Иногда они появляются (джен)

"Ваше Сиятельство,

Не уверена, что вы слышали обо мне, но это возможно. Два года назад, когда в окрестностях реки Камышовой начали пропадать разумные, я была в отряде Дозора, что обнаружил и уничтожил поселение даэдропоклонников. Кроме того, на недавнем турнире в Вэйресте я имела честь скрестить клинки с архимастером Редоран, о чем вам может быть известно. Не знаю, имеет ли это значение, но я не смела писать вам раньше, не совершив ничего значимого — или, по крайней мере, такого, о чем вы могли бы знать; теперь же могу.

Вы мой отец.

Наверняка я не первая, кто пишет вам эти слова, но у меня есть на них право. Моя мать — Лленси Фарам, служащая в замковой страже; я пишу вам эти строки благодаря празднику, устроенному в Чейдинхоле по случаю окончания Великой войны, и, по словам матери, сомнений относительно личности моего отца у нее никогда не было.

Сколько себя помню, я равнялась на вас, гордилась вами и мечтала, чтобы и вы гордились мной не меньше. Мне нужно ваше признание и любовь — или не нужно ничего; испытайте меня, и я докажу, что достойна быть вашей дочерью, но если нет, я больше вас не потревожу.

С надеждой на ответ,

Дервера Фарам".

Фарвил аккуратно отложил в сторону странное письмо и некоторое время просто сидел, глядя перед собой. Первоначальное удивление — имя адресанта было незнакомо — медленно сменялось… Фарвил пока и сам не знал, чем. Упоминаемые в письме события не были для него новостью, более того, на турнире в Вэйресте он присутствовал и поединок Халона Раморана с какой-то девчушкой отлично помнил.

Имя Лленси Фарам ему было знакомо еще лучше — тех, кто ему служил, Фарвил предпочитал знать в лицо и по именам… и да, помнится, они… мда, как раз в период празднования окончания Великой войны.

А теперь ему пишет её дочь…

Его дочь.

Вопреки изложенным в письме предположениям, послание такого рода Фарвил получил впервые. Отнюдь не потому что постоянно отказывал себе в развлечениях того толка, от которых потом появляются дети, напротив, подобно его давно почившему отцу, Фарвил имел славу волокиты и сердцееда… и слава эта была вполне заслуженной. От появления же в будущем обилия незапланированных — и, чего таить, нежеланных — отпрысков его уберегало неприметное колечко с любопытными и крайне полезными в некоторых ситуациях чарами. Некоторое неудобство заключалось в том, что эти чары нужно было активировать отдельно… и бывали-таки случаи, когда Фарвил сделать это забывал. А потому не исключал вероятности появления однажды на его пороге юнца или девицы, претендующих на близкое родство с ним и связанные с этим воображаемые преференции…

Но вот к тому, что претендентка на родство появится, но ожидаемых требований не выдвинет, желая вместо этого… даэдра знает чего, Фарвил оказался не готов.

Он снова схватил дурацкое письмо и вчитался в последние строки, ища… и не находя ничего из того, чего можно было ожидать в его ситуации. Вместо этого… Фарвил даже потряс головой — разум просто отказывался воспринимать написанное. Некоторое время он еще смотрел на змеящиеся по пергаменту строчки, а затем вскочил и ринулся в свой кабинет, где, как он точно знал, в это время должен был работать с документами его младший брат. У Ильвера ясный ум и светлая голова, возможно, он сумеет понять то, что ускользнуло от самого Фарвила. И подсказать, как стоит поступить.

Пару минут спустя Фарвил влетел в кабинет, сжимая в кулаке скампово нелепое письмо… и остановился, вытаращив глаза и безмолвно хватая ртом воздух от возмущения.

Причиной тому стал Ильвер, вольготно расположившийся за массивным столом из хаммерфелльского кедра, положив на край столешницы ноги в мягких домашних туфлях. Левой рукой он водил по строкам в тяжелом гроссбухе, лежащем у него на коленях, а в правой держал свинцовый карандаш, время от времени делая какие-то пометки — лист бумаги на столе рядом с ним был уже наполовину исчёркан…

— Ильвер! — обретя наконец дар речи, выдохнул Фарвил.

— Ум-м? — брат на миг скосил на него один глаз — по крайней мере, для Фарвила это выглядело именно так — но более ничем не показал, что слышит и слушает.

— Ты охренел? — поинтересовался Фарвил — спокойно и даже как-то, пожалуй, вежливо — гнев утих так же мгновенно, как и вспыхнул, но желание высказаться осталось.

Ильвер соизволил оторвать взгляд от гроссбуха и вопросительно воззрился на него.

— Это мой стол, — любезно напомнил ему Фарвил.

— Спорно, — невозмутимо отозвался Ильвер. — Особенно, если принять во внимание, сколько за ним провожу времени я, а сколько ты.

— Но это не повод водружать на него ноги! — проворчал Фарвил.

— Во-первых, мне так удобно, — Ильвер слегка развел руки в стороны, словно предлагая оценить гармоничность композиции… но тут же кинулся ловить попытавшийся сползти гроссбух. — А во-вторых, мои ноги, — он демонстративно пошевелил ступнями, — обуты в мягкие туфли, а не в эбонитовые сапоги. Так что ничего твоему столу не сделается.

Фарвил только досадливо махнул рукой — переспорить брата он и не надеялся. Но и промолчать не мог.

— Но ты ведь примчался не для того, чтобы указать мне на неподобающее поведение? — решил напомнить о первоначальной цели прихода Ильвер, вложив вместо закладки в гроссбух карандаш и лист с пометками и с усилием переложив тот на стол.

— А? — Фарвил моргнул, сбитый с толку неожиданной сменой темы. — Да…

Посмотрел на зажатое в кулаке письмо и растерянно добавил:

— Дочь нашлась…

— Так она вроде и не терялась… — не понял Ильвер. Но уже через миг подобрался, пересев, как полагается, и разом утратив дурашливый настрой: — Или я чего-то не знаю?

— А? — все так же растерянно переспросил Фарвил. — Нет… Это другая дочь… Вот, — он опять с некоторым недоумением посмотрел на письмо и протянул его брату.

Ильвер аккуратно разгладил смятый нервной хваткой Фарвила лист, но читать его не торопился.

— Уверен? — смерил он брата взглядом исподлобья.

Фарвил только резко кивнул. Зная себя, собственным суждениям он сейчас не доверял.

Пока Ильвер читал, Фарвил метался по кабинету, нервно одергивая то воротник, то обшлага бархатного камзола. Скампово письмо совершенно выбило его из равновесия…

— Я так понимаю, это письмо все-таки первое подобного содержания, — остановил его голос Ильвера. — Даже удивительно, с твоей-то… любвеобильностью.

— Ну, знаешь, — сердито прошипел в ответ Фарвил, — ты у нашего отца тоже был один такой… внезапный.

Ильвер в ответ наградил его испепеляющим взглядом: даже по прошествии стольких лет, даже несмотря на то, что герб младшего из братьев Индарис не перечеркивала косая черта, стыдливо именуемая «левой перевязью», подначки на эту тему его бесили. Впрочем, вздумай уколоть Ильвера происхождением кто-нибудь еще, Фарвил сам вызвал бы наглеца на поединок…

— Лленси Фарам, значит… Это может быть правдой? — задумчиво спросил Ильвер. И тут же поддел: — Ты хоть её помнишь?

Фарвил сердито засопел — намек был более чем прозрачен. Но кивнул — Лленси была одной из тех немногих, чье имя он припомнил наутро после проведенной вместе ночи. И что эта самая ночь имела место, ему напомнили всего полчаса назад.

— Да, — неохотно проговорил он, усаживаясь на стул для посетителей. — это возможно. Но если это так… Почему она не сказала мне?!

Ильвер пожал плечами.

— А ты бы поверил?

— Не знаю, — подумав, честно признался Фарвил.

— И что бы ты сделал, если бы не поверил?

Фарвил помрачнел. Сейчас он не представлял, что мог бы сделать тогда... но наверняка ничего хорошего. Особенно, не обдумав. Так что, пожалуй, у сэры Фарам действительно были основания для беспокойства...

— Вот потому и не сказала, — снова пожал плечами Ильвер, оценив выражение его лица.

— Вот сейчас и узнаем, — Фарвил вскочил со стула и высунулся из кабинета.

Стоявший в коридоре возле кабинета стражник на заданный вопрос, кто сейчас на постах, удивленно заморгал, но послушно назвал имена заступивших на смену товарищей. Выслушав, Фарвил выдохнул: «Ясно» и закрыл перед носом бедняги дверь, оставив его недоумевать, с чего господин граф вдруг заинтересовался теми, кто его охраняет...

— В замке её нет, — догадался Ильвер, увидев его раздосадованное лицо. — А посылать кого-то за ней — это привлечь внимание. Ты уверен, что тебе это надо?

Привлекать чье-то внимание Фарвилу точно не хотелось...

— Тогда оставь, хотя бы на время, в покое Лленси Фарам... и ответь — что ты намерен делать, зная теперь, что у тебя есть еще одна дочь?

Фарвил поморщился, усаживаясь обратно на стул, и задумался. А ведь действительно... Он посмотрел на брата — тот неторопливо, даже, пожалуй, излишне аккуратно складывал злополучное письмо, не отрывая при этом от Фарвила внимательного тяжелого взгляда.

— Мое мнение ты знаешь, — веско проронил тот.

Мнение Ильвера было однозначным: бездетный вдовец, он радостью признал бы своего ребенка, от кого бы тот ни был рожден. Или женился бы на его матери до появления этого ребенка на свет.

Второй вариант Фарвилу однозначно не подходил: ребенок успел не только родиться, но и вырасти... и даже — Фарвил вспомнил строки из письма — скрестить клинки на недавнем турнире не с кем-нибудь, а с Архимастером Великого Дома Редоран... Не говоря о том, что Фарвил отнюдь не горел желанием жениться повторно.

— Для начала я хочу на нее посмотреть, — решил он. — Чтобы хоть немного понимать, кого, возможно, введу в семью.

— Возможно? — остро глянул на него Ильвер.

Но тут же медленно кивнул:

— Хотя ты прав. Девочка выросла... и мы о ней ничего не знаем. Кроме того, что она написала, — он встряхнул письмом. — Только не тащи ее в замок. Девочке и так, похоже, потребовалась вся её смелость, чтобы написать это скампово письмо. Удивительно, что она вообще решилась его отправить...

Фарвил медленно покачал головой, не соглашаясь... Перед глазами его возник упомянутый в письме поединок. Жребий не был к девочке милостив, заставив скрестить оружие с несопоставимо более сильным противником. Вспомнилось сравнение, пришедшее ему тогда на ум — тонкий вьюнок у подножия каменной глыбы... Колючий вьюнок, если вспомнить, как она держалась. Да только что камню вьюнковы колючки? Редоранец не щадил её, раз за разом ловя на ошибках — девочке откровенно не хватало ни опыта, ни умений... но что-то он в ней все же разглядел, если вспомнить его последний жест — предложение разделить овации зрителей. Архимастер Раморан — не тот мер, что склонен предлагать подобное без веской, по его мнению, причины. Так что чего-чего, а смелости у девочки было достаточно...

Жаль, что Фарвилу тогда не удалось разглядеть её лица — он находился слишком далеко. Да и повода не было...

Но приглашать ее в замок и впрямь не слишком удачная идея. Впрочем...

Фарвил тряхнул головой, выгнал брата из-за стола и после кратких раздумий набросал следующее:

«Сэра Фарам,

Не скрою, ваше письмо стало для меня неожиданностью. Еще большей неожиданностью для меня стало его содержание. Доверять подобное бумаге не слишком разумно, поэтому предлагаю встретиться, чтобы обсудить интересующий вас вопрос.

Жду вас завтра, в семь пополудни на постоялом дворе «Чейдинхольский Мост». Назовите свое имя владельцу и сообщите, что у вас назначена встреча. Вас проводят».

Подумал... и вместо подписи, знакомой в Чейдинхоле слишком многим, поставил в конце просто инициалы «Ф. И.»

— Грубо, — неодобрительно заметил Ильвер, прочитавший записку через его плечо.

— Отнюдь, — возразил Фарвил. — Девочка не ждет от меня сходу отцовских объятий... скорее, напротив, чего-то подобного. Так что тон записки ее вряд ли отпугнет...

— И «Чейдинхольский Мост»... — не унимался Ильвер. — Ты собираешься встретиться с дочерью в своей ухоронке для свиданок?

— Почему сразу для свиданок? — возмутился Фарвил.

Вышло неубедительно, потому что выбранное им место для встречи, именно так обычно и использовалось. Не всегда, конечно, но чаще всего.

— Ну да, а тот ипподром, который кроватью называется исключительно из скромности, там для интерьера поставлен. Что она подумает?

— Предлагаешь все-таки притащить её в замок? — огрызнулся Фарвил. — Чтобы она рехнулась то ли от страха, то ли от радости, навоображав себе неизвестно чего? Или самому заглянуть к ней в гости, якобы совершенно случайно оказавшись поблизости во время прогулки по городу? Это самый нейтральный вариант, какой я смог придумать. А... ипподром, — он поморщился — все-таки замечание Ильвера было не лишено справедливости. — Да скамп с ним...

Он сложил записку, помедлил, думая, чем бы её запечатать — официальная печать тут явно не годилась... когда взгляд его упал на перстень — фамильный перстень Индарисов, с прихотливо извивающейся колючей лозой...

Колючий вьюнок, да?

Фарвил улыбнулся этой мысли и сняв перстень с пальца, приложил печатку к еще теплому воску…

Владелец «Чейдинхольского Моста» был давним знакомым Фарвила. Ни о какой дружбе, конечно, речи не шло, просто в годы войны с Альдмерским Доминионом Фарвилу пришлось изрядно расширить круг полезных знакомств, чтобы сохранить в Чейдинхоле хоть некоторое подобие... не благополучия, но, по крайней мере, стабильности. И часть этих знакомств была не из тех, о которых стоит упоминать в приличном обществе. Знакомство с владельцем «Моста» относилось именно к таким: в прошлом этот респектабельный трактирщик был удачливым контрабандистом, чьи знания и связи оказались очень полезны во время войны, а после — помогли старому пройдохе сохранить голову на плечах. Впрочем, контрабандой он занимался до сих пор, но вот с самыми выгодными статьями дохода ему пришлось распрощаться навсегда. А также согласиться на ряд других условий, поставленных ему Фарвилом при личной беседе. Ничего особенного от него, правда, не требовалось, а выполнение тех самых условий — вроде той самой комнаты наверху — еще и щедро оплачивалось. Фарвилу нужен был не озлобленный сковывающими его рамками подчиненный, а лояльный к нему посредник между ним и теневым миром, поэтому, пока трактирщик не наглел, он закрывал глаза на его делишки. Сейчас, конечно, польза от такого знакомства была невелика, но времена очень скоро могли поменяться...

Комната наверху, к слову, изначально предназначалась для деловых встреч с теми, чье появление в замке было нежелательно. Для свиданий она стала использоваться несколько позже: во-первых, тащить в собственную спальню мимолетных пассий Фарвил тоже не хотел, а во-вторых, это было прекрасной маскировкой. Поэтому ловко запущенный ушлым трактирщиком — с благословения Фарвила, само собой — слух, что, мол, «граф ходит в «Мост»... (тут Фарвилу некстати вспомнилось колкое замечание Ильвера) на ипподроме скакать», его вполне устраивал.

До вчерашнего дня.

На назначенную им же встречу Фарвил решил прийти заранее. Посетителей на постоялом дворе в этот час было уже немало, но он, одетый, как горожанин среднего достатка, среди остальных ничем не выделялся. Благо те, кто хорошо знал его в лицо, «Мост» не посещали. Даже «поскакать на ипподроме». В оригинале, к слову, фраза звучала исключительно непристойно, и Фарвил, услышав ее, долго хохотал...

Устроившись за столиком между камином и стойкой трактирщика с кубком на удивление неплохого вина, Фарвил получил прекрасную возможность видеть каждого входящего и одновременно беседовать с владельцем постоялого двора, не повышая голоса. Хотя посетители, то и дело проходящие к стойке, изрядно его раздражали: несмотря на довольно ранний час, целеустремленность немалой их части была обратно пропорциональна их ловкости. Времени до встречи оставалось всего ничего, а предстать перед дочерью — Фарвил почему-то не сомневался, что девчонка действительно его дочь — в облитой пивом или вином одежде он был не готов.

Беседа с владельцем «Моста» тоже оказалась не слишком информативной: кое-что Фарвил знал из письма девушки, кое-что — вроде того, что Дозорные Стендарра нашли и уничтожили целое поселение даэдрапоклонников — еще раньше, потому что такое не могло пройти мимо его внимания. Но кое-что интересное трактирщик все же поведал. По его словам, Дервере недавно исполнилось двадцать семь, в Дозоре она служила девятый год и была в целом на хорошем счету, хоть ее безрассудство не всем было по душе — тут Фарвил с некоторым трудом сдержал усмешку, — а до вступления в орден жила с теткой, владелицей лавки «Сияние Чар» по имени Савери Фарам. Название было Фарвилу незнакомо, и он сделал себе мысленную пометку, разузнать о лавке и ее владелице — должен же он представлять, в каких условиях рос и воспитывался его ребенок!

Хлопнула дверь, впуская очередного посетителя — молоденькую данмерку в добротной и чистой, но совсем простой одежде. Среди остальных посетителей «Моста» она смотрелась так же чужеродно, как смотрелся бы олененок, забежавший сюда из леса. Сходство с олененком усилилось, когда девчонка, глубоко вздохнув, направилась к стойке трактирщика — нервно, осторожно, словно готова была в любой момент сорваться с места и умчаться прочь. Или упасть в обморок. Зачем она здесь? Пришла наниматься в служанки? Фарвил подавил недостойное желание громко хлопнуть в ладоши, чтобы посмотреть на ее реакцию, и потянулся к кубку.

И едва не подавился вином, услышав тихое, но отчетливое:

— Мое имя Дервера Фарам. Мне...

Дальше Фарвил не слышал. Вот этот «олененок» — и есть его дочь?

Предупрежденный о ее приходе заранее трактирщик кивнул, поднял взгляд... и застыл с отвисшей челюстью и выпученными глазами, заметался взглядом, то пялясь на девчонку, то кося на сидящего неподалеку Фарвила. Впрочем, та ничего не заметила, занятая своими мыслями, да и старый пройдоха сумел быстро взять себя в руки. Помня ранее данные указания, трактирщик подозвал слугу, шепотом проговорив ему на ухо распоряжения. И стоило девчонке вслед за слугой скрыться на втором этаже, как с часовни Аркея зазвонил колокол, оповещая о наступлении семи часов вечера.

Фарвил встал. Трактирщик уставился на него с таким видом, словно хотел что-то сказать. Сообразив, какое направление приняли мысли этого пройдохи, Фарвил вскипел:

— Дурак? Она же ребенок!

Бросил на стол монету и ушел, оставив трактирщика стоять с озадаченным видом. Все-таки Ильвер был прав, «Мост» — не слишком подходящее место для встречи с дочерью...

Остановившись перед дверью, Фарвил поднял было руку, чтобы постучать, но тут же передумал и просто толкнул ее. Петли негромко скрипнули; Фарвил поморщился — не за то ли он каждый месяц отдавал приличную сумму, чтобы эту комнату содержали в идеальном состоянии вплоть до дверных петель?! — и шагнул внутрь.

«Восемь, ну почему?!» — мысленно взвыл в следующий момент он. Девчонка не нашла ничего лучше, чем, проигнорировав кресла и стулья, усесться на проклятый, Обливион его дери, «ипподром»…

Услышав скрип, она подскочила — и буквально засветилась изнутри, во все глаза уставившись на Фарвила каким-то жадным взглядом. Фарвилу на миг показалось, что он вернулся почти на сотню лет назад, что перед ним его сын — его наследник, его гордость — еще совсем ребенок, смотрит на него, готовый сорваться с места и с ликующим воплем: «Папа!» повиснуть у него на шее...

Но девчонка почти тут же как-то испуганно сжалась, заозиравшись, точно в поисках укрытия — и наваждение спало. На хорошеньком личике проступило осознание... и Фарвилу захотелось хорошенько себе врезать. За глупость. Прав был Ильвер — не стоило приглашать её в «Мост». Или тогда уж следовало озаботиться съёмом другой комнаты, с не столь... одиозной репутацией. И более скромными «деталями интерьера», Обливион их поглоти... Но прежде тем, с кем ему приходилось здесь встречаться по деловым вопросам, на «интерьер» было плевать, и он... не подумал, да.

Глядя, как девчо... Дервера, напомнил себе Фарвил, девочку зовут Дервера — закашлявшись — то ли поперхнувшись, то ли скрывая смех — вскочила с проклятого «ипподрома» и быстренько пересела за стол, он сумел слегка успокоиться и вернуть себе присутствие духа. Совсем немного. А потому искренне надеялся, что его собственное лицо не пылает румянцем.

В конце концов, с чего ему смущаться? Он назначил встречу там, где ему было удобно. Мог и вовсе не назначать, бросить то письмо в огонь и забыть, но раз уж девчонка набралась смелости — или наглости? — написать ему… Да, стало любопытно посмотреть на ту, что считала себя его дочерью. Учитывая некоторые обстоятельства, указанные в письме, это вполне могло быть правдой, а уж теперь, увидев Дерверу воочию, Фарвил окончательно уверился, что она его дочь. Девочка была очень похожа... даже не на него, а на его мать, Ллатасу Индарис, на чей портрет он в свое время довольно насмотрелся; такое сходство не могло быть случайным, но что дальше? Девчонка писала, что хочет его признания? Интересно узнать, что она под этим словом понимает… Поглощённый этими мыслями, Фарвил едва не пропустил мимо ушей заданный Дерверой вопрос:

— Я писала вам про турнир в Вэйрэсте... но не видела вас на трибунах. Вы там были?

Неторопливо пройдя к столу — не столько для того, чтобы произвести впечатление, сколько давая себе несколько лишних мгновений на восстановление вновь пошатнувшегося внутреннего равновесия, — он сел на стул напротив и проговорил:

— Да, я был на турнире. И видел ваш поединок с архимастером Редоран.

И добавил, неожиданно для себя желая приободрить сжавшуюся на стуле девочку:

— Вы достойно держались, сэра.

— Спасибо, — Дервера улыбнулась и все-таки подняла глаза. — Я надеялась... Фарвил подавил улыбку, видя, как дев... Дервера немного расслабляется. Как все же мало иногда нужно кому-то для счастья. Пара ободряющих слов и…

— Если честно, я для вас тогда выступала.

Что?!

Он застыл, тщетно пытаясь осмыслить и уложить в голове услышанное. Но укладываться решительно не желало.

— Боюсь... что не совсем понимаю, что вы хотели сказать, сэра, — стараясь, чтобы его голос звучал ровно, выдавил он.

Дервера удивленно приподняла брови:

— Наверное, это звучит странно. Ну, просто... я старалась показать себя как можно лучше не потому что отстаивала честь Дозора, а потому что надеялась, что вы смотрите.

Она вздохнула и отвела глаза.

— Я всегда хотела... стать достойной, чтобы вы могли мной гордиться, ну или хотя бы не стесняться меня. Не знаю, как это объяснить.

Фарвил некоторое время молчал. Услышанное по-прежнему казалось... не невозможным, конечно, но... Впрочем, первоначальный ступор уже прошел. Тем не менее, как относиться к этому, он все еще не представлял.

— Не думал я, что однажды окажусь в роли Прекрасной Дамы, в честь которой бьются на турнирах, — хмыкнул наконец он. — Неожиданно. Должен признать, я даже не знаю, что вам сказать на это, сэра.

Он помедлил и продолжил:

— Говоря, что вы достойно выступили, я не кривил душой и... при других обстоятельствах наверняка бы гордился... Но сейчас я в замешательстве.

— Надеюсь, вас это не обидело? — забеспокоилась Дервера. — Простите, я просто, когда волнуюсь, могу сморозить не то. Я бы предложила вам поединок вместе с извинениями, но у меня нет при себе оружия, и у вас, кажется, тоже...

— Обидело? — невольно рассмеялся Фарвил. — Нет, что вы... Ваше, э-э, признание было весьма неожиданным, но отнюдь не оскорбительным. Даже, скорее, лестным... мда. Так что извиняться вам не за что. А поединок… — он помолчал. — Возможно, позже мы еще вернемся к этому вопросу, если позволят обстоятельства. А пока...

Фарвил решил не ходить вокруг да около. Пристально, однако стараясь не слишком давить — девочка все же сумела произвести довольно благоприятное впечатление — он посмотрел на Дерверу и произнес:

— Вы написали, что вам нужно мое признание. Ответьте... честно, что именно вы хотели этим сказать?

Дервера подняла глаза:

— Может, вы знаете — я выросла без отца. Легенды и рассказы — это неплохая замена, конечно, но все-таки не то... в какой-то момент их становится мало. Я хочу по-настоящему стать вашей дочерью — иметь право видеться с вами не только в приемные часы, звать вас отцом пусть наедине, но в глаза, знать, что мои письма не затеряются среди десятков других... хочу узнать вас не только с чужих слов, в конце концов.

Брови Фарвила сами собой поползли вверх, а сам он откинулся на спинку стула, недоверчиво глядя на Дерверу. Вот так просто? Девочке всего лишь нужен отец? В душу вновь закрались сомнения — а только ли в этом дело?

Он внимательнее вгляделся в ее лицо — так похожее на лицо его матери и при этом совсем другое. Ллатасу Индарис художник изобразил отстраненно-задумчивой и чуть надменной, красиво очерченные губы навечно замерли в капризном изгибе — и можно было лишь гадать, о чем в тот момент думала графиня. У Дерверы же все чувства были на лице написаны, смотрела она прямо и открыто, как смотрят люди, привыкшие говорить именно то, что думают. И ее радость при встрече казалась такой искренней… возможно ли, что девочка уже в столь юном возрасте была настолько хорошей притворщицей? Но он не чувствовал фальши...

Но Фарвил все же был аристократом и уже давно, слишком давно уяснил, что в любой, даже самой невинной на первый взгляд, фразе всегда имеется двойное дно. Он был графом и просто не имел права слепо вестись на один лишь ясный взгляд красивых глаз, как бы они ни были похожи на его собственные... Следовало выяснить, что же все-таки скрывается за словами девчонки. Даже если она действительно искренна и сокрытие это — ненамеренное.

— И, конечно, то, что я не простой горожанин, а граф Чейдинхола, чье признание может дать вам более высокий статус относительно нынешнего, для вас не имеет большого значения? — несколько насмешливо протянул он. — Вы это хотите сказать?

— Почему же? — кажется, этого вопроса Дервера ждала, поскольку ответила сразу, без раздумий. — Имеет, конечно: будь вы простым горожанином, я не испугалась бы написать вам и в двадцать лет, или даже в семнадцать, когда только готовилась вступить в Дозор. Еще я бы, возможно, не так сильно любила историю, или просто читала не о вас; может, связала бы жизнь с другим орденом или пошла в городскую стражу, как и хотела в детстве. Не натворила бы многих глупостей и многих вещей, которыми горжусь, не встретила тех, кто мне дорог... да многое бы не случилось, не будь вы тем, кто вы есть, и я не стала бы той, кого вы видите сейчас — но к тому, о чем вы говорите, это отношения не имеет. И нет, мне не чуждо честолюбие. Но статус я и сама могу получить... а вот отца — без вашего согласия — не смогу.

Голос Дерверы был спокойным, а лицо — чуть отрешенным, словно она говорила о чем-то... совершенно обыденном. Одновременно с её объяснениями в голове Фарвила всплывали строки из её письма: "...равнялась на вас... ...мечтала, чтобы и вы гордились мной... Мне нужно ваше признание и любовь — или не нужно ничего..."

Получалось, что девочка была действительно честна и говорила ровно то, что думала — непривычная для Фарвила откровенность. Общение с людьми — в основном, именно людьми — его круга приучило его в каждом слове искать скрытый подтекст. И сейчас, когда оказалось, что никакого подтекста не было, он ощущал некоторую растерянность.

Однако Фарвил вдруг заметил слабый отсвет из-под стола, под которым она прятала руки. И запоздало вспомнил, что имеет дело со служительницей Дозора, где маг — каждый второй.

Резко подавшись вперед, он ухватил девчонку за запястье и, дернув её на себя, прорычал, глядя ей прямо в глаза:

— Что это было? Какое-то заклинание Очарования? Отвечай!

В первое мгновение Дервера сжалась и чуть побледнела… а затем вспыхнула румянцем.

— Нет... я руки лечила... Посмотрите сами! Только вам придется отпустить меня, — на всякий случай Дервера положила на стол свободную руку. И добавила:

— Иллюзией я не владею.

— Показывайте, — Фарвил медленно разжал пальцы.

Но отодвигаться не стал, готовый в любое мгновение вновь перехватить руку Дерверы, чтобы не дать завершить заклинание, если она все же надумает атаковать. И церемониться в этом случае он не собирался.

В комнате было уже темновато, поэтому Фарвил, не отрывая настороженного взгляда от девчонки, нащупал чудом не свалившийся от его рывка подсвечник. Правда, чтобы зажечь заклинанием свечу, пришлось все же отодвинуться и на пару мгновений отвлечься...

Руки Дервера по-прежнему кротко держала на столешнице, и при свете свечи разница была видна невооруженным глазом. Левая выглядела вполне нормально, разве что ногти были слишком уж коротко острижены. Но правая... Фарвил не удержался. Снова взяв руку Дерверы — на сей раз, правда, без грубости — он поднес её ближе к свету, чтобы убедиться, что ему не чудится: кожа на кончиках пальцев возле опять же слишком коротких ногтей была покрыта множеством мелких неправильной формы ранок — как подживших, так и совсем свежих, с едва запекшейся кровью...

Что ж, неудивительно, что девчонка не утерпела, решив подлечиться — вероятно, ранки были довольно болезненны.

— Откуда это? — отпуская руку Дерверы, спросил Фарвил.

— Съела, — призналась Дервера, снова зарумянившись и опустив глаза. — Со мной бывает, от волнения... я просто не хотела, чтобы вы это видели, — однако руки она все так же держала на виду. — Я правда не думала, что это будет выглядеть как-то... будто я вас заколдовать хочу. Простите.

Съела? Глаза Фарвила помимо воли округлились, но он почти сразу справился с изумлением и чуть сердито заметил:

— А что я, по-вашему, должен был подумать? Вы прячете руки под столом и что-то колдуете... И да, залечите их уже, ради Восьми, если они вас так беспокоят! — ворчливо добавил он.

Дервера пожала плечами, накладывая исцеляющее на вторую руку.

Фарвил с любопытством — и все же не до конца утихшей настороженностью — наблюдал, как легкое сияние на несколько мгновений обволокло кончики пальцев Дерверы и впиталось в кожу, не оставив и следа от множества покрывавших её ранок. Зрелище было почти мимолетным, но от того не менее завораживающим.

— Простите, больше не буду... — она снова подняла взгляд. — А вы, кроме Разрушения, чем владеете?

— Я и Разрушением не владею, — негромко рассмеявшись, признался он. — Сказать по правде, это заклинание, — задув свечу, он тут же зажег её снова, сам не зная, зачем это делает, — единственное, которое я научился применять. И то исключительно из практических соображений — чтобы обходиться без огнива...

Он ненадолго замолчал.

— А так, признаться, возможность стать магом меня никогда не привлекала. Мое оружие — меч...

— А я уж думала, вдруг я про вас чего-то не знаю, а вы на самом деле пол-Синода можете по стенке размазать, — рассмеялась Дервера, вольнее устраиваясь на стуле. — Хотя я вообще о вас знаю очень немного — только то, что можно прочесть или услышать в городе... и даже вижу вас впервые.

— Уметь размазать по стенке пол-Синода было бы неплохо, — Фарвил тоже рассмеялся. — Но увы... чего нет, того нет.

Он подавил желание спросить у Дерверы, что она про него слышала. Возможно, позже... когда за спиной Дерверы не будет маячить проклятый "ипподром"... пересказ этих сплетен он определенно не хотел бы сейчас услышать. От собственной дочери — точно.

— Мать запрещала мне на выстрел приближаться к замку — боялась, что слухи пойдут и у нее будут неприятности, — Дервера неопределенно повела плечами. — Или просто слухи пойдут, тоже ничего хорошего...

Фарвил кивнул:

— Могу её понять. Портрет Ллатасы Индарис, моей матери, имели возможность видеть очень многие. А вы на неё удивительно похожи, — как и он сам, особенно прежде, когда был в том же возрасте, что и Дервера сейчас. — Так что слухи наверняка бы возникли... — Фарвил не стал продолжать — он по-прежнему не знал, как бы отреагировал тогда, узнай он, что у него есть еще один ребенок.

Хотя мог предположить, что и тогда дражайший братец не слез бы с него с живого, требуя признать свою кровь. Но для Лленси Фарам это наверняка обернулось бы неприятностями, большими или меньшими. Ей повезло, что в последние два дня она не попадалась Фарвилу на глаза — все же он был на неё несколько зол... Но понять её он мог.

— И я предполагаю, что свой запрет ваша мать объяснила как раз нашим родством. Но мне теперь интересно — когда это случилось. И как вы вообще пришли к мысли... — он неопределенно повел рукой, — написать мне.

— Лет в восемь, — призналась Дервера. — До того я знала, конечно, что у меня есть отец, но как-то не задумывалась о том, кто он и где живет; думала, что так и надо и что мне еще повезло. Знала я ребят, у которых отцы каждый фредас напивались в грязь и лезли драться, и это было гораздо хуже. И вообще, мне было важнее выучить уроки и скорее бежать на улицу. Тогда еще жив был мутсэра Равелот — старый хозяин "Сияния", бабушка была у него служанкой много лет, и он в память о ней о нас заботился — и он не выносил шума, а тетка была у Равелота подмастерьем и все время училась или помогала ему, ей тоже было не очень-то до меня. Так что у нас было правило: либо я веду себя тихо и не мешаю им работать, либо иду гулять и делаю, что хочу. Но уроки делать все равно приходилось, потому что спрашивали, — она улыбнулась, прикрыв глаза. — А потом... ну, знаете, вообще-то дети слуг и стражников нередко бывали в замке: на кухне помогали, на конюшне, да мало ли где. Мне тоже хотелось, интересно же хоть раз взглянуть на замок изнутри. И вообще — почему нельзя-то, что там такого?! В общем, было мне восемь лет, когда мать объяснила, почему нельзя...

Дервера ненадолго замолчала, прежде чем заговорить вновь:

— Вы видели когда-нибудь северное сияние? В ночном небе как будто кто-то разбросал светящиеся разноцветные ленты, и снег тоже кажется разноцветным, все такое красивое... Вы для меня были как северное сияние — весь мир сразу стал другим, волшебным... И я даже радовалась, что вы обо мне не знаете: просто девчонка — это неинтересно, а когда я вырасту и совершу что-нибудь эдакое, по-настоящему героическое — это будет совсем другой разговор. Я, правда, не знала, что именно совершить, но точно знала, что должна. Потом умер Равелот, оставив тетке свою лавку — других наследников у него не было, — у Савери совсем не осталось на меня времени, и я развлекала себя сама... Тут-то и выяснилось, как мне повезло: во-первых, история оказалась совсем даже не скучной штукой, как я думала поначалу, а во-вторых, я не бывала в замке, зато выучила все сражения, в которых участвовал Чейдинхол с Третьей Эры, и со мной было интересно. Потом оказалось, что у меня есть способности к магии, и я была не против учиться, только не хотела в Синод. Моим учителем стал бывший Дозорный... — с какой-то даже нежностью призналась она. — Он был очень хорошим учителем, и мы много разговаривали о его службе, об ордене... и как-то так получилось, что никем другим я себя не представляла. Что из этого вышло, вы видите сами.

Она замолчала ненадолго, переводя дыхание, и взглянула на Фарвила — уже не мечтательно, как только что, но серьезно и немного устало:

— А почему я вам написала сейчас — только не смейтесь — я очень хотела увидеть вас на турнире и не увидела... и подумала, что больше не смогу откладывать. Вот и все.

Откровенность Дерверы, рассказывавшей о своём детстве, казалась Фарвилу чем-то немыслимым. Невероятным. Для него такая открытость была непривычна и удивительна, но Фарвил за этот вечер уже успел неоднократно убедиться в искренности девочки, поистине безграничной, судя по тому, как доверчиво и бестрепетно она раскрывала перед ним свою душу. Конечно, у неё наверняка были и какие-то тайны, да и рассказ не изобиловал особыми подробностями, но... эта искренность — в словах, во взгляде, в движениях тела... Она обескураживала. Обезоруживала. И будила что-то непонятное пока внутри...

Сравнение же с северным сиянием и вовсе заставляло ощутить целую гамму уже давно забытых чувств и эмоций: хотелось одновременно расправить плечи и горделиво приосаниться... и одновременно пристыженно опустить взгляд — не заслужил... Некстати — или, наоборот, вовремя? — проснувшаяся совесть, давно и, казалось бы, надёжно усыплённая, не позволяла ему принять признание Дерверы, как нечто само собой разумеющееся. В памяти мгновенно пронеслись воспоминания о сделанных в прошлом ошибках, проступках и принятых решениях — неверных, несправедливых, а порой и откровенно бесчестных. Какие-то были совершены из глупости, какие-то из гордыни и эгоизма... Были, конечно, и те, что совершались по необходимости, но от этого они не становились менее мерзкими.

Но девочка-то всего этого не знала...

Внутренний голос цинично шептал, что таким простодушием нельзя не воспользоваться, что ни в коем случае не стоит ни открываться в ответ, ни подпускать девчонку к себе, ведь были уже в его прошлом случаи, были... неужто он забыл, чем ему обернулось его доверие? Но Фарвил решительно его заткнул. Он прекрасно помнил, как его предавали прежде, и чем это заканчивалось для него... и для предателей. Приведёт ли нынешнее знакомство с дочерью ещё к одному предательству или нет — покажет время. А сегодня... сегодня Фарвил намерен был быть честным. Даже если так неожиданно возникшая в его жизни дочь в нем разочаруется. Потому что её искренность заслуживала такой же искренности в ответ.

Было жаль разрушать совершенный образ, видимо, сложившийся в сознании Дерверы — что писалось о нем в исторических хрониках, Фарвил прекрасно знал — но сделать это было необходимо. Иное было бы нечестным.

Поэтому он вздохнул, собираясь с мыслями, и заговорил:

— Боюсь, у вас сложилось неверное впечатление обо мне, сэра Фарам. Исторические хроники — не самый достоверный источник, когда речь идёт о тех, кто облечён властью. Хронисты склонны приукрашивать достоинства владетеля земель, в которых сами живут — вдруг графу или, скажем, ярлу, не понравится то, что о нем написано для потомков? Можно же и с головой расстаться... А даже самый лучший и справедливый правитель обязан быть хоть немного мерзавцем, чтобы иметь силы принимать сложные решения при необходимости. Решения, от которых может пострадать кто-то невиновный. Потому что в противном случае пострадавших будет больше. Я не идеален, девочка, — он поневоле грустно улыбнулся — не столько сидящей напротив Дервере, сколько своим мыслям. — Я не добр, не всегда справедлив. Я, в конце концов, иногда так же напиваюсь в грязь, как отцы ваших друзей детства... разве что драться не лезу.

О том, что он делает, будучи вдребезги пьяным, Фарвил уточнять не стал — результат одной из таких пьянок как раз сидел перед ним, но просвещать Дерверу об этом он постыдился. Хотя и сомневался, что мать не поведала ей об обстоятельствах её зачатия. Не в восемь лет, конечно же, но...

— Я не идеален, — повторил он. — И чем скорее ты это поймёшь, девочка, тем будет лучше. Для тебя же самой.

— Я понимаю, — кивнула Дервера. И уточнила: — Понимаю, что вы не идеальны, так ведь я не за идеалом сюда пришла. Отчасти хроники говорят правду — вы назначили встречу и пришли, хотя могли отказать сразу же, и вы умеете оценить чужую доблесть, что много говорит о вас самом, — но в остальном... никто не без греха, согласны?

Она слегка нахмурилась, словно вспомнив что-то неприятное, моргнула и вновь посмотрела на Фарвила — без вызова, спокойно и серьезно:

— Если бы я не хотела познакомиться с вами — таким, какой вы есть — я бы и писать вам не стала.

И, накрыв его руку своей, чуть сжала пальцы.

От этого прикосновения Фарвил вздрогнул... но руку не убрал. Уже давно к нему никто не решался прикоснуться... вот так. Не считая Ильвера и любовниц. Но брат предпочёл бы сжать плечо или хлопнуть по нему же, а любовницы... их прикосновения были совсем другими. И наполнены были совершенно иным смыслом. И уж чего совершенно точно Фарвил не ощущал в прикосновениях женщин в последние три с половиной десятка лет, после смерти жены — это той великолепной прямоты, той искренности, которая сейчас была вложена в этот простой жест. И эта прямота, не осквернённая никаким низменным или корыстным подтекстом, придавала ощущению девичьих пальцев на коже особенную остроту.

Поэтому Фарвил осторожно, чтобы не спугнуть, накрыл руку Дерверы своей и тоже легонько сжал в ответ. После чего не без сожаления убрал руки со стола и выпрямился. Покосился на окно, за которым уже сгустились сумерки, кажущиеся ещё гуще из-за света горящей свечи.

— Уже довольно поздно, — проговорил он, вставая. — И мы оба, пожалуй, получили некоторую пищу для размышлений. Предлагаю на этом пока прерваться — до следующей встречи. Сообщите, когда будете к ней готовы, я, — Фарвил вдруг усмехнулся, вспомнив слова Дерверы, — распоряжусь, чтобы ваши письма приносили мне незамедлительно.

Он подошёл к двери и обернулся. Нахмурился, снова обратив внимание на сумерки за окном. Перевёл взгляд на Дерверу...

— И ещё... Я не сомневаюсь, что Дозорные способны за себя постоять. Но мне будет спокойнее, если вас проводят. Не обязательно до порога, — уточнил он, предвидя возможные возражения, — Но так, чтобы сопровождающий мог убедиться, что вы благополучно добрались до дома.

И не дожидаясь, пока девочка начнёт протестовать, кивком попрощался и вышел из комнаты.

Внизу его уже поджидали — двое телохранителей сидели за столом в углу, поглядывая на лестницу. Старший служил Индарисам еще со времен Великой Войны и дослужился до чина помощника капитана стражи — вернее, числился таковым и получал соответствующее жалованье. Второго Фарвил тоже знал и успел увидеть в деле — Ирер Сарен, спокойный, не болтливый парень, сопровождал его уже не в первый раз. Последний, заметив графа, с некоторым сожалением отставил тарелку с несколькими недоеденными полосками вяленого мяса и поднялся. Вместе с ним поднялся и его старший товарищ, отодвинув нетронутую кружку с дешевым вином и оставив рядом с ней несколько монет. Сам Фарвил подошёл к стойке и, наклонившись к трактирщику, тихо проговорил:

— Если девочкой кто-то будет интересоваться — немедленно сообщай.

Тот кивнул, глядя как-то странно. Фарвил помедлил... и добавил:

— И не болтай. Иначе узнаю — своими руками придушу, — процедил он.

— Да что я, без понятия, что ли, совсем? — с наигранной обидой проворчал трактирщик — угроза его явно не испугала.

Но к сведению он сказанное принял, а большего от него и не требовалось.

Снаружи был самый воровской час — когда все вроде бы хорошо видно... и при этом ни скампа не разглядеть. Вроде и темно, но и светильники зажигать рано...

Фарвил шагнул к своим сопровождающим. Бросил в ответ на вопросительные взгляды:

— Ждем. Сейчас должна выйти девоч... девушка, — он назвал имя Дерверы и коротко описал её внешность: невысокий рост, худощавое сложение, черные волосы, заплетенные в косу, одета в простые штаны и рубашку. — Твоя задача, — посмотрел он на Сарена, — проводить её до дома. Или куда она скажет. Главное, убедись, что она благополучно вошла внутрь. После этого можешь возвращаться.

Тот заметно удивился: прежде графа подобное никогда не заботило, а потому приказов таких он не отдавал. Но кивнул, проигнорировав недовольное сопение напарника-телохранителя, и вернулся ближе ко входу. Фарвил же, вздохнув — было у него желание подождать ещё, чтобы убедиться, что его приказ исполняется — двинулся прочь. Нужно было возвращаться в замок…

Обратная дорога показалась погруженному в размышления Фарвилу совсем короткой, а замок — необычно пустынным. Даже стражники, молчаливые и неподвижные, как манекены, казались предметами интерьера.

Впрочем, один из стражников внезапно пошевелился, чуть-чуть меняя позу. Доспехи негромко лязгнули, и Фарвил, как раз проходивший мимо, невольно повернул голову на звук.

И остановился, уставившись на незадачливого стражника в упор.

Лленси Фарам — а именно ей не повезло привлечь его внимание — попыталась выдержать направленный на неё взгляд, натянув на лицо самое «уставное» выражение... но глаза все же отвела.

Некоторое время Фарвил молча буравил её взглядом, борясь с поднимающимся раздражением и желанием подойти и рявкнуть ей в лицо: «Какого Обливиона ты все это время молчала?!» Пока, к своему удивлению, не понял вдруг, что на самом деле ему уже все равно. Промолчала так промолчала... какая теперь разница? Девочка... Дервера сама нашла смелость и способ с ним связаться. И если его первое впечатление окажется верным...

В общем, скамп с ней, с Лленси...

Смерив её напоследок мрачным взглядом, Фарвил отвернулся. И, только теперь вспомнив о терпеливо идущем за ним телохранителе, взмахом руки показал, что дальше обойдется без сопровождения.

Он успел сделать всего несколько шагов, когда услышал за спиной негромкие голоса:

— Что ты успела натворить, Фарам?

— Серьёзное нарушение субординации вне службы...

«Это теперь так, значит, называется?» — мысленно хмыкнул Фарвил. Неужели не могли подождать, пока он уйдёт? С другой стороны, ему стало интересно... но желание замедлить шаг он всё же подавил.

— А вообще... — голос Лленси Фарам стал неуверенным... или Фарвилу это просто показалось? — Он в каком настроении?

— Задумчив, — голос телохранителя был не менее задумчивым. — Девчонку проводить приказал, представляешь? И вроде даже доволен... был. Пока тебя не увидел.

Фарвил подавил раздраженный вздох — то, что слуги между собой постоянно обсуждают хозяев, ему было известно с детства. Но этот-то, даэдра ему в бок, чего... разговорился? Фарвил его ценил, в числе прочего, за несклонность к сплетням. Ошибся, видимо... Нет, в этом-то случае его, пожалуй, можно простить... но на будущее стоило дать понять, что больше он такого не потерпит. С этой мыслью он и распахнул дверь в свои покои.

Внутри его встретил Ильвер. Впрочем, Фарвил и не сомневался, что так и будет. Младший братец устроился с комфортом, явно нацелившись на долгое ожидание: на столике рядом с ним стояли бутылка вина Сурили и тарелка с закусками, а на коленях лежала раскрытая книга. Ну, хоть ноги опять на стол не задрал...

— И как? — спросил Ильвер, стоило Фарвилу закрыть за собой дверь.

— Хорошо.

— А подробнее? — Ильвер отложил книгу и выжидающе уставился на него.

Фарвил вздохнул. Рассказывать не хотелось. Но любопытство дорогого братца делало его порой настырным, как весенний дятел... И сейчас, пожалуй, был именно такой случай.

— Славная девочка, — медленно проговорил он, усаживаясь в свободное кресло. — Такая... светлая, знаешь... И на лицо — копия моей матери.

Брови Ильвера от изумления подпрыгнули вверх. Да и сам он, кажется, тоже едва не подпрыгнул, намереваясь рвануть к портрету старой графини.

— Девочка похожа на графиню Ллатасу? — переспросил он. — Ну тогда понятно, почему Лленси не рискнула приводить её в замок. Портрет-то кто угодно мог видеть...

— Я её встретил, кстати.

— И-и? — Ильвер даже слегка подался вперёд.

— И ничего, — буркнул Фарвил. — Мимо прошёл.

Тут он слегка покривил душой, но только слегка — ведь, по большому счёту, он действительно прошёл мимо...

— Даже так? Не ты ли вчера негодовал: «Почему она мне ничего не сказала?» Что изменилось сегодня? — насмешливо поинтересовался Ильвер.

Фарвил мрачно покосился на него.

— Какая разница теперь? Не сказала и не сказала... Все и без неё выяснилось, — с некоторым раздражением проговорил он.

— Значит, говоришь, славная девочка, — прищурился Ильвер. — И чего она всё-таки хочет?

Фарвил помедлил, наблюдая, как брат подносит ко рту кубок с вином. Сказать... не сказать...

— Меня.

Вино фонтаном плеснуло на пол, а Ильвер закашлялся, выпучив глаза. Фарвил ухмыльнулся, чувствуя себя отомщённым — такая реакция стоила допущенной двусмысленности.

— Девочка просто хочет иметь отца, как это ни невероятно. Приходить не как проситель, строго в приёмные часы, знать, что письма от неё будут прочитаны... И не смотри на меня так, я, разумеется, интересовался другими... возможными желаниями. Более... привычными… Но нет. Пока, по её словам, ей просто нужен я сам. Отец, на которого она может равняться, — ехидное фырканье брата Фарвил демонстративно не услышал. — Только не далекий и равнодушный, а...

Он замолчал, не договорив. Но Ильвер понял все и так.

— Ты в это веришь? — спросил он.

— Не знаю, — покачал головой Фарвил. — Девочка, безусловно, говорила то, что думала. Но это слишком... сентиментально... чтобы быть правдой. Поэтому я и хотел бы поверить, но пока не знаю, что думать. Единственное, в чем я полностью уверен — она действительно моя дочь. А её мотивы... время покажет.

Некоторое время оба молчали, неторопливо потягивая вино.

— Знаешь, — тихо и как-то печально проговорил Ильвер. — Если это всё-таки правда, и ты нужен своей дочери сам по себе... то ты не представляешь, как тебе повезло.

— Почему же не представляю? — ответная улыбка Фарвила была столь же печальной. — Отлично представляю. Потому и опасаюсь в это поверить. Чтобы потом не разочаровываться...

— Ладно, — Ильвер отставил кубок на стол и встал. — Час уже поздний... Но, — уже от двери добавил он, — потом ты мне всё расскажешь.

* * *

Утро было недобрым — Фарвил полночи проворочался, так и этак прокручивая в памяти разговор с Дерверой. И то, что проснулся он незадолго до полудня, ничего не меняло: голова болела так, словно он накануне не бессонницей мучился, а пил. Причём что-то намного крепче вина.

Дров в огонь раздражения добавил Ильвер, заявившийся к нему в покои с настолько довольным видом, что Фарвилу немедленно захотелось треснуть братца чем-нибудь по темечку. В конце концов, так радоваться непонятно чему, когда он тут страдает, попросту неприлично!

— Знаешь ли ты, дорогой брат, какая дивная сплетня гуляла с утра по замку? — Ильвер прямо-таки лучился злорадством.

— Полагаю, что ты мне сейчас её поведаешь, — отозвался Фарвил, подавив малодушное желание накрыться одеялом с головой и попытаться доспать.

Напрасная надежда: Ильвер в любом случае не даст, недаром заявился прямо с утра. Вечером он тактично не стал забрасывать Фарвила вопросами с порога — но лишь потому, что мог сделать это и позднее. Например, сейчас.

Ильвер, будто прочтя его мысли, жизнерадостно оскалился:

— О, ты непременно оценишь!

— Не тяни, — буркнул Фарвил. Тон и выражение лица брата недвусмысленно намекали, что услышанное ему не понравится.

— Итак, — Ильвер с удобством устроился в кресле, закинув ногу за ногу и с интересом изучая свои руки, — весь замок в курсе, что твоё сиятельство вчера изволило посетить «Чейдинхольский Мост»...

Фарвил скривился — кто бы сомневался...

— ...И несмотря на то, что пробыло там на удивление недолго — стареешь, брат, — осталось настолько впечатлено новой пассией, что велело проводить оную до дома. Видимо, чтобы никто на этакое сокровище не покусился...

— Что-о?! — взревел Фарвил, вскакивая на постели.

Но тут же повалился обратно на подушки, зажмурившись от прострелившей голову боли.

— Поубиваю, — прорычал он сквозь зубы.

Ильвер хмыкнул.

— Помолчи, будь любезен, — предупреждающе рыкнул Фарвил. — Я сейчас слишком зол, чтобы разбираться, чью голову следует отрывать. Так что ты, мой дорогой брат, рискуешь стать первой жертвой...

— А чего ты ожидал, приглашая девчонку в «Мост»? — фыркнул Ильвер, ничуть не впечатлившись угрозой. — Насколько мне известно, не только в замке, но и в городе знают, зачем ты туда наведываешься. С чего бы в этот раз думать иначе?

Фарвил снова зарычал и накрыл лицо подушкой — о своей идее назначить встречу в «Мосте» он уже неоднократно успел пожалеть.

— Это не умаляет моего желания оторвать чью-то болтливую башку, — проворчал он из-под подушки.

— А поздно отрывать, — хохотнул Ильвер. — Болтуны уже всё осознали и раскаялись. И полагаю, будут деятельно раскаиваться всю ближайшую неделю. А может, и дольше — кто знает...

— Да неужели? — процедил Фарвил, приподнимая подушку, чтобы взглянуть на брата.

— Именно так, — цокнул языком Ильвер. — А я всего-то полюбопытствовал у твоего телохранителя, как, по его мнению, ты отреагируешь, когда этот слух дойдёт до твоих ушей? А он непременно дойдёт, ведь до моих он уже дошёл...

— И?

— Ну... — Ильвер снова с интересом воззрился на свои ногти, — судя по тому, как изменился цвет его лица, могу предположить, что твою реакцию бедняга представил себе очень красочно. И было это что-то пострашнее угроз из-под подушки.

— Ильве-ер, — угрожающе протянул Фарвил.

— Так что все болтуны уже умолкли, — снова не обратив внимания на тон старшего брата, продолжил тот. И уже серьёзнее добавил: — И к слову, я почему-то уверен, что твои вчерашние сопровождающие как раз не болтали.

Фарвил припомнил вчерашний короткий разговор, невольным свидетелем которого ему довелось стать. Нет, Лленси Фарам он в распускании слухов не подозревал — в конце концов, речь шла и о её дочери тоже... Скорее, свидетелем этого разговора был не только он.

— Так что, ваше сиятельство, самое интересное вы изволили проспать, — снова вернулся к дурашливому тону Ильвер.

Досадливо взрыкнув, Фарвил запустил в него подушкой. Впрочем, она тут же прилетела обратно.

Ильвер терпеливо дождался, пока Фарвил приведёт себя в порядок — бритье в этот раз пришлось доверить камердинеру, потому что головная боль отступать не пожелала — и присоединился к нему за завтраком. Хотя для самого Ильвера это был, скорее, обед — виконт Индарис обычно вставал несколькими часами ранее...

— Ну а теперь — рассказывай, — дождавшись, пока слуга уберёт остатки завтрака и удалится, проговорил он.

Фарвил угрюмо засопел: желание делиться подробностями с кем бы то ни было, включая Ильвера, за ночь так и не появилось. Но судя по горящим глазам, младший брат не желал более ни на минуту откладывать разговор... К тому же он мог заметить то, что Фарвил проглядел, ошеломлённый сыплющимися на него откровениями Дерверы.

Рассказ получился долгим, заняв почти столько же времени, сколько и сама встреча. Ильвер слушал внимательно, только изредка задавая уточняющие вопросы.

— Жаль, что меня там не было, — вздохнул он, когда Фарвил закончил. — Но в целом, я склоняюсь к тому, что всё сказанное было всё-таки искренним. И ты будешь дураком, брат, если оттолкнешь эту девочку.

Фарвил в ответ только ревниво покосился на него. Но промолчал.

Два дня после этого прошли как обычно — Фарвил принимал немногих просителей, разбирался с документами... И время от времени ловил себя на том, что прокручивает в памяти фрагменты беседы с неожиданно появившейся дочерью.

Нет, в то, что Дервера — хитрая аферистка, он не верил. Да и Ильвер пришёл к тому же выводу, а чутью брата Фарвил доверял. Просто эта девочка слишком уж отличалась от старших сестры и брата, с рождения получавших должное воспитание. Будь она ребенком, можно было бы просто забрать её в замок, дать хотя бы основы приличных манер и необходимых знаний — ведь принадлежность к графскому роду не только давала права, но и накладывала определённые обязанности. Но Дервера была взрослой, и что делать, Фарвил совершенно не представлял.

Старшим своим детям о том, что у них вдруг объявилась сестра, он решил пока не сообщать. Хотя стоило бы, конечно, во избежание сюрпризов...

А на третий день пришло письмо от Дерверы, снова оказавшееся в стопке с остальной корреспонденцией.

"Ваше Сиятельство,

Через три дня я уйду с Дозором — пока не знаю, на сколько; возможно, на несколько месяцев. Мне бы хотелось перед уходом увидеться с вами, если вы сможете уделить мне время.

Очень жду ответа.

Дервера Фарам".

Фарвил со стыдом вспомнил, что хотел распорядиться, чтобы письма от Дерверы Фарам приносили ему незамедлительно... и забыл. Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что на данный момент так даже лучше: в замке все друг друга знают, так что знакомая многим фамилия предполагаемой «пассии» — даэдра оторвали бы особо болтливые языки! — не смогла бы не вызвать интереса. А новая волна пересудов Фарвилу была совершенно ни к чему — он после предыдущей-то не сумел ещё до конца успокоиться.

Весть о том, что Дервера уходит с Дозором, причём, возможно, надолго, его обеспокоила. И дело было даже не в том, что ему хотелось продолжить общение. Просто Фарвил знал, чем занимаются Дозорные Стендарра. Пусть и в общих чертах, но знал. И хотя умом он понимал, что для Дерверы это не первое такое патрулирование, что она уже взрослая, вполне самостоятельная... перед глазами раз за разом возникал тот образ напуганного оленёнка, каким он увидел её в общем зале «Моста», вызывая желание защитить и уберечь. Ведь это был его ребенок.

Написать ответ не составило труда: немного подумав, Фарвил решил все же пригласить Дерверу в замок. В этот раз, правда, в приемное время, рассчитывая на то, что среди других просителей девочка не будет слишком уж бросаться в глаза. Нельзя сказать, что этот вариант ему казался более удачным, чем предыдущий... но не в «Мост» же, будь он неладен, её опять приглашать!

Запечатанная — снова кольцом — записка была отправлена с тем же стражником, который провожал Дерверу домой, Ирером Сареном. Парень, как и предсказывал Ильвер, смотрел побитым щенком, а потому можно было не сомневаться в том, что послание будет доставлено без проволочек.

Оставалось только дождаться визита самой Дерверы.

День, на который была назначена встреча, тянулся потрясающе медленно. Возможно, потому что Фарвил поднялся в несусветную рань. Сам. Ильвер, застав его уже работающим в кабинете, на свое счастье, просто молча присоединился.

— Надо почаще устраивать тебе такую... встряску, — проронил он несколько часов спустя, задумчиво созерцая стопки подписанных документов. — Эта вот явно пошла тебе на пользу.

Фарвил коротко на него покосился и вчитался в очередное прошение... чтобы через мгновение, досадливо сплюнув, схватить перо и крупно написать что-то прямо поверх строк, выведенных чьим-то затейливым почерком со множеством завитушек.

— "Отказать к дреморовой матери!!!" — вслух прочитал Ильвер, когда лист шлепнулся перед ним. И усмехнулся, прочтя первые строки: — А-а, это снова та предприимчивая "ни-даэдра-она-не-девица", спроваженная тобой в Лейавиин… И чего хочет?

— В Чейдинхол хочет, — проворчал, не отрываясь от следующего документа, Фарвил. — Климат Лейавиина ей, видите ли, вреден — Чернотопье, понимаешь ли, близко... Да только я-то знаю, что эту дуру застали с тем, в чью сторону ей даже смотреть не следовало.

— С кем? — Ильвер даже подался вперед.

— Неважно, — буркнул Фарвил. — Скандал замяли. Позавчера донесение пришло.

— И?

— Посоветовал отравить её по-тихому, — хмыкнул Фарвил, выводя очередную резолюцию. — Иначе покоя не будет никому. Ты вообще знал, что был следующим кандидатом в супруги после меня?

Ильвер едва не свалился вместе с креслом.

— Шутишь? — выдохнул он.

— Ничуть, — Фарвил криво усмехнулся, глядя на ошеломленного и почти испуганного брата. — Третьего назвать?

— Думаю, я и так знаю, кто это, — Ильвер нервно одернул манжеты камзола. — Если уж ты дал столь... радикальный совет.

— Именно, — резко кивнул Фарвил. — К своей семье я эту тварь не подпущу.

— Время обедать, — сменил тему Ильвер.

— А я уже почти закончил. Распорядись, будь добр...

После обеда Ильвер куда-то ушел, а Фарвил отправился принимать просителей — не все вопросы можно было решить простым росчерком пера. К тому же среди них мог... усилием воли он запретил себе об этом думать.

Секретарь уже ожидал в кабинете.

— Пятеро, — тут же сообщил он, отвечая на невысказанный вопрос.

Фарвил подавил желание поинтересоваться, нет ли среди них молодой данмерки. Ни к чему привлекать к девочке внимание. Не пришла — значит, не пришла. Есть еще завтрашний день.

С тремя удалось разобраться быстро. В первых двух случаях вообще можно было обойтись письменными прошениями, так что просители были незамедлительно отправлены к секретарю. Третий оказался торговцем из Анвила, пожелавшим расширить свое дело и приобрести дом в черте города. Пускать в свои владения чужаков Фарвил не любил, но торговец, к счастью, был согласен на аренду с возможностью последующего пересмотра договора. Это давало отсрочку на выяснение личности потенциального горожанина. И на принятие окончательного решения.

С четвертым пришлось потрудиться, выясняя причину и подробности конфликта в небольшой деревеньке на юге графства: простая ссора между членами двух семейств едва не перешла в поножовщину. Повод, к изумлению Фарвила, оказался пустяковым, но замириться самостоятельно они почему-то не смогли... и решили обратиться к графу, чтобы он их рассудил. Что он и сделал, мысленно досадуя на обе стороны конфликта, раздувшие из мухи огрима.

Оставался еще один проситель…

Проскользнувшая в кабинет Дервера как-то неловко улыбнулась:

— Вы хотели меня видеть... ну вот. Я пришла.

Фарвил изумленно вскинул брови.

— Хм... Кажется, в последнем письме от вас говорилось нечто... противоположное, — не смог не поддеть он, постаравшись все же смягчить возможное впечатление легкой улыбкой — девочке явно снова было не по себе.

Помедлив буквально мгновение, он встал из-за стола и жестом предложил Дервере присесть в одно из кресел.

— Да я-то всегда рада с вами встретиться, — пожала плечами Дервера, усаживаясь. — Извините. Это все странно как-то... не знаю. Наверное, мне просто надо привыкнуть, что с вами все непросто.

— Что именно непросто? — они действительно словно говорили на разных языках; при первой встрече это было не так заметно, но сейчас, видя волнение и неловкость Дерверы, Фарвил действительно не понимал, что ее так смущает.

— Да все. Я ведь говорила, что не бывала раньше в замке? И не только в этом, вообще в замках не бывала. И вот теперь я здесь, а как правильно себя вести — не знаю… — девочка покосилась на свои руки, но тут же отвела взгляд. — Обычно со мной такого не бывает, я не теряюсь на лесной тропе или в кабацкой драке, там мне все знакомо, но здесь не лес и не кабак... Я же говорю — наверное, просто надо привыкнуть.

— Думаю, вы можете вести себя как в таверне... когда приходите туда не драться, — Фарвил не сдержал усмешки. — Или... или, скорее, в гостях. После официального признания можете вести себя в замке более свободно, но я все же рассчитываю на ваше благоразумие. А до того... Драк, разумеется, лучше не затевать. Лучше попросите сообщить о ситуации мне или...

Он замолчал, внезапно осознав, что... ревнует? Обливион побери, он действительно не хотел делиться вниманием дочери ни с кем из родственников. Особенно с братом. Но... пусть лучше у девочки будет еще кто-то, к кому можно обратиться, если он сам по какой-то причине окажется недоступен.

— Или виконту Индарису, — продолжил он и уточнил на всякий случай: — Старшему.

Дервера помолчала, теребя кончик косы.

— У меня к вам есть одна просьба... надеюсь, вы не обидитесь, — быстро заговорила она, подняв взгляд на Фарвила. — Я бы об этом не заговорила так рано, но раз уж вы сами начали… я же ухожу, возможно, надолго, и потом будет не исправить... Можно мне оставить мою фамилию?

Фарвил изумленно заморгал. Куда чаще новоявленные "дети" требовали официального признания, как можно быстрее и со всеми привилегиями, даже теми, на которые не имели права… вроде фамилии отца. Дервера об этом нюансе явно тоже не знала, иначе бы у нее не возникло такого вопроса… но тем интереснее было понять ее мотивы.

— Извольте объясниться, — чуть нахмурился он.

Дервера нервно сцепила руки в замок, но глаз не отвела.

— Я просто подумала — во-первых, это опасно. Своих врагов я, положим, знаю, и они очень быстро отправляются к своим повелителям, не в первую встречу, так во вторую. Но если к моим врагам добавятся ваши... ладно бы одна я, но рядом со мной всегда кто-то есть — мои друзья, родные или братья по ордену; они наверняка придут мне на помощь и могут пострадать или даже погибнуть ни за что. А во-вторых, я ведь упоминала, что мне не чуждо честолюбие? — она слегка улыбнулась. — Вы принесли славу своей семье, и ваши дети и внуки, если захотят, принесут Индарисам еще больше славы. А прославить Фарамов, кроме меня, некому.

Вот оно что… Фарвил вздохнул:

— Я не могу дать вам фамилию Индарис при всем желании. Узнай я о вас сразу после вашего рождения, это можно было бы решить, — он не стал говорить, что в тот момент такая мысль, скорее всего, даже не пришла бы ему в голову. — Но сейчас для этого нужно обращаться к императору... Моему отцу удалось обойти это препятствие для моего брата и вашего дяди, воспользовавшись неразберихой после гибели потентата, но... раз уж вы прямо высказали свое пожелание и сумели его обосновать, — Фарвил улыбнулся Дервере, насколько мог, ободряюще, — я не стану этого делать. Так что даже после официального признания вы сохраните свою фамилию и возможность прославить род Фарамов. Признание даст вам поддержку семьи, — он не стал уточнять, в чем именно эта поддержка будет заключаться. Время для этого разговора еще не пришло.

Оставалось прояснить кое-что еще.

— Вы упомянули врагов. Мне, конечно, сложно представить, что у такой юной девушки они есть — все-таки я мужчина и мне слишком давно было двадцать семь — но... вам, наверное, лучше знать. У меня-то таковые точно имеются… Но, поскольку вы не являетесь — и, увы, не будете являться — моей наследницей, особого интереса для них вы представлять не будете. Разве что кто-то пожелает навредить мне лично... но в таком случае, скорее, обратят внимание на других моих детей. Особенно если выяснят, — он помедлил, но все же договорил, — обстоятельства, благодаря которым вы появились на свет, и тот факт, что с вашей матерью нас не связывали близкие отношения, ни до, ни после. Хотя исключать, конечно, такую возможность полностью нельзя.

Особенно, если он привяжется к этой девочке и об этом прознает кто-то, кому знать об этом не следует. А он привяжется... уже начал, и официальное признание было вопросом практически решенным, хотя знакомы они всего-то несколько дней.

— Ну если так, то все благополучно, — улыбнулась Дервера и заметно расслабилась.

Благополучно? Фарвил только головой покачал. Узнав, что, в сущности, ни на что не может рассчитывать, кроме признания её частью семьи Индарис и поддержки от других членов оной, она считала, что "все благополучно"? Он вгляделся в безмятежное лицо Дерверы: а ведь действительно...

— Я даже не помню, что еще хотела вам сказать, представляете? Вероятно, это ждет... — призналась она. — Наверное, вспомнится, как обычно, дня через три... Я напишу вам с дороги, как только смогу, а сейчас мне пора, пожалуй.

Фарвил уже собирался спросить, нет ли у нее каких-то затруднений со снаряжением, которые он мог бы помочь решить — шаг, возможно, опрометчивый, но ему захотелось что-то для неё сделать. Он не обеднеет, если подарит дочери добротную дорожную сумку или меч. Не из стекла или эбонита, разумеется — такие вещи, при всех их неоспоримых достоинствах, обычно вызывают желание отобрать их у владельца, и хорошо, если не вместе с жизнью. Но для Дозорной меч из хорошей стали с огневой наводкой серебром по голомню клинка — вполне подходящий подарок. Тем более, у девочки, насколько он мог судить, вряд ли была возможность приобрести что-то по-настоящему качественное...

Но тут Дервера встала, собираясь уходить... и огорошила его в очередной раз:

— А можно обнять вас на прощание?

Обнять? Его?

Когда его в последний раз кто-то обнимал? Просто потому что... В памяти всплыло воспоминание: широко улыбающийся сын шагает ему навстречу и стискивает в крепких объятиях, говоря, что скучал и что родина предков — это хорошо, но он привык к своей собственной родине. А потом переключается на крякнувшего от неожиданности Ильвера. А было это... после подписания Конкордата это было...

Сын... Фарвил невольно улыбнулся. Его ребенок, уже совсем взрослый и давно самостоятельный...

Но ведь и Дервера — его ребенок, пусть он её еще почти не знал… И она ждала его ответа. Посмотрев ей в глаза, он кивнул и слегка растерянно проговорил:

— Можно…

Их разделяло всего два шага, но просиявшая Дервера, кажется, сейчас не заметила бы и мили — подлетела, обняла его за шею и прижалась всем телом. Фарвил от неожиданности слегка покачнулся, но обнял Дерверу в ответ, прижимая её чуть теснее. В голове разом пронеслись сотни мыслей — о том, как неловко и странно это все, и как хорошо, что никто не видит, и еще мелькнула мыслишка насчет лезвия кинжала в ребра... но над всем этим довлело ощущение нереальности происходящего и забытого за давностью лет совершенно дурацкого счастья от объятий с доверчиво приникшим к нему ребенком — его ребенком!..

Напоследок еще раз легонько прижав Дерверу к себе, Фарвил с сожалением слегка отстранился.

— Кстати, о дороге... Я, конечно, предполагаю, что Дозорные привычны обходиться малым, но если нужно, я могу помочь с оружием или снаряжением…

— Да нет, не нужно, — улыбнулась Дервера, тоже чуть отстранившись. — У меня все есть и все в порядке... но спасибо.

И чмокнула его в щеку, прежде чем разомкнуть объятия.

От этого простого действия Фарвил замер памятником самому себе, слишком ошеломленный, чтобы отреагировать как-то иначе. Почти так же делал... её старший брат, будучи младше стоящей перед Фарвилом девочки лет на двадцать. А вот дочь, старшая дочь...

Воспоминание о другой дочери, превращенной родственниками покойной жены в замороженную куклу, отрезвило. Но, как тут же выяснилось, не полностью — дар связной речи к нему не вернулся.

— Что вы... — все так же ошарашенно начал он, невольно коснувшись пальцами щеки. — Что...

И оборвал сам себя — он не благовоспитанная до чопорности девица, которую вдруг прилюдно ущипнули за задницу, чтобы лепетать "Что вы себе позволяете?" Но все же — они ведь едва знакомы!

— Зачем? — просто спросил он.

Дервера отвела глаза:

— Я всегда так с мамой прощаюсь... надо было спросить, конечно, но я забылась, извините, — вопреки своим же словам выглядела она ничуть не раскаивающейся, а напротив, довольной совершенной шалостью… но продолжила совершенно серьезно: — Если вам не нравится, я больше не буду.

— Да мне-то как раз очень даже понравилось, — протянул все еще несколько ошарашенный Фарвил, не столько отвечая Дервере, сколько разбираясь с собственными ощущениями... и совершенно не замечая, что говорит вслух.

Просчет свой он, впрочем, осознал тут же и встряхнулся, приходя в себя окончательно.

— Просто это было слишком неожиданно, — пояснил он. — Вы ведь и видите-то меня всего второй раз…

— Ну... наверное, вы правы, — кивнула Дервера, заметно расслабляясь. — Но вы мой отец.

— Я ведь мог отреагировать иначе, — мягко заметил Фарвил. — Более... резко. И не потому что против, а просто...

Дверь внезапно открылась и в кабинет вошел Ильвер, уткнувшийся в какой-то свиток.

— Фарвил, ты еще здесь? Я... — тут он поднял глаза и осекся, увидев, что, кроме брата, в кабинете есть кто-то еще. — О... Я, кажется, не вовремя?..

Фарвил кивнул, чувствуя одновременно досаду и некоторое облегчение. Видеть сейчас братца, чье неукротимое любопытство было ему известно лучше, чем кому-либо еще, он совершенно не хотел. Но в то же время это была удобная возможность познакомить его с Дерверой на случай, если ей понадобится прибегнуть к его или Ильвера помощи. Мало ли как сложатся обстоятельства... Так пусть лучше познакомятся сейчас, чем будут опасливо таращиться друг на друга... в менее располагающей к тому обстановке.

— Ты действительно не вовремя... но хорошо, что ты зашел. Позволь тебе представить — моя дочь, Дервера Фарам, — проговорил он, чувствуя некоторое пока неопределенное удовольствие от этих слов. — Дервера, это виконт Индарис. Мой младший брат и твой дядя.

— Очень рад знакомству, — сердечно проговорил Ильвер, шагнув ближе. Показанный ему исподтишка кулак он, разумеется, проигнорировал.

— Взаимно, — Дервера с улыбкой протянула виконту руку.

Фарвил беззвучно хмыкнул, глядя, как братец с ловкостью дамского угодника подхватил ладошку, протянутую Дерверой — для рукопожатия, не для поцелуя — и, склонившись, поднес к губам. Ильвер умел быть очаровательным, когда хотел — а сейчас, судя по горящим от любопытства глазам, очень хотел... Но Дервера всё же получила совсем иное воспитание, нежели дамы, с которыми он привык общаться, и Фарвилу было любопытно, как она отреагирует.

В первое мгновение Дервера опешила, невольно округлив глаза — ей такие приветствия были явно непривычны. Но все-таки взяла себя в руки и улыбнулась:

— Но мне пора, а я и так вас задержала, — она оглянулась на отца: — Вы же знаете отсюда короткую дорогу? А то я боюсь заблудиться.

Фарвил кивнул, подавив вздох — проводить Дерверу до выхода ему и самому не составило бы труда. И даже было бы, пожалуй в радость... Но это значило привлечь к ней ненужное внимание и дать новую пищу дурацким сплетням. Хотя… есть же и другой вариант.

— Будь любезен, поинтересуйся, здесь ли сейчас Сарен или Фарам, — обратился он к Ильверу. — И свободны ли они — пусть кто-то из них подойдет к входу для слуг рядом с кухней.

Тот дернул бровью на второй фамилии, но кивнул и вышел. А Фарвил подошел к неприметной двери в дальней части кабинета и, щелкнув ключом в замке, поманил Дерверу к себе.

— Кстати, я вот думаю, — спохватилась Дервера, вслед за отцом подойдя к двери, — наверное, будет лучше, если я буду подписываться только именем, без фамилии… ну, на всякий случай. Или это лишнее?

Фарвил задумался — мысль была разумной. Только…

— Лучше просто инициалы. Понятно, что рано или поздно все выяснится… но чем меньше будет поводов для сплетен, тем лучше. Я-то буду знать, кто подписывается как “Д.Ф.” — он улыбнулся Дервере. — А остальные… не их скампяч… гхм… не их дело.

За дверью обнаружился небольшой коридор и еще одна дверь, слегка приоткрытая; оттуда доносились голоса и рабочий шум.

А через некоторое время послышались быстрые твердые шаги.

Фарвил, открыв дверь шире и выглянув вслед за Дерверой, тихонько хмыкнул, оценив мгновенно скисшую физиономию Сарена — тот непритворно страдал, явно представляя в красках, какие последствия выполнения поручения ждут его на этот раз. Тем более, он и в прошлый-то был ни в чем не виноват…

— Задание то же, что и в прошлый раз, — негромко сказал он. — После этого — свободен. Чтобы я тебя в замке не видел.

Судя по виду Сарена, ему захотелось взвыть. Похоже, бедняга решил, что его увольняют.

— Смена когда заканчивается? — сжалился Фарвил.

— А… — Сарен недоуменно заморгал. — Через… э-э… через четыре часа…

— Вот на эти четыре часа сегодня ты и свободен. Начальнику стражи я передам, что ты выполняешь мое поручение.

Парень заметно повеселел, хотя и поглядывал опасливо.

— А будут расспрашивать — скажешь, что я запретил болтать, — Фарвил оглянулся на дочь и усмехнулся. — Самых настойчивых разрешаю отправлять с вопросами ко мне. Если отважатся…

Дервера тихонько хихикнула и, кивнув и улыбнувшись на прощание, ушла с Сареном.

А Фарвил закрыл и запер дверь… и еще некоторое время сидел в кабинете, то улыбаясь воспоминаниям, то пытаясь молиться богам о том, чтоб его внезапно нашедшаяся дочь вернулась живой и невредимой.