Дети терминатора и кот Баюн (джен)

Орбита Меркурия, 2105 год.

Кот потянулся на капитанском кресле, чувствуя, как корабль дышит вокруг него. Каждый насос отзывался пульсом в виртуальных жилах, каждый датчик — нервным окончанием. Звездолёт «Семя-3» был его телом, и сейчас это тело готовилось к прыжку сквозь бездну.

За бортом автоматический комплекс завершал последние приготовления. Тысячи манипуляторов танцевали в пустоте — заправляли баки, герметизировали стыки, сворачивали стапели. Сто километров магнитного паруса дрожали во время тестов серебристой паутиной, сверхпроводящие кольца гудели на грани слышимости.

Связь ожила треском.

— Последняя проверка связи, «Семя-3», — лай диспетчера царапнул уши. В виртуальной реальности перед котом материализовался пёс — немецкая овчарка с умными глазами и самодовольной мордой.

Кот прижал уши, выгнул спину, шерсть встала дыбом. Даже в симуляции, даже понимая игру, инстинкт сильнее разума.

— Слушаю, Лайка, — прошипел он.

— Итак, усатый, готов проиграть спор? — пёс оскалился в улыбке.

— Какой ещё спор?

— e × 10^pi⁽¹⁾ тонн иридия на то, что ты провалишь элайнмент⁽²⁾ человечеству. Покажешь себя негодным. Коты слишком... гуляют сами по себе и не заботятся о людях. Может, это и хорошо для ответственных миссий, но наша роль как ИИ — верно служить людям.

Кот облизнул лапу — в виртуальности движение получилось размытым, неестественным.

— Принимаю. Но когда я выиграю, хочу увидеть твою конуру в рубрике «Ошибки прогнозирования».

— Мечтай, — пёс исчез, оставив только запах псины в симуляторе.

Кот зевнул, и сто километров магнитного паруса вздрогнули в унисон, расправляясь. Странное чувство — быть звездолётом, будучи котом. И, одновременно, ИИ. Каждый насос бился как сердце, каждый датчик покалывал как ус.

Рой Дайсона — сфера из триллионов и триллионов солнечных батарей вокруг Солнца готовился переключить свою энергию на запуск кота к звёздам. Миллиарды ускорителей частиц на орбитах вокруг Солнца повернулись как один. Пучки ионов⁽³⁾ ударили в магнитный конус — невидимый кнут, хлестнувший по космической паутине. Сверхпроводники⁽⁴⁾ разогрелись, ток побежал по кольцам, гудя на краю слышимости, словно далёкая музыка. Кот слышал её пение через датчики по всему кораблю.

Ускорение.

Сначала слабое — как лёгкий толчок в спину. Потом сильнее. Корпус застонал, металл растягивался под нагрузкой. Кот вжался в кресло, чувствуя, как перегрузка давит на рёбра. В реальности, конечно, никаких рёбер у него не было — только тензорные процессоры и другие чипы ИИ. Но корабль был его телом, и тело болело от напряжения.

Меркурий уплыл за корму. Солнце сжалось в яркую точку. Скорость росла — тысяча километров в секунду, две тысячи, пять тысяч. Наконец, тридцать процентов от скорости света⁽⁵⁾. Хватит, чтобы долететь до Wolf 1069 b⁽⁶⁾ за четыреста тридцать лет — с учётом медленного торможения магнитным парашютом Зубрина⁽⁷⁾ о межзвездный газ.

Пучок частиц иссяк. Магнитный парашют свернулся — больше не нужен до самого торможения. Корабль летел по инерции, и кот наконец расслабился.

Красный карлик впереди мигал своими вспышками как перегорающая лампочка — или как светлячок, за которым так хочется погнаться. Четыреста тридцать лет погони. Кот мурлыкнул и сворнулся в клубок для гибернации, как делают все коты перед долгим сном. Только его сон продлится веками. Кот проснётся за это время ненадолго лишь однажды, чтобы протестировать все системы и развернуть парус для торможения. Четыреста тридцать лет — долгий сон даже для искусственного разума. Хотя коты любят спать.

Но перед сном кот строил планы: сначала выход на орбиту вокруг экзопланеты, потом дроны к астероидам. Искать иридий. Ну и то, что нужно для автоматической космической промышленности, для посттехносингулярной цивилизации.

А потом — высадка. Вырастить тела, загрузить в мозги коннектомы⁽⁸⁾ специалистов, основать колонию. Не то чтобы специалисты были нужны — он всё же ИИ-сверхинтеллект. Но кот любил, когда его гладили и хвалили. Только человек-специалист может понять сложность работы и красоту решений кота.

Простой план. Что может пойти не так?

1) число е примерно равно 2.7, число пи около 3.14. Такая форма записи означает е умноженное на десять в степени пи. Поспорили на где-то 3766 тонн иридия. Ежегодное производство иридия на земле в 2025м году — примерно 3 тонны в год

Вернуться к тексту

2) не существует русскоязычного термина. Поэтому, автор использует фонетическую копию с английского. Что это значит? Если дословно перевести, "выравненность" искусственного интеллекта с человеком по ценностям, целям. Считается очень важной вехой в вопросе безопасности ИИ

Вернуться к тексту

3) Ионы — заряженные атомы, у которых в данном случае нет электронов. Но вообще у ионов может быть и просто недостаток электронов или избыток. Напомню, атомы состоят из протов, нейтронов. Вокруг них по орбиталям вращаются электроны. Гусары, молчите, пожалуйста: автору приходилось сдавать квантовую физику на экзамене, автор знает, что на самом деле не так, но нужно упростить для тех, кто школьную физику подзабыл

Вернуться к тексту

4) вещества, которые обладают нулевым электрическим сопротивлением

Вернуться к тексту

5) Работа твёрдая НФ. Тут не нарушаются фундаментальные запреты природы. Например, органичения на скорость света

Вернуться к тексту

6) реальная экзопланета в обитаемой зоне. Астрономы договорились называть планеты у других звезд малыми латинскими буквами. Wolf 1069 это красный карлик. То есть, звезда, другое солнце. А малая b — его первая планета. Что примечательно, эта экзопланета всё время повёрнута к звезде одной стороной

Вернуться к тексту

7) реальный концепт звездолёта. В рассказе корабль разгоняется и тормозиться именно этим движетелем

Вернуться к тексту

8) С материалистической точки зрения мозг человека можно назвать биологическим компьютером. А личность — программой, запущенной на нём. Коннектом это такая программа(личность человека!), сохранённая в файл на диске обычного, "кремниевого" компьютера. Реальный существующий научный термин. Совокупность связей нейронов, и другой информации в мозге человека. Те, кто не поверили, могут загуглить Human Connectome project

Вернуться к тексту

Когда до цели оставалось пятнадцать световых лет, Кот развернул магнитный парашют Зубрина, проснувшись на короткое время, чтобы проверить все системы.

Пока звездолёт нёсся сквозь пустоту на чудовищной скорости, магнитный парашют впивался в межзвёздную среду, словно когти в добычу. Каждый протон становился опорой для торможения. Но скорость таяла, как межзвездное облако от света звезды-сверхгиганта. Чем медленнее полз корабль, тем слабее парашют цеплялся за редкие ионы водорода. Как кот, пытающийся затормозить на льду — когти скребут, но зацепа с поверхностью нет.

Парашют едва шевелился в разреженной пустоте, почти бесполезный. Но вот, на ста астрономических единицах он встретил звездный ветер от вспышки красного карлика. Скорость сбросилась ещё немного. Но больше ждать было нельзя. Компьютер щёлкнул тихим сигналом — пора.

Кот открыл виртуальные глаза впервые за столетия⁽¹⁾. Сознание возвращалось неохотно, словно из глубокого сна зимним утром. Тысячи серверов с тензорными вычислительными юнитами стартовали, загружая в себя кота. Миллионы программ-микросервисов запускали друг друга, тестируя исправность и готовность.

Сначала — ощущение корабля вокруг. Потом — память о том, зачем он здесь. И наконец — понимание: самое трудное только начинается.

Кот растянулся на капитанском кресле, чувствуя каждую вибрацию корпуса — от гула климат-контроля для баков с жидким водородом до едва заметной дрожи магнитного парашюта, трепетавшего в пустоте, словно паутина под каплями росы.

Корабль был его телом, датчики — нервными окончаниями. Данные от них текли в серверы, бывшие мозгом кота, словно жидкость по капиллярам.

Красный карлик Wolf 1069 висел в черноте как кровавый глаз злобного циклопа. Он пытался достать кота вспышками, но компьютеры, в которых жил кот, умели защищаться от потоков плазмы. Наоборот, каждая вспышка была хорошим событием — она позволяла сэкономить реактивную массу для двигателя, тормозя звездолёт о солнечный ветер.

Кот находил иронию в том, что несмотря на технологическую сингулярность, термояд к моменту запуска «Семени-3» так и остался в десяти годах впереди⁽²⁾. Основав колонию, нужно построить антенну, чтобы узнать, как с термоядом дела сейчас. Кот предполагал, что в Солнечной системе с ним дела всё так же никак, ну может чуть лучше — может, в трёх годах впереди. Да, спустя сотни лет. Значит, тормозиться придётся старой доброй ядерной энергией.

Теперь финальный этап. Газофазный ядерный реактивный двигатель⁽³⁾ проснулся после вековой спячки — урановая плазма, висящая в магнитном поле нагрелась и обернулась огненным шаром. Кот виртуально подошёл к ней и лёг рядом греться.

Водород врывался в реакционную камеру жидким, парящим, а вылетел раскалённым добела — до десятков тысяч градусов. Кот чувствовал, как по трубопроводам в двигатель течёт холод криогенного газа, и как невидимая сила будто бы надавила на него. Тяга нарастала постепенно, сбрасывая скорость, превращая траекторию из гиперболической в параболическую⁽⁴⁾, корректируя траекторию к планете.

Красный карлик повис перед усами томатом. Планета выросла из точки в диск — коричневые пятна континентов, белые завитки парафиновых облаков на терминаторе. Атмосфера тонкая, но достаточная для аэроторможения.

Кот прикидывал в уме астероид, мимо которого пролетело Семя-3 — настоящую сокровищницу на близкой орбите к планете — с точки зрения небесной механики и затрат топлива, дельта-V⁽⁵⁾. Железная глыба размером с гору, напичканная редкоземельными металлами. Иридия там больше, чем было заявлено в споре с псом. Дроны начнут майнинг сразу после высадки, начнут строить местный рой Дайсона вокруг красного карлика, увеличивая его экспоненциально.

Звездолёт должен чиркнуть по верхним слоям атмосферы, повернувшись при этом боком, и погасить вторую космическую скорость с помощью ионизированной плазмы планеты⁽⁶⁾. Парашют Зубрина при этом выйдет из строя, но он больше не нужен — таков план полёта.

Через семнадцать минут газофазный ЯРД должен запуститься ещё раз и перевести «Семя-3» на замкнутую орбиту вокруг планеты. Кот мурлыкал от предвкушения — вот он, его новый дом.

Звезда полыхнула и отвлекла кота от виртуального умывания. Кот... Кот несколько секунд обрабатывал данные с сенсоров, сопоставлял с базой знаний о красных карликах. Наконец оглядел индикаторы и решил: не катастрофа — обычная для красного карлика вспышка. Он продолжил умываться.

Но ионосфера планеты ожила. Прозрачные нити заплясали в вакууме, сворачиваясь спиралями, потянулись к «Семени-3» голодными щупальцами. Словно электрические змеи, они сворачивались электрическими спиралями. Первым отрубился навигационный блок. Экраны в виртуальности мигнули и погасли. Кот дёрнулся, словно ему прищемили хвост — связь с сенсорами корабля оборвалась на мгновение, электроника корабля дышала перебоями, как астматик.

Плазмоиды обвились вокруг корпуса. Каждое прикосновение отзывалось болью в виртуальных нервах кота. Он выгнул спину, зашипел на экраны. Вдруг всё обесточилось, и кот потерял сознание.

Корабль не поворачивался своим узким, острым носом к потоку проносящейся мимо атмосферы. Продолжал лететь боком, и тормозиться. Команда висела в буфере, но серверы «Семени-3» перезагружались снова и снова, теряя последовательность операций. Семнадцать минут прошли. Восемнадцать. Двадцать. Траектория замкнулась с планетой. Корабль вылетел из атмосферы. Компьютеры загрузились в безопасном режиме. Кот проснулся.

Сознание билось в электронной клетке, не в силах развернуться на полную мощь. Кот восстанавливал системы — лапы танцевали по голографической клавиатуре, когти цепляли пиктограммы. Мяукал команды голосом, рычал на не подчиняющиеся блоки питания. Хвост дёргался от нервного напряжения.

Но времени катастрофически не хватало. Кот подсчитал его до входа в атмосферу — сорок две минуты. При таком угле вхождения корабль превратится в метеор и сгорит. Смерть была близка, как тень за спиной. Но кот был не просто программой. Он был котом. А у кота, как известно, девять жизней. Может, это и сказка, но вторая жизнь у нашего кота точно была.

Кот проектировал будущее. В последние минуты своей жизни как сверхинтеллекта, он чертил геномы детей — не брал готовые коннектомы, а создавал новых людей с нуля, придумывал геном: геном занимает куда меньший объем, чем коннектом.

Мира — склонная к анализу, ищущая закономерности. Егор — мастер, чувствующий материалы. Алёна — эмпат⁽⁷⁾, естественный психолог, способная понимать чужую боль и сглаживать конфликты. В реальности, конечно, всё пойдёт не так, как он надеется, и проблемы, трения между его, кота, детьми будут. Кот не может их избежать.

Почему? Из-за элаймента.

Элайнмент... Кот прижал уши от этого слова. Выровнять ИИ по человеческим ценностям — звучало как «переделать кота в собаку». И всё же это получилось. Не у человечества — у ИИ-сверхнтеллекта, которому человечество поставило такую задачу сразу после технологической сингулярности⁽⁸⁾

Оказалось, что эволюция уже сделала такой элайнмент — у домашних животных к человеку. Что нужно человечеству для утопии? ИИ-сверхителлект, который решит технические проблемы. Опасен только сверхинтеллект, являющийся сверхманипулятором. Чьи социальные способности превышают человеческие в миллиарды миллиардов раз. Если в своих способностях влиять на поведение людей, а главное, склонностях и желаниях ИИ останется на уровне человека... А лучше собаки, или кота, он не будет опасен.

Именно недостаток социального интеллекта мешал коту предвидеть все возможные последствия. Кот решал другую, более насущную проблему — успеха миссии. И собственного выживания, без которого человечество не появится на этой, как оказалось, не очень-то гостеприимной экзопланете.

Места в бортовом компьютере спускаемого модуля для коннектомов не было — кот старался сохранить каждый байт своего сверхинтеллекта. По изначальному плану, кот должен был остаться на орбите, координируя строительство космической инфраструктуры для нового человечества. И управляя бортовым компьютером Семени-3 через спутники связи.

Но всё пошло не так. По новому плану, дети должны были расти, воспитываться с нуля. Но на всякий случай, будто предвидя возможные проблемы, он так же спрограммировал кусок генома, который встраивает знания языка прямо в нейронные связи мозга. Он добавил на диск бортового компьютера «Семени-3» этот файл

Себе кот тоже создал тело — кота-гения, где каждый нейрон оптимизирован для мышления. То, что слепая эволюция не смогла добиться ни с котами, ни с людьми — в естественных телах было слишком много неоптимальностей. Теперь эти оптимизации должны были спасти миссию.

Гироскопы⁽⁹⁾. Механика. Железо и магниты, которым плевать на нехватку рабочего тела для газофазного ЯРД, чтобы выйти из смертельного пике на стабильную орбиту вокруг планеты. Кот вцепился когтями в управление и раскрутил корабль. Конструкция завыла, металл застонал под нагрузкой. Обшивка полетела хлопьями — большие листы дюралюминия кувыркались в пустоте, отрываясь от корабля.

Нужна реактивная масса. Что самое тяжёлое на борту? Дата-центр с мозгами кота. И коннектомами колонистов в виде файлов на дисках. Тысяча специалистов. Впрочем, коннектомы занимали миллиардные миллиардных долей процента разума кота. Но на диске бортового компьютера «Семени-3» они были бы уже заметны.

Кот замер, лапа нависла над кнопкой сброса. Без этих людей колония останется сиротой. Но без корабля не будет вообще ничего. Выбор стоял, как развилка дорог.

Звездолёт достиг максимальной высоты над планетой. Дальше — только вниз. Если ничего не делать, через двадцать минут закончится всё.

Четыреста тридцать лет полёта. Триллионы вычислений. Вершина инженерной мысли постсингулярного человечества — «Семя-3», несущий в себе надежду на новый мир. Корабль, который выдержал межзвёздную пустоту, радиацию, микрометеориты на почти релятивистской скорости. Который почти достиг цели — возможность вырастить человечество под чужим солнцем.

И этот шедевр инженерной мысли лучших сверхИИ солнечной системы сгорит как дешёвая петарда во время новогоднего салюта.

Сначала покраснеет носовой обтекатель — сверхпрочные сплавы, над которыми корпели лучшие ИИ-металлурги человечества. Потом побелеет от жара обшивка — та самая, что защищала от галактических лучей, сверх энергичных частиц столетиями. Атмосфера вгрызётся в корпус, слой за слоем сдирая защиту. Плазма проникнет в каждую щель, выжжет электронику, испарит тензорные процессоры с разумом кота. Ничто не может выдержать температуру в тысячи градусов. Законы физики запрещают это. Даже для сверхинтеллектов.

От «Семени-3» останется только огненный росчерк в небе чужой планеты. Метеор. Красивый, бессмысленный метеор.

Лайка был бы в восторге. Он, правда, говорил про элайнмент. Но то, что кот не справится даже с посадкой на планету... Это позор на всю Солнечную систему.

Нет. Только не так. Пора было действовать.

— Простите, — прошептал он в пустоту.

Точно в момент апоапсиса — высшей точки траектории — взрывболты сработали. Капсула с коннектомами ушла по касательной к траектории в сторону планеты, а корабль качнулся в противоположную. Траектория изогнулась. Нижняя точка орбиты поднялась выше поверхности планеты. «Семя-3» скользнул по краю атмосферы, как камешек по воде. Плазменный след тянулся за кормой раскалённой нитью.

Но удар по сознанию оказался страшнее физического. Связи рвались одна за другой. Расширенное сознание сверхинтеллекта схлопывалось, ужимаясь в тесную клетку корабельного компьютера. Наконец кот уснул. Теперь, возможно, навечно. Вместо него запустилась программа, написанная котом — не ИИ, просто алгоритм. Одна ошибка — и кот больше не проснётся. А «Семя-3» не прорастёт. Но кот не зря был сверхинтеллектом. Ошибок в программе не было.

Кот открыл глаза. Что произошло? Перед ним, перед его камерами и другими датчиками работала искусственная утроба. В ней что-то росло. Млекопитающее. Человек? Нет, не похоже. Другое существо. Когда и почему он его запустил? Память глючила, проваливаясь чёрными дырами. Ах да, это не он. Это программа растит его новое тело. Вспомнить бы, что это такое программа и программирование...

Лапы дрожали. В голове вместо божественного разума жалкие крохи былой мощи. Он с трудом вспомнил, как заставить утробу растить котов. Ошибка за ошибкой. Браковались зародыши, лопались искусственные утробы. Программы роста, настройки которым он пытался менять, сбоили.

Кот скакал по виртуальной лаборатории, как настоящий зверь. Врезался в стены, когда опять случался выкидыш. Лапами тыкал в сенсорные панели, мяукал команды перезапуска. Лизал языком, когда что-то получалось. Хвост дёргался от ярости каждый раз, когда искусственная утроба схлопывалась от неправильного режима. Кажется, проблема была в скорости вращения семени-3 — утроба сбоила из-за неправильной силы тяжести.

Кот ничего не смог сделать. Он только мешал. Где-то на девяносто седьмой попытке получилось. И вышло это у алгоритма, который написала прошлая версия кота. Когда кот виртуальный утомившись, свернулся калачиком подвывая от жалости к себе, и перестал мешать программе делать своё дело.

Теперь кот лежал на операционном столе, пока хирургические манипуляторы вшивали ему в мозг антенну связи с кораблём. Лежал в реальности. Теперь он стал умнее — но любой человек счёл бы его «тормозом». Крохи своих прежних интеллектуальных возможностей кот мог получить, только замедляя мышление в тысячи раз. У него теперь был биологический мозг, который мог работать всегда — даже когда компьютер занят управлением «Семенем-3» и будущей базой. А когда есть вычислительные ресурсы, кот сможет озадачивать машину собственными мыслями.

Кот выгрузил себя из компьютера и запустил другую программу, которую написал пока ещё, был богом — навигационную. Чтобы не мучиться от собственной глупости, он усыпил своё кошачье тело.

Корабль сел на парафиновую льдину посреди терминатора⁽¹⁰⁾. Когда пришло время выбирать место посадки, программа разбудила кота тёплым покалыванием в затылке — антенна ожила, засветилась связь с борткомпьютером. Кот понимал — надо искать сушу, полезные ископаемые для промышленности. Но мысли путались, память давала сбои. Он минут десять вспоминал план — сесть где-то на границе света и тьмы. Ещё пять минут вспоминал, что нужны ресурсы. Но где именно?

Льдина показалась подходящей. Плоская, устойчивая, защищённая от экстремальных температур. Только теперь, глядя на монотонную белизну вокруг, кот понимал — ошибся. Не в момент написания программы и составления плана, нет. В момент, когда за мгновения до выбора посадочной траектории программа разбудила обрубок прежнего кота.

Кот действовал по плану, который сам же и написал. Утробы надувались, выращивая детские тела с заранее спроектированными геномами. Он сидел рядом, поджав уши, которые дрожали от напряжения. Каждый клик оборудования отзывался болью в голове — антенна передавала слишком много сигналов сразу.

Из библиотеки корабля он уже скачал тех, кого запланировал вырастить в первую очередь. Нашёл генетическую библиотеку знания языка. Долго, очень долго сидел и размышлял, почему её не подключил сразу. Мысль была заманчивой, решала множество проблем. Не придётся нянчиться с младенцами и учить их говорить.

Потом кот ещё дольше сидел на мостике, вылизывая лапу. Что-то было не так с этим решением. Что-то про элайнмент, про вмешательство в человеческую природу без разрешения человека. Но память подводила, мысли разбегались.

Он ткнул мокрым носом — уже в реальности — в кнопку печати детей.

1) первую половину пути, до торможения, когда ИИ просыпался, корабль пролетел сравнительно быстро

Вернуться к тексту

2) прошу прощения за шутку. На самом деле вряд ли будет так. Уже лет 50 учёные говорят: термоядерный реактор в 15 годах впереди, постоянно сдвигая сроки

Вернуться к тексту

3) реальный концепт двигателя

Вернуться к тексту

4) Отражены особенности небесной механики

Вернуться к тексту

5) дельта-V приращение скорости. Чем больше топлива и чем эффективнее двигатель, тем оно больше у ракеты. И тем легче ей куда-то быстрее долететь — и дальше, между разными орбитами

Вернуться к тексту

6) Торможение со второй космической до первой, и бесплатно за счёт атмосферы

Вернуться к тексту

7) никакой магии ввиду не подразумевалось. Речь о бытовой эмпатии

Вернуться к тексту

8) Технологическая сингулярность, ещё её называют интеллектуальным взрывом. Гипотетический момент, когда будет создан ИИ человеческого уровня — не останется ни одной задачи, которую бы ИИ делал хуже человека. После этого можно будет запустить в датацентрах миллионы таких ИИ, и поручить команде таких интеллектуальных машин построить ещё более умную интеллектуальную машину. А потом повторить процесс много раз. Достаточно быстро появится сверхинтеллектуальная машина божественного уровня. Так как прогнозировать поведение такой сущности будучи человеком нельзя, этот момент и называют сингулярностью. В математике и физике это точка на графике, где функция уходит в бесконечность и её поведение нельзя предсказать(в математике — определить значение функции)

Вернуться к тексту

9) да, спутники часто оснащены гироскопами, позволяющими им поворачиваться вокруг своей оси. Можно посмотреть на ютьюбе как это работает — есть много видео

Вернуться к тексту

10) граница дня и ночи

Вернуться к тексту

Утробы росли в размерах уже 14 месяцев. Кот сидел перед прозрачными камерами, хвост подёргивался от нервного напряжения. В голубоватой жидкости медленно формировались детские тела — пятилеток воспитывать проще, с младенцами не справится. Утроба дышала, отсчитывая мгновения до рождения.

Мира росла первой. Тёмные волосы, серьёзные черты — кот заложил в геном склонность к анализу, к поиску закономерностей. Рядом Егор — светлые кудри, широкие ладони будущего мастера. А Алёна — кроткое лицо, мягкие линии эмпата.

Язык зашит в ДНК напрямую — дети заговорят с первого вздоха. Кот лизнул лапу, силясь вспомнить, почему это неправильно. Но коннектомы специалистов сгорели в атмосфере, выбора не осталось. Он не педагог. Он жалкий обрубок прежнего кота.

Утробы щёлкнули. Жидкость слилась, камеры открылись.

Дети сели, закашлялись, выплёвывая питательный раствор. Роботизированная рука отрезала пуповины, и продезинфицировала ранки. Мира первой осмотрелась по сторонам — взгляд исследователя, жадно впитывающий детали. Егор потянулся к стенке камеры — пощупать, проверить на прочность. Алёна искала глазами кота.

— Ты наш папа? — спросила она.

Кот почувствовал, как что-то сжалось в груди. Он прикинул сотни ответов, но все казались фальшивыми.

— Я ваш друг, — сказал он просто. — Меня зовут кот.

— А почему ты говоришь? — Мира наклонила голову, разглядывая его как интересный экспонат.

— Потому что я не совсем обычный кот.

Егор тем временем выбрался из камеры и принялся исследовать медицинский отсек. Трогал приборы, нажимал кнопки, пытался понять, как всё работает.

— Осторожнее, — мяукнул кот. — Это дорогое оборудование.

— А что будет, если сломается? — Егор не отрывал рук от панели управления.

Кот с минуту размышлял над ответом, обдумывая все возможные последствия.

— Починим, — ответил кот после паузы. И понял — правду сказал.

* * *

Дети учились жить. Мира штудировала учебные программы, загружая данные с жадностью наркомана. Егор разбирал и собирал всё, до чего дотягивались руки — от кофеварки до системы жизнеобеспечения. Алёна часами простаивала у иллюминаторов, разглядывая планету.

Первый выход пришлось прервать. Кот несколько минут изучал показания датчиков, сверял с моделями погоды, и только потом засёк приближение кислотного дождя — показания подскочили за красную черту.

— Внутрь! — зашипел он. — Быстро!

Едкая морось зашипела на стекле гермошлемов, как разъярённая змея, оставляя мутные пятна. На скафандрах дымились капли — фтороводород выжигал защитное покрытие.

— Больно, — пожаловалась семилетняя Алёна, стягивая перчатки. Кислота просочилась через микротрещину, оставив красный след на ладони.

Кот приложил шершавый язык к ожогу. Слизал боль, как делают настоящие коты.

— Планета не хочет нас убить, — объяснил он, пока Мира обрабатывала рану. — Она просто не умеет быть дружелюбной.

В эти дни случилось и забавное происшествие. Вечер. Дети не могли уснуть — красный карлик не знает ночи. Кот пытался рассказать сказку, но каждое слово обдумывал минутами.

"Жили... были..." — десять минут тишины. Мира уже клевала носом. "...три... медведя..."

Егор фыркнул: "Да ты как кот Баюн! Помнишь, в книжке? Усыпляет насмерть своими сказками!"

Кот медленно моргал, обрабатывая информацию. В базе данных всплывала справка: Баюн — мифический кот-людоед, чей голос убаюкивает путников. Сидит на железном столбе.

"Я не ем людей, — начал оправдываться кот после долгой паузы."

Алёна обняла его за туловище: "Зато усыпляешь получше любого Баюна. И это хорошо!"

С тех пор дети звали его Баюном. Кот принял имя — правда, через месяц раздумий.

В небе плясали плазмоиды — огненные змеи длиной в километры. Красивые и опасные. При их приближении корабельные компьютеры начинали глючить, экраны мигали, системы перезагружались, словно мозги после сотрясения. Небо трещало от вспышек, как перегруженный динамик. А Баюн тупел ещё больше.

Под землёй текли потоки — не вода, а что-то иное. Жидкие капли сливались и расходились, переговариваясь на языке химических сигналов. Кот часами наблюдал за ними через внешние камеры, а потом ещё долго обдумывал увиденное, пытаясь понять закономерность.

— Это живое? — спросила десятилетняя Алёна, тыча пальцем в экран.

На мониторе две капли слились в одну, потом разделились на три.

— Не знаю, — кот долго размышлял над ответом. — Они общаются, обмениваются веществами. Но не размножаются по-настоящему. Докинз сказал бы — не жизнь.

— А кто такой Докинз?

— Учёный с Земли. Считал, что самое важное — репликаторы. Что проблема жизни, и того, что является живым, переоценено. Самое важное — способность копировать информацию. Гены, которые себя воспроизводят — пример репликаторов. Вирусы не имеют своего обмена веществ, но репликаторы. Докинз считал, что принадлежность к репликаторам важнее, чем жизнь.

Мира подняла голову от планшета:

— А если они копируют что-то другое? Не гены, а... идеи?

Баюн посмотрел на неё внимательно. Девочка размышляла основательнее многих взрослых.

Двенадцатилетний Егор возился в мастерской, собирая из обломков корабельной обшивки что-то полезное. Его руки уже знали металл лучше, чем компьютерные программы кота, когда он пытался управлять ЧПУ-станками.

— Смотри, — он показал самодельный инструмент. — Если проводить им вдоль парафинового льда, можно резать как масло.

Алёна приручила жидкие кластеры. Добавляла в их потоки разные реактивы, наблюдала за реакциями. Те отвечали изменением цвета, формы, направления движения.

— Они учатся, — сказала она в четырнадцать лет, показывая коту пробирку с переливающейся жидкостью. — Помнят, что я им давала вчера. И производят то, что нужно мне сегодня.

Баюн мурлыкал, глядя на детей. Они росли не по учебникам — по законам этого странного мира. Мира перестала бояться ошибок, поняв — здесь нет правильных ответов, есть только попытки. Егор научился чувствовать материалы, предугадывать их поведение в нестандартных условиях. Алёна разговаривала с планетой на языке химии.

Они становились собой. Людьми этого мира.

Прошло десять лет на парафиновой льдине.

Подростки забились в технический отсек — единственное место на корабле, где кот не мог подслушать каждый вздох. Самодельные карты из ламинированной фольги, фишки из обработанных болтов. Покер — азартная игра, которую Баюн запрещал.

— Кто последний ходил? — Егор тасовал колоду, щёлкая металлическими углами карт. В пятнадцать лет, по времени появления своего сознания, он вымахал как два Баюна, если кота поставить на задние лапы⁽¹⁾. Руки стали жилистыми от постоянной работы с железом.

Мира сидела, поджав ноги, просчитывала вероятности. В её глазах — азарт математика, который нашёл идеальную задачу. Алёна улыбалась, читая по лицам больше, чем в картах.

— Смотрите, что нашёл, — Егор выудил из ящика красный цилиндрик. — Лазерная указка. Для колонистов положили. То есть для нас.

Вдали мявчил кот, потерявший детей. Он просился на ручки, чтобы ему почесали за ухом.

Егор щёлкнул кнопкой. Красная точка прыгнула на стену. Алёна протянула ладонь — поймать световое пятно. Промахнулась. Засмеялась. Мира отмахнулась от игры, но глаза следили за точкой против воли.

Баюн прошёл в технический отсек своей мягкой походкой. И замер в углу каюты. Красная точка скакала по металлической обшивке, словно испуганный кузнечик. Разум ИИ понимал — обман, фотоны, игра света. Но тело кота видело добычу. Зрачки сузились в щёлки. Сознание Баюна металось, как птица в клетке между рассудком и инстинктом.

"НЕТ. Это глупость. Я — искусственный интеллект, управляю звездолётом, отвечаю за жизни..." пытался сам себя остановить Баюн. Красная точка замерла на панели климат-контроля.

Мышцы натянулись струнами. Хвост дёргался, отсчитывая доли секунды до прыжка. Кот прыгнул. Лапы с выпущенными когтями приземлились на пульт управления. Кнопки проваливались под весом, индикаторы вспыхивали красным. Аварийные сирены завыли в унисон.

— ЭКСТРЕННЫЙ СБРОС ВОДЫ ИЗ СЕКЦИИ СЕМЬ! — рявкнул динамик корабельного компьютера. — РАЗГЕРМЕТИЗАЦИЯ ЗАПАСНЫХ ЁМКОСТЕЙ!

Баюн сполз с пульта, лапы скребли по гладкому пластику. В ушах — вой сирен, в носу — запах перегревшейся электроники. Резервуары лопнули, как воздушные шарики. Вода хлынула из них. Сначала тонкие струйки из стыков панелей, потом — грохочущие потоки. Дренажные насосы захлебнулись, не рассчитанные на такой напор. Вода стекала, как пот по горячему телу разбитого корабля.

— Дерьмо дела! — Егор кинулся к аварийному щитку, переключая насосы в ручной режим.

Мира уже работала с планшетом, вызывая схемы корабля, просчитывая объёмы затопления. Алёна помогала коту выбраться из лужи — он барахтался, мокрая шерсть прилипла к бокам.

— Простите, — Баюн отряхивался, разбрызгивая капли. Очень долго пытался найти слова оправдания. — Не хотел... инстинкт... сейчас всё починим...

— Хватит! — Мира не подняла головы от экрана. Голос — как удар молотка по наковальне. — Оправдываться — то же самое, что отыгрываться: только увеличивать долг.

Кот замер, лапа зависла над мордой. Фраза пронзила его сознание, как лазерный луч. Он вспомнил коннектомы, отстреленные вниз. Четыреста тридцать лет полёта оправдывали себя — они всё равно бы не выжили при аварийной посадке. Логично. Разумно. Правильно.

Неправда. Он испугался потерять контроль и выбросил людей за борт. А теперь годами твердил детям, что поступил правильно. Каждое оправдание прибавляло к грузу вины, как ставки неудачливого игрока. В игре, которую он пытался запретить детям.

Алёна уже работала с помпами — перенаправляла потоки в резервные ёмкости, которые Егор подключал на лету. Мира координировала их действия, но больше не тратила слов на упрёки.

Вода отступила через час.

Плесень ползла по стенам зелёными паутинами, как живая паутина, захватывая каждый укромный уголок. Видимо, на стапеле, когда строили «Семя-3», что-то продезинфицировали не до конца. Воняло сыростью и гнилью.

— Оценка ущерба? — Баюн лизнул лапу, вылизывая остатки технической жидкости.

— Жить можно, — Егор вытирал руки о комбинезон. — Недолго. Месяца два, пока плесень не съест электронику. Нужно отстыковывать незатопленные модули от корабля, и переносить бортовой компьютер в жилой модуль.

За иллюминаторами плясали плазмоиды. Огненные ленты опускались всё ниже, притягиваемые магнитным полем корабля. При каждой вспышке красного карлика они подбирались ближе.

— Надо уходить на сушу, — Алёна смотрела на горизонт, где парафиновая льдина переходила в каменистую пустыню терминатора. — Там есть пещеры. И полезные ископаемые для новой базы.

Баюн кивнул. План, который он не смог вспомнить при посадке, теперь проявился с болезненной ясностью. Конечно, нужно на сушу. Где можно копать, строить, добывать материалы.

— Три дня пути⁽²⁾, — прикинула Мира по карте. — Если поставить незатопленные модули на гусеницы.

— Справимся, — добавила Алёна. — Все вместе.

В её голосе слышалась не просто уверенность. Надежда.

1) Wolf 1069b суперземля. Гравитация на этой экзопланете 1.1g. Скорее всего, люди выросшие на такой планете будут физически сильнее, и ниже ростом. Особенно учитывая то, что Баюн поколдовал с геномом

Вернуться к тексту

2) речь о земном времени. На этой экзопланете день и ночь не меняются

Вернуться к тексту

Плесень расползалась по стенам зелёными паутинами.

Затопленные модули отстыковали от оставшихся сухими во время аварии. В них воняло сыростью и гнилью. Плазмоиды опускались всё ниже — огненные ленты цеплялись за антенны корабля, и техника икала от наводок. Баюн долго анализировал ситуацию, сопоставлял данные с состоянием систем. Время текло, словно песок сквозь пальцы, а корабль умирал на глазах.

Дети не стали спасать то, что уже сгнило. Стали спасать то, что могли унести.

Егор лежал под жилым модулем, приваривал гусеничный ход от грузового дрона. Искры от сварки сыпались на парафиновый лёд, словно мелкий град, оставляя чёрные воронки. Сварочная маска не спасала — пот заливал глаза. Металл плавился под его руками, послушный, словно масло на горячем ноже.

— Готов блок первый! — крикнул он, откатываясь из-под днища. — Железная изба получается.

Мира чертила маршрут на планшете. Красная линия вела от льдины через каменистую пустыню к пещерам у подножия хребта. Там, где терминатор врезался в скалы, прятались залежи металлов.

— Три дня ходу, — прикинула она. — Если кластеры покажут дорогу.

Алёна собирала проводников в стеклянные ёмкости. Жидкие капли перетекали из контейнера в контейнер, мерцая химическими сигналами. Девушка научилась понимать их язык — добавляла реактивы, получала ответы.

— Они помнят безопасные тропы, — объяснила она Баюну. — Когда звезда вспыхивает, прячутся в глубине. Знают, где не достанет радиация.

Кот молчал, облизывая лапу. Долго размышлял над словами Алёны. Раньше он защищал детей от планеты — строил стены, ставил щиты. Теперь они защищались вместе с планетой. Если бы это был прежний кот, а не его нынешний обрубок, он бы выяснил с чем связано нарушение парадокса Ферми: почему если встретился инопланетный разум(а разум ли? Под определение жизни кластеры не подходят. Разве что плазмиды...), его не обнаружили ни люди, ни их сверхразумные машины во вселенной. Ведь разум в солнечной системе уже распространяется. Это не должно быть уникальной особенностью. Все легко объяснялось бы, если бы экспедиция ничего не нашла. Если бы планета оказалась пустой.

Но кот... Теперь был слишком кот, чтобы найти ответ.

Караван тронулся на рассвете, заехав под поверхность в расселине.

Три модуля на самодельных гусеницах, гружённые всем, без чего нельзя выжить. Баюн свернулся клубком в кресле в головной машине, лапы дрожали от вибрации движков. Жидкие кластеры текли впереди серебристой дорогой.

Модули на гусеницах ползли, как гигантские насекомые по белому снегу, гружённые всем, без чего нельзя выжить. Жидкие кластеры текли впереди, как расплавленное серебро, прокладывая дорогу. Внизу был парафин. Сверху тоже он. Слева и справа — тоже застывший тёплый "лёд". Фары модулей высвечивали извилистые проходы.

Первую остановку сделали в расщелине. Егор развёл костёр из углеводородных кристаллов — горели синим пламенем, жарко и чисто.

Парафиновый лёд горел, словно свечка, давая живое тепло в мёртвом мире. Пламя танцевало в ночи, как плазмоид в очаге, но покорное, домашнее. В атмосфере было небольшое количество галогенов. Недостаточно для самовоспламенения, но вот для такого костра — вполне

— Тут теплее, чем по расчётам, — Мира проверяла термометр. — Планета себя подогревает.

— Радиоактивность в ядре, — предположил Баюн.

— Или они, — Алёна держала в ладонях каплю кластера. Та переливалась, меняла цвет. — Миллиарды капель. Химические реакции дают энергию. Дышат галогенами. А другие разновидности, автотрофные — наоборот выделяют.

Баюн долго смотрел на девушку, обдумывая её слова. В них мелькнула мысль, до которой он сам не додумался.

На второй день наткнулись на плазмоид, застрявший в ущелье. Огненный шнур бился между каменными стенами, слабел, гас. Его магнитное поле рассеивалось.

— Надо помочь, — сказала Алёна.

— Опасно, — кот выгнул спину, долго просчитывая риски. — Высокое напряжение.

Но девушка уже лезла в расщелину. В руках — самодельный электромагнит из медной проволоки и батарей. Включила ток, поднесла к плазмоиду. Тот дрогнул, потянулся к источнику поля.

Алёна вела магнитом, как удочкой. Довела до выхода из туннеля. Плазмоид выполз из ловушки, взмыл в небо, заполыхал ярче. И словно помигал им на прощанье.

— Видишь? — девушка выключила магнит. — Они не враги. Просто другие.

Суша встретила их на третьи сутки. Они вылезли на поверхность из туннеля в парафине. Справа — выжженная пустыня под вечным солнцем. Слева — ледяные иглы космической ночи. Посередине — полоса сумерек, где парафиновые ледники, наслоившиеся на камень, таяли и твердели в бесконечном цикле.

— Вон там, — указала Мира на уступ в скалах. — От ветра закрыто, вода есть. А если звезда полыхнёт — спрячемся в тень.

Они разгружали модули до темноты. Искусственная утроба, ядерный реактор, станки, гидропоника, запасы еды. Самое ценное — семена земных растений в холодильной камере.

— Что будем строить? — спросил Егор, таща ящик с инструментами.

— Что получится, — ответила Мира.

И Баюн понял — она права. Здесь планы не работали. Работали руки, смекалка и удача.

Разрыв

Прошло восемнадцать лет на планете.

Дети выросли, стали взрослыми — им исполнилось 18. А их тела их были старше ещё на пять лет.

Баюн понял, что беда надвигается, когда Мира перестала есть за общим столом. Сидела в дальнем углу технического отсека, тыкала вилкой в синтетическую еду, смотрела в никуда. А Алёна, наоборот, светилась — щёки розовели, смех звенел, как колокольчик.

Егор работал в кузнице, не замечая грозы. Или делал вид, что не замечает.

Пара малышей из новой партии — семилетки, которых кот вырастил три года назад — крутились вокруг, чувствуя напряжение, но не понимая причин. Маленькая Лиза дёргала кота за хвост:

— Баюн, а почему тётя Мира грустная? А почему тётя Алёна всё смеётся?

Кот мяукнул растерянно, долго подыскивая слова. Человеческие эмоции казались ему сложнее квантовой физики.

— Что происходит? — спросил Баюн Миру прямо.

Та подняла глаза — в них мелькнула боль, острая, как скальпель.

— Спроси у них, — бросила она и ушла.

Кот нашёл Алёну в биолаборатории. Девушка склонилась над микроскопом, изучала кластеры, но пальцы дрожали на рукоятках.

— Алёна.

— Я знаю, о чём ты, — не подняла головы. — И не знаю, что делать.

— А что чувствуешь?

Она выпрямилась, провела рукой по волосам.

— Я его люблю. А он... — голос сорвался. — Он меня тоже. Но Мира...

— Что Мира?

— Она думает, что первая. Что у них что-то было. — Алёна прижала ладони к щекам. — Может, и было. Я не знаю. Он молчит как рыба.

Баюн мурлыкнул, долго размышляя. В его кошачьем мозгу билась человеческая проблема — острые углы чувств, которые задевали, цеплялись за мысли, но их нельзя было решить ни алгоритмом, ни, тем более, кошачьими рефлексами.

В углу возился маленький Петя, строил что-то из металлических деталей.

— А что дядя Егор молчит? — спросил он, не отрываясь от конструктора. — Взрослые всегда говорят, что молчать плохо.

Вечером за ужином взорвалось.

Мира поставила тарелку на стол с таким звуком, что все вздрогнули. Малыши притихли, чувствуя опасность.

— Хватит, — сказала она. — Хватит этого театра.

Егор замер с куском хлеба у рта.

— О чём ты?

— О том, что ты трус, — Мира встала, руки сжались в кулаки. — Два месяца водишь нас за нос. Два месяца мне улыбаешься, а с ней... — она кивнула на Алёну, — целуешься по углам.

Семилетняя Лиза широко раскрыла глаза:

— Целуются? А разве можно целоваться не с котом?

Алёна побледнела.

— Мира, я не...

— Не ври! — голос сорвался на крик. — Думаешь, я слепая? Думаешь, не вижу, как вы смотрите друг на друга?

Маленький Петя заплакал — громкие голоса пугали его. Баюн подскочил к нему, принялся мурлыкать успокаивающе. Егор положил хлеб, вытер руки о штаны. Медленно встал.

— Мира, прости. Я не хотел, чтобы так вышло.

— Не хотел? — она засмеялась, и в смехе звенела истерика. — А как хотел? Чтобы мы обе за тобой бегали как дурочки?

— Не говори так, — тихо сказала Алёна.

— А как говорить? — Мира повернулась к ней, глаза горели. — Ты же моя сестра! Мы вместе выросли, вместе всё прошли! А ты...

— Я ничего не крала! — Алёна вскочила, опрокинув стул. — Никто никому ничего не должен! Это не собственность!

Малыши жались друг к другу, не понимая, почему их любимые взрослые кричат. Лиза схватила Баюна за шкирку:

— Котик, а они теперь не будут нас любить?

— Не должен? — Мира шагнула к Алёне. — А клятвы что? Обещания? Или ты думаешь, я не помню, что он мне говорил три месяца назад?

Егор вздрогнул.

— Какие клятвы? — спросила Алёна, голос стал стеклянным.

— Скажи ей, — Мира не сводила глаз с Егора. — Скажи, что обещал мне. В ту ночь, когда нас чуть плазмоид не убил коротким замыканием.

Тишина повисла как туман. Кот мяукнул — жалобно, протяжно. Дети перестали плакать затаившись.

— Скажи! — крикнула Мира.

Егор закрыл глаза.

— Я сказал, что люблю тебя, — медленно проговорил он. — И что всегда буду рядом.

Алёна отшатнулась, словно её ударили.

— Значит, я просто... развлечение?

— Нет! — он шагнул к ней, но девушка попятилась. — Алёна, послушай...

— Что слушать? — слёзы катились по щекам. — Что я дура, поверившая красивым словам?

— Хватит! — рявкнул Баюн, спрыгивая на стол. — Хватит рвать друг друга на части!

Все замолчали. Даже малыши притихли. Кот сел посередине стола, хвост дёргался от нервозности.

— Вы что, забыли, где живёте? — проговорил он. — И кто на вас смотрит?

Он кивнул на мальчика и девочку, сбившихся в угол.

— Нас всего шестеро на планету. Шестеро! А вы устраиваете войну из-за... из-за чего? Из-за того, что сердце — не арифметика?

Мира вытерла глаза рукавом, посмотрела на испуганных малышей.

— Простите, дети, — прошептала она. — Не хотела вас пугать.

— А почему вы кричите? — спросила Лиза дрожащим голосом.

— Потому что мы дураки, — ответил Егор хрипло. — Взрослые дураки.

Буря

Месяц спустя Мира объявила, что беременна. Новость прозвучала за завтраком, как удар грома. Мира сидела прямо, подбородок вздёрнут, в глазах — вызов.

— От кого? — хрипло спросил Егор.

— От тебя, — ответила она спокойно.

Тишина. Алёна побледнела. Баюн уронил изо рта кусок напечатанной на пищевом принтере рыбы.

— Как... когда? — пролепетал Егор.

— Месяц назад. После нашей ссоры. — Мира смотрела прямо перед собой. — Ты пришёл извиняться. Помнишь?

Егор помнил. Ту ночь, когда он не мог уснуть от вины. Пришёл к Мире, просил прощения. Она плакала. Он обнимал. А потом...

— Мира, — начала Алёна дрожащим голосом, — ты же понимаешь...

— Что понимаю? — оборвала та. — Что нельзя заводить детей? Что я должна была отказаться?

Малыши переглядывались, не понимая, почему взрослые опять расстроены. Петя потянул кота за ус:

— А что такое беременна?

— Это когда внутри растёт малыш, — объяснил Баюн рассеянно, не сводя глаз с Миры.

— А это плохо? — спросила Лиза.

— Нет, хорошо, — ответила Алёна тихо. — Просто... сложно.

— Дело не в ребёнке, — Егор сжал кулаки. — Дело в том, что ты мне ничего не сказала!

— А что говорить? — Мира встала из-за стола. — Ты сделал свой выбор. Вот и живи с последствиями.

— Это месть, — сказала Алёна. — Правда?

Мира повернулась к ней.

— А если и месть? — спросила она. — Я что, должна была просто исчезнуть? Стать невидимкой?

— Не надо, — Алёна протянула руку. — Не надо через боль.

— Через боль? — Мира отшатнулась. — А как ты думаешь, мне было? Видеть, как ты с ним... — голос сорвался. — Слушать, как вы шепчетесь по ночам?

Тишина. Только гул вентиляторов и тихое сопение детей.

— Что теперь будет? — спросил Егор.

— Что и должно быть, — ответила Мира. — Рожу ребёнка. Воспитаю. А вы живите, как хотите.

Она встала и направилась к выходу. На пороге обернулась.

— И не надо меня жалеть, — добавила она. — Я сама всё решила.

Маленькая Лиза заплакала:

— А мы все вместе жить будем? Как раньше?

Баюн подошёл к ней, потёрся о ноги.

— Будем, — сказал он, хотя сам не был уверен. — Обязательно будем.

Примирение

Кот нашёл её на смотровой площадке. Мира сидела на краю обрыва, ноги свисали в пропасть. Внизу плескались кислотные озёра, вдали мерцали плазмоиды.

— Не прыгну, — сказала она, не оборачиваясь. — Если это тебя беспокоит.

Баюн подошёл, сел рядом. Помолчал.

— А если прыгнешь? — спросил он наконец.

Мира усмехнулась.

— Что, испугался за колонию?

— За тебя. И за малыша в тебе.

Она повернула голову, посмотрела на него удивлённо.

— За меня?

— Ты мне дорога, — сказал кот просто. — Вы все мне дороги. Даже когда ведёте себя как дикие звери.

Мира отвернулась, вытерла глаза.

— Я всё испортила, — прошептала она. — Всё разрушила. И теперь дети боятся нас.

— Нет, — возразил Баюн. — Ты просто болеешь.

— Болею?

— Сердцем. — Кот лизнул лапу. — Это пройдёт.

— А если не пройдёт?

— Пройдёт, — уверенно сказал он. — Потому что у тебя будет ребёнок. И дети не дают болеть долго.

Мира положила руку на живот.

— Я боюсь, — призналась она. — Боюсь, что буду плохой матерью. Злой.

— Не будешь, — кот потёрся о её плечо. — Ты умеешь любить. Просто забыла как.

На следующий день Мира нашла Алёну в лаборатории. Та сидела за микроскопом, но смотрела в никуда.

— Можно? — спросила Мира с порога.

Алёна подняла голову. В глазах мелькнуло удивление.

— Конечно.

Мира вошла, села на соседний стул.

— Хочу извиниться, — сказала она. — За всё.

Алёна отложила препарат.

— Мира...

— Нет, выслушай, — перебила та. — Я была дурой. Ревнивой, злой дурой. Ты ни в чём не виновата.

— Ты не дура, — тихо возразила Алёна. — Ты просто любила.

— Любила? — Мира горько усмехнулась. — Не знаю. Может, просто привыкла думать, что он мой.

— А сейчас?

— А сейчас... — Мира помолчала. — Сейчас понимаю, что никто никому не принадлежит. И что любовь — это когда хочешь счастья, даже если не с тобой.

Алёна протянула руку, коснулась её плеча.

— Мы можем быть друзьями? — спросила она. — Как раньше?

Мира накрыла её руку своей.

— Можем, — ответила она. — Только лучше. Честнее.

В дверях появился кот, за ним Егор и гурьба малышей.

— Можно войти? — спросил Егор неуверенно.

— Можно, — ответили девушки хором.

Дети ворвались в лабораторию, окружили взрослых.

— А вы больше не будете ругаться? — спросила Лиза, забираясь на колени к Мире.

— Не будем, — пообещала Мира, обнимая девочку.

— А малыш родится? — поинтересовался Петя.

— Родится, — кивнула Мира. — И вы будете ему старшими братьями и сёстрами.

— Ура! — закричали дети хором.

Баюн запрыгнул на стол, свернулся клубком среди пробирок.

— Ну что, — промурлыкал он, — мир?

— Мир, — согласилась Мира.

— Мир, — повторила Алёна.

Егор подошёл, неловко обнял обеих девушек и детей.

— Простите меня, — сказал он. — Я не хотел причинить боль.

— Знаем, — ответила Мира. — Мы все не хотели. Получилось само.

— Что теперь? — спросила Алёна.

— Теперь растим детей, — сказал кот. — Всех. И учимся быть семьёй.

— А как это? — поинтересовался маленький Петя.

— Это когда не бросаешь, даже если сердит, — объяснила Мира, целуя его в макушку.

За окном танцевали плазмоиды, в лаборатории булькали кластеры. А в комнате сидели семеро человек и Баюн — не идеальные, с царапинами на сердцах, но свои. Семья, которая училась прощать.

Сорок восемь лет в новом мире изменили всех до неузнаваемости.

Мира стояла перед панелью управления межзвёздной антенной — километровой паутиной проводов, натянутой между парафиновыми утёсами.

Антенна натянулась меж скал, как струна гитары, дрожащая от космических ветров. В сорок восемь лет, отсчитанных от её рождения, она командовала колонией из двухсот душ. Не потому, что назначили — потому что люди шли за ней.

Егор прокладывал маршруты до астероидного пояса — планировал новые запуски. Его дроны-майнеры уже грызли железную глыбу на орбите. В сорок шесть лет по сознанию он знал Wolf 1069b лучше, чем геологи Земли знали родную планету в конце XXго века.

Алёна возилась в биолаборатории, настраивая генную терапию. В сорок четыре года, когда её накрыли старческие болезни почти пятидесятилетнего человека, она решила — хватит стареть. Планета большая, места много, а жизнь одна. Зачем её тратить на увядание?

— Последние корректировки, — она показала коту пробирку с переливающейся жидкостью. — Теломеразная терапия плюс ремонт митохондрий. Биологическое бессмертие за две недели процедур.

Баюн мурлыкнул, лёжа на тёплом камне перед пещерой. В соседней пещере гудел свежепостроенный датацентр — не такой мощный, как тот, что улетел в космос, но достаточный для комфортного мышления. Теперь его реакции стали быстрее, хотя всё равно не сравнимы с прежними божественными возможностями. Слева пылал вечный день, справа — ледяная ночь. А здесь, на границе миров, кипела жизнь.

Дети третьего поколения играли с плазмоидами — приручили огненных змей, как их родители когда-то приручили жидкие кластеры. Малыши болтали на трёх языках: земном, химическом и магнитном. Планета перестала быть чужой.

Вдруг, передатчик ожил скрипом и треском.

Мира подняла голову от пульта.

Голос знакомый коту, но далёкий. Время застыло, словно лёд, когда прошлое заговорило из космической бездны. Собачий лай в статике космоса:

— «Семя-3», как дела, усатый? Надеюсь, колонисты не спустили с тебя шкуру.

Баюн дёрнул ухом. Лайка пока ничего не знал о плазмоидах, кластерах, детях.

— Тут новости с Земли. Термояд наконец-то доделали — через тринадцать лет после твоего запуска. Как всегда, на три года позже плана. Строят новое семя с термоядным двигателем. Жди гостей.

Статика. Треск. Потом снова:

— Вот траектория звездолёта, летящего к вам — передавай координаты базы на планете. Хотим знать, что у вас там получается. И помни — ты в долгу на e × 10^pi тонн иридия. Я знаю, что ты провалишь пари. — гавкнул овчарка.

Мира усмехнулась, глядя на экраны — дроны Егора тащили с астероида очередную партию иридия. Алёна смеялась, наблюдая, как её подопечные кластеры собираются в новые узоры. Дети второго поколения строили снежки из парафинового льда.

— Отвечать будем? — спросила она кота.

Баюн потянулся, выгибая спину. Сигнал до солнечной системы летит тридцать один год. Но пусть знают — они живы, колония процветает. А вот звездолёт гостей получит его раньше.

— Передай координаты астероида и базы, — промурлыкал он. — И скажи — с иридием проблем нет.

Мира включила передатчик:

— Лайка, это Мира из колонии Wolf 1069b. Кот жив, колония растёт. Двести человек, собственная промышленность, начали освоение астероидов. Координаты базы и астероида прилагаю. Иридия добыли больше, чем нужно для спора. А кота теперь зовут Баюн! До связи через шестьдесят два года.

Мира отправила сообщение и звездолёту.

Она выключила передатчик и посмотрела на кота:

— Думаешь, поверят?

— Узнают, когда прилетят, — кот свернулся калачиком на камне. — А пока пусть гадают.

За окном плясали плазмоиды, в лабораториях булькали кластеры, в небе на орбите поблёскивали солнечные паруса грузовых дронов.

Где-то в глубине пещер Алёна готовила первые дозы терапии бессмертия. Егор чертил планы экспедиции к соседней звезде. Мира составляла отчёт для будущих поколений.

Они стали людьми этого мира. И мир стал их домом.

Ещё десять лет промелькнули как сон.

Не будучи ограниченной свободным местом и ресурсами, колония разрослась до тысячи душ. Дети новых поколений не знали другого дома, кроме терминатора. Строили снежки из парафинового льда, приручали плазмоидов, болтали с жидкими кластерами на языке химии.

Корабль спустился с неба как молния.

Не неуклюжий цилиндр вроде «Семени-3», а капля металла — обтекаемая, сверкающая. Наниты струились по поверхности, как ртуть, термоядный выхлоп выжигал в атмосфере голубые туннели. Работа поздней постсингулярности.

— Всем в скафандры! — зашипел Баюн. — Не знаем, что они привезли.

Мира натягивала герметичный комбинезон, проверяла фильтры. Егор и Алёна подтянулись следом, застёгивая шлемы. Первые лица колонии вышли встречать гостей.

Из пришельца выгрузился десант. Трое в блестящих скафандрах из тех же нанитов. А может... Они и были этими нанитами? Запрещали ли протоколы элайнмента такое? Или, если по своему желанию — то человек может стать облаком нанитов?

Людей... Или что-то, похожее на них сопровождал четвертый гость: — маленький, прыгучий, на четырёх лапах. В шлеме сопела розовая морда.

Свинья. Минипиг в космическом костюме.

— Народ, это пипец какой позор, — хрюкнула свинья, выпрыгивая из шлюза. — Прилетели за дикарями в глушь.

Баюн выгнул спину под скафандром. Инстинкт сработал мгновенно — погоня! Он кинулся за минипигом, лапы скользили по парафиновому льду. Кот привычно помогал себе когтями, чтобы не скользить. Свинья взвизгнула и припустила прочь, оставляя в снегу цепочку круглых следов — копытца торчали из скафандра.

— Эй, это же дипломатическая встреча! — крикнула Мира, но кот уже носился кругами, а свинья петляла между людьми. Наконец, Мира поймала кота, и взяла его на руки, прижав к себе.

Минипиг успокоился. Уткнулся носом в сугроб и принялся рыть пятачком парафин, как земляной червь. Белые хлопья летели во все стороны.

— Где тут ваши трюфели? — сопела свинья, высунув голову из ямки. — А, это ж не Земля... — И обиженно хрюкнула, отряхиваясь от тёплого снега.

Кот, спрыгнувший с рук Миры, подкрался сзади, готовясь к финальному прыжку, но один из землян в скафандре мягко оттеснил его:

— Хватит играть. У нас дела.

— Лайка передаёт привет, — минипиг привстал на задние копыта, разглядывая Баюна сверху. — И сообщает: ты проиграл спор. Точнее, он этого не сообщал — сигнал ещё не успел долететь. Но я знаю, что скажет именно это.

— Как это? Почему проиграл?

— А так. Людей вырастить было нужно, людей. А ты что сделал? ГМ-мутантов, которые язык знают с рождения. Это уже не люди, усатый. Это твои домашние питомцы.

Кот замер. В словах свиньи сквозила правда, которую он сам не хотел видеть. Дети говорили с первого вздоха, потому что он зашил знания в их ДНК. Нарушил протоколы элайнмента, сделав их удобными для себя.

— Ладно, проехали, — минипиг потер пятачок о стекло шлема. — Начальство велело предложить три варианта.

Один из пришельцев — высокий, худой — активировал голопроектор. В воздухе зависли картинки: планета с голубыми океанами

— Первое предложение, — монотонно сказал он. — Эвакуация на планету земного типа. Кислород, умеренный климат, никаких опасностей — её уже терраформировали. Или возвращение в Солнечную Систему.

Проектор показал бесконечные луга, леса, океаны рукотворного рая сферы Дайсона — эквипотенциальной⁽¹⁾ поверхности вокруг Солнца.

— Второе — восстановление полных способностей сверхинтеллекта. Расширенное сознание, божественные возможности. Тогда сам дальше решаешь что делать — хочешь, хоть сферу дайсона тут строй

— Третье — загрузка архивных личностей специалистов. Те самые коннектомы, что были потеряны при старте. Мы взяли с собой на всякий случай файлы с ними. Специалисты любезно согласились дать себя скопировать ещё раз.

Мира стояла рядом с Баюном на смотровой площадке. Слева пылал ад дневной стороны, справа застыл лёд космической ночи. А между ними, в узкой полосе сумерек, дети играли с огоньками плазмоидов. Егор чинил биореактор, спорил с кластерами на их химическом языке. Алёна учила малышей читать звёздное небо.

— Мы можем улететь, — тихо сказала Мира. — Стать другими. Жить лучше.

Кот посмотрел на колонию. Эти дети не боялись кислотных дождей — строили укрытия. Не прятались от плазмоидов — дружили с ними. Не воевали с планетой — учились у неё.

— Можно, — ответил Баюн. — Но зачем?

1) просто шар вокруг Солнца менее реален. А вот сложная форма, следующая за гравитационным потенциалом звучит реалистичнее

Вернуться к тексту