам поахать и покричать пару секунд, а затем взмахнула палочкой и произнесла нараспев:

— Коммуто пардум менсам.

Зверь застыл, превратившись в деревянную статую, затем его спина стала шире и длиннее, а часть узоров на его шкуре превратились в ручки выдвижных ящиков.

Когда леопард снова стал столом, Минерва повернулась к ученикам и кивнула им.

— Проявление могущества Трансфигурации. Возможно, вы читали о защитных или прикладных способах применения Трансфигурации — именно они чаще всего упоминаются в биографиях волшебников на карточках от шоколадных лягушек. И умение оживить мебель для охраны дома или создать стол из пыли, чтобы было куда поставить чашку, определенно, может пригодиться.

— Но трансфигурацию можно также использовать в наступательных целях. Подумайте о возможности превратить землю под ногами противника в лед, кислоту, огненную яму или гнездо змей. Представьте, что вас заперли в тюремной камере, и вы превращаете какую-нибудь крысу в обезьяну, которая смогла бы пролезть в окно и передать вам ключ. Да, мистер Смит?

— Но, профессор, разве это не означает, что им пришлось бы оставить вам вашу палочку?

Минерва едва сдержала улыбку. По крайней мере, у мальчика присутствовали сила духа и должное чувство уважения, когда он хотел им воспользоваться.

— Верное замечание, мистер Смит. Хотя беспалочковая трансфигурация возможна в моменты сильных эмоций или как результат экстремальных тренировок. Но я хочу, чтобы вы были открыты для новых возможностей. Я бы никогда не стала подавлять ваше воображение. Но дело в том, что воображение нужно должным образом упражнять и дисциплинировать, иначе вы получите одноногого розового леопарда, который сможет только неуклюже наскакивать на вашего врага.

Это вызвало смешки у Патил, Боунс и еще нескольких человек. Минерва снова посмотрела на Гарри. Тот сидел, вытянувшись в струнку, и его глаза так блестели, что на них было трудно смотреть.

Минерва не смогла не улыбнуться, когда она развернулась и перенесла на доску первые из теоретических постулатов, чтобы студенты записали их. Джеймс был бы очень горд видеть, что его сын становится вундеркиндом в трансфигурации — а Гарри, кажется, был на верном пути к этому.

* * *

Гарри закончил делать последние записи и слегка встряхнул рукой, отложив перо, чтобы не забрызгать чернилами весь пергамент. Затем он встал, сложил свои заметки, сунул их в наружный карман сумки, купленной в Косом переулке, и направился к передней части класса.

Он хотел кое о чем спросить профессора Макгонагалл.

— Ты не идешь на обед? — окликнул его Бут.

Гарри ответил улыбкой, надеясь, что та выглядела естественно. Бут все еще пребывал в заблуждении, что они с Гарри лучшие друзья.

— Иду. Мне только нужно кое-что спросить у профессора Макгонагалл. Все-таки, это немного сбивает с толку. Когда ты рос среди маглов…

Бут сочувственно кивнул и поспешил за Голдстейном, который что-то рассказывал об игре в квиддич. Гарри повернулся к Макгонагалл. Она смотрела на него спокойными глазами, в которых, как показалось Гарри, было что-то кошачье. Интересно, они тоже светятся красным⁽¹⁾, когда она оказывается в темноте?

— Вы были очень внимательны, мистер Поттер. Я это заметила. О чем вы хотели спросить?

Гарри глубоко вздохнул. Его сердце все еще не успокоилось, начав бешено колотиться в тот момент, когда профессор Макгонагалл попросила их представить себе возможности трансфигурации. Но ему надо постараться не показать этого.

— Мне просто интересно, профессор, есть ли общая теория, лежащая в основе всех направлений магии. Я имею в виду, много ли общего у чар и трансфигурации?

— Да, конечно. Из всех предметов, которые вы будете изучать на первом курсе, эти два сильнее всего ориентированы на Палочку и Желание.

Гарри вытаращил глаза. Он читал эти слова в книгах по трансфигурации, купленных в Косом переулке, но не нашел их определения. Все же нелегко, когда авторы в одних случаях используют их в значениях, отличных от просто «волшебная палочка» и «воображение», а в других именно для обозначения обычных вещей.

— Что значит: «Палочка и Желание», профессор?

— Это немного сложно для первокурсников, — заметила профессор, внимательно глядя на него через очки. — В любом случае, это лишь один из способов взглянуть на теорию. Старая концепция. Вы найдете книги, которые рассказывают об этом гораздо более современным языком.

— Я хочу услышать ваше толкование, профессор.

— Если вы пытаетесь польстить мне, мистер Поттер… — но, прежде чем Гарри успел возразить, Макгонагалл покачала головой, отбрасывая эту мысль. — Нет, я не думаю, что вы бы так поступили. При любых обстоятельствах. Так вот, теория сложна для первокурсников, потому что им может быть трудно выделить различные компоненты.

— Но в этой теории есть три составляющих — Палочка, Слово и Желание. Первая — это движения вашей палочки во время произнесения заклинания, но также и небольшие движения вашего тела, которые вы совершаете, когда меняете стойку, поднимаете палочку, кланяетесь перед формальным поединком и так далее. Все они влияют на успешность заклинания. Вы меня понимаете?

— Полностью, профессор, — выдохнул Гарри.

У него было чувство, как будто что-то открылось внутри него и впитывало ее слова. Он понимал их лучше, чем что-либо еще в своей жизни.

— Слово — это, разумеется, формула заклинания. Но это также относится к словам, которые вы произносите до и после заклинания, к вашему произношению слов на латыни и к тому, как вы будете повторять эти слова в своей голове, когда будете изучать невербальную магию.

— Желание — самый сложный компонент для освоения. В трансфигурации оно в основном связано с воображением, — профессор кивнула в сторону стола. — Прежде чем я смогла овладеть заклинанием, превращающим мой стол в леопарда, я должна была точно знать, каким я хочу видеть этого леопарда. И мне пришлось упражняться в умении хотеть.

— Хотеть, — эхом отозвался Гарри.

«В этом я мастер. Я знаю, каково это — хотеть поесть, хотеть сбежать от Дурслей, а еще больше всего на свете хотеть, чтобы у меня были родители».

— Да. В этот момент, в этот самый момент, мое желание, чтобы стол превратился в леопарда — именно в этого леопарда — должно было быть сильнее, чем желание продолжать дышать, чтобы я смогла вложить все свое дыхание в Слово, — профессор Макгонагалл улыбнулась ему. — Теперь вы понимаете, почему Трансфигурацию так сложно освоить.

— Да, — пробормотал Гарри. — Значит, все три составляющих работают вместе?

Макгонагалл слегка наклонила голову.

— Но не для всех предметов они используются в равной степени. Зельеварение на первом курсе — это искусство, почти полностью заключенное в Слове. При варке зелий вы будете следовать инструкциям профессора Снейпа. Он не позволит вам использовать палочку, а ваше желание важно только тем, что вы должны научиться концентрироваться на ингредиентах зелья.

— С другой стороны, полеты… у вас еще не было первого урока? — Гарри покачал головой. — Полет требует почти одного чистого Желания. Вы производите удивительно много движений телом, но не в сочетании с палочкой, если только вы не играете в квиддич. И от слов мало толку, кроме ситуации, когда вы действительно анализируете квиддичные матчи. Вам нужно пожелать, чтобы метла сама прыгнула в руку. Я уверена, что на первых порах мадам Хуч предложит вам использовать словесную команду, но на самом деле она не нужна.

— Астрономия, как и зельеварение, — это искусство Слова. Вам нужно выучить названия звезд, взаимосвязь созвездий и то, что означают различные фазы планет. Гербология основана исключительно на Слове, пока вы не перейдете в старшие классы. Тогда профессор Спраут разрешит вам пользоваться палочкой для заклинаний, которые поливают растения, защищают вас от опасных разновидностей и так далее.

— А как насчет ЗоТИ?

Макгонагалл едва заметно поморщилась.

— Для младших возрастов Защита — это искусство Слова. Вам нужно узнать о проклятиях, прежде чем вы сможете противостоять им, и вообще, в стенах школы не разрешается колдовать ничего, кроме простейших сглазов. И это правильно, — быстро добавила она. — Даже не предполагайте, что я не одобряю такое положение дел, мистер Поттер.

Гарри слегка улыбнулся.

— Но, в конце концов, Защита вовлекает Палочку и Желание?

— Да, — кивнула Макгонагалл. — Как и Чары. И Трансфигурация.

— Но Трансфигурация — лучше всех, да?

Профессор Макгонагалл коротко рассмеялась.

— Может ли художник не гордиться своим искусством? Да, мистер Поттер, я действительно так считаю. Трансфигурация предъявляет самые высокие требования к Желанию по причинам, о которых я вам уже говорила. Волшебную палочку и Слово выучить проще, но они должны идеально работать вместе — и неудачная Трансфигурация человека может оказаться роковой. Представьте, что вы пытаетесь помочь кому-то лучше слышать и обострить его слух, а в середине заклинания вам приходит в голову, как бы он выглядел с кроличьими ушами вместо обычных, — она бросила на него острый взгляд. — Применять Трансфигурацию на человеке студентам младше третьего курса запрещено, мистер Поттер.

«Да, я должен молчать об этом, на случай если она попытается остановить меня».

Гарри не собирался ждать до третьего курса. И в любом случае, он не стал бы подвергать опасности кого-либо еще. Он с самого начала знал и согласился с тем, что, если он хочет в совершенстве овладеть искусством, которое сможет исцелить его родителей, то есть только один человек, на котором он мог бы свободно практиковаться, — он сам.

Однако ему нужно было задать еще один вопрос, прежде чем он снова начнет притворяться обычным студентом, которого трансфигурация интересует не больше, чем что-либо другое.

— Когда вы превратили стол в леопарда, я почувствовал… кажется, это была не магия? Что-то другое пронеслось в воздухе над вами. Или оно парило вокруг вас? — Гарри ненавидел свое косноязычие. Всё же это было трудно выразить словами. — Что-то вроде ауры.

Макгонагалл резко выпрямилась.

— Четвертый компонент.

— Что, простите?

— Он не рассматривается в классической теории. Используя Палочку, Слово и Желание, вы можете воспроизвести результаты. То есть, другие люди могут делать то же самое, если их этому научить, — добавила она, словно думала, что Гарри ее не поймет. — Но, если существует четвертый компонент — а не все теории признают это — то не все люди его ощущают. Те же, кто чувствуют что-то, описывают это по-разному. Поэтому он не учитывается.

— Но у него есть название? — Гарри знал, что почувствовал это. Как удар молнии, как дыхание.

Профессор Макгонагалл медленно кивнула.

— Мои учителя называли это «Зов зверя».

— Что он делает? Чем это отличается от Желания?

— Я должна подчеркнуть, мистер Поттер, что вы не должны заниматься этим самостоятельно, — Макгонагалл слегка наклонилась, словно надеясь увидеть правду в его глазах.

Но многие смотрели Гарри в глаза и не видели Дурслей. Поэтому он только серьезно кивнул и солгал:

— Обещаю, профессор.

— Это означает, — неохотно заговорила профессор, — что вы чувствуете желание животного, которого создаете. Это происходит только при создании животных, или трансфигурации человека, если вы превращаете его в животное — кстати, это также запрещено. Вы ведь ничего не почувствовали, когда я превратила леопарда обратно в стол, не так ли?

Гарри покачал головой. Да, он ничего не чувствовал. И не уловил этого, когда профессор Макгонагалл вернулась в свой человеческий облик. Гарри надеялся увидеть, как она превращается в кошку, и, возможно, тогда он ощутит это.

— Да. Так вот, — Макгонагалл скрестила руки на груди. — Это спорная идея в теории трансфигурации, мистер Поттер. Если животные, которых мы призываем, обладают собственной волей, осознанием… собственной природы — почему это и называется «Зов зверя», — то, возможно, нам не следует превращать их во что-то другое, или возвращать к тому, из чего они произошли изначально, или попросту избавляться от них в конце урока.

— Но большинство людей не считают, что у животных есть что-то такое, ведь так? Потому что вы сказали, что большинство людей не могут этого чувствовать.

Макгонагалл кивнула.

— Должна признаться, я не ощущаю этого при каждом исполнении трансфигурации животных. Не тогда, например, когда я превращаю свой стол в свинью, как это было на другом уроке. Могу лишь предположить, что это потому, что свиньи, которых я трансфигурирую, — не дикие. Если бы я выбрала вепря или бородавочника, то, возможно, Зов присутствовал бы при этом.

— Это еще одна причина, по которой Трансфигурация настолько сложное искусство, верно? — задумчиво проговорил Гарри. Его мысли неслись вскачь по тропам, на которые он никогда не ступал, но, вместе с тем, это казалось ему совершенно естественным. — Потому что, даже используя одно и то же заклинание, люди все равно получают разные результаты. У одного человека может быть свинья, у другого — бородавочник, и леопарды других людей не будут выглядеть копиями вашего. Или у кого-то может получиться детеныш леопарда вместо взрослого животного.

— Очень хорошо, мистер Поттер. Пять баллов Рейвенкло.

Гарри рывком вернулся в окружающую действительность. Профессор Макгонагалл смотрела на него с чуть заметной довольной улыбкой и вниманием. Гарри сглотнул. Вот это было совершенно ни к чему. Как же он теперь будет получать плохие оценки на уроках трансфигурации?

Будто услышав эти мысли и желая намеренно высмеять их, Макгонагалл достала откуда-то из-за стола тяжелую книгу.

— Учебник для третьего курса. Я бы с удовольствием обсудила с вами любые вопросы, которые возникнут у вас после его прочтения.

Гарри взял книгу. У него не было никаких убедительных причин отказаться от нее, да и профессор Макгонагалл все равно бы не поняла, если бы он это сделал.

— Спасибо, профессор.

Она улыбнулась и махнула рукой, выпроваживая его.

— Вы и так позволили мне слишком долго удерживать вас здесь разговорами, мистер Поттер. Нам обоим повезло, что сейчас время обеда.

Гарри сунул книгу в сумку и вышел из класса. Голова у него немного кружилась. Если профессор Макгонагалл собиралась уделять ему особое внимание, задавать вопросы и ожидать от него хороших результатов, то у него были проблемы.

Но потом он задумался о том, что узнал сегодня на уроке — о Палочке, Слове, Желании и Зове, — и тряхнул головой. Это не было проблемой. Это было затруднение, и он как-нибудь с этим справится. В конце концов, пока что Макгонагалл узнала только, что он понимает теорию. Это не то же самое, что быть мастером в заклинаниях.

И единственное, что было проблемой, единственное, что имело значение, — это мысли о том, как он собирается вернуть своих родителей.

1) Здесь автор ошибся. Красным светятся глаза волков и некоторых пород собак, а у кошек глаза обычно светятся зеленым или желтым. Сам видел у нашего кота.

Вернуться к тексту

— Этот ваш Лонгботтом просто ходячая катастрофа.

Северус не смотрел на Минерву. Он и так знал, что она сделает — ощетинится, защищая своих львят. Так было всегда. Дразнить ее на эту тему наедине почти не было смысла, потому что ее реакция всегда была предсказуемой и приводила к затяжным разговорам. Грех, в котором Северус мог обвинить большую часть человечества, наводил на него скуку.

Однако в данном случае они сидели в кабинете Альбуса, и директор сам предложил им пообщаться на эту тему. Итак, Северус произнес эти слова, а затем откинулся в кресле и постарался не дать нарастающему ощущению невыносимой серости завладеть его сознанием.

— Почему ты так считаешь, Северус? — голос Альбуса был таким мягким и спокойным, что Северус когда-то счёл это признаком доброжелательности. Больше он не допускал такой ошибки.

Глядя на переносицу Альбуса, Северус пояснил:

— Не проходит и урока, чтобы он не расплавил котел. Он едва не писается в штаны, когда я смотрю на него. Я слышал от Филиуса, что он не в состоянии написать эссе по теории заклинаний даже ради спасения своей жизни. Так много там клякс, орфографических ошибок и просто ложных сведений. Какой был смысл в его дополнительных тренировках, если он не может ответить на вопросы, которые должен знать обыкновенный первокурсник?

— Ты же знаешь, как его растили, — тут же огрызнулась Минерва. Северус вздохнул, что только еще больше раззадорило ее. — Такой объем нагрузок сказался бы на ком угодно. А еще стресс от того, что ты сирота, Мальчик-который-выжил, и при этом даже не знаешь, как так получилось… Мне уже трижды приходилось одергивать студентов, чтобы они прекратили расспрашивать мистера Лонгботтома о смерти его родителей!

Северус подумал, не рассказать ли ей о некоторых вопросах, которые задавали ему сверстники, когда он был студентом первого курса. Но ведь не случайно ни Минерва, ни Лонгботтом никогда не рассматривались как кандидаты на факультет Северуса. Он только заметил:

— Если мистер Лонгботтом представляет собой опасность на моих уроках, то он заслужил то, что получает. Где же тогда его хвалёная подготовка? Он мог бы изучить хотя бы теоретические основы зельеварения.

— Ты должен быть добрее к нему, Северус, — вмешался Альбус, и он почувствовал, как что-то неприятное шевельнулось внутри. Это было гораздо ближе к тому, что он ожидал услышать от Минервы. — Ты же знаешь, какие надежды возложены на его плечи. Минерва права, это бремя слишком тяжело, чтобы ребенок нес его в одиночку.

Первый месяц выдался утомительным для Северуса не только из-за Лонгботтома, но и тот внес свою лепту в его нынешнее состояние. Северус приподнял бровь и уточнил:

— Тогда почему вы требуете это от него?

— Что?

«Похоже, что Альбус сейчас будет изображать святую невинность». Северус не собирался отступать. Он слегка наклонился вперед и заговорил:

— Вы могли бы растить его — или предложить это сделать Августе — одним из двух способов. В первом случае он проходит подготовку, пока не станет тем героем, который, как вы постоянно твердите, нам нужен. Во втором случае он был бы обычным мальчиком и одолел бы Темного Лорда одной лишь силой любви, о которой вы так же талдычите без конца.

— Сила любви спасла мальчика. Я уверен, что именно благодаря самопожертвованию Алисы…

Северус продолжал говорить, не обращая внимания на потрясенный вздох Минервы, когда он перебил директора. Если она захочет остаться, то сможет увидеть и кое-что похуже.

— Но вы не можете получить сразу и то, и другое. Вы не можете говорить нам, что он прошел расширенную подготовку, и при этом ожидать, что мы будем нянчиться с ним. Я ожидал увидеть либо необыкновенного мальчика, либо обычного. Но только не жалкого.

— Северус Снейп, в тебе нет ни капли сострадания! Ты даже не представляешь, через что прошел этот мальчик…

Альбус поднял руку. Теперь они с Северусом смотрели друг другу в глаза, и Северус почувствовал едва заметное давление на свои ментальные щиты, которое Альбус, похоже, оказывал на каждого, хотел он того или нет. Просто ничего не мог с этим поделать.

— Минерва, оставь нас, пожалуйста.

— Мистер Лонгботтом — мой ученик.

— И мы поговорим о нем позже, обещаю тебе, — Альбус на секунду прервал игру в гляделки, чтобы посмотреть на Минерву и улыбнуться. — Мне будет очень важно узнать твое мнение о нем. Но сейчас, старый друг, пожалуйста.

Минерва глубоко втянула носом воздух и покачала головой, затем встала и вышла, что-то бормоча. Северус был уверен, что она подкараулит его, чтобы продолжить разговор позже.

Ему было все равно. Он сможет дать ей отпор с большей уверенностью, чем в кабинете Альбуса. А пока что он ждал и не отводил взгляд, даже когда Альбус сложил руки на столе и попытался изобразить взглядом «я разочарован в тебе, мой дорогой мальчик».

— Ты не должен унижать мистера Лонгботтома. Ты не знаешь, что ему пришлось пережить.

— Я знаю точно, что он пережил. Вы, пресса, Минерва и все остальные говорили мне об этом достаточно часто.

— У мистера Лонгботтома проблема с… уверенностью в себе, — в этом противостоянии Альбус действовал более осторожно, чем ожидал Северус. — Ему всю жизнь твердили, какими героями были его родители. Ему нужно оправдать так много ожиданий.

— Он может заниматься этим за пределами моего класса.

— Северус, ты знал, что будешь участвовать в его обучении…

— Я не ожидал, что буду участвовать в его выращивании.

Альбус нахмурил брови.

— Ты действительно так считаешь. По-твоему, он не готов стать Мальчиком-который-выжил?

— И это все, что вы видите в нем? — Северус покачал головой. Ему не нравился этот мальчик, хотя Лонгботтом и не был тем заносчивым болваном, каким его представлял себе Северус. То, как он ныл и вздрагивал, даже когда Северус обращался к другому ученику, раздражало не меньше, чем высокомерно задранная голова. — Интересно, не поэтому ли он кажется таким юным? Вы рассказываете ему, какой он великий герой, а он не уверен, что сможет соответствовать этому, и пытается спрятаться за образом маленького ребенка.

— Я всего лишь прошу тебя быть терпеливым с ним, Северус. Ты не хуже меня знаешь, что Августа способна запугать кого угодно.

Северус удержался от резкого ответа и только заметил:

— По крайней мере, мистера Лонгботтома можно терпеть, в отличие от мистера Поттера.

Альбус моргнул, и Северус почти увидел, как тот пытается вытащить свои мысли из наезженной, привычной колеи.

— Что ты хочешь сказать, Северус? Я не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о Гарри Поттере так, будто он доставляет неприятности. Минерва только и делает, что хвалит его способности к трансфигурации. Филиус говорит, что он тихий, но отлично вписывается в коллектив своих софакультетников.

— Они не видят его на зельеварении, — выплюнул Северус. — Они не видят в нем Джеймса Поттера.

— Хорошо, но все же? Расскажи мне, — грустно улыбнулся Альбус. — Моему разуму было бы полезно переключиться с разговоров о мальчике, от которого зависит наш мир, на того, чьи проблемы больше подходят простому ученику.

Северус колебался, но он знал, что Альбус не станет защищать Гарри Поттера так же, как Лонгботтома. Когда-то Альбус, действительно, благоволил Джеймсу, а Лили была одной из его любимых учениц. Но десять лет, проведенных в больнице Святого Мунго, стерли из памяти Альбуса почти все чувства, которые он испытывал к ним, оставив только жалость.

— Все началось с первого совместного урока зелий для Рейвенкло и Хаффлпаффа, — начал Северус.

* * *

— Кто это там, Гарри? Мне кажется, они ищут тебя.

Бут шептал ему на ухо, но, когда Гарри обернулся, большая часть первокурсников Рейвенкло повернулись вслед за ним. Гарри уже заметил, что они предпочитают передвигаться единой группой. Иногда он задумывался, не поступают ли они так из боязни, что старшие ученики обидят их, но решил не спрашивать.

Драко Малфой с важным видом направлялся к нему, а за ним следовали те двое здоровяков, Крэбб и Гойл. У всех троих, конечно же, слизеринские галстуки. Однако Малфой не нес с собой учебников. Вероятно, они были у кого-то из его прислужников, предположил Гарри, оставаясь спокойным. Они находились посреди коридора общего назначения, и Малфой не мог просто так бросить в Гарри заклинание и уйти безнаказанным.

— В поезде он оскорбил моих родителей, — сказал Гарри Буту, поскольку тот крутился рядом, словно ожидая объяснений.

— Неудачный ход, — прокомментировал Корнер.

Он был достаточно робким, чтобы побаиваться Гарри, но вел себя так, будто радовался, когда тот мог причинить боль кому-то другому. Гарри не понимал, почему. Впрочем, он никогда и не утверждал, что понимает людей.

Прежде чем Гарри успел ответить, Малфой и его приспешники остановились перед ними. Малфой огляделся и презрительно искривил губы.

— Окружен полукровками, Поттер?

— По крайней мере, мы не оскорбляем героических родителей других студентов, — заявил Голдстейн.

— Разве я разговаривал с тобой? Нет, полукровка. Или ты теперь у него в глашатаях? — Малфой пренебрежительно отвернулся от него и обратился к Гарри. — Что, Поттер, слишком хорош, чтобы говорить самому? — Малфой рассмеялся, и, как по команде, его прилипалы тоже захихикали.

Гарри вздохнул. Ему было скучно. Малфой становился помехой. Он уже дважды появлялся в библиотеке, когда Гарри пытался учить трансфигурацию, и громко высказывался, не обращаясь ни к кому конкретно, однако, когда Гарри не отвечал, уходил с брезгливым выражением на лице.

— Не слишком хорош, чтобы смеяться самому.

Малфой тут же подался немного вперед, готовый к атаке.

— Ты должен быть достаточно умен, чтобы понимать, что произойдет, когда Темный лорд восстанет снова.

Несколько человек вокруг Гарри в шоке затаили дыхание. Гарри же пристально посмотрел на Малфоя и бесстрастно ответил:

— По крайней мере, мои родители сражались, а не склонялись перед ним. Скажи, а полы мантии Темного лорда очень грязные? Твой отец, должно быть, провел много времени, разглядывая их, вот я и подумал, что ты, наверное, знаешь.

Малфой побагровел и, брызгая слюной от ярости, схватился за палочку. Гарри даже не стал доставать свою. Во-первых, несколько человек вокруг него уже держали свои палочки наготове.

А во-вторых, краем глаза он заметил вихрь темных одежд.

— Что тут у нас? Рейвенкловцы дерутся в коридорах? Как же будет разочарован профессор Флитвик.

Это был Снейп, тот самый любитель придраться, который так злобно смотрел на Гарри на пиру в первый день. Гарри показалось, что с тех пор он еще несколько раз замечал, как Снейп наблюдает за ним. Он спокойно посмотрел на профессора, а затем перевел взгляд на палочку в руке Малфоя.

— Малфой первым собирался проклясть нас, профессор, — Патил говорила страстно, как всегда, когда что-то задевало ее чувство справедливости. Гарри молча вздохнул. Он мог бы сказать ей, что это бесполезно. — Он ни с того ни с сего подошел к Гарри и оскорбил его родителей, и…

— Нет, профессор, все было совершенно не так, — во всяком случае, подумал Гарри, в общении со взрослыми Малфой был красноречив. Как и Дадли, разумеется. — Я просто шел и никого не трогал, это Поттер решил оскорбить моих родителей.

— Отработка, мистер Поттер. Со мной. В эту пятницу в семь часов вечера, — Снейп с минуту смотрел на них, сверкая глазами, а затем добавил. — И я полагаю, вы опаздываете на мой урок, птенчики.

Это заставило их всех прийти в движение. Гарри последовал за Бутом. Один раз он оглянулся и увидел, как Малфой что-то горячо рассказывает Снейпу, размахивая руками, словно решил, что это сделает его историю более убедительной.

Снейп, однако, не смотрел на него. Его взгляд по-прежнему был прикован к спине Поттера.

Гарри отвернулся. Итак, Снейп был хулиганом. Он уже знал это. Задача состояла в том, чтобы не дать ему помешать планам Гарри.

* * *

— Мне не по себе. Я знаю, что Снейп не любит гриффиндорцев, но никто никогда не говорил, что ему не нравятся рейвенкловцы…

Гарри улыбнулся Буту как можно более ободряюще, пока они устанавливали котлы. Разумеется, Бут и здесь был его напарником, как и на большинстве уроков. Гарри не возражал. Бут любил поговорить, но делал свою работу быстро и, в основном, хорошо, а также много читал. А ведь в напарники к Гарри мог бы напроситься и кто-нибудь вроде Малфоя.

— Это несправедливо! — Бут со звоном бухнул свой котел на стол. — Он не должен выделять свой факультет и ненавидеть всех остальных.

Гарри на секунду задумался, не сказать ли Буту, что он вполне уверен в том, что остальным рейвенкловцам не о чем беспокоиться. Снейп ненавидел только Гарри Поттера, это с него он не спускал глаз, еще до той небольшой стычки с Малфоем в коридоре.

Но Гарри не выдавал ни одного секрета, если в том не было необходимости, вот и этот он тоже должен был держать при себе. Когда-нибудь это пригодится. Или хотя бы не даст кому-нибудь в руки возможность навредить ему.

Войдя в класс, Снейп заклинанием закрыл дверь, и та захлопнулась с оглушительным грохотом. Несколько самых робких хаффлпаффцев вскрикнули.

Гарри ожидал подобного, потому что это был один из любимых трюков Дадли, и даже не дернулся. Он просто смотрел на Снейпа, как тот выходит на середину класса и разворачивается к ним, скрестив руки на груди.

— Вы должны были уже прочитать об этом в ваших учебниках, — заговорил Снейп, одним взглядом заставив замолчать тех, кто все еще пытался разговаривать.

Гарри наблюдал за ним. Снейп начал расхаживать взад-вперед вдоль передних столов. Он двигался медленно, не торопясь.

«Как тигр, подкрадывающийся к добыче», — подумал Гарри. Он начал изучать животных, и в некоторых книгах в библиотеке были картинки, показывающие, как эти животные двигаются.

— Вы уже должны знать, что зельеварение — иной вид магии, не такой как все прочие уроки по дурацкому размахиванию волшебными палочками, которые вы можете выбрать в этой школе. Здесь одно слово в рецепте может сыграть решающую роль между успешно приготовленным зельем и бесплодными попытками, — Снейп оскалился в усмешке. — Между жизнью и смертью.

«Искусство Слова. Профессор Макгонагалл была права».

— Но вы знали бы об этом, только если вы действительно провели время за книгами. Определенно, не такая уж невыполнимая задача для студентов Рейвенкло.

Снейп развернулся и навис над столом Гарри и Бута. Бут выронил перо из ослабевшей руки. Гарри продолжал смотреть на Снейпа.

— Мистер Поттер, — вероятно, только Гарри расслышал, сколько ненависти было вложено в это слово.

Эта ненависть была не такой, как у дяди Вернона. Но не более опасной.

— Где вы будете искать, если бы я попросил вас принести мне безоар?

Гарри приподнял голову. Вчера вечером он читал учебник по зельеварению, и ему пришлось искать значение этого странного слова. Вероятно, только поэтому он знал ответ на вопрос Снейпа.

— В желудке козла, профессор.

— И? — Снейп подался вперед, словно хотел перепрыгнуть через стол и наброситься на них. Бут испуганно ойкнул. Гарри просто молчал. Испуг не поможет справиться с хулиганами. Он давным-давно усвоил это. — Что это такое, мальчик?

«Мальчик, мальчишка». Дядя Вернон почти всегда так обращался к нему, а тетя Петуния через раз.

«По крайней мере, он, вероятно, не станет говорить "урод", поскольку тоже знает о магии», — подумал Гарри и ответил: — Камень, который может излечить отравление ядами, профессор Снейп.

— Не излечивает, а нейтрализует яды, и далеко не все. Только большинство из них. Минус пять баллов с Рейвенкло.

Гарри моргнул. На мгновение ему стало любопытно, будет ли Снейп таким же придирчивым ко всем. Но нет, вряд ли. По какой-то причине дело было только в Гарри.

А потом он увидел, как Снейп смотрит на него. И Гарри снова задумался. «Чего он ждет?». Снейпу нравилось расхаживать по классу, в этом можно не сомневаться. Может, он считает, что Гарри следует извиниться за то, что не знает чего-то? Сомнительно, что кто-то вообще в классе знал об этом.

И тут Гарри чуть не улыбнулся. «Нет. Он ждет, что я сделаю то же, что и Бут. Проявлю страх. Сломаюсь, потому что он снял баллы. Закричу, что это несправедливо».

Гарри стоял, глядя Снейпу в глаза, и ждал.

— Сегодня мы будем варить зелье от фурункулов, — объявил Снейп и отвернулся, яростно ткнув палочкой в классную доску. На ней появился рецепт зелья. — Возьмите всё необходимое и следуйте этим инструкциям. Приступайте!

— Снейп — чудовище! — прошептал Бут, пока они шли к шкафу с ингредиентами. — Он даже не называл нас по именам. Откуда он знает, кто мы такие и кто правильно приготовит зелье?

— Он совсем не годится в учителя, — согласилась Патил, поворачиваясь и враждебно глядя на Снейпа. — Я слышала, как люди говорили, что он вообще не стремился стать профессором. Снейп принял предложение занять эту должность в Хогвартсе только потому, что им был нужен преподаватель зелий, а ему грозил Азкабан…

— Это не те сплетни, которые стоит повторять, Патил, — предостерегающе сказал Захария Смит, на мгновение остановившись перед ними. — Ничего так и не было доказано.

Однако для Гарри этого было достаточным доказательством, тем более что Патил только покачала головой и ответила:

— Мои родители не сказали бы мне этого, если бы в этом не было доли правды.

«Бывший Пожиратель смерти. Это многое объясняет. Конечно, он ненавидит всех, чьи родители сражались на победившей стороне».

Гарри решил, что ему не о чем беспокоиться. Его соседи по факультету, похоже, посчитали поступок Снейпа несправедливым, и не стали обвинять Гарри в потере баллов. Это означало, что они не будут мешать, надоедая ему упреками.

А Снейп не станет интересоваться занятиями Гарри трансфигурацией или, например, его родителями. Вряд ли он стал бы делать что-то большее, чем просто снимать баллы и орать на уроках.

После стольких лет, проведенных с Дурслями, все это вполне можно было пережить.

* * *

Голова этого паршивца Поттера была забита образами его родителей.

Это было все, что увидел Северус, когда своим вопросом вынудил мальчишку посмотреть прямо на него. Ничего, что касалось бы зелий, книг, лихорадочных размышлений о домашнем задании, даже о родственниках, которые, как Минерва рассказывала всем и каждому, относились к Поттеру не так, как следовало бы. Северус понимал, что это нелепо. Визенгамот установил, что у Джеймса не осталось выживших родственников, а у Лили вообще не было волшебной семьи, и поэтому мальчику придется расти с её сестрой. Они отправили туда нескольких волшебников, чтобы объяснить ситуацию.

Северус слышал об этом только с чужих слов, но в те дни его ненависть к тому, что случилось с Лили, была такой сильной, что заставляла его искать каждую крупицу сведений, связанных с ней. Он знал достаточно, чтобы рассеять сомнения.

Трое членов Визенгамота при всех регалиях явились к Петунии, передали ей мальчика и обрисовали ситуацию, в том числе и то, что с ней случится, если она будет плохо обращаться с ребенком-магом. Петунию было легко запугать. Северус сказал бы, что это была ее единственная привлекательная черта. Ей мог не нравиться ребенок сестры-волшебницы, кем бы он ни был, но она не стала бы срывать на нем зло.

Но нет. Тети не было в мыслях Поттера, хотя именно с ней он, должно быть, проводил большую часть времени. Только Джеймс лежал на кровати, пуская слюни, а Лили смотрела на свои руки.

«Лили…»

В самый напряженный момент Северус опустил руку на край стола и слегка покачал головой. Он обнаружил, что если позволить себе хотя бы минуту-другую каждый день думать о Лили, то ему становилось гораздо легче забыть о том, что она лежит в больнице Святого Мунго, и вернуться к той реальности, которая имела для него значение, — к Хогвартсу и своим урокам.

Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Поттер резко дернулся и перехватил руку Бута. Северус устремился к ним и услышал, как Поттер сказал:

— Нет, мы еще не можем добавлять иглы дикобраза. Видишь? Нужно подождать.

— Откуда ты это знаешь, Гарри? Честное слово, у тебя все так хорошо получается!

Поттер только тихо улыбнулся — так, как улыбнулся бы Джеймс, если бы его похвалили, подумал Северус, — и покачал головой.

— Я всего лишь следовал инструкциям. Я просто читаю их.

— Но ты все равно молодец, — Бут потянулся за ступкой и пестиком.

— Вам следовало бы самому прочитать эти инструкции, Бут. Я ожидаю большего от Рейвенкло, — Бут испуганно замер, и Северус слегка кивнул. По крайней мере, хоть кто-то боялся его так, как должен был, а не использовал образ сломленного Джеймса Поттера как своего рода щит. — В следующий раз, когда вы войдете в этот класс, у вас с Поттером будут новые напарники.

— Да, сэр.

— Да, сэр.

Голос Бута звучал так, словно он дрожал всем телом и ненавидел себя за это. Поттер же говорил так, как если бы ему объясняли значение слова, которое он и так знал.

Взбешенный Северус снова проник в сознание Поттера. Он увидел Джеймса, выходящего из ванной, и Поттера, который, как ни странно, был совершенно очарован его очками. «Он похож на меня».

Северуса затошнило, и он поторопился выйти из чужой головы. По крайней мере, одну черту в характере Джеймса Поттера он мог бы указать точно. Этот человек не уделял никакого внимания своей внешности, и его не волновало, что об этом думают. Он даже хвастался этим вороньим гнездом на своей голове, как будто небрежность свидетельствовала о высоком моральном состоянии души.

Чтобы Поттера так заботила его внешность…

Что ж, Северус посмотрит, какой характер проявит Поттер во время отработки.

* * *

Поттер не показал ничего.

Когда он пришел, Северус отложил перо и некоторое время разглядывал мальчика. Тот вел себя так, словно Северус вообще на него не смотрит. Он просто вертел головой, пробегая взглядом по стеклянным банкам на полках в кабинете Северуса. Казалось, увиденное заинтересовало его не меньше, чем инструкция к зелью для лечения фурункулов на том утреннем уроке.

«Так себе», — заключил Северус и мотнул головой в дальний конец кабинета, куда он складывал котлы, покрытые стойкими, сложными, расползающимися узорами из пятен.

— Ты должен их отчистить. Без магии. Будешь работать, пока я не скажу остановиться.

Поттер молча кивнул.

— Словами, мальчик.

Лицо Поттера на мгновение выразило удивление, словно он не ожидал, что Северуса будет волновать, что он получил кивок вместно устного ответа.

— Да, сэр.

— За работу, — рявкнул Северус и вернулся к проверке эссе, продолжая краем глаза наблюдать за Поттером.

Поттер не жаловался на проволочную щетку. Или на пятна. Или на количество котлов. Или на то, сколько времени это занимало. Он просто брал щетку, наклонялся над котлами, а затем переворачивал очищенный котел, чтобы из него высыпались хлопья убранной ржавчины и грязи, и переходил к следующему.

Но он делал что-то еще. Чем пристальнее Северус наблюдал за ним, тем больше он убеждался в этом. Поттер что-то шептал себе под нос, но так тихо, что Северус мог только догадываться, что это были какие-то слова. Он нахмурился и наколдовал заклинание, которое позволило бы ему услышать, что говорил Поттер.

— Унгвис означает «коготь». Но также и палец. Сангвис — это кровь. Каллум — кожа…

Поттер бормотал на латыни? Северус медленно откинулся на спинку стула. На мгновение он задумался, какова причина. Ни одно из этих слов Поттеру не понадобится употреблять часто в учебной программе первого курса, даже на трансфигурации или заклинаниях. Возможно, внезапная одержимость Поттера латынью имела бы смысл, если бы у него были уроки Темных искусств, как в Дурмстранге, но здесь… Северус никак не мог взять в толк.

«Разве что он хочет произвести впечатление на Минерву, забегая вперед по ее предмету. Либо делая вид, что готовится заранее. У мальчика практически нет воображения, учитывая его одержимость родителями. Обычные дети иногда позволяют себе предаваться мечтам».

Удивительное явление — Северус несколько раз проникал в сознание Поттера во время совместных занятий Рейвенкло и Хаффлпафф, и каждый раз Поттер думал о своих родителях. Не об обеде, не о том, когда закончатся занятия, и даже не о тех мелких разногласиях и дружеских отношениях, которые должны были завязаться у него с однокашниками.

«Одержим желанием узнать, что он унаследовал от родителей? Ну еще бы. Интересно, что бы он сделал, если бы я сказал ему, что его отец был хулиганом?»

Северус не собирался проверять это на практике, так как это заставило бы Поттера задуматься, откуда ему это известно.

— Перестаньте бормотать себе под нос, Поттер, — резко сказал он. — Это отработка, а не учебное занятие.

Поттер тут же закрыл рот. Северус уставился ему в спину. Это замечание вызвало бы протест у большинства студентов. Но, похоже, Поттер был настолько высокого мнения о себе, что ему было все равно, что говорят или делают другие.

«Маленькая копия своего отца. Хотя и на иной манер, чем я ожидал».

Северус вернулся к проверке эссе. Он и так потратил слишком много времени на размышления об извращенном отродье Джеймса Поттера.

Но искорка веселья все же осталась. Мальчику предстояло получить неожиданные результаты, если он попробует использовать латинские слова, которые он заучивал, в эссе по трансфигурации. Во-первых, слово «каллум» означало не просто кожу. Оно подразумевало конкретно плотную, жесткую кожу.

«Только представьте, если он попытается написать о смягчении своей кожи и вместо нужного слова использует это. Воображаю, какое выражение лица будет у Минервы».

* * *

«Окулус — это глаз. А пупула — зрачок глаза. Если я хочу наколдовать себе острое зрение, я должен запомнить разницу между ними».

Гарри перегнулся через верхний котел, чтобы сильнее поскрести его с другой стороны. В то же время, спрятав свободную руку внутри котла, он отрабатывал движения палочкой, необходимые, чтобы сотворить заклинание, которое он нашел в учебнике по трансфигурации для третьего курса: Окулус Аквила — «Орлиный взор». В этом учебнике и в других книгах, которые Гарри нашел в библиотеке, утверждалось, что нужно приучить свои мышцы к выполнению движений палочкой, иначе потом будет трудно их освоить. То же самое говорил и профессор Флитвик.

По кругу, вниз, вверх. Нет, наверное, не под таким острым углом. В книге указывалось, что с этим надо быть осторожнее, иначе его орлиное зрение может достаться кому-то другому.

По кругу, вниз, вверх. Вот так уже лучше.

Гарри перешел к следующему котлу и начал отрабатывать движения рукой для заклинания «Коготь тигра», пока Снейп не рявкнул: «Свободен».

Гарри обернулся. Снейп пристально смотрел на него. Гарри мысленно пожал плечами, положил щетку на стол и направился к двери. Он не знал, почему Снейп ненавидит его, так же как не знал, что именно в нем вызывало такую сильную ненависть у дяди Вернона. Да, Гарри обладал магией, о чем было известно Вернону, а ему самому — нет, но, по мнению Гарри, было бы разумнее рассказать ему об этой магии. Тогда он мог бы научиться контролировать ее.

Снейп был еще большей загадкой. Но, решил Гарри, если он сможет использовать отработки у профессора, чтобы практиковаться в заклинаниях, то может свыкнуться с ними.

Более того, у него оставалось полчаса до комендантского часа, а все предупреждали его, что отработки у Снейпа будут непредсказуемо долгими. Это давало ему немного времени, чтобы поискать укромное место, где он мог бы заниматься. Подземелья, вероятно, были лучшим выбором. Даже слизеринцы, похоже, пользовались только небольшой их частью.

* * *

— Гарри!

Гарри удивленно оглянулся. Финниган подошел к нему сзади и непринужденно приобнял за плечи. Несколько гриффиндорцев, которые шли вместе с ним, странно посмотрели на них, но продолжили свой путь.

«Никого на их факультете не волнует дружба с кем-то из другого факультета. Держу пари, что у слизеринцев по-другому». Гарри уже видел, как Малфой призвал к ответу одного из первокурсников Слизерина за то, что тот разговаривал с девочкой из Хаффлпаффа.

— Я был очень удивлен, что тебя не распределили к нам, — тараторил Финниган, увлекая Гарри к гриффиндорскому столу. Бут проводил их взглядом, но ничего не сказал. — Знаешь, ты был единственным, с кем я ошибся. Гринграсс и Забини оба попали в Слизерин, а я — вот, — он схватил свой красно-золотой галстук и радостно потряс им.

Гарри надеялся, что со стороны он не выглядел таким завистливым, каким себя чувствовал. Гриффиндорцы зевали, ели и шутили друг с другом. Кажется, там собралась почти вся рыжеволосая семья. Интересно, каково это — учиться с сёстрами и братьями на одном факультете?

— Но ты предсказал только для четырех человек, — заметил Гарри, чувствуя, что должен как-то ответить, когда Финниган повернулся к нему. — Я хочу сказать, что было бы более впечатляюще, если бы ты сделал предсказание для большего числа. Если бы ты ошибся только в одном случае из десяти, это бы уже что-то значило.

— Наверное, мне не стоит удивляться, что ты все-таки попал в Рейвенкло! — рассмеялся Финниган. — Говоришь как истинный Ворон.

Гарри хотел как-то ответить, но не знал, что именно сказать. Он ограничился пожатием плеч, а Финниган игриво растрепал ему волосы и отпустил его.

— Если хочешь сидеть с нами, милости просим, — Финниган махнул рукой в сторону других первокурсников Гриффиндора. — Это вот Дин Томас, — высокий темнокожий мальчик, который улыбался гораздо чаще, чем Блейз Забини. — Рон Уизли, — рыжий мальчик, должно быть, самый младший из рыжей семейки кивнул Гарри. — И… — Финниган немного понизил голос. — Невилл Лонгботтом.

Гарри моргнул, глядя на Мальчика-который-выжил. Постоянно бледное лицо делало его чем-то похожим на Малфоя. Шрам в виде молнии так ярко выделялся на лбу, что напомнил Гарри о ранах, которые он иногда получал, живя у Дурслей.

Но Лонгботтом неуверенно улыбнулся ему и прошептал:

— Ба рассказала мне кое-что о твоих родителях. Они были с-смелыми людьми. Надеюсь, однажды я смогу стать таким же храбрым, как они.

— Спасибо, — ответил Гарри. — Я тоже слышал о твоих родителях. Мне жаль, что их больше нет.

Лонгботтом кивнул и отвернулся, возвращаясь к завтраку. Гарри показалось, что он заметил слезинку, блеснувшую в уголке его глаза, но он точно не собирался привлекать к этому внимание. Он сел, прислушиваясь к обсуждению квиддича между Финниганом, Томасом и Уизли, и заметил, что Лонгботтом, казалось, был одинок, несмотря на то что его всегда окружали люди, желающие с ним поговорить.

«Должно быть, очень одиноко вот так остаться в живых после встречи с лордом Даддерсом».

Гарри был рад, что ему не пришлось нести это бремя. По крайней мере, он был обычным человеком, на которого большинство людей не обратили бы внимания, и у него был шанс когда-нибудь вернуть своих родителей.

Он представил, как это будет, когда он исцелит своих родителей. Как улыбнется отец. Каким будет взгляд матери, когда она проведет рукой по волосам Гарри.

Было больно — представлять себе такое. Но Гарри знал, что должен это делать, потому что когда-нибудь так и случится.

* * *

После завтрака они разошлись — Гарри отправился на чары, а гриффиндорцам надо было идти на зельеварение. Лонгботтома начало потряхивать, когда Финниган упомянул имя профессора Снейпа. Гарри сначала недоумевал, почему Снейп ненавидит Лонгботтома, но потом снова вспомнил, что Снейп был Пожирателем смерти.

Вероятно, Снейп ненавидел Лонгботтома даже больше, чем Гарри. Ему стало жаль мальчика.

— Не очень красиво с твоей стороны, Гарри.

Гарри моргнул и оторвался от учебника по заклинаниям. Бут плюхнулся на стул рядом с ним и сердито посмотрел на него. Голдстейн сел по другую сторону от Гарри, выглядя таким же расстроенным. Гарри не мог видеть, как выглядит Корнер, потому что тот сидел за другим столом позади Голдстейна.

— Ты о чем? — спросил Гарри.

Он совершенно не понимал, что успел натворить. Он даже не потерял ни одного балла с тех пор, как Снейп оштрафовал его в коридоре за тот разговор с Малфоем.

— Ты пошел обедать с гриффиндорцами и вел себя с ними дружелюбно, хотя раньше даже не общался с ними, — Бут вытаскивал учебник из сумки размашистыми неуклюжими движениями, в точности как Гарри в старой школе, когда пытался скрыть, как сильно Дадли достал его. — Мы с тобой на одном факультете, и весь чертов день проводим рядом с тобой, а ты все равно ведешь себя так, будто тебя на дерьмо заставляют смотреть⁽¹⁾.

— Следи за языком, — испуганно прошептал Корнер.

Бут проигнорировал его и наклонился ближе к Гарри.

— Я думал, я твой друг. И только сейчас понял, что никогда не слышал, чтобы ты обратился ко мне по имени, и никогда не видел, чтобы ты улыбнулся мне так, как Финнигану.

Гарри уставился на него. Его первой мыслью было: «Почему это вообще кого-то волнует?». В его старой школе всем было все равно. Да там дети закричали бы от страха перед Дадли, если бы Гарри улыбнулся им или проявил дружелюбие. Иногда Гарри поступал так с теми, кто ему не очень нравился, просто чтобы заставить их нервничать.

Но здесь…

— Я… не знал, что ты этого хочешь, — наконец сказал он. — Понимаете, в начальной школе у меня было не так много друзей.

— Твоя семья никогда не водила тебя в гости к кому-нибудь? — нахмурился Голдстейн. — Мои кузены-маглы познакомились с моими кузенами-волшебниками. Мы все знали друг друга.

— До одиннадцати лет я не знал, что я волшебник, — покачал головой Гарри. Он решил, что не будет большой беды, если он расскажет им немного. Вряд ли они станут посылать Дурслям сову с претензиями. — Мои тетя и дядя не очень любят магию. Как и мой кузен. Они не рассказывали мне о магии. Понимаете, я не думаю, что мой кузен вообще что-нибудь знал о ней.

— А при чем здесь отсутствие друзей?

Гарри повернулся к Буту.

— Мой кузен не позволял мне дружить с кем-нибудь в школе. Он избивал любого, кто пытался. Говорил, что я… — нет, Гарри все еще не был готов рассказать им об «уроде». — Ненормальный, и все, кто хотел общаться со мной, тоже ненормальные.

Все снова уставились на него. Гарри вздохнул, увидев, что Патил заходит в класс. Если она узнает об этом, он никогда не избавится от расспросов, потому что она будет анализировать это до скончания дней.

— Вот и все, — подытожил он. — Я действительно хотел попасть в Гриффиндор, потому что там учились мои родители. В первый вечер я плыл в одной лодке с Финниганом, и он сказал мне, что уверен, что я буду в Гриффиндоре. Так что я просто проводил с ними время, потому что Финниган затащил меня туда, и мне было приятно на какое-то время представить себе, что я часть того факультета, в котором я хотел оказаться.

Бут помолчал, а затем обратился к Гарри:

— Ну что ж, меня зовут Терри. И ты можешь вести себя так, будто знаешь, что я существую.

— Хорошо, Терри.

Он испытывал странное чувство, выговаривая это имя, но, похоже, Буту было приятно слышать его из уст Гарри.

— А я Энтони.

— А я Майкл, — голос Корнера был настолько тихим, что Гарри понял его только потому, что уже знал его имя.

— Энтони, Майкл, — повторил Гарри.

Он кивнул им и снова уткнулся в свой учебник по заклинаниям. Голдстейн пересел к Корнеру и заговорил с ним об эссе по защите, над которым они, по-видимому, трудились прошлым вечером. Гарри уже сделал это задание. Он задумался, следует ли ему показать, что он действительно хорошо к ним относится, сказав что-нибудь по этому поводу.

Но Бут подтолкнул его локтем и заставил Гарри обернуться. Лицо мальчика было бледным, как у Лонгботтома или как у Малфоя, и у него был ужасно серьезный вид.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Гарри.

— Хорошо.

Гарри ждал. Если Бут собирался заговорить о жестокости Дурслей, Гарри знал, как заставить его перестать думать об этом.

Но Бут поразил его.

— Я думаю, — заговорил он, — что из всех людей, которых я когда-либо встречал, ты меньше всего похож на гриффиндорца. Так что, думаю, это нормально, если у тебя есть друзья с Гриффиндора и ты хочешь общаться с ними, но ты не очень-то вписываешься в их круг. Финниган просто слепой, если уверен в обратном. Может, тебе стоит принять свой истинный факультет?

Гарри поймал себя на том, что вцепился в штанину своих брюк.

— Но на днях я дал отпор Малфою. Разве это не храбрость?

— Не знаю, — Бут пристально посмотрел на него. — Я очень многого не могу сказать о тебе, Гарри. Я никогда не знаю, что ты на самом деле думаешь или чувствуешь.

«Не Слизерин. Я не слизеринец».

Но Гарри меньше всего хотелось говорить это, чтобы Бут не задумался о том, о чем ему думать не следовало. Поэтому он только опустил голову и пожал плечами.

— Извини. Как я уже говорил, у меня нет большого опыта в дружбе. Так что, наверное, мои слова и вправду звучат ненормально, как и сказал мой кузен.

— Хорошо. Но… пожалуйста, говори хоть иногда. Странно видеть тебя рядом и почти никогда не слышать твой голос. Как будто учишься с привидением.

— Ладно, Терри, — согласился Гарри. Если Бут хотел, чтобы он поговорил еще немного, то почему бы нет. — Как ты думаешь, профессор Флитвик действительно имел это в виду, когда говорил об отработках за недостаточное прилежание в учебе? Я думаю, он пошутил, но некоторые второкурсники сказали, что он действительно их назначает.

Бут расплылся в улыбке и сразу же подхватил тему.

— Да нет, они, наверное, шутят. И вообще, что значит «достаточно учиться»? Мне нужно больше заниматься защитой, чем Энтони, но, если бы наказали Энтони, это было бы просто глупо, потому что на уроках Энтони действительно справляется лучше меня…

Гарри кивал на протяжении всей этой лекции. Если подумать, все было просто. Иногда вместо кивков он произносил несколько слов. И обращался к Буту по имени, что, казалось, делало того по-настоящему счастливым.

Не то чтобы Гарри это возмущало или что-то в этом роде. Его это просто ошеломило. Почему кого-то так сильно волнует то, что он сказал? Как оказалось, Бут и Голдстейн были знакомы еще до Хогвартса, и Корнер отлично вписался в их компанию. С чего бы им захотелось дружить с Гарри, если они уже были друг у друга?

Это было так странно — знать, что людей волнуют подобные вещи.

1) В оригинале «can't stand the sight of us» — «терпеть нас не можешь», но мне кажется, что Бут выразился покрепче. Иначе непонятна реакция Корнера.

Вернуться к тексту

— Ну и какие у вас мысли по поводу замечания автора о сложности трансфигурации человека, мистер Поттер?

— Кого именно, профессор? Их так много, — Гарри достал свои записи и с минуту просматривал их. — Меня заинтересовало, почему они говорят, что преобразовать самого себя гораздо сложнее. Разве ты не должен знать себя лучше, чем других людей? Значит, это должно быть проще.

Профессор Макгонагалл откинулась на спинку стула и улыбнулась. Она пригласила Гарри к себе в кабинет, когда тот пришел вернуть учебник третьего курса, который она дала ему на время, и теперь их окружали нарисованные пейзажи с бескрайними ландшафтами и портрет кота, который выглядел крупнее и умнее, чем обычные кошки. Гарри подумал, что это книзл⁽¹⁾. Однако у него не получалось рассмотреть кота как следует, потому что тот постоянно подкрадывался к Гарри, когда он стоял к картине спиной, и тут же удирал, когда он оборачивался.

— Я имела в виду концепцию в целом, но мы, безусловно, можем начать с этого примера, — Макгонагалл откашлялась. — Когда вы превращаете кого-то, считаете ли вы, что знаете и понимаете их тела?

— Наверное, это необходимо.

Профессор Макгонагалл покачала головой.

— Нет, если вы трансфигурировали их, чтобы помешать им напасть на кого-то другого, или использовали преобразование в качестве атакующего заклинания в бою, или чтобы остановить атаку — и это наиболее распространенные виды применения трансфигурации человека.

— Ну, и, наверное, для того, чтобы практиковаться на уроках?

— Даже на моих занятиях уровня ЖАБА я не позволяю этого.

Профессор Макгонагалл выпрямилась и смотрела на него так, что было ясно — улыбки не будет. Гарри молча согласился с этим.

— Хорошо, профессор. Но если вы плохо знаете их тела, что в таком случае вы делаете с ними?

— Вы просто представляете себе форму, которую они должны принять, и облекаете их в нее.

— То есть вы должны хорошо представлять себе эту форму. Но не их самих.

— Вот именно, — Макгонагалл вздохнула и отпила из чашки. Гарри осторожно попробовал свой чай. Он не пил его ни у Дурслей, ни в Большом зале, где предпочитал тыквенный сок, но предположил, что вкус вполне приемлемый. Пряный. — Это главная причина, по которой трансфигурация человека нуждается в таком жестком контроле. Большинству тех, кто ее практикует, безразличен человек, которого они трансформируют. Они заботятся о собственной безопасности или о том, как применить свою магию. И в трансфигурации происходит больше несчастных случаев, чем в любой другой области магии, за исключением аппарации.

— Понятно, — кивнул Гарри и почувствовал, как что-то в нем, что не находило себе места с тех пор, как он прочитал эту часть учебника, немного расслабилось. Все, что касалось его родителей, должно было быть правильным, потому что Гарри переживал о них больше, чем о себе. — Но тогда почему так трудно преобразовать самого себя?

— Закройте глаза, мистер Поттер.

Гарри почувствовал, как вся его настороженность восстает против него. Что-то вроде этого сказал Дадли перед тем, как ударить его. Но он послушно зажмурился, сказав себе, что профессор Макгонагалл не такая, как Дадли.

— Сколько волосков у вас на тыльной стороне ладони, мистер Поттер?

— Левой или правой?

— Вы уже задумываетесь над этим вопросом больше, чем большинство людей, — в голосе профессора Макгонагалл послышался смешок. — Но можете ли вы ответить?

— Хм-м, — Гарри изо всех сил пытался представить тыльную сторону своей ладони. Но получались образы, которые могли принадлежать как ему, так и кому-то другому. Он редко когда рассматривал чьи-либо руки, разве что руку Дадли, и обычно та была измазана его кровью. — Нет.

Профессор Макгонагалл кивнула, когда он снова открыл глаза.

— Люди — большинство людей — уделяют достаточно внимания своему телу, чтобы воспринимать трансформацию самого себя легкой задачей. Но у них нет необходимых знаний. Вот в чем суть становления анимагом — в том, чтобы познакомить вас с вашим собственным телом.

— Я думал, что это больше духовные практики. То есть, так сказано у Гримсби.

— Вы уже читали Гримсби?

Она казалась заинтересованной. Гарри уставился в пол. Он не хотел производить впечатление. И пока что на других уроках у него не было с этим проблем. Квиррелл редко учил их чему-либо, что не было чистым Словом, а в гербологии у Гарри, в отличие от Лонгботтома, не было особых талантов. Ну а Снейпа вообще бы ничего не впечатлило, что бы Гарри ни делал.

— Ну-у, в той книге упоминалось об этом, поэтому я поискал его работы.

— Вы знаете, насколько это редкое явление? — Гарри пришлось поднять взгляд, потому что тон профессора Макгонагалл был странным, как и ее улыбка. — Я имею в виду, что студент будет самостоятельно искать дополнительную литературу? Я часто советую студентам, которые хотят получить дополнительную подготовку, действовать именно так, но большинство из них предпочли бы избежать этого.

Гарри обнаружил, что краснеет. Это было необычно для него. Если бы он краснел из-за всего, что Дурсли говорили о нем, он бы уже давно истратил всю свою кровь. Он покачал головой и сосредоточился на их беседе.

— Но все же, профессор, это духовное или физическое?

— Что ж. Я считаю, что Гримсби действительно впечатляющий теоретик, мистер Поттер, но в категориях «Желание, Палочка и Слово» он слишком сильно концентрируется на Желании. Да, это важный фактор в анимагической трансформации, как и в Трансфигурации в целом. Но это не делает Желание единственным фактором. Нужно также изучить свое тело, подобрать правильные ингредиенты для зелий трансформации и научиться молчать. А для этого необходимо Слово.

— Почему? Если это происходит в молчании?

— Вы должны знать свое тело настолько хорошо, чтобы суметь вернуться к своей истинной форме, — просто объяснила профессор Макгонагалл. — Это включает в себя знание формы ваших пальцев, высоты костяшек, вашего текущего положения относительно окружающих вас предметов, на каком уровне «в норме» расположены ваши глаза, насколько остры ваши чувства, а также знание того, чего вы о себе знать не можете.

— Как можно знать то, чего ты знать не можешь? — для Гарри это прозвучало как шарада.

— Я имею в виду, что вы осознаёте ограниченность собственных знаний. Поэтому вы не пытаетесь вникать в них слишком глубоко и не беспокоитесь об этом. Если бы, например, ваша анимагическая форма была лебедем, вы бы не могли помнить, как плавали в собственном теле с перепонками между пальцев, потому что у людей их просто нет. Бесполезно тратить время на переживания по этому поводу. Однако вам будет нужно знать длину ваших пальцев на ногах и то, как вы плавали без перепонок.

Гарри кивнул. Кажется, он понял, а еще он подумал, что теперь знает, почему не так уж много людей используют трансфигурацию в целительстве. Потому что это действительно чертовски сложно.

Но он хотел спросить еще кое о чем, что прочитал у Гримсби.

— Но ведь анимагические превращения не единственный способ трансфигурировать себя, верно?

— Я бы не советовала пытаться изменить себя тем же способом, каким вы превращали бы другого человека, мистер Поттер.

— Нет. Я не об этом, — Гарри сглотнул. Это было опасно близко к его собственным целям, но профессор Макгонагалл, похоже, считала, что его интерес в большей степени теоретический. — Можно ли превратить свои ногти в когти животного или что-то в этом роде? Не превращаясь при этом в тигра полностью?

— Только если вы обладали бы нужным знанием, — ответила профессор Макгонагалл, качая головой. — Полным знанием. Вам нужно знать ваше тело, знать заклинания и знать, в какое животное вы превращаетесь. И получить эти знания еще труднее, чем знание своего тела, потому что в книгах по трансфигурации подробно описывается поведение тела животного в целом, а не отдельных его частей.

А ведь Гарри задумывался, издают ли подобные книги в волшебном мире, или ему придется покупать магловские книги о животных. Он был рад услышать, что есть и волшебные книги. У него были планы превращать предметы в животных.

— Мистер Поттер?

Гарри моргнул и снова поднял глаза. Иногда он ловил себя на мысли, что слишком часто задумывается в присутствии профессора Макгонагалл. Он сидел в ее кабинете, в голове у него крутились различные замыслы, и Гарри забывал, что перед ним взрослый человек. Наказание дяди Вернона за подобные поступки, за то, что он игнорировал его, было бы ужасным.

Профессор Макгонагалл наклонилась к нему. На ее лице ясно читалось беспокойство.

— Я заметила, что у вас не так уж много друзей, — начала она.

— О, Терри и остальные рейвенкловцы — нормальные ребята, — успокоил ее Гарри. — Никого особо не волнует, что меня воспитывали маглы.

Профессор Макгонагалл кивнула, хотя и выглядела слегка взволнованной.

— Я просто подумала, — убеждающим тоном заговорила она, — что вы могли бы найти друга в лице мисс Грейнджер, одной из моих гриффиндорок. Она тоже интересуется книгами и стремится углубить свои знания, и у нее хорошо получается трансфигурация.

— Мы иногда сидим в библиотеке за одним столом, профессор.

Профессор Макгонагалл просияла. Это был один из тех правдивых ответов, которые, казалось, подразумевали гораздо больше, чем было на самом деле, и Гарри видел, что она удовлетворилась этим.

На самом деле он действительно сидел и занимался с Грейнджер. Все было прекрасно, пока она всего лишь искала тихое место, чтобы что-то перепроверить. Но становилось хуже, когда ей хотелось поговорить, потому что все, о чем она стремилась ему рассказать, например, факты из «Истории Хогвартса», Гарри и так уже знал.

— Вот и хорошо. Замечательно, — профессор Макгонагалл снова улыбнулась ему. — Потому что, помимо того, что это все-таки школа и место для учебы, о чем мои гриффиндорцы склонны забывать, это еще и место, где можно завести друзей и жить своей жизнью.

«Я вернусь к прежней жизни, когда моих родителей выпишут из больницы».

— Я понимаю, профессор.

— Хорошо. Кстати, если вы уже прочитали Гримсби, то могли бы попробовать…

Она рассказывала о других книгах, а Гарри делал пометки, слушал и впитывал.

* * *

Наконец-то он нашел подходящее место, где мог практиковать заклинания трансфигурации. Это была классная комната (во всяком случае, Гарри сделал такой вывод, увидев старые столы, сваленные в углу), расположенная рядом с одним из самых сырых коридоров подземелья. Гарри потратил неделю на то, чтобы отработать в совершенстве запирающие и заглушающие чары, прежде чем переехал сюда и обустроил маленькую личную мастерскую.

Он сидел с книгами на латыни и впитывал информацию. Теперь он понимал, почему некоторые заклинания профессора Макгонагалл звучали иначе, чем другие. В латыни слова имели разные формы, если они были подлежащим в предложении, обозначали действие или были объектами — дополнениями в винительном падеже — на которые воздействовало подлежащее. Профессор использовала две формы винительного падежа вместо одной или вообще не изменяла слово, как это делалось во многих «современных» магических заклинаниях. В книге Гримсби «Латынь в Трансфигурации» объяснялось, что, как и почти все остальное, латинские слова, которые вы используете, влияют на ваше воображение. Два слова в винительном падеже, вероятно, помогали профессору Макгонагалл представить себе превращение одного предмета в другой. Все же они делали это не по своей воле. Это она совершала преобразование с ними обоими.

Гарри решил делать то же самое. Имея под рукой учебники латинского языка, было довольно легко выяснить, какой должна быть форма винительного падежа выбранного слова, и заучить его именно в таком виде в своих заклинаниях, а не так, как учили некоторые учебники для первого курса.

Он также делал то, что должен был сделать со словесной частью заклинаний, поскольку с Желанием проблем не было. Гарри повторял про себя латинские слова, обозначающие части тела, затем ложился на спину и рассматривал свою руку, изучая, как она выглядит, какая она бледная и красная в разных местах, в каком направлении проходят вены, какой длины у него пальцы.

Он решил, что начнет с левой руки.

* * *

Жизнь Гарри вошла в накатанную колею. Он ходил на уроки, разговаривал с Бутом и другими учениками из Рейвенкло, пока те не утоляли жажду общения и не оставляли его в покое. В свободное время он ходил в библиотеку и читал как можно больше о трансфигурации и целительстве, а когда была возможность, уходил в «свой» класс и практиковался. В оставшееся время он писал эссе. Домашние задания были не такими уж сложными, скорее, скучными. Как только Гарри понял, что большинство профессоров хочет, чтобы ты просто пересказывал тексты из книг своими словами, все стало гораздо проще.

Другие студенты тоже занимались привычными делами. Бут жаловался на свою семью. Грейнджер пыталась рассказывать уже известные ему вещи, но ей, по крайней мере, нравилось слушать то, что Гарри знал, а она нет. Обычно после этого девочка шла за книгой, которую он ей рекомендовал, а это означало, что она будет читать и молчать, вместо того чтобы донимать его. Голдстейн шутил с Гарри. Корнер постепенно стал менее застенчивым в присутствии других, а Патил — менее прямодушной. Иверсон никогда не умолкал, но это было нормально, поскольку его тоже было легко отвлечь.

Финниган иногда утаскивал Гарри к гриффиндорскому столу, и Гарри испытывал жалость, глядя на Лонгботтома, этого бледного мученика. Малфой презрительно усмехался и пытался сделать Гарри подножку. Снейп тоже презрительно усмехался, брызгался ядом на своих уроках и назначал отработки.

Профессор Макгонагалл улыбалась и беседовала с ним. Профессор Флитвик сказал Гарри, что ему нужно еще немного поработать над заклинаниями, и задал ему дополнительное эссе, когда Гарри совершенно запутался в некоторых приемах работы с палочкой, которые различались в Чарах и Трансфигурации. Большинство других профессоров просто смотрели сквозь него, либо… ну, они видели его, читали его эссе и давали ему советы, когда он делал что-то не так на их уроках, но он не был важен для них так, как для профессора Макгонагалл и, по какой-то причине, для Снейпа.

Всё укладывалось в знакомые Гарри шаблоны, которые он мог использовать, или получать удовольствие, или избегать, или уклоняться по мере надобности. Было только одно исключение.

Это было досадно. Ну откуда Гарри мог знать, что это так затронет Бута.

* * *

Их первый урок полетов был совместным с Хаффлпаффом, и Гарри пришлось выслушивать хвастливые истории со всех сторон. Судя по всему, у каждого была своя собственная метла и шансы через несколько лет попасть в национальную сборную по квиддичу. Гарри не завидовал им. Просто его раздражало, когда они пытались втянуть его в это бахвальство.

— Тебя что, совсем не интересует квиддич? — в отчаянии повторял Бут, пока они шли к полю.

Гарри смотрел на небо и на едва различимые силуэты птиц, рассекающих воздух. Он предположил, что это вороны, и начал представлять себе, как отрастит у себя на спине вороньи крылья и чем они будут отличаться от крыльев настоящих птиц.

— Гарри!

— Нет, не интересует, — ответил Гарри. — Я вырос у маглов. Они никогда не играли в эту игру и не рассказывали мне о ней.

Какая-то маленькая часть его души радовалась каждый раз, когда он мог вот так сослаться на Дурслей к своей пользе.

Бут вздохнул.

— Ладно, может, тебе понравится летать. Не знаю, — по его тону было ясно, что летать, не играя при этом в квиддич, не имеет никакого смысла.

Гарри было все равно. Однако он слегка заинтересовался, когда мадам Хуч велела им вытянуть руку и сказать: «Вверх!», чтобы метла сама прыгнула в руки. Это было одно из немногих не латинских заклинаний, которые он слышал до сих пор.

Бут и Голдстейн подчинили свои метлы за считанные секунды. Корнер боролся с минуту, но в конце концов с третьей попытки ему это удалось. Захария Смит уже громко комментировал, насколько плохи эти метлы по сравнению с теми, что у него дома, но, похоже, не замечал того, что мадам Хуч уже хмуро посматривает в его сторону.

— Гарри?

— Что?

— Как у тебя получилось так быстро взять метлу?

Гарри пожал плечами. Профессор Макгонагалл была права, говоря, что полет — это искусство Желания. Он мог произнести ключевое слово, и он это сделал, чтобы люди не подумали, что он ненормальный, но ему это было не нужно. Он пожелал, и метла оказалась в его руке.

— Ты тоже быстро справился, — у Бута не было причин таращиться на него так, словно Гарри внезапно стал маглом.

Бут покачал головой и хотел сказать что-то еще, но мадам Хуч скомандовала:

— А теперь перекиньте ногу через метлу и начинайте подниматься. Осторожно! Если будете лихачить, я вас тут же отстраню от полетов.

Несколько человек вздрогнули, словно им угрожали побоями. Гарри подумал, что им не помешает узнать кое-что о реальной жизни.

Он оседлал метлу и терпеливо ждал, пока мадам Хуч не подаст знак. И тогда он оторвался от земли.

Чувство, охватившее его, было неописуемым. Это было похоже на… как будто он всю жизнь знал, что ему чего-то не хватает, но не понимал, чего именно. Как будто он инстинктивно чувствовал, что должен был идти в другом направлении, но только этот урок показал ему правильную дорогу.

Потому что теперь он обрел это.

Его воля и магия, казалось, текли сквозь метлу — не так, как в волшебной палочке, а словно метла стала новой частью его тела. Гарри запрокинул голову, и метла двинулась вместе с ним. Он не болтался в воздухе. Он просто кружился.

— Мистер Поттер!

Гарри плавно развернулся к мадам Хуч, которая парила перед ним. Она строго посмотрела на него.

— Не торопитесь, мистер Поттер. Через минуту мы сможем устроить гонки.

— Хорошо, — кивнул Гарри. Мадам Хуч отлетела, чтобы помочь Лайзе Турпин с правильным хватом, и Гарри смотрел, как она летит. — Вот так, — подумал он. — Быстро и хлестко. Вот так ему и нужно будет летать.

Но ему пришлось подождать, пока все не зависли в воздухе, к удовлетворению мадам Хуч. Она снова заняла позицию перед ними и посмотрела на них, как ястреб на добычу.

— Поскольку некоторые из наших студентов, похоже, хотят гонять на метлах, — заговорила она и посмотрела в сторону, — я предлагаю соревнование. Мистер Бут, мистер Поттер, не могли бы вы подлететь ко мне, пожалуйста?

В полете Гарри немного наклонил метлу вниз, потому что ему было просто необходимо уйти в пике⁽²⁾, иначе он умчался бы куда-нибудь на полной скорости, отбросив всякую осторожность. Бут, расслабленно зависнув рядом с Гарри, сочувственно посмотрел на него.

— Не волнуйся. Со временем у тебя будет получаться лучше.

Гарри моргнул, а затем понял, что Бут решил, что его нырок был просто признаком страха или чего-то в этом роде. Он постарался сдержать улыбку.

— Да, а знаю.

— Наперегонки до Гремучей ивы, — скомандовала мадам Хуч, указывая на огромное дерево на краю Запретного леса. — Разворачиваетесь над деревом, не облетайте его — Иву легко спровоцировать — и возвращаетесь ко мне. Не забывайте о технике полета.

Гарри на секунду задумался, почему именно дерево так легко спровоцировать, но тут мадам Хуч дунула в свисток. Бут со старта вырвался вперед и понесся, пригнувшись к метле, как будто это была лошадь, и он что-то шептал ей на ухо.

Гарри не нужно было распластываться на метле. Метлы не было. Был только он. Он сбросил оковы, которые сдерживали его скорость.

И мир размылся.

Был верх, был низ, и была Гремучая ива, а все остальное было неважно. Гарри взмыл вверх, обгоняя Бута, а затем облетел Гремучую иву, держась выше дерева. Тормозить при этом было мучением, но описать идеальный круг — благодатью. Гарри казалось, что до сих пор он никогда не понимал, что такое ветер, как он может ударить по щеке или заставить трепетать ресницы.

Он улыбнулся.

Он снова ввинтился в воздух, пролетел мимо Бута, который все еще был на пути к Иве, и понесся прямо на мадам Хуч. Та подняла руку. Где-то между приливами радостного возбуждения Гарри вспомнил, что надо бы остановиться. Что он и сделал.

Но это была пытка, словно кто-то запер его в чулане в ясный солнечный день. Тихо вздохнув, Гарри выпрямился на метле и тряхнул головой.

Мадам Хуч долго смотрела на него, а затем кивнула.

— Весьма впечатляюще, мистер Поттер, — похвалила она. — Рискну предположить, что капитан квиддичной команды вашего факультета захочет, чтобы вы прошли пробы на место в команде.

Гарри моргнул и дотронулся до метлы.

— Но ведь я ничего не знаю о квиддиче. Я не хочу играть. Мне просто нравится сам полёт.

Выражение лица мадам Хуч немного смягчилось.

— Что ж, вы многому научитесь на моих уроках.

— Гарри!

Гарри повернул голову. Бут, с красным лицом, снова пристроился рядом с ним и обвиняющим жестом выставил палец.

— Ты же говорил, что вырос среди маглов!

— Ну да.

— Ни один человек, воспитанный маглами, не смог бы так летать!

— Что ж, значит, я смог.

Бут смотрел на него так, словно его предали. Гарри будто снова вернулся на несколько недель назад, в то утро, когда он пришел на урок заклинаний после завтрака с гриффиндорцами. Только на этот раз Гарри действительно не понимал, что он натворил, и у него не было настроения делать то, чего хотел Бут, лишь бы тот перестал обсуждать это.

— Я знавала много отличных маглорожденных летунов, мистер Бут, — тут же вмешалась мадам Хуч. — Буду признательна, если вы запомните: то, в какой семье вы выросли, не имеет никакого отношения к врожденным способностям, — она повернулась и улыбнулась Гарри. — И вы тоже помните это, мистер Поттер. Потрясающее зрелище. Как я уже сказала, вам стоило бы поговорить с капитаном вашей команды.

Гарри только кивнул, делая вид, что согласен. Затем он отошел в сторону, пока мадам Хуч выбирала Патил и Захарию Смита для участия в следующей гонке.

— Знаешь, это несправедливо.

Гарри взглянул на Бута.

— Что именно?

— Ты так хорошо летаешь, но квиддич тебе безразличен, — Бут повернулся к нему лицом и снова наклонился вперед, но на этот раз он просто сложил руки на рукояти метлы⁽³⁾ и с глубоким вздохом оперся на них подбородком. — И ты хорош в зельеварении, но тебя не волнуют плохие отметки и отработки, которые ты огребаешь от Снейпа. И ты так хорош в трансфигурации, что убедил Макгонагалл давать тебе продвинутые уроки…

— Профессора Макгонагалл, — вырвалось у Гарри прежде, чем он смог остановиться.

— Ой, перестань тут изображать Грейнджер. И вообще, почему это всё тебя почти не волнует?

Гарри вздохнул. «Дай немного, чтобы получить немного взамен». Придется дать Буту немного информации, чтобы тот ушел и перестал его беспокоить.

— Хочешь знать, что меня действительно волнует? Я волнуюсь о моих родителях. Я хочу знать, какой была бы моя жизнь, если бы я мог жить с ними. Я все время спрашиваю себя, гордились бы они мной. Если в итоге окажется, что я хорош в квиддиче, ну что ж… профессор Макгонагалл рассказывала, что мой отец был отличным игроком. Я был бы счастлив только потому, что стал бы ближе к отцу. А не потому, что мне нравится квиддич.

Выражение лица Бута менялось, пока он говорил.

— О, — наконец выговорил он. Он сглотнул и попытался что-то добавить, но в итоге только повторил: — О.

Гарри кивнул и повернулся, чтобы посмотреть на завершение второй гонки, в которой лидировала Патил.

* * *

Полеты был радостью и чудом, но и отвлекали от главного. Настоящая радость была, когда Гарри лежал на спине в заброшенном классе, а перед глазами у него плыли слова, в голове звучали заклинания, и волшебная палочка двигалась, как продолжение его руки.

Потому что Гарри собирался вернуть своих родителей, и вот тогда он будет счастлив.

Ближе к концу семестра, когда уже приближались рождественские каникулы (Гарри решил остаться в школе, а профессор Макгонагалл обещала свозить его в больницу Святого Мунго), он понял, что готов. Гарри чувствовал себя так же, как во время полета: чистый холодный воздух наполнял легкие, а в груди покалывало. Он встал и повернулся к дальней стене, где громоздились столы. За его спиной горел маленький наколдованный огонек, давая много света и бросая на стену теневой рисунок движений палочки, чтобы Гарри мог контролировать их для большей уверенности.

Он сглотнул ощущение чистого холода и произнес заклинание, которое составил по кусочкам из формул трансфигурации и латинских парадигм склонения.

— Коммуто унгвес хоминис унгвес тигридис⁽⁴⁾.

Долгое время что-то растягивалось и вытягивалось, а Гарри смотрел на тень, прежде чем опустить взгляд на свою руку.

Было больно. Но Гарри знал, что такое боль. Он сжал пальцы левой руки в кулак и подумал о боли, которую чувствовал, когда они сгибались. Он вспомнил тот случай, когда Дадли прищемил ему пальцы дверью и едва не сломал их, и постарался восстановить все детали. Теперь он помнил высоту костяшек на своих пальцах и вид своих ногтей.

Он наблюдал, как его ногти становятся крючковатыми и изогнутыми, бледнеют и удлиняются, а потом заостряются на концах. Маленькие полумесяцы у основания ногтей исчезли. Его рука стала шире и грубее, потому что Гарри знал, что драть что-нибудь когтями лучше, когда эти когти не растут из обычных человеческих пальцев.

Боль утихла. Гарри поднял руку и на мгновение залюбовался мягким блеском когтей в свете волшебного огня. Они были почти того же цвета, что и его человеческие ногти, но больше напоминали слоновую кость, без розового отблеска.

Затем он повернулся к каменной стене. Он мог бы сначала поупражняться на пергаменте или ткани — здесь были образцы и того, и другого, — но ему хотелось увидеть нечто иное.

Гарри побежал к стене. Казалось, он снова летит. А потом он прыгнул, изо всех сил взмахнул рукой и вонзил когти в камень!

Ощущение были настолько непохожим на то, что он испытал бы, проведя по стене ногтями, что Гарри вздрогнул. А затем он услышал тихий шорох осыпи и увидел, как вылетела одинокая искра.

Когда он отступил назад, на каменной стене виднелись пять длинных бледных царапин.

И классная комната в подземелье огласилась радостным смехом Гарри.

1) Книзл или низл (англ. Kneazle) — волшебный зверек, похожий на кошку, с несоразмерно большими ушами и львиным хвостом. Выведен в Британии, по классификации Министерства Магии относится к существам класса XXX.

Вернуться к тексту

2) Уйти в пике, в пикирование — маневр в авиации, при котором летательный аппарат снижается под большим углом к горизонту (от 30° до 90°), при этом набирая скорость.

Вернуться к тексту

3) В оригинале «folded his hands above the bristles», то есть, «сложил руки на прутьях». Учитывая, что Бут наклонился вперед, получается, что его метла летает задом наперед!

Вернуться к тексту

4) Изменяю ногти человека на когти тигра.

Вернуться к тексту

Гарри еще раз проверил подарки, приготовленные для родителей. Они были завернуты в несколько слоев бумаги, и сколько бы он их ни тряс, не было слышно ни звука. Он улыбнулся, вспомнив, как Дадли обычно трясет свои подарки, и спустился в гостиную.

Кроме него, там никого не было. На каникулы остались только двое или трое рейвенкловцев, и среди них не было никого из соседей Гарри по комнате. Профессор Макгонагалл сказала, что встретит его у входа в башню факультета. Гарри открыл дверь, не вполне уверенный, что она не опоздает.

Но нет, профессор была там и повернулась к нему, довольно кивнув.

— Вы взяли все, что хотели, мистер Поттер?

— Да, профессор.

Гарри еще раз похлопал по пакетам. Тот, что предназначался маме, был завернут в зеленую бумагу, под цвет ее глаз. Обертка для подарка папе была в цветах Гриффиндора — красная с золотом. Он заметил, что Макгонагалл смотрит на них с легкой грустью.

Встретившись с ним взглядом, она почти сразу отвела глаза.

— Мистер Поттер, вы же понимаете, что они, скорее всего, не смогут отреагировать на ваши подарки? — хрипло спросила она.

— Я знаю, профессор, — мягко ответил Гарри. Он был удивлен, что ему приходится успокаивать профессора Макгонагалл, которая всегда была такой суровой. — Но я буду знать, что принес их, а это самое главное.

Макгонагалл выдохнула.

— Надеюсь, что это так, — ответила она, что показалось Гарри странным, но он ничего не сказал.

Профессор Макгонагалл взяла его за руку и неспешно повела в свой кабинет, где у нее был камин, через который они могли перенестись в больницу Святого Мунго.

* * *

— Видишь, мам, это для тебя.

Минерва закрыла глаза. Она была готова заплакать гораздо чаще, чем многие могли бы предположить, — иногда у нее наворачивались слезы, когда она читала о достижениях мастеров Трансфигурации прошлого и о том, каких высот они достигали в этом искусстве. Но худшим моментом в ее жизни — во всяком случае, одним из худших — был тот, когда она стояла там, а Гарри Поттер протягивал пакет в зеленой обертке своей безучастно лежащей матери и болтал с ней так, словно та смотрела на него.

На самом деле, когда Минерва посмотрела снова, взгляд Лили был прикован к пакету. Но Минерва знала, что это лишь потому, что та случайно посмотрела в нужную сторону, когда Гарри махал подарком у нее перед глазами. Это не означало, что Лили проявила интерес к подарку или какую-то другую реакцию.

Но Гарри продолжал говорить, словно так и случилось.

— И посмотри, что я тебе принес, — он снял обертку, казалось, его не волновало, что Лили просто лежит в постели, вытянув руки вдоль тела, и даже не потянулась к нему.

Когда Гарри открыл коробку, заинтересованная Минерва подошла ближе. Она знала, что он, вероятно, просто заказал подарок совиной почтой, но сомневалась, хватило ли ему галеонов. Быть в долгу у гоблинов или лавочников — не то, что она могла бы ему пожелать.

При виде маленького деревянного цветка, который Гарри достал из коробки, у нее перехватило дыхание. Это была лилия — ну конечно же, лилия. Должно быть, работа искусного резчика. Минерва могла разглядеть очертания каждого лепестка, вплоть до того, что их кончики слегка отклонялись в разные стороны, как у настоящего цветка.

— Какая прелесть, Гарри, — восхитилась Минерва, добавив комментарий, который Лили никогда бы не произнесла. — Где ты его купил?

Гарри вздрогнул и повернулся, уставившись на нее так, словно совсем забыл о ее присутствии. На секунду его глаза широко раскрылись. Затем он мотнул головой и ответил:

— У одного из моих соседей по комнате есть двоюродный брат, который занимается резьбой по дереву. Я заказал ему эту работу.

— Это будет хорошим подарком для нее, — тихо проговорила Минерва, наблюдая, как Гарри кладет лилию на столик у кровати матери.

Почему-то ей показалось, будто в затылке зазвенел колокольчик, или как если бы кто-то взъерошил ей усы, когда она была в кошачьем облике. Что-то в этой лилии…

— А это для тебя, папа, — сказал Гарри, подойдя к кровати Джеймса и открывая красно-золотую коробку.

Это тоже было вырезано из дерева — крошечная метла с очками, оседлавшими ее прутья. Минерва улыбнулась. Она никогда не видела ничего настолько причудливого.

— Ты и это заказывал там же?

Гарри искоса настороженно посмотрел на нее.

— Да, профессор.

Минерва кивнула. Что-то похожее на поток магии отвлекло ее, и она вздохнула, когда это пролетело над ней. Что бы это могло быть? Не станет же Гарри дарить Темные артефакты своим родителям.

— Скажи мне имя этого молодого человека, — попросила она. — Возможно, мне самой захочется заказать что-нибудь из этих фигурок.

* * *

Гарри почувствовал, что его лицо заледенело.

«Ты должен был понимать, что это принесет тебе неприятности», — произнес у него в голове ворчливый голос, похожий на голос тети Петунии. Гарри не слышал его с тех пор, как приехал в Хогвартс, но опять же, с момента поступления в школу, он вел себя немного осторожнее. — «Тебе вообще не следовало ничего говорить. Дай ей какой-нибудь расплывчатый ответ. Скажи, что купил это в Косом переулке».

Но придется признать правду. Он этого не сделал, потому что солгать было проще. Но ему нечего было сказать профессору Макгонагалл касательно имени резчика, потому что эти фигурки не были вырезаны. Он просто предположил, что она не усомнится в его лжи, потому что никому никогда не было дела до того, что делал Гарри, чтобы задавать подобные вопросы.

— Мистер Поттер?

Гарри еще раз коснулся метлы и обернулся. Макгонагалл смотрела на него с выражением лица, которое можно было назвать озадаченным, словно она подозревала, что он нарушает правила, но не могла сообразить, какие именно.

— Я немного исказил правду, профессор Макгонагалл, — пробормотал он, уставившись в пол. — Я не покупал эти фигурки.

— Сомневаюсь, что вы бы их украли.

В ее голосе все еще звучало замешательство, но в любую секунду оно могло перерасти в гнев. Гарри знал это по долгому опыту общения со взрослыми. Он собрался с духом.

— Нет, профессор Макгонагалл. Я трансфигурировал их. Из цветка лилии и маленькой модели метлы в очках, которую я сделал из бумаги.

В комнате повисла тишина. Гарри напряженно прислушивался к дыханию родителей. Несмотря ни на что, подумал он, они все равно оставались его родителями, и они не разочаруются в нем. В отличие от Дурслей или от того, как, наверное, разочарована сейчас профессор Макгонагалл.

— Гарри. Посмотри на меня.

Он вздрогнул, услышав свое имя, и повернулся, чтобы встретиться с ней взглядом. Профессор Макгонагалл наклонилась к нему, вглядываясь в его лицо. Гарри подумал, что, возможно, она хотела убедиться, что сейчас он сказал правду.

— Я только хотела узнать, чем ты занимался, — прошептала Макгонагалл. — Откуда у тебя эти подарки, — какое-то мгновение она ждала, а затем протянула руку и погладила его по волосам, потому что, как предположил Гарри, на ее взгляд он затянул с ответом. — И я хочу понять, почему ты солгал.

Гарри понимал, что теперь у него нет выбора. Но он все равно не мог назвать профессору истинную причину. Не было сомнений, что она с сожалением сообщит ему, что вылечить его родителей невозможно. И Гарри не собирался с этим мириться.

К счастью, была и другая причина, которая в данный момент была ближе к истине, и к тому же гораздо менее опасна.

— Потому что это продвинутая трансфигурация, — ответил он. — Я подумал, что вы будете беспокоиться, что я упражняюсь в ней вне класса.

Профессор Макгонагалл улыбнулась и покачала головой. Ее рука оставалась на его макушке. Гарри напрягся, но не сбросил чужую руку. Если ему придется терпеть это странное прикосновение, чтобы выкрутиться, он будет терпеть.

— Я не встревожена, — возразила профессор Макгонагалл. — Я безмерно горда вами, мистер Поттер. Я и понятия не имела, что вы способны на такое, — она протянула руку и взяла подарок для Лили, повертев его в пальцах. — Конечно, превращение живых цветов в другие материалы — это то, чему я учу своих студентов, но мало кому из них удается создать что-то настолько совершенное. Вес дерева, формирующегося в лепестках, обычно изменяет их угол наклона и повреждает их. А это выглядит как живая лилия.

Гарри постепенно расслабился. Возможно, профессор все-таки не собирается на него кричать.

— Значит, вы не против, несмотря на то что я сделал это не во время урока?

— Нет, — Макгонагалл положила лилию обратно. — Но, когда мы вернемся в Хогвартс, у меня будет к вам несколько вопросов, мистер Поттер.

Гарри кивнул и повернулся, чтобы продолжить общение с родителями. Потому что «когда мы вернемся в Хогвартс» не означало «прямо сейчас», а ему нужно было накопить для себя воспоминания о родителях, чтобы пережить без них следующие несколько месяцев.

* * *

Минерва ждала, пока они не вернулись в ее кабинет, и попросила домашних эльфов принести чай и печенье. Но Гарри ничего не взял. Напротив, он продолжал настороженно переводить взгляд с нее на поднос, словно ожидая, что его отругают, как только он потянется за едой.

— Пожалуйста, поешь немного, — не выдержала Минерва, когда прошло несколько долгих минут, а Гарри так и не расслабился. — Меня стошнит, если я съем все это в одиночку, а я не хочу, чтобы хорошая еда пропала зря.

Это вызвало у Гарри едва заметную улыбку. Он выбрал печенье с белым шоколадом и откусил от него кусочек. Минерва наблюдала за ним, пытаясь понять.

Он был таким молчаливым ребенком. Таким сдержанным. Таким одиноким. В начале семестра Минерва думала, что это отчасти объясняется тем, что он оказался в новой школе и впервые в жизни в окружении волшебников, но теперь она не могла больше обманывать себя. Это и был настоящий Гарри Поттер, который вел себя как маленький взрослый и смотрел на печенье так, словно боялся, что оно вот-вот взорвется.

«Что сделало его таким недоверчивым?»

К сожалению, Минерва подозревала, что знает ответ, и до сего времени ни одно из писем, которые она отправляла в Визенгамот, не пробудило никакого интереса. Дети должны воспитываться в семье — и Гарри Поттер был с семьей. Не было никого другого, кто мог бы взять его к себе на правах более близкого родственника, — следовательно, он находился там, где и должен был быть.

Минерва знала о существующем в ее мире пристрастном отношении в пользу семьи, и в большинстве случаев она соглашалась с этим. Дети должны расти с тетями, дядями, двоюродными братьями и сестрами, если не знают своих родителей. Рядом с ребенком должны быть люди, знавшие его родителей, и другие дети, чтобы ему было с кем поиграть. Даже бабушки и дедушки могли быть не настолько хороши, потому что они, скорее всего, были бы намного старше братьев и сестер родителей ребенка и недостаточно энергичны.

А потом появился Гарри и опроверг все ее доводы.

Минерва вздохнула. Ей просто нужно было продолжать попытки.

— Мистер Поттер, когда вы начали развивать столь продвинутые навыки в трансфигурации? — спросила она. — Вы не демонстрировали их в классе.

Преобразования в исполнении Гарри на ее уроках были вполне приемлемыми, но всегда немного несовершенными — в спичке все еще поблескивало серебро, чайная чашка, которую он должен был превратить из фарфоровой в деревянную, оставалась хрупкой, — и он никогда не выполнял заклинание первым. Это всегда была мисс Грейнджер, или мистер Малфой, или мистер Смит.

— У меня не получается правильно выполнить такую трансфигурацию с первого раза.

— Почему?

— Потому что меня это не слишком интересует, профессор Макгонагалл, — голос Гарри был таким тихим, что Минерве пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать. — Превращение одного предмета в другой — это замечательно, но это не… это не важно. Я хочу научиться трансфигурировать живых существ.

Минерва слегка нахмурилась.

— Один из важнейших уроков, который вы получаете, занимаясь наукой, мистер Поттер, — заговорила она, беря печенье с темным шоколадом, — это умение проявлять интеллектуальный интерес к вещам, которые эмоционально не очень вас привлекают. С вашим врожденным талантом вы должны хорошо справляться с заданиями на моих уроках, даже если некоторые из них нравятся вам больше, чем другие.

Гарри смотрел на нее исподлобья, закрывшись волосами. Минерва невольно задумалась, стрижет ли он их вообще. Ну, наверное, иногда ему приходится это делать, иначе они бы уже отросли ниже плеч. Но свою челку он, кажется, никогда не стриг и смотрел на окружающих из-под нее, как английская овчарка⁽¹⁾.

«Возможно, это и будет его анимагическая форма».

Уже сейчас, основываясь на навыках Гарри, которыми мог бы гордиться студент пятого курса, Минерва была уверена, что когда-нибудь он станет анимагом.

Но следовало предостеречь его от некоторых опасностей, куда мальчика мог завести его энтузиазм. Кивком предложив Гарри доесть его печенье, Минерва откинулась на спинку стула и тихим голосом продолжила:

— Трансфигурация живых существ поражает воображение, мистер Поттер, но с этической точки зрения она становится рискованным занятием, как только вы ступаете дальше превращения живых цветов в деревянные или создания живых существ из обычных предметов, вроде расчески. Превращение одного животного в другое, когда вы неопытный волшебник, может причинить этому животному сильную боль, — она замолчала, хотя Гарри просто сидел, демонстрируя вежливое внимание, и никак не реагировал. — Я не думаю, что вы когда-либо захотите причинить боль животному.

На мгновение она увидела страдание в его глазах, отчего они стали похожи на треснувшее стекло. Но это мгновение тут же прошло, прежде чем Минерва смогла найти слова, чтобы спросить, в чем дело.

— Нет, профессор Макгонагалл, — было его ответом, и Гарри допил свой чай.

— А эксперименты на людях… — Минерва вздохнула. — Однажды, мистер Поттер, когда мне было тринадцать лет, я не смогла сдержаться. Один из моих одноклассников насмехался надо мной из-за моего отца, и я превратила его уши в кроличьи. Это было сочетание чистой трансфигурации и стихийной магии, и профессору Дамблдору потребовалась большая часть семестра, чтобы вернуть им прежний вид.

— Почему он насмехался над вами из-за отца, профессор Макгонагалл?

«Странный ребенок. Почему он спрашивает об этом, а не о теоретическом обосновании такого длительного воздействия заклинания? Я же знаю, что он интересуется теорией».

— Мой отец был маглом, мистер Поттер, — Минерва стряхнула застарелую боль и добавила: — Предрассудки о чистоте крови были гораздо шире распространены в те времена, когда я была юной ведьмой, учащейся в школе.

— Дурацкие предрассудки!

Минерва почувствовала, как ее брови поползли вверх. За его словами скрывалась страсть, и она понятия не имела, почему. Это сбивало с толку.

— Именно так, мистер Поттер. Но все же постарайтесь выражаться более сдержанно. И думать тоже, — добавила она. — Хорошенько обдумывайте свои преобразования, прежде чем выполнять их.

На мгновение глаза Гарри встретились с ее глазами. Затем он опустил взгляд.

— Да, профессор.

— Это вовсе не означает, что я недооцениваю ваши умения, — Минерва наклонилась к нему. После критики можно и похвалить. — За последние двадцать лет я не встречала никого с таким талантом как у вас, мистер Поттер. Из вас действительно получится искусный волшебник.

* * *

«Хорошо. Может быть, тогда я смогу исцелить своих родителей».

Гарри вернулся в башню Рейвенкло, а слова профессора Макгонагалл все еще звучали у него в голове. Он планировал еще немного почитать теорию Трансфигурации, а затем спуститься в подземелья в свою мастерскую. У него было составлено заклинание, для которого он снова и снова отрабатывал движения палочкой, и Гарри считал, что наконец-то готов его испробовать.

Войдя в свою спальню, он на секунду замер. Что-то было не так с его кроватью. На мгновение Гарри показалось, что какое-то существо, целиком состоящее из блёсток, забралось туда и его стошнило прямо на постель.

Но тут он разглядел очертания коробок, скрытых за цветастой бумажной оберткой. Гарри приблизился еще на шаг и вытаращил глаза. Это были подарки!

Подарки от Бута, Голдстейна, Корнера, Патил и Смита, по какой-то странной причине предназначенные ему. Плоский пакет, к которому была прикреплена записка, но без имени отправителя. А еще подарок от профессора Макгонагалл и от Финнигана.

Гарри помотал головой. Он почувствовал, как перехватило дыхание. Его затошнило. Он отступил еще на шаг и снова тряхнул головой.

Они все принесли ему подарки. А он им ничего не подарил.

Почему они… он не ожидал… неужели он каким-то образом показал, что действительно ждет чего-то? Когда…

«Почему они это сделали?»

И Гарри сбежал. В данную минуту он не знал, что с этим делать. По крайней мере, в одном он был уверен, и потому направился в свою мастерскую. Войдя в комнату, он произнес заклинания, которые должны были надежно запечатать ее. Затем Гарри достал волшебную палочку и направил ее на расколотый глиняный горшок, который он на днях принес с урока травологии и теперь собирался трансфигурировать.

Его рука твердо держала волшебную палочку. Он точно знал, что нужно делать, и сделал это.

— Коммуто фиделиам мурем экс бона фиде⁽²⁾.

Горшок задрожал и втянулся внутрь, а потом Гарри увидел, как темная шерсть покрывает его, словно набежавшая волна. Внезапно на месте изломанных трещин появились лапы, а на удлиненной мордочке открылись глаза. Зазубренный верх горшка превратился в позвоночник, затем вырос длинный хвост — и в следующую секунду к ногам Гарри подбежала коричневая крыса и уставилась на него, попискивая.

Гарри опустился на колени рядом с ней. Крыса прыгнула ему на ладонь и пощекотала своими усами его лицо. Гарри закрыл глаза.

Он все сделал правильно. Он точно знал это.

Если он собирался раздобыть кое-какие необходимые ингредиенты, получать нужные ему знания и обеспечивать себя едой во время летних каникул, а также не позволить некоторым людям встать на его пути, ему понадобится помощь. Вообще-то он намеревался сначала создать мышь, но горшок был большой, и он не смог полностью сосредоточиться на слове «мурем». Поэтому вместо мыши заклинание создало крысу.

Ничего страшного. Все прошло замечательно.

А небольшое дополнение, которое Гарри внес в заклинание, означало, что крыса будет верна ему. Было бы здорово иметь друга, которому можно доверять.

Крыса тесно прижалась к его щеке. Гарри откинулся назад и подавил все эмоции, с которыми прямо сейчас не мог справиться. Он останется здесь, внизу, пока не сможет разобраться с ними, а затем трансфигурирует что-нибудь в подарки для тех, кто принес подарки ему. Если он и вправду так хорош, как, похоже, считает профессор Макгонагалл, то все должно получиться.

Крыса, вернее, крыс снова пискнул. Гарри посмотрел на него и моргнул. Наверное, он не может и дальше называть его просто «крысой».

— Тебя зовут Амикус, — сказал он. — Потому что в переводе с латыни это означает «друг». Понятно?

Амикус обвил хвостом свои лапки и уставился на Гарри с крысиным обожанием. Гарри усмехнулся, сел, придерживая Амикуса возле шеи, и закрыл глаза.

Через некоторое время он обязательно встанет и займется другими делами. Он собирался это сделать. А потом он поднимется наверх и разберется с подарками на своей кровати.

Но пока что он просто посидит здесь, радуясь тому, что у него есть питомец, которому дядя Вернон никогда не сможет причинить вреда. К тому же, если Гарри все сделает правильно, Амикус на самом деле поможет ему отомстить дяде Вернону.

— Месть, — тихо сказал Гарри. — Как тебе такое?

Амикус пискнул.

1) Пример английской пастушьей собаки (овчарки) — бородатый колли. https://ru.wikipedia.org/wiki/Бородатый_колли

Вернуться к тексту

2) Превращаю в мышь, искренне преданную мне. Ex bona fide можно перевести с латыни, как «с чистыми намерениями» или «искренне, без обмана». Поскольку это дополнение стоит после murem (мышь), я предположил, что это характеристика будущего питомца.

Вернуться к тексту